Сага о Блэках (джен)

Год 1867 имел все шансы запомниться многочисленным членам семейства Блэк тем, что волей обстоятельств они встречались чаще обычного.

Сентябрь ознаменовался пышным приёмом по случаю помолвки Айлы Блэк и Алфорда Лонгботтома, где присутствовали представители всех знатных семей Магической Англии. На пальчике невесты красовалось великолепное помолвочное кольцо, сама она мило и немного застенчиво улыбалась гостям, а жених явно любовался своей будущей женой, впрочем, проводя больше времени в компании её отца и остальных мужчин, и лишь суровый сдвиг бровей старого Лэндона заставлял его время от времени возвращаться к своей суженой.

Приём был безупречным, что вынуждена была признать даже старая миссис Малфой, а уж она-то всегда находила, к чему придраться. Впрочем, повод для замечания она нашла и тут: отметила, что невеста слишком бледна, правда, уже через полчаса, явно забыв об этих словах, сообщила миссис Слагхорн, что невеста слишком румяна и что если бы она, миссис Малфой, точно не знала, что это дочь Блэков, то подумала бы, что перед ней какая-то простушка. Кандидатура жениха, впрочем, подверглась гораздо более продолжительному обсуждению, миссис Малфой прекрасно помнила, как совсем недавно, всего-то лет 80 назад, мистер Лонгботтом, кажется, дядя Лэндона, а может, его отец или дед, — впрочем, это неважно, главное, что он непочтительно разговаривал с её матерью, а разве внук или племянник такого человека может считаться безупречным джентльменом? Конечно же, нет, и миссис Малфой, поджав губы, сообщала всем и каждому, что, пока она жива, род Малфоев никогда не породнится с Лонгботтомами; что до Блэков, то это их дело, ведь вы же знаете… На этом месте миссис Малфой замолкала с многозначительным видом, и слушателям оставалось лишь скорбно качать головами в ответ, хотя никто не знал, что старуха имела в виду, а спрашивать желания не возникало из опасения услышать пространный рассказ о ещё более древних обидах.

В начале октября ветви генеалогического древа на фамильном гобелене Блэков зашевелились, и бутон, с недавних пор возникший на сплетении золотых нитей, что соединяли Проциона Блэка и его супругу Аврору, раскрылся, явив миру головку младенца. Домовой эльф поспешил известить о том свою хозяйку, Элладору, но, к своему сожалению, не смог назвать ни пол младенца, ни имя (которого, к слову, у ребёнка ещё не было), за что и был наказан. Но, так или иначе, к великому неудовольствию Ликоруса и его жены, Старая гадюка первой узнала о прибавлении в семействе Проциона — первой, если, конечно, не считать счастливых родителей и новоиспечённых бабушки и деда в лице Адары и Рэгулуса; едва у его жены начались схватки, Процион сообщил об этом матери, которая не замедлила прибыть. С некоторым внутренним злорадством на следующий день после появления ребёнка на свет Адара сообщила Маженте, что выбранная ею для младенца няня уже давно обосновалась в доме молодых Блэков, так что демонстративные хлопоты Элладоры по этому поводу уже просто не имели смысла. Хотя, и это было ожидаемо, Старая гадюка не одобрила кандидатуру няни, и вовсе не потому, что та была нечистокровной, неопытной или не имела рекомендаций. Отнюдь, миссис Ходжкинс, вдова средних лет, приходилась роднёй Фоули, впрочем, настолько дальней, что об этом и вспоминать-то было невместно, однако родство это было неоспоримым фактом, как и то, что она нянчила детей самых благородных семей. Всё это было решительно неважно, главным недостатком миссис Ходжкинс являлось то, что она понравилась и Адаре, и Авроре, которая в последние недели была чрезвычайно раздражительной и не желала никого видеть, кроме будущей няни малыша.

Не прошло и двух месяцев после рождения ребёнка, как члены семьи Блэк были приглашены в дом на Гриммолд-Плейс для участия в торжественной церемонии принятия в семью новорождённого. Этот старинный обряд проходили все без исключения Блэки после того, как у них впервые происходил стихийный выброс магии. Маленький Альтаир — такое имя дали своему первенцу Процион и Аврора — уже доказал, что является волшебником: будучи спелёнутым вечером, он неизменно выбирался из своих пелёнок, и няня находила его утром раскинувшимся на постельке рядом со свёртком, в котором он был оставлен спать. Сначала Аврора решила, что няня не выполнила свои обязанности, и на следующий день проследила за тем, как сына готовили ко сну; утром малыш спал в стороне от своих пелёнок и, несмотря на то, что был не накрыт одеяльцем, не заболел.

Предстоящая церемония, несмотря на всю её важность и значимость для всех, в ком текла кровь Блэков, чрезвычайно раздражала и злила тётю Элладору. Казалось бы, она, считающая себя главой Дома Блэк, должна радоваться появлению на свет крепкого здорового малыша, который к тому же уже доказал, что является волшебником, — но в том-то и дело, что подлинной главой рода Элладора не была, ибо после заключения брака, подтверждённого магией, она принадлежала к семье своего мужа. И пусть это было давно, и Элладора уже много лет как вдовствовала — для магии это не имело никакого значения: не в праве миссис Кэрроу проводить обряды Дома Блэк. Так что на авансцену выходил Ликорус, который, напротив, открыто радовался появлению нового Блэка и одновременно про себя злорадствовал по поводу Старой гадюки — впрочем, полностью отдавая себе отчёт в том, что это недостойное поведение для него как волшебника в возрасте, члена Визенгамота и главы столь уважаемого Дома, каким вот уже почти тысячу лет является Дом Блэков.

Следует признать, что никакой особой надобности в этом обряде не было — разве можно себе представить, что кто-то, не являющийся Блэком по рождению, возник бы на знаменитом гобелене в момент своего появления на свет? Нет, нет и ещё раз нет, это решительно невозможно, а потому обряд был данью традиции, отголоском тех времён, когда, чтобы избежать пресечения рода вследствие отсутствия наследников мужского пола, в семью принимали мужей дочерей и даже бастардов, о чём, конечно же, те из нынешних Блэков, кто об этом знал, предпочитали не вспоминать, ибо кровь Блэков чиста и всегда была таковой, и все, в ком она течёт, не должны об этом забывать. Малейшее сомнение в этом уже дерзновенно.

Собравшиеся в доме на Гриммолд-Плейс Блэки по-разному относились к предстоящему мероприятию. Молодёжь полагала его скучнейшим и бессмысленным времяпрепровождением, занудным спектаклем с расписанными наперёд ролями не только непосредственным участникам, но и зрителям, каковые тоже причислялись к участникам, одним своим присутствием символизируя единство Дома Блэк, каковое неразумное юношество не ощущало в полной мере и не ценило. Примечательно, но с возрастом взгляды менялись на прямо противоположные, и старшее поколение Блэков считало, что подобные семейные традиции сплачивают родственников, лишний раз напоминая им о том, какой несокрушимой силой обладает крепкая семья, осознающая свои роль и место в обществе. У векового дуба много ветвей, каждая из них растёт по-своему и непохожа на другую, но только вместе они создают сильное и мощное дерево, могущее противостоять невзгодам судьбы.

В одной из верхних комнат Старая гадюка, недовольно поджав губы, наблюдала за тем, как няня хлопотала над младенцем. Подозрительно глядя на раздетого ребёнка, Элладора вопросила:

— Это точно мальчик?

— Не сомневайтесь, мэм, — ответила няня, привыкшая к тому, что иные благородные старые леди, никогда не имевшие детей и давно овдовевшие, смутно себе представляли, чем мальчики отличаются от девочек. Адара Блэк в этот момент была благодарна миссис Ходжкинс, ибо сама она поперхнулась смехом, услышав вопрос.

— Надо же, — буркнула старуха себе под нос, — я совсем не помню, как они выглядят! — и, поняв, что она попала в крайне неловкую ситуацию со своим вопросом, Старая гадюка не нашла ничего лучше, как обрушиться на Фиби:

— А ты что уставилась на голого мужчину, бесстыдница?!

Фиби попыталась что-то сказать, но, поймав полный презрения взгляд Эллы, вышла из комнаты, куда вошла Аврора, неся в руках пелёнку с вышитым на ней гербом. Уже с порога она обратилась к Элле:

— Я ужасно волнуюсь, вдруг Финеас не удержит Альтаира. Он же может его уронить!

— Не волнуйтесь, милая, — ласково ответила Элла. — Финеас, конечно, никогда прежде не держал детей, но вчера он потренировался на кукле Айлы. Было забавно, — улыбнулась она, вспомнив, как это было. Даже Айла немного развеселилась, в последнее время она была несколько грустна.

Для самой Айлы предстоящее мероприятие было ценно тем, что давало возможность встретиться с сестрой, которая перешла на седьмой курс Хогвартса. До сего момента девушка как-то не задумывалась, как жилось Элли в тот год, когда сама Айла уехала в первый раз в Хогвартс; теперь же она ощущала, что сестры ей не хватает. Элли не было на приёме по случаю помолвки, Сигнус счёл это недостаточно серьёзным событием, чтобы отвлекать младшую дочь от учёбы, так что ей пришлось довольствоваться письмом от сестры да рассказами Урсулы Флинт, одной из гостий. В дом опять вернулась мисс Фиби, чьи обязанности теперь заключались в том, чтобы сопровождать Айлу, когда она выходила из дома на прогулку или свидание с Лонгботтомом — да, Алфорд был женихом, однако, согласитесь, это не повод оставлять его наедине с невестой, ведь любовные чувства молодых людей могут заставить их забыть о приличиях, а это совершенно недопустимо.

То, что невеста не испытывала ни малейшего желания встречаться с женихом, а жених, в свою очередь, не искал случайных встреч с невестой и его письма не дышали любовной страстью, значения не имело. Раз высший свет считал, что будущие супруги испытывают друг к другу любовь, значит, так оно и было.

Собравшись в библиотеке, мужчины семьи тем временем степенно рассуждали о политике и немного о спорте. Ждали только Рэгулуса, которого задержало затянувшееся заседание Попечительского совета. По дому неприкаянно бродила Андромеда: с женской половиной семьи ей было в лучшем случае скучно, а в худшем — эти клуши её раздражали. Она бы с удовольствием присоединилась к беседе о политике, но разве может незамужняя девушка находиться в комнате, где одни мужчины? И пусть они все её кровные родственники — это совершенно неважно, ведь все мужчины одинаковы. Что далеко за примерами ходить, не далее как в прошлом году, когда умерла миссис Лейтон, безутешный вдовец, её муж, был вынужден пригласить в дом компаньонку для своей незамужней дочери на условиях постоянного проживания, дабы в обществе не возникли подозрения определённого рода. Словом, библиотека для Андромеды была недосягаема, так что даже порыться на её полках в поисках чего-то интересного было невозможно. Да и негоже девушке умничать, репутация «синего чулка» ещё никому не шла на пользу.

Парадокс — умная и образованная ведьма, заслуженно занимающая высокий пост в Министерстве, в кругу семьи должна была превращаться в немую невидимку, которая и меню-то на званый обед составить не может, не то что планировать работу самого Министра и готовить для него документы.

Андромеда заглянула в малую гостиную, где обнаружила своих двоюродных племянниц, обменивавшихся новостями: Элли возбуждённо рассказывала что-то о Хогвартсе. Девушка тихонько прикрыла дверь, отметив про себя, что Айла совсем не похожа на счастливую невесту; впрочем, помощника Министра это не удивляло совершенно, она вообще недоумевала, что Сигнус, её кузен, которого, впрочем, она почитала крайне недалёким и неумным человеком (хотя и разделяла мнение общества о нём как о видном специалисте-антикваре), так настаивает на этом браке. По мнению Андромеды, Алфорд Лонгботтом был в высшей степени неподходящей партией для её племянницы, и причина заключалась отнюдь не в происхождении или богатстве, но в том, что первая миссис Лонгботтом оказалась в больнице имени Св. Мунго совсем не случайно. Да и скончалась она слишком вовремя.

Мисс Андромеда Блэк являла собой тот редкий тип старых дев, которые вызывали не жалость у общества, а чуть ли не уважение и даже что-то похожее на зависть. Эти своенравные особы сознательно отказывались от замужества: вне брака у женщины оставалось больше свободы, она могла распоряжаться своим имуществом и заработками. Свободная, жизнерадостная, не обременённая мужем и детьми, обладающая не только свободой передвижения, но и возможностью заниматься тем, что ей всего более по душе, Андромеда вряд ли слышала имя Энн Ришелье Лэм, сказавшей, что незамужняя особа является кем-то, а замужняя уже никем, но непременно согласилась бы с этим мнением. Девушка очень любила и уважала своего отца и сомневалась в том, что ей удастся найти мужа, хоть немного похожего на Рэгулуса. А раз так, рассудила она, то не стоит и пытаться, вместо этого лучше самой занять достойное место в обществе и, образно выражаясь, сиять собственным светом, а не отражать сияние своего супруга.

Чтобы вписаться в эту радужную картину, женщина должна обладать хоть каким-то источником дохода. Андромеда поняла это очень рано, возможно, глядя на свою гувернантку мисс Блэк. И пусть Фиби Блэк утверждала, что её безбрачие — это её собственное решение, фактически дело обстояло не совсем так, хотя она сама свято верила в обратное. Но именно Старая гадюка потребовала, чтобы племянница после Хогвартса занялась её делами и служила ей компаньонкой, что, разумеется, не подразумевало замужества Фиби. Её решение стать гувернанткой не в последнюю очередь было продиктовано желанием вырваться из-под чересчур тесной опеки тётки и, возможно, устроить свою судьбу, однако этому не суждено было случиться. Всё это категорически не устраивало юную Андромеду Блэк, чьи амбиции распространялись ни больше ни меньше как на должность министра; в этом она вдохновлялась примером Артемизии Лафкин, первой женщины на этой должности, и Евангелины Орпингтон, предшественницы нынешнего министра МакФеила. Он скоро должен был оставить свой пост, но все сходились во мнении, что кто бы ни был новым Министром, мисс Блэк сохранит свою должность.

Андромеда оказалась в холле в тот момент, когда Рэгулус снимал тёплый плащ и перчатки. Увидев отца, она улыбнулась.

— Что, все уже собрались? — спросил Рэгулус, проводя рукой по волосам.

— Да, сэр. Все ждут только вас.

— И ты больше всех, потому что тебе скучно, — усмехнулся мужчина, поднимаясь с дочерью по лестнице.

— Увы, — весело ответила Андромеда. — К племяннику меня не пустила тётя Элладора, Айла и Элли болтают о Хогвартсе, а библиотеку заняли дядя Ликорус и остальные…

— Лишив тебя последнего развлечения. Иди, скажи матери, чтобы уже спускались. Нельзя утомлять моего внука, и я не хочу, чтобы он был здесь слишком долго.

Блэки один за другим входили в Гобеленовую гостиную, всё-таки самое важное для семьи помещение во всём доме. Они выстраивались вдоль стен согласно старшинству, мужчины с одной стороны, а женщины — с другой. Ликорус Блэк занял своё место под гербом семьи. Когда всё было готово, в гостиную шагнул Финеас Найджелус Блэк, держа в руках спящего малыша. Он вышел в центр комнаты, где был остановлен вопросом Ликоруса:

— Кто идёт?

— Альтаир, — ответил Финеас. Он был официальным поручителем, которого полагалось иметь каждому принимаемому в семью. На вопросы принимаемый должен был отвечать сам, но на случай, если он по малолетству не мог этого делать (что обычно и происходило, ибо магия в Блэках просыпалась рано, до трёх лет, как и положено отпрыскам чистокровных волшебных семей), за него это делал поручитель.

— Зачем ты здесь?

— Заявить о своём праве носить имя Блэк.

— Кто твой отец?

— Процион Рэгулус Блэк.

— Кто твоя мать?

— Аврора Блэк.

— Проснулась ли твоя магия?

— Да.

— Процион Рэгулус Блэк! Признаёшь ли ты Альтаира своим сыном?

— Признаю.

— Альтаир Процион! — провозгласил Ликорус, поднимая свою волшебную палочку. — Отныне ты являешься полноправным членом Дома Блэк, на тебя ложатся все привилегии, преимущества, обязанности и пророчества, проистекающие из твоего нынешнего положения. Манор Блэк отныне становится твои домом, ты обязан заботиться о чести рода и фамильной славе, каковую должен по мере возможности приумножать и не допускать её умаления. Поклянись в этом, Альтаир Процион Блэк!

— Клянусь! — твёрдо ответил Финеас, а проснувшийся ребёнок тихо захныкал. Не обращая на него внимания, Ликорус продолжил:

— В знак принадлежности к древнему и благородному Дому Блэк прими это кольцо.

Он взмахнул палочкой, и с её кончика сорвалось облачко золотистого тумана, которое быстро вращалось, пока не превратилось в перстень-печатку с гербом. Ликорус надел кольцо на большой пальчик малыша, и оно тут же уменьшилось до нужного размера. Надо было надеть на мизинчик, как положено, но мальчик сжал кулачок и, почувствовав, что его держат незнакомые неумелые руки, зашёлся громким плачем. Финеас растерянно переводил взгляд с матери на Аврору, не зная, что делать. Тем временем на фамильном гобелене под изображением младенца появилось его имя. Альтаир Блэк стал полноправным членом семьи.

Стоя около стены рядом с матерью и сестрой, Айла украдкой рассматривала свой перстень, сплетённый из золотых нитей, изящный, с площадкой в форме ромба, на котором был выгравирован герб её отца. Она почти не помнила, как его получила, ей было-то года полтора, и все ответы ей подсказывала Кассиопея, которой тогда было лет 14, и которая была ужасно горда оказанной честью. Как и остальные женщины семьи, Айла нечасто носила это кольцо, надевая его на семейные мероприятия и иногда просто так, ведь ей в силу её возраста другие украшения позволены не были, но всегда использовала его по прямому назначению, запечатывая им письма. Особенно сейчас, когда почти ежедневно обменивалась посланиями с женихом.

Вспомнив о женихе, Айла погрустнела. Что бы там ни говорила Элла, а он ей не нравился совершенно. Вежливый, обходительный, он неизменно улыбался невесте и говорил ей комплименты, однако периодически в нём ощущалось какое-то напряжение. Разговоры с ним были образчиком пустой великосветской болтовни, причём очень часто у девушки возникало ощущение, будто с ней общаются как с несмышлёным ребёнком. И ещё Алфорду очень не нравилось, когда на каком-нибудь балу Айла танцевала с кем-то, кроме него…

— Недостойное поведение, — буркнула себе под нос Старая гадюка, выходя из гостиной и направляясь в столовую, где был сервирован чай. Так и осталось непонятным, что именно она имела в виду — расплакавшегося младенца или то, с какой поспешностью Аврора, едва всё закончилось, подошла к Финеасу и забрала сына. Последнее время Старая гадюка больше всех критиковала миссис Процион Блэк. Особое возмущение бездетной тёти Элладоры вызывало то, что Аврора появилась в свете уже через две недели после рождения ребёнка, — это же неслыханное легкомыслие, несвойственное истинным Блэкам, роды пагубно влияют на здоровье благородных леди, которым приличествует ещё с месяц соблюдать постельный режим, им крайне противопоказан и солнечный свет, и громкие звуки, и лишние телодвижения! Ведь именно такие рекомендации любят давать своим знатным пациенткам целители из Св.Мунго.

Разумеется, это всё касалось хрупких благородных леди; женщины из низких сословий, вынужденные зарабатывать себе на жизнь, не могли позволить себе такого сибаритства, и им целители говорили о необходимости как можно быстрее вернуться к нормальному ритму жизни. Такой разнобой в рекомендациях никого не смущал.

Айла надеялась на то, что Элли задержится дома хоть на день, но у Эллы и Сигнуса было иное мнение на сей счёт, и после чая младшая из сестёр в сопровождении матери отправилась в Хогвартс. Постепенно разъехались все родственники, кто аппарировал, кто через камин, а семья Проциона укатила в карете: для младенца любой из привычных для волшебников видов перемещения в пространстве был вреден. Единственным исключением мог служить только «Ночной рыцарь», но разве Блэки настолько бедны, что не могут позволить себе собственный выезд и четвёрку крылатых лошадей?

Жизнь потекла прежним чередом. В доме стал часто появляться мистер Флинт, и вместе с Сигнусом они обсуждали детали предстоящего бракосочетания своих детей, Урсулы Флинт и Финеаса Блэка. Самой Урсуле ещё не было известно, что вскоре после Рождества состоится её помолвка; Элла строго-настрого запретила Айле писать об этом Элли. (Что до семьи Урсулы, то её родные считали, что не надо лишний раз нервировать юную девушку, ведь столь сильное потрясение, как известие о браке, а уж тем более принесённое неосторожной подругой, может вызвать проблемы со здоровьем у столь хрупкого, нежного и невинного существа.) Иногда к отцам семейств присоединялся Финеас, обычно для обсуждения того, что он, как жених, должен сделать до свадьбы.

Алфорд Лонгботтом занимался ровно тем же самым: готовился к свадьбе.

Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы свадьба сразу следовала за помолвкой: подобная торопливость выглядит очень подозрительно и заставляет свет размышлять о причинах такой спешки. Но и затягивать со свадьбой нельзя, ведь если жених не торопится сочетаться законным браком с обручённой с ним девушкой, значит, что-то тут не так. Обыкновенно между помолвкой и свадьбой проходит несколько месяцев, а иногда и лет — всё зависит от финансов жениха, ведь молодую жену надо привести в готовый обставленный дом, неважно, собственный или съёмный, главное, чтобы он был в престижном районе. У Лонгботтома был свой особняк, унаследованный им от деда ещё до первой свадьбы, однако Элла была категорически против того, чтобы её дочь входила в дом, где всё осталось так, как было при прежней хозяйке. Ремонт в этой ситуации был замечательным компромиссом, и поэтому Лонгботтом нанял дизайнера. Миссис Блэк с удовольствием ездила посмотреть, как идут дела, и временами спорила с дизайнером насчёт цвета мебели и штор. Мнением Айлы она не интересовалась совершенно и ни разу не брала дочь с собой; на вопрос Айлы, почему бы ей тоже не поучаствовать в этом, Элла ответила:

— Это ни к чему, ты всё равно ничего в этом не понимаешь, только опозоришься.

Единственное, в чём Айле было позволено участвовать, это в подготовке собственного приданого, и то, наверное, лишь потому, что одежда должна быть сшита точно по фигуре. Но девушке не пристало обращать слишком много внимания на красоту своих платьев, как известно, это отличительная черта кокоток, а разве порядочная юная леди захочет прослыть таковой? Неважно, что она не понимает, кто это такие, а услышав выражение «падшая женщина», не имеет ни малейшего представления о том, в чём заключается это самое падение. И уж тем более совершенно неприлично для девушки заострять внимание на таком щекотливом моменте, как нижнее бельё, хотя оно является, пожалуй, самой важной частью приданого: на первых порах молодая жена будет испытывать неловкость, прося у мужа деньги на всякие сорочки и панталоны. По счастью, если семья невесты богата, ей нет необходимости самой сидеть за шитьём и считать, чего и сколько надо. Это всё давно уже подсчитано, надо лишь оставить заказ в магазине, и там всё будет изготовлено в соответствии с требованиями моды и удовлетворит самый изысканный вкус.

Мнением Айлы её мать интересовалась только при покупке столового белья, но и это обычно звучало так:

— Дорогая, тебе не кажется, что эта скатерть и эти салфетки — это как раз то, что нужно для повседневного употребления зимой?

От девушки требовалось лишь согласиться с мнением матери. Лишь однажды она попробовала возразить, и на это последовала гневная отповедь Эллы:

— Если у тебя нет вкуса, то должно быть хотя бы достаточно ума, чтобы послушать, что тебе говорит мать!

И Айла слушалась. Она не спорила с матерью, когда та заказывала шесть сорочек «Моргана» и три сорочки «Джиневра», придирчиво выбрав для них кружева, по шесть пар длинных панталон, отделанных вышивкой, и ночных рубашек двух видов, нижние юбки и подъюбники, халаты, корсеты и полотенца. Она молча позволяла снять с себя мерки и послушно отправлялась домой в сопровождении мисс Блэк, когда Элла вознамеривалась посетить магазин постельного белья, ведь благовоспитанной девушке не пристало интересоваться такими вещами.

Как бы странно это ни звучало, но в скором времени Айла поймала себя на мысли, что хочет замуж. Нет, не за Алфорда конкретно, а просто за кого угодно, лишь бы вырваться из-под опеки матери. Став замужней дамой, она сможет, отправившись за покупками на Диагон-аллею или в Хогсмид, неторопливо пройти по улице, зайти в кафе и выпить чашку чая, встретиться с подругами… Не вызывает сомнения тот факт, что их отпустят, ведь одно дело — юная мисс Блэк, и совсем другое — степенная и добропорядочная миссис Как-там-её. Да хоть бы и Лонгботтом. Да и каким бы неприятным ни был Алфорд, его вполне можно терпеть, если видеть за завтраком и за ужином.

О прочих сторонах брака Айла извещена не была, и это было нормальным в те времена. Осведомлённость девушки в интимных сторонах жизни пагубно сказывалась на её репутации, так что мисс Айла Блэк, как и её подруги из благородных семей, не имела ни малейшего представления о том, откуда берутся дети. Да что далеко ходить за примером, если Аврора, когда ей сообщили о её беременности и пояснили, что это означает, что внутри неё ребёнок, недоумённо спросила:

— А кто его туда засунул?

Свою семейную жизнь Айла представляла себе, глядя на жизнь своих родителей: разные интересы и круги общения, несовпадающий ритм жизни, холодное общение друг с другом, зато частые встречи матери с подругами, совместные прогулки и визиты. А ещё — возможность читать что угодно. Ну, а детьми, когда они появятся, будет заниматься гувернантка, а потом они поедут в Хогвартс. Так что замужество, по мнению Айлы, давало некоторую свободу, во всяком случае, большую, чем в отчем доме.

Как иногда пишут в романах, ничто не предвещало беды. Декабрьским днём Айла спустилась в холл, чтобы вместе с матерью отправиться в «Летучую мышь» за покупками. В свою сумочку девушка зачем-то сунула кошелёк, хотя прекрасно понимала, что Элла всё равно не позволит ей ничего купить. Возможно, это глупый повод для гордости, но девушка испытывала именно это чувство, когда думала о двадцати галлеонах, которые она сэкономила от тех денег, что давали ей родители во время учёбы в Хогвартсе. Сигнус часто за завтраком пускался в рассуждения о том, как расточительны женщины и как они не умеют тратить деньги, но при этом, как заметила Айла, её отец не имел ни малейшего понятия о том, что сколько стоит. Он мог возмутиться тем, что его жена купила себе парадную мантию за 70 галлеонов, но никак не реагировал на известие, что его собственная обошлась в 90.

Элла появилась в холле одновременно с Сигнусом, который, бледный, с горящими глазами, выбежал из своего кабинета, потрясая каким-то письмом. Он силился что-то сказать, но гнев душил его.

— Что случилось, дорогой? — ровно спросила Элла, и по её тону было понятно, что ей состояние мужа безразлично.

— Ты… Ты… Тварь, негодяйка, да как ты посмела так опозорить меня?! — обрушился Сигнус на дочь, не обратив внимания на жену. — Притворялась тихой и послушной, а сама за моей спиной… Выставила меня на посмешище, хуже, на позор…

Он зашёлся долгим кашлем. Айла опешила. Что она, всё время находившаяся под присмотром матери и мисс Блэк, могла сделать не так? Судя по удивлённому лицу Эллы, та тоже не понимала, о чём речь.

— Простите, сэр, что вы имеете в виду? — осведомилась Айла.

— Ах, что я имею в виду? Что имею в виду, мерзавка? Ты опозорила семью и ещё и спрашиваешь?! Вон! Вон из моего дома! Чтобы духу твоего здесь не было! Ты мне не дочь!

Речь Сигнуса прервало кошачье шипенье: фамильяр Айлы, кошка Эрмина, до того сидевшая на верхней ступеньке лестницы, не переносила криков в доме. Разъярённый Сигнус, который и в обычном-то состоянии не терпел, когда его прерывали, а уж животных не любил вовсе, выхватил палочку:

— Авада Кедавра!

Мгновенно в холле повисла тишина, которую нарушил шлепок безжизненного кошачьего тела о ковёр.

Айла выскочила на крыльцо и аппарировала.

Примечания:

Сцена принятия Альтаира была написана под влиянием рассказа "Обряд дома Месгрейв" Артура К.-Дойля. Финальная фраза Ликоруса стырена у Бушкова. Реакция на беременность и вопрос Элладоры — подлинные, из разных дневников и воспоминаний викторианской эпохи. Как и обычный состав приданого (изменены разве что названия моделей).