Диктатор (джен)

— Папа, папа! — послышалось из прихожей вслед за хлопком двери.

— Да, моя принцессочка, — откликнулся Эзра Лоусон, сидевший в своем кабинете на втором этаже коттеджа, — это ты там пришла?

— Да!

— Голодна?

— Нет! Нам нужно поговорить.

— Иди, покушай, — полностью погруженный в работу мужчина особо не прислушивался, что там говорит его дочь, и отвечал "на автомате". — Там, на кухне, все должно быть еще теплым.

— Папа!

— Или подогрей, если остыло.

— Папа! Ты опять меня совсем не слушаешь!

— А много сегодня задали на дом?

— Папа!!! Ну все, берегись! — разъяренным котенком завыло снизу. Быстрый топот ножек по лестнице, распахивается дверь, и вот милое блондинистое создание десяти лет от роду врывается в кабинет. Потешно насупившись, девочка забирается ногами на стул и, нахмурив бровки, ставит руки на разложенные по столу бумаги.

— Папа! Рики опять приставал ко мне!

— Джейн! — мужчина потянул на себя тетрадь, в которой делал выписки из документов. — Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не отвлекала меня, когда я занят!

— Ты постоянно занят! Это — плохо! Ты уделяешь мне мало времени! Это плохо сказывается на семейном климате!

— О боже, Джейн! Где ты такого наслушалась?

— Так Мери говорит!

— А про приставание, тоже Мери говорит?

— Да! Рики на меня смотрит!

"Эх, — одновременно с гордостью, раздражением и жалостью подумал Эзра Лоусон, — Смотрит, потому что есть на что посмотреть! Ты, моя красавица, в будущем соберешь богатый урожай разбитых сердец! Впрочем, уже сейчас на тебя смотрят далеко не только одноклассники… — собственно, причиной отеческого раздражения именно это и было. — Пусть пока ты привлекаешь взгляды прохожих на улице своей внешностью милого ангелочка, но… черт побери, а вдруг какой маньяк-педофил среди них найдется?! А ты и так уже в своей короткой жизни натерпелась…"

— Сегодня спросил карандаш! И линейку! И коснулся моих волос! Мери говорит — это точно абз!

— Что-что? Абз?

— Ну да, — смутилась девочка. Была не единожды замечена за ней такая особенность — когда губы начинали не успевать за мыслями, первой страдала дикция сложных или незнакомых слов. А тараторить девочка любила. — Когда… Это… Ну… До-мо-га-тель-ства, во!

— Хорошо. И что теперь?

— Ты должен пойти и разобраться с этим!

— Это тоже слова Мери?

— Нет. Это ее мама говорит. "Мужчина всегда должен!" — и чтобы подчеркнуть важность сказанного, девочка помахала кулачком с вытянутым указательным пальцем.

"Главное, что должен мужчина, это держаться от таких вот мам подальше. Что отец Мери совершенно правильно, на мой взгляд, и сделал! Как можно жить с такой ведьмой?!"

— Знаешь, я тебе уже не раз повторял, что нужно меньше общаться с Вильсонами. Что с Мери, что с ее мамой.

— Зато Мэйди всегда забирает Мэри из школы, а ты…

— Джейн! Нельзя так говорить! Я работаю! Прекрати!

— Папа, но она моя подруга! Ее в школе не любят. Дразнят. Если я ее брошу, она останется одна! — затараторила девочка. — Совсем! Папа! Как ее бросить?

— Джейн… — устало вздохнул Эзра.

— У нее нет папы. У нее одна Мэйди. Хм-м, — Джейн нарочито манерным, и где только подсмотрела, жестом приложила к нижней губе пальчик и, состроив глупенькое личико, спросила: — а если ты на ней женишься, то со своей сестрой я смогу общаться сколько угодно?

— Джейн! — рявкнул мужчина.

Несмотря на легкомысленное поведение, глупышкой младшая Лоусон не была. Даже совсем наоборот. Девочка была очень умненькой и хитренькой. А также уже сейчас ярко выраженной патологически ревнивой собственницей. Стоило только отцу посмотреть в сторону какой-нибудь женщины или, не дай бог, привести ее к себе домой на знакомство, как дочка превращала жизнь несчастной, а заодно и отца, в настоящий ад. Что не мешало ей одновременно с этим иногда подначивать отца, играя роль свахи.

Жалость в глазах у Эзры при взглядах на дочку из-за таких вот сцен и появлялась. Он из чисто мужской солидарности искренне сочувствовал… будущим ухажерам своей дочери. Если уже в этом возрасте девочка умела филигранно манипулировать противоположным полом и бесподобно выгрызать мужчине мозг, то что будет дальше, когда она подрастет и заматереет?

— Глупая шутка, — со строгостью в голосе произнес Эзра. — Знаешь что, дочка…

Осознав, что так можно и до наказания дошутиться, мелкая паршивка соскочила со стола, параллельно сбросив, словно кошка, половину документов на пол, и, показав в ответ на сердитый оклик отца язык, рванула к себе в комнату.

Но сегодня Эзра не стал играть с дочерью в догонялки. В этот раз слова про женитьбу почему-то резанули вроде бы уже надежно зарубцевавшуюся рану и напомнили про ту бездну боли и отчаяния, через которые ему пришлось пройти.

Восемь лет назад семья Лоусонов решила отпраздновать юбилей: десять лет со дня свадьбы. Погода выдалась настолько великолепная, что не выйти из дома было бы просто преступлением. На прогулку Лоусоны отправились в полном составе: муж, жена, сын семи лет и двухгодовалая дочка. Лондон, погода, парк развлечений, ресторан, детский смех и радость родителей — жизнь была просто прекрасна… пока в один миг не раскололась, словно упавшее на пол зеркало, на много-много бритвенно-острых осколков. Пьяные мигранты из восточной Европы на угнанной машине одним рывком руля "не туда" уменьшили семью Лоунсонов ровно наполовину. Отошедший выбросить обертку от мороженного в урну Эзра с неверием смотрел на то, как кувыркающийся автомобиль не привыкших к левостороннему направлению движения дикарей сносит его жену и сына, расплескивает их по стене дома, а потом накрывает саваном горящего бензина из взорвавшегося бензобака.

Дочери повезло. Относительно. Джейн была еще маленькая и легкая, поэтому ударом ее вырвало из рук женщины и отбросило в сторону, подальше от костра из металла и плоти. Но она была слишком хрупкой, чтобы при приземлении отделаться одними только лишь синяками… Прогноз Лоусону, только что похоронившему в закрытых гробах жену и сына, врачи дали неутешительный. Один процент — тяжелая инвалидность с потерей 90% всех двигательных и когнитивных функций. Двадцать процентов — она так и не выйдет из комы, в которой сейчас находится. "Остальное… Я сожалею. Молитесь. Все в руках Господа…"

Когда врачи разводят руками и говорят "молитесь" — это означает, что надежды нет и помочь может только на чудо. И Эзра Лоусон молился. Искренне. Истово. Однако Бог не услышал его просьб. Но чудо все же случилось — их услышал кое-кто другой.

Первую встречу со своей благодетельницей Лоусон не забудет никогда. Он тогда только что вышел из больницы, и в чувствах его царил полный раздрай. Сменяющие друг друга эмоции: то укрывающая с головой волна теплой, радостной надежды, то жестоко рвущие ледяные когти бесконечного страха. "Его дочери сегодня не стало хуже, потому что завтра она пойдет на поправку" и "и так слабая искра жизни в изломанном тельце его дочери может в любой момент, хоть прямо вот сейчас, когда он стоит около пешеходного перехода и ждет разрешающего сигнала светофора, окончательно погаснуть". Вот такие мысли бились у него в голове. Мужчина понимал, что медленно сходит с ума. Он был бы готов радостно нырнуть в благодать безумия, где вся его семья жива, здорова и счастлива, но… Лоусон отдавал себе полный отчет в том, что и сумасшествие, и пьянство, и наркотики, и самоубийство никак не помогут его дочери. Поэтому безутешный отец изо всех сил крепился. Для чего делал единственное, что могло хоть как-то помочь удержаться в этом мире — непрерывно шептал молитвы, перемежая их просьбами.

Тихий хлопок сзади, толчок в спину и оскорбление, что-то вроде "грязнуля", отвлекли Лоусона от душевных страданий. Особенно обидно мужчине стало от того, что, его назвали "грязнулей". Несмотря на все случившееся, Эзра не позволял себе опуститься и продолжал тщательно следить за собой. Но прежде чем до сбитых на кулаках костяшек объяснить обидчику всю его неправоту, он внимательно посмотрел направо-налево. После случившейся аварии он особо строго следовал требованиям правилам дорожного движения, и только поэтому едва успел дернуть за руку замеченную совсем уж краем глаза фигуру. Которая собиралась ступить на дорогу прямо под колеса несущегося автомобиля.

Что удивительно, судя по недовольному голосу, именно обладатель этой фигуры и оскорбил только что Эзру. Радуясь удаче, Лоусон рванул посильнее, чтобы, наконец-то, рассмотреть своего обидчика и… слегка растерялся от увиденного. Во-первых, фигура принадлежала женщине, а их до этого момента Эзре бить как-то не приходилось. Во-вторых, фигура оказалась достаточно привлекательной — несмотря на излишнюю дородность, весьма и весьма округлая в нужных местах. А в-третьих… Лоусон машинально подумал, что теперь знает, что чувствует рыбак, которому вместо форели на крючок попалась взрослая акула. Или крокодил. Короткая, почти мужская стрижка, квадратный подбородок, усталое, немолодое лицо, жесткий взгляд серых глаз, монокль (!) — все это делало женщину очень уж похожей на шаблонную надзирательницу концлагеря из кинофильмов про фашистскую Германию.

Вот чего никак не мог ожидать Лоусон, так это того, что дальше все пойдет как в по-настоящему сказочном, на этот раз — в хорошем смысле слова, сне. Несмотря на суровую внешность, женщина оказалась весьма чуткой и понимающей, а слово "грязнуля" — просто неправильно расслышанным. Узнав о горе Лоусона, она предложила свою помощь в излечении малышки. Не став тянуть время, они немедленно покинули ресторанчик, в котором продолжили начавшийся прямо на пешеходном переходе разговор, вызвали такси и поехали в больницу. Там зашли в палату к дочери. Женщина достала из кармана крошечный пузырек, наполовину заполненный прозрачной жидкостью, и капнула на губы малышки две капли. И сразу же, как будто при ускоренной перемотке видеокассеты назад, пошло выздоровление. Заживали раны, срастались кости, сходили швы, вырастали обритые для операции волосы — и вот в реанимационном боксе спит абсолютно здоровая девочка. Радостный Эзра долго и горячо благодарил женщину. Договорившись встретиться назавтра, на выписке, счастливый отец поехал домой, отсыпаться… чтобы посреди ночи проснуться в ужасе прозрения!

"Как бы я ни был рад, но это — невозможно. Это — невозможно! ЭТО! НЕВОЗМОЖНО!!! — стучался головой в стену мужчина. — Но это невозможное — произошло. Но, прежде чем радоваться, разделим все случившееся на факты "что произошло?", вызывающе вопросы странности и теории "как это можно объяснить? — натренированный до профдеформации мозг Лоусона вышел в рабочий режим. — Итак…

Факты. Я на улице разоткровенничался с неизвестной. Мы продолжили разговор, и она предложила помощь. Мы пришли в больницу. Она напоила мою дочь каким-то лекарством. Джейн поправилась.

Теперь странности. Как-то это странно получилось, что вместо "в морду", я женщине, откровенно неприятной мне внешне, раскрыл душу. Допустим, я уже давно нахожусь в настолько измененном состоянии рассудка, что готов рассказать любому сопереживающему собеседнику о своем горе. Однако не тому, кто только что оскорбил и толкнул меня! Точнее, не так, мог, но не сразу. Вот, что необъяснимо — я ненормально быстро успокоился. Да и в ресторане рассказал о себе слишком много личного. Далее. Больница. Тут вообще странность за странностью. Мы шли, будто бы нас никто не видел. Ни медперсонал, ни охрана, ни посетители. Двери, даже запертые, открывались сами собой, стоило только моей спутнице махнуть рукой. Да и врач ничуть не удивился такому скоростному исцелению. Вот. Самое-самое-самое необычное. Невозможно всего двумя каплями чего бы то ни было мгновенно вылечить, нет, даже не вылечить, а превратить калеку при смерти в абсолютно здоровый организм. Все науки, от банальной физики с законами сохранения, до биологии, даже теоретическую возможность такого дружно отрицают. Но это произошло на моих глазах.

И как же все это можно объяснить?

Первое и самое банальное. Я просто сошел с ума и все это придумал.

Второе. Я — нормальный, ничего не придумал, однако то, что я увидел, и то, что реально произошло — это совсем разные вещи. Тут видятся два варианта.

Вариант два-один. Назовем его "театральный". Ставлю себя на место неких пресловутых "шутников со скрытой камерой". Как бы я, без ложной скромности хороший инженер, решал такую задачу, если бы мне ее поставили? И улицу, и больницу, и ресторан целиком заполнить подставными лицами. Актерами. Чтобы успокоить — в воздух было распылено успокоительное без цвета и запаха. Двери в помещении открывать дистанционно, по камерам. Девочка "вылечилась" подменой на здоровую и медленным химическим растворением заранее нанесенного сложного по химической формуле грима "увечий". Несколько тренировок-дублей, как в кино, и вот представление ждет своего единственного зрителя. Ничего сложного. Имея бесконечные деньги, можно даже ребенка подобрать максимально похожего. Конечно, это не снимает вопросов "кто?" и "зачем?", но картину нарисовать очень похожую вполне реально.

Вариант два-два. "Ментальный". Меня просто загипнотизировали. И врачи со стеклянными глазами, словно китайские болванчики кивающие "случай рядовой, ничего сложного, страшного, завтра выписка" очень хорошо в это вписываются. Причем если вариант два-один подразумевает, что меня "играют" весьма серьезные силы, то здесь хватит и талантливого, пусть и гениально талантливого, одиночки. Однако как быть с моей низкой гипнабельностью? И может ли гипноз в мгновение зарастить раны? Или это тоже подмена?

Однако и первый, и вторые варианты однозначно отпадут, когда я заберу дочь домой. Джейн — уже не младенец. Ее я безошибочно узнаю из тысяч — сколько раз пеленал и укачивал, читал сказки, играл… Плюс, если внешность можно подделать, то вот реакции ребенка — уже намного сложнее. Кто знает, что она называла меня Эа, не в состоянии выговорить согласные буквы? А если знает, то как научить этому рефлексу ребенка? И как ребенку объяснить, в какие игрушки играть надо, а к каким — не прикасаться? Как научить складывать их в шкаф именно в той последовательности, в которой их складывала, уже в нынешние годы педантичная, Джейн?

Нет, чисто теоретически, даже это возможно. Установить у меня дома скрытые камеры и вести непрерывную аудио и видео съемку. Построить полностью идентичный моему дому макет. Подобрать младенца, похожего на Джейн. Загримировать актеров под семью. Общаться строго так, как общались мы, игрушки купить такие же… Это все возможно, да, но… Зачем? Любое разумное действие должно приносить прибыль, то есть затраты должны быть меньше выручки. Где же с меня может быть настолько высокая выручка? Политический шпионаж красных или бошей? Но им сейчас не до нас, и — где я, а где политика? Промышленный шпионаж? Признаю, я — человек прагматичный, так что и за десятую сумму от возможных трат… кх-м, да. Игры аристократов? Я очень далеко от них…

Исходя из всего вышеперечисленного, что же мне следует делать? Если я сошел с ума — то все равно что. Что бы я ни делал — это у меня в голове и не сможет обидеть ни меня, ни кого-либо из окружающих. Если не сошел, а "Джейн" все же здорова, то сделать вид, что поверил, и ждать, когда мне предъявят счет. И жестоко отомстить, потому что в таком случае и дураку понятно, что несчастный случай с моей семьей был, безусловно, несчастным, но отнюдь не случайным. А вот если "Джейн" окажется именно моей Джейн, а подробный и тщательный обыск не найдет и следа установки скрытых камер и микрофонов, то тогда останется третий вариант. Сделанное — не в человеческих силах. Я столкнулся с чем-то действительно сверхъестественным, и это совсем не чудо господне…"

Лоусон был не каким-нибудь дремучим "сэнди" с гор, до сих пор ходящим в юбке без трусов и верящим в эльфов и гномов. Эзра получил хорошее техническое образование в одном из старинных английских университетов, а живой и острый ум, подкрепленный адской работоспособностью, сделал его ценным инженером-конструктором в лаборатории одной из транснациональных корпораций. Настолько ценным, что глава филиала, прослышав о случившемся горе, лично принес соболезнования, выписал Лоусону два месяца внеочередного отпуска с сохранением содержания и оплатил счета за похороны. И как бы ни не хотелось Эзре уподобляться дикарям, с их колдунами, вуду и зомби, но если наиболее вероятные гипотезы не в силах объяснить некий факт, то приходится начать рассматривать менее вероятные. Пусть в число таких и придется включить допущение о наличии в мире колдовства и по-настоящему волшебных существ.

Был у Лоусона в университетские годы приятель, через "Властелина колец" весьма и весьма увлекшийся древними английским легендам. Его "накрыло" настолько серьезно, что однажды он все же бросил точную механику и перешел на факультет древней истории. Но приятелями они быть не перестали, и тот еще долго на студенческих пьянках пересказывал собутыльникам в качестве анекдотов особо "красивые" легенды. В них "дивный народ" представал сущими людоедами, причем иногда в буквальном смысле, а "красивым" было то, что — иногда — "народ холмов" мог совсем забесплатно невероятно облагодетельствовать смертного. Вылечить, обогатить, заставить полюбить… Для их силы не существовало границ, как не существовало границ и их ярости.

В общем, осторожность через припомненные легенды советовала волшебных существ не злить. Детское воспитание подсказывало, что лучше быть честным и на добро отвечать добром, тем более волшебный народ отличался крайней щепетильностью по отношению как к букве, так и к духу договора. Ну а расчетливый здравый смысл подсказывал, что такому существу Лоусону лучше было бы остаться полезным и после излечения дочери. Ведь ее выздоровление могло было быть, как в сказках, и назад отмотано. Да и вообще, вряд ли это последние неприятности в его жизни, а иметь возможность решить их воистину чудом…

"В конце концов, даже сверхъестественное должно подчиняться законам, пусть это будут другие законы. Например, выглядящее женщиной существо, услышав про мои проблемы, хоть и предложило помощь, но без моего формального, четко выраженного согласия — конечно, я тогда думал "чем ты тут можешь помочь?", но из вежливости не отказался — ничего делать не стало. Опять же, судьба приятеля намекает. Он вроде как хвастался, что нечто такое нашел, а потом вдруг резко решил все бросить, уехал в бывшую Капскую колонию, где очень быстро, по слухам, спился… Не стоит злить, пытаться обмануть. Тем более я действительно готов был отдать все, что у меня есть, за спасение жизни дочери…"

На следующий день, забирая дочь, Эзра высказал желание помочь спасительнице дочери. Удивленной женщина не выглядела и кокетничать не стала, так что Эхра понял, что все сделал так, как надо. С ума Лоусон не сошел, девочка по всем проверкам оказалась именно его дочерью, камер в доме не обнаружилось, так что мужчина всем сердцем принял долг и истово принялся отдавать его.

Отслужить благодетельнице оказалось совсем не сложным делом. Ей не нужны были кровавые жертвоприношения, золото или пляски на кладбище под луной. Только ответы на вопросы. К себе благодетельница (Эзра даже мысленно не называл ее имени, на что, узнав, женщина только рассмеялась, сказав: "Все эти ухищрения бесполезны, и они, если захотят меня найти, просто прочитают твою память! Кстати, ты ведь, как просила, проглотил тот артефакт, что я тебе дала?") Лоусона приглашала всего один раз. Впрочем к себе ли? Обычная квартира на третьем этаже обычного коттеджа не выглядела обжитой. А так все все вопросы и заказы он получал в письменном виде. Организовано их ставшее предельно деловым общение было весьма просто. Дома у Эзры в определенном ящике письменного стола (который видел только он, проверено на Джейн) время от времени появлялся лист пергамента (!) с от руки написанными на нем вопросами. В тот же ящик следовало поместить ответ или список того, что нужно, чтобы его получить. Откуда и как оно там появлялось, а также как и куда исчезало, Лоусон старался не задумываться.

Иногда вместо листа с вопросом могло быть что-то более материальное. Например — деньги. Совершенно обычные бумажные фунты, а не золотые монеты или драгоценные камни, которых подсознательно ждешь от магических существ. Или скляночка с жидкостью и подписью "от простуды". Абсолютно здоровый Эзра глубокий смысл подарка понял только на следующее утро, когда закашляла и засопливила Джейн. И знак хорошего отношения, и мотивация, и очень жирный намек.

Вопросы благодетельницы мужчина мысленно делил на три типа.

Первый он назвал "общеобразовательными". Они ставили в тупик своей очевидностью и всеобщей известностью даже школьнику ответа на них. Это только подтверждало догадки Лоусона, что он имеет дело с волшебным существом. Например: "почему ездят машины?", "как переходить дорогу?", "с помощью чего летают самолеты?", "почему Луна не падает на Землю?" и т.д., и т.п — и святые, и уж тем более инопланетяне такого бы никогда не спросили. Детских образовательных книжек, которые остались от сына, а дочери пока были не по возрасту, волшебному существу в качестве ответа вполне хватило. Легкая работа.

Второй тип вопросов Лоусон называл "шпионскими", так как ответы на них стояли слишком близко к черте, за которой начиналась государственная измена. "Численность полиции, армии, вооружение". "Расположение железных дорог". "Количество и тоннаж кораблей и судов". Но "Джейнсов" ей тоже, похоже, хватало, а в них информация собирается из открытых источников. Работа опасная и нервная.

Третий же тип вопросов за неимением более точной характеристики Лоусон называл "общими". И именно на эти вопросы, поиск ответов поглощал большую часть свободного от работы и ухода за дочерью времени Эзры. Они могли относиться абсолютно к любым, не связанным между собой областям науки, культуры, техники, истории, экономики и политики. Начиная от "Возможность производства стали без участия кузнеца" до заданного последним, в ноябре: "Список моргов, список крематориев. Особо отметить те, в которых хранятся и сжигаются неопознанные тела". Чтобы отвечать на такие вопросы, Лоусону пришлось поднять и расширить свои университетские связи, много мотаться в центр Лондона, ходить по узкопрофессиональным книжным магазинам и просиживать выходные в библиотеках, а также завести знакомства в весьма неожиданных сферах, начиная от полубандитствующих чавов и следящих за ними "бобби", заканчивая офицерами и почтенными главами шотландских кланов. Кстати, кое-куда пришлось заходить с поручительством благодетельницы, шепча условные слова или принося с собой некоторые специфические "подарки" как знак причастности. Кое-какие связи, кстати, уже пригодились Эзре не только для поиска ответов на вопросы.

— Па, прости, — подкравшаяся Джейн вернула в реальность глубоко ушедшего в себя Эзру. Насупившаяся мордашка дочери, пытающаяся одновременно выразить понимание своей вины и глубокое раскаяние, выглядела так умильно, что не могла не вызывать у отца улыбки. — Я больше не буду.

— Иди, покушай, — с нежностью произнес мужчина.

— Ты простил меня?

— Да. Только ты так больше не шути.

— Хорошо.

— Ну, беги.

Дочь кивнула и пошла кушать, а Эзра притянул к себя атлас, на котором значками были отмечены самые "проблемные" с точки зрения властей кладбища и крематории.

"Скоро. Уже очень скоро этот долбаный "некрофильский" ответ будет готов!" — подумал Лоусон. Что будет дальше с этой информацией о трупах, как раньше и об атомных электростанциях, бензозаправках, больницах и прочем, прочем, прочем, ему было абсолютно плевать. Главное, он потихоньку отдает неоплатный долг человеку, спасшему его дочь.