Толкование сновидений (джен)

Днем доктор Смитсон догоняет Майлза в коридоре.

Полноватый, добродушный, безобидный, совершенно невоенного вида тип — по определению непривычный к армейским сапогам, — он ходит бесшумно, как какой-нибудь индейский вождь на охоте. И свою добычу выслеживает виртуозно.

— Лейтенант Форкосиган! Какая удачная встреча. А я еще не выразил вам должную благодарность. Пойдемте ко мне, я вас настоящим зеленым чаем угощу, а не здешней синтетической бурдой.

Майлз незаметно косится вправо. Влево. На хроно на стене, с возмутительной откровенностью показывающее часы обеденного перерыва. Объяснение «С удовольствием, но, увы, на сегодня я еще не завершил поручение капитана Иллиана» замирает у него на языке. Такому человеку напрямую не отказывают: доктору Смитсону еще подпись под заключением медкомиссии о годности лейтенанта Форкосигана ставить.

В коридорах СБ, полных деловитых подтянутых мужчин в мундирах, Смитсон всегда смотрелся как мячик для пинг-понга в ящике с огурцами. Офицер по номинальному званию, он упорно предпочитал штатские костюмы, а для официальности надевал поверх белый халат. Кстати, зачем психологу белый халат? Он бы еще древний стетоскоп в карман положил, для довершения образа. В общем, зрелище он представлял необычное для здешних мест; а что необычно, то по определению несет опасность.

— Сердечно благодарен, доктор, — улыбается Майлз широко и с тщательно отмерянной долей искренности.

Чай, страшный напиток! Что Бел Торн, который умеет чисто по-бетански превращать обычное чаепитие в церемонию «дорогой, ляг на кушетку и расскажи, что тебя беспокоит». Что доктор Смитсон с его чаем и конфетками — видел Майлз эти конфетки! Пригоршня таких свалит и двухметрового бугая.

— Кстати, как самочувствие вашего подопечного? Сержанта Лукина, если я не ошибаюсь? — припоминает Майлз, проходя в гостеприимно распахнутую дверь кабинета.

— О! Погодите, сейчас расскажу, это интересная история.

Доктор Смитсон споро выставляет на стол принадлежности для чаепития и две кружки. На боку той, что подальше, Майлз читает надпись: «Психиатр, помни: самое вкусное — это ручка».

— Федя выспался, — немного невнятно рассказывает доктор, отпивая чай и надкусывая конфету. — Возмущаться начал, почему привязан к койке. А как не привязывать, когда его черти гоняли скакать по парапету, среди горгулий? На крышу пытался выскочить, негодник… Рассказываю ему, как он в столовой безобразия нарушал, а он спорит. Не было, говорит, такого, не мог морально устойчивый и политически сознательный солдат так поступить. И вообще, он спал после смены, а всю прошлую «ночь» изволил созерцать свои любимые исторические боевики с древними единоборствами.

— Представляя себя в главной роли?

— Не совсем. Федя у нас скромен, поэтому был в своей фантазии просто обычным телохранителем низкого звания, но при этом — лучшим бойцом, которого только знала тамошняя великая империя…

Смитсон посасывает конфетку. Глаза у него добрые и участливые.

— И ведь знаете, не самая незавидная судьба. Тут давеча один достойный офицер из криптоотдела, переработав, вообразил себя… погодите, вспомню, как там — а, императорской наложницей третьего ранга с правом ношения заколки с фениксами и танцующими бабочками. Еле уговорил его не спешить и не подавать рапорт на операцию по перемене пола, а черновики прошения Грегору пока уничтожить. А красиво было написано: «Ибо вот уже который месяц пребываю в сладострастном томлении, вызванном желанием подобающим образом служить Вашему Величеству на ложе и подле него. Падаю ниц и уверяю в своей чистоте и учености».

Майлз Форкосиган призывает к себе всю хваленую космополитичность и широту взглядов, доставшуюся от матери-бетанки и натренированную в роли Нейсмита, и лишь сдержанно фыркает. А что доктор ждет в ответ на свою историю — которую, скорее всего, на месте и сочинил? Что он станет кататься по полу, хохоча над чужой безответной любовью, или хвататься за голову, вопия о падении нравов?

— …И вот что с ними делать? Выписывать — нельзя по показаниям, отправить в отставку — так больная голова — находка для шпиона. Сержанта Лукина пока пристроили помощником инструктора по рукопашному бою…

Смитсон смотрит на Майлза любовно. Мол, с кем еще поговорить об этих интереснейших случаях интеллигентному человеку, давшему в один проклятый день подписку о неразглашении! Его очки многозначительно сверкают.

«Спрашивается, и кого он этими очками хочет обмануть?! Изображать близорукость — в наше-то просвещенное время, когда только столетние бабки не желают исправить легкие дефекты зрения, потратив четырнадцать марок и двадцать минут времени, закапать бетанские капельки? Можно наши, это одиннадцать марок, но придется повторять сеанс трижды с интервалом в два месяца. Но — вы серьезно думаете, что врач, выпускник Военной Медакадемии, не может исправить себе близорукость? Кого дурит наш эскулап?»

— Да вы ешьте, лейтенант. Шоколад способствует выработке серотонина.

Майлз берет конфету наугад. Та оказывается со сливочной помадкой.

— Вам вообще надо бы следить за диетой. И совсем не в том смысле, как это пожелание трактуют прекрасные леди, — шутит доктор. — Наоборот, питаться обильнее. Вы плохо поправляетесь после операции. А спите как?

— Да нормально сплю, — бурчит Майлз, глотая конфету. Задача не из простых — та, как назло, прилипла к зубам.

— А сны вам снятся?

На этом ласковом вопросе Майлз умудряется подавиться конфетой и закашляться. Приходится извиняться, вытирать расплесканный чай и ссылаться на липкую ириску. А затем объяснять, что сны он видит самые обычные и никакие приключенческие боевики и древние империи ему не показывают.

А о восточных палатах на склоне горы в разговоре со въедливым душеведом лучше умолчать, чтобы не доводить до аналогий со сбрендившим сержантом Федечкой. И для правдоподобности — что-нибудь присочинить.

Кошмары? Никаких кошмаров. Кто ему все же снится? Его девушка, например; она, должно быть, уже заждалась его в Форкосиган-Сюрло, пока шеф упорно не выпускает Майлза из стен штаб-квартиры. Ну вот не знаю, то ли до заключения медкомиссии, то ли до итогов финансовой ревизии, но согласитесь, доктор, честному человеку неуютно чувствовать себя арестованным! Честному, морально устойчивому и политически сознательному, цитируя вас же. Нет, при чем тут Федя, просто к слову пришлось. И флот снится. И Земля, да.

Как-то незаметно разговор о Земле перепрыгивает на его нового родственника, этого паршивца Марка Пьера (но Майлз уже так рад сойти с темы про сны, что свое раздражение на новоявленного братца попросту задвигает подальше!). Потому что доктор Смитсон, оказывается, никогда близко не общался с клонами, и ему чертовски интересно узнать мнение очевидца из первых рук. Потом они немного дискутируют, как именно по бетанским законам отличаются в этом отношении права породителя (самого Майлза) и двоюродной матери (графини Корделии), а потом Смитсон бросает взгляд на хроно и, преувеличенно извиняясь, принимается чаепитие сворачивать.

Майлзу стоит труда машинально не ляпнуть в ответ: «Ничтожный не стоит затраченных усилий!» Вот так, сболтни при кадровом психиатре, что видишь многосерийный сон с древним героем в главной роли и учишься у него цветистым китайским выражениям, и пиши пропало! Прибьют твои подошвы к полу и засадят в штаб-квартире до полного изучения, нормален ли ты. Нет уж, мы сами с усами, разберемся, что к чему.

Понятно, почему он так рвется из Главного Тараканника. Только недавно он ощутил себя на вершине своих способностей, взял в свои руки полное командование флотом, его полюбила прекрасная женщина, и он, в конце концов, достиг пика формы, какой ему позволяло данное от рождения тело… Теперь каждый день в разлуке с суперэффективной личиной адмирала Нейсмита кажется проведённым зря, а образ лейтенанта Форкосигана жмет под мышками, как слишком тесный мундир.

Должно быть, от этого и все сны. Где его условный «альтер эго» лежит забинтованным в тесном коконе и жестоко страдает. Конечно, Майлзу грех жаловаться, если сравнивать себя с воображаемым человеком, обреченным на неподвижный постельный режим — и на заживление сотни переломов, а не простое костное протезирование, но аналогия очевидна. И пока Майлз не решит должным образом все проблемы бедолаги, тот так и будет являться ему по ночам.

Бр-р-р. Страшная штука — мамин бетанский психоанализ, если его можно подхватить, как корь.