Сага о Блэках (джен)

Если вы учились в Хогвартсе, то обязательно бывали в его библиотеке; невозможно окончить Школу чародейства и волшебства, ни разу не переступив порог огромного царства книг и свитков, в котором время, казалось, остановилось навсегда. Снаружи, за пределами библиотеки, носились младшие школьники и степенно вышагивали старшие, в иные времена позванивали клинки и летали лучи заклинаний, старосты снимали и начисляли баллы, преподаватели плели интриги то в поддержку директора, то против него — и такое случалось за долгие столетия, — ещё дальше, за стенами замка, громыхали бури войн и невзгод, сменявшиеся тихим течением мирных времён, а здесь покой книг нарушали лишь шорох страниц, едва уловимый скрип перьев да шуршание мантий. И дело было даже не в уважении школяров к собранным здесь трудам — ведь сложно найти студента, испытывающего должный трепет к авторитетам древности, — но все в Хогвартсе знали, что уютно-кругленькая старушка мадам Шафиг — ведьма достаточно сильная и делает нарушителю одно-единственное предупреждение с помощью своей метёлки из перьев, каковую обыкновенно используют для сметания пыли; если же этого бывает недостаточно, виновник выдворяется из библиотеки, и ему запрещается её посещать какое-то время. Бесполезно умолять мадам Шафиг, бесполезно рассказывать ей, что профессор, не получив выполненное задание, снимет баллы с Дома, а то и прикажет выпороть нерадивого ученика — всё тщетно, мадам непоколебима. Уже давно отучился тот отчаянный юнец, который спалил перьевую метёлку, стукнувшую его по затылку за слишком громкие разговоры, а студенты помнили, передавали из поколения в поколение рассказ людей, своими глазами видевших, как сей неразумный школяр в полной тишине был вышвырнут из библиотеки в прямом смысле слова и что двери сей сокровищницы знаний закрылись пред ним навсегда. Истории о том, как бедный юноша выкручивался, чтобы сдавать задания вовремя и готовиться к экзаменам, с каждым разом расцвечивались всё новыми подробностями, но сильней всего на учеников подействовал приезд этого человека, когда его, уже взрослого, работающего в Гринготтсе опытного волшебника, мадам Шафиг не пожелала простить и пустить поработать в библиотеку. И директор оказался бессилен что-либо сделать, мадам была в своём праве…

Айла Блэк чуть повела плечами, разминая затёкшую спину, и подняла голову от книги. До экзаменов оставалось совсем мало времени, и потому она, как и практически все остальные семикурсники, которым предстоял NEWT, и пятикурсники, со страхом ждавшие OWL, в эти майские дни безвылазно сидела в библиотеке. Не было ни времени, ни желания вести праздные разговоры; даже в гостиных всех Домов их было не слыхать. Прочим курсам, конечно, тоже предстояли экзамены, но они считались проходными, тогда как OWL и NEWT оказывали существенное влияние на карьеру волшебника.

«Карьера!» — мысленно фыркнула Айла. Как будто она, урождённая Блэк, должна думать о карьере! Из всех её родственниц только Андромеда, двоюродная тётка, работала в Министерстве, но её отцом был Рэгулус, и Айла подозревала, что атмосфера в той семье ничуть не напоминала ту, что царила в её собственной. Её же судьба была ясна и просматривалась безо всяких карт и хрустальных шаров. Год, может быть, два-три — и родители выдадут её замуж за кого-нибудь из числа чистокровных и богатых волшебников; вся жизнь Айлы в качестве миссис Такая-то будет посвящена семье, заботе о муже и детях. Такая перспектива не очень прельщала Айлу, особенно когда она представляла себе, что её муж будет похож на Сигнуса, её отца, но другого пути у неё не было; с юных лет в девушках рода Блэк воспитывают чувство долга перед семьёй: вступить в брак, выгодный семье. Нежные чувства, эмоции — это лишнее; не менее лишним и даже вредным будет доверить выбор супруга самой девушке. Будучи совершенно неопытными и наивными, они всенепременно наделают ошибок, а брак, соединение двух семей, — слишком серьёзное событие, чтобы можно было относиться к нему легкомысленно. И молодым людям позволять выбирать жену следует осмотрительно, они, конечно, более разумны, чем девушки, но жизненного опыта совсем нет. За примером далеко ходить не надо, не Ликорус ведь нашёл жену Сигнусу, и что из этого получилось? «Я из этого получилась! А ещё Финеас и Элли!» — мысленно ответила однажды Айла, когда Фиби Блэк в очередной раз посетовала на то, что её брат не воспрепятствовал браку своего сына.

Вся жизнь Айлы была расчерчена и разлинована, словно нотная тетрадь. Домашний распорядок дня, установленный в раннем детстве, не менялся вплоть до её совершеннолетия: тот же ранний подъём и завтрак в восемь часов; занятия с мисс Блэк, обед, опять занятия с мисс Блэк, пятичасовой чай, немного времени для игр и сон. И так изо дня в день, из года в год. Только во второй половине дня в воскресенье, в Рождество, на Пасху и в свой день рождения девочка была свободна от уроков, но и тогда мисс Блэк находила чем занять свою воспитанницу. Всё в жизни Айлы решалось не ею; её лишь ставили в известность. Семья определила стиль её жизни, круг её общения; она же решила, какие предметы девушка будет изучать в последние два года в школе — причём решила задолго до появления Айлы на свет: благородная леди, помимо всего прочего, должна уметь оказывать помощь своим ближним, а потому все девушки рода Блэк изучали травологию, зельеварение и заклинания — словом, всё то, что требовалось будущей целительнице. Мнение самой девушки значения не имело; когда после второго курса Айла заикнулась о том, что хотела бы взять древние руны, Сигнус посмотрел на неё с таким недоумённым видом, словно с ним заговорила не его дочь, а предмет мебели. Разумеется, Айла была наказана за то, что посмела перечить отцу. Впрочем, ей повезло, её наказание свелось лишь к многократному написанию фразы «Я не должна перечить родителям» на пергаменте длиной в два фута; за несколько лет до этого Финеас испытал на себе отцовский Круциатус. Присутствовавшая при этом Элла и бровью не повела, но с тех пор ни разу не сообщила мужу ни об одном проступке сына, хотя часто угрожала сделать это.

Справедливости ради надо отметить, что о выборе предметов на экзамены NEWT Айле сказали, едва она поступила в Хогвартс, так что именно по этим предметам от неё ждали только «Превосходно» на OWL. Она Блэк, и она не должна разочаровывать семью.

«Ты Блэк». Кажется, эти слова маленькая Айла выучила раньше, чем своё имя. «Ты Блэк, — говорила ей мама, — не смей плакать». «Ты Блэк, — не уставала повторять мисс Фиби Блэк, водружая тяжёлую книгу на голову девочки и заставляя ходить так по комнате, спускаться и подниматься по лестнице. — Изволь не сутулиться при ходьбе». «Ты Блэк, — сказал Финеас, выходя вместе с сестрой из Хогвартс-экспресса, когда та впервые приехала в школу. — Ты должна быть в Слизерине».

Она не разочаровала, удостоившись милостивого кивка Сигнуса, когда тот увидел результаты OWL. Но ей так хотелось выучить руны, их начертание завораживало её, руническая вязь очаровывала, пробуждая какое-то непонятное волнение. Смирившись с волей родителей, — которые, к слову, сами сообщили профессору Бёрк, какие предметы будет изучать Айла и, через год, Элли, — девушка подумала о том, что в библиотеке Хогвартса она сможет брать книги по рунам и заниматься самостоятельно, тайно. И сейчас, зубря влияние различных трав на свойства аконита в зельях холодного кипения, Айла старалась выбросить из головы мысль, что на изучение рунической магии у неё совсем не остаётся времени…

Айла с тоской посмотрела по сторонам. Фоули, Мальсибер, Эйвери — чистокровные слизеринки, с которыми она уже семь лет делила спальню и чьё детство, разумеется, тоже было разложено по полочкам, но, кажется, не так жёстко, как её собственное. Чуть дальше сидели юноши их курса: Тернер, Яксли, Ллойд, Слагхорн, Флинт — интересно, наказывали их хоть раз Круциатусом? Но ведь об этом не спросишь, это неприлично. А с другой стороны, через проход, сидели студенты Рэйвенкло и ближе всех Хитченс. Магглорождённый. «Грязнокровка Хитченс», как называли его слизеринцы. До поступления в Хогвартс Айла не видела ни одного маггла, хотя слышала об их существовании. Маленькая Мальсибер рассказала о них в доме Флинтов, когда там устроили детское чаепитие, — редчайшее событие в те времена, эти детские праздники, их мало кто устраивал, ибо большинство родителей полагало такие мероприятия неполезными, ведь возбуждение от них могло нанести вред ребёнку. По возвращении домой семилетняя Айла спросила свою гувернантку Фиби Блэк о магглах — и была наказана за неподобающие для юной леди разговоры. В Хогвартсе она с любопытством присматривалась к трём магглорождённым волшебникам, её одногодкам, — и не могла понять, чем они отличаются от магов и как они могут жить без магии.

Девушка задумчиво смотрела на рэйвенкловца. Высокий, стройный, симпатичный — Айла очень жалела, что он нечистокровный. Здесь, в Хогвартсе, они общались на травологии, которую для подготовки к NEWT взяли только они вдвоём, и иногда на чарах, но после выпуска их пути разойдутся навсегда, а ведь с ним так интересно. Пользуясь тем, что на травологию больше никто не ходил, Айла расспрашивала Боба Хитченса о мире магглов; в прочее время она избегала его. Девушку безмерно удивлял тот факт, что этот магглорождённый Хитченс имел все шансы стать лучшим студентом их выпуска, а чистокровные даже не могли составить ему достойную конкуренцию. В гостиной Слизерина Яксли однажды сказал, будто это из-за того, что преподаватели благоволят к грязнокровкам, но промолчавшая тогда Айла знала, что это неправда. В самом деле, разве это Хитченс виноват, что Яксли не смог объяснить профессору Бёрк, почему нельзя добавлять иглы дикобраза в кипящее зелье на основе настойки из растопырника? Разве МакЛаген, эта несносная хаффлпаффка, виновата в том, что подготовилась тогда к опросу у Биннса, в отличие от Эйвери?

Но МакЛаген виновата в другом. Не перед всеми, а лично перед Айлой. Это из-за неё, шотландской выскочки, Айле приходится зубрить ненавистную травологию; девушка из рода Блэк не может закончить Хогвартс второй после грязнокровки, а потому Айле придётся сдать NEWT лучше всех. Иначе, как сказала Старая гадюка, это будет позор для семьи Блэк.

Айле Блэк не приходило в голову, что позором в глазах Старой гадюки будет сам факт её разговоров с грязнокровкой. Пусть это и происходит в стенах Хогвартса.

Почувствовав, что на него смотрят, Хитченс поднял голову и слегка улыбнулся Айле. Девушка автоматически кивнула ему в ответ, больше погружённая в свои мысли, чем реально отдающая себе отчёт в своих действиях.

— Блэк! Ты перемигиваешься с этим грязнокровкой? — послышался громкий шёпот Айрис Мальсибер. Айла вздрогнула и посмотрела на сокурсницу.

— Ты что? — возмущённо зашептала она. — Я просто задумалась…

Разговор был прерван пушистой метёлочкой мадам Шафиг, стукнувшей обеих девушек по затылкам — небольно, но неприятно. Мальсибер уткнулась в свои свитки, а Айла, поняв, что настроение заниматься бесследно прошло, дисциплинированно поставила взятые книги на полку и покинула библиотеку.

Коридоры Школы чародейства и волшебства были пустынны, как это всегда бывает в выходные дни с хорошей погодой, когда ученики высыпают на улицу. Вот и сейчас отдельные школьники группами слонялись около озера, сидели под деревьями или гонялись друг за другом на мётлах. Глядя на них, Айла с тоской вздохнула: ей нравилось летать, она была в восторге от квиддича, но родители категорически запретили ей и Элли играть, причём — редкий случай! — Элла объяснила причину запрета: юным леди из благородной семьи не пристало появляться на публике в таком одеянии, которое именуется «форма для квиддича», так как оно подчёркивает ноги, а это неприлично. К тому же во время матча можно упасть, а поскольку на спине написано имя игрока, то получится, что Блэков вываляли в грязи. Финеасу, к слову, тоже запретили играть, но, кажется, он от этого не страдал.

Айла любила Хогвартс и каждый год с радостью сюда возвращалась; сейчас она с горечью осознавала, что вскоре покинет замок навсегда. Ещё находясь здесь, она уже заранее скучала по величественным и холодным коридорам, торжественному Большому залу, старинным классным комнатам, многочисленным портретам, с одними из которых можно было интересно поговорить, а с другими лучше было не связываться, и, разумеется, уютной гостиной Дома Слизерин — её Айле будет не хватать больше всего. В гостиной ей нравилось абсолютно всё: и камины зелёного мрамора, и высокие стрельчатые окна, за которыми плескалось озеро, и мягкие кресла, и ковры с чёрно-зелёным узором… Когда Айла поступила в Хогвартс, одним из первых заданных ею вопросов было «Почему студенты других Домов не могут бывать друг у друга?». «Ты хочешь, чтобы это помещение, — отвечая сестре, Финеас обвёл рукой гостиную Слизерина — оскорбили своим присутствием грязнокровки?!» Этого 11-летняя дочь одной из самых чистокровных магических семей Британии категорически не хотела, ведь магглы — это самое ужасное, что может произойти с Хогвартсом. По крайней мере так всегда говорил дедушка Ликорус. Тот разговор с братом закончился ничем; соображения по поводу того, что грязнокровок можно не пускать, девочка оставила при себе, равно как и сожаления о невозможности хоть краем глаза посмотреть на гостиные других Домов. Однажды у неё даже мелькнула мысль попробовать попасть в гостиную Рэйвенкло, ведь это несложно, надо всего лишь ответить на вопрос бронзового орла у дверей. Остановило лишь то, что такая выходка не останется без последствий, причём речь идёт не столько о снятии баллов с Дома Слизерин, — это-то Айлу, как истинную Блэк, не особо волновало, — а о том, что о проступке будет сообщено родителям. «Ты опозорила нашу семью!» — вот чего Айла боялась услышать больше всего на свете…

Айла тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и огляделась. За своими мыслями она и не заметила, как оказалась в главном холле, том самом, где стояли часы всех Домов. Даже странно, что она, идя сюда, не наступила по ошибке на исчезающие ступени, не ошиблась с выбором лестниц и не очутилась внезапно в какой-нибудь заброшенной части замка. Когда-то Айла долго не могла поверить, что такими лестницы сделала сама Ровена Рэйвенкло; это было немыслимо, невероятно, чтобы Ровена, — конечно же, она была леди, ведь не мог Хогвартс быть основан простушкой, — могла заставить других благородных леди скакать по лестницам. Но однажды Айла обратила внимание на профессора Бёрк: статная и величественная дама, она всегда ходила не спеша, но быстро и никогда не прыгала по лестнице. Понаблюдав за своим деканом, девушка поняла, как ей это удаётся: Виктория Бёрк понимала логику лестниц и её создательницы — всё надо делать вовремя, и не всегда краткий путь будет самым коротким. Айла Блэк провела много времени, наблюдая за лестницами в попытках предугадать их движение, и добилась своего: точно зная, куда повернёт какая лестница и на которой из них в определённые дни исчезали ступеньки, девушка поднималась и спускалась с достоинством, как и положено воспитанной молодой леди из благородной семьи. Но вот проделать это всё неосознанно — такого ещё не было, до сих пор она всегда, подходя к лестницам, сосредоточивалась на своих движениях.

Тишину холла нарушил шорох камней: два рубина упали из верхней колбы в нижнюю — кто-то из гриффиндорцев только что заработал для своего Дома пару баллов. А вот три алмаза наоборот, взлетели вверх, свидетельствуя о том, что кто-то из Хаффлпафф провинился; правда, этот Дом как лидировал в гонке за Кубок Школы с большим отрывом от остальных, так и продолжал. Слизерин плёлся в самом конце, но Айлу это не особо расстраивало, ведь какая разница, какой Дом получит Кубок, если на рейтинге студентов это никак не сказывается? Правда, лучший выпускник и лучшая выпускница в качестве прощального дара приносят своему Дому солидную сумму баллов, что, разумеется, может оказать влияние на общий рейтинг, но в глазах Блэков это было мелочью, недостойной внимания по сравнению с успехами их самих.

— А, вот ты где! — радостный возглас прервал размышления Айлы, и по ступенькам сбежала вниз её сестра.

— Мисс Блэк, — строго сказала Айла, хотя ей и хотелось рассмеяться, — извольте вести себя подобающим образом!

Айла любила свою сестру и даже немного завидовала ей, её живости и жизнерадостности. Элли с лёгкостью принимала вид скромный и смиренный, но её глаза под полуопущенными ресницами всегда озорно блестели. Казалось, её ничуть не тяготила необходимость быть достойной имени Блэк. Она с лёгкостью принимала правила высшего света, почтительно относясь к таким столпам оного, как Старая гадюка, миссис Малфой или миссис Яксли, оставляя, однако, за собой право едко высмеивать их за закрытыми дверями своей комнаты в обществе сестры и иногда подруг.

— О, простите, мисс Блэк, — в тон сестре ответила Элли. — Я тебя везде ищу. Флинт сказала, что ей сказала Эйвери, что ты была в библиотеке, а потом ушла. Слушай, а правда, что ты…

— Флинт? — автоматически переспросила Айла.

— Ну да, Урсула Флинт, ты её знаешь, мы на одном курсе. К ней ещё Финеас будет свататься.

— Что? Откуда ты знаешь?

Элли немного замялась.

— Слышала, как мама обсуждала это с папой и с дедушкой, — наконец призналась она.

— А Финеас что об этом думает?

Элли покачала головой.

— Не знаю, я его не спрашивала, — казалось, она впервые осознала, что речь идёт мало того что о живых людях с их чувствами, но о родном брате и лучшей подруге.

Когда Айла размышляла о том, что родители выберут ей мужа, она не задумывалась над тем, как это будет выглядеть; только сейчас она начала понимать, как это произойдёт… или уже происходит. Почему-то вспомнилось, как в канун Рождества Элла подбирала материю для вечернего платья: небрежно откидывала одни ткани, которые точно не подходили, задумчиво смотрела на другие, прикладывая край к себе и глядя в зеркало, и откладывала в сторону понравившиеся образцы, с тем чтобы вернуться к ним позднее. Отрезы летали туда-сюда, повинуясь движениям палочек хозяйки модного салона «Летучая мышь» и её помощниц, а Элла придирчиво оценивала, насколько та или иная ткань подходит к её задумке… Айла с ужасом подумала, что точно так же родители выбирают ей мужа, взвешивая на воображаемых весах его чистокровность, богатство, перспективы, родословную, проверяя, чтобы потенциальные жених и невеста не оказались слишком близкими родственниками. Девушка почувствовала себя товаром, на который ищут хорошего покупателя; в этом было что-то низкое, омерзительное и торгашески-неблагородное.

— А ведь он, наверное, и не знает, — произнесла Элли, и её карие глаза расширились от удивления, смешанного с ужасом. — И Урсула не знает… Может, ей сказать?

— Не надо, — Айла с сомнением покачала головой. — Вдруг ничего не выйдет, вдруг ты ошиблась, а Урсула будет скомпрометирована.

Упоминание в обществе имени девушки рядом с именем мужчины, не приходившегося ей кровным родственником, могло означать только помолвку, или подготовку к ней, или бракосочетание, или любовную связь, безоговорочно осуждавшуюся обществом. Легчайший слушок, малейшее подозрение на наличие такой связи мгновенно и навсегда рушили репутацию неосторожной девушки и лишали её шансов на мало-мальски выгодную партию.

— А ты чего подслушиваешь, грязнокровка? — злобно крикнула Элли, глядя на кого-то за спиной Айлы. Старшая из сестёр Блэк обернулась и успела увидеть худенькую черноволосую девочку, поспешно скрывшуюся за дверью Большого зала. Виолетта Розовска, первокурсница-слизеринка. Она приехала в Англию вместе с родителями, польскими иммигрантами, бежавшими из России после Январского восстания 1863 года. К всеобщему удивлению, Шляпа направила девочку в Слизерин. Родители Виолетты были волшебниками, но вот их родители — обычными магглами, что грозило самой девочке нешуточными проблемами в Доме Слизерин. Айла помнила, как вечером первого дня этого учебного года, после Распределения, маленькая мисс Розовска робко жалась у выхода из гостиной Слизерина: чистокровные студенты серебристо-зелёного Дома уже дали ей понять, что она тут лишняя. Однако профессор Бёрк, зашедшая к своим подопечным, мигом навела порядок. Оглядев построившихся перед ней студентов, она указала полячке на место рядом с двумя остальными первокурсницами и негромко произнесла, обращаясь к старосте Школы:

— Мисс Айла Блэк, не сочтите за труд донести до остальных понимание того, что мисс Розовска является слизеринкой.

Чуть повернув голову в сторону юношей и второго старосты Школы, профессор закончила:

— Мистер Яксли, полагаю, и вы меня услышали.

Высокий, чуть сутулящийся Алистер Яксли слегка поклонился профессору, показывая, что прекрасно понял её слова и что данное распоряжение будет выполнено. Оно и было выполнено: отношение старших курсов к девочке стало холодно-отчуждённым и вежливо-ровным. Если она задавала вопрос, то получала безукоризненно вежливый ответ, но не более того. Младшие курсы переняли эту же манеру, так что жизнь Виолетты была не более чем терпимой — до первой промежуточной аттестации, когда гордые слизеринцы с удивлением узнали, что эта иностранка является лучшей на своём курсе. Амбициозность и целеустремлённость студентами серебристо-зелёного Дома ценились превыше всего; ни на секунду не забывая о происхождении мисс Розовски, они тем не менее снисходительно отмечали её успехи, замечая, что она могла бы стать гордостью Дома Слизерин, если бы не была иностранкой. Сложно сказать, что в глазах местных снобов являлось большим грехом: не быть англичанкой или не быть чистокровной волшебницей…

— Не называй её так!

— Что? — Элли смотрела сестре в глаза. — Ты стала защищать грязнокровок? С каких это пор? Уж не с тех, когда стала ходить на травологию с рэйвенкловским грязнокровкой?

— Она слизеринка, Элли. Такая же, как мы с тобой.

«И лучшая на своём курсе», — могла бы добавить Айла, но промолчала. Почему эти магглорождённые волшебники, чьи предки не были колдунами, легче овладевают магией?

— Не понимаю, почему они вообще получают письма из Хогвартса! Кому только в голову пришло звать сюда грязнокровок?

— Но они их получают, Элли! — возразила Айла. — Я не знаю как, никто не знает, почему одни дети получают письма из Хогвартса, а другие — нет.

— А разве это решает не директор Фронсак?

Айла покачала головой. Помимо всего прочего, ей сложно было представить, чтобы директор Хогвартса, Бэзил Фронсак, мог по собственному желанию приглашать в Хогвартс магглорождённых волшебников. В прошлом году на рождественском приёме в доме Лестранжей директор Фронсак говорил о том, что с удовольствием бы отправил магглорождённых волшебников в отдельное учебное заведение, и выражал сожаление о том, что это невозможно.

И по сию пору мало кто в магической Британии знал о том, как проходит зачисление в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс. Основатели были достаточно мудры, чтобы понимать, что в таких вопросах полагаться на людей никак нельзя, ибо человеческая природа несовершенна и легко уступает соблазнам; лишь те, чьи имена Волшебное перо занесло в Книгу Хогвартса, получали право на место в школе. Но, что скрывать, были попытки присылать письма тем, кто не числился в списках — безрезультатные, надо сказать, ибо тексты писем исчезали, Шляпа не распределяла, а гостиные не впускали тех, кого сам Хогвартс не хотел видеть в своих стенах. Ни титулы, ни знатность, ни происхождение — ничто не могло повлиять на Волшебное перо и Книгу, но только магия самого человека.

— И всё равно, — упрямо сказала Элли. — Он мог бы что-нибудь придумать. Тогда тебе не пришлось бы состязаться с этой МакЛаген.

Айла вздохнула. В словах сестры была доля правды. От своих дочерей Блэки никогда не требовали академических успехов, это совершенно не нужно девушкам благородных семей. Невинность, неопытность, изящность, хорошие манеры и приятная внешность — этого для юной леди было более, чем достаточно, и Мерлин сохрани прослыть умной! Репутация синего чулка — это совсем не то, что нужно девушке, чьи родители подбирают для неё выгодную партию. Но Блэки не могут позволить своим отпрыскам быть вторыми после грязнокровок, это недостойно столь великого и славного рода. И только поэтому старается Айла Блэк, отдавая себе отчёт в том, что после NEWT она никогда больше не будет заниматься серьёзной магией. Но ведь это не такая высокая цена за то, что тебе выпало счастье носить гордое имя Блэк, не правда ли?

— Не будем о ней! — Айла улыбнулась и поправила белокурый локон сестры, выбившийся из причёски. — Разве она стоит того, чтобы мы о ней говорили?