Пятеро в молчании (гет)

Когда покидали квартиру, на улице совсем стемнело. Часы показывали почти восемь. Стюарт наотрез отказался трансгрессировать ещё раз, а потому оставался в нашей компании недолго и только для того, чтобы выслушать обещание, что мы будем держать его в курсе событий.

Уже дома Грейнджер повела по-прежнему молчащую Кэти наверх, чтобы показать комнату, в которой ей предстояло провести последнюю ночь в Лондоне. Завтра она отбудет во Францию, и хоть одной заботой станет меньше.

Я почти физически чувствовал, как атмосфера дома, и без того неуютная, наполнялась тревожным ожиданием. Пока они были наверху, я, по просьбе Грейнджер, прошёл на кухню. Здесь, как и в коридоре, было холодно.

Заперев окно, зажёг лампу над столешницей возле плиты. Кухню окутывал приятный полумрак, только ярко блестела начищенная поверхность чайника. Взгляд наткнулся на уродливую вазу, в которой когда-то стояли бледно-розовые пионы. Её любимые цветы? Теперь она стояла пустой.

Я не понимал, что именно чувствовал; страх, тревогу, болезненное любопытство — как развернутся события дальше? И никогда в жизни не хотел так сильно увидеться с Поттером, чтобы узнать последние новости.

Плеер прихватил с собой, как и коробку с запиской, и скотч с отпечатками, который в отдельном пакетике теперь покоился внутри. Я понимал, что в отпечатках мало толку, что они не пригодятся, но эта предусмотрительность давала хоть какую-то иллюзию контроля. Надев перчатки, снова достал плеер. Для чего? Незатейливая песенка и без того крутилась в голове, давила на мозги тягучим голосом поющей женщины. Но, может, в тексте была подсказка?

Прослушав песню ещё раз, пришёл к выводу, что ни черта там не было. Никаких подсказок, лишь обещание скорой встречи. Лишь издёвка, попытка вывести из равновесия; совсем как тогда, в кафе. Стюарт, конечно, был прав. Цель посылки состояла в том, чтобы напугать адресата.

На плеере была только одна композиция, и она проигрывалась по кругу снова и снова, и я просто не мог найти сил, чтобы прекратить это безумие. Вслушиваясь в строки, вытянул руку вперёд, чтобы увериться в ощущениях. Пальцы едва приметно тряслись.

«Не знаю когда, но я снова встречу тебя одним светлым днём…»

И снова кожу покрыла ледяная корка. Могло ли такое быть, что все догадки по поводу Нотта были ошибочными? И мы — ошибаемся? Вдруг всё это тоже было его чёртовым планом?

«Передай им, что я скоро вернусь. Они будут рады узнать, что когда ты провожала меня, я пел эту песню…»

Лишь дважды Тео проявил себя. Мы столкнулись в кафе — неужели он действительно верил в то, что это будет выглядеть случайностью? — после того, как на Стюарта напали в отделе, а Нэнси его окончательно покинула. Между этими двумя событиями прошло всего пару дней. Но что предшествовало посылке? Я не мог вспомнить ничего, что могло бы спровоцировать его к этому поступку.

А может, дело и не в том, что было до? А в том, что будет после.

Плеч вдруг коснулись руки. Я дёрнулся и обернулся, быстро вытащив наушники, словно то было чем-то неприличным. Грейнджер подняла руки, будто сдавалась, и отступила на шаг.

— Это всего лишь я, — она вздёрнула брови. — Господи, зачем ты снова это слушаешь? Довести себя хочешь?

Звон в ушах усилился, и её голос казался приглушённым. Я снял перчатки и сунул в карман брюк, а плеер убрал обратно в коробку.

— Нет, просто пытаюсь понять… Не важно. Где Кэти? Чего вы так долго?

Грейнджер обошла стол и направилась к плите.

— Мы немного поболтали, — туманно отозвалась она, занявшись чайником, стоя спиной ко мне. — Сейчас спустится. Извини, у меня только одна гостевая комната. В этот раз тебе достанется диван.

— Я и не рассчитывал сегодня на твою постель, если ты об этом.

Грейнджер обернулась. Я постарался улыбнуться. Этому натужному веселью она ни капли, разумеется, не поверила.

— Ты есть хочешь? Кэти сказала, что не голодная. Да и мне, если честно, кусок в горло не полезет.

— Нет, я тоже не голоден. И спасибо, что приютила нас.

В ответ на это она почему-то коротко усмехнулась, доставая с верхних полок чашки.

— Говоришь так, будто вы бездомные котята, — объяснила она, повернувшись и заметив моё недоумение.

Да, так и есть. Бездомные котята, иначе нас и не назовёшь.

Когда на кухне появилась Кэти, отметил, что она немного потеплела к Грейнджер. По крайней мере, теперь не смотрела так, будто хотела залепить ей по лицу. И убедился в этом изменении в последующие несколько часов. Разговоры ни о чём хоть и текли вяло (и в основном мимо моих ушей), но держались на более или менее дружелюбном уровне. На мгновение даже мелькнул интерес: что же такого она сказала Кошке, что та переменилась?

Поттер заявился ближе к половине двенадцатого, да не один, а с Уизли. Поттер не удивился моему присутствию, пожав руку, будто это было в порядке вещей, а вот лисья морда слишком уж демонстративно проигнорировал. Видимо, без сестринских одобрительный улыбочек он позабыл про весь этот цирк для Грейнджер. Я же ощутил потрясающее безразличие к этому факту. Наверное, впервые в жизни. Это было весьма кстати, потому что Грейнджер явно задёргалась, бросая короткие взгляды то на меня, то на них. Очевидно, её не предупредили, что визитёров будет двое. Словно Уизли — довесок, который по умолчанию прилагался к Поттеру.

Оба прибывших молча уставились на Кэти, и та заметно напряглась. Заявив, что побудет наверху, она быстро вышла из кухни.

— Кофе хотите?

— Кто это? — спросил Поттер, когда они с Уизли устроились за столом. — Лучше чай, если есть, — сунув пальцы под стёкла очков, он устало потёр глаза. — От кофе меня уже тошнит.

— Я тоже бы чаю выпил, — откинувшись на спинку стула, протянул Уизли.

— Это Кэти, — ответила Грейнджер. — Та девушка, про которую говорил Малфой. Из Лютного.

— Которая жила у тебя? Которую порезали? — Поттер перевёл на меня взгляд. Я кивнул. — Что-то я не понимаю. Вы решили задействовать её или… Что происходит?

— Ты прав, у нас кое-что произошло, — кивнула она. — Расскажешь сам, Драко?

Тут Уизли удостоил меня взглядом, впервые с момента, как перешагнул порог кухни. Я пересказал им обоим ситуацию с посылкой, о том, что это могло быть своего рода намёком на будущие события.

— И с чего ты взял, что посылка от Нотта? — с усмешкой спросил Уизли, пока я доставал плеер из коробочки и перчатки из кармана. С силой сжал зубы от этой его поганой ухмылочки, посмотрел на Грейнджер. Сама невозмутимость, лишь слегка вздёрнула брови.

— Ты послушай, а там сам решишь, — выдавил я как можно спокойнее. — Только не трогайте его, я сам.

Они оба послушали песню. Поттер нахмурился, а Уизли язвительно вставил:

— Какой-то бред! — он отбросил наушник на стол. А потом сощурился и добавил со всё той же ухмылкой: — Или тебя песенка напугала?

— Мы встретимся снова… — с задумчивым видом повторил Поттер слова песни. — Какая-то театральщина.

— Издёвка, — скривилась Грейнджер. — Попытка напугать, — она перевела на меня взгляд. — Обещание.

— И снова: зачем? — продолжал ухмыляться Уизли. — Кого может напугать песня? Я имею в виду…

— Обещание, — невесело хмыкнул Поттер, жестом попросив его молчать. — Полагаю, он постарается выманить тебя. Вполне возможно, что он выманил и Тейлора подобным фокусом.

— Может быть, — сказал это так тихо, что даже сам не услышал. Гермиона внимательно на меня посмотрела, словно формулировала вопрос, но слова Поттера комментировать не стала.

— Надо быть готовыми к такому повороту, — Поттер хлопнул ладонями по столу.

— Исходя из того, что Нотт знаком с магловской техникой, Драко считает, что Тео и его помощники держали связь через мобильники, — сказала Грейнджер, и они втроём переглянулись.

— У Нэнси телефон появился в то время, когда начались ограбления. Ещё Кэти видела у кого-то в Лютном телефоны, — объяснил я.

Поттер рассеянным взглядом обвёл кухню, потом снова посмотрел на меня.

— А ведь это вполне может оказаться правдой, — продолжила Грейнджер и отвернулась к плите, чтобы выключить засвистевший чайник. — Мы думали об этом, но…

— Посчитали маловероятным, — закончил за неё Поттер. — А ты видел у Нотта телефон во время вашей встречи?

— Нет.

— И последнее, — снова заговорила она, разливая по кружкам кипяток. — Мы решили, что Драко, ну и Кэти заодно, раз она жила у него, небезопасно оставаться на месте, то сегодня они переночуют у меня, а завтра посмотрим. Кэти завтра отправляется во Францию, и… — она обернулась и посмотрела на своих приятелей. — Что?

Воцарилась тишина. Уизли и Поттер со слишком уж комичным недоверием смотрели на неё, будто она только что объявила, что собралась за меня замуж.

— А почему не у Гарри, например? — сощурился Уизли, даже не посмотрев ни на меня, ни на Поттера, у которого предлагал погостить.

— А какая разница? — с каменным лицом ответила она.

Это лицо не предвещало ничего хорошего. Грейнджер не хотела, чтобы я и лисья морда устраивали склоки, мотивируя тем, что нам ещё работать вместе. Но вот сама, похоже, была на грани того, чтобы сорваться на него. Судить её за это я не мог.

— Если никакой разницы нет, так зачем ему оставаться тут?

— Я всё ещё здесь, если что.

И только Уизли повернул голову в мою сторону, открыв рот, как заговорил Поттер:

— Что ж, это понятно. Нотт хочет, чтобы ты снял следящие чары, Малфой, иначе ни ему, ни другим, если они тоже в деле, не выбраться из Британии.

Уизли, видимо, понял, что его приятель не позволит разгореться конфликту, а потому замолк, глядя строго перед собой.

— Им всё равно не выбраться, даже если я захочу помочь. Полномочий детектива у меня нет.

— Но ведь он об этом не знает, — пожал плечами Поттер и отвёл взгляд. — Пусть так и будет.

— А, понял… Так я приманка?

— Кстати о твоём отстранении, — проигнорировав последнее, он внимательно посмотрел на Грейнджер, а потом на меня. — Надеюсь, вы закончили со своим делом? Потому что ко мне сегодня приходил Картер, и он был, мягко говоря, недоволен тем, что ты назначен консультантом. И тонко намекнул, что если ты ещё раз появишься в министерстве до окончания дела, которое он расследует, то нас всех будут ждать последствия.

— А разве эта моя новая должность не на законных основаниях? — поддел я.

Хоть и прекрасно понимал: отдел внутренних расследований не подчинялся департаменту, и ни Поттер, как руководитель отдела обеспечения правопорядка, ни начальник департамента в целом не смогут ему воспрепятствовать. Должность консультанта — просто одноразовый спасательный круг на крайний случай, и воспользоваться им более не получится. Картер, если захочет, а он захочет, то действительно может организовать всем нам неприятности. Они что-то вскользь упоминали на одном из собраний про не очень хорошие отношения с отделом из-за какой-то дамочки по имени Ева; фамилии я не запомнил. Но уяснил из того разговора, что она ненавидела копов, а Уизли и вовсе отозвался о ней как о стерве. Но насколько можно доверять его мнению? Если бы услыхал от него подобное в более мирное время, то решил бы, что эта Ева — прекрасный человек.

Мы с Грейнджер переглянулись. Она оказалась права. Не найдя никого в допросных, Картер не стал тратить время попусту, рыская по министерству, а сразу пошёл жаловаться Поттеру. Вот же старый сукин сын.

— Да, наслышан о его недовольстве, — кивнул я. — Столкнулся с ним после допроса. И да, мы закончили. Переживать не о чем, проблем тебе больше не доставлю.

— Вы закрыли дело… — Поттер замешкался, прищёлкнул пальцами.

— Палмер, — подсказала Грейнджер. — Да, закрыли. Сегодня получили признательные показания от сотрудника музея, он и есть убийца. А ещё он расхищал библиотеку.

— Господи… — Поттер поморщился и потёр лоб. — Музей получит огласку, которой не обрадуется.

— А ещё мы можно сказать закрыли дело об убийстве некой Аллин Солсбери, «висяк» от маглов шестилетней давности, — добавила Грейнджер, вскинув подбородок и скрестив на груди руки. — Скоро получим свидетельские показания. Свидетельницу уже нашли, она ждёт допроса в министерстве

— А при чём тут маглы? — встрял Уизли.

— И преступник пойман? — сощурился Поттер, махнув на него, чтобы не перебивал.

— Ага, — кивнул я. — Только преступник тоже труп и фигурант другого убийства. В Кенте. И убил его другой парень из музея, начальник того, что виноват в смерти Палмер. Он обвинялся и в убийстве шестилетней давности, и в убийстве самой Палмер. А у вас как день прошёл?

Грейнджер усмехнулась физиономиям Поттера и Уизли, когда поставила перед каждым по дымящейся чашке.

— Чего? Опять музей? Кент? А при чём тут… — Поттер с недоверием поочерёдно на нас поглядел. — Ничего не понял.

— Убийство Палмер, Солсбери и убийство в Кенте связаны действующими лицами, — отмахнулась Грейнджер. — Запутанная и долгая история. Даже не пытайся прямо сейчас это понять. Так у вас есть новости?

— Ага, но они тебя не порадуют, — рассеянно кивнул Поттер, принимаясь за чай. — Мы проверили карту. Тео якобы дома, а его мать в гостях у Гойлов, — он сделал глоток. — Свет в доме Ноттов горит только в одном окне с пяти вечера, но никакого движения не заметно. Это ни о чём не говорит, так что наблюдение пока продолжается. И… вряд ли в ближайшее время сможем продолжать наблюдение у карты. Сегодня один из мракоборцев, не самых надёжных, начал задавать Рону вопросы.

— Чёрт… — простонала Грейнджер, опуская на стул между мной и Поттером. — Что он спрашивал? Совсем без шансов? Кто он такой?

— Бреннан Дойл, — процедил Уизли. — Ты его знаешь, Гермиона. Говорят, его взяли в мракоборцы только из-за близкого знакомства его отца с начальником департамента. И до сих пор не уволили поэтому же.

— Это который наложил на арестованного Коньюнктивитус из-за того, что тот назвал его «министерским отсосником»? — поморщилась Грейнджер.

— Точно, — мрачно кивнул Уизли. — Он спросил, какое дело я веду, раз постоянно ошиваюсь у карты. Мол, интересно ему. Я сказал, чтобы он катился к чёрту. Надо было придумать что-то получше, знаю. Но в любом случае он может кому-нибудь что-нибудь ляпнуть. Отцу, например. С него станется. Нам слухи не нужны, а он тот ещё жук. Я думаю, что он…

— С этим понятно, но сейчас не подходящее время обсуждать всяких отсосников, — перебил я. Уизли закатил глаза, но продолжать не стал, как и огрызаться в ответ. — Вернёмся к следящим чарам. У меня вот какой вопрос: а вы искали возможность их снятия каким-нибудь другим способом? Вдруг…

— Что ты имеешь в виду? — перебил Поттер, насторожившись. — Как ты вообще себе это представляешь?

— Если бы я знал, какого хрена бы спрашивал?

— Это же чары, — подавшись вперёд, твёрдо сказал он. — Их можно наложить и снять одним способом: палочкой. В данном случае — палочкой сотрудника департамента. Чтоб ты знал: карта в штабе и чары, которые накладывает уполномоченный сотрудник, связаны между собой. Это простая схема, здесь не может быть никаких «вдруг». Зачем бы ты понадобился Нотту, как не для этого? Если бы он сам мог снять чары…

— Ага, но ведь чары можно обмануть, чем выиграть время, — вставил Уизли. Он с сомнением глянул на меня, но продолжил, обращаясь к Поттеру и Грейнджер: — Тот же дом на Гриммо. Мы могли там колдовать, когда были несовершеннолетними, и министерство ни за что не прознало бы об этом. Заклинание Надзора внутри дома не имело силы. А то время, когда мы скрывались от пожирателей? Там не действовало даже заклинание Табу. Дом твоих родителей, Гарри. И дома людей из Ордена. Из-за Фиделиуса и ещё кучи заклинаний никто не смог бы найти эти дома, даже если бы рядом прошёл. Кто сказал, что и на следящие чары это не распространяется?

Я бросил взгляд на Уизли. Первая дельная идея, которую он озвучил.

— И к чему ты это? — устало спросил Поттер.

— Если эта Астория Гринграсс и правда помогает Нотту, — он скосил на меня глаза, — то она вполне могла заколдовать какой-то дом, чтобы там устроить убежище. В том же Паддингтоне.

— Ладно, — согласно кивнул Поттер. — Астория в деле, и его укрытие окружено этим заклинанием. Может, он колдует внутри него, не привлекая внимания министерства. И ещё миллион этих «может». И что нам это даёт? Мы не знаем, где оно, а Нотт не пропадает с карты. Вот в чём вопрос, если уж на то пошло, Рон: не где он прячется, а как ему удаётся быть на виду и творить черти что.

— Или ты думаешь, что Нотту постоянно везло? — невесело ухмыльнулась Грейнджер. — Что мы обращали внимание на карту только тогда, когда он был вне поля этих чар? Или полагаешь, что он в состоянии находиться в двух местах одновременно? Уж прости, но я не знаю такого заклинания, которое позволяет человеку раздвоиться. И чтобы он при этом оставался живым и в состоянии действовать.

— А ты не задумываешься, Гермиона, что есть вещи, которых ты можешь не знать? — на удивление сдержанно спросил Уизли.

Грейнджер вскинула бровь и промолчала, только уголок губы дёрнулся. Поттер же устало потёр лоб и поочерёдно посмотрел на всех нас.

— Не знаю насчёт раздвоиться, но если такое заклинание и есть, вряд ли его можно найти в библиотечной книжке. Первое — я не хочу тратить время на догадки, второе — наблюдать за картой теперь вообще не получится. Посмотрим, что даст наблюдение за домом. Хоть Кингсли дал добро на всё, что мы посчитаем нужным сделать, надо помнить, что он поставил условие: не поднимать шума.

— Кстати об этом разговоре с министром. Ты сегодня говорил со Стюартом. И про Форда в том числе. Это правда?

— Что правда? — немедленно оживилась Грейнджер.

— Что он может выйти из всей этой ситуации сухим и чистеньким, — глядя только на Поттера, ответил я.

— И от него же наверняка знаешь, что это не моё решение. Но независимо от того, как обернётся дело, Форд больше не будет работать в департаменте. Официально всё это будет выглядеть как увольнение по собственному желанию, — помолчав, он добавил: — По поводу его племянницы ничего не могу сказать точно.

Будем отталкиваться от того, насколько велика её вина — так он сказал Стюарту.

— Закрытые заседания. Разумеется.

— Ладно, если это всё, то… держите в курсе, если что-то ещё произойдёт, — засобирался Поттер и, поглядев на часы, встал.

Очевидно, он не хотел говорить о решении министра, потому что тоже, хотя бы отчасти, был с ним не согласен. Повинуясь этой фразе, поднялся и Уизли. Грейнджер, так и простоявшая всё это время у кухонного ящика, кивнула и сказала:

— Вы тоже.

— И да, Малфой, — нахмурился Поттер, — по поводу твоей ситуации. Ты и правда можешь пока пожить у нас с Джинни, места много. Думаю, кровать и отдельная комната будет поудобнее, — он быстро глянул на Грейнджер, — дивана здесь. Неизвестно, насколько это затянется. И нельзя забывать про журналистов. Будет не очень удобно, если вдруг в газетах появятся новости о том, что ты поселился у Гермионы. Джинни завтра будет дома, у неё пока провис с тренировками, так что приходи.

Мы пожали руки. Он вышел в коридор, за ним последовала и Грейнджер. А вот Уизли остался. Я выдохнул. Ну конечно, как он мог уйти молча.

— Мне надо только пару слов сказать Малфою, — обратился он к Грейнджер, которая, заметив его заминку, замерла на пороге. 

— Рон, я думаю, не стоит.

— Если что, я буду кричать. Иди, Грейнджер.

Она не улыбнулась. Помявшись немного, но всё-таки оставила нас наедине.

— Я хочу тебя кое о чём попросить, — сразу приступил к делу Уизли и сунул руки в карманы куртки. Меня не покидало чувство, что он сжал их в кулаки, будто бы сдерживал себя. — Мы все в одной лодке. Ты можешь быть каким угодно козлом, но я знаю, что ты не идиот и осознаёшь опасность, — продолжал он, почесав щетинистый подбородок. — Я бы предпочёл, чтобы тебя тут не было. Похоже, ты под прицелом у Нотта, и мы не можем быть уверенными, что он сюда не заявится. Так что будь начеку. Если с Гермионой что-то случится по твоей вине, я тебя убью. Ясно?

— Кристально. А теперь мы должны пожать друг другу руки и с серьёзными лицами пообещать, что сделаем всё ради неё?

— Не можешь даже ненадолго свою клоунаду прекратить? — процедил он и глянул на прикрытую дверь. Из коридора доносились голоса Поттера и Грейнджер. — Тебе смешно?

— Твоя просьба, это да, действительно смешно. Без твоих слов, разумеется, я бы сбежал, чуть только запахло бы жареным. Как предусмотрительно. Полегчало?

— Просто хотел предупредить тебя. Я беспокоюсь о ней, а на тебя мне плевать. Ты хоть подумал, на что её подписываешь, когда притащился сюда?

— Унижать её при всех и называть малфоевской подстилкой — это тоже форма беспокойства? — негромко, чтобы не услышали в коридоре, спросил я. — Она в большей безопасности со мной, чем с тобой. Во всяком случае, душевной. А с остальным разберёмся, если понадобится. Не сомневайся.

Ни единый мускул не дёрнулся в его лице при этих словах. Он развернулся, намереваясь уйти. Даже успел сделать пару шагов к двери, но вдруг остановился и снова повернулся.

— Это она рассказала?

— В отличие от тебя, она не имеет привычки позорить друзей. Я всего лишь подслушал твой разговор с сестрой, насколько ты можешь помнить.

— Конечно, — углы его рта поползли вниз. Отвращение, вот что говорила его гримаса. — Подслушал. Я помню. А знаешь, мне плевать, что ты обо мне думаешь. Да, иногда мы ссоримся, но тебя это не касается, — Уизли сделал шаг навстречу, и только усилием воли я остался на месте. — Что бы между нами ни было… Впрочем, да, это не твоё дело. Кто ты вообще такой? Как по мне, так просто падальщик. Вот и всё. Хватит, Малфой. Я не идиот. Что бы ты ни задумал, я этого не допущу, и никто из нас не допустит. Можешь сколько угодно фантазировать, но твоей она не будет.

Выдав эту речь, он снова повернулся к двери, полагая, что сказать мне будет нечего.

— А кто тебе сказал, что я хочу, чтобы она была моей?

— Неужели? — не поворачиваясь, спросил он. — А чего ты хочешь тогда?

И снова это мерзкое «неужели» зажужжало над ухом.

Я помнил каждый наш с Грейнджер разговор, каждое слово и каждое признание, сделанное ею в момент наивысшего доверия. И знал, как мучили её благие намерения друзей. Знал, как беспокоило то, что она не испытывала к Уизли того, что испытывал к ней он. Как разрывала эта его неспособность принять её такой, какой она была, со всеми чувствами, которые могла дать. Твоей она не будет — в этой формулировке, в самом образе мысли, и была суть их отношений, какими бы он их ни видел.

— Собери уже мозги в кучу, Уизли. Что это вообще значит? То, чего я хочу, тебя не касается. И я бы не стал заявлять о желании владеть кем-то. Вот в чём между нами разница, хотя ты вряд ли способен её понять.

Я хочу, чтобы она была со мной — осталось лишь в мыслях.

Не оборачиваясь, Уизли молча вышел из кухни. Я немного помешкал и только потом последовал за ним. Но остановился на пороге, застав просто невероятную сцену: он что-то говорил Грейнджер и улыбался, рыжий сукин сын, будто ничего и не было, а потом обнял её. Она вяло улыбнулась в ответ и деликатно похлопала его по спине. Повернув голову и заметив меня, всё так же мягко отстранилась.

Распрощавшись с ними и захлопнув входную дверь, Грейнджер привалилась к ней спиной и потёрла щёки.

— Всё нормально? — спросила она, когда приблизилась. — Что он хотел?

— Попросил быть начеку. Не знаю даже, что бы делал без советов твоих друзей.

Её волосы растрепались, будто по ним прошёл заряд тока. Она промолчала, на краткий миг поджав губы. Я ощутил касание, её пальцы переплелись с моим. Большим пальцем она погладила мою руку, но тут же отступила назад и посмотрела наверх, на лестницу. Сразу стало понятно, в чём дело, хотя шагов не услышал. И подумалось: как сильно это вошло в привычку — отшатываться друг от друга, едва только раздастся посторонний шум. Надоело.

— Они ушли? — спросила Кэти, спустившись и оглядевшись. — Я слышала, как дверь закрылась. Можно мне чай? У тебя тут холодно, просто жуть.

— Да, конечно, — отозвалась Грейнджер. — Малфой, справишься с этим? Я пока постелю тебе на диване.

Только часам к двум ночи обе поднялись наверх. Большую часть времени они посвятили прерванному разговору о завтрашнем походе в министерство. Кэти то и дело поглядывала на меня. Может, ждала каких-то слов. Поддержки? Напутствия? Но в голове было пусто.

В темноте гостиной полная тишина в доме казалась звенящей, но звон, конечно, был только в моей голове. Интересно, как там Морган? Может, всё ещё мучается непониманием, куда пропали несколько часов из его жизни. Задремал — так себе оправдание для человека, который привык рыскать в поисках истины, особенно когда дело касалось необъяснимых событий. И этого его «до связи» во время последнего разговора. Я знал его каких-то несколько часов, но не сомневался, что он не оставит это просто так.

Спать не хотелось, хотя стоило бы попробовать заснуть. Кэти выразила желание побывать напоследок в Лютном, чтобы попрощаться с братом и Люси, и предстояло быть на ногах с самого утра. Но как, если предчувствие, ожидание бури, которое, казалось, сопровождало всю жизнь, жужжало в мозгу набившей оскомину песенкой? Паранойя усиливалась, и я ничего не мог с ней поделать. Да ещё и Уизли со своей просьбой только раззадорил её.

Приветик, Драко. Ты ведь знаешь, что мы встретимся снова одним светлым днём?

Тео порадовался бы, узнав, как именно подействовал его подарочек.

Я старался держаться за мысль, что на дом Грейнджер были наложены антитрансгрессионные чары, и никто не мог ворваться сюда при помощи магии. И думая об этом, понял как никогда чётко: если ей будет грозить опасность, если возникнет хоть малейший повод, не задумаюсь ни на секунду перед тем, как испачкать руки — во всех смыслах, которые можно вложить в эту фразу. Вот что на самом деле важно.

Откинув одеяло, одевшись — в доме и правда было прохладно — вернулся на кухню и снова зажёг маленькую лампу у плиты. Я совершенно точно знал, что в холодильнике было пиво. Наверное, это не очень вежливо, лазить по чужим холодильникам, но кого это, в самом деле, волновало сейчас? Волновало совсем другое.

Единожды ощутив себя перед врагом как на ладони, сложно отделаться от ощущения чужого взгляда на затылке. Прохожие, только-только переехавшие соседи, коллеги — все эти фоновые размытые детали вдруг становятся чёткими и резкими. Как понять, куда смотреть, чтобы увидеть опасность? Опасность — она повсюду, и параноидальная присказка наставников из мракоборческого центра о том, что никому нельзя доверять, видится теперь не такой уж и смешной.

Тишина и одиночество — самые лучшие друзья человека, которому жизненно необходимо обдумать мысль и сделать выводы. Это именно то, что сейчас нужно. Никакой паники, никакого потворства тревоге и паранойе.

Значит, постарается выманить.

Прав Поттер и в другом — стоило быть готовыми к такому повороту. И я не мог придумать иного способа выманить, чем попытка спровоцировать судьбой Нэнси. Её жизнью. И я соглашусь на его условия, на встречу, которую он обещал. Безусловно, это будет ловушка, из которой не так просто выбраться. Или так: не выбраться, пока он не добьётся желаемого. А он не добьётся. Незнание — худший расклад, но я знал, и это преимущество.

Вполне возможно, что он выманил и Тейлора.

Да, возможно. И с каким концом? В этом и проблема. Когда Тео поймёт, что я не в состоянии выполнить его просьбу, как поступит? Никто не может быть самоуверен настолько, чтобы не предполагать провала. Судя по действиям Нотта, он окончательно чокнулся. Мог ли он в какой-то момент посчитать, что ему нечего терять? К этому тоже стоило быть готовым.

И напоследок — слова Уизли: но ведь чары можно обмануть. Сейчас я готов был поверить во что угодно. Даже в то, что Тео каким-то образом сумел раздвоиться и остаться при этом в живых.

Разум будто окутывал вакуум. Жуткий, иррациональный — на пустой кухне опасность не поджидала — но такой же реальный, как холодный плиточный пол под ногами. Вакуум, остающийся после исчезнувших и мёртвых. Вакуум, остающийся, когда отброшены все «если» и «может быть».

В доме было очень тихо, и казалось, различил тихие шаги в коридоре. Могло лишь послышаться, всего-то галлюцинации на фоне частичной потери слуха; именно они, а не подкрадывающаяся смерть. Когда в приоткрытую дверь заглянула Кошка, мысль об этом показалась дурацкой и просто смешной. Такой она и была. Какая, к чёрту, смерть? Нет. Умирать я пока не собирался.

Увидев меня, Кэти шагнула внутрь и плотно заперла за собой дверь. В руках она держала какую-то ношу, завернутую в газетные листы.

— Ты почему не спишь?

— У меня тот же вопрос, — она метнула взгляд на бутылку пива. — А ещё есть?

Я кивнул в сторону холодильника, и пока Кэти, не отпуская своей поклажи, доставала пиво, представил сцену: вот сейчас на пороге покажется заспанная Грейнджер и увидит, как два гостя сидят ночью на её кухне, как какие-то заговорщики, и пьют её пиво.

— Всё нормально? — спросил я, когда она села напротив и положила свёрток на колени, будто стеснялась его и не хотела, чтобы кто-то видел.

— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Кэти, сделав глоток пива. Голос дрогнул, и я напрягся. — Ещё у тебя хотела сказать, но не успела. Раз уж я завтра уезжаю, то мне нужно кое-что тебе отдать. Но перед этим хочу попросить тебя не беситься слишком сильно, потому что знаю, что тебя это взбесит. Но у меня рука не поднялась выбросить.

— Кэти, не тяни. Что там у тебя?

— Сначала пообещай, что не будешь злиться!

— Хорошо, обещаю, — согласился я, внезапно ощутив интерес. Хоть какое-то иное чувство, кроме уныния.

Она отпила из бутылки. Рука её немного подрагивала. И только после этого Кэти положила на стол передо мной завёрнутое в газетные листы нечто. Если судить по форме — книга. Но подвинув к себе свёрток, обнаружил, что он слишком лёгкий.

— И что это?

— Открой и посмотри, — она откинулась на спинку стула, словно хотела физически отодвинуться от предстоящей сцены, сжав бутылку в руках. — Только помни, что обещал.

Её настороженное лицо не предвещало ничего хорошего. Я даже близко не мог представить, что там могло быть. Но когда в свете лампы над столешницей, таком беспощадно белом, не умеющим хранить секреты, показался кусочек желтоватого пергамента, измазанного чёрным, всё сразу встало на свои места. Ещё не развернув листы полностью, понял, что это было, и сердце словно ухнуло вниз. Казалось, что почуял еле уловимый запах горелой бумаги.

Просто невероятно. Первое — она хранила их всё это время? Второе — читала ли то, что там написано? Даже я понятия не имел, каково содержание этих писем, потому как никогда их не открывал, хоть и хранил каждое. Зачем? И сам не знал. И всё время после побега из Лютного полагал, что от них осталась горстка пепла.

— Я их сжёг перед тем, как уйти.

Голос показался чужим. Как и сердце, беспощадно терзающее грудь — словно не моё, словно принадлежало чужому телу. Я отставил бутылку и полностью снял обёртку. С одного из газетных листов краем глаза заметил рекламу магазина мадам Малкин: «мантии на все случаи жизни!» Вот бы сейчас мантию-невидимку, чтобы укрыться от немого укора непочатых конвертов. От острого, но осторожного взгляда Кэти. От себя самого. В ушах зазвенело так сильно, как никогда раньше.

— Знаю. С чуть ли не половиной Лютного.

— Что? — я поднял на Кэти взгляд, и она будто уменьшилась от него, так сильно втянула голову в плечи.

— Ты сжёг их и чуть не устроил пожар. Еле потушить успели, иначе точно половина переулка сгорела бы, — негромко сказала Кошка. — Я вытащила то, что не успело сгореть, но рука не поднялась выбросить. Всё-таки они твои, — она опустила взгляд, как провинившаяся. — Я их не читала. Не думай, что снова полезла не в своё дело. Просто решила… столько времени прошло. Может, сейчас ты захочешь их прочесть.

Она открыла рот, будто хотела ещё что-то сказать, но передумала. Кэти не знала, от кого приходили письма, никто не знал, и сейчас будто хотела задать этот вопрос. Но всё же промолчала.

В стопке оказалось пять писем, хотя раньше их количество насчитывало десятки. Конверты из желтоватого пергамента, местами покрытые сажей, а местами склеенные между собой расплавленным воском — всё, что осталось от личной печати Нарциссы Малфой. Подумать только, мать и правда её сохранила, забрала с собой в Прагу. Печать предстала перед глазами так ясно, будто я видел её каждый день. Первая буква имени накладывалась на букву «М», сплетаясь со стилизованными цветами нарциссов. Теперь отпечатанные в воске монограммы превратились в затверделые бледно-алые кляксы, покрытые тонкой паутиной трещин. Когда они были целыми и невредимыми, то выглядели как ещё большая издёвка, чем сами письма. Как и тогда, сейчас это поразило своей несуразной помпезностью до глубины души, будто и не было всех этих лет.

Я представил, как она тщательно выводила пером буквы, сидя где-нибудь возле камина, и как никогда ощущал тяжесть прожитых лет. Мир уже давно раскололся на две половины. «До» были мэнор, школа, мать с отцом, чтения книг возле камина, приёмы, светские разговоры, смех родителей, когда они были наедине. Тёмный Лорд. Война. Много хорошего, но и всё самое мрачное, самое жестокое и отвратительное, через что пришлось пройти. «После» — напарник-магл, ставший другом, отдел и работа, давшие цель в жизни. Грейнджер — чуть ли ни единственное, что способно мрак перебить. А теперь две параллельные вселенные вдруг соединились, хотя и не должны были ни при каких обстоятельствах, и мать снова пыталась достучаться из прошлого, вернуть обратно, туда, куда возвращаться не хотелось, хотя сама того не знала.

— Драко… Ты не сердишься? — спросила Кэти. Её голос, будто прорывающийся через толщу воды, был до скрежета зубов высоким, почти что писк.

— Нет. Не злюсь, — ответил я совершенно равнодушно, хотя вспыхнувший внутри пожар ошпарил щёки. Десять баллов Слизерину за искусное владение собой.

Кэти нахмурилась, глядя на письма, словно что-то в них тревожило её. Но она промолчала, а спрашивать я не стал. И без того было достаточно.

— Ладно, я пойду спать, — всё так же тихо, будто ещё боясь нарваться на жёсткую реплику, сказала она. Не дожидаясь ответа и прихватив с собой бутылку, Кэти выскользнула в темноту коридора.

Даже через прикрытую дверь были слышны её шаги, учитывая то, что недавно я находился в помещении, где стреляли из пистолета. Отстранённо подумал, что Грейнджер тоже могла слышать их, если и ей не спалось.

Наверное, так и было. Она объявилась на кухне минут через десять после ухода Кэти, когда я собирался пойти в гостиную. Кутаясь в халат, встрёпанная, Грейнджер с сомнением глянула на меня, сидящего за столом. Прятать письма не было смысла, да и некуда.

— Ты почему ещё не спишь? — она подошла к столу, крепко прижимая руки к телу, словно не могла согреться. — Что это?

— Прощальный подарок от Кэти, — прежнее равнодушие никуда не делось. Ещё десять очков Слизерину.

— Конверты?

— Да, — и сделав последний глоток пива, добавил: — Это письма от матери, которые приходили мне в то время, пока я жил в Лютном. Нет, я их не читал. Ни одного. И не знаю, что там написано. Я собрал их все в одну кучу и поджёг, а потом сразу ушёл. Кэти вытащила уцелевшие и сохранила. Она решила, что после всех этих лет мне будет интересно узнать, что там. Нет, мне до сих пор не интересно.

Выслушав монолог, Грейнджер опустилась на стул.

— Твоего первого «да» было вполне достаточно. Я не спрашивала про остальное. Что ты хочешь с ними сделать? Выбросить?

— Закончить дело. Раз уж ты тут не колдуешь, спички хоть имеются?

— Ты хочешь поджечь их на моей кухне? — она слегка, как-то смущённо улыбнулась. Может, хотела подбодрить. — Можно сделать это на заднем дворе, если хочешь.

— Хочу. Спасибо.

— Тогда подожди, я накину что-нибудь потеплее, — сказав это, она тут же вышла, не успел и слова сказать. Но понял, что был совсем не против, чтобы в этот момент она находилась рядом.

Грейнджер вернулась быстро, я только успел одеться. Она собрала волосы в хвост, напоминающий пушистый беличий, надела джинсы, ботинки и куртку. Мы вышли на ночной холод, в темноту заднего двора. Свет от фонарей с другой стороны дома добирался сюда едва-едва.

Она вытащила из стоящего рядом с дверью пластмассового ведра садовую лопатку. Отстранённо подумал: откуда ей взяться у Грейнджер? Незаметно, что она интересовалась садоводством. А вот мать любила заниматься с цветами, так, по мелочи, в основном это была обязанность домовиков. «Зря пачкать руки», так говорил отец про это безобидное занятие. Когда его посадили в Азкабан, упрекать мать в глупой любви к горшкам с землёй стало некому, и она перестала ходить в сад. Будто все эти годы именно его упрёки были причиной её интереса. Джина Шоу тоже иногда возилась в саду перед домом за низким кованым заборчиком. Она ещё не знала, что её муж нашёлся. Не знала, какой он на самом деле кусок дерьма, и теперь носила его ребёнка.

Грейнджер прошагала к забору с левой стороны и присела, чтобы вырыть ямку. «Чтобы огонь дальше не пошёл, мало ли», объяснила она будто бы со знанием дела. Это даже насмешило. Словно мы выбрались в лес и собирались теперь разжигать костёр. У маглов это называлось «поход», и Стюарт тоже так называл это сумасшествие. Он сильно удивился, что в нашей семье такое не практиковали.

Как рассказывал напарник, он с родителями и сестрой часто выбирался на природу. Они ели сосиски, поджаренные на огне, собирали сухие ветки, чтобы поддерживать огонь как можно дольше, бегали по лесу с сестрой. Когда темнело, жарили на огне зефир, пока отец играл на гитаре, а мать пела. А потом они спали в палатках. Стюарт уверял, что сон на природе — самый крепкий. Мой же опыт сна на свежем воздухе ограничивался одним эпизодом: однажды я так напился, прячась от матери в полузаброшенном саду мэнора, что уснул прямо на клумбе с её любимыми розами, которые старательно поддерживали оставшиеся домовики. Ни утром после той ночи, ни сейчас я не мог утверждать, что клумба была выбрана случайно.

Наверное, Грейнджер со своими родителями-маглами тоже ходила в походы. Может, они тоже пели? И вдруг я представил лицо своего отца, если бы предложил ему пойти в лес, где следовало спать чуть ли не на голой земле, петь песни и есть приготовленное на огне. Да его бы удар хватил от такого дикарства.

Я попытался отобрать у Грейнджер лопатку, присев рядом на корточки, но она не позволила этого сделать.

— Я хочу помочь, — безапелляционно заявила она, отведя руку, а когда я сдался, то продолжила с усердием копать ямку, достаточную, чтобы влезли конверты.

Я улыбнулся её серьёзности, пока она не смотрела, неотрывно глядя на слабо освещённый профиль. Грейнджер хмурилась, полностью поглощённая делом.

Она не стала расспрашивать. Это было одним из лучших её качеств, как и то, что умела вовремя промолчать. Будто чуяла, что и когда следует сказать и сделать — по крайней мере, в большинстве случаев. Но ведь и правда: порой казалось, что она читала мысли. Словно между нами действительно была связь. И чем дальше, тем она становилась более ощутимой и видимой особенным внутренним взором. Невероятная ценность, найти кого-то, кто понимал настолько, что иногда даже не нуждался в словах. Со своими прелестями и недостатками, которые удивительным образом нивелировали друг друга. Так и должно быть, я чувствовал это. Может, поэтому она так сильно нравилась мне.

Трава, всё ещё зелёная, но вялая и примятая, оказалась на ощупь сухой. Не раздумывая, сел на землю, скрестив ноги, положив письма рядом. Грейнджер скоро закончила возиться с ямкой, и я незамедлительно бросил туда конверты. Они словно засветились на фоне чёрной земли. Она достала из кармана спички и передала их мне.

— Надеюсь, соседи не вызовут пожарных, если вдруг увидят дым, — без всякого беспокойства заметила она, отбросив со лба волосы, вылезшие из причёски.

— Время видела? Все нормальные люди давным-давно спят.

— Ага, кроме нас, вздумавших развести огонь на заднем дворе.

А может мы и правда ненормальные.

Тоже сев на землю рядом со мной, она прижала к груди колени.

— Может, тебе не стоит сидеть на холодной земле? Заболеешь. Давай дам куртку.

— Ты тоже сидишь на земле и тоже можешь заболеть, — отмахнулась она, как от назойливой мухи.

— Я просто не хочу, чтобы ты отморозила задницу.

— Наши задницы сейчас в одинаковом положении, — парировала она, склонив голову. — Перестань и оставь свою куртку в покое.

Усмехнувшись этому краткому спору, зажёг спичку и бросил на конверты. Она несколько секунд тлела, а потом наконец загорелся самый верхний конверт. Через пару минут огонь занялся во всю силу и быстро захватывал остальные. Задувавший ветер склонял пламя из стороны в сторону, остужал разгорячённые щёки, трепал убранные в хвост волосы Грейнджер.

Наблюдая за огнём, она опустила голову мне на плечо, и теперь мы оба молча смотрели на быстро чернеющие письма, написанные несколько лет назад моей матерью. Для чего? Теперь этого уже не узнать. На мгновение, лишь на пару секунд пожалел о сделанном. Но это чувство быстро ушло, словно и его поглотил огонь.

Сидеть на земле было не очень-то удобно, но вставать не хотелось. Чувствовалось удивительное единение с окружающим миром. Прошлое — прошлому. Гори всё к чёртовой матери. Я прикрыл глаза, вдыхая запах жжёной бумаги, казавшийся в это мгновение невероятно приятным. Тепло сидящей рядом Грейнджер будто проникало под кожу, в самое сердце.

Вроде как единомышленница. Это разговор, казалось, давний, ясно всплыл на поверхности.

«Очень точное слово», — ответила тогда Грейнджер, и я попросил её, если вдруг такая найдётся, передать этой фантастической даме мой номер телефона. Но это не требовалось. У меня уже был её номер, и она была записана не иначе, как «Ведьма». Не моя, а со мной — именно так, и никогда иначе. Дурацкое люблю — никогда это слово не будет способно вобрать в себя всё то, что я чувствовал к Гермионе Грейнджер сейчас, в этот самый момент, и никакое другое тоже. Но иного, которое бы считалось наивысшей точкой принятия, попросту не знал.

— Драко, — вдруг взволнованно произнесла Грейнджер, резко схватив меня за запястье, не успел и рта раскрыть.

Открыв глаза сразу понял, что её так поразило. Странная картина: из огня, от почти сгоревших конвертов, вдруг заколосились тонкие белёсые струйки дыма. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: то был вовсе не простой дым, а выписанные им расплывчатые строки, которые вытягивались друг за другом в небо, как по цепочке, где исчезали в темноте. Можно было прочитать отдельные слова и фразы, но не все, их слишком быстро смазывали порывы ветра.

Вот слово «сынок» взвилось вверх, словно его вытянули за леску, как рыбёшку из воды. За ним — «ответственность». Взгляд только и успевал выцеплять: «Драко», «люблю», «семья», «отец хотел бы…», «целую», «надеюсь на…», «порядке», «почему ты…»

Я повернулся к Грейнджер. Она неотрывно следила за струйками предложений, а они всё текли и текли, молочные белые на фоне тёмного неба.

— Какая необычная магия, — сказала она и перевела взгляд на меня.

Мы сидели так близко, что я мог увидеть в её зрачках отражение своего лица в оранжевых от пляшущего огня бликах. Почувствовал, как она чуть сильнее сжала запястье.

— Мать горазда на такие штучки. Наверное, понимала, что я не читал её писем. И что захочу избавиться от них, — сказал я, но умолчал о другом: она добилась того, чего хотела. Привлекла внимание.

Но эта последняя попытка достучаться возымела не тот эффект, на который мать могла рассчитывать. Она только распалила злость. Я сжал зубы, и сердце ускорило бег. Ветер, налетавший всё сильнее, будто чувствовал эту злость, и его порывы стали жёстче, как пощёчины.

Может, мать могла полагать, что провела меня — настолько хорошо знала, что рассчитала и такой вариант. Всё-таки смогла вложить в голову, пусть и частично, свои слова. В этом была вся чёртова сущность Нарциссы Малфой. Всегда и всё под контролем, никаких компромиссов и полумер. Какое ей дело до чьих-то желаний, даже если этот кто-то — её сын? Какое ей дело до чьего-то мнения, если её, и только её, может быть единственно верным? Не оставила даже такой малости, возможности принять решение самому: читать или не читать жалких писем. Даже в такой ситуации не проявила и жалкой крохи уважения. Она поступила точно так же и в прошлый раз. Я отказался уезжать из Лондона, но мать не переменила своих планов. Да к чёрту планы — даже не спросила причины.

Магия закончила свою работу, и дымные слова быстро переставали быть хоть немного читаемыми, а огонь становился всё меньше и меньше. Скоро от него останутся один лишь искры, но никто и не подумал даже попытаться встать. Остатки пламени больше не освещали наших лиц, только едва-едва касались земляных стен вырытой ямы. Могилы — подумалось мне.

Я выдохнул, чувствуя на себе взгляд. Лицо Грейнджер окутывали тени, только в зрачках можно было различить слабенький отсвет фонарей, еле дотягивающийся до заднего двора.

— Я всё думаю о словах Поттера. О том, что меня постараются выманить.

— Заманить в ловушку, — её голос прозвучал твёрдо. — Этого не случится. Я не позволю Гарри использовать живого человека как приманку. Это, чёрт возьми, не нормально.

— А я с ним наоборот согласен.

— Это ты сейчас так шутишь?

— Нет, я серьёзно.

— Сознательно пойдёшь в западню? — она отстранилась. — Ты не боишься, что он…

— Боюсь. От этого психа можно ждать чего угодно. Тем более, я не в состоянии дать ему желаемое. Но мой страх не имеет никакого значения. Всё это должно закончиться. Я не хочу, чтобы ещё кто-то умер.

— А разве в категорию «кто-то» ты сам не попадаешь? — резко сказала она и вскочила на ноги. — Всё это звучит как откровения самоубийцы! Ты не думаешь, что и сам можешь умереть?

— Эй, ты чего? — я тоже быстро поднялся и обнял её за плечи, прижав к себе. — Я про то, что нам нужен хитрый план. Ну или вообще… любой план. Ты просто спятила, если решила, что я действительно собрался жертвовать собой. У нас же есть Поттер, это в его стиле, а я ещё для себя пожить хочу.

Эта попытка успокоить с треском провалилась. Она была так встревожена, что даже стало приятно. Кто бы мог подумать, что Гермиона Грейнджер когда-нибудь будет так сильно обеспокоена моей жизнью. Вернее, её наличием.

Она опустила голову мне на плечо и тоже обняла, вцепившись так крепко, будто я уже был на смертном одре.

— Ах, ну да, конечно. Извини, что вдруг такое про тебя подумала, — глухо пробормотала она и подняла голову, посмотрев прямо в глаза. — Слизеринец однажды, слизеринец навсегда.

Коснулся кончиком носа её щеки, не решившись на большее. Грейнджер стояла спиной к дому и не могла видеть, что занавески на втором этаже едва заметно двигались. Наверное, это было окно гостевой спальни. Почему-то я не подумал об этом, и она тоже. Но какая теперь к чёрту разница.

— И почему это звучит как лозунг? Хотя нет. Скорее как тост. Забини понравится.

— Ни черта не смешно, Драко.

— Ну прости, — я бросил взгляд на догоревшие конверты. Огонь уже полностью угас. — Ладно, пойдём в дом. Хватит на сегодня потрясений.

* * *

С утра первым делом набрал Стюарту, чтобы рассказать о вчерашнем визите Поттера и Уизли. Хотя часы показывали уже семь утра, напарник был сонным и долго не мог влиться в колею беседы. Сегодня ему предстояло множество дел, и я действительно жалел, что не мог ему ничем помочь.

— Спал плохо, — пожаловался он.

Я его понимал, потому что и сам спал урывками. Во снах то и дело всплывали дымные строки из материнских писем и ухмыляющееся лицо Нотта, который говорил что-то в духе «нам нет здесь места» и всё спрашивал: «одна из наших?»

Это утро вообще выдалось каким-то суматошным и странным. Появление в доме третьего человека растянуло сборы, и душ мне удалось принять только к началу восьмого. Ко всему прочему, атмосфера в доме явно была напряжённой. Пока Грейнджер была наверху, я занимался кофе, а Кэти сидела за столом и молчала, глядя в пол. С час назад, пожелав ей доброго утра, получил в ответ: «у кого?» Причина такого поведения была ясна. Чтобы не распалять пожар, делал вид, что не замечал ни кислой мины, ни дурного расположения духа.

— Хорошо, Миллер, там и встретимся. Да, конечно, с Элисон тоже сегодня закончим, — донеслось из коридора, и на пороге появилась Грейнджер. Она уже была одета для работы. Подхватив чашку с кофе, оставленную для неё на столе, она сбросила звонок, сунула телефон в карман брюк и сказала: — Господи, надеюсь, с Джиной всё пройдёт гладко. Я переживаю за неё.

Она перевела взгляд на Кошку, которая делала вид, что Грейнджер здесь не было.

— Как настроение, Кэти? — дружелюбно спросила она, но ответа не получила. Поджав губы, перевела взгляд на меня. Я еле приметно покачал головой.

— Вы со Стюартом договорились пересечься в министерстве?

— Да, отправимся сразу, как только Кэти благополучно отбудет с порталом, — скосив глаза на Кэти, Грейнджер отпила кофе и обратилась к ней: — Как закончите свои дела в Лютном, буду ждать тебя в министерстве у поста охраны.

— Просто блеск, — кивнула она, по-прежнему ни на кого не глядя. Грейнджер нахмурилась.

— Проводишь её? — чтобы как-то разбавить тишину, продолжила она.

Вчера план действий был продуман досконально. Появляться в министерстве мне было нельзя, чтобы не дать Картеру повода ещё раз прийти к Поттеру с претензиями. Потому было решено, что на Грейнджер ляжет обязанность сопроводить Кэти на процедуру снятия следящих чар и отправить её с порталом восвояси, после чего они со Стюартом отправятся к Джине. Проговаривать ещё раз не требовалось, но я всё же сказал:

— Разумеется. Как только Кэти попрощается со всеми, мы сразу трансгрессируем к министерству.

До Косой аллеи добрались без всяких происшествий. Лавочки и магазинчики только-только открывались, прохожих было совсем мало, можно пересчитать по пальцам. С трудом, но удалось приглушить паранойю; а ведь здесь мы были как на ладони, даже не затеряться в толпе.

Утренний холод немного взбодрил, хотя не выветрил саднящее рёбра чувство собственной бесполезности, не принёс ответа на вопрос: куда себя теперь девать? Последние четыре года ежедневно заполнялись учёбой, а потом и работой. Порой не было минутки, чтобы отдохнуть. Теперь же торопиться некуда. Некуда бежать от мыслей. От тревоги. От страха. А небо будто издевалось. Бледно-голубое, безмятежное и чистое. Может, к обеду даже пригреет солнце.

Надев капюшоны и натянув их пониже на лица, мы с Кэти свернули в Лютный переулок. Впрочем, скрываться здесь было особенно не от кого; улица, по которой мы шли, оказалась практически пустынной, хотя ощущение, что кто-то мог наблюдать из тёмного угла, никуда не делось. Гадкое, липкое чувство, давящее на позвоночник, заставляющее оборачиваться. Я покрепче сжал палочку и не убирал её до тех пор, пока мы не добрались до места.

Первым делом Кошка решила заглянуть в «Виверну». Возле железной калитки у начала лестницы сидел, не шевелясь, какой-то тип в мантии с капюшоном. Из его обмякшей руки торчала пустая бутылка. Сдох он или просто спал — было не ясно. Здесь можно встретить всякое.

Как только шагнули в полумрак бара, сразу почувствовался запах скисшего пива и сигарет. Посетителей, как я и ожидал, там не было. Барменша, подперев щеку кулаком, дремала, облокотившись на стойку. Громкий радостный выкрик Кэти разбудил её, и Люси понадобилось секунд пять, чтобы понять, что происходит и кто перед ней. Мы прошли к бару, но я остановился немного поодаль, держа сумку Кэти. Пока она старалась подвести разговор к предстоящему отъезду и интересовалась последними новостями, Люси то и дело переводила на меня мрачный взгляд исподлобья.

В последний раз, когда мы виделись, она сказала: «нечего тебе здесь делать». И вот я снова тут, да не один, а притащил с собой Кэти, которой опасно даже думать о том, чтобы вернуться в Лютный. Но когда разговор зашёл об учёбе и отъезде, она переменилась. Медленно откинув голову назад, вскинув подбородок, Люси улыбнулась краешком рта и едва приметно кивнула.

— Выпить хочешь? — спросила она, обращаясь ко мне, когда Кошка закончила монолог. Я глянул на часы. 

— Сейчас половина десятого.

— Но ведь где-то уже вечер, — усмехнулась она, словно старой шутке, отточенной годами. Эдакое оправдание старого алкоголика, который так и не признал своего недуга.

— Нет, спасибо, Люси, — ответил я, а про себя подумал: я ещё не настолько отчаялся. — У вас тут всё тихо?

— Нормально. По крайней мере, пока что. Ещё есть чай, — предложила она, заваривая пакетик в кипятке. — Всё Флетчера небось ищешь? Не объявлялся он.

— Вообще-то необходимость отпала.

— Сам нашёл ту девку? — грубовато спросила она, но одобрительно при этом хмыкнула. Я кивнул.

Пробыли в «Виверне» ещё минут пять, в течение которых две женщины обнимались, прощаясь. Сыпались обещания «не теряться» и писать письма, клятвы о том, что эта встреча не последняя, но обе понимали — даже если учесть то, что Кэти каким-то образом провалится и не поступит на магозоолога, то расставание предстоит долгое: подготовительные курсы, которые должны скоро начаться, продляться до самого мая. Наверное, их на самом деле связывали тёплые чувства друг к другу. Люси, обычно грубоватая, явно расчувствовалась. Когда они отстранились друг от друга, она украдкой смахнула скупые слёзы и посмотрела на меня, пока Кэти, вконец размякшая, вытирала лицо. Люси ничего не сказала, но взгляд и без слов говорил о том, что она благодарна за шанс для этой девчонки, которой годилась скорее в матери, чем в подруги. Я искренне не понимал, к чему были эти долгие прощания. Лучше как пластырь — оторвать и не думать об этом.

С братом она была более сдержанна, и тот будто бы не очень-то удивился, когда Кэти рассказала ему, что уезжает в другую страну. Но подумалось, что здоровяк Арчи из тех людей, которые просто не умеют толково выражать мысли словами, предпочитая им действия. Он крепко обнял её, и на фоне его гигантской туши Кошка выглядела такой маленькой, словно прощались дочь и отец. Арчи погладил её по голове и что-то шепнул на ухо, глянув на меня. Она улыбнулась сквозь слёзы и покивала.

Когда мы вышли на Косую аллею, Кэти окончательно раскисла и не могла перестать реветь, продолжая всхлипывая скорее по инерции, чем по собственному желанию. Успокоить её словами не получалось, она только ещё больше распалялась. Может, тому были виной мои неловкие попытки достучаться до здравого смысла фразами типа: «всё будет хорошо» и «ну не умирать же ты собралась».

Взяв её под локоть, повёл в ближайшую забегаловку, чтобы она немного посидела и смогла взять себя в руки после чашки чая. Подтолкнув её внутрь, замешкался на пороге, услышав оклик. А обернувшись, увидел девчонку, ту самую, которую встретил у «Зверинца», когда ждал Кэти возле почты. Я поморщился. Об этом напрочь успел забыть.

— А когда вас ждать за покупкой? — спросила она, когда подошла, и улыбнулась. Потом махнула в сторону кучки таких же молоденьких девчонок, которые внимательно наблюдали за нами, будто бы я потребовал объяснения. — У меня сегодня выходной, но я предупредила тётушку, что за Живоглотом должны прийти.

— М-м-м… Да-да, конечно. Только сейчас я занят…

Старик, появившийся сбоку, легонько кашлянул, явно намекая, чтобы я ушёл с порога и дал ему пройти.

— Сегодня заберу. Спасибо за напоминание.

Девушка ещё раз улыбнулась и сказала:

— Надеюсь, вашей подруге Глотик понравится. Пусть она хорошо заботится о нём.

И развернувшись, ушла в сторону хихикающих подружек. Они тут же двинулись в противоположную сторону аллеи. Их смех, казалось, заполнил всю улицу.

Внутри кафешки было пусто, если не считать одного посетителя, того самого старикашки, который протиснулся мимо минутами ранее. Кэти уже устроилась за самым дальним столиком возле окна. Поставив локти на стол, она держалась за голову, опустив её. Всхлипов больше не слышалось. Сделав заказ полусонному типу за стойкой, подошёл к столику, но Кэти не отреагировала.

— Успокоилась? — спросил я, ставя её сумку под стол. В ответ она только пожала плечами.

— Кто это? — тут Кэти подняла голову, сощурив покрасневшие глаза. — Девушка, с которой ты говорил.

— Продавщица из «Зверинца». Я купил у неё кота. Ещё вопросы?

— Зачем? У тебя уже…

Она примолкла. Официант поставил на стол перед нами две кружки и пирожное для Кэти. Когда он ушёл, то она, подвинув к себе чашку, закончила:

— У тебя уже есть кот.

— Съешь, — я подвинул к ней тарелку с пирожным. — Пожалуйста. Говорят, это помогает, — но она не отрывала взгляда. — Ты действительно хочешь поговорить о том, зачем мне понадобился кот?

— Я вчера видела, как вы обжимались во дворе, — выпалила она, даже не глянув на тарелку. — Ты говорил, что между вами ничего нет.

Я выдохнул в ответ на требовательный взгляд. Вот она, причина, из-за которой утром Кэти так разительно переменилась по сравнению со вчерашним вечером. И проглотил чешущие язык фразы, вроде «между нами и так ничего нет».

— И ты полагаешь, что дело в ней? Это не так. Дело во мне и в тебе.

Кэти взяла вилку, поковыряла пирожное, подцепила маленький кусочек и отправила в рот.

— Она красивая, — прожевав, сказала Кэти. — И умная. И денег у неё, наверное, дофига. Дом классный. И шмотки тоже. Героиня. Хорошая должность в министерстве…

— Ты утверждала, что знаешь меня. Значит, по-твоему, меня может привлечь дом, шмотки и статус?

Кэти подцепила ещё кусочек пирожного, не глядя на меня.

— Нет, наверное… В смысле, нет. Конечно, нет, — она подняла взгляд покрасневших глаз. — Ты её любишь?

Я в это время отпил кофе и чуть не подавился.

— Это сейчас откуда вообще вылезло?

Кэти, глядя на меня, безрадостно хмыкнула.

— Я видела, как ты на неё смотришь.

— И как же?

— Будто… — она свела брови и опустила взгляд, — будто всё, что есть хорошего в этом мире, всё это в ней. На меня ты так никогда не смотрел.

Язык будто примёрз к нёбу. Я понятия не имел, что на это ответить, и стоило ли отвечать вообще. Сердце, таранящее рёбра, подсказывало, что следовало промолчать. Но я сказал:

— Ты замечательная девушка, Кэти. Ты красивая, умная, забавная. Добрая. Не сравнивай себя с другими. Ты — это ты.

— Но не для тебя, — она посмотрела в окно. На его фоне отчётливо были видны пылинки, летающие воздухе.

— По-моему, я уже доказал, что мне не плевать на тебя. Я действительно хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, и всё обязательно будет. Но в твоей жизни могу остаться только как друг.

— Она странная и вообще мне не нравится, но… она тоже тебя любит, — сказала Кэти, отрывая взгляд от окна и переводя его на меня. На глазах снова проступили слёзы. Губы дрогнули в улыбке, но такой болезненной. По коже пробежался холод. — Даже вникать не буду, что там у вас случилось, но когда она ворвалась к тебе вчера, я… просто испугалась. Честное слово, — она расширила глаза. — Будто готова была убить любого, кто мог бы навредить тебе. К кому ещё врываться с таким лицом, как не к любимому человеку? Я тоже хочу, чтобы ты был счастлив, Драко. Просто… жаль, что не со мной.

— Кэт…

— Не нужно ничего говорить, — отмахнулась она, вытерев слёзы. — Хватит. Ты прав. У меня обязательно всё будет хорошо. Я постараюсь.

Всё то недолгое время, пока мы были в кафе, не проронили и слова. Только оказавшись возле министерства, поняв, видимо, что на этом мы прощались, она спросила, буду ли я писать ей. Или хотя бы отвечать — словно намекала на письма, которые передала вчера. А после того, как получила утвердительный ответ, обняла так крепко и неожиданно, что чуть не выронил её сумку. Показалось даже, что хрустнул позвоночник.

— Ладно-ладно, прекрати. Иди, тебя уже заждались. И только не вздумай опять реветь.

Кэти усмехнулась и быстро вытерла слёзы рукавом.

— Пока, Драко, — она вскинула руку, помахав ею, когда старая телефонная будка уже двинулась вниз.