Регулус Блэк и Орден Феникса (джен)

Больно.

Мерлин великий, больно-то как. Даже думать больно, извилины в голове словно отбитые.

Погодите-ка... больно?!

Это я, что же, значит, жив?

Глаза открывать было тоже больно. Но я все равно открыл.

Серое все какое-то. На темноту ни намека, на свет тоже. Сумерки.

Я провел ладонью по тому, на чем я лежал. Теплое. Сухое. Чуть хрустящее. Больше всего похоже на чистую накрахмаленную простыню.

На этом месте я окончательно перестал что-то понимать.

То есть, последнее, что я запомнил — голова звенит, как колокол; вода, холодная, и руки. Такие же холодные. Только вода черная, а руки белые.

Если попробовать мыслить логически, то камень, песок, даже металл еще могли подо мной оказаться. Но вот чистая простыня...

Вариантов было, в общем, немного.

Или я все-таки так странно умер. По некотором размышлении — отметается. Насколько мне известно, у мертвых голова не раскалывается.

Или я умер и стал призраком. Но тогда бы я тем более не чувствовал никакой простыни. Я интереса ради попробовал коснуться чего-нибудь материального, хотя бы одеяла, чтобы посмотреть, пройдет ли моя рука сквозь него. Нет, судя по тому, насколько больно шевелиться, призраки тоже отметаются.

Вариант третий — меня кто-то вытащил. Вариант маловероятный. Или малоприятный, с учетом того, что дорогу в эту драклову пещеру кроме меня знали один человек и один домовик. Домовику я, кажется, ничего не приказывал, а человек... если у него возникли какие-то причины меня вытащить после того, что я сделал, мне нужно срочно запоминать мое нынешнее состояние как очень светлое, радостное и безболезненное. И молиться, чтобы меня разобрали на много маленьких Регулусов сравнительно быстро.

Впрочем, конечно, возможен еще четвертый вариант. Что я вообще никуда не ходил, и все, что было в пещере, мне приснилось.

Самый тошнотворный, если честно, вариант.

Потому что если верен именно он, то сейчас мне нужно встать, позвать этого чертова домовика и все-таки отправиться за проклятым медальоном.

Хотя позвать Кричера — в любом случае хорошая мысль. Для раскалывающейся головы — просто замечательная.

Жаль, неосуществимая.

То есть, я попытался — и понял, что даже хрипеть толком не могу. Не знаю, что и когда я успел сделать с горлом...

...хотя это, конечно, возвращает меня к варианту третьему. К худшему двух третьих вариантов.

Но, Мерлин и Салазар, если меня вытащил он сам — отглаженная простыня чудовищно нелогична. Отглаженные до хруста простыни — это, скорее, к Кричеру...

— Хозяин очнулся! — заскрипело вдруг у меня где-то с изнанки черепа. — Молодой хозяин очнулся!

Похоже, я оказался в каком-то странном мире, где что думаешь, то и сбывается. Например, присутствие этого... старого замшелого пенька. Никогда еще не был так рад домовику.

— Молодой хозяин чего-нибудь хочет? — продолжало скрипеть над моей головой.

Я попытался сказать, что очень хочу знать, где нахожусь и что со мной было, но не получилось.

— Если ты так хочешь принести пользу, принеси ее в виде бульона, — донесся до меня второй голос.

От которого я бы, пожалуй, подпрыгнул до потолка. Если бы силы были.

— Пусть хозяин сам скажет! — возразило существо, которого я опознал как Кричера.

— Да не может ничего сказать твой хозяин, — второй издал короткий смешок. — Горло сорвал, дурак несчастный. Вот уж не ожидал, что мой братец полезет куда-то, где можно такое с собой сотворить.

Кричер еще что-то пытался бормотать, но оборвали его почти так же резко, как это делала матушка:

— Марш за бульоном, старая коряга. И за всем остальным, про что ты мне уши прожужжал, пока твой обожаемый молодой хозяин валялся без сознания.

Кричер, что удивительно, заткнулся и аппарировал.

А потом у меня в ногах что-то захрустело и в серых сумерках возникло лицо. Небритое, мрачное, хмурое, и, несомненно, принадлежащее моему глубоконеуважаемому старшему брату.

— Знаешь, Рег, — скривил губы он. — У меня только один вопрос: какого черта?

Не самое удачное начало для задушевного разговора с братом, с которым не общался несколько лет, но больше ничего в голову не пришло. Честно говоря, ни за что бы не подумал, что мне вообще когда-нибудь еще доведется с ним разговаривать. Я ведь тогда не просто сбежал из дома — я твердо решил, что они мне больше не семья, и я не имею с ними ничего общего.

Поэтому, когда солнечным воскресным утром у меня в спальне ни с того ни с сего объявился совершенно невменяемый Кричер, первым моим желанием было выкинуть его в окно, или хотя бы швырнуть в него подушкой, и спать дальше. Проблемы этой семейки меня больше не касались.

Но домовик продолжал причитать, и я против воли начал вслушиваться в то, что он нес. По всему выходило, что Регулус крупно влип, да еще и так, что родителям об этом говорить нельзя.

Размышляя, с каких это пор у братца появились секреты от родителей, я наспех собрался и, ухватив Кричера за дрожащую лапку, аппарировал вместе с ним в ненавистный дом на площади Гриммо.

В первые пару секунд я едва узнал Регулуса. Конечно, за те несколько лет, что мы не виделись, он здорово повзрослел, но не это пугало больше всего. Мой братец выглядел так, словно провел все это время в Азкабане: восковая бледность, синяки под глазами и губы, искусанные в кровь.

Пока я бестолково топтался у его постели, не решаясь даже проверить пульс, рядом бился головой об стену и завывал Кричер. Я отправил его вместе с Регом ко мне домой и аппарировал следом.

Здесь у меня было больше времени на обдумывание ситуации. Дома в комнату могла зайти мать, и тогда я не знаю из-за чего бы она орала громче: из-за состояния Регулуса или моего присутствия.

Большинство внешних повреждений я смог убрать даже со своим минимальным знанием колдомедицины, но совершенно не представлял, что произошло с Регулусом и почему не помогал даже Эннервейт.

Просить помощи у наших я не решился, поэтому просто дежурил весь день и всю ночь, стараясь не пропустить момент, когда Рег очнется.

Можно было бы пойти спать, но меня раздирали на части любопытство и тревога. И где-то на краю здравого смысла металась назойливая мысль: а что если он умрет? Я вслушивался в неровное, слабое дыхание Регулуса, боясь, что каждый вдох может оказаться последним, и гнал от себя эту мысль. Строил предположения, думал, как поступить дальше и изо всех сил боролся со сном.

К утру я так извелся от тревоги и неизвестности, что к моменту, когда Регулус пришел в себя, у меня остался к нему только один вопрос: какого черта?

«Какого черта».

Узнаю Сириуса. Из всех возможных вопросов он задал именно этот. И ведь действительно… категорически стоит ответить ему, какого черта. И каких размеров неприятности свалились ему на голову вместе со мной. Это будет, по крайней мере, честно.

А если он после этого решит вышвырнуть меня на улицу… я ведь и так собирался умирать, верно?

Делаю рукой жест — как берут перо, как пишут. Надеюсь, что он поймет. Еще надеюсь, что писать будет не так больно, как говорить.

По приказу Сириуса Кричер приволок какой-то огрызок бумаги и ту штуковину, которой пишут магглы. Которая может изуродовать любой почерк, от каллиграфического отцовского и до матушкиного, да простит она меня, почти нечитаемого. В руках эта штука почти так же удобна, как чужая палочка. Причем принадлежавшая кому-то вроде Джеймса Поттера.

Помимо собственного желания, первым делом я вывел на бумаге полупечатными буквами:

«Ты издеваешься, Сириус?»

Тот недоуменно захлопал глазами. Картина почти смешная, были бы силы смеяться.

Я указал ему взглядом на маггловскую... ручку, кажется, так они это называют? Или рукоятку? Или магглы свои штуковины тоже именуют перьями? Впервые в жизни я пожалел, что не ходил на уроки маггловедения.

«Эта штука неудобная, — написал я. — Дай перо».

Подумал и добавил:

«Пожалуйста».

— А, шаровары Салазара! — всплеснул руками Сириус. — Извини. Совсем забыл, что ты сроду не держал в руках маггловской ручки. Кстати, они классные, если привыкнуть... и, по правде говоря, у меня других, кажется, нет, — добавил он с необычно смущенным видом. — Кричер, эй, Кричер! Будь так добр, добудь нам перо откуда-нибудь, где его не хватятся.

«Из нашего дома», — с трудом нацарапал я, но Кричер уже аппарировал.

И приволок мне, разумеется, мое собственное перо из моей собственной комнаты.

— Хозяин Регулус, простите Кричера, Кричер не подумал... — запричитал он, протягивая мне перо и свиток чистой бумаги.

— Заткнись, — отмахнулся от него Сириус. — Ну как, этим удобно, Рег?

Я кивнул. Этим было гораздо лучше.

— Ну а теперь, дорогой братец, — Сириус передвинул табуретку поближе, чтобы не нагибаться к пергаменту, — рассказывай, во что ты вляпался. Можно без подробностей.

Я криво усмехнулся. Разумеется, без подробностей. Вряд ли они тебя касаются, дорогой брат, даже если предположить, что мне хватит сил их записать.

«Ты знаешь, что я был ?..» — дальше нарисовать значком проще и быстрее, чем писать слово.

— Уверен не был, но догадывался, — кивнул он. — А почему в прошедшем времени? Сам попросил отставки, или выперли за бесполезностью?

Косой крест на бумаге. И второй. Так проще, чем качать головой — не плывут перед глазами черно-зеленые круги.

После — одно слово. Нет, два.

«Хуже, Сириус».

— И-и-и? — брат вскинул бровь. — Что ты натворил, Рег?

Я собрался с мыслями. Интересно, как написать о том, что я сделал, коротко, ясно, и не вызывая лишних вопросов?

«Надеюсь, что навредил Темному Лорду достаточно сильно, чтобы вы смогли его уничтожить».

Все. Это самая короткая фраза из возможных, но она все равно слишком длинная. Все, на что меня сейчас хватает — вывести полторы строчки. А дальше в голове и перед глазами что-то вспыхивает. Черное-зеленое-белое, с бешеной скоростью, и больно, Мерлин, как же оно...

— Эй, Рег... что с тобой? Рег?!

Я бормочу диагностическую формулу, сбиваюсь, начинаю снова. Палочка в руках дрожит, но заклинание все же показывает банальный обморок. Пытаюсь успокоиться, но вопли Кричера, в очередной раз решившего себя наказать, не очень этому способствуют. Я беру его за шкирку и ставлю перед собой.

— Все в порядке с твоим хозяином. Устал.

Домовик немедленно преображается, как будто моя матушка подарила ему новое дырявое полотенце.

— Рассказывай подробно, четко и самого начала. Что произошло с твоим хозяином?

Терпеть не могу приказывать домовым эльфам, вечно путаюсь в формулировках, но у меня нет желания выслушивать причитания Кричера — мне нужна информация.

Всхлипывая и вытирая кулачком слезы, домовик начинает рассказывать с того момента, когда мой безмозглый брат принял метку.

Я сижу на ковре, внимательно смотрю на сморщенную уродливую мордочку и слушаю: про медальон, пещеру, ядовитое зелье и озеро, полное инферналов. Про то, как мой брат отправился туда, чтобы исправить то, что натворил его хозяин.

У Кричера не получается говорить коротко и по делу. К концу своего жуткого рассказа он рыдает в голос и бьется головой о прикроватную тумбочку. Я встряхиваю его и требую закончить рассказ.

— Кричер послушный эльф, он сделал все как велел хозяин Регулус. Но потом Кричер услышал, как хозяин зовет его, и вернулся в пещеру. Эти твари… они уже почти утащили хозяина, но Кричер успел схватить его за руку. Он принес хозяина домой и позвал на помощь.

Я сижу на полу, зажмурившись, и пытаюсь вытряхнуть из головы страшные образы, оставив только необходимую информацию. Рядом на полу бьется в истерике домовик. Открываю глаза и встречаю пристальный взгляд Регулуса. Интересно, как давно он очнулся и сколько успел услышать?

Рег, понятное дело, молчит. Мне тоже нечего ему сказать.

— Кричер, — зову я, и дрожащий эльф поворачивается, даже не пытаясь встать. — Где этот чертов медальон?

Эльф хватается лапкой за шею, мотает головой и смотрит на Регулуса полными слез глазами. Тот еле заметно кивает. Кричер в очередной раз всхлипывает и протягивает мне увесистый золотой медальон с каменьями. Я беру его двумя пальцами и прячу в нижний ящик комода. Никто в жизни не догадается, что кусок души Волдеморта лежит у меня среди грязной одежды, завернутый в дырявый носок.

— Слушай меня внимательно, — я стараюсь говорить спокойно и уверенно, но голос самую малость дрожит. — Ты сейчас успокоишься, приведешь себя в порядок и вернешься домой. Не говори хозяйке, где ты был и где сейчас Регулус. Это очень важно для него.

Кричер судорожно вздыхает, поправляет на себе замызганную наволочку и аппарирует. А я почти с такой же скоростью убегаю на кухню.

Мне не о чем говорить с Регом, пока не пойму, что думаю и чувствую по поводу услышанного. Сижу на кухне, глотаю огневиски как воду и прикидываю что к чему. Мешать такие мысли с алкоголем — плохая идея, но, черт побери, это уже за гранью.

В школе о таком, конечно, не рассказывали. Считали, что если не говорить, никто и не узнает. Но мы с братом знали, нас этому учили: есть области, в которые соваться нельзя. И это не такое «нельзя», которое так и тянет нарушить.

Смерть нельзя обмануть, а Волдеморт как раз это и пытался сделать. Что теперь будет, и кому достанется — не предскажет никто.

Я укладываюсь спать на жестком кухонном диванчике, потому что не хочу разговаривать с Регулусом, а это неизбежно, учитывая, что он занял единственную в доме спальню.

Закрываю глаза, и под веками тут же всплывают картинки из недавнего разговора: бледные, с трупными пятнами, руки, лица с пустыми глазницами и сгнившей кожей. За тонкой стенкой кричит Рег.

Я прихватываю плед и бегу в спальню. Бужу Регулуса, спихиваю его с середины кровати и укладываюсь рядом.

— Ты что?

Это его первые слова за все время пребывания здесь.

— Когда у тебя под кроватью прятались чудовища и ты приходил в мою комнату, я так не возмущался. Буду спать здесь, чтобы ты не орал по ночам.

Не говорить же ему, что мне самому до чертиков страшно.

Если честно, последний раз я так радовался присутствию Сириуса, когда мне было лет шесть и мне снились кошмары. Родителям бы в голову не пришло, что от чудовищ под кроватью здорово помогает залезть под одеяло вдвоем. А если еще на всякий случай прихватить отцовскую палочку — с твердым намерением хоть искрами да угостить ту пакость, которая посмела пугать братика…

…Ох и влетело тогда Сириусу. И за палочку, и за то, что одеяло он все-таки подпалил, и за то, что посмел заявить матери, что если ей на меня плевать, то ему, Сириусу — не плевать.

Как же хорошо и просто все было в шесть лет.

Впрочем, по сравнению с тем, что творилось вокруг меня в последние несколько недель, сейчас тоже… гораздо лучше, чем могло бы. Хотя мне и в бреду привидеться не могло, что я буду так радоваться тому, что Сириус — небритый, непричесанный, в не слишком-то чистой одежде, развалившийся на полкровати, чересчур громко храпящий и впридачу прямо-таки пропахший огневиски — спит у меня под боком. Когда тебе храпят в ухо, можно быть совершенно уверенным, что ты не один и в ближайшее время один можешь остаться, только если собственноручно чем-нибудь придушишь этого храпуна. По счастью, придушить Сириуса мне бы и в лучшие времена сноровки не хватило, причем ни руками, ни заклинанием.

Ему бы и в голову, пожалуй, не пришло, что сейчас, просто лежа рядом, он для меня делает больше, чем… ну да, больше, чем уже сделал, перетащив сюда, спрятав от матери и выходив до хотя бы сознательного состояния. Пока он здесь, я могу быть уверен, что кошмары, которые я видел в пещере — дурное наваждение, действие зелья, что угодно, но ни в коем случае не правда.

Если бы я мог доверять Северусу Снейпу, было бы интересно показать ему это зелье. Без шуток, если кто и способен разобраться в том, что это такое — то он. Жаль, что Северус, в отличие от меня, не имел причин изменить свое мнение о Темном Лорде. Отдельно жаль, что доверять Северусу нельзя было и без всяких лордов.

Я читал когда-то о зеркале, показывавшем самые заветные желания. Это зелье заставляло видеть самые отвратительные кошмары, не иначе. Почти не сомневаюсь, что каждому, кто осмелился бы попробовать — его собственные. Матушка бы наверняка увидела, как я привожу в дом магглу и объявляю, что это моя невеста. Кузина Белла — что обожаемый Лорд сказал ей «Убирайся вон!» Я… удивляюсь, как у меня хватило сил допить эту мерзость, хватило сил смотреть, как от меня отказывается вся семья; как мама смотрит надменно и презрительно, и говорит, что я ей не сын; как кузина Белла приглашает меня присоединиться к ее развлечениям, и я не решаюсь отказаться, а потом, вернувшись домой, запираюсь в ванной, и меня выворачивает наизнанку, а потом я мучительно пытаюсь отмыться от всей этой дряни и останавливаюсь, только обнаружив, что ободрал себе руки до крови; как Лорд смеется, называет меня глупым мальчишкой, который не способен справиться с простейшим поручением; как мы сталкиваемся в бою с этими, из Ордена Феникса, и я понимаю, что мой противник — Сириус…

— Рег, твою мать… — раздается у меня над ухом сердитое ворчание. — Ты все время будешь так орать? Что тебя, подкроватный шуршунчик за пятку укусил?

Подкроватный шуршунчик — это как раз тот самый кошмар моего детства. Дурацкая сказочка гостившего у нас в то время Барти Крауча про зверушку, которая живет под кроватью, и, если ее не кормить, вылезает и отгрызает детям пятки. Смеялась, узнав, что я боюсь шуршунчика, вся семья. Не к чести Сириуса — включая его.

— Нет, — отвечаю я. — Прости.

Мне на мгновение становится стыдно. В самом деле, я вообще не должен был оказаться у Сириуса, а тут — позволяю ему за мной ухаживать, да еще и спать не даю…

Усилием воли гоню эти мысли прочь. Не хотел бы — не возился бы. Послал к драклам Кричера и занимался своими делами. Все, что делает мой братец, он делает по своему собственному желанию, я ничем ему не обязан…

— Плохие сны, да? — спрашивает Сириус. — Может, тебе умиротворяющий бальзам состряпать? Не обещаю высочайшего качества, правда…

— Никаких зелий! — выкашливаю я.

— Ясно, — кивает он. — Да, мог бы догадаться… А может, шоколадку?

Я смотрю на него, как на вконец чокнувшегося. Он, похоже, это замечает. И даже снисходит до объясне… да нет. Просто объясняет:

— Мой друг, Лунатик… я имею в виду, Ремус Люпин, говорит, что шоколад замечательно восстанавливает силы, если устал, напугался… ну, и так далее. Так ты будешь шоколадку? Или… да, семнадцать тебе уже есть… как совершеннолетний предпочтешь огневиски?

В конце концов я решаю, что лишним не будет ни то, ни другое. Мы сидим на кровати и молча цедим огневиски. Рег морщится, но пьет, а я методично отгрызаю лапки шоколадным лягушкам и разглядываю его. У меня много вопросов к моему братцу, но все они неприятные, а потому могут подождать до утра.

— Поверить не могу, что мы с тобой пьем вместе, — говорю я, когда бутылка опустела.

— А я на это и не надеялся, — отвечает Рег, засыпая.

Утром мне закономерно плохо. Ползу в душ, а оттуда на кухню. Холодная вода приводит в чувство настолько, что я даже в состоянии приготовить завтрак. Не очень верю в успех, но сдаваться не собираюсь.

Регулус выползает на кухню, привлеченный запахом гари. Он бледный до невозможности, с легким оттенком благородной слизеринской зелени, и моя футболка болтается на нем, как на вешалке. Он всегда был мелким, мой братец.

Я расчищаю на столе немного места и ставлю перед ним тарелку с тостами. Они ничего, если срезать подгорелые кусочки. Кофе так и вообще отличный получился.

Регулус падает на диван, тяжело дыша. Скорее всего, путешествие на кухню едва не стоило ему нового обморока, но он держится молодцом. Это вызывает невольное уважение, хотя за все, что он натворил, брат заслужил хорошей трепки. Как его вообще угораздило связаться с Пожирателями?

Глядя на то, как Регулус мужественно жует мою стряпню, я передумываю с ним ругаться. В конце концов, есть проблемы и посерьезнее. Например, кусок волдемортовой души (странно, что у него вообще есть душа), валяющийся у меня в комоде. Его надо как-то уничтожить. Да и о безопасности Регулуса стоит подумать. Вряд ли после такой выходки он сможет спокойно разгуливать по Косому переулку. Поэтому я просто спрашиваю: — Что ты собираешься делать?

— Для начала поищу способ, как уничтожить хоркрукс.

Я киваю. Честно говоря, в ответе я и не сомневался.

После завтрака, который для меня состоял только из антипохмельного зелья, Рег засыпает тут же на диванчике, а я прихватываю в прихожей куртку и аппарирую на крыльцо дома Поттеров.

Собственно, рассказать все Джеймсу я должен хотя бы потому, что он и так допытается. Ну и потом, в одиночку думать я свихнусь. Никогда этого особо не умел.

Прежде чем постучать, я оглядываюсь вокруг: неухоженный, но красивый сад, маленький домик. Порой не верится, что в этой семейной идиллии нашлось место для меня. Но так оно и есть — я могу приходить сюда без предупреждения в любое время, чем сейчас бессовестно воспользуюсь.

Дверь мне открывает Лили.

— Бродяга, что случилось?

Она знает, что без веской причины я к ним не вламываюсь.

— Все в порядке, есть кое-какая информация.

Лили оставляет нас с Джеймсом на кухне и уходит. Если что, он ей все потом расскажет.

Я открываю бутылку сливочного пива, устраиваюсь поудобнее и принимаюсь рассказывать про Регулуса, которого вчера притащил к себе домой в бессознательном состоянии, и про его подвиги. Пришлось немного объяснить про хоркруксы, и хорошо, что Джеймс в курсе про нравы моей чокнутой семейки. Не так страшно признаваться ему, что я знаю такие вещи.

В конце моего рассказа он сидит с немного офигевшим видом, молчит и крутит в руках пробку от сливочного пива. Наверное, вчера я выглядел примерно так же.

— Гадость какая, — наконец выдает он.

— Ага.

— Нужно рассказать Дамблдору. Он-то, наверное, лучше нас в таком разбирается

Не уверен, что Дамблдор великий знаток темной магии, но соглашаюсь.

— В любом случае, это решать Регу. Не могу же я притащить его к директору за шкирку. Нет, я, конечно, могу, но вряд ли он оценит.

Джеймс смеется.

Я возвращаюсь домой, и слышу, как Регулус на кухне с кем-то шепчется. Судя по голосу, с Кричером.

В кухне прибрано, и если это сделал домовик по приказу Регулуса, я уши оторву обоим. Черт побери, это моя кухня и мой бардак, и он меня более чем устраивает!

— Как дела дома? — непринужденно интересуюсь я.

— Мать волнуется. Кричеру пришлось три раза себя наказать, потому что он не может ей рассказывать. Конфликт интересов, — объясняет Регулус.

Я оглядываю изрядно потрепанного Кричера и опускаюсь перед ним на корточки.

— Нет, дружок, так не пойдет, — говорю я, залечивая обожженные пальцы и вывихнутый нос.

Не люблю домовиков, глупые тварюшки способны только пресмыкаться перед своими хозяевами. Но еще больше я не люблю, когда им приходится себя наказывать. Никто не должен страдать, даже по собственной воле.

— Скажи хозяйке, что хозяин Регулус выполняет секретное поручение. И об этом никто не должен знать.

— Пусть она сама выкручивается, — добавляет Рег.

Это здорово похоже на то, как мы в детстве врали матери, чтобы скрыть очередную нашу проделку. Как давно это было.

От этих воспоминаний вдруг становится тоскливо. Когда-то ведь мы нормально ладили. Если бы я не разругался со всеми, то мог повлиять на решение Регулуса стать Пожирателем смерти? Ладно, сделанного не воротишь, и если я ничего не могу исправить, могу хотя бы попытаться понять.

— Объясни мне, зачем ты стал Пожирателем? И что изменилось потом?

— Мне правда это нужно. Очень, — добавляю я, видя его недоумевающий взгляд.

Я тебя тоже очень люблю, дорогой брат. Спрашивать подобные вещи просто так, в лоб, средь бела дня и грязной кухоньки…

— Но зачем? — срывается у меня вопрос прежде, чем я успеваю толком подумать.

— Я хочу понять, — выдавливает Сириус почти извиняющимся голосом, не уточняя, что именно понять.

Еще бы я знал, как ответить тебе.

Сажусь прямо, как в школе (Мерлин великий, я закончил ее так недавно?)

— Знаешь, — я наконец раскрываю рот, — я не знаю, как тебе ответить. Ты можешь думать, что хочешь. Вариантов ответа много. Я мог хотеть власти, господства чистокровных над магглами, влиятельных друзей, знаний, которые больше нигде нельзя найти…

Где-то в середине моей речи Сириус сжимает лежащие на коленях кулаки и подается вперед. Я невольно отшатываюсь.

— Извини, — бормочет он, заметив мое движение. — Рег, понимаешь, я не хочу думать, что хочу. Я хочу правды. Я хочу понять, как такой умный парень, как ты…

Я не могу сдержаться и громко фыркаю. Кажется, умным парнем Сириус меня назвал впервые за последние почти десять лет. Впрочем, он на мой смех только кривится и продолжает:

— …что такой умный парень, как ты, нашел в этой компании неуравновешенных психов. Ну ладно тот же Мальсибер или Снейп, они еще в школе себя показали. Но ты-то? Ты же всегда был мамочкиным сынком…

Зря я полагал, что после всего, что произошло за эти сутки, у Сириуса уже не получится обидеть меня. Лучше бы он мне пощечину отвесил.

— Знаешь, Сириус Орион Блэк, — я намеренно выбираю самую ненавидимую братцем форму имени, — то, что я люблю мать, еще не делает меня ни слабаком, ни идиотом. Да, я восхищался Темным Лордом, как одним из величайших волшебников наших дней. Мне хотелось учиться у него, освоить действительно мощную магию…

Выражение на лице Сириуса совершенно однозначное. «Мой брат — идиот».

— … хотелось понять, как он достиг таких высот, — спокойно договариваю я.

«Неизлечимый и безнадежный» — читается в глазах брата.

— Но, понимаешь ли, — я сцепляю пальцы в замок, — за пару лет до меня дошло, что грязной работой и своим мнением о магглах Темный Лорд делится легко и охотно. А вот все остальное приходится собирать по крупинкам — и каждый раз не знать при этом, достанется тебе награда за внимательность или кара за излишнюю назойливость.

Сириус как-то незаметно меняется в лице. Сейчас он внешне собран и почти спокоен, но за этим спокойствием прячется что-то еще.

— А ты и правда умнее, чем я думал, — выдает он, как нечто совершенно само собой разумеющееся. — Черт, а я думал, что ты, как все Пожиратели, восторженный псих, да, милорд, что угодно, милорд, и все такое прочее. Извини, Рег. Кажется, я тебя и в самом деле недооценил.

Зная Сириуса… это почти как если бы мама согласилась стать крестной кого-нибудь из Уизли.

— Извинения приняты, — киваю я. — Так вот, когда я понял, что Темный Лорд возьмет от меня все, что ему потребуется, и ничего не даст взамен, я задумался, а стоит ли мне оставаться с ним… но, впрочем, тогда у меня особого выбора не было. Если бы я попытался где-нибудь скрыться, меня бы просто прикончили.

— Но в итоге ты все-таки сделал, что сделал? — Сириус поднялся с места и пару раз прошелся по комнате. — Смело, Рег. Очень смело. Как у тебя только смелости хватило?

— Очень просто, — я пожимаю плечами. — Я почти не сомневался, что умру, и точно знал, что о моей смерти будет знать только Кричер, которому я сам же и приказал молчать. В таком раскладе маме уж точно ничего бы не угрожало…

Я почти не смотрю в сторону Сириуса. Поэтому и не сразу замечаю, что он замер, как заколдованный.

— Рег… — наконец произносит брат почти дрожащим голосом, — ты хочешь сказать, что в здравом уме и трезвой памяти пошел умирать, а перед этим сделал все, чтобы никого непричастного к твоей выходке даже случайно не задело?..

Регулус молчит, отстраненно рассматривая свои руки, сложенные на коленях. А я? Я не знаю что сказать.

Это — мой младший братишка, который боялся всего на свете: подкроватных шуршунчиков, слишком низких баллов на экзамене, кузины Беллы, матушкиного гнева. И он хладнокровно спланировал свою смерть.

Интересно, а я бы так смог? Не уверен. Когда мы уходим выполнять очередные задания Ордена, всегда есть надежда, что все закончится хорошо. Что мы вернемся, что это не последний бой. А он даже не собирался звать на помощь Кричера. Не думаю, что он осознавал что делает, когда называл его имя в той пещере.

Регулус ежится под моим взглядом. Кажется, его раздражает такое пристальное внимание.

— Где ты пропадал весь день? — раздраженно спрашивает он.

— У друзей. Есть одна идея как тебе помочь.

— Ты знаешь, что я думаю по поводу ваших идей, — фыркает Рег.

— На твоем месте я бы не выпендривался.

Препираться с ним мне нравится гораздо больше, чем вести откровенные беседы.

— Джеймс считает, что Дамблдор может тебе помочь, если ты с ним поговоришь.

— А что думаешь ты?

— Что он как минимум должен знать, что происходит.

Регулус пальцем чертит узоры на пыльной столешнице.

— По правде говоря, я и сам собирался с ним встретиться. Может быть, я даже со всем Орденом познакомлюсь.

Улыбается, и совершенно зря.

— Не думаю, что тебя там ждет теплый прием.

Я представляю удивление и недоверие на лицах моих друзей. Наверняка они воспримут все как очередную мою дурацкую шутку.

Да уж, сложно представить что-то более неуместное, чем мой брат — чистокровный слизеринец до мозга костей — в компании членов Ордена Феникса. Я думаю о Лили и Ремусе. О том, что скажет Рег, когда про них узнает. Пусть только попробует хоть как-то показать свое неодобрение — сразу схлопочет по шее.

С другой стороны, не похож мой брат на высокомерного идиота, который судит людей исключительно по происхождению.

Взвесив все «за» и «против», я киваю.

— Я напишу Дамблдору.

Интересно, чем я думал, когда согласился встретиться с этими… из Ордена. И чего ждал. И чего они от меня ждут. И кто я в их глазах — глупый мальчишка, заигравшийся во взрослые игры, несчастный трус, при виде крови запросившийся к мамочке… ну, то есть, не к мамочке, но все равно. Или того хуже — предатель, которому нельзя верить, потому что предавший единожды, и так далее. Или и вовсе подсыл и шпион Темного Лорда. Может быть, я войду в комнату, и кто-нибудь особенно… нервный, вроде этого их чокнутого аврора Аластора Грюма, меня раз — и чем-нибудь по голове. И прощай, Регулус Арктурус Блэк.

Хотя Сириус говорит, что это не их методы. Что убивать и пытать меня никому в голову не придет. Умом я ему даже верю. Но менее, как выражается Сириус, стремно от этого не становится.

И надо было, пожалуй, видеть, как я собирался на эту встречу. Со стороны картинка была — обхохочешься.

Часть одежды мне принес Кричер из дома, но Сириус ее решительно забраковал.

— Ты что, прямо в этом на байке поедешь? — возмутился он, глядя, как я заклинанием пытаюсь отгладить свою лучшую мантию. — С хозяйственными чарами я был знаком только понаслышке, поэтому получалось, мягко говоря, отвратительно. — Нас в таком виде первые же маггловские копы остановят, а дезиллюминирую я, честно говоря, хреново…

— На каком байке? — я оторвался от созерцания ткани, упорно не желающей разглаживаться. — Что это вообще такое?

— Ну, на мотоцикле! — Сириус, уже одетый, мотался туда-сюда по комнате. — Это такая крутая маггловская хреновина, сам увидишь.

— А… — я почти поперхнулся, — а никак нельзя по-другому? Аппарировать там, или через камин, или на метле?

— Нельзя, — рявкнул мой брат внезапно зло. — Очень хочешь, чтобы твои дружки тебя таки нашли? Сам знаешь, церемониться они не станут.

— Они не мои дружки, — возразил я, отложив в сторону злополучную мантию. — А что ты предлагаешь?

— Ну, для начала, тебе придется влезть в джинсы, — Сириус критически оглядел меня. — Из моих не выпадешь?..

Вот так и получилось, что на встречу с Орденом Феникса я явился в драных джинсах и футболке с плеча моего старшего брата. Я, конечно, не отказал себе в удовольствии подогнать все это по размеру и убрать с футболки изображение полуодетой девицы, но и только.

И этот мотоцикл Сириуса! Дребезжащая, тарахтящая железная тварюга. На мой взгляд — отличающаяся каким-то ограниченным, но крайне злобным разумом. Мы друг друга невзлюбили почти мгновенно. За не слишком-то долгую дорогу я отбил себе все, на чем сидят и, когда братец повел меня вверх по лестнице чьего-то — я уже не вникал, чьего — дома, я слегка прихрамывал.

Сириус же бубнил мне на ухо:

— … старик Грюм тот еще перец, но если ты будешь держать руки на виду и не станешь делать резких движений, тебе ничего не грозит. Наших авроров не бойся, они славные ребята, почти такие же славные, как Джеймс, — ох, знал бы он, что я думаю о «славном парне Поттере»! — Доркас будет язвить, как обычно, но ты не смущайся, она всегда такая…

— Сириус! — прорычал я сквозь сжатые зубы. — Сделай мне одолжение — заткнись. Хорошо?

Сириус посмотрел на меня со смесью негодования и одобрения… и заткнулся. Молча мы прошагали по лестнице вверх еще два пролета, а потом я постучался в массивную темную дверь.

Это была квартира кого-то из членов Ордена, кого — мне, разумеется, не сказали. Честно говоря, я удивился уже и тому, что мне позволили сюда пройти с открытыми глазами и своими ногами. Непонятно, то ли мне действительно так легко доверились, то ли так странно проверяют, то ли в этом их Ордене все так же беспечны, как мой брат… хотя это уже вряд ли, иначе бы они и месяца не продержались.

Ну, по крайней мере, в дверях меня встретили вполне логично. Хриплым:

— Подними-ка руки, парень, да держи их на виду. И шагай сюда.

Впрочем, нацеленных на меня палочек я насчитал самое большее три, хотя людей в комнате было больше десятка. Стоя в полутемной прихожей, я с трудом мог разглядеть лица присутствующих.

— Аластор, не пугай мальчика, — заговорила невысокая, и, судя по голосу, довольно молодая женщина, стоявшая между двумя мужчинами, направившими на меня палочки. — Ты Регулус, верно? — а это уже мне. Я сглотнул комок и кивнул.

— Я Алиса, — кажется, женщина улыбнулась. — Слушай, Регулус, ради нашего общего спокойствия я могу попросить тебя отдать палочку Сириусу? А то Аластор, боюсь, за время разговора и сам изведется, и тебя задергает.

До меня с трудом доходит, что эта женщина, Алиса, — Алиса Лонгботтом. Известный аврор. Та, которой на пару с мужем как-то удалось заставить отступить самого Лорда. И Лорд до сих пор приходит в бешенство при упоминании этой фамилии.

А тот, к кому она обращается — не кто иной как Аластор Грюм. Страшный человек. Его даже кузина Белла готова признавать достойным противником, хотя до такой чести она крайне редко снисходит.

Еще до меня доходит, что палочку действительно лучше отдать. Я опускаю ее (оказывается, я все это время тоже целился в присутствующих? С ума сойти…) и протягиваю брату. Сириус с предельно серьезным видом кивает, и запихивает палочку — мою палочку! — в задний карман брюк.

Грюм громко и хрипло кашляет в кулак.

— Очень хорошо, Регулус Блэк. Очень паршиво, Сириус Блэк.

Я даже вздрагиваю — настолько в этот момент манера речи старого аврора напоминает матушкину.

— А что я-то? — возмущается Сириус.

— Вынь палочки из задницы, вот что! — рычит старик. Алиса Лонгботтом, мужчина справа от нее и еще несколько человек громко фыркают. Я с удивлением понимаю, что Сириус тоже смеется. Кажется, это здесь… обычная шутка? То есть у них на собраниях бывает так весело?

Алиса первой опускает палочку и делает шаг ко мне. У меня, наконец, получается разглядеть ее лицо. Полные щеки с ямочками, глаза со смешинкой, курносый нос, улыбка шестнадцатилетней девочки… и это — опытный аврор. Нет, положительно, они тут все чокнутые.

— Проходи, Регулус, — она улыбается еще шире. — Садись. Можно вон в то кресло, можно за стол. Чаю будешь?

— Смотря с чем, — произношу я первое, пришедшее в голову.

— С ядом, разумеется, — комментирует еще кто-то, — чем еще мы можем напоить пожаловавшего к нам слизеринца?

— Доркас, уймись, — отмахивается Алиса. — Ну что ты как Джеймс Поттер, честное слово?

— А что ты как всеобщая мамочка? — с ехидцей возражает Алисе ее собеседница.

— А как с вами еще, если вы как малые дети? — парирует та. — Рег… можно так, да? Рег, проходи уже!

Я не могу пошевелиться, не могу сделать ни шага. Меня встречают так, как не встречали ни дома, ни на факультете, даже после высших баллов на экзамене или выигранного матча. Меня. Слизеринца. Пожирателя Смерти. Врага и убийцу.

Так я и стою, пока Сириус не толкает меня в спину. Я с каким-то невнятным писком лечу вперед и почти падаю в кресло. Над моей головой снова смеются, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы сжаться в комок и закрыть голову.

Сам не понимаю, почему здесь мне даже страшнее, чем в пещере, но при этом хорошо, как никогда в жизни.

Алиса хлопочет, разливает чай, приносит откуда-то сэндвичи. Я понимаю, что страшно голоден и вгрызаюсь в один из них. Она смотрит на меня почти с умилением. Вокруг меня уже привычно хохочут.

— Еще? — спрашивает меня «страшная женщина-аврор», когда я (прямо руками! Без салфеток! Какое нарушение всех приличий!) доедаю последний сэндвич.

— Благодарю вас, этого вполне достаточно, — качаю головой я.

— Мы ждем Дамблдора, — говорит она, садясь в соседнее кресло. — А еще Поттеров и Марлин.

— Алиса! — почти укоризненно восклицает Грюм.

— Что «Алиса»… сэр? — поднимает голову женщина.

— Ну, ты еще всех присутствующих этому… змеенышу представь, — ворчит старик весьма недовольным тоном. — Откуда ты знаешь, чего от него ждать? Может, он только и ждет…

— Аластор, половина наших имен и лиц Пожирателям прекрасно известна, — отмахивается Алиса, — а вторая легко вычисляется. Кроме того, Дамблдор ему верит, и Сириус с Джеймсом за него поручились…

Ого! Я мог бы еще ждать от братца, что он замолвит за меня слово сам, хотя меня такой поворот дел и не обрадовал бы. Но что он привлечет к этому своего лучшего друга… нет, они положительно сумасшедшие. Все. Нельзя, невозможно так доверять.

Но единственный, кажется, кто со мной по этому поводу согласен — это Аластор Грюм.

— Ну что, Регулус, будешь знакомиться? — Алиса оборачивается ко мне все с той же теплой улыбкой. Меня еле хватает кивнуть.

— Аластора ты уже видел. Это Фрэнк, мой муж…

Мужчина почти на голову выше Алисы. Настоящий аврор, как с картинки: красивый, мужественный, хорошо сложенный.

— Вон та ехидина с короткой стрижкой — Доркас.

Худощавая женщина, с виду старше Алисы лет на пять. Стрижка у нее не просто короткая — почти под ноль. Удивительно красивое лицо с удивительно неправильными чертами.

— Это Прюэтты, а кто из них Гид, а кто Фаб — я и сама путаюсь.

Две совершенно одинаковых рыжих головы, два совершенно одинаковых веснушчатых носа, и даже пятна на одинаковых клетчатых рубашках тоже примерно в одних местах.

— Эммелин.

Стройная девушка в фиолетовом платье с аккуратно подколотыми косами.

— Артур.

Еще один рыжий, невысокий и полноватый.

— Дедалус.

Если рыжий — просто невысокий, то этот — откровенно крошечный.

— Ремуса и Питера ты, кажется, и сам знаешь.

Ну, скажем так, по крайней мере, помню, кто из этих двоих Ремус, а кто — Питер. Голова у меня идет кругом, я пытаюсь не путаться в лицах и именах, выходит плохо — это у меня-то, с моей отличной памятью! Я уже готов просить Алису повторить, но тут она вскакивает с кресла и наклоняет голову:

— Наконец-то, профессор!

Большинство людей, учившихся у Дамблдора, именует его только так. Большинство моих ровесников училось у Дамблдора. А я понимаю, что уже вскочил с кресла, и готов опуститься на коле… ой.

Мне стоит больших усилий ограничиться вежливым кивком. Что удивительно, профессор тоже наклоняет голову, и в его движениях сквозит явное уважение.

— Садитесь, Регулус, — говорит он своим мягким, каким-то шерстяным голосом, и я на мгновение ощущаю себя вернувшимся в школу, — я не ошибусь, если предположу, что вам все еще не слишком легко стоять?

— Я могу простоять столько, сколько нужно, — машинально возражаю я.

— Это совершенно излишне, Регулус, — качает головой профессор Дамблдор. — Садитесь, наливайте себе еще чаю. Вам сейчас придется много рассказывать, так что приведите в порядок горло.

— Мы не будем ждать остальных, профессор? — Алиса задает вопрос, а сама подливает в мою чашку чая.

— Лили и Джеймс все знают, — качает головой Дамблдор, устраиваясь на диване напротив меня. — А Марлин сообщила мне, что сегодня не сможет появиться. Так что устраивайтесь, друзья. Сегодня вас ждут очень важные и интересные, хотя и не могу сказать что приятные новости.

Шум и смешки довольно быстро стихают. Я понимаю, что все эти люди смотрят на меня: и высокий мужественный Фрэнк, и старик Грюм, и остроносая Доркас, и рыжие близнецы. И понимаю, что сейчас мне придется действительно трудно. Легче было сделать все то, что я сделал, чем сидеть и об этом рассказывать.

Я делаю большой глоток чая, выдыхаю и начинаю говорить.

Вталкиваю застрявшего на пороге Регулуса в тесную квартирку, и, когда дверь за нами захлопывается, отхожу в сторону. Ребята тормошат и расспрашивают его, а бедный Рег вжимается в кресло и не знает, куда деваться. Я злорадно ухмыляюсь, наблюдая за ними. Да, дорогой братец, это тебе не гостиная Слизерина, где чаю нальют в лучшем случае с Веритасерумом.

Я утаскиваю с подноса сэндвич и втискиваюсь на диван между Ремом и Питом. Вот они — моя настоящая семья. Сегодня я чувствую себя рядом с ними особенно счастливым. Ловлю себя на том, что улыбаюсь как полный придурок.

— Ты гордишься им, — Рем кивает в сторону небольшой толпы, окружившей моего брата.

— Я? С чего ты взял?

— Да так, — Рем пожимает плечами и отворачивается.

Вот вечно он так! Отмалчивается и недоговаривает.

И ничего я не горжусь, с чего бы? Но, тем не менее, я вправду рад за Регулуса. Ребята приняли его хорошо, а значит не такой уж он безнадежный.

Галдеж стихает, когда в комнате появляется Дамблдор.

— Здравствуйте, профессор!

Думаю, мы будем называть его так всегда. Сколько бы времени не прошло со времен окончания школы — ничего не изменится.

Дамблдор здесь, и можно начинать рассказывать, но Регулус медлит. Молчит и кусает губы, а выражение на лице такое, словно его заставляют прыгать с Астрономической башни. Наконец, он глубоко вздыхает и начинает говорить.

Такой тишины на собраниях Ордена, думаю, не было со времен его основания. Люди слушают, боясь даже дышать, пока Регулус едва слышным шепотом рассказывает почему он оказался здесь. Он должен рассказать всю правду, чтобы ему начали доверять. Это его единственный шанс убедить их, что он больше не враг.

Я в это время разглядываю лица моих друзей. Питер слушает с жадным любопытством, а Рем весь обратился в слух и, кажется, борется с желанием начать записывать. Он все запомнит, еще раз проанализирует после, наверняка заметит что-то, что мы упустили, и сделает свои неожиданные вывод. Умница Лунатик.

Когда Регулус заканчивает говорить, никто не решается нарушить звенящую, почти осязаемую тишину. Грюм подходит, молча хлопает его по плечу и это словно прорывает плотину молчания — люди наперебой принимаются обсуждать услышанное.

Едва ли они смогут что-то сделать — среди нас нет специалистов по темным искусствам. Но теперь каждый предупрежден о том, с кем имеет дело. О том, что Волдеморта не так то просто будет убить, если выпадет удача столкнуться с ним в поединке, и о том, что он куда более сумасшедший, чем мы себе воображали.

Пока народ спорит, Дамблдор уводит Регулуса в соседнюю комнату, чтобы поговорить с ним без свидетелей.

Как ведут себя влюбленные идиоты, я, в принципе, видел, хватило кузины Андромеды. Обычно их манеры безумно раздражают.

Но мне бы и в голову не пришло, что на стадии «у нас скоро будет ребенок» влюбленность, во-первых, сохраняется, а, во-вторых, выглядит именно так. А уж наблюдать сразу за двумя такими влюбленными…

Но Фрэнк все-таки человек спокойный до невозмутимости. За неполный год знакомства я успел это хорошо оценить. Когда я впервые появился перед Орденом Феникса и рассказал про Темного Лорда и хоркруксы, он одним из первых подошел ко мне с вопросами, и при этом не выглядел (а как я потом понял, и не был) ни удивленным, ни испуганным. Алиса утверждает, что всерьез смутить её мужа способна только его собственная матушка.

Поэтому грядущее рождение сына аврора Лонгботтома изменило мало. Разве что к Алисе он начал относиться с еще большей нежностью.

А вот Джеймс Поттер — совершенно другое дело. Когда он в первый раз влетел в наш (ну да, уже, кажется, наш) с Сириусом дом с воплем «У Лили будет ребенок!» я думал, что стекла придется менять. И попытался было скрыться от этих жизнерадостных придурков куда-нибудь подальше, но меня поймали, усадили, накормили притащенным по такому поводу пирогом и взяли обещание непременно присутствовать на крестинах («Как это — Сириус крестный, а ты даже не появишься?! Рег, не валяй дурака!»). Похоже, грядущее отцовство выбивает последние крохи мозгов даже из такой дурной головы, как у Джеймса Поттера.

Надо сказать, что мы с Джеймсом друг друга, скажем прямо, недолюбливать не перестали. На тех собраниях Ордена, на которые меня допускали, обсуждение планов мы дежурно начинали с обмена мнениями о кабинетных умниках, которые сидят себе в уютном доме и настоящей опасности в глаза не видят, и горячих дубовых головах, которые, очевидно, лезут в самое пекло потому, что древесину Авада Кедавра не берет.

Но чем дальше, тем больше я понимал, что мнение Джеймса о «домашней мебели Бродяги» — это примерно как шуточки Доркас о яде василиска в чае или ворчание Грюма про вечную и всеобщую бдительность.

Да и потом… показываться и давать кому-то, кроме Ордена, знать, что я выжил, мне и впрямь категорически не стоило. Это понимал даже Поттер. А сидя на месте я мог, например, с помощью Кричера добывать книги из родительского дома и искать в них полезное и небезынтересное. Или обмениваться опытом с забежавшей на огонек Алисой. Она, похоже, откровенно взяла на себя обязанности ментора по отношению ко мне, и с одинаковым удовольствием откармливала меня пирожками и учила штукам «которые вообще-то аврорские, и кому попало их обычно не показывают, но ты ведь в Ордене, верно?»

Когда она внезапно перестала у нас появляться… честно говоря, я испугался. За год я уже успел дважды побывать на похоронах: Бенджи Фенвика и семьи Эдгара Боунса. Пожалуй, мне хватило. Если у меня и были какие-то сомнения в том, правильно ли я поступил, предав Темного Лорда, они закончились над телами Боунсов-младших. Старшему было пятнадцать. Младшему — десять.

Так что когда через три недели алисиных непоявлений в нашу дверь позвонил Фрэнк, я уже был готов вытрясать из него информацию любым способом, даже из числа не самых дозволенных. По счастью, этого не понадобилось. Едва зайдя в дом, Фрэнк серьезнейшим образом передал мне привет от Алисы, ее соболезнования по поводу… матушка сказала бы «долгого отсутствия», но Алиса выражалась проще, и ее слова в пересказе Фрэнка звучали как «извини, что совсем пропала и даже не предупредила». А потом Фрэнк осведомился у меня, буду ли я против, если заниматься со мной будет он. Я не выдержал, и спросил, что все-таки случилось.

— Ну как тебе сказать, Регулус… — ответил мне наш аврор, по-мальчишески ковыряя пол ботинком. — Говорят, на младенцах плохо сказываются боевые заклинания, прилетевшие в их мать… мы, честно говоря, верим на слово и проверять не рвемся.

Лонгботтомы, теперь еще и Поттеры… у меня никак не получалось понять, как им хватает мужества заводить кого-то близкого во время войны. В какой-то момент, окончательно сломав голову, я решил принять это, как данность, и пошел не понимать другие вещи.

Например, счастье Сириуса по поводу ребенка, которому он сам не отец и даже не дядя. Джеймс заявился к нам с новостями незадолго до Валентинова Дня, и чем ближе был срок родов, тем ярче сиял мой братец. К началу июля Сириусом можно было освещать гостиную, притом не нашу нынешнюю, а ту, что в доме на площади Гриммо.

А первого августа он влетел домой посреди ночи с радостным воплем, уронил вешалку в прихожей, что-то грохнул, и кинулся тормошить меня:

— Рег, вставай, одевайся, поехали за цветами!

Спросонья я не сразу сообразил, какие цветы и при чем тут я, но Сириус был настойчив:

— Да вставай же, Регулус! У Лили родился сын, я его уже видел — вылитый Сохатый! Поехали их поздравлять!

— Я-то тут при чем? — я, к моему огромному сожалению, окончательно проснулся, и окончательно перестал понимать, на кой я сдался Сириусу у Поттеров вот прямо сейчас.

— При том, что они тебя звали, дурак несчастный! — рявкнул Сириус. — Решай быстро: едешь со мной сам и добровольно, или в виде перевязанного ленточкой подарка?

Я вваливаюсь в тесную кухоньку и падаю в кресло у камина даже не снимая заляпанных грязью ботинок и мокрой насквозь куртки. Вытягиваю ноги к огню и впервые за несколько суток выдыхаю.

Наше положение все хуже. Людей не хватает, а те, что есть, имеют очень мало шансов выжить. Мы сбиваемся с ног, почти не спим и живем в постоянной тревоге. Держусь на кофе и сигаретах, но сейчас этого будет недостаточно, и я призываю из буфета огневиски.

Регулус, устроивший себе в кухне что-то вроде рабочего кабинета и торчащий там постоянно, перехватывает бутылку на полдороге.

— Ты становишься похож на отца, — желчно цедит он.

— Отдай немедленно.

Я разворачиваюсь в кресле и нацеливаю на него волшебную палочку. Регулус продолжает смотреть на меня с насмешкой и любопытством. Паршивец, знает, что я ничего я ему не сделаю.

— Рассказывай.

Он отпускает бутылку, которая, плавно покачиваясь, подплывает ко мне. Свинчиваю крышку и делаю несколько глотков. Приятное тепло разливается в желудке и внутри словно начинает таять кусок льда. Надо же, до этого и не замечал.

— Маккиннонов убили сегодня ночью. Всех.

Мне требуется время, чтобы озвучить эту новость.

— Наши? — полуутвердительно говорит Рег. — Ты был там?

— Мне сказал Грозный Глаз. А после этого отправил выполнять очередное его поручение.

Я устало прикрываю глаза и в мыслях тут же всплывает Марлин: девушка с пушистыми косами и нахальной улыбкой. Наверное, хорошо, что я там не был, теперь она навсегда останется такой.

К черту, не хочу об этом думать, и говорить тоже. Делаю еще один глоток из бутылки.

— А у тебя как дела? Есть успехи?

— Мы пока не нашли как обезвредить хоркруксы, но сегодня Кричер притащил пару интересных книг. Я возлагаю на них большие надежды, — и Регулус принимается со скучающим видом листать лежащий перед ним толстый том.

— Хоркруксы?

— Ну да. Мы с Дамблдором поговорили и пришли к выводу, что их могло быть несколько.

— Да он псих, это ваш лорд! — я пытаюсь уложить в голове новую информацию, но она решительно отказывается туда вмещаться.

— Уже не мой, — сухо поправляет Регулус. — И, кстати, ты просил напомнить, что скоро у Гарри день рожденья.

Вот спасибо, братец! Я с радостью хватаюсь за возможность сменить тему и принимаюсь обсуждать подарки.

Все-таки между нами с Сириусом общего гораздо больше, чем можно предположить, глядя на нас со стороны. С какой радостью мы уцепились за обсуждение чего-то, не относящегося ни к погибшим, ни к Ордену, ни к хоркруксам, и как старательно при этом не глядим друг на друга.

Я знаю, что он думает сейчас про Марлин. Я тоже думаю про нее, хотя и не учился с ней на одном курсе, и почти не встречался в Ордене. Я знаю, что самое позднее завтра утром он отправится к Поттерам, и расскажет им про все. Если, конечно, его не выдернет куда-нибудь Грозный Глаз или Фрэнк, занявший место правой руки Грюма после смерти Доркас — умницы Доркас, ехидины Доркас, с которой сумел справиться только сам Темный Лорд! Если Сириус понадобится Ордену, он оставит на столе письмо и рядом с ним записку «Рег, если сможешь, передай». И я передам, и буду сидеть у Поттеров на кухне, пить до горечи крепкий чай, и вместе с Джеймсом успокаивать рыдающую Лили.

Он знает, что я думаю про то, что нас становится все меньше. Про погибшую вскоре после пасхи Доркас. Про убитых в конце февраля Прюэттов, про их сестру, жену Артура, про то, что Артур больше недели не появлялся вовсе — не мог оставить Молли одну. Про то, что, кажется, мы боремся за безнадежное дело, что надежды и шансы с каждым днем все призрачней. Что, несмотря на призрачность шансов, мы все равно не бросим, не предадим и не сдадимся. Он знает, что вслух я по-прежнему говорю «наши» про Пожирателей, но внутри меня слово «наши» уже давно обозначает Джеймса и Лили, Петтигрю и Артура Уизли, Алису и Фрэнка, Грюма и Доркас, Прюэттов и Марлин…

Он знает, что я знаю, что он знает, что я знаю, как-то так.

— …мне кажется, Сириус, до тех игрушек, которые ты предлагаешь, Гарри еще малость не дорос. Да и до таких сладостей, по-моему, тоже. У него еще зубов толком нет, чем он будет жевать твои взрывающиеся конфеты? Как думаешь, может, подарить ему низзла? Живность и полезная, и умная…

— Да ну тебя, Рег! Низзл — это уж скорее для Лили, она обожает все пушистое!

— Хочешь сказать, это поэтому она завела себе Поттера?

— Джеймс не пушистый, он лохматый! А что скажешь насчет…

— О-о… ого! Слушай, да это же даже лучше той, которую мне дарил дядя Альфард!

— То есть, ты одобряешь?

— Сириус, ну скажи мне, как я могу не одобрить хорошую метлу?..

Я проскальзываю в дом и, стараясь не шуметь, крадусь на кухню. Очень не хочется разбудить Регулуса и выслушивать очередную его проповедь.

Черта с два. Мой братец дремлет на диванчике, а на столе меня дожидается ужин под чарами консервации.

— Привет! Извини что разбудил, — преувеличенно бодро говорю я, глядя на сонно моргающего Регулуса.

— Тебя опять задержало что-то важное, срочное и жутко секретное? — язвительно спрашивает он.

— Угу, — невнятно киваю я и придвигаю к себе жаркое.

Регулус смотрит на меня неодобрительно, совсем как матушка, нашедшая у меня в комнате очередную «маггловскую дрянь».

— Какой-то ты взъерошенный, — выносит вердикт он. — Рассказывай, что случилось?

— Ничего, — я набрасываюсь на ужин с удвоенным энтузиазмом в надежде, что он не станет допрашивать голодного человека.

— Ты уверен, Сириус?

Кого я пытаюсь обмануть? Не удивлюсь, если мой брат владеет легилименцией. Прикидываю, как лучше преподнести ему информацию.

— Ну, в общем… ты же знаешь, что Поттеры зачем-то понадобились Волдеморту? Мы сегодня придумали, как их спрятать. Наложили чары Фиделиуса, назначили надежного хранителя. С чарами, конечно, пришлось повозиться…

— Кто хранитель? — перебивает меня Рег.

— Ну… как бы я.

Регулус вздыхает и жестом смертельно уставшего человека сдавливает виски.

— Рег, что именно тебе не нравится?

Вот так и понимаешь, что ухитрился заработать себе определенную репутацию. В данном случае — человека достаточно умного, чтобы к нему прислушивался Сириус Блэк. Не ожидал от него. Даже сейчас — не ожидал.

Хорошо, дорогой брат. Ты честно спросил — я честно отвечу.

— Мне очень не нравится, что ты мне врешь, Сириус, — говорю я, поднимаясь с кресла. — И отдельно мне не нравится, что я не понимаю, в чем именно.

— С чего ты взял, что я вру? — громко возмущается он. Старательно глядя при этом куда-то поверх моей макушки.

— С того, что ты врать умеешь хуже, чем... чем Аластор Грюм — за младенцами ухаживать! — шиплю я в ответ.

— Да он же этого вообще не умеет! — изумляется брат.

— Вот именно, Сириус! Вот именно! — мне, наконец, удается поймать его взгляд. — Ты ни дракла копченого не умеешь врать! В лучшем случае у тебя получится, как в детстве, гордо задрать нос и промолчать, но не больше.

Сириус молча отводит глаза. Еще мне кажется, что он скрипит зубами, но возможно, только кажется.

— Расскажи еще раз, пожалуйста, — говорю я. — Как оно есть на самом деле. Я живу у тебя уже два года, и до сих пор у тебя не возникало причин меня обманывать.

Сириус подбирает со стола мою чашку с остывшим чаем, в пару глотков выпивает ее до дна.

— Знаешь, Рег, — произносит он, вертя пустую чашку на пальце, — я соврал тебе, по крайней мере, не больше, чем всем остальным. Но не поверил мне ты один. Почему?

Я наливаю себе еще чая, взамен выпитого. Говорю, стоя к Сириусу спиной:

— Потому что я пару лет имел дело с человеком, которому категорически не стоит врать? Потому что нашим в голову не придет, что ты мог сказать им неправду? Просто потому, что я твой брат и знаю тебя столько же, сколько живу? Выбирай любой вариант, Сириус. На самом деле, они все верные, но если какой-то тебе нравится больше...

— Почти все, что я тебе сказал — правда, — говорит Сириус негромко. — Только Хранитель — не я, а Хвост.

— Хвост?! — я оборачиваюсь к брату, — Вы что, чокнулись?

— Рег, — он смотрит на меня с изумлением, — что опять не так? Чем тебе не нравится Петтигрю? Ты вроде бы никогда ничего против него не имел.

— Я и не имею, — покачал головой я. — Просто Питер... он очень спокойный. Очень неглупый. Очень хорош в планировании и так себе в бою. Он очень как я, Сириус. А себе бы я ничего подобного не доверил бы.

— Знаешь, Рег, — улыбается мой брат, — если он как ты — у меня тем более нет причин ему не доверять. То есть придушить тебя мне хочется нередко, но вот не верить...

Дракл меня задери, Сириус... я не знаю, как тебе ответить, чтобы ты понял.

Между тем Сириус продолжает говорить:

— Это ведь очень логично — если Хранителем будут считать меня. Кому бы еще Сохатый такое доверил? И очень логично, что в таком случае и искать будут меня. Согласись, даже если найдут — веселый выйдет сюрприз? Опа, Бродяга тут, только он ничего не знает, и ничего не может выдать...

— Сириус, ты дебил! — рычу я, расплескивая чай, — Кретин, осел и дурак. Если тебя найдут — поверь мне, ты очень быстро начнешь жалеть о том, что ничего не знаешь!

— У тебя настолько паршивое мнение обо мне? — усмехается мой братец.

— У меня настолько точные сведения о них! — я грохочу чашкой по столу. — Двухлетней давности, конечно, но уж добрее и милосерднее они за эти годы ну никак не стали.

— Ну, если все пойдет плохо, заодно проверим, стали или нет, — фыркает Сириус, снова сцапав и опустошив мою чашку. — Рег, если что — ты ведь окажешь мне одолжение и аппарируешь хотя бы к Лонгботтомам?

— Ты окончательно чокнулся? — я уже почти готов стукнуть его чем-нибудь тяжелым.

— За помощью, дурак, — он ставит мою чашку обратно на стол, доливает в нее чая и толкает ко мне. — Я смерти не боюсь, Рег, пусть даже и паршивой. Но планировать ее, как ты... благодарю покорно, я еще не настолько чокнутый.

В Хогвартсе Хэллоуин был шумным праздником с огромными тыквами, праздничными ужинами и морем огоньков. Интересно, когда я перестал ему радоваться?

Всю неделю я сижу дома, и только иногда наведываюсь к Хвосту, проверить — все ли в порядке. Регулус заставил меня быть паинькой и не высовываться, и Орден его в этом поддержал. Быстро же они спелись.

На подоконнике стоит выдолбленая тыква. Свечка в ней дрожит на сквозняке, и по стенам прыгают рваные тени. От этого становится тревожно, и я вот уже час мечусь по кухне, пытаясь унять ноющее ощущение где-то под ребрами.

— Рег, ну отпусти ты меня их проверить!

— Сиди дома, — жестко припечатывает Регулус. В голосе слышится плохо скрываемое раздражение, и я его понимаю. Вынужденно запертые в одном доме, мы собачимся по любому поводу. Я извожусь от безделья и тревоги, а мой брат, исполняющий обязанности надзирателя, близок к убийству как никогда.

Не выдерживаю и кидаюсь в прихожую.

— Я быстро!

Ступефай из кухни становится мои последним воспоминанием.

А что еще вы прикажете с ним делать и как останавливать? Бладжер по макушке не помогает, проверено, да и нет у меня сейчас бладжера.

Но Сириуса сейчас никуда нельзя отпускать. Не знаю, почему. Просто нельзя.

Может, к креслу привязать? Обидится, конечно, насмерть, но лучше так, чем…

Чем что, Регулус Арктурус Блэк, а? Чего ты боишься? Вот именно сегодня — чего? «Разгула темных сил», в который верят магглы? Ты прекрасно знаешь, что за темные силы там разгуливают, и знаешь, что с ночью на Хэллоуин этот разгул не закончится. А страшно почему-то именно сегодня. Темная ночь, злая ночь…

В кресло я Сириуса все-таки перетащил. Но привязывать не стал.

Я очнулся не на полу, что странно. С трудом соображаю где я, кто я и какого черта. Регулус стоит напротив, держа палочку наготове. Я вспоминаю что произошло, и мне тут же хочется его убить. Но он предусмотрительно меня обезоружил.

— Что, черт возьми, это было?

— Сириус, пожалуйста, поверь мне, как верил до этого — сейчас опасно выходить из дома.

— Опять твоя хваленая интуиция?

Ответить он не успевает. В комнату влетает патронус.

— На Поттеров напали, — сообщает он.

Раньше, чем облачко серебристой магии растворяется в воздухе, я сбиваю Регулуса с ног.

— Предатель! Чертов предатель, ты все знал! Ты специально меня задержал, чтобы я не смог помешать.

Рег лежит на полу, из разбитой губы сочится кровь. Он смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что если бы это было правдой, он бы уже отвел взгляд.

— Прости!

Я выбегаю из кухни и кидаюсь к стоящему у крыльца мотоциклу. Он уже почти отрывается от земли, когда на плечо мне ложится рука. И я понимаю, что одного меня никто не отпустит.

* * *

Приближаясь к Годриковой лощине, я уже понимаю, что безнадежно опоздал. Чары спали и теперь всем виден столб черного дыма и обгорелый скелет уютного коттеджа. Первым моим желанием было выпустить руль и катись оно все к черту, но сзади в меня вцепился брат и это, а еще теплящаяся надежда что кто-то из них жив, удерживают меня от опрометчивых поступков.

Описав крутой вираж, мы приземляемся в саду среди старых кривых яблонь. Регулус кидается к возвышающемуся у забора Хагриду, а я кидаюсь в дом, окликая их по имени.

Спотыкаюсь обо что-то в прихожей и понимаю, что это тело Джеймса. Он без сомнения мертв: очки треснули, на лице застыло по-детски удивленное и растерянное выражение. Я снимаю бесполезные очки, ладонью закрываю глаза и в последний раз взлохмачиваю ему челку.

Больше всего мне хочется лечь рядом с ним и умереть, но я знаю — Джеймс не оценит, что я так легко сдался.

В том месте, где у меня раньше было сердце — кровавое месиво, и от этого больно при вдохе. Я почти ослеп от этой боли.

Звуки доносятся до меня как сквозь вату — вроде бы Регулус на кого-то орет, еще несколько человек встревоженно спрашивают о том, что произошло, а я не могу пошевелиться.

Я не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня трогают за плечо.

— Пойдем, — тихо и устало говорит Регулус, — надо отнести Гарри домой.

— … а я говорю вам, Рубеус Хагрид, что вы сейчас отдадите мальчика нам. Не переломитесь. И профессор Дамблдор не переломится нас навестить, если ему так уж необходимо!

С Хагридом я не ладил никогда. К драклам высокородные манеры, я просто не понимаю, как разговаривать с человеком, у которого через слово звучит «этого, того, не того». Вот и сейчас:

— Ты это, Блэк… не того! А то я, честное слово, того, и это… не посмотрю, что ты не того!

— Рубеус, соизвольте выражаться понятнее! — шиплю я тоном, явно позаимствованным у матери (надо же, а я и забыл уже, что я так умею), — Пока что во всей вашей фразе человеческое слово ровно одно, и это наша с Сириусом фамилия.

— Ты, Блэк, совсем обалдел, что ли? — разражается наконец человеческой фразой Хагрид. — Дамблдор же ясно сказал…

— Дамблдор — человек, и имеет свойство ошибаться, — кривлюсь я. — У нас безопасно. Темн… Сами-знаете-кто за два года в нашем доме меня не нашел. За два дня мальчика и тем более не найдет. А там… там будет видно.

Хагрид бормочет что-то малопонятное себе под нос.

— Рубеус, — я пытаюсь встретиться с ним глазами, но он слишком высок, а я всегда был маленького роста; поэтому я вижу только его бороду, — в конце концов, крестный Гарри — Сириус, а не вы. Сириус сумеет о нем позаботиться.

— Вы так уверены в этом, Регулус Блэк? — раздается голос у меня за спиной. Я оборачиваюсь и вижу, разумеется, профессора Дамблдора. В компании Грюма, что само по себе несколько удивительно. Обычно голова и руки Ордена занимаются каждый своим делом, и в одном месте появляются редко.

— Что вы имеете в виду, профессор? — переспрашиваю я. — Почему бы мне не быть уверенным в Сириусе?

Грюм смотрит на меня, и я понимаю, что, кажется, так на лице старого аврора выглядит злая усмешка. Никогда прежде я у него подобного выражения не видел. По крайней мере, в свой адрес.

— Ну-ну, Регулус Блэк. Рука руку моет, верно?

— Что вы имеете в виду? — я смотрю на Гарри и чувствую, что долго спорить я не смогу. Сил не хватит. Значит, нужно разобраться во всем как можно быстрее.

— Да как тебе сказать, парень… — продолжает усмехаться Грюм.

— Регулус, — внезапно перебивает его Дамблдор, — скажите мне: что вам было известно о защите дома Поттеров? Подозреваю, что что-то было, брат от вас почти ничего скрывает…

Мне резко становится холодно на слове «подозреваю».

Медленно же до меня доходит.

— Правильно подозреваете, профессор, — наклоняю голову я. — С одной поправкой: мне было известно не «что-нибудь», а все, — меня трясет, и я молюсь всем, кому только могу, чтобы этого не было заметно. — В том числе то, чего не знаете вы.

Покашливание Грюма из неприятного превращается в откровенно пугающее. Счет времени, за которое мне нужно успеть все объяснить, явно пошел на секунды.

— А именно, я точно знаю, что Хранителем Тайны Джеймса и Лили был вовсе не Сириус! — выдыхаю я. — И еще я знаю, что Сириус за те дни, пока защита держалась, носа из дома не высунул.

— А как насчет тебя, а, парень? — хмурится Грюм. — Ты тоже безвылазно сидел дома, так?

— Я тоже, — киваю я, обводя глазами всех троих. — Как бы иначе я за ним присматривал, сэр?

Грюм снова кашляет в кулак. Великий Салазар, ну кого я пытаюсь убедить? И как? Грозный Глаз ко мне всегда относился по правилу «доверяй, но проверяй».

А вот Дамблдор — другое дело.

— Профессор, — я встречаюсь взглядом с Дамблдором, — пожалуйста, поверьте мне. Я прошу вас. Я знаю, что не Сириус был Хранителем, что бы здесь ни произошло — он в этом не виноват!

— То-то он глаз не показывает, — ворчит Грозный Глаз.

— А вы бы смогли разговаривать, — меня несет, это плохо, но от самых резких выражений я все же смог удержаться, — с кем попало в доме, где лежит мертвым ваш лучший друг? Да он вас сейчас не заметит, даже если вы его убивать будете, — и мстительно добавляю:

— Ему и без вас плохо.

— Конечно, плохо, — кривится Грюм, — вместо Темного Лорда сюда вдруг заявились мы. И награду за предательство, какой бы она ни была, теперь разве что в камеру в Азкабане доставят, если будет кому.

— Сириус вас не предавал! — я перевожу взгляд с Дамблдора на Грюма, — Я готов в этом поклясться! Можете просмотреть мои воспоминания, применить любые зелья, любые заклинания, я точно знаю, что мой брат не виноват ни в чем!

Я пытаюсь сказать еще что-то, но тут мне на плечо ложится сухая старческая ладонь.

— Тише, Регулус. Тише. Давайте сделаем вот как: сейчас мы все отправимся к вам домой. И я, и вы, и ваш брат, и Аластор с Рубеусом. Ну и, разумеется, Гарри. Там и поговорим. Хорошо?

Моих сил хватает только на то, чтобы судорожно кивнуть.

Мне, наверное, должно было стать легче от того что Гарри спит сейчас в ящике, вынутом из комода. Он здоров и даже не замерз, а небольшую царапину на лбу мы смазали Заживляющим, так что к утру должно пройти.

Но на самом деле от этого только хуже. Чувство вины не позволяет мне даже зайти в спальню, чтобы проверить, как он спит.

Если бы не Рег, я бы спокойно отдал его Хагриду, потому что совершенно не представляю что мне со всем этим делать. Да, Джеймс и Лили сделали меня опекуном своего сына, но черт… я же совсем беспомощен, я даже не смог их защитить, и я не справлюсь с маленьким ребенком, и я не хочу думать о том, как скажу ему, когда он спросит: Гарри, я виноват в смерти твоих родителей. Считай, что я их убил.

Но одно я могу точно — найти настоящего убийцу и отомстить.

Рег уже ждет меня в прихожей.

— Выпусти меня.

Вопреки моим ожиданиям, он не спорит, а молча снимает с крючка свою куртку.

— Кто-то должен остаться с Гарри.

— Кричер за ним присмотрит.

Я пытаюсь что-то возразить, но наталкиваюсь на его упрямый взгляд

— Когда я опасался насчет Питера, я сделал что-нибудь, чтобы это предотвратить? Значит, я виноват не меньше тебя. И ради всего святого, давай на этот раз аппарируем. Искренне и преданно ненавижу твой мотоцикл.

* * *

В первых двух известных мне убежищах Хвоста не обнаружилось и следа: пыль и запустение, но в третьем нам повезло.

Это был старый заброшенный особняк в престижном районе Лондона, на который мы наткнулись во время одной из стычек с пожирателями. Тогда возникла идея навесить на этот дом чары и использовать в качестве временного убежища.

Снаружи он выглядит плачевно: выбитые стекла, провалившаяся крыша, но внутри есть пара жилых помещений. Обычно на двери висел тяжелый замок, но сейчас он вырван вместе с солидным куском рассохшейся двери.

Холл немного напоминает наш дом на Гриммо: парадная лестница, люстра в хрустальных подвесках. Только пыли и паутины не в пример больше.

Противный нечеловеческий визг вспарывает тишину как нож.

— Признавайся, кому ты в конце концов служил? — шипит, перекрывая его, низкий женский голос. — Что произошло в доме Поттеров? Ты все это подстроил нарочно, крыса?!

Я тут же понимаю, что мы опоздали и кидаюсь вверх по лестнице. Пинком распахиваю дверь и застываю на пороге.

Мои противники удивлены не меньше, поэтому в меня еще не летят заклятья. Они даже не удосужились нацепить свои маски, и теперь на меня с удивлением взирают четверо. Оба Лестрейнджа, мелкий Крауч и моя дорогая кузина. Между ними, скорчившись на полу, валяется Хвост.

Точнее, то, что от него осталось. Взгляд у предателя бессмысленный, на лице виднеются порезы. На него успели наложить столько Круциатусов, что он даже не поймет, за что я его прикончу.

Я оказался быстрее, поэтому два Ступефая сбивают с ног Крауча и одного из Лестрейнджей. Моя чокнутая кузина кидается в меня чем-то неопознанным, но я уворачиваюсь, одновременно перемещаясь вглубь комнаты.

— С дороги, Беллс, — рычу я. — Он мой.

Она издевательски хохочет и нападает снова. Ха, не сегодня сестренка. Ты всего лишь глупая женщина, обезумевшая от крови и пыток.

— Мы сами расквитаемся с предателем, погубившим Лорда! — визжит Белла.

Интересный поворот событий, наверное, я бы даже удивился, если бы успел. Но тут второй Лестрейндж отмирает и кидается в бой. Я отбиваю его заклятье, которое рикошетит в стену. А вот от смертельного проклятья Беллы увернуться не успеваю. Странно, зеленый как будто парализует…

Раньше я думал...

А, впрочем, в этом месте можно смело ставить точку.

Раньше я думал.

И когда отправился за хоркруксом, и когда пришел в Орден, и когда собирал для него информацию, и даже сегодня, когда отправлялся к Петтигрю вместе с Сириусом. Все это время я думал. Мне всегда удобнее всего было сначала спокойно все рассчитать, и только потом действовать. Я даже в квиддич играл по этому же принципу, хотя, казалось бы, что для ловца может быть нелогичнее, чем пользоваться логикой?

А сейчас... когда Сириус упал на пол, мне показалось, что внутри меня рушится с треском что-то огромное и незыблемое, как Хогвартс.

Логично было бы немедленно аппарировать из дома Петтигрю, связаться с Орденом и все им сообщить. Или сначала отправить патронуса нашим аврорам, а потом пытаться задержать «гостей» до их прибытия. Или воспользоваться тем, что за спиной рванувшегося в бой Сириуса меня толком никто не разглядел, тем, что Белла сейчас совершенно пьяна от восторга и мало что замечает, и ударить в спину. Или броситься парой заклинаний из тех, что мне преподали Алиса с Фрэнком, в середину комнаты, и предоставить прибывшему патрулю авроров самостоятельно выковыривать из получившейся воронки отдельные крупные фрагменты Лестрейнджей...

А я шагнул вперед, крикнул «Эй, Белла, добрый вечер!» — и, когда она обернулась, от души влепил в нее Круциатус.

Получилось.

Как никогда раньше.

Вернее, раньше у меня никак не получалось. Единственное Непростительное заклинание, которое мне не давалось. Помнится, Лейстренджи надо мной смеялись, называли неженкой и белоручкой.

А сейчас Белла вскрикнула и стекла по стене, как капля чернил.

Наверное, я бы так и не убил ее. Мне слишком хотелось вывернуть ее наизнанку, и так несколько раз. Кажется, я даже понял, что такого находила в пытках она сама. Действительно, пьянит. До полной потери соображения.

Спасибо Рабастану, кинувшемуся в меня какой-то дрянью из числа своих любимых режущих заклятий. Нет, без шуток, действительно спасибо. Во-первых, мог бы и насмерть. Во-вторых, меня как головой в холодную воду окунули.

Выстоять в одиночку против троих Пожирателей (оглушенный Крауч не в счет), из которых двое, к тому же, меня самого в свое время учили, и так шансов было... ну, скажем, один к десяти. Это если очень оптимистично.

Но они были. А у пьяного от крови, радующегося чужим мучениям — ни малейших. Я был настолько невменяем, что собственной смерти бы не заметил.

А если бы я умер, они бы ушли. Совершенно безнаказанными.

И вот этого я допустить ни в коем случае не мог.

— Прости, Белла, — прошептал я заплетающимся языком, — на все, чего я от тебя сейчас хочу, времени не хватит.

Как же я отвык от зеленых вспышек.

Особенно в собственном исполнении.

Отвратительно слепит.

Красивая, наверное, была картинка со стороны — три человека замерли, как статуи. Я — от того, что все вышло так легко и быстро. Лестрейнджи... насколько я их знаю — от того, что у меня вообще что-то получилось.

Опомнились они, к сожалению, быстрее меня.

Но, на мое счастье, привычки убивать легко и быстро у них никогда не было.

Когда меня после расспрашивали, как мне удалось хотя бы выжить, мне проще было поделиться воспоминаниями через думосбор, чем что-то связно рассказать. помню три вещи — мысль, что я не имею права, ни в коем случае не должен умереть; зеркало, брызнувшее осколками во все стороны, когда я увернулся от Родольфуса; и два оглушающих заклинания, прилетевших из-за моей спины.

Не в меня. В Рабастана.

Когда я говорил, что авроры вечно прибывают на место, когда там уже остается только осмотреть трупы и засвидетельствовать смерть, я ошибался.

Ну, или это лично мне крупно повезло.

А еще пожалуй, крупно повезло братьям Лейстренджам. Грозный Глаз никогда не убивал тех, кого мог взять живым. Хотя вряд ли Лейстренджи согласились бы, что это везение.

Пара секунд, и все кончилось. И бой, и силы, и способность что-то понимать...

Когда я очнулся, я сидел у стенки среди осколков зеркала и на меня смотрели три пары глаз.

— Регулус, как ты? Ты ранен? — Алиса убрала руку с моего лба. — Ты так рухнул, что я испугалась...

Я поднял руку, посмотрел на пальцы, машинально попытался слизнуть кровь. Фрэнк стукнул меня по пальцам.

— Куда?! Стекла наглотаться захотел?

— Агументи! — Алиса отреагировала мгновенно. — Ой, Регулус, извини, кажется, я тебе мантию забрызгала. Зато крови больше нет, и стекла тоже.

— Хорошо поработал, сынок, — прохрипел Грюм. — Прикончить Беллатрикс, помочь с арестом еще троих... думаю, если Визенгамоту взбредет в голову тебя обвинить в применении Непростительных, Дамблдор уступит мне место защитника.

— Я был не один, — покачал я головой, пытаясь встать.

— Нет уж, сиди, пожалуйста, — возмутилась Алиса. — Руки в крови, лицо в крови, сам в полуобмороке, а туда же. Если ты продолжишь в том же стиле — я скоро начну вас с Сириусом путать!

Раньше я думал, что фраза «сердце сжалось» — это художественное преувеличение.

Как много глупостей я раньше думал.

А сейчас Алиса и сама проследила за моим взглядом до дальней стены. Раньше даже, чем я договорил «уже не начнешь...»

— Профессор, — я поднимаю глаза на совершенно невозмутимого Дамблдора, — а что будет с Гарри? Теперь, когда… — я пытаюсь сказать «Сириус погиб», и не могу. Я прекрасно понимаю, что моего брата больше нет в живых, но сказать это вслух — все равно что убить его еще раз.

— Я думаю, — качает головой профессор, — что он отправится к родственникам своей матери.

— К магглам? — из меня как будто одним ударом выбили весь воздух. — Но…

— Регулус, — теперь Дамблдор смотрит на меня так, как будто я провалился на экзамене, — я понимаю все предубеждения твоей семьи против магглов…

И тут я взрываюсь. Никогда, ни на кого в жизни я, кажется, так не орал, как на профессора Дамблдора. Вернее, раньше я просто никогда ни на кого не орал.

— Ничего вы не понимаете, дракл вас задери! Мне плевать, магглы, домовики, кентавры… да хоть великаны! Мне плевать, будь у них хоть восемь рук и перепончатые крылья! Мне плевать на них так же, как им самим плевать на Гарри. Ему уже больше года, а они ни разу, ни разу даже не поинтересовались… — я перевожу дух, вцепившись в край стола. — Даже я, и то бывал у Поттеров чаще, чем они, а ведь я им даже не приятель! И вы хотите отдать их сына людям, которым будет на него откровенно плевать? Хотите, чтобы он, когда вырастет, так же орал на вас за то, что семьи у него нет и никогда не было?

— Так же, Регулус? — единственный вопрос, который задает мне профессор. Он настолько спокоен, что я окончательно впадаю в бешенство.

— Так же, как я! — кричу я в эту фиолетовую мантию, седую бороду, невыносимо добрые глаза за чудовищно благообразными очками. Кажется, теперь я понимаю, что чувствовал Сириус, когда орал на маму. — Только он будет иметь на это гораздо больше прав. Я, знаете ли, всего лишь в бешенстве от того, что вы назвали моей семьей людей, которым я был безразличен, которые принимали, как должное, и мои успехи, и мои решения, и мою любовь, и мою верность, а взамен не давали и ломаного кната, а когда я пропал — даже не вспомнили обо мне. Я уже в ярости, хотя вы всего лишь назвали их моей семьей. А этот мальчик будет знать, что именно такую семью для него выбрали вы. Я обещаю, я клянусь вам, что хотя бы об этом он узнает. И тогда я очень удивлюсь, если он не захочет придушить вас на месте!

— Хорошо, — кивает Дамблдор все с тем же невозмутимым видом, — но что же ты предлагаешь, Регулус?

— Отдайте его людям, которым будет не все равно, — выдыхаю я. — Ну, допустим, я не подхожу: я ему никто, да и Визенгамот свой вердикт относительно меня еще не вынес. Ремус тоже не подходит: по полнолуниям ему самому нянька нужна. Но есть же еще Алиса с Фрэнком, Артур с женой, наша кузина Энди… да хотя бы и Грозный Глаз, да даже Хагрид — все будет лучше, чем…

— Регулус, Регулус… — если сейчас он скажет одну из своих заумных глупостей, я все-таки шарахну чем-нибудь ему по очкам.

Я замолкаю и сжимаю в кулаке палочку. Ну, профессор…

— Регулус, вы ведь лучше меня знаете, — качает головой Дамблдор, — что такое хоркруксы. И, если предполагать, что их больше одного… вы сами должны понимать, что Волдеморт вернется. Его поражение, увы, скорее всего не окончательно.

— Да, но какое это отношение имеет к Гарри? — скалюсь я.

— Ради его безопасности ему нужно жить со своей кровной родней, Регулус, — наклонил голову профессор. — Да, ты прав, много у кого ему будет лучше. Но места безопаснее для Гарри я, по правде говоря, не знаю.

— Профессор, — качаю головой я, — вы думаете, что его больше некому защитить?

— Мне кажется, Регулус, — качает головой Дамблдор, — что родная кровь защитит мальчика от Волдеморта. А что до выходок его дурно воспитанной родни… неужели ты с этим не справишься?

* * *

— …и вы не станете препятствовать ему общаться со мной, или с Ремусом, или с кем бы то ни было еще.

— Да, да, — кивает сухопарая женщина.

— И не будете мешать ему бывать у нас в гостях.

— Да, да.

— И не станете скрывать от него, кто он такой.

— Черт вас… — она переводит взгляд с моего бледного лица на палочку в моей руке. — Черт с вами. Да.

— И если я узнаю, что ему у вас плохо живется…

Женщина уже беззвучно, как будто все слова у нее кончились, наклоняет голову.

— Смотрите, я проверю, — говорю я. — До скорой встречи, миссис Дурсль.

Очень трудно выпустить из рук сверток со спящим мальчишкой, но я делаю усилие и все-таки передаю его. Здесь тебе будет безопасно, мальчик. А об остальном я позабочусь, или я не Регулус Блэк.

— До скорой встречи, миссис Дурсль, — повторяю я. — До свидания, Гарри. Едем, Хагрид.

Мотоцикл трогается с места.

Всегда ненавидел мотоциклы.

Мы стоим на платформе девять и три четверти. Невилл нервничает, хватается то за чемодан, то за клетку с сычиком, то за коробку с бутербродами на дорогу (она у него сама по себе размером с небольшой чемодан). Я пытаюсь пригладить торчащие во все стороны волосы, но у меня ничего не получается, челка продолжает смотреть вверх, несмотря на все мои усилия.

— Удачи вам, ребята, — говорит дядя Ремус, на прощание запихивая мне в карман сумки шоколадку.

— Учитесь хорошо, — наклоняет голову Фрэнк, то есть, я имею в виду, мистер Лонгботтом, отец Невилла. — Так, чтобы нам не пришлось за вас краснеть.

— Присмотри за Невиллом, Гарри, — шепчет мне на ухо Алиса, когда Невилл на минуту отворачивается, — честно говоря, он немножко растяпа. Совсем как я.

— Гарри, — окликает меня Регулус. Брат моего крестного. Человек, который заботился обо мне как отец. Который всегда приходил ко мне в гости с таким мешком подарков, что за этим мешком его не было видно. Который научил меня играть в квиддич и волшебные шахматы. От которого я узнал, почему я живу с дядей и тетей, что случилось с моими родителями, узнал, что я волшебник…

…если я о чем-то и жалел в детстве — так это о том, что по крайней мере до семнадцати лет мне нельзя переехать к Регулусу насовсем.

Пару минут мы смотрим друг на друга. Неужели я его не увижу до самых каникул?

Он молчит и смотрит на меня с грустной улыбкой.

— Совсем вырос, — наконец произносит он. — Ну что, хорошей дороги. И будь осторожен. Как всегда, на каникулах жду тебя в гости.

— Обязательно, — киваю я. — Я обязательно приеду, Регулус.

Поезд дает гудок и окутывается облаками пара.

— Рег, нам пора! Удачи! Пиши мне! — кричу я, подхватив школьную сумку на плечо. — Невилл, побежали!