Аркан без имени (гет)

Не говори, что жизнь — роскошный светлый пир,

Что это гнусность, грязь или пустая шалость.

Не говори, что жизнь — во зле погрязший мир,

Где малодушных ждет столь ранняя усталость.

От счастья трепещи, как майских яблонь цвет,

Плачь вволю, как волна, исчезнувшая в пене,

Вкушай все радости, страдай от всяких бед

И помни: это сна бесчисленные тени.*

Все выжившие в последней битве приспешники Волдеморта были взяты в плен и заключены в тюрьму. Но дементоры Азкабана не получили желаемого: новый состав Визенгамота посчитал «поцелуй» варварским наказанием и вместо него решил ввести пожизненное тюремное заключение.

Бежать из крепости, со всех сторон окруженной бушующим Северным морем, стало невозможно. Об этом думал Драко, когда впервые шел навестить отца.

Люциус Малфой был найден без сознания в гриффиндорской гостиной вместе с раненым Перси Уизли. Прибывшие в конце сражения авроры забрали их и заперли в подземельях Хогвартса с остальными Пожирателями, до тех пор, пока не восстановят Министерство магии и другие важные объекты — Азкабан, госпиталь Святого Мунго, редакцию «Пророка». После известия о смерти Темного Лорда в волшебном сообществе начался такой разгром, что победителям понадобилось немало времени, чтобы привести все хотя бы в относительный порядок. Пожиратели предстали перед судом, а после были отправлены в тюрьму.

Драко увидел усталое лицо отца, длинные грязные спутанные волосы, грубую тюремную робу, полосатую и явно давно не стиранную.

— Мы поставили не на того гиппогрифа, — попробовал пошутить Люциус, заметив расстроенное лицо сына.

— Ты поставил, отец, — возразил Драко.

— А твоя мать? Они не тронули ее? Она никогда не принимала участие во всем этом.

— Конечно, нет. Но молчание — уже соучастие.

— Ее арестовали?

Драко по пальцам мог пересчитать те случаи, когда отец нервничал из-за каких-либо проблем, но сейчас в серых глазах Люциуса плескался страх.

— Нет, она невредима, я забочусь о ней, — пробормотал он, пытаясь унять разыгравшееся воображение, вмиг нарисовавшее ему Нарциссу в такой же грязной арестантской робе на полу холодной камеры...

Благодарение Мерлину, против нее не нашли ничего серьезного, кроме того, что она была супругой ближайшего сподвижника Темного Лорда.

Драко ворочался в постели, снова и снова вспоминая последние события... Самый опасный волшебник всех времен мертв; отец в тюрьме; мать, хоть и свободна, оплакивает мужа, любимого, несмотря на его извращенную жестокость. Не в силах заснуть, он перевернулся еще раз. Ордену удалось победить ценой удивительно малых потерь; в глазах тех, кто не побоялся поверить в него, теперь можно прочитать уважение; его крестный снова по-настоящему счастлив, а у самого Драко появился еще один друг — Рональд Уизли.

Он еще немного повозился, скинул подушку на пол и устроился на подушке Катарины, уткнувшись в шею женщины, вдыхая ее нежный запах.

Если для кого-то эта история закончилась счастливо, так это для нее, той самой женщины, которую он однажды защитил от побоев мужа-Пожирателя.

Он снова увидел ее в ночь битвы, испуганную, но решительную, ожесточенно сражающуюся за свою свободу. Она встала на сторону Ордена с отчаянием человека, которому нечего терять. Сошлась в поединке со своим мучителем. Это была верная смерть! Драко не мог такого допустить. Не раздумывая ни секунды, он оттолкнул ее от пыточного заклинания, попав под него сам.

Когда мертвый Пожиратель рухнул на пол, женщина приблизилась к нему, словно желая убедиться, что все кончено, и он никогда больше не тронет ее. Затем она обернулась к Драко, и на ее изувеченном лице проступила слабая улыбка.

— Спасибо, — просто сказала она. Ее голос он слышал впервые.

Драко стоял перед нею не в силах пошевелиться, словно загипнотизированный этими грустными интонациями, этим легким славянским акцентом. Он рассматривал тонкие черты лица, полные свежие губы, голубые глаза...

До этого дня ни разу ему не доводилось испытывать столь острое чувство. Желание любить и защищать вопреки всему. Да, в тот самый миг улыбка и несмелое прикосновение заставили его иначе взглянуть на мир, изменили его прежние ценности и убеждения. Сердце отчаянно колотилось. Он и не думал, что у него есть какое-то будущее в новом мире...

* * *

Смотреть, как Гарри разрушает не только свою жизнь, но и жизнь Джинни, было решительно невозможно. Его сестра, раньше такая жизнерадостная и восторженная, теперь была похожа на собственную тень. Она перепробовала все, пытаясь заставить Гарри снова улыбаться. Она старалась быть мягкой и терпеливой, но Гарри с каждым днем все сильнее отгораживался стеной молчания. Освободившись от груза ответственности, от постоянной угрозы, он должен был стать свободнее, но... Но Рону казалось, что его друг задыхается.

Хорошенько подумав, Рон понял, что Гарри всю жизнь неразрывно был связан с Лордом. Сначала он мешал ему возродиться, потом — боролся с ним. Ломал голову, пытаясь разгадать его тайны, пожертвовал своей юностью ради уничтожения хоркруксов, ежедневно рисковал собой. Он делал это не только для себя, но и для Ордена, для своих друзей, для всех.

И как же его отблагодарили? Рон закипел от гнева. Никак! Зато унижений, критики и травли хватило с лихвой! Так же было и с Дамблдором! Чего только не писали журналисты после исхода последней битвы! «Он обманывал всех», «он скрывал свою темную сторону», «он получал бешеные деньги»... Его окрестили «чудовищем», «тщеславным», «страдающим манией величия». Рита даже выпустила статью, где предположила, что Гарри вообще не имел отношения к Волдеморту! Конечно, статья была написана в шутливом тоне, но ведь написана!

Сам Рон не выдержал бы и четверти того, что говорили о Гарри! Поэтому он вполне представлял, каково сейчас другу. Но у Гарри хватало сил игнорировать досужие домыслы и сплетни.

Но его теперешнее состояние не имело отношения ни к скандалам вокруг его имени в прессе, ни к праздному любопытству толпы, жаждущей знать о нем как можно больше. Бесцельность существования — вот что его убивало. Теперь, когда Темный Лорд побежден, Гарри чувствовал себя бесполезным и ненужным...

— Ты опять думаешь о нем, — утвердительно сказала проснувшаяся Луна. Ее глаза немного припухли со сна, волосы в беспорядке разбросаны по подушке.

— Я так волнуюсь за него и Джинни... Не представляю, чем бы я стал, если... После Фреда... Не пойми меня неправильно, ты знаешь, что я люблю тебя больше всех. Только Гарри — мой лучший друг и...

— Я не переживаю! Ни из-за твоих слов, ни из-за Гарри с Джинни.

Необыкновенная непосредственность Луны всегда утешающе действовала на Рона. Он каждый день благодарил провидение за такую жену. Они были созданы друг для друга.

Луна тем временем продолжала, поясняя свои слова:

— Гарри сильнее, чем ты думаешь. Намного сильнее. Он, скорее всего, пока еще этого не осознает, но все испытания, выпавшие ему, его только закалили.

— Закалили? Да он одной ногой в могиле!

— Только пока. Скоро он снова станет прежним. Дай ему немного времени. Не беги впереди Хогвартс-экспресса, Рональд Уизли!

Конечно, она права. Луна всегда права!

* * *

Небо было еще довольно ясным для этого времени года, хоть на нем и начали собираться большие дождевые облака. Северный ветер гулял по равнине, то кружа, то стелясь по земле, словно художник, наносящий на холст мазки краски. Глубоко вздохнув, она отвела взгляд от горизонта, собралась с духом и вошла в ворота "Вересковой пустоши". Теплая рука Ремуса, погладившая ее по спине, и теплый любящий взгляд дали ей силы сделать следующий шаг.

Песчаная равнина теперь сплошь заросла диким вереском. Природа вступала в свои права, пытаясь скрыть драму, разыгравшуюся здесь около года назад. Только почерневшие развалины особняка по-прежнему напоминали о нападении, унесшем жизнь ее родителей, друзей, а потом и младшей сестры...

Она приблизилась к старому дубу, будто охраняющему похороненных здесь людей, и встала на колени перед могилой родителей. Ей казалось, что она переживала это уже десятки раз, снова и снова... Так оно и было — во снах!

Только на этот раз она не тонет в зыбучих песках, крича от страха, не просыпается в поту в своей постели. Нет, на этот раз она почтит память родителей, спокойно простится с ними и, наконец, заживет свободно.

Наконец позволит себе без оглядки любить Ремуса и свое будущее дитя, утешаясь мыслью, что виновные понесли наказание.

Дрожащей рукой она вытащила палочку и взмахнула ею над могильной плитой. Тот час же на камне появились имя и эпитафия: «Габриэль. Моей любимой сестре».

Затем она осторожно положила к основанию креста букет вереска, который насобирала по дороге, и не смогла не вспомнить одно маггловское стихотворение, которое так любил отец. Стихотворение Виктора Гюго, обращенное к своей умершей дочери. Как и он, Нимфадора пришла сюда на рассвете, снедаемая печалью, которая сплела для нее венок*. Вместо маленького нормандского селения была долина Глекно* * *

, но, вслед за Гюго, Нимфадора положила на могилу пучок вереска.

* * *

Гермиона,

Нет, прошу тебя, не бросай это письмо! Дай мне шанс извиниться, даже если бессмысленно ждать прощения. Я наделал столько ошибок.

Ты не представляешь, как я жалею о том, что совершил. Теперь мне понятно, что я был во всем не прав! Дурак, тщеславный дурак!

Ослепленный обещаниями власти и величия.

Я в самом деле верил, что смогу порвать все связи с семьей, в которой я чувствовал себя чужим.. Мне казалось, что отец просто смешон в своем обожании магглов, а у матери не хватает ума положить конец его идиотскому увлечению. Я стыдился своих родителей, потому что они не предпринимали ничего, чтобы подняться наверх, занять какое-то положение в обществе, тогда как другие не гнушались ничем ради выгоды. Короче, я отрекся от них и поступил так, как подсказывал мне внутренний голос: выбрал сначала Министерство, а потом и службу у Лорда Волдеморта. Это была моя первая большая ошибка.

Их вообще было немало. Я хотел стать уважаемым. Таким, чтобы мое имя внушало страх и почтение. Я воровал, пытал, истязал, убивал и насиловал, чтобы стать таким, как другие Пожиратели, не задумываясь, что происходит с моей душой.

Сейчас мне страшно вспоминать обо всех этих ужасах. Как я мог сотворить подобное! Как мог так поступить с ними! Как я мог так поступить с тобой!

Куда пропал тот восторженный, сознательный юноша, всегда строго соблюдавший все правила? Куда пропал тот юноша, которым так гордились родители и учителя?

Сейчас мне стыдно смотреть в глаза своей матери. Ты ведь знаешь, что она каждую неделю приходит ко мне в Азкабан? После всего что я натворил, после того позора, которым я покрыл семью, она простила меня. Отец сказал, что ему нужно время. И Биллу с Чарли. На Рональда, Джорджа и Джинни я и не надеюсь... Вот же ирония судьбы! Раньше я старался делать вид, что меня с ними ничего не связывает, чтобы они не позорили меня своим существованием, а сейчас все наоборот!

В камере у меня было время поразмышлять над своими поступками и их последствиями, и меня бросает в дрожь при одной мысли о том зле, что я тебе причинил. Гермиона, я должен тебе сказать. Ты имеешь право узнать, почему все это испытала.

Сначала было пророчество Трелони, конечно... Но ничего бы не произошло, если бы не то невероятное совпадение, когда я встретил тебя в Норе. Я подумал, что это реальный шанс доказать свою преданность и полезность Господину. Последствия меня не волновали.

В глубине души я понимал, что есть еще одна причина, гораздо важнее расположения Лорда: я хотел поговорить с тобой, чтобы понять одну вещь — как ты могла связаться с ним? С ним! Снейпом! Нашим старым профессором! С этим упырем, который меня, честно признаться, всегда пугал. А еще я хотел знать о нем больше, особенно, после его измены. Потому что никогда не видел Темного Лорда таким взбешенным. Ярость Волдеморта была равна разочарованию. Я отчаянно завидовал Снейпу, за то что он был так важен для Лорда. И моя одержимость только усилилась, когда я узнал, что ты с ним. У меня в голове не укладывалось, как он смог заполучить Гермиону Грейнджер, подругу моего младшего брата, невесту самого Поттера, такую милую и умную девушку? Как ему повезло там, где я потерпел неудачу? Ты же, наверное, не знаешь, что Пенелопа несколько лет назад меня оставила...

Именно в таком состоянии я оказался, когда насильно привел тебя в Хогвартс. Думал, что твое пленение, а потом ребенок, которого я передам Темному Лорду, изменят мою жизнь полностью. Что я наконец-то получу то, чего так долго ждал.

Но все пошло не так. Я привык к твоему присутствию настолько, что потерял бдительность. Ты стала моей слабостью, я это понимал. Знаешь, будучи безжалостным и жестоким с другими, я не допускал и мысли причинить тебе вред. Больше всего я боялся, что Темный Лорд заберет тебя и отдаст Малфою, ничего хуже и придумать было нельзя. Малфой жаждал заполучить тебя, только чтобы отомстить Снейпу. Мне казалось, я принял все возможные меры... Ты обратила внимание, что почти никогда не оставалась одна? У Дуфи был приказ заботиться о тебе.

Потом родился ребенок. Признаться, мне не было до него никакого дела. Но мне стало не по себе, когда я увидел, в каком ты состоянии после того, как Дуфи отобрал у тебя ребенка, чтобы Лорд мог принести его в жертву. Я чувствовал себя последним мерзавцем, но никогда бы не сознался тебе в этом! Ибо моя цель была уже близка, очень близка. Господин наконец-то заметил меня, оценил, и я подумал, что со временем ты забудешь ребенка. Теперь я понимаю, что думать так — величайшая нелепость, мать никогда не забудет своего ребенка, я вижу это по глазам своей матери, когда она смотрит на меня.

Потом случилось... несчастье, ты впала в кому. Я отнюдь не был уверен, что смогу вывести тебя из этого состояния, но мое честолюбие и тщеславие брали верх...

Когда ты очнулась, мне казалось, я сойду с ума. Ты пыталась меня убедить, я ничего не хотел слушать... Я хотел только, чтобы ты меня простила, чтобы ты меня уважала, чтобы ты меня любила. Я хотел этого так, что пошел на обман... и я совершил непоправимое. Какой позор! Я воспользовался твоим горем... Поступил так с тобой...

Я ничего не жду от тебя, Гермиона, но только хочу, чтобы ты жила дальше и забыла этот кошмар.

Если бы не мое проклятое честолюбие! Может быть, тогда я понял бы, что счастье не в богатстве или власти, а в свободе выбора, действий, в гармонии с самим собой. Дамблдор, мой отец и Снейп правы.

Ну вот, перо уже затупилось. Чернила тоже почти закончились, и я очень сомневаюсь, что мне выдадут новые раньше следующей недели.

Наверное, это лучший выход в моей ситуации. Просто знай, я написал тебе это письмо, ничего от тебя не скрывая. Я искренне раскаиваюсь.

Прощай и прости, Гермиона.

Перси Уизли.

Пока она читала, ее горло сжималось все сильнее и сильнее, дышать стало почти невозможно. Но это письмо сняло с ее души тяжелый груз. Груз, мешающий, несмотря на любовь Северуса и сына, жить заново...

Когда сова принесла ей письмо с черной восковой печатью Азкабана, Гермиона запаниковала. Нет! Она не хочет больше иметь с ним ничего общего, не хочет ничего знать об этом человеке! Она обещала себе забыть все и двигаться дальше. Ради себя и своей семьи.

Но она понимала, что никогда не сможет забыть случившееся полностью! Это просто невозможно! Она едва не умерла, а ее сын едва не стал жертвой Волдеморта! Впрочем, многие маггловские психологи советуют своим пациентам взглянуть страху в лицо, чтобы суметь справиться с ним.

Если она сумела выжить, сделать то, что сделала, чтобы вернуть сына, разоружить Люциуса Малфоя, чтобы спасти Северуса, значит, она достаточно сильная, чтобы в последний раз безбоязненно встретиться лицом к лицу с Перси, читая это письмо. Она достаточно сильная, чтобы идти вперед и продолжать жить. Любить. Страдать, наверное. Любить снова и снова. Просто быть счастливой.

Из-за слез бумага намокла и превратилась в бурый ком. Это закончилось. Все закончилось...

— Гермиона, что случилось?

Обеспокоенный голос Северуса заставил ее вздрогнуть.

Тыльной стороной ладони она поспешно вытерла слезы и попыталась спрятать письмо в карман халата. Тщетно. Северус пристально на нее посмотрел. Смутившись, она отвернулась, засмотревшись на пламя в камине.

— Ладно... Я тебя оставлю, если ты хочешь побыть одна. Я уложил Адриана. Если вдруг понадоблюсь, я в лаборатории, — сказал муж еле слышно. Гермиона уловила в его голосе беспокойство и легкий намек на гнев.

— Нет, мне не нужно уединение, Северус. Это просто... — секунду поколебавшись, она кинула ему бумажный шар.

— ... Просто Уизли тебе написал. Видимо, ты ждешь, чтобы я закончил твою фразу, — прошипел он, пожирая ее горящим взглядом, полностью игнорируя письмо. — Это я прекрасно понял! Но вот чего не понимаю: зачем ты хотела спрятать от меня письмо?

— Я не...

— Не держи меня за идиота, Гермиона! — воскликнул он, теряя самообладание.

— Вообще-то я бы предпочла, чтобы ты не знал о письме вовсе, — подавленно произнесла она, сгорая со стыда за свою ложь.

Она сделала это необдуманно. Просто рефлекторно попыталась спрятать письмо, потому что не хотела, чтобы Северус расстроился, узнав, что она пережила.

Он по-прежнему не спускал с нее хмурого взгляда, и Гермиона уже представляла, как на нее обрушивается шквал упреков вперемешку с желчными колкостями и сарказмом. Но муж, вопреки всем ожиданиям, не проронил ни слова.

При мысли, что Северус мог подумать о какой-то переписке между ней и Перси, у нее зашлось сердце и закружилась голова. Мерлин, почему она прочитала треклятое письмо именно сейчас? Почему не дождалась, когда останется дома одна? Ее бросало то в жар, то в холод.

— Северус, — сказала Гермиона как можно мягче. — Когда ты вошел в гостиную, я и правда перепугалась. Я не хотела, чтобы ты знал, что Перси... что Перси мне написал. Главное, я не хотела, чтобы ты себе представлял себе невесть что...

Голова закружилась сильнее.

— Я не представлял себе ничего.

С этими словами муж обнял ее. Как раз вовремя, потому что ноги уже не держали. Пока он ее обнимал, давно сдерживаемые слезы хлынули из глаз, потекли по щекам, намочив рубашку Северуса.

— Догадаться было нетрудно... — голос его был горек.

— О, нет! — воскликнула она, мучительно пряча лицо. — Ты не знаешь... Ты не должен терпеть... Хватит уже...

— У тебя не было выбора, Гермиона! — прервал он резко, отстраняясь от нее.

Их лица оказались рядом, она видела, как в его глазах пылает огонь.

— Да, я тогда не могла придумать ничего другого. У него был наш сын. Но, конечно, можно было как-то иначе... Если бы ты знал, как я хочу забыть то время и... О, Мерлин!

— Гермиона, ты поступила так, как поступила бы любая мать. Ты была сильной и смелой, любимая. Я не имею права вымещать на тебе свою злость.

Рука, которой Северус касался ее щеки, была теплой и мягкой, и Гермиона закрыла глаза, чтобы наслаждаясь минутой покоя.

— Я сделала то, что было нужно... — повторила она, желая убедить саму себя.

— Ты сильнее меня...

О, нет! Она не хотела ничего слышать, прекрасно понимая, что он собирается ей рассказать. Она обо все догадалась еще там, на поляне. Там она увидела лицо Габриэль и все поняла.

— Когда я покинул Великобританию...

Гермионе становилось все хуже. Будто разбередили едва зажившую рану. И эта рана причиняла невыносимую боль. Ей не вынести подробностей! Нет, она не хотела ничего знать о том, что происходило между ее мужем и этой девушкой! Не хотела представлять...

— Северус, не надо, — она прервала его, приложив к губам палец. — Пожалуйста... Я не хочу услышать от тебя то, что и так знаю.

Его рот приоткрылся от изумления, а лицо омрачилось.

— Если бы ты знала, как я...

— Не надо, Северус! — вновь прервала она, сильнее нажимая пальцем на губы.

Он схватил ее в объятия, крепко, даже немного больно сжал и откинул голову. Ей показалось, что он сейчас заговорит, но с тонких губ срывалось только шумное неровное дыхание. Она ждала, обеспокоенно глядя, как в глубине его черных глаз разгорается пламя.

Бездна. Она падала в бездну. И только когда он поднес ее руку к своему рту, прижав ладонь к горячим губам, она, наконец, очнулась.

— Только ты, Гермиона.

Дрожь. Лихорадка. Волнение.

— Всегда была только ты...

Он сжимал ее сильнее, сильнее и сильнее, и она отвечала на его объятие с тем же жаром, той же страстью, чувствуя себя на грани обморока.

Непостижимым образом оба оказались на полу. Сейчас для Гермионы существовали только его ненасытный рот на шее, руки, жадно ласкающие кожу, тело, накрывшее ее, и движения бедер, мощные, глубокие, почти болезненные.

Каким невероятным наслаждением было чувствовать его в себе, слышать его вздохи и стоны, слышать, как он почти всхлипывает от удовольствия. Он прежде никогда не занимался с ней любовью так: неистово, грубо, не заботясь о ее удовольствии. Но и никогда еще она не чувствовала себя такой цельной, такой свободной.

Низ живота затопил жар, а затем ее накрыло неудержимой волной, она не выдержала и закричала его имя, снова и снова...

Он прижался к ней своим потным телом, зарылся лицом в волосы, дыханием лаская шею. Ей было хорошо, мучительно хорошо... Если бы можно было лежать вот так, сплетясь руками и ногами, целую вечность... В камине тлели угли, окутывая негой и теплом двоих счастливых людей, лежащих на полу.

* * *

Склонившись над маленькой кроваткой, Северус размышлял. Они сбежали из Хогвартса три недели назад, и за это время он научился понимать своего ребенка. Своего сына.

Если бы перед женитьбой на Гермионе ему сказали, что в один прекрасный день он станет отцом, Северус предложил бы этому чокнутому пройти обследование в Мунго на предмет тяжелого психического расстройства! Но это было до того, как Гермиона сообщила ему о своей беременности...

Он прекрасно помнил, как озабочена и взволнована она была. Что ее беспокоило тогда? Что он ее бросит или заставит выпить зелье, провоцирующее выкидыш? Ему тогда потребовалось время, чтобы переварить информацию и не выглядеть растерянным перед женой, которая в буквальном смысле чуть не лишилась чувств.

— Я не знаю, как это могло случиться... я соблюдала все предосторожности. И как же не вовремя!

Северус вдруг понял, что они никогда не обсуждали вопрос о детях. Не то чтобы он этого хотел: во-первых, он уже не молод, во-вторых, все, кто когда-либо присутствовал на его уроках, могли убедиться, что он не терпит детей. Что касается его собственного отца... Лучше бы его вовсе не было, Северус стал бы от этого только счастливее! А так ему доставались тумаки да запах перегара прямо в лицо, когда тот каждый вечер возвращался из паба.

Нет, Северус и предположить не мог, что однажды станет отцом. Да и Гермиона никогда не говорила о своем желании иметь детей!

Он иногда видел, как жена общается с маленькими детьми: довольно сдержанно, в то время как ее ровесницы пищат от восторга перед малышами! Он уяснил для себя, что и она этого не хочет. Просто прекрасно, что вопрос решился еще до их свадьбы!

— Почему не вовремя? — спросил он тогда.

— Ну, если бы не война... Может, я бы и затронула эту тему, — пробормотала она. — В конце концов, я об этом ничего не знаю! Не знаю даже, что делать, чтобы выносить его и не потерять!

Мысль о потере ребенка отозвалась болью где-то в животе. Такой болью, о которой он и не подозревал до сих пор.

— Думаю, то, что ты пришла и рассказала мне, уже доказывает, что ты хочешь ребенка, — прошептал он.

— Но ты ...

— Я признаю, что никогда не думал об этом, — ответил он, рассматривая ее фигуру, но распознать беременность по ней было еще невозможно.

Он представил себе, как от месяца к месяцу живот Гермионы будет округляться. И с удивлением понял, что уже гордится этим. Совершенно новое и неожиданно сильное ощущение. Он понял тогда, что вопреки его опасениям и уверенности в полной несостоятельности себя как отца, он тоже хотел этого ребенка...

Разбуженный легким поглаживанием сын приоткрыл глаза и заулыбался. И сердце Северуса снова сжалось. Привыкнет ли он когда-нибудь к таким эмоциям?

Он осторожно вытащил малыша из спального комбинезончика и взял на руки. Ребенок залопотал, суча ножками.

— Похоже, ты голоден, — заявил Северус, глядя сыну в глаза, словно ожидая ответа. — Пойдем тогда готовить бутылочку!

Конечно, он никогда не станет таким назойливым отцом, как Артур Уизли, это просто не в его характере. Распоряжаться жизнью сына, воспитывая его по своему образу и подобию, как Люциус делал с Драко, он тоже не будет. Нет, он просто всегда будет заботиться о счастье своего ребенка, и поможет ему достичь успеха в чем бы то ни было. Рядом с сыном Северус открыл в себе такие качества как терпение и доброжелательность. Раньше он и не подозревал о наличии у себя этих добродетелей.

Неожиданно его плеча коснулись. Гермиона, которую он оставил спящей на диване, надела пеньюар и улыбалась ему.

— Вот ты где... — она зевнула, поглаживая щечку Адриана.

— Я услышал, как он зашевелился, и решил, что надо его покормить.

Губ Гермионы снова коснулась улыбка, и она сказала просто:

— Ты — самый лучший папа, Северус, и я люблю тебя.

Такая прямота его разоружила, и впервые в жизни ему не хватило слов. Он тоже любил ее. Их. Мерлин, да конечно, ко всему он привыкнет. Разве он уже не счастлив рядом со своей семьей?

КОНЕЦ

*Жан Мореас (пер. Ю. М. Денисов)

**В. Гюго в стихотворении «Завтра, на рассвете», написанном к четвертой годовщине смерти дочери, изобразил свою прогулку к месту, где она была похоронена.

Завтра, на рассвете...

Лишь солнца робкий луч осветит степь с утра,

Пущусь я в долгий путь. Ты ждёшь меня, любя.

Пусть лес передо мной, пусть на пути гора,

Я долго не могу вдали и без тебя.

И в думы погружён, с скрещёнными руками,

Не слыша пенья птиц, не видя красок дня

Пойду, согбенный я бессонными ночами,-

Печаль сплела в венок день с ночью для меня.

Ни золотой закат, ни вереницу волн,

Несущих паруса, я не замечу, нет.

Придя, я положу на твой могильный холм

Зелёный остролист и вересковый цвет.

(Перевод © Алекс)

* * *

Гленко — живописная долина на юго-западе Хайленда в Шотландии.