Дом без привидений (гет)

Принц

И — гроба нет! Разлуки — нет!

Стол расколдован, дом разбужен.

Как смерть — на свадебный обед,

Я — жизнь, пришедшая на ужин.

М.И. Цветаева

Пока мой профессор опять не вспомнил про долг, или что там у него, я всё-таки заставляю его подняться в кабинет и показать мне руку. Он показывает. Совершенно бесстрастно. Я едва не лишаюсь чувств, но он опять успокаивает меня и объясняет, что так не всегда, и вообще, прежде было хуже. То ли врёт опять, что любовь на него так благотворно действует, то ли мне повезло, что я не видела этого раньше. Потому что Метка выглядит так, будто её только что впечатали раскалённым тавром. Поверх старых ожогов от того же клейма.

Я дрожащими руками ищу на его полках какие-то настои и мази и вспоминаю всё то время, которое мы провели тут вместе. А особенно его манеру запираться на один, а то и несколько дней по какой-нибудь надуманной причине. Он же не собирается и сегодня меня прогнать?

Он не прогоняет. Или не надеется, что прогонит. Или действительно считает, что это ещё ничего страшного. Он даже позволяет мне нанести на кровоточащую и воспалённую рану какой-то загадочный состав, который должен сохнуть, а потом впитываться, а потом можно будет перевязать. Если успеем. О Мерлин, Мерлин, Мерлин. О Северус, Северус, Северус. Я всё же уговариваю его раздеться и лечь. Ну что это такое — просто сидеть и ждать, поможет или нет? И рукав заставляю разрезать, чтоб не мучить больную руку.

— Ну, режь, — усмехается он. Хорошо, что хоть своими усилиями я его забавляю — он редко радуется.

Только ближе к полуночи мы перебираемся в его спальню — она определённо ближе, чем моя, и там не летают призраки. Северус, по крайней мере, утверждает, что не видел ни одного. Ладно, раз тут нет чужих, я раздеваю его догола, и сама раздеваюсь догола, ставлю у кровати свечу, чтоб удобней было за ним смотреть, и забираюсь к нему под плед. Он такой худой, как будто держится на одной магии. И очень горячий. С ним опять начинает что-то твориться, я это чувствую. Он слабеет на глазах, он проваливается всё глубже туда, куда всё трудней до него дозваться. Я не знаю, насколько ему больно — он не говорит, но лицо у него опять белее простыни.

— Потерпи, — говорит он мне, указывая глазами на Метку. — Сейчас подсохнет, и я её уберу.

Как будто это мне надо терпеть! Я устраиваюсь со стороны здоровой руки, кладу голову ему на грудь и молчу.

— А лучше шла бы ты к себе. Сегодня не будет ничего интересного, — прибавляет он.

И, конечно, не лжёт. Просто хорошо владеет словами.

Я молчу.

— Не молчи.

— Сегодня было достаточно интересного, — отвечаю я, устраиваясь поудобней. Он не прогонит меня! Нет, не прогонит.

— Знаете, я в вас тоже не собиралась влюбляться, профессор, — признаюсь я, беззаботно улыбаясь ему, смертельно бледному и смертельно напуганному. — Я всегда уважала вас как преподавателя, хоть вы и вели себя отвратительно. А когда вы были в Ордене Феникса, я вами даже восхищалась. Но потом случилась такая катастрофа, что я уже просто старалась о вас не думать.

— Значит, умеешь всё-таки, — вставляет он между делом. — И на этой женщине я решил жениться?!

А он всё-таки решил? Как мило, что он сказал мне! Метка проступает отчётливей, и я понимаю, что скоро начнётся... что-то. От чего я, наверное, поседею.

— Не перебивайте — я вам в любви признаюсь! — отвечаю я, перебирая его спутанные длинные волосы. — На чём я остановилась? Ах, да. В общем, я тогда была совсем маленькой, я ведь только недавно выросла!

— Как деликатно с твоей стороны напомнить о моём возрасте! — его голос делается глуше, но пока что он здесь.

— Я ещё и не то могу вам припомнить, я теперь всё про вас знаю, — заверяю я, наматывая на палец чёрную с проседью прядь. — Если б я тогда всё это знала, я бы сошла с ума. Или влюбилась бы в вас, и бегала бы за вами, как дура, а вы бы швыряли в меня тараканами. Знаете, вы умеете быть страшным, профессор!

— Может, мне пойти вымыть голову? — предлагает он, хотя вряд ли способен встать. — Или хотя бы свет погасить?

— По-моему, уже нет смысла, — вздыхаю я.

— Да, действительно.

Часы в гостиной начинают бить полночь — и почему я раньше никогда их не слышала? Ах, да, я спала этажом выше! А мне кажется, я уже целую вечность здесь.

— Я не стала тыквой, — сообщаю я гордо.

Северус молчит, и целует мои волосы и прислушивается к бою часов, как будто и его это удивляет.

— Ладно, хватит вязать мне шапочку, — говорит он, когда опять становится тихо. — Поздно уже. Отдохни, маленькая.

Скорее всего, в этот раз он имеет в виду лишь то, что сказал — что уже глубокая ночь. Но я привыкла мучительно размышлять над каждым его словом. Во-первых, правда это или нет? Во-вторых — что значит «поздно»? Что Метка сработает в полночь? Или что она никогда его не отпустит? Я понимаю, что больше не могу выносить неизвестность. Я не понимаю — как он может? У него холодеют руки и ноги, я это чувствую, я ощущаю, как его бросает в озноб, но он продолжает смотреть на меня спокойно. Ни страха, ни отчаянья, ни надежды.

Ничего, я и так угадываю его мысли. Он опять прячется в какой-то Паучий тупик, он опять один. Рядом — и один. Ну кто ещё так сумеет? Ну почему он так делает? Потому что ему легче удерживать щит, чем бросить? Потому что хочет жить и видит, что ничего не получается? Потому что боится боли и сознает, что она неизбежна? Потому что последняя надежда не оправдалась, а у него уже нет сил меня выгнать? Он слишком много думает. Это, конечно, хороший способ не поддаться панике, но так вот и сходят с ума.

Я знаю, что сейчас не время для нежностей, но я всё равно перекатываюсь на него, осторожно, чтоб не задеть кровоточащую Метку. Я хочу, чтоб он был как можно ближе и не мог отстраниться.

— Как она снимается? — спрашиваю я его, пристально глядя в глаза.

Он всё дальше, и дальше, и дальше. Как же это страшно! Но он в полном сознании и отвечает совершенно осмысленно:

— Шапочка?

Вроде бы, снимать уже нечего. Но я не сразу понимаю, про что он, и пугаюсь, что начался бред. Я уже забыла, на чём мы прервали разговор.

— Нет. Твоя окклюменция.

Кажется, Северус улыбается — едва заметно, только углами губ, но это впервые походит на человеческую улыбку. Он закрывает глаза, и мне становится стократ страшнее, потому что я теряю контакт и не знаю, что происходит. Он открывает глаза, и я, наконец, вижу его полностью. Я вижу. Нет, я прозреваю. И это... это... Это должно быть только между нами. Да словами и не объяснишь! Он становится одновременно юнее и старше. Сильнее и уязвимее. Как будто все эти бесконечные лабиринты и бездны соединяются, как главы книги, в нечто единое.

Я не хочу спрашивать, страшно ему или не страшно, больно ему или не больно. Я просто обнимаю его руками и ногами, я прижимаю его к себе, и довольно уже того, что он соглашается опустить голову на моё плечо. Хотя бы на пару мгновений, за которые он произносит:

— Я люблю тебя, маленькая. Я так люблю тебя.

И мы ждём.

И Метка исчезает. Совсем.

* * *

Недели через две мне всё-таки удаётся его поймать. Я иду домой знакомой дорогой и размышляю над новой статьёй про магэкологию. Теперь я точно знаю, куда аппарировать, и могу сократить путь, но мне хочется посмотреть на реку и прогуляться по улице Прядильщиков.

В Министерстве Магии, конечно, отыщутся недовольные. Как бы лояльно ни был настроен наш новый, всеми любимый министр Бруствер, по закону средства магического мира тратятся на облагораживание исключительно тех мест, где живут волшебники. А здесь разве не живут?! А мы кто? Даже если меня сочтут недостаточно волшебной, против Северуса Снейпа никто ничего не скажет. Кто же тогда волшебник?

И пусть не надеются, что я так просто отстану! После того, как Северус дал добро на публикацию избранных глав из его воспоминаний, мистер Поллард полчаса целовал мне руки, обещал назначить заместителем и отвёл пожизненную колонку, в которой я могу писать, что хочу. Так что держитесь все, кто не уважает домовиков, чистоту окружающей среды и героев магического мира! Пребывая в радужных грёзах, я почти дохожу до нужного поворота, но тут внезапно замечаю моё неуловимое привидение и сворачиваю на соседнюю улицу. Я опять была слишком погружена в свои мысли и не успела толком его рассмотреть, но я точно узнала свой полосатый шарф.

Эта вездесущая тень, конечно, выучила тут все подворотни и закоулки, но мостовая уже просохла, и на мне удобные ботинки, и я, не отставая, бегу за ним полквартала. Я могла бы и магию применить, но не хочу совсем его напугать. Да в этом и нет нужды. Под очередным заколоченным окном я, наконец, хватаю его за плечи и прижимаю к стене. Чтоб не вздумал снова исчезнуть.

Он дышит тяжело, и отводит глаза, и мгновенно напрягается под моими руками одновременно для драки и для побега. И молчит. Но я узнаю его сразу. Я осматриваюсь по сторонам — улица выглядит заброшенной и пустынной, и фабричная труба высится чуть справа от нас, за одинаковыми кирпичными домами с облупленными стенами.

— Привет. Ты живёшь где-то здесь, так? — говорю я призраку. — Что же ты меня обманул?

Он отчаянно вырывается, сопя простуженным с зимы носом и не говоря ни слова. Но я умею держать крепко, и в конце концов он сдаётся. Слабенький, даже для своих лет, он задохнулся и уже дрожит от предпринятых усилий. Приваливается спиной к крошащейся штукатурке, раскрасневшийся и потный, всё в той же безразмерной куртке, слишком лёгкой для зимы и слишком жаркой для погожего весеннего дня.

— Очень мне надо, чтоб вы жаловались моим родителям!

На деле он и не собирался сдаваться, он пытается пихнуть меня головой в живот и опять развоплотиться, но я как раз ждала чего-нибудь в этом роде, поэтому успеваю увернуться.

— Я и не думала жаловаться. Я собиралась позвать тебя в гости, — объясняю я ему. — Может, перестанешь бодаться?

Он выворачивается из моих рук и отходит на два шага, но не убегает совсем.

— Что вы ко мне пристали? — спрашивает он, сощурив глаза. — Что вам нужно?

— Мне нужно обмерить твою голову. Чтобы связать шапку к шарфу, — говорю я очень серьёзно. — И ещё у меня печенья всегда получается больше, чем надо. Придётся тебе его доедать.

На самом деле я никогда не пекла печенье. Надо будет срочно восполнить этот пробел. Спрошу рецепт у миссис Уизли. Пока я размышляю, призрак, понемногу начинающий напоминать мальчика, смотрит на меня, как... как на призрака! С изумлением, переходящим в страх. Но его глаза уже распахнуты во всю ширь, и я знаю, что он придёт.

— Словом, заглядывай, как надумаешь. Меня зовут Гермиона — запомнишь? — говорю я, решив, что надо дать ему время оправиться.

Он хмурится, кивает, разворачивается без прощания и направляется прочь. Ладно. Хоть так. До чего же с ним трудно! Я тоже разворачиваюсь и иду своей дорогой. Не мешало бы поглядеть, где он живёт, но, конечно же, не сейчас...

Я замираю, оборачиваюсь и снова бегу за ним. Я уже готова поверить, что он всё-таки растворился в воздухе. Но он не растворился, и за углом я опять ловлю его за рукав. Он вздрагивает, но уже слабее, чем в первый раз.

— Ты даже не спросил адрес! — говорю я, задыхаясь от бега. — Так как же ты пробираешься на чердак?

Его лицо одновременно выражает испуг и вызов, он не отбивается, но и не сдаётся.

— Вытащил гвозди из двух досок — всего и дел-то! Чтоб уходить из дома, когда хочу, — отвечает он со смесью злости и гордости.

Теперь он уже почти настоящий, он убирает от глаз прилипшие ко лбу волосы и усмехается моему недоумению.

— У наших домов задняя стена общая, — объясняет он мне, как пришельцу из космоса. — Я у вас только раз был — думал, там давно никто не живёт... Жалуйтесь, если хотите! Отец меня за это уже порол, — он безразлично поводит плечом и прибавляет с неподдельной грустью: — И доски шурупами завинтил, скотина.

Я вздрагиваю и прикусываю губу, чтоб не разрыдаться — его окончательное воплощение происходит чересчур резко. Хочется то ли обнять его, то ли погладить по голове, но я догадываюсь, что сейчас он этого не позволит. Я так потрясена, что не сразу соображаю, про что речь, когда он после паузы спрашивает почти шепотом:

— Если я приду... Вы скажете, почему у вас листья шевелятся? Там, на дереве.

На каком дереве? Тут на много кварталов вокруг нет никаких деревьев... А! И я ощущаю повторный шок. О Мерлин! Хорошо, что он не видел в нашем доме никакой другой магии. Надо будет обязательно выяснить, волшебник он или нет. Потом. И, если нет, сочинить разумное объяснение. Только очень разумное — он слишком смышленый и недоверчивый.

— А ты придёшь? — уточняю я, поправляя на нём замызганный шарф, абсолютно лишний в такую жару.

Он, наконец, кивает.

— Тогда и расскажу, — улыбаюсь я и на этот раз хочу по-человечески с ним проститься, но понимаю, что для этого чего-то не хватает.

— Так как тебя зовут? — спрашиваю я напоследок, и совершенно нейтральный вопрос заставляет его неожиданно отдёрнуться.

Я вспоминаю, что он и в прошлый раз мне не ответил. Странный всё-таки мальчик. Странный и очень похожий на привидение. Особенно сейчас, когда он отступает всё глубже в тень стены и словно развоплощается на глазах. Бледное личико, тёмные нестриженые волосы, сумрачный без улыбки взгляд и немного режущие глаз угловатые, но при этом стремительные движения. Просто ходячая загадка, а не ребёнок!

— Это что, такая страшная тайна? — говорю я ему так, будто не происходит ничего особенного. — Ну не говори, если не хочешь!

Лицо приведения искажается неподдельным страданием, и я вижу, что ему проще исчезнуть, чем ответить.

— Принц, — роняет он, как камушек в консервную банку, и третьего шока мне, видно, не пережить.

Меня против воли опять накрывает ощущение полной нереальности происходящего. Я не могу понять — это совпадение, или шутка, или они действительно родственники?! У меня даже мелькает безумная мысль: может, это ребёнок Северуса, и тот ничего не говорил мне по понятным или непонятным причинам? Такое кажется невозможным. А что тогда возможно?..

У меня настолько оторопелый вид, что я, наверное, пугаю ни в чём не повинного мальчишку. Пока он не бросился наутёк и не исчез опять, я поскорее хватаю его за руки и вытаскиваю на свет. На свету наваждение пропадает, и становится видно, что глаза у него не чёрные, а тёмно-серые. И волосы чуть светлее. И он совсем не напуган. Он только понимающе вздыхает и говорит через силу:

— Знаю, что не похож. Это мать постаралась. В том доме до вас жила какая-то полоумная. Она всё время твердила, что родом из принцев. Так матери понравилось, она и назвала... Но меня даже в школе зовут только по фамилии. Так что и вы зовите — я привык.

Он произносит совершенно незнакомую мне фамилию, и я окончательно прихожу в себя. Ничего не скажешь — бедный ребёнок. Представляю, каково ему в местной школе! И каково будет в Хогвартсе — думаю я, наблюдая, как он на нервной почве обрушивает водосток с крыши на той стороне улицы. Вздрагивает и снова переводит взгляд на меня, сделав вид, что он тут ни при чём. Ладно, до встречи, маленький принц.

— До встречи, Принц, — говорю я, помахав ему на прощание.

Он не отвечает мне. И не машет. Ничего, научится. Время ещё есть.

Знакомым уже проулком я быстро выбираюсь с этой улицы на соседнюю и направляюсь к дому номер девять по улице Прядильщиков города Кокворта. Я иду туда и думаю, как здорово, что пришла весна! И что войны больше нет. И что наша книга не сожжена. И что есть этот город, и эта улица, и этот дом, и славный мальчишка по соседству. Что у меня есть он. Мой Северус. А значит — всё поправимо и всё будет хорошо.

Конец