Жестокие драбблы (джен)

Камера десять шагов на десять. Просторная, однако: он и не надеялся получить шире, чем «семь на семь», при своем приговоре. Но ему гоблински повезло, ему постоянно везет в Азкабане, и этом надо пользоваться.

Десять на десять и одиночка.

И окно наружу — с живописным видом на крепость, небо и океан. Ни одна живая душа к этому виду не останется равнодушной, а некоторые впечатляются до полной потери рассудка.

Но он намерен удержать свой рассудок в рамках нормы. И пока это удается.

Он должен помнить, как ему повезло: камера-одиночка, простор, свежий воздух зимой и летом, благо на окне не предусмотрены стекла, а лишь железная решетка, — зато он закаляется!

И окно расположено достаточно высоко, чтобы не затопило. Брызги долетают, но наводнения — нет, затопляет только камеры нижних ярусов. А он сидит на верхнем. Повезло. Прелестный русский анекдот про княжну Тараканову, которая в своей камере утопла, его не касается.

Хороший анекдот — Долохов его рассказал, кажется? Долохов знает таких историй много… И как часто Долохов будет вспоминать про утопшую княжну сейчас, когда его собственная камера на нижнем ярусе?

Но это неважно…

Неважно даже то, способен ли Долохов после одиннадцати лет в Азкабане вообще что-то помнить. Некоторые из тех, кто сел одновременно с ними одиннадцать лет назад, уже разучились связно говорить… А помнит ли Долохов, что прошло уже одиннадцать лет?

Календари в дизайне камер не предполагаются…

Узник смотрит на свой собственный, запрещенный правилами календарь, висящий на стене.

И снова убеждает себя, что ему повезло.

Хотя какая разница, сколько мы сидим, спросил бы Долохов, ведь всё равно пожизненно?

Смягчения приговора не планируется.

Тут он прав.

Было бы что смягчать: террористические акты и акции античеловеческой идеологии против мирного населения страны, убийства, пытки и жестокое обращение с гражданским населением, убийства, пытки, зомбирование должностных лиц Министерства магии и аврората, а также работников магловских органов власти, планирование военного переворота в стране и преступления против граждан иностранных государств… Короче, полный джентльменский набор для человека, входившего в ближний круг Темного лорда.

Считавшегося его любимым советником.

И ах да, шпионаж в пользу Его Темнейшества не забудем.

При таком послужном списке спасибо надо сказать за пожизненное заключение — хотя бы не смертный приговор. Повезло, как всегда.

Можно жаловаться, конечно, что условия жизни в Азкабане нечеловеческие, что присутствие дементоров медленно сводит с ума, что теплые батареи зимой в камерах не предусмотрены, а теплая вода не встречается и летом, и что еда тут, собственно, и не притворяется съедобной… Но это лучше, чем лежать на кладбище Азкабана, не чувствуя больше ни холода, ни голода.

Узник ухмыляется, отбросив от лба слипшиеся, сальные волосы (увы, с душами и шампунями в Азкабане большая проблема!): он гордится собой. Он гордится тем, что выдержал в Азкабане целых одиннадцать лет.

Честно говоря, он сам этого не ожидал.

Но ему всегда было легче, чем остальным.

Пергамент, перья — узник смотрит на кипу исписанных свитков, лежащих на его кровати. Он долго добивался их — но добился. А кому еще комендант Азкабана вообще разрешает держать в камере бумагу и письменные принадлежности?!

Никому больше. Он счастливчик.

А без бумаги и перьев в камере-одиночке нетрудно за одиннадцать лет сойти с ума… От безделья. Он своих подельников прекрасно понимает.

Конечно, бумагу дали не сразу.

Но когда комендант отказал в его просьбе о письме в первый раз, он стал писать молоком на своей робе, на полу, на стенах, на потолке; когда запретили это делать — стал писать пальцем по хлебу и ногтем по каше. Попытались лишить его этого права — стал водить руками по воздуху…

И диктовать тексты вслух воображаемому Самопишущему перу. Собственно, вместо того, чтобы самому дойти до ручки, он довел до ручки тюремщиков и они убедились, что проще выдать ему перо и бумагу. И пусть пишет.

Хотя да, не забыли огрызнуться напоследок: комендант решительно запретил писать на любые провокационные темы, которыми он посчитал практически все мыслимые темы для письма. Научные статьи нельзя — вся эта мудреная алхимия суть провокация, а вдруг дорогой профессор тихой сапой изобретет из тюремного меню страшный яд и сбежит?

Да эта ваша тюремная еда и так яд, фыркнул тогда заключенный, и изобретать больше ничего не надо.

Но всё-таки: нельзя! По алхимии нельзя, по боевой магии и темным искусствам — тем более.

Учитывая, что профессор являлся специалистом именно по алхимии и по темной магии, научное творчество для него накрылось.

А о чем писать можно? Мемуары можно?

Нельзя, что вы!!! Комендант так и ахнул. Никакой политики, никакой злободневности, никаких больных тем! У нас стабильность, война закончилась, и мы хотим забыть все эти ужасы. Хотим жить мирно и весело. Хотим похоронить старые проблемы и начать всё с чистого листа… Ничего острополитического писать нельзя.

Хотя откуда вам это знать — вы ж газеты не читаете…

В общем, разговор был долгим и выходило, что ничего нельзя. Комендант ушел от узника в уверенности, что бумага в его камере останется чистой…

Но чудом было уже то, что он пришел в камере и разговаривал там, что он даже согласился на переговоры!

Воистину везло Северусу Снейпу, узнику Азкабана № 118, везло как никому другому.

Почему-то к нему с самого начала отнеслись мягче, чем к остальным заключенным. Повлияли, что ли, откровения на суде, что он был двойным агентом? Перечисление всего, что он сделал для Светлой стороны и для Ордена некоей птички? Глава Ордена, его дорогой тайный босс, ведь ничего не отрицал, и суд признал, что он говорит правду, но… тяжесть грехов перевесила. Каркаров и Долохов, которые его заложили, тоже говорили правду. И очень живописно.

Приговор Снейпу не смягчили, но отношение тюремщиков смягчилось явно…

Хотя сейчас комендант был уверен, что настоял на своем.

Но он не знал, с кем связался.

Он не знал, что Снейп будет писать о чем угодно, как угодно, лишь бы писать, лишь бы занять свой ум и не поддаваться дементорам. Лишь бы не сходить с ума.

Он готов писать вечно. Исписать гору бумаги и не останавливаться.

Нельзя ни о чем провокационном? Ни о чем взрослом? О’кей.

Тогда узник решил писать детскую сказку.

Разумеется, никакой горы бумаги ему не полагалось, и он был к этому готов. К тому, что ему выдадут маленький листочек, который он будет исписывать вдоль и поперек и поверх уже написанного слой за слоем, пока от листа не останется кучка грязи.

И тогда он получит новый лист или вернется к молоку и хлебу, писанию по воздуху и диктовке вслух…

Но ему снова повезло.

Однажды в его камеру зашел сторож и признался, что целый день слушал сказки, которые рассказывает вслух Снейп, и они ему понравились. Профессор не стал упускать завидного шанса. Они заключили сделку: бумага и перья в обмен за весьма недорогую плату.

Снейпу очень пригодилось, что суд не конфисковал его имущество и не арестовал счета — было чем подкупить сторожа… хотя немногим. Мягко говоря, миллионером он никогда не был.

Зато теперь он не просто писал, а даже для читателя.

Сторож исправно, каждую неделю забирал кипу листов и подавал новые. Он не ленился комментировать прочитанное и даже признался, что рукопись Снейпа с удовольствием читают его дети.

Через год Снейп поставил точку в своей сказке. И понял, что нужно дальше что-то делать. И что похвалы сторожа избаловали его донельзя, он обнаглел… Вообразил себя великим писателем? Нет, но обнаглел достаточно, чтобы размножить рукопись и послать в разные издательства.

Всё равно делать больше нечего? Вот и займемся рассылкой. В одно, другое, третье… Отвергнут? Ничего, пошлем в четвертое, пятое, шестое… Торопиться некуда. У него на рассылку остается целая жизнь.

Снейп даже злорадствовал про себя, как они со сторожем-подельником натянули нос Министерству. Они не собирались попадаться под его крылышко и связываться с обычными типографиями — а те доложат наверх, что к ним пришла рукопись особо опасного преступника из Азкабана при посильной помощи подкупленного им сотрудника тюрьмы? Спасибо, не надо.

Поэтому компаньоны обрабатывали … магловские издательства. Снейп платил, а сторож разносил рукописи и сидел в приемных.

Он дорого брал за свои услуги, но Снейп был не против поразвлечься от скуки. Даже когда сторож объявил, что это пустое дело и трата времени, никто их «шедевр» не берет и нет никакого смысла… Но пока Снейп согласен платить за развлечение, почему бы нет? Снейп повысил зарплату своему «агенту» и велел продолжать работу.

Рукопись взяли в четырнадцатом по счету издательстве.

По тюремному коридору слышатся шаги — это сменщик Снейпова сторожа-компаньона-заговорщика; за одиннадцать лет трудно не научиться распознавать идущих по первым же звукам шагов, не так их и много — идущих сюда…

Шаги приближаются, и в дверь камеры Снейпа деликатно стучат.

— Заходите, — милостиво роняет Снейп.

Щелкает замок, сторож почтительно всовывает голову:

— Профессор, простите, комендант интересуется: вы закончили?

— Я дописываю эпилог, — отрывисто бросает Снейп.

Сторож мнется на пороге и выдыхает:

— Профессор, простите, комендант просил напомнить, что издательство ждет последнюю часть до четверга…

— Не надо мне напоминать. Я всё прекрасно помню, — отрезает профессор. — Вы слышали, что я сказал? Я заканчиваю эпилог. И надеюсь, что до четверга уложусь, если вы перестанете отрывать меня от работы дурацкими расспросами!

— Простите, профессор, сэр, я уже ушел, — поспешно заканчивает тюремщик и захлопывает дверь. Затем вздыхает и добавляет:

— Сэр, обед через полчаса. Вам надо хорошо питаться, сэр, чтобы вовремя закончить книгу, это приказ коменданта.

— Идите к троллям, — советует Снейп.

— Сэр, комендант очень просил вас не швырять тарелки с обедом в лицо разносчикам. Он просил передать, что если вам не нравится стандартный обед, сэр, то он же давно разрешил заказывать меню из парижского ресторана, о котором вы говорили?

— У вашего коменданта амнезия! — рычит Снейп. — Я неоднократно заверял его, что не понимаю, почему мое меню должно отличаться от рациона других заключенных. Я буду есть то же, что и все. Еще один вопрос — и я брошу книгу на полстранице до конца, а дописывать предложу вам!

Сторож исчезает с жалобным писком, словно тюремная мышь.

Снейп делает вид, что забыл, будто приказ относиться к нему, как к капризной кинозвезде, и мириться со всеми его прихотями исходит от Министра магии, а вовсе не от несчастного коменданта, который стал для Снейпа козлом отпущения.

О да. Он в курсе, что является самым ценным узником Азкабана и самым ценным заключенным Министерства магии вообще; он не должен получать газеты, но сторожа приносят их каждый день по его требованию, чтобы он лишний раз мог убедиться, какая же профессор Снейп важная птица! И с каким нетерпением вся страна ждет, когда он закончит свою седьмую книгу.

Вся страна ждет в едином порыве — магическая и магловская… Темному Лорду такое и не снилось. Вот она, власть над миром.

Если бы он знал, чем та глупейшая авантюра с изданием его первой книги (как давно это было…) закончится! Но он не смел даже мечтать. Он до сих пор не понимал, почему книга стала такой сенсацией и почему находится столько идиотов (прости Мерлин) среди магов и маглов, которые покупают ее до сих пор.

С ума по ней сходят. Бредят ею. Ночи не спят в ожидании следующей серии.

Он выпустил первую книгу и проснулся знаменитым.

Ею зачитывалась вся Британия, ее перевели на шестьдесят языков.

Издательство заработало на ней миллионы — он заработал миллионы!

Он не ожидал, что несчастная книга наделает столько шума и причинит ему столько проблем…

Что его обман и сделка со сторожем так быстро раскроются. Ведь Министерство магии, разумеется, вытрясло из всех душу на следующий день, как до их закрытого мирка докатилась всемирно-магловская сенсация. Министерство причастилось к сенсации и встало на уши.

Это было веселое время. Начальник аврората чуть не спятил, заново открыв его дело и замучив допросами: так вы утверждаете, что Темный Лорд вернется? На каком основании? Какую магию он использовал? Так вы утверждаете, что "почтенный директор Хогвартса" тоже так считает? И т.д.

Снейп честно повторил свои прежние показания: нет, не вернется; нет, он рассыпался в труху и ваше же Министерство выдало официальное свидетельство о смерти; это известно из допросов сотни человек — и обвиняемых, и авроров, и свидетелей, и допрашивали их под Веритасерумом, как и меня, и чего вы ждете теперь?

Но эта ненормальная Белла утверждает, что Темный Лорд вернется! — возражал аврор.

Снейп тяжело вздыхал: на то она и ненормальная…

А потом узнал, что аврорат на полном серьезе начал секретное расследование по поиску неубиваемого духа Темного Лорда. В том числе в Албании.

Они помешались?

Так Снейп испытал на себе силу собственного печатного слова. Он, оказывается, написал книжку, которой люди верят! Написал так правдоподобно, что любой бред из этой книжки читатели принимают за правду…

Министерство тогда решало гамлетовскую проблему: разрешить новоявленному светилу литературы писать дальше или не разрешить?

Издательство напирало, маглы сходили с ума, постепенно и маги начали читать «книгу, о которой все говорят» и присоединились к хору страждущих.

И еще эта книга приносила очень много денег.

А деньги для Министерства магии никогда не были лишними.

Особенно если их источник находится в пожизненном заключении в государственной тюрьме, то есть полностью от них зависит.

Министр честно разделил прибыль от будущих поступлений: 80% — Министерству, 20% — талантливому автору и разрешил ему творить дальше.

Афера становилась интересной. Она даже превращалась в комедию, потому что читатели жаждали общения с автором, и Снейп искренне сочувствовал сотрудникам Министерства, которых поили Оборотным зельем и отправляли на бесчисленные интервью с текстами ответов на вопросы, которые для них писал он сам. Бедняг так бомбардировали вопросами, что они пороли в ответ полную чушь и обнаруживали полное незнание матчасти — и даже того, что утверждали в предыдущих интервью.

Но когда в камеру Снейпа вваливались три министерских амбала, поили его Обороткой и начинался подлинный фарс — выход особо опасного преступника за порог тюрьмы в места скопления людей, где он под видом трепетной детской писательницы будет давать интервью — это было неописуемо. И три амбала под видом телохранителей нежной дамы сопровождали его повсюду… И зал для встречи с читателями был битком набит полицией: а вдруг профессор Снейп вздумает сбежать? Кто их знает, этих профессоров: может быть, ему в Азкабан обратно возвращаться не хочется?!

К нему приходили горы писем.

Одно письмо его тронуло — письмо от Лоры, которую он вывел в романе под именем Лили. Он не ожидал, что Лора ему когда-нибудь напишет — ведь она не писала ему после суда, хотя там выяснилось, что его информация не один раз спасала Лоре жизнь?

Но после пятой книги о Гарри Потере Лора написала.

Она писала, что всегда знала, что он далеко пойдет, он всегда был страшно талантлив; и ей очень жаль, что его таланты пошли по ложному пути. Но теперь Лора надеется, что он вытащил себя за косичку из ямы.

Лора ни словом не обмолвилась о том, как ей досаждают журналисты и фанаты — а Снейп считал, что таковых будет немало. Рано или поздно папарацци докопались бы, с кого он списал того или иного персонажа. Хорошо, что у Лоры и ее придурка только девочки.

Хотя Мангус Хеллибор, почтенный директор Догвартса, написал ему после первой же книги само теплое письмо с пожеланиями успеха и посетовал, что Северус выдумал ему псевдоним — почему дорогой Северус не написал ему и не спросил, он был бы согласен на использование подлинного имени!

А когда на улицах люди стали без всякой задней мысли именовать покойного Темного Лорда Волдемортом и утверждать, что так оно всегда было… Тогда Снейп понял, что вошел в историю.

Он заканчивает седьмую книгу.

У него в запасе: Уитбредовская премия и премия Хьюго — множество литературных премий; экранизация серии в Голливуде студией «Уорнер Бразерс»; фанатские Поттерленды в разных странах мира и скульптура на вокзале Кингс-Кросс в честь плтформы 9 ¾.

Его серия считается самой успешной и читаемой из изданных книг мира. Его книги включают в списки обязательного чтения для детей школьного возраста.

Впору загордиться собой.

Хотя чем больше он пишет, тем больше неприятных открытий подает критика. Его книги обвиняют в недетской кровавости, мрачности, неадекватном мышлении… Пишут, с каждым томом серия становится всё мрачнее. Он навсегда запомнил, что писала Лора:

«Северус, ты гений, но я вижу, что Азкабан уже сказывается на тебе. Твои книги становятся всё безумнее, всё более жестокими и страшными. Я понимаю, что рядом с дементорами иначе быть не может, и подвиг уже одно то, что ты по-прежнему в рассудке и способен сочинять настолько чудесные истории… Но влияние дементоров чувствуется всё сильнее. В твоих книгах теряется логика, в сюжете много дыр, серия пишется уже не на разуме, а на чувствах… Я вижу ее как великий крик души. Северус, это грандиозно, но это уже не детская книга.»

Или: «Северус, зачем в детской книге эти истории про грязные подштанники и жирные волосы? Почему твой герой такой неопрятный?»

Потому что он — это я, дорогая Лора, а в Азкабане подштанники стирают не часто.

Но Лора права. Последняя часть — самая страшная. Зато она последняя!

Хотя Снейп не обольщается: последнего слова по Гарри Поттеру никогда не будет. Если сначала Министерство магии могло обманывать себя, что аномальный статус узнику № 118 придан временно пока он пишет свое смутное творение, но теперь ясно всем: с окончанием книги возврата к прошлому не будет.

Им не удастся вернуть Снейпа в положение обычного узника. Он с публикацией каждой книги уходил всё дальше от этого, и теперь дело зашло слишком далеко. Бедное Министерство, что им с ним, с вечной занозой в их заду, остается делать?

В дверь опять стучат.

— Профессор, сэр, простите. Вы примете господина Тарквиния Данжеро?

— Я, кажется, ясно просил меня не беспокоить?

Тоскливый вздох.

— Сэр, он пришел поговорить по поводу вашего помилования. Господин министр магии прислал его поговорить с вами, он говорит, что всё уже решено и что бумаги уже все подготовлены и нужна только ваша подпись, он не задержит вас надолго, сэр…

Снейп думает. Покапризничать еще — ведь он с первого же дня в Азкабане объявил, что для Данжеро его всегда нет дома? Хотя те первые годы его великолепная позерство ушло впустую, Данжеро и не пытался связаться ним — на что блестящему чиновнику списанный в утиль узник Азкабана? Однако, когда вышла третья книга о Гарри Потере, Данжеро внезапно прозрел и бросился навещать всеми забытого узника — «как я мог забыть своего лучшего друга»! Он вспомнил даже, что они дружат с первого дня поступления Северуса в Догвартс — вспомнил, что на праздничном ужине после приезда новичков отметил Северуса и посадил рядом с собой, положив ему руку на плечо…

С выхода третьей книги прошло пять лет, и все пять лет упорный Данжеро пытается вернуть расположение Северуса. А Снейп радуется возможности выполнить свою клятву и не желает его видеть. Но Данжеро не отстает…

Новая неожиданность — Северус был уверен, что Данжеро гордость не позволит домогаться встречи с ним после стольких отказов и после Люциуса Малфоя. Ну-ну.

— Сэр, — жалобно говорит сторож за дверью, — господин Данжеро отличный адвокат, самый лучший. Он быстро добьется вашего освобождения.

— А если я вовсе не желаю освобождения? — не удерживается Снейп. — А если мне здесь нравится? Меня, помнится, приговорили к пожизненному заключению без всяких поблажек… Я, что ли, единственный, кто уважает решение суда?

— Сэр, пожалуйста! — срывается голос за дверью. — Мистер Данжеро сказал, что Визенгамот нашел смягчающие обстоятельства, ведь вы оказали столько услуг Ордену фе… то есть, простите, Ордену Птицы Рок…

Орден феникса, тролль вашу за ногу! И этот туда же! Скоро и Догвартс официально в Хогвартс переименуют.

— Сэр! — не выдерживает голос за дверью. — Примите мистера Данжеро и подпишите бумаги, пожалуйста! Сэр, мы будем так счастливы, когда вы освободитесь. Мы так от вас устали. Наш комендант говорит, что когда вы покинете Азкабан, он умрет от счастья.

Снейп ухмыляется:

— Уговорили. Я встречусь с Тарквинием. И если комендант Уизел не намерен сдержать слово, то будьте спокойны, я сам его отравлю.