Диктатор (джен)

Честно скажу, в первый момент я даже не понял, что именно от меня хочет Барти. Просто слово "убей" — это слово как слово. Но потом... потом я все осознал. Волдеморт, конечно же, не был наивным юношей, и привязывал к себе своих соратников не только интересом, жаждой власти или там деньгами, но и простым и действенным страхом. Метка-меткой, но защиты от предательства никогда не бывает много. Логично, что если повязать кровью, то на той стороне даже разговаривать с "паршивой овцой" не будут, и, благодаря этому, соответственно, вероятность предательства заметно уменьшается. И такую инициацию, судя по запискам Логана Крэбба, которые теперь заиграли в моей памяти совсем другими красками, проходили абсолютно все пожиратели. А имевшие метку — обязательно в присутствии самого Темного Лорда. Все — значит все: и "стиляга" Люциус, и "страдалец" Крэбб, и "добродушный влюбленный ученый" Снейп, все они, что бы там потом ни говорили: "был под империо", "раскаялся" и "необходимые жертвы ради победы", все они были чертовыми убийцами беззащитных магглов.

Что самое смешное: убийство маггла хоть и было наказуемым деянием из-за нарушения Статута Секретности (в зависимости от неформального статуса и богатства наказание разнилось от штрафа вплоть до пожизненного Азкабана или поцелуя дементора), но моральное осуждение в высшем обществе Магической Британии получило только с приходом к власти Дамблдора, что нельзя не поставить ему в большой плюс. Но несмотря на всю продвинутость и гуманистичность (в прямом смысле этого слова) позиции борцов за Высшее Благо, реальное, а зачастую и честно во всеуслышанье декларируемое отношение к магглам оставалось совершенно необоснованно надменным. Так в Хогвартсе благодаря пропаганде Дамблдора даже магглорожденные чувствовали себя выше магглов. И это была и есть не ошибка и не перегибы исполнителей на местах, а сознательная политика. "Правильным воспитанием магглорожденных", то есть внушением откровенно расистских взглядов занимались все: начиная с благословленных через официальные учебники Министерством Магии преподавателей маггловедения и заканчивая суровой МакГонагалл, гоняющей своих, как это ни странно, исключительно за маггловские проказы. Что уж говорить про совет попечителей и глав "древнейших и благороднейших"?

Чтобы наиболее полно и кратко выразить ощутимую разницу в тональности магглобрезгливости, можно сказать следующее: старые магические семьи считали магглов за мерзких насекомых вроде тараканов, а такие же прогрессивные, как Дамблдор и его команда, за полезных домашних животных, которых нужно холить, лелеять, опекать… но также вести туда, куда надо магам, а в случае чего и "их должно резать или стричь". Одни только магглы, конечно же, жить сами по себе, заниматься самоуправлением и развитием наук без направляющей руки магов не могли даже в теории. В принципе, даже в некоторой логичности я отказать магам не могу. Если за магглами не присматривать, то они чего доброго снова что-нибудь неприятное вроде Инквизиции изобретут! А с другой стороны, это говорят и проповедуют существа, которые живут… в резервации.

— Ну же! Как любит говорить наш директор, "Мальчик мой. Это ради Великого Блага", — пока я уплыл далеко в размышлениях о высоких материях, Барти решил в издевательской форме подбодрить меня.

Еще, кстати, одна весьма любопытная деталь. Всегда, когда читал канон/фанон и смотрел кино, Дамблдор был апологетом Общего Блага. Не знаю, как там оно получилось с ассимиляцией памяти Винсента Крэбба, но только попав сюда, я понял, причем не сразу, очень не сразу, внимательно вслушиваясь в слова, что благо/добро-то совсем оказывается не Общее, а Великое. А ведь между "великим добром" и "общим благом" есть очевидное каждому весьма серьезное смысловое различие. "Великое Добро" даже официально может быть не для тебя, в отличие от Общего, в свою очередь "Общее Благо" может быть и для тебя, но не быть при этом добром. Такие вот выверты пропаганды и психолингвистики.

— Это же так просто! Тем более одного человека, мага, уже убил. А тут просто магглы!

— Если тебе это просто, ты и убивай! Мне это нихера не просто!!! — вспылил я, ничуть при этом не соврав. Увы, я в прошлой своей жизни не был ни военным, ни бандитом и даже не врачом, то есть не имел своего собственного кладбища реального или виртуального, наполненного умершими от моей руки. И убить вот так вот, просто незнакомого человека, тем более женщину это для меня… невозможно. Ну, обычный и нормальный я человек, а кто на диване считает себя матерым "псом войны", пусть хотя бы котенка руками задушит, прежде чем хвастаться своей кровожадностью!

Нет, конечно, здоровое детское деревенское воспитание или суровая жизненная ситуация в достаточной мере избавляют от чрезмерной инфантильности в суждениях о неприкосновенности чужой жизни, но… но вот как прямо сейчас убить? Убить человека, который пред тобой совершенно невиновен ни в чем? Конечно, когда твоя потенциальная жертва изо всех сил помогает тебе достичь нужного состояния, кидая в тебя заклинания помутнения рассудка и бешенства (как получилось с Крэббом), то есть убийство совершается в состоянии аффекта, все проходит легче, а если этого всего нет?

— Не хочу тебя торопить, но спать я здесь не собираюсь. Решайся. Или… — и Крауч, сука, с намеком направил на меня свою волшебную палочку.

То есть вопрос стоит: либо я, либо эти магглы? Что ж, придется тогда попробовать обмануть себя. Хотя, каламбур, однако, кого я пытаюсь обмануть? Еще в первые дни после "попадания", размышляя о своем будущем житье-бытье здесь, я, сделав выбор в пользу Волдеморта, внутренне смирился с тем, что мне рано или поздно придется убивать. Так что некоторое количество магов и магглов я списал еще тогда. Просто я никак не ожидал того, что вязать кровью меня начнут так скоро.

Итак. Начинаем уговоры совести. "А люди ли это? Может быть, искусный в трансфигурации Барти спецом сделал их из куриных костей? А даже если и люди, то что? По-хорошему — ничего. Эти люди мне никто. Эти магглы мне никто. Это англичане, которые много чего нехорошего сделали моей Родине. Да и вряд ли Крауч их потом отпустит. В конце концов, если ставить вопрос в форме: "дороже ли мне жизнь этих людей, или моя собственная", то ответ становится здесь абсолютно очевидным.

Вот только чертов Барти не собирался ждать, пока я доломаю себя:

— Хорошо. Я понимаю, что ты еще совсем молодой, хотя и уже полноправный лорд. Я помогу тебе. Один раз. Если тебе так жалко этих магглов, если ты не можешь причинить им вред, то может быть, ты захочешь им помочь? Диффиндо! — и взмах волшебной палочки Упивающегося прочертил глубокую кровавую черту через живот женщины. — Помочь отмучиться. Ну же! — и Барти широко развел руками, указывая на бьющихся от боли и ужаса магглов. Внезапно он аппарацией оказался около меня, рванул за мантию вниз, уперев лицом в кровоточащую рану. — Давай! Ну же! НУ! — отпустил он меня.

— Диффиндо! — я поднялся и хрипло произнес, указывая палочкой на женщину. Синий лучик сорвался с кончика волшебной палочки, чтобы… безвредно разбиться о выставленный Барти невербальный Протего.

— Нет. Так не пойдет. Мы же не на уроке у профессора Флитвика или Спраут? Маги нашего господина всегда используют то, что продажное Министерство посчитало за Непростительные Проклятья! Давай! Ты уже достаточно взросл для того, чтобы у тебя получилась Авада! Ведь наверняка же знаешь и жест, и уж тем более вербальную составляющую. Ну же, помоги ей… Ей же больно…

— Авада Кедавра, — произнес я, но ничего не случилось.

— Нет. Жест неправильный. Нужно больше скруглить края горизонтальной палочки посередине фигуры. Попробуй еще.

"Профессор, бля, нашелся!" — подумал я, раз за разом беззвучно делая взмах палочкой и получая в ответ отрицательное покачивание головой. Наконец, мои старания имели успех, и я был милостиво допущен к тренировке на магглах. Женщина к тому времени уже тихо хрипела в черной луже из крови и содержимого живота, медленно вываливающегося из разреза. А поседевший добела мужчина что-то бормотал себе под нос. Сошел с ума. Повезло ему.

— Давай. Все равно их уже не спасти, — подтолкнул меня в спину Крауч.

Я только что отработанным жестом взмахнул волшебной палочкой и одновременно с этим произнес "Авада Кедавра". Только вместо зеленого лучика у меня на короткий миг на кончике палочки образовался маленький и тусклый зеленоватый огонек, и все.

— Ты не стараешься. И у тебя не хватит сил для того, чтобы произнести заклинание правильно. Тогда — попробуй возненавидеть этих магглов! Это поможет тебе, снизит требуемые силы… Возненавидь их. Не жалей! Они все равно умрут! Это из-за них тебе было больно!

— Больно?

— Конечно! Круцио! — с улыбкой произнес Барти.

— А-А-А! Крауч! Сука-а-а-а! — от резкой боли я упал на пол.

— Фините! Ну же… Нет? Круцио!

Пыточное проклятье в исполнении Барти ненамного уступало в силе аналогичному от Темного Лорда. Воистину — вернейший и преданнейший последователь. И сейчас этот гад непрерывно хлестал меня пыточным, прерываясь лишь на вопрос "Готов?", и не слыша утвердительного ответа, продолжал. И его действия постепенно будили во мне злобу. Наверх из памяти поднялись весьма неприятные воспоминания о Крэббе-старшем и его отношениях с сыном. Особенно, последняя встреча. Или о допросе у Малфоя. И пробуждающиеся в душе лютая ненависть рано или поздно должна была найти себе выход. "Я не беззащитный маггл, чтобы терпеть такое!"

— Фините. Готов? Кру…

— Авада Кедавра, — и зеленая молния, сорвавшаяся с кончика моей волшебной палочки, пролетела в считанных дюймах от тела ловко увернувшегося Крауча. Тот от попытки своего ученика напасть на него даже бровью не повел, только похвалил:

— Очень хорошо, Винсент, но не туда. Давай! Умрут магглы — боль прекратится. Круцио! — и дрессировка неуступчивого кандидата в Упиванцы продолжалась. Успешно продолжалась, потому что в конце концов, после приблизительно получаса попыток и пыток я двумя Авадами пробил щиты, защищающие мужчину и женщину, и убил их.

— Хорошо. Давай, добивай последнего маггла, и идем отсюда. Уже поздно.

— Что? Убить и… ребенка?

— А что в этом такого? — как-то не совсем естественно удивился Крауч. — Тоже, маггл как маггл, только мелкий. Давай. Заканчивай.

Последние слова Крауча отправили меня в полнейший ступор. "Как это — убить ребенка?" Для меня эти слова не имеют никакого смысла. Ну не ест же никто тарелку после того как на ней кончилась еда — тарелка несъедобная. И стена если стоит на пути, никто в нее лбом не упирается, пытаясь продавить — это невозможно. Так и с этим — бессмысленный набор слов и действий. Невозможное. Так меня воспитало в детстве общество, которое тогда очень далеко ушло в развитии от людоедских понятий современности.

Как же это сложно, сформулировать всем известные основы основ. Нет. Я не толстовец, и не пацифист. Да и замарался уже порядочно: пытки, убийства, но… везде и во всем должны быть свои границы. И дело тут не только в эмоциональной жалости, хотя и в ней тоже, но и в логике и понимании психологии. У любого человека есть определенные моральные установки, в пределах которых лежат все мысли и поступки человека. И не важно, каким образом границы определены: уложены ли они в детстве в голову ребенка родителями, сформированы окружающим обществом или выстраданы личным жизненным опытом, важен сам факт их наличия. Случайно выйти за их пределы — получить психологическую травму на всю жизнь, стать надломленным, этаким калекой. Перейти их сознательно, под чужим давлением — сломаться навсегда. В каком-то роде умереть, ибо тот, кто будет после этого — это совсем другой человек.

Болевые точки есть у каждого человека, хотя могут быть совершенно различные. Кто-то любит природу, а кто-то ради шутки может поджечь лес. Кто-то не ест мяса, а кто-то с удовольствием посмотрит, как еще дергающуюся зверюшку приготовят на его глазах. Кто-то обожает и почитает своих родителей, кто-то готов их сгноить ради скорейшего получения наследства. Кто-то без особого напряжения, с доброй улыбкой отправит в печку десяток-другой детишек, но зальется слезами при виде замерзающего котенка, а кто-то наоборот, пожертвует своей жизнью ради ребенка, даже чужого. Все зависит от общества, времени, достатка, религии и много еще от чего, но лимиты есть у каждого. Есть такие границы и у меня. Я достаточно легко смог списать взрослых, уговорив свою совесть логическими выкладками, но вот ребенок… Я точно знаю, убивать детей вот так вот просто, ради того, чтобы польстить фанатику-живодеру, это для меня навсегда потерять самого себя, как бы пафосно это ни звучало. Да и вообще, без всяких там "ради того"! Для меня — это конец. Окончательно превратиться в сволочь и мразь, а потом всю жизнь топить свою совесть в спиртяге и чужой крови, и быть совершенно обоснованно рано или поздно приконченным как бешеная тварь, под одобрительные хлопки всего общества? С соответствующей памятью в веках? Нет. Мне такого не надо.

Конечно, случись со мной или у меня что-то по-настоящему чудовищное, не знаю как бы я себя повел. Хотя… Что это я иду на поводу у современного общества и стыжусь той части нормального воспитания, что у меня есть (насколько бы неоднозначно это ни звучало после совершенного только что двойного убийства)? Лично для меня в плане иконы воли и прощения служило то, что произошло в конце Великой Отечественной. Раз уж остались на планете немцы, раз не передушили их всех, не глядя на пол и возраст, а даже помогли потом… И это после всего того, что те совершили у нас?! Я бы, честно скажу, так наверное не смог. Не сдержался бы. А они, поколение моих дедушек и бабушек, сдержались. И я буду их достоин. И это нужно не кому-нибудь там вроде закона, президента, бога или командира, или галочки в личное дело, а лично мне. Для того, чтобы остаться самим собой. Человеком, а не упырем-людоедом. И цена этого сейчас не такая и большая — уж пыточное-то я перенесу, не в первой. А поэтому:

— Нет. Я не буду делать этого!

Для того, чтобы со стопроцентной точностью предсказать следующие слова Крауча не нужно раскрывать "свое внутреннее око" или смотреть в гадательный хрустальный шар.

— Круцио! — услышал я ожидаемый ответ. — Фините. Не передумал?

— Нет.

— КРУЦИО! КРУЦИО!

— Я сказал — НЕТ! И другого ответа не будет! — прохрипел я.

Следующие полчаса для моего восприятия растянулись на полвечности. На этот раз, почувствовав реальное, а не фальшивое, "из-за приличий" сопротивление, Крауч занялся мной по-настоящему серьезно. В дело взлома моих устоев шло все. "Сеансы" Круциатуса, злого, очень злого, но короткого по длительности воздействия перемежались длинными паузами на словесные атаки. Причем они были настолько разнообразны, что оставалось бы (если бы на это было у меня желание) только пожалеть, какого политика потеряла Магическая Британия. Логика, угрозы, уговоры, подкуп, лесть, даже злые шуточки, все это я был вынужден выслушивать, пока приходил в себя. Как только я восстанавливался достаточно, чтобы кинуть в своего мучителя Аваду, Диффиндо или выпустить плеть крови, короткий перерыв кончался и в ход опять шел Круциатус. Крауч пытал меня и в перерывах уворачивался от моих авад. Пытал и защищался щитами от моей кровавой плети. Пытал, пытал, пытал… Пытал до тех пор, пока сил у меня не осталось совсем и никаких. Даже просто на то, чтобы плюнуть в ненавистную рожу блондина. Поняв, что больше от меня ждать больше нечего, фальшивый профессор зло выругался. Проигрывать, видимо, он не любил.

— Слабак и чистюля! — презрительно бросил Крауч, подошел ко мне и за волосы поднял мою голову. — Ты думаешь, нашего господина будет интересовать твое мнение? Господина интересует только верность и беспрекословное выполнение его приказов! Ты понимаешь, что вопрос может стоять в форме "или он или ты?"

— Да пошел ты! Я сказал!

— Ты думаешь, что что-то можешь изменить? Так смотри! Петрификус Тоталус.

Я куском неподвижного камня упал на пол Тайной Комнаты. Крауч пинком развернул меня так, чтобы я мог все хорошо разглядеть, после чего направил свою волшебную палочку на ребенка, и сказал мне:

— Смотри! В этом виноват ты! Игнис!

— И-и-и-а-а-а…

Яркое жаркое пламя объяло детскую фигурку. Крик девочки сверлом ввинчивался мне в голову. Но у меня не было никакой возможности ни спасти, ни прекратить ее мучения, ни даже отвести глаза. Какая же ты мразь, Крауч! Вместе со своим "господином"!

— Игнис!

— Игнис!

— Игнис!

Когда жуткий костер догорел, Бартемиус Крауч-младший подошел ко мне и спросил:

— Надеюсь, ты понял урок? Фините! — веревки растворились в воздухе. — Свободен.