Жестокие драбблы (джен)

До Нового года оставалось пять часов.

Предновогоднее небо было уже темным, но абсолютно прозрачным, и на нем, как на космической карте, постепенно рисовались все звезды. Это было очень красиво.

Народ, собравшийся на платформе вокзала Кингс-Кросс, смотрел вверх, задрав головы.

Вокзальные часы пробили семь.

Сама платформа сияла разноцветными фонариками, была украшена по-новогоднему и имела посередине четко выделенный квадрат для елки. Прибытия елки как раз и ждали — это была захватывающе красивая церемония. Елку должны были доставить с минуты на минуту.

Народ всё прибывал.

Лили Поттер стояла, закутавшись в пальто, и ждала. Она была одна. Хотя она успела раскланяться с Батильдой Бэгшот, с Маккиннонами и с Вэнсами, но Джеймса Поттера при ней не было. Ни Джеймса, ни Сириуса, ни Люпинов.

Так даже нечестно. Пусть они считают ее поход идиотским, а идею — безумной, но могли бы и поддержать! Сегодня — Новый год, в этот день принято поддерживать близких даже в самых безумных идеях.

И, в конце концов, тут просто очень красиво.

Шел снег, и было холодно. Приходится отгонять мысль, что эти гады, Джеймс и Сириус, сидят сейчас дома и пьют виски. И им тепло...

Отпустили ее одну под Новый год, а разве не положено этот вечер проводить вместе?! Где бы то ни было, но вместе. Или вместе дома, или вместе здесь!!!

Но если Джеймса на чем-то зациклит, то это безнадежно. А его зациклило намертво на том, что он еще не сошел с ума и он никуда не пойдет. Даже через свой труп!

Кстати, когда она уходила, Джеймс проворчал то же самое: раз Лили зациклило на этом походе, то дело безнадежно. Пока она не пойдет на свою дурацкую платформу, она не успокоится!

Хотя если бы она была способна вести себя разумно, то она бы сидела сейчас с мужем дома, нарезала пирог и смеялась над дураками, мерзнущими на вокзале — и т.д...

Лили чихнула и продолжила ждать Новый год.

Под Новый год на заоблачной платформе Кингс-Кросс обитателям загробного мира на несколько часов дарилось новогоднее чудо. Платформа-перекресток между мирами открывала двери в разные вселенные, отворялись двери неба и ада, к людям спускались посланцы высших сил и говорили с ними напрямую. Раз в год, за эти пару часов, можно было осуществить любое желание, задать любой вопрос.

Лили ждала небесных посланцев, чтобы задать вопрос.

Рупор платформы ожил.

— С наступающим, леди и джентльмены! Поздравляем всех! Внимание, сейчас прибудет новогодняя елка, попрошу очистить платформу в отведенном заранее месте...

Люди слегка потеснились, все головы поднялись вверх. Туда, откуда с небес кортеж ангелов спускал изумительную, сияющую елку.

Они бережно несли ее вниз, в полной тишине, если не считать шороха крыльев и шуршания елочных веток. Елка спускалась вниз, как спускается с неба Новогодняя комета, оставляя в небе мерцающий след.

Лили хотела спросить у ангелов, где Северус Снейп.

Глупый вопрос, да?

Но кто же мог знать заранее, что на него не найдется ответа!

Просто однажды Лили задумалась — кажется, когда у Гарри родился младший сын, Альбус Северус, — почему Снейп до сих пор не дает о себе знать.

Просто вдруг спросила себя... и поняла, что ничего не слышала о нем уже восемь лет. Все восемь лет с ночи Битвы за Хогвартс.

Ну, тогда она вроде видела его на платформе вокзала Кингс-Кросс... но не подошла, у нее были другие дела. Она спешила к Гарри. А когда она вернулась на платформу от Гарри, Снейпа уже не было.

И что? Восемь лет спустя она выясняет, что Снейпа вообще с тех пор никто не видел. Нигде.

Куда он делся?

Она спросила Регулуса Блэка, потому что Регулус знал всех слизеринцев в раю, и Регулус подтвердил, что Снейпа здесь нет.

Регулус, кстати, переписывался с бывшими Пожирателями из других мест (ну, деликатно говоря, не из рая которые,) — и они тоже Снейпа не видели.

Лили написала Хвосту, он это подтвердил.

Вот так: был человек, была живая душа, и исчезла. Даже портрета на Земле от него не осталось, а все директора Хогвартса оставляют свой портрет! Что за чудеса...

— Да не бойся ты за Нюниуса, такие, как он, не пропадают, — ворчал Джеймс.

— Нашла о ком беспокоиться, — подхватывал Сириус. — По мне, так без него рай гораздо чище!

Лили надоело с ними спорить.

Раздражал их беззаботный оптимизм. Они не сомневались, что найдется ее Нюниус, не стоит он беспокойства и будет с ним все в порядке.

— Кстати, когда найдешь его, передай этому гаду, чтобы твое письмо и фото вернул, — ухмыльнулся Сириус. — А то стоило мне умереть, как все полезли в мой дом грабить и портить вещи! Ищи их теперь по всей Вселенной. А мне, может, это письмо дорого как память, это твое последнее письмо из той жизни.

На этом моменте Лили хлопнула дверью дома и отправилась мерзнуть на платформу.

Ангелы спустили елку на место. Украшения на ней зазвенели, у подножия рассыпалась гора подарков, и толпа зааплодировала.

Небо вспыхнуло фейерверками.

Теперь ангелы разбрелись по платформе — поздравлять, исполнять желания. Иногда они выбирали кого-то из толпы и осыпали золотым конфетти со своих крыльев — считалось, что после этого у человека будет удачный год.

Лили опомнилась от раздумий, оглядываясь в поисках ближайшего ангела. Кстати, один уже шел к ней.

Он подошел вплотную, и платформа завертелась у Лили перед глазами.

— С наступающим, миссис Поттер.

Этого не может быть, подумала Лили. Не может быть.

— Всего наилучшего вам и вашей семье! Стойте, да вы дрожите. Сейчас я найду скамейку, вам лучше сесть где-нибудь. Не беспокойтесь, у многих такая реакция поблизости от ангела... Сейчас всё пройдет.

— Раньше ты звал меня на ты, — хрипло сказала Лили.

— Конечно. Как скажешь. Садись, да садись уже!

Лили посмотрела на него отчаянно мутным взором.

— Сильная, однако, нервная реакция... Ничего, сейчас всё поправим.

Ангел протянул ладонь и возложил на горячий лоб Лили. Верчение окружающего пространства сразу прекратилось, исцеляющая сила ладони подействовала. Лили почувствовала, что может твердо стоять на ногах.

— Проходит?

— Всё прошло. Спасибо.

Ангел кивнул и убрал ладонь.

— И тебя с Новым годом... Северус.

— Спасибо, Лили.

Лили потерла лоб.

— Я не могу поверить... Я, кажется, еще в ступоре. Это и правда ты?

— А вот тебя легко узнать. Ты совсем не изменилась. Правда, стала еще прекраснее, хотя это и кажется невозможным.

— Спасибо.

— И я рад видеть, что ты счастлива и наконец-то можешь сказать, что в твоей жизни всё в порядке.

— В порядке, — сказала Лили. — Я искала тебя восемь лет! Почему ты не дал знать о себе ни разу за эти годы?!

— Искала? Правда? Извини. Я не знал. Меня здесь не было — я сразу попросился в другую галактику.

— Куда?!

— В другую галактику. Мир, знаешь ли, необъятен, галактик много... на всех хватит. И мне сделали такое одолжение, направили в другой конец Вселенной.

— Наверное, ты был счастлив оказаться подальше отсюда, — съязвила Лили.

— Даже не представляешь, как счастлив. За одну возможность избавиться от вечного торчания в Хогвартсе... Знаешь, в мире столько мест, где нет ни следа Хогвартса, Поттеров или Гриффиндора. Это счастье.

— Ни Волдеморта, ни Слизерина, ни УпСов...

— А тут ты ошибаешься, — сказал ангел и закатал рукав белоснежной робы. На плече чернела старая Метка.

— Не понимаю. У Регулуса она стерлась, я сама видела!

— Я попросил, чтобы не стирали. "Есть знаки, которые не стираются..." Я же давал им клятву верности — и собираюсь ее сдержать. По мере сил. Собственно, меня и взяли на работу по их профилю — немногие могут работать с этими бывшими преступниками, а мне они доверяют.

— Нашли кому доверять.

— Тому, кто спасал и спасает их души много лет, кто всеми силами уменьшал счет их грехов и преступлений. Они знают, чем мне обязаны, и знают, что бы с ними было без меня. Между прочим, одно из моих заданий — искать по Вселенной растерявшиеся куски души Волдеморта и пытаться спаять их вновь воедино.

— И как?

— Пять частей уже нашел.

— Прелестно. Волдеморта ты не вычеркнул из жизни, а Орден феникса, значит, вычеркнул. Подальше от нас, подальше от меня...

Ангел улыбнулся.

— Что ты. Я ничего не вычеркнул. Как только ты позвала меня, я пришел. Видишь — я здесь.

— Можно подумать, что тебя следует специально звать?! А до этого ты был здесь не нужен?!

Ангел поднял руку.

— Лили, будь спокойнее! Новый год, всё-таки. Не время ссориться... Скажем честно: здесь все согласны, что без меня им лучше. Только твое упрямство не позволяет тебе согласиться с этим. Но они правы. Ни тебе, ни кому-либо другому я не принес здесь ничего хорошего.

— Чушь, — сказала Лили.

— Как же? Я даже испортил тебе этот Новый год. Ты беспокоилась обо мне, поссорилась с друзьями, была несчастлива... Но теперь ты спокойна? Как видишь, я существую, и у меня всё в порядке. У меня новая жизнь. И я искренне советую тебе поступить так же: забыть прежние заботы, начать новую жизнь и больше не беспокоиться обо мне.

— Как мне не беспокоиться о тебе! Мы же друзья, — возразила Лили.

— Уже нет. Мы очень давно перестали быть друзьями. Я ушел из твоей жизни, так что похорони прежние печали и начни жить заново. Долго и счастливо. Это мое тебе новогоднее пожелание!

— Долго и счастливо... А как ты живешь там, в своей новой жизни? Долго и счастливо?

— Мне нравится, — ответил Снейп.

— Что ты делаешь?

— Работаю.

— Работаешь? Даже под Новый год?

— Людям нужны ангелы даже под Новый год. Сама убедилась.

— Ты работаешь с преступниками, с Пожирателями смерти, ты ищешь по Вселенной разбитые души вроде Волдеморта, — перечислила Лили. — Что еще?

— Я курирую свою планету, там я являюсь ангелом-хранителем. Предсавь себе — у каждого из нас есть своя подшефная планета... Не можем же мы оставить вас, толпу болванов, на прооизвол судьбы? Вы же без нас такого наворотите: то война, то новое оружие, то нечто похуже... И у мня есть свои "болваны". Я отвечаю за то, чтобы жители моей планеты не особо чудили, не спалили свой мир живьем и вообще были в относительном комфорте. Но я там живу не постоянно... Хотя страшно их оставлять. Оставишь на пару лет, вернешься = а они уже успели котлов навзрывать... А вообще я спецагент по военным делам, моя специальность — горячие точки. Там, где идет война. Меня забрасывают туда, и я пытаюсь привести народ к миру. Знала бы ты, как же их много, этих горячих точек, — грустно сказал Снейп. — На ближайшую вечность мне работы хватит.

— Так. Декан-хранитель планеты, спецагент и борец с Темными силами. Всё как при жизни, — хмыкнула Лили.

— Меня потому и взяли, что я уже знаю эту работу.

— А чего-нибудь более мирного не нашлось?

— А я ничего другого не умею делать.

— Раньше ты был ученым. Ты умел варить зелья, — сказала Лили. — И еще ты умел летать.

— Да, это всё есть. Не представляешь, сколько нового для науки я нашел в своих странствиях по всей вселенной? И как интересно исследовать иные миры. Так совсем любопытно преломляются законы природы, необычно действует магия... А летать... Ты не знаешь, каково это — летать по космосу. Летать над нашей планетой, летать над Солнцем, огибать иные галактики... Надо бы как-то взять тебя с собой, показать это...

Лили посмотрела на небо.

— Должно быть, это прекрасно.

— Это бесполезно описывать. Это можно только видеть.

— Сев, — отважилась спросить Лили, — а у тебя есть там ... девушка?

— Когда?! Мне некогда. Я работаю 25 часов в сутки. Даже под Новый год.

Лили вздохнула.

— И тебе это нравится?

— Я счастлив.

— Ты счастлив!!! У тебя всё в порядке! Да что это, — закричала Лили. — Я думала, что когда ты умрешь, ты действительно начнешь новую жизнь. Ты осядешь в раю, среди друзей, будешь отдыхать и наслаждаться заслуженным покоем. Ты найдешь свою любовь, женишься, нарожаешь кучу детей. Ты помиришься с родителями... и с нами... А вместо этого ты работаешь как каторжный, ты по-прежнему на войне, ты опять занят самыми гадкими и темными сторонами жизни... Даже праздники забываешь отмечать. Как в Хогвартсе! Ничего не изменилось! И это — твоя жизнь?!

— Каждому своя, — сказал ангел.

— Я надеялась, что ты хоть после смерти станешь нормальным человеком!

— Мне не понравилось быть человеком, — усмехнулся ангел. — Быть ангелом гораздо лучше.

Лили устало махнула рукой.

— С тобой спорить бесполезно.

— Точно.

— И куда ты сейчас? Как я поняла, ты сюда залетел только на минуту, повстречаться со мной?

— Обратно. На работу. Посмотри на небо — видишь во-о-он ту звезду?

Лили кивнула.

— Там горячая точка. Там идет жуткая война. Хуже, чем была здесь, намного... Думаю, ближайшие лет десять я буду там.

— Желаю тебе удачи, — прошептала Лили.

— Спасибо. Молись за нас, нам это не помешает.

— Обязательно, — пообещала Лили, глядя на небо.

Вдруг ее обдал ветер — она вздрогнула, но не успела отшатнуться. Без предупреждения ангел расправил крылья и взлетел. Град золотого конфетти осыпал Лили целиком. Когда она кончила отряхиваться, Снейпа уже не было.

Небо взрывалось фейерверками, люди на платформе танцевали вокруг елки. Многие уже расходились по домам.

Лили посмотрела в небо — на ту звезду, где сейчас, по утверждениям Снейпа, была горячая точка, — и поняла, что домой к беззаботным мародерам она сейчас идти не может.

Пока не может.

Надо развеяться.

Лили поняла, какое место вернет ей утраченный душевный покой. Пока врата миров не закрылись, она села на поезд в Лондон и поехала на Гриммо, 12.

Там большая, шумная семья Поттеров-Уизли-Делакуров-Люпинов отмечала Новый год.

Там был в кругу семьи ее сын, счастливый и достигший всего, о чем мечтал. Он был замом министра, он был героем и отцом трех чудесных детей.

Лили глянула на внуков и почувствовала, что постепенно приходит в себя.

Дети играли по всему дому, лазили на чердак и в подвал, запретных мест для них не было. Лили была бы не против, если бы они вообще разобрали дом на кирпичи.

Маленькая Лили Луна выкатилась из очередного угла с визгом:

— Папа! Смотри, что я нашла!!!

Лили Луна протянула отцу очень пыльный конверт.

— Под комодом валялся. Наверное, сто лет!

— Ты молодец, — похвалил Гарри и развернул конверт.

Из него выпала ветхая бумажка и обрывок фотографии.

"... мог дружить с Геллертом Грин-де-вальдом. Лично я думаю, что Батильда просто помешалась!

С любовью,

Лили"

На фотографии смеющаяся двадцатилетняя Лили смотрела, как маленький Гарри летает на метле, и где-то сбоку, где был оторван край, должен был стоять Джеймс.

Гарри выронил очки и бумаги.

— Джинни! Гермиона! Рон! Все! — закричал он. — Идите все сюда! Это чудо. Лили только что нашла обрывок письма и фотографию, помните, те, что были в воспоминаниях Снейпа. О небо всеблагое, я искал их столько лет.

— Новый год, — сказала Гермиона. — Под Новый год всегда случается чудо.

Лесничий Хогвартса привык не ложиться очень поздно.

И сейчас Хагрид имел поздний ужин, глядя, как в окне его хижины сгущается тьма.

Тогда он услышал, что в дверь его сторожки кто-то постучал.

Он открыл.

— Мир дому сему!

— И тебе мир, — ответил Хагрид, вглядываясь в незнакомца. Немолодой мужчина в рясе и плаще поклонился и улыбнулся.

— Я ищу Рубеуса Хагрида, сеньор.

— Это я. Проходите, падре.

— Благодарствую.

Падре прошел.

— Садитесь, не побрезгуйте ужином.

— Благослови вас Всевышний. Вы именно так гостеприимны, как мне рассказывали.

Хагрид хотел спросить, кто рассказывал... И падре, словно угадав его мысли, тихо спросил:

— Сеньор Хагрид, помните ли вы Джеймса Поттера?

Хагрид ахнул.

— Вы знаете его?! Что с ним?!

— Я всё расскажу Вам, сеньор, — успокоил падре. — По поручению несчастного Джеймса Поттера я пришел сюда, чтобы передать его последнюю волю его друзьям, которых он наказал разыскать мне и одарить по его завещанию каждого своей долей.

— Он умер! — крикнул Хагрид. — Мерлин мой!

— Что вы о нем знаете?

— Он пропал 16 лет назад. Был человек, вчера пировал с друзьями, готовился к свадьбе — и исчез! Это ужасная история. — Хагрид вздохнул. — Мы пытались найти его, Снейп (знаете его? Джеймс о нем говорил?) выяснил, что по анонимному доносу его забрали в Нурменгард! Мы пытались его вытащить, Дамблдор писал прошения, и всё тщетно. Нам ответили даже, что в Нурменгарде такого узника никогда не было!

— Это правда, — молвил падре. — Его тайно перевезли в Азкабан. Там несчастный и умер.

— Какой ужас.

— Там я познакомился с ним и принял его последний вздох.

— Не верьте ничему, он был невиновен! — крикнул Хагрид.

— Я знаю, я принял его исповедь.

— Расскажите, — попросил Хагрид.

— Он очень страдал... Я старался облегчить его бремя. Я и другой заключенный, старый тамплиер, которого тоже, увы, не стало... Он всегда вспоминал своих друзей. Он верил, что друзья когда-нибудь спасут его.

Хагрид при этих словах вздрогнул.

— Старый тамплиер был ему как отец, много ближе меня, и даже оставил ему, умирая, секрет нахождения несметного клада. Легендарное золото тамплиеров... Джеймс много мечтал о том, как бы жил на свободе, со своей невестой, наслаждаясь этим богатством. Но он знал, что выйти на свободу ему не суждено, и отказал всё золото своим друзьям. Вы сказочно богаты теперь, сеньор Хагрид.

— Своим друзьям? — глухо спросил Хагрид.

— Вы поможете мне найти их? Только у Вас адрес не изменился.

— Кого Джеймс назвал?

— Вас, Сириуса Блэка, Ремуса Люпина, Питера Петтигрю, Альбуса Дамблдора, свою невесту Лили Эванс и своих родителей. Его родители, как я выяснил, к сожалению, умерли...

— С горя! — сказал Хагрид. — Его исчезновение убило их!

— ... мисс Эванс, видимо, вышла замуж...

— Да, за того самого Снейпа, Джеймс о нем что-нибудь говорил?

— Кажется... Они соперничали из-за этой девушки?

— И никто не смеет ее осуждать! — сказал Хагрид. — Она ждала Джеймса пять лет, и поддерживала его родителей до последней минуты, и писала прошения в министерство, даже министру на поклон пошла!

— Но не дождалась, — заметил падре.

— Чего, его смерти?!

— Простите, — сказал падре. — Мы, итальянцы, слишком консервативны к женщинам.

— Она заслужила всё золото, что Джеймс ей отказал! Замечательная женщина!

— Конечно. И я могу ее найти...

— Господин королевский прокурор и его супруга, принцесса Лили, живут в собственном особняке в Лондоне. Там же их наследник принц Альбус Северус.

— Принцесса... Королевский прокурор...

— А что, Снейп по рождению принц. А прокуратура... Я всегда знал, что Снейп далеко пойдет. С его амбициями и талантом... Черную магию и яды он знает как никто, такие преступления раскрывал!

— Отчего же господин прокурор не смог найти заключенного Поттера? — тихо спросил падре.

— Не знаю, — резко ответил Хагрид. — Но его даже Дамблдор не смог найти!

— Кстати, Дамблдор...

— Он был здесь директором, тут и гробница его... А наследником у него будет брат, Аберфорт, и его сынок Максимилиан. Аберфорт в Хогсмиде держит бар "Кабанья башка".

— Я прошел сюда через Хогсмид, — кивнул падре. — Я уже повидался с Аберфортом.

— Тогда проехали. Кто еще?

— Сириус Блэк, Ремус Люпин, Питер Петтигрю.

Хагрид неохотно продолжал:

— Господин генерал-лейтенант Блэк живет в родовом особняке в Лондоне на Гриммо,12, он пэр Англии, там же его супруга Беллатриса и дети Эдуард и Валентина.

— Беллатриса? Джеймс помнил, что невесту Блэка звали Рене?

— Она скончалась родами Валентины. Ангельская была женщина! Валентина Блэк вся в нее. Беллатриса — вторая жена графа.

— Благодарствую. Ремус Люпин...

— Господин директор "Гринготтса" живет в Лондоне с леди Нарциссой и дочерью Дженни.

— Нарцисса... Знакомое имя...

— Вдова лорда Малфоя, — хмуро сказал Хагрид. — Очень деловая женщина, это она наполовину состояние Люпина сделала. Говорят, скоро выбьет ему титул барона, у нее везде связи.

Слово "связи" Хагрид произнес весьма двусмысленно.

— Титул барона — оборотню?

— Для миледи нет ничего невозможного.

— Мерлин ей в помощь. Джеймс очень любил Ремуса Люпина. Он считал Ремуса самым рассудительным, надежным другом...

Хагрид скривился.

— И Питер Петтигрю.

— Он держит с женой таверну в порту. "Гарский мост". Сомнительное место, контрабандисты его обожают, сразу предупреждаю. Снейп спит и видит, как разнесет эту клоаку и пошлет Петтигрю на каторгу.

— Туда опасно приходить с золотом, — догадался падре.

— Эта пара, прости Мерлин, ради золота друг друга перережет!

— Я всё же пойду. Кем бы они не стали, Джеймсу они были верными друзьями и ...

— Да это они же на него донесли! — не выдержал Хагрид. — Чего греха таить, 16 лет прошло... Я сам недавно понял. Петтигрю по пьяни проговорился. "Джеймс, говорит, такой счастливый, благополучный, всё у него было, и я ему страшно завидовал. Он неосторожно высказывался в тот день, мальчишник ведь, перед свадьбой, я и говорю: мы хорошие граждане и должны донести! А Блэк захохотал: шикарная шутка перед свадьбой! И мы составили донос, как бы в шутку, Ремус записал, а я отнес."

— А ведь старый тамплиер догадался, — прошептал падре. — Он так и сказал Джеймсу. Но Блэк и Люпин невиновны, они шутили...

— А почему же они не признались сразу, не дали шутке задний ход?! — рявкнул Хагрид. — Когда Джеймса посадили, что ж они промолчали?!

— Испугались сами, чего натворили, наверное...

— С Петтигрю они порвали, это так. Петтигрю совсем опустился без них. Но Джеймса — Джеймсу они сгубили жизнь.

— Мерлин их рассудит, — сказал падре. — Не вам и не мне, грешным, судить...

Глаза падре странно блеснули.

— Не верю я в правосудие! Было бы оно, не сидели бы они в столице на больших постах, горя не зная! Пока он столько лет мучился...

— Кто знает, Хагрид, может, правосудие уже близко, — сказал падре.

Оба встали.

— Для вас, в любом случае, правосудие свершилось. Вы были честным и верным другом Поттеру, держите ваше золото.

— Не возьму!

— Держите. Разве вы не заслужили его давно? Разве вы не познали в жизни боли и страданий?

— Нет.

— Держите, если не хотите обидеть покойного. В конце концов, на эти деньги можно устроить заповедник в Запретном лесу.

— А потом вы пойдете к ним!

— Пойду, — кивнул падре. — И да свершится долгожданное правосудие!

— Да свершится, — согласился Хагрид.

— Благодарю за ответы, и приют, и ужин, и теплый прием. Прощайте!

Хагрид проводил его.

Выйдя в ночь, падре долго стоял на опушке леса, глядя на звезды.

Его лицо сильно помолодело, черты изменились. Видимо, он был под Оборотным зельем.

Теперь это был явно англичанин, красивый бледный мужчина лет тридцати пяти — сорока. Он мог быть и моложе, но что-то (долгие годы тюрьмы, например) его рано состарили.

— А теперь, — прошептал Джеймс Поттер, — прощай человеколюбие, благодарность... Я заменил Провидение, награждая добрых. Теперь пусть дух мщения поможет мне покарать злых!

С этими словами он подал знак, и великолепная карета в сопровождении десятка его верных людей понеслась в Лондон.

Мне эта клиентка сразу не понравилась... А нюх в моем деле — первое условие.

Подвал мой незаметный, только постоянные клиенты в курсе. И тут заходит эта девчонка, неместная, которая явно впервые в жизни в Лютный переулок забрела, и глупая — по лицу видно.

Лох. Пропадет и не заметит. Таких даже не жалко обманывать. Обожаю таких клиентов.

— Вы варите лучшие темнозащитные зелья? — спрашивает.

— Не туда попала, девочка. кто-то тебе наклеветал на меня! — говорю я. Нюх — великое дело. У нее на лбу написано, что вся родня — авроры да орден феникса. Нужны мне неприятности.

— Сварите мне зелье, чтобы муж не узнал, что у меня не его ребенок, — выпаливает она на одном дыхании. — Я заплачу любые деньги.

Опаньки. Старая история.

— И сколько у тебя денег? — говорю.

— Любые. Если нужно, я чек выпишу, у мужа в Гринготтсе огромный счет, — сказала и запнулась.

Ой дурочка. Такие вещи в Лютном переулке говорить. А делать... Муж-миллионер, всё понятно, взбесилась от сытой жизни. И теперь на мужнины же деньги — любые — будет свои грехи покрывать. Что ж вы все, красавицы, богатых мужей не любите? Что ж вам всем "большое светлое чувство" требуется, которое заводит вас в Лютный переулок?

— Аборт, что ли?

Испугалась сразу:

— Нет, что вы! Это же убийство! Нет, чтобы ребенок просто на мужа походил.

И переспросила:

— Это очень дорого?

Люблю глупых безотказных клиенток с деньгами.

— Это недорого, — говорю. — И глупо. Когда есть деньги, надо тратить на полную защиту, мощную. Дорого, зато никто пальцем твоего ребенка не тронет — никогда.

— Давайте, — говорит она.

Называю цену. Должна была упасть под стул — а только скривилась и чек выписала.

И я сделала самую большую глупость — я стала его варить. Кто мне мешал ей Костерост впарить — не разобрала бы!

— Я буду здесь, наблюдать, если вы позволите, — говорит. — Я люблю смотреть, как варят зелья, — и "зелья" с таким придыхом, что без слов понятно.

— Смотрите, — говорю. — За такие деньги можете делать любые вещи.

— А оно точно сильное?

— Безотказное. Любого, кто ребенку смерть пожелает, сотрет в порошок.

— А будет он похож на мужа?

— Всё что хотите будет.

Успокоилась. Смотрит и вдруг начинает:

— Я так боюсь... Муж аврор, и в Ордене феникса большая шишка, и друзья у него... Если он узнает, что я ему изменяю — и с кем... Если они узнают — он всех друзей позовет, они моего еще в школе били... Чуть не убили однажды! Он такое сделает...

Почему все клиенты откровенничают?.. Но это полезно. Информация всегда не лишняя.

— А закон?

— Я же говорю, он аврор! И друг Дамблдора... А мой — Пожиратель смерти... — и заткнулась.

Ничего, я и не такие тайны слыхала. Ну спит жена аврора с Пожирателем смерти, что с того? Зато большая любовь.

Зелье мое вскипело — и тут мне сразу перестало нравиться. Нюх — что точно, сильнейшая темная магия, прямо окутывает каморку мою, и силища мне уже неподвластна — хоть нас обеих раздавит. А я не люблю, когда дела выходят из-под контроля, и таких мощных сил не люблю. Это уже опасно.

И тут зелье взбурлило, поверхность его расколола темная молния, — я хватаю девчонку и выбегаю вон; еле успели, за спиной — взрыв.

— Что это было? — говорит.

— Молчи.

— Нет, я же знаю, такая молния — знак страшной темной магии!

— Знак, что зелье твое удалось, — говорю. А про себя олюсь, чтобы не удалось.

Идем назад — в развалины от моей каморки. Ничего — чек такой, что дворец можно взамен построить... А нет никакого чека. Горелая бумажка.

Удалось зелье — точно. Я хотела нагреть ребенка на его законное наследство — фиг мне.

— Я другой выпишу, — говорит эта.

— Уходи отсюда! — говорю. — Ничего не надо!

Испугалась и ушла. И я удрала — нюх не подвел, авроры через секунду объявились.

Но не думаю, что пронесло. Авроры — ничего; а что мы с этой дурочкой сварили, и что из того выйдет, подумать страшно. Зелье такой силы — не дай Мерлин даже Волдеморту пожелать смерти этому ребенку. В порошок сотрет. И даже Дамблдора, который говорят, что самый сильный маг в мире. Сотрет в порошок, если ребенку зла пожелает. Страшные дела нас ждут. Храни меня Мерлин.

— Я всё понимаю, Драко.

"Ещё бы не понимать. Вся Косая аллея видела, как ты покупаешь кольцо этой лахудре."

— Пэнси, как ты добра! Я знал, что ты поймешь. Я тебя недостоин.

"Просто она моложе меня и не похожа на мопса."

— Пэнси, я уверен, что ты тоже "найдешь свою половинку". Ты достойна многого. Я знаю, что тебя ждет чудесное будущее.

"Конечно, чудесное. Я люблю этого придурка с одиннадцати лет и собиралась выйти замуж за красивого молодого миллионера. Теперь всё это накрылось, а меня ждет чудесное будущее."

Пэнси Паркинсон действительно ждало в своем роде чудесное будущее.

Три года спустя...

— Поздравляю, Монтегю расторг помолвку!

Пэнси от души швырнула черпак об стену. И сразу проверила, не пострадал ли котел с кипящим зельем, за которое обещали сорок галеонов.

"Сказал бы кто пять лет назад, что я буду варить зелья в парадной гостиной..."

Впрочем, это уже не было парадной гостиной. Обшарпанная зала, где почти не осталось мебели, и вполне пригодная даже на загон для гиппогрифов.

"Даже Монтегю вернул слово. И Малфой, и Крэбб, и Гойл, и Флинт... Я конченый человек."

Пэнси добавила в зелье сушеных шипоглазок.

"Конечно, никто не хочет иметь дело с нами. Теперь, когда мы бедны и на заметке аврората. Кому нужна жена, у которой отец и братья сидят! Как Пожиратели смерти!"

Когда-то денег было много. А потом был процесс, адвокаты, взятки, осуждение, Азкабан... Теперь не было ничего.

"Монтегю был моей последней надеждой. Никто из волшебников не женится на мне. А мне уже двадцать семь лет."

Пэнси погасила огонь под котлом и выбежала из дома.

Она отправилась выреветься к любимой подруге.

— Здорово, что ты пришла! Я как раз думала о тебе, — сказала Дина.

— Что закажем?

— Как обычно.

— А потом пойдем смотреть кино.

— ДА!!! Обожаю "Красотку".

Пэнси заржала вместе с Диной и отпила пива из банки. Это был магловский бар, и Дина была маглой. Когда-то Пэнси побоялась спускать пары в магических забегаловках, где ее могли узнать, и выбрала бар магловский.

Там у нее сразу появились друзья. Оказывается, магловская жизнь ничем не отличается от волшебной. Горести Пэнси все легко поняли. А у трех посетительниц история почти не отличалась от Пэнси.

Там Пэнси встретила Дину. Дина и ее брат Тим стали ее близкими друзьями.

— А потом ко мне домой, — сказала Дина. — Тим тоже придет. Знаешь, он от тебя без ума.

— Пэнси Кариатида, берешь ли ты Тимоти Дьюка в законные мужья?

— Я согласна!!!

"Это была моя главная ошибка."

Похожая на мопса усталая женщина в чистеньком, но очень старом переднике призвала тарелки на стол.

Скоро муж придет с работы, сын — из школы.

Как долго ждать, пока сыну наконец исполнится одиннадцать лет, он получит письмо из Хогвартса и отправится в достойную школу.

Пэнси уставилась в окно, высматривая, как кто-нибудь подойдет, муж или сын. По сравнению с видами из резиденции Паркинсонов пейзаж был неприглядный.

Да чего смотреть; она наизусть знает, как будет. Сын придет первый — сразу из школы, не сворачивая. Муж задержится — он после работы пойдет развеяться с приятелями. Лучше бы наоборот, но о чем говорить...

Сын побудет с ней до прихода Тима, а как только хлопнет входная дверь, юркнет в свою комнату.

Напрасно. От скандала это не спасёт.

— Где Стиви?

— Септимус делает уроки.

— Опять дома торчит? Чего их делать, и так отличник. Пошел бы лучше поиграть на улицу.

Как будто Тим не знает, что с Септимусом никто не играет. Глупые магловские дети избегают его.

— Я говорю, пусть выйдет поиграет. Стиви! Слышишь меня?

— Тим, оставь его в покое.

— Я знаю, что делаю! Ему в этой школе еще учиться, пусть заводит друзей.

Этот разговор начинается в сотый раз, а чем ближе одиннадцатилетие Септимуса, тем он становится чаще.

— Что, всё подговариваешь его, чтобы здесь не задерживался, метил в ту дурацкую школу?

Септимус всю жизнь ждет этого дня, и Пэнси не даст его испортить.

— Да чем тебе наша не нравится? Только научила ребенка испортить отношения со всей округой.

Монолог продолжается.

— Да если бы в Оксфорд там или Кембридж, я бы слова не сказал. Сутками бы работал не разгибаясь, чтобы заработать Стиви на образование. А что такое твой идиотский Хогвартс, ну кому он нужен? Министр оттуда какой вышел или ученый? Ты скажи.

— Оттуда вышло много великих людей, просто ты их не знаешь.

— Вот-вот. Их никто не знает. Одна ты. Да ты сама, ну что тебе дал твой Хогвартс? Что из тебя вышло путное?

Пэнси разворачивается и уходит в комнату сына.

Вслед несётся:

— У нас нормальная школа, и выйдет из нее нормальный диплом. Парень способный, я поднажму и устрою его в хороший колледж. Химик из него будет путный, на нашем же комбинате с руками оторвут.

"Прописная истина: никогда не выходи за магла. Но я же умнее всех."

Когда их любовь умерла? Когда Тима вдруг стало раздражать, что она ведьма?

Неважно. Зато есть Септимус.

Септимус, некрасивый, бледный черноволосый мальчик. Но в кого бы ему быть красивым — мать собою не ослепляет, отец тем более. Зато он умница и светлая голова.

Пэнси учит его всему, что знает сама, и схватывает он легко. Он уже прочитал все книги, лежащие дома, — и магловское чтиво Тима, и жалкие остатки прежней Пэнсиной библиотеки, даже ее школьные учебники.

А что ему еще делать, сидя целыми днями дома, одному? Только читать и перечитывать, и учиться.

Красота — не главное. Главное, что он одареннейший и упорный мальчик. Он многого добьется.

"Ты здесь ничто" — да, мы с Септимусом здесь ничто, но мы будем всем там, в Хогвартсе. Там еще лежат старые подшивки "Ежедневного пророка" со статьями Скитер про "Пэнси, очаровательную миловидную студентку 4-го курса". Здесь Пэнси ничто, а там, помнится, была старостой Слизерина и старостой Хогвартса. И Септимуса не посмеют чураться, как в магловской школе. Среди магов у него обязательно будет много друзей.

— Что ты варишь, Септимус? В инструкции, как я помню, было нарезать желтохвосток и опустить в котел?

— Да, но я заметил, что если их сначала вымочить в соке волнушки, зелье готовится вдвое быстрее.

— Ты молодец. Запомни, всегда старайся быть лучшим и знать больше всех. В первенстве твоя сила, это завет настоящего слизеринца.

Септимус переглянулся с матерью. Пусть после войны Дом Слизерин унижен и раздавлен, но он был и остается лучшим факультетом Хогвартса. Септимус с детства мечтает только о Слизерине.

И правильно. Слизерин — дом величия. У Септимуса будет величие! Он уже сейчас превзошел всех сверстников. Может, он станет Министром или директором Хогвартса!

А что, такие случаи в истории были. Слизеринцы добивались и большего -один, например, собирался править миром.

Правда, денег на поступление в Хогвартс практически не было. Пэнси могла бы пойти на поклон к магам-родственникам, но не согласится с этим никогда. У нее есть своя гордость. Да и идти некуда, связи в магическом мире порвались десять лет назад с переходом Пэнси в магловский мир.

Так что придется чем-то жертвовать — идти Септимусу в школу с мамиными котлами и учебниками. Хорошо, что она их сохранила.

Ну, старые учебники не повлияют на ее планы. Септимусу достаточно один раз ответить на уроке, чтобы учителя Хогвартса оценили его таланты.

— Рано нас списали со счетов, да, мой мальчик? Мы еще повоюем, Септимус. Мы всем покажем!

"Когда я был маленьким и мне бывало страшно, приходил Человек дождя и пел песни, успокаивая меня."

Чарли Бэббит, к/ф "Человек дождя"

Вам 37 лет.

И вы — самый ненавистный в истории директор Хогвартса.

Вас ненавидят все.

Но разве на то нет оснований?

" — Ваша профессия?

— Сначала я занимался подлогами, — невозмутимо отвечал Андреа, — потом воровством, а недавно стал убийцей."

Кажется, Дюма написал, что зал суда весь задумался как один человек: как можно дойти до жизни такой?!

Действительно, как ты, директор Снейп, дошел до жизни такой?

Пока ты долгими одинокими часами сидишь в своем новом кабинете, который никто не желает навещать, можно заняться полезными раздумьями.

Можно даже себя пожалеть, что это закономерный итог одинокой несчастной жизни. Что если бы на этом пути встретился друг, который мог спасти и поддержать в трудные минуты, жизнь сложилась бы иначе. Но друзей в этой жизни никогда не было. Или было? Разве не было в далеком детстве Человека дождя?

Первое воспоминание.

Больной маленький мальчик лежит в кровати. Он дома совершенно один. Он будет один весь день, и он всё понимает: родители должны работать, чтобы заработать хоть немного.

А работодатели таковы, что не смущаются мелочью вроде больного ребенка.

Или сами родители не считают важным отпроситься?

Мальчик начинает обижаться.

Родители постоянно оставляют его одного. Они так легко это делают... А чего сложного, полежать в кровати — будто в этом нужна помощь! Сам справится.

Он лежит и копит обиду.

Другие дети сейчас занимаются, или сбежали из школы, играют на улице.

Но к мальчику никто никогда не заходит. У него нет друзей.

Он болеет часто, но и это не привлекает родительского внимания. Простудился — выздоровеет. Вырастет — здоровее будет.

От такого оптимизма (или пофигизма?) он начинает воображать всякие гадости.

Его прерывает легкий хлопок — как раз на середине готической фантазии, как родители рыдают на его поминках: "Мы слишком мало уделяли ребенку внимания!"

Дверь в комнату отворяется, и входит Человек дождя.

...Впервые он увидел Человека дождя в раннем детстве. Человек дождя спорил с его мамой. Мама со скандалом прогнала незваного собеседника.

Мама возмутилась, что незнакомые и подозрительные типы подходят на улице и дают советы, как ей управляться с ребенком, — да кто их просит?! И кто они такие, чтобы критиковать ее семейные дела?! Ее сын, уж как-нибудь она сама справится!

Человек дождя приходил к миссис Снейп еще два раза, и в последний она пригрозила проклясть его, как только увидит поблизости.

Мальчик понял, что человек приходил защищать его. Так у Северуса появился его единственный друг.

Итак, Человек дождя входит в комнату. Он может принести какое-то зелье, от которого сразу стало бы легче, но легче уже от одного его присутствия.

Он может просто сесть рядом — и просидеть весь день, пока снизу не хлопнет дверь к приходу родителей.

Он может долго разговаривать. Никто раньше не слушал Северуса так долго.

Наверное, мама подозревала Челоека дождя потому, что он приходил предостерегать ее? Мама могла подумать, что он ей угрожал. Он приходил, как заметил Северус, перед каким-нибудь происшествием и словно предсказывал его; предсказания всегда сбывались.

Этот Человек был ясновидящим, ну настоящий волшебник.

Он, например, сказал маме: не экономьте на свете, у вас в доме слишком темно и кто-нибудь в темноте может пострадать. Месяц спустя Северус споткнулся на темной лестнице и здорово расшибся. Нос остался крючком на всю жизнь.

Раз плохие предсказания Человека дождя всегда сбывались, мама могла подумать, что он приносит несчастье.

Может, мама решила, что Человек дождя их сглазил?

Северус, наоборот, считал, что он пытается предотвратить беду.

Человек дождя приходил нечасто.

Не так часто, как хотелось Северусу, который всегда находил, на что обидеться или пожаловаться.

Он и в то время, когда случалась беда и он был позарез нужен, не всегда приходил.

Но бывало, что он появлялся немыслимо вовремя. Однажды, когда Северус снова был болен, его худшие фантазии чуть не сбылись, мальчик вдруг почувствовал себя намного хуже. Ему становилось всё хуже, и тогда в спальню аппарировал Человек дождя; он пощупал лоб Северуса и влил несколько зелий, которые сразу помогли.

Северус считал, что Человек дождя спас ему жизнь.

Иногда Человек дождя просто приходил, без причины.

Просто скрасить одиночество, просто поддержать маленького друга. Он мог прийти поздно вечером, когда Северус ворочался в кровати и не мог уснуть. И даже зелий не надобилось, лучшим лекарством была мысль, что Человек просидит рядом всю ночь и будет сочувствовать.

Северус однажды спросил Человека, что если тот имеет дар ясновидения, то почему приходит не всякий раз, как случается беда?

Человек ответил непонятно:

— Не всегда удается вспомнить точную дату, а точность координат — обязательное условие. И не всегда вообще помнишь, что какое-то событие было — память не железная...

Проницательный Северус заметил, что во время своих визитов Человек выглядит по-разному. У него могли появиться, а в следующий раз пропасть седые пряди, он мог не помнить, о чем говорил с Северусом в прошлый раз, но это было неважно.

Важно, что Северус чувствовал: этот Человек любит его.

В своей очередной больной фантазии Северус представлял, что родители холодны к нему, потому что он на самом деле приемный подкидыш, и это страшная тайна. Его настоящая семья далеко-далеко, но они ищут и любят его. И когда он вырастет, то непременно их найдет.

Таким фантазиям совершенно не мешало редкостное сходство Северуса с мистером и миссис Снейп, снимавшее все домыслы о неродстве крови.

Северус, конечно, спросил Человека дождя:

— Ты мой папа?

Человек улыбнулся.

— Я люблю тебя больше, чем твой папа, — ответил он.

И это было правдой.

Как его на самом деле звали?

Северус спросил с самого начала:

— Как мне тебя называть?

— Как хочешь. Можешь звать Человек дождя, — сказал с усмешкой Человек.

С Человеком дождя необязательно было разговаривать, он понимал и мысленную изнанку молчания. Когда Северусу было лет десять, Человек предложил:

— Хочешь поговорить со мной о Лили?

Северус, конечно, отказался. Но было приятно, что он может поговорить о Лили с кем-нибудь.

— Я тоже считаю ее самой храброй, прекрасной и совершенной девушкой на свете, — сказал Человек.

Человек появлялся в его жизни раз двадцать — 23 раза, если посчитать. В последний раз он пришел в Хогвартсе, после ночи полнолуния в Визжащей хижине. Он успокаивал Северуса от убийственной шутки Мародеров и еще лучшей шутки Дамблдора, который оставил хулиганов безнаказанными и объяснил Северусу, что он сам во всем виноват.

Больше Человек дождя не приходил.

Не захотел или не смог?

... Вам 37 лет, и вы самый ненавистный после Волдеморта человек в магическом мире.

На ваших глазах мучаются и умирают люди, а вы почти бессильны их спасти. Даже себя вы не можете спасти — вы считаете, что рано или поздно вы обречены. Или любимый шеф потеряет терпение, или старые знакомые по Ордену феникса постараются.

Взрослых вы не спасете. Перестали надеяться.

Но вы пытаетесь защитить детей.

По-всякому.

В тайнике директорского стола — много чудес, там есть даже хроноворот.

И к вам приходит мысль — об еще одном мальчике... Об очень хорошо знакомом мальчике, которого тоже надо спасти. Он нуждается в спасении не меньше других детей, понимаете вы. И даже больше, потому что его можете спасти только вы. В отличие от других, он, кроме вас, больше никому не нужен.

И вы совершаете свое первое путешествие в прошлое.

Вы устраиваете путешествия при наличии возможности, примерно раз в неделю.

Вы вовсе не планировали их больше одного, вы надеялись поговорить по душам с Эйлин Снейп (с Тобиасом, увы, говорить бесполезно...) — предостеречь, попробовать изменить ее отношение к мальчику. Попытка закончилась позорным провалом.

Эйлин накричала на вас, обозвала подозрительным типом и отказалась верить.

Что ж, вы человек упорный...

Потом, после двадцатого путешествия, вы садитесь в директорском кабинете и начинаете думать.

Вы снова считаете, сколько раз приходил к вам Человек дождя, и задумываетесь над загадкой, когда и почему он перестал приходить. Теперь вы можете разгадать ее.

Вы берете хроноворот — и посылаете в будущее.

— Посмотри на меня...

Гриффиндорцы склоняются над истекающим кровью человеком.

Директор Снейп умирает на их глазах, они смотрят и даже не пытаются помочь. Всё как всегда в его жизни.

Наконец дети уходят.

Умирающий слышит легкий хлопок. В Хижине появляется Человек дождя.

Он проводит палочкой, смыкая рану, останавливая кровь; он вливает раненому несколько зелий.

Хорошо, что никто не заглянул сейчас в Воющую хижину, его бы хватил удар при виде директора Снейпа, спасающего директора Снейпа.

Раненый начинает шевелиться.

— Как только сможешь, аппарируем, — предлагает Человек дождя.

Раненый хрипит:

— Подожди!

Ему дают еще зелий.

Раненый шепчет:

— Смешно до идиотизма... Меня спасаешь ты...

— Не в первый и не в последний раз, — фыркает Человек дождя.

— Мюнхаузен, — говорит раненый. — Это был барон Мюнхаузен. Он вытаскивал себя за косичку из болота. Сам себя. Смешно.

Человек дождя презрительно роняет:

— Пусть глупцы смеются. Барон Мюнхаузен был очень мудрым человеком.

— Не в последний раз, — повторяет раненый.

— Конечно. Куда я от тебя денусь? Умеешь же ты вляпаться, Северус!

— От такого же слышу.

— И тебе спасибо на добром слове. Держи хроноворот. Я вообще-то и без хроноворота всегда с тобой, но если что — только поверни колесико, и я буду тут как тут.

Среда, 15.00 . До назначенной минуты, когда активизируется портключ, еще два часа.

У Лили с каждой минутой поднимается настроение.

Впрочем, сегодня среда, и настроение у Лили само по себе прекрасное.

Ее настроение всегда поднимается в предвкушении среды, а в среду утром, когда Лили просыпается и смотрит на календарь, ему вообще нет равных. Она дождалась очередной среды!

Лили с песней на устах порхает по дому. Изредка она засовывает руку в карман, нащупывая портключ, и настроение снова взмывает вверх.

Портключ, кажется ей, тоже набирается сил с каждой минутой и с нетерпением ждет среды!

Лили смотрит на себя в зеркало и чувствует угрызения совести.

Ее свадьба через два месяца, что она делает?!

И нельзя так радоваться, честное слово, она зависимой становится от этой дурацкой среды. Пора кончать с вредной привычкой.

В конце концов, разве она не понимает, что по отношению к жениху поступает как минимум нехорошо?

Надо решиться и выбросить портключ раз и навсегда!

Больше никаких сред.

Никаких сред, никогда...

Лили вдруг представляет себе: сред больше не будет...

Сердце падает.

Лили сжимает портключ.

Ну нет. Да, это нехорошо, но... еще два месяца она имеет право.

Свадьба через два месяца, вот тогда и начнем новую жизнь. А пока она не замужем, она свободная женщина и делает, что хочет!

И в конце концов, раз скоро она покончит с прошлым раз и навсегда, неужели перед свадьбой она не имеет право устроить себе прощальную среду?

Будильник тикает. Время пришло.

Лили хватается за портал и перемещается на крыльцо ветхого дома в Тупике Прядильщиков.

Нелегко было выбрать время и место так, чтобы ее визиты никто не видел, но пока получилось.

Главное, что ее ждут в этом доме с тем же нетерпением, с каким она сама встречает каждую среду!

Лили дает в дверь условный стук, ее впускают и дверь захлопывается.

Нет, думает Лили, бросаясь на шею хозяину дома, как можно было даже подумать отказаться от сред?! Среда — лучший на свете день недели.

Два месяца спустя, среда, 18.00

По потолку зала в штабе Ордена феникса бродят пылинки.

— ... и вот почему, я считаю, Дамблдор и предостерегал против угнетения великанов и гоблинов. Лили, ты меня слышишь?

Лили вздрагивает и отвлекается от бездумного наблюдения за пылинками.

Доркас Медоуз смеется.

— Оставь ее в покое, Марлин, у девочки послезавтра свадьба.

— Ну-ну, — говорит Марлин Маккиннон.

Лили ее тон совершенно не нравится.

Доркас встает и гладит Лили по голове.

— Марлин, брось. Разве не видишь, что девочка уже третью неделю не в себе?.. Лили, не надо так волноваться. Свадьба — это важное дело, мы все через это прошли, но постарайся воспринимать ее поспокойнее.

— Спасибо, — шепчет Лили.

Доркас кивает и уходит.

— Это абсолютно не мое дело, — говорит Марлин, — но я тоже заметила, что ты третью неделю не в себе, третью среду как не в себе... И я стала задумываться о причине...

— О чем ты?

— Раньше ты была самой веселой и яркой девушкой в нашем Ордене, — продолжает Марлин, — особенно... по средам. Мы просто любовались, какой счастливой и заразительно радостной ты была. Когда ты убегала отсюда в среду вечером, ты даже не бежала... летела на крыльях. А утром в четверг — твое лицо было таким умиротворенным, безмятежным. Словно ты вернулась из земного рая. В среду ты летала, в четверг — плыла. Такая довольная, плавная походка сытой женщины... Но последние три недели всё иначе. Ты безрадостна, рассеянна и несчастна. Это очень заметно.

Лили раздраженно отвечает:

— Я абсолютно счастлива!

— Раньше в это время тебя уже не было в Ордене. Ты торопилась, куда-то убегала...

— А теперь я здесь. Как видишь, я могу полностью посвятить себя работе, никуда не тороплюсь и не собираюсь убегать.

— Вот это изменение очень заметно, — говорит Марлин.

— Я не понимаю.

— Лили, если разрыв с тем местом, куда ты убегала по средам, повлиял на тебя так сильно, может, отложить свадьбу?

Лили вскакивает, задохнувшись от гнева.

Отдышавшись, она громко повторяет:

— Что бы ты ни выдумывала, я абсолютно счастлива!

Марлин молчит.

— И я не собираюсь откладывать свадьбу! Я с радостью выйду за Джеймса Поттера!

Марлин молчит.

— Я давно мечтала выйти за Джеймса Поттера. Я восхищалась им и его друзьями с пятого курса! И мне повезло, что он тоже выбрал меня, потому что у него была толпа поклонниц. Это просто сказка, что он вдруг в меня влюбился, и я тоже его обожаю!!!

Марлин молчит.

— Он мне идеально подходит. Все говорят, что мы — идеальная пара! Он разделяет мои взгляды, он правильный и надежный человек, он мой друг по Ордену феникса. Он будет замечательным мужем и отцом!

— Понятно, понятно, — устало говорит Марлин. — Я была неправа.

— Он как принц из сказки. Он благородный и храбрый, очень красивый, богатый, знатный... Да миллионы девушек умерли бы счастья оказаться на моем месте! Такой шанс выпадает раз в жизни.

— Богатый, — повторяет Марлин.

— Тебе не судить, ты никогда не была бедной! Ты не знаешь, как живут бедняки! Ты не пробовала жить в доме, где сам воздух воняет отбросами с ближайшей речки — туда, видите ли, сбрасывает отходы местный завод. Ты не знаешь, как мы мечтали оттуда выбраться! Да моя сестра, только чтобы вырваться оттуда, вышла замуж за такое...

— И она счастлива?

— Абсолютно, — вызывающе отвечает Лили. — Ее Вернон на руках носит. Ее дети будут дышать чистым воздухом и ходить в платную гимназию, и она каждый день сможет покупать им дорогие подарки!

— Рада за нее, — философски замечает Марлин.

— А мне повезло еще больше. Моего Джеймса даже нельзя сравнить с Верноном — Джеймс это подарок судьбы, это совершенство! И я буду ему идеальной женой.

— Желаю вам счастья, — отзывается Марлин.

Три месяца спустя, среда, 16.00

На глазах всего Ордена феникса сияющий Джеймс Поттер целует свою жену. Она шутливо бьет его по носу.

Лили права: на вид они идеально счастливая пара.

— Ну, я побежал, — весело говорит Джеймс.

— Береги себя.

— Да прорвемся! Как всегда.

— Я и не сомневалась.

Джеймс исчезает в компании Бродяги, Хвоста и Лунатика.

Лили тоже смотрит на часы.

В кармане у нее что-то лежит, и рука непроизвольно проверяет наличие этого "чего-то".

— Знаете, если я вам сегодня не нужна, я, пожалуй, тоже пойду, — вопросительно бросает Лили.

Аластор Грюм машет рукой:

— Иди. Свободна.

— Спасибо.

Марлин Маккиннон поднимает голову:

— Лили, ты очень торопишься? Выйдем вместе... на минутку.

Лили безрадостно соглашается.

— Это абсолютно не мое дело, — начинает Марлин, — но мне это не нравится.

— Это не то, что ты думаешь.

— Конечно.

— Мы с Джеймсом — идеальная пара. Мы очень счастливы.

— А зачем же тогда среды?

Лили вспыхивает.

— Не было никаких сред! Сегодня... второй раз.

— Я заметила.

— Как же ты всё замечаешь, — язвит Лили.

— Двадцать лет в аврорате. Профессия. А заметно было, и как раз с прошлой среды. Впервые за четыре месяца ты наконец-то выглядела счастливой новобрачной.

— Я и есть счастливая новобрачная.

— Да. Долго же ты продержалась... без сред.

Лили краснее окончательно.

— Это не то, что ты думаешь. Я очень люблю Джеймса, правда.

— Особенно по средам.

— Я люблю Джеймса, — металлическим голосом повторяет Лили. — А по средам... это не любовь.

— Интересно.

— Я правильно вышла за Джеймса. Он замечательный человек, он прекрасно ко мне относится. Мои родители его обожают. Я живу с ним, как в сказке. У нас дом в Годриковой впадине, среди самой знати! Рядом с Бэгшотами и Дамблдорами! Я на чай приглашаю к себе Амелию Боунс, представляешь? Мне даже во сне такое не могло присниться — я, Лилька Эванс из Тупика Прядильщиков, живу в легендарной Годриковой впадине. У меня дом вдвое больше, чем у Петуньи!

— Поздравляю.

Лили закусила губу.

— Я знаю, что поступаю неправильно. Но ты не понимаешь. Это пройдет, это ничего не значит.

— Раз ничего не значит, брось его.

Лили медленно отвечает:

— Я брошу, не сомневайся. Уже скоро.

— Почему не сейчас?

Лили вздыхает.

— Ты не можешь понять... Это трудно объяснить. Я и сама не могла, но я за эти месяцы подумала, почитала умные книжки... Знаешь, это плохо — то, что я делаю, но нормально. Ну, мне нравится с ним бывать, не более того. Просто очень нравится, больше, чем с Джеймсом, понимаешь? Это не любовь, видишь, это просто порнографическая связь. Она пройдет. В книжках написано, что женщины, которые через такое прошли, бывают потом самыми верными женами. Понимаешь?

— Нет, — отвечает Марлин.

— Вашему поколению не понять. Вы вообще не признаете таких отношений. Вы не читали даже классику мировой литературы по этому вопросу!

— Если тебе с другим лучше, чем с мужем, как ты сама признала...

— Я ничего не признавала! Лучше, но это не имеет значения. Брак на этом не построишь.

— А раньше браки строили как раз на этом.

— Он мне не подходит. Никогда не подходил. Он всегда любил сомнительные компании и когда-нибудь до тюрьмы доберется,— резко говорит Лили. — Между нами ничего серьезного не может быть. И я не люблю его. Я люблю мужа.

— Ну-ну.

— Не веришь? У нас с мужем всё общее: вкусы, воззрения... А с ним — нет. Он думает всегда противоположно тому, что думаю я. Ничего общего.

— Есть.

— Это не считается. Брак строится на близости духа, а не тела!

— Какие глубокие теории!

— Хочешь, я разобью все твои аргументы? Я докажу, что у нас с Джеймсом — общий дух. Даже ты не можешь отрицать, что Патронус — высшее проявление духа, и у любящих людей они одинаковые. Так вот у нас они одинаковые!

— Одинаковые с кем? — невозмутимо уточняет Марлин. — С мужем или с любовником?

Три месяца спустя

Утро четверга. Лили, что-то напевая, печатает отчет о последнем рейде на Пожирателей для Марлин Маккиннон.

— Лили, — вдруг говорит Марлин, — перестань себя обманывать.

— Я не слушаю.

— Смешно называть твой брак с Джеймсом идеальным.

— Джеймс — лучшее, что есть у меня в жизни, — отрезает Лили. — Джеймс — мое будущее и будущее моих детей. Ты это прекрасно знаешь.

Марлин морщится.

— Я не брошу его ради дурацкой блажи. У нас надежные, прочные отношения.

— Лили, — говорит Марлин, — пока не поздно, разводись...

— Об этом не может быть и речи. Ты не понимаешь... У того, другого, нет будущего. Я знаю его, от него одни неприятности. А я хочу жить нормально — счастливо, наконец! Ты не представляешь, во что он теперь вляпался — а я знала, что он вляпается когда-нибудь. После этого между нами ни о каком будущем речи быть не может.

— И во что он вляпался, в Азкабан?

— Хуже.

Марлин медленно смотрит на Лили.

— Можешь не говорить, я поняла.

— Я и не собиралась.

— Конечно, ты не скажешь — ты его не выдашь. Но я поняла. Пожиратель смерти?

Лили не сморгнув продолжает печатать.

— Так что, Марлин, твое романтическое воображение проиграло. Ни он для меня, ни я для него ничего не значу.

— Впервые вижу, чтобы люди так рисковали ради тех, кто им ничего не значит.

— Мы исключили любой риск.

— Вы же можете потерять всё... Тебя исключат из Ордена за связь с Пожирателем смерти и никто больше не будет тебе доверять, тебя ждет развод с Джеймсом и скандал, а его... Знаешь, он рискует еще больше тебя. Представляю, как Сам-Знаешь-Кто накажет его, если раскроется его связь с грязнокровкой, да еще из Ордена феникса! Это предательство. Смертный приговор... И вы оба идете на это потому, что ничего друг для друга не значите?

— Марлин, мы всё продумали. Ничего не раскроется. А с тех пор, как нас раскрыла ты, мы еще ужесточили меры безопасности.

— Лили, разводись, пока не поздно. Под "поздно" я имела в виду, — поясняет Марлин, — что с ребенком на руках пережить развод еще труднее.

Еще три месяца спустя, среда

Лили вертит в руках портключ.

Ей есть о чем подумать.

Когда Марлин упомянула о ребенке, Лили про себя решила: ну и отлично! Ребенок — это то, то поможет ей справиться с собой. Ребенок — это железный аргумент, который навсегда привяжет ее к Джеймсу и нынешней жизни, волей-неволей заставит порвать с прошлым.

Ради ребенка она соберется с силами закончить среды. Она начнет новую жизнь.

И вот, даже ребенок не помог.

Как только она дает себе клятву выбросить портключ и забыть про среды навсегда, она ... представляет себе это: будущее, в котором нет сред. Где есть только Джеймс, ее дом, ее Орден, ее друзья... И ей хочется повеситься.

Марлин Маккиннон права: надо что-то делать.

Надо кончать со средами. Зачем они, ведь у Лили всё есть! Все ее мечты исполнились, она добилась всего, чего хотела, она абсолютно счастлива.

Так чего же тебе не хватает, Лили Эванс (пардон, Поттер!) — и чего же ты хочешь? Не пора ли довольствоваться тем, что есть? Чем-то надо жертвовать, но... Надо. А то зарвешься и потеряешь всё, действительно.

Всё, что действительно ценно. А среды на самом деле ничего не значат.

Хорошо, твердо решает Лили. Сегодня я беру портключ в последний раз. Обещаю!

Еще полгода спустя

— Это совершенно не мое дело...

— Я слушаю, Марлин, — обреченно вздыхает Лили.

— Ты в курсе, что у нас появился шпион в ставке Пожирателей?

— Нет, конечно, — насмешливо отвечает Лили. — Мы просто ясновидящие и третьим глазом узрели, что Сама-Знаешь-Кто объявил охоту на меня и Джеймса.

— Да, это важная информация. И не единственная, которую приносит наш шпион, — говорит Марлин. — И рано или поздно та сторона догадается, что в их стане нечисто. Станет искать предателя... Я тут подумала, что они будут проверять своих и следить за ними. И кто бы ни был этот шпион, понимаешь, если ты по-прежнему будешь устраивать среды, то вас накроют и на твоего приятеля сразу падет подозрение. Подумай, что Сам-Знаешь-Кто с ним сделает.

Марлин уходит.

Лили стоит, оцепенев от ужаса.

Через мгновение она достает портключ и стирает его в пыль.

Да, сколько разных предлогов она изобретала все эти годы, чтобы избавиться от ключа! А сработал — этот...

Больше сред у Лили не было. До конца жизни.

Ночь с 1 на 2 мая 1998 года. Вокзал Кингс-Кросс

— Посмотри мне в глаза...

И его накрывает тьма.

Когда мрак рассеивается, он видит перед собой сияющие ярче Солнца, неповторимые зеленые глаза, единственные в его жизни.

Он сидит на скамейке в зале ожидания вокзала Кингс-Кросс, а Лили стоит над ним.

— Лили...

— Я пришла только из уважения к твоей смерти, — резко прерывает она. — Не обольщайся. Жалеть тебя я не собираюсь. Но перед смертью ты выразил желание посмотреть в мои глаза, а в таких просьбах не отказывают. Так что можешь смотреть.

— Спасибо, — тихо говорит он и кашляет.

— Какая жалость, — холодно отрезает Лили. — Ничего, ты же великий зельевар, выкрутишься как-нибудь.

Директор Дамблдор и Мародеры деликатно стоят поодаль, отвернувшись.

— Знаешь, а ведь сначала я действительно тебя жалела, — признается Лили. — Ты так убивался после моей смерти... А потом я узнаю, что ты же в ней и виноват! Это ты донес на нас Волдеморту. Мы все погибли из-за тебя! А могли бы до сих пор жить в Годриковой лощине, растить Гарри, и он бы никогда не попал к Дурслям. Если бы не ты, мы могли бы жить долго и счастливо!

Снейп больше не кашляет.

— Но у тебя был еще один шанс. Я видела, что ты раскаялся... А потом я семь лет любовалась, как ты мучаешь моего сына. Знаешь, я просто мечтала, чтобы ты умер и я смогла съездить тебе по роже! За это... Удивляюсь, почему тебя вообще в ад не отправили, садист троллев! Издеваться над детьми — а я еще тебя жалела! Да чтоб я когда-нибудь... Ты неисправим.

Лили твердо заканчивает:

— Я пришла к тебе только потому, чтобы ты знал: я ненавижу тебя и больше ты меня не увидишь. Никогда. Почему я раньше этого не сделала! Почему я вообще связалась с тобой — а Марлин меня предупреждала, что из-за тебя я всё потеряю! Ты всегда приносил мне одни несчастья. Ты вообще — самая большая ошибка моей жизни! Как я рада, что выбрала Джеймса, а не тебя! Я знала, что ты плохо кончишь! И знаешь что — ты это заслужил.

Лили разворачивается, берет Джеймса под руку и уходит.

Две недели спустя.

Он не отвечает на ее письма.

Он не отвечает даже, когда она посылает к нему своего Патронуса.

Он вообще куда-то исчез.

А Сириус прибегает взбудораженный с новостью, что "Снейп куда-то уезжает", "договорился на работу в параллельном мире", "продает дом", "уезжает навсегда".

Через час после этой новости Лили, убедившись, что дом еще не продан, аппарирует в Тупик Прядильщиков.

— Привет.

— Привет.

— Я понимаю, что ты можешь сейчас выставить меня не выслушав, и ты не отвечаешь на мои письма, и т имеешь полное право, но я только что услышала, что ты уезжаешь, и решила проститься. Извиниться.

— Хорошо. Простимся.

— Я наговорила тебе всего... Я считаю, что ты не можешь уехать так, не помирившись со мной. Прости. Мне потом было очень стыдно — за всё, что я несла.

— Понятно. Спасибо.

— Ты уезжаешь навсегда?

— Да.

— Ты... Слушай, может, ты всё-таки впустишь меня в дом? Не будем выяснять отношения на пороге.

— Ты хочешь сказать что-то еще?

— Северус, пожалуйста...

Северус молча пропускает Лили, и дверь за ними захлопывается.

Три часа спустя

— Восемь вечера. Вставай, тебя хватятся.

— Сколько?! Ох, блин... даже не заметила.

— Дай я помогу одеться.

— Сойдет. Джеймс двадцать лет ничего не замечал. И не заметит.

— Блажен, кто верует.

— Главное, Марлин Маккиннон по пути не попадаться.

— Она же знает, что я уезжаю. Она всё поймет.

— А ты... всё-таки уезжаешь? Даже сейчас?

Пауза.

— Я могу не продавать дом. Могу время от времени сюда возвращаться.

— Когда?

Пауза.

Затем он спрашивает:

— А когда ты сможешь?

Лили быстро перебирает в уме свое расписание. Странно, но даже сейчас, в своей новой жизни, когда впереди — вечность, у нее расписана каждая минута.

Выходные — время для семьи, вторник и четверг — дежурства в Ордене, пятница — бридж с Дамблдорами, понедельник — шоппинг с Эммелиной Вэнс, утро по будням — работа в офисе...

— Я свободна каждую среду.

Мне приснился сон.

Как же я не люблю сны, сотканные из плохих воспоминаний моего давно почившего детства... Это единственное, что от него еще осталось.

Я знаю, что большинство человеческих снов подобно моим и что это объяснимо. Плохих снов втрое больше, чем хороших. Сон позволяет человеку выплеснуть свои затаенные мысли и давно дремавшие неврозы, и плохой сон в своем роде целебен.

Не смею судить.

Мне снится Тупик Прядильщиков.

Мне снится мой убогий дом, моя магловская школа — да, моя первая школа была магловской, я учился там до поступления в Хогвартс; мне снились люди, жившие тогда... Дети, игравшие отдельно от меня, не принимавшие мое общество... В действительности они уже давно выросли.

Это был очень бедный город, и жизнь в нем была несовершенной.

По сути, те дети мало чем отличались от меня. Они тоже были бедны, у них бывали семьи похуже моей. Некоторые с утра до глубокой ночи бродили по улицам, подальше от "родного дома", и они часто шныряли рядом с моим жилищем. Они не раз наблюдали мои и мамины "странности"...

В нашем городе были здания и получше. Были спортивный клуб, кинотеатр и казино — даже речи не шло о том, чтобы приблизиться туда. Дело даже не в отсутствии денег. Сторожа у тех дверей смотрели на нас, как на пустое место.

Смотрели просто сквозь нас, мимо нас...

Хотя я видел, как они с руганью стаскивали с фронтонов мальчишек, забравшихся туда зайцами, чтобы заглянуть внутрь.

Другие дети, как я, стояли поодаль и смотрели...

В моих снах те, кого стаскивают, вдруг оборачиваются и пристально смотрят на меня.

Мне кажется, что в их глазах я читаю безумную надежду: Снейп, мы же видели, на что ты способен. Мы видели, как ты одни взглядом передвигаешь предметы! Так не стой, разве ты не видишь, как с нами обращаются?! Помоги же нам!

Во сне я тогда подбегаю ближе. Я расшвыриваю взрослых вышибал, как котят.

Я одним взмахом руки распахиваю двери — и дети заходят внутрь.

Я подхожу к администратору клуба и громко, при всех говорю ему в лицо всё, что я о нем думаю.

Взрослые, очнувшись, гонятся за мной — и я взлетаю на их глазах вверх, как птица.

Я подхватываю других детей, и мы летим над городом, мы летим вместе...

Они смеются.

Я опускаю их, мы рассаживаемся и я показываю им чудеса. Мы вызываем взмахом палочки дорогие пирожные из городского кафе, которые мы пробовали раньше взглядом на витрине.

И тогда я просыпаюсь.

Мне часто снится этот сон.

Я знаю, что всё происшедшее в нем возможно лишь во сне, но не в действительности. В нашей реальности я не имею права колдовать на глазах у маглов.

Я не смог бы защитить этих детей, не смог бы восстановить справедливость — мое деяние было бы уголовно наказуемо, меня немедленно взял бы под стражу отряд авроров, ждал бы суд и расследование. Даже тюрьма.

Восстанавливая справедливость, я навлек бы на себя иную несправедливость...

Эти дети обречены оставаться униженными и оскорбленными. Но как ясно я читал во сне в их глазах наивную веру в чудо — и в меня, в спасителя, которого они ждут, которому они почему-то верят, что он способен совершить чудо... Но чуда не произойдет.

Какая ирония, что я — действительно волшебник, действительно могучий маг, и я могу почти всё на свете... Но я бессилен им помочь.

Я могу лишь пассивно наблюдать за тем, что — знаю — исправить мог бы меньше чем за секунду. Это совсем не сложные заклинания.

Я снова вспоминаю слова Дамблдора:

" — Вас это шокирует, Северус? Сколько людей, мужчин и женщин, погибло на ваших глазах?

— В последнее время — только те, кого я не мог спасти."

Мне часто снится этот сон. Значит, мое бессилие спасти их сильно беспокоит меня.

Хотел бы я знать, что с этим делать.

__________________________________________

За название драббла взята строка из песни А.Розенбаума "Вальс-бостон"

Наш выход на сцену через пять минут.

Я заглядываю в зал через щелку кулис. Зал полон, дети галдят, взрослые бессильны их успокоить. Сами волнуются, глядя на сцену.

Я возвращаюсь за кулисы и на цыпочках подхожу к его двери.

— Маэстро, — говорю я с трепетом, — аншлаг. Зал полон.

— Благодарю вас, Перкинс, — рассеянно отвечает маэстро.

Он стоит в костюме перед зеркалом и держит в руках бокал "Шардоннэ". Он просматривает жидкость на свет; игра лучей в вине бесподобна. Вино подлинное. Маэстро отпивает из бокала.

У него невероятное умение определить на глазок сорт любой жидкости. С датой и местом производства.

— Когда-то я имел отношение к производству напитков, — объяснил Маэстро однажды. (Он редко что-либо объясняет о себе.)

Маэстро недовольно смотрит в зеркало.

Я тоже осматриваю его — Маэстро строго требует, чтобы перед выходом я проверял все детали, манжеты и бабочку.

Манжеты на руках Маэстро лежат как приклеенные, ворот завязан наглухо.

На левой руке Маэстро — сложная татуировка в виде черепа и змеи, трижды обернувшей хвост. На мой взгляд, татуировка только прибавляет таинственности Маэстро, но он ее строго скрывает.

Под воротом находится длинный бледный шрам по сонной артерии.

— В память одного из моих первых фокусов, — говорит Маэстро. — Мой первый удачный Смертельный номер.

Из кулис нас зовут на выход.

Маэстро одергивает черную мантию и спешит за мной на сцену.

Ну, здравствуй, Лондон! За десять лет, что я знаю Маэстро, мы приезжаем сюда пятый раз. Лондонская публика нас любит.

Мантия Маэстро развевается, публика аплодирует. Маэстро приветствует зал, оборачивается вокруг себя... и исчезает, чтобы возникнуть посреди зала. Снова поворачивается и снова возникает в другом углу. Прогулявшись так почти по всему залу, Маэстро оказывается у меня за спиной, на сцене.

Эффектный выход Маэстро срывает аплодисменты.

...Пусть я знаю, что на самом деле Маэстро вообще не уходил со сцены, а волшебство — это подсветка и дублеры, но я сам готов захлопать...

Маэстро тем временем готовит новый фокус — он накрывает ассистентку шляпой, а поднимает шляпу уже над полосатой кошкой.

Зал снова аплодирует.

Маэстро кланяется, взмахивает "волшебной палочкой" — вверх взлетает фейерверк зеленых звезд.

Звезды падают в зал. Дети их ловят — и взрослые украдкой...

А Маэстро уже показывает залу пустой сосуд, накрывает крышкой, взмахивает палочкой — из сосуда вылетает букет цветов.

Я слышу, как в первом ряду мальчик громким шепотом подсказывает соседу:

— А я знаю, в чем тут фокус. У него двойное дно. Это еще проще, чем фокус с кроликом...

Мальчик резко замолкает и шарит рукой в кармане. Оттуда выскакивает толстый белый кролик и, к полному восторгу зала, в два прыжка настигает сцены.

Маэстро подставляет шляпу, и кролик запрыгивает внутрь.

Маэстро кланяется залу и мальчику из первого ряда, сидящему с открытым ртом, стряхивает цилиндр и возвращает на голову.

Он гений. Мальчик точно не подставной, вот как он это делает?! Но с Маэстро всегда так.

Пусть я знаю изнанку любого фокуса, пусть в сосуде действительно двойное дно, но он делает это так... Не объяснить. Это надо видеть. Это выглядит как настоящее волшебство.

Я работал у других иллюзионистов, даже у одного очень известного, когда десять лет назад бросил всё и перешел к Маэстро. Меня не поняли — ведь я прекрасно зарабатывал, а Маэстро даже сейчас платит мне меньше. Пока мы с Маэстро не можем себе позволить лишнего, мы только начали разворачиваться — хотя все признают, что Маэстро добился фантастического успеха за десять лет.

Из ничего — к всемирной славе.

Я скажу: абсолютно заслуженно. Он гений.

Да, я работал со многими иллюзионистами, и реквизит у них был посложней. Они использовали электронику, технику, немыслимую аппаратуру... Маэстро признает только две с половиной железки, набор фокусника-троглодита, и на этом убогом реквизите он творит чудеса, которые магам и не снились.

Я знаю. Того, что делает Маэстро, я нигде и никогда больше не видел. Это... настоящее волшебство.

И зрители по всему миру, от Торонто до Бомбея, со мной согласны.

Казалось бы, заезженные донельзя трюки: он летает по сцене, он варит волшебное зелье, которое сращивает, когда мы "разрезаем" его пополам, он читает мысли и превращает разные предметы, — но он создает атмосферу волшебства, и даже я на секунду верю в невозможное.

Маэстро — удивительный человек.

Наш менеджер ворчит, что у него гора приглашений от знаменитостей, пожелавших от Маэстро поставить им номер. Маэстро всегда отказывается.

Он работает только с детьми.

— Я начал показывать фокусы детям в двадцать лет, — как-то бросил Маэстро, — мне уже не переучиться.

Поэтому я работаю с ним. Я с детства мечтал быть волшебником и показывать фокусы детям.

Когда я был маленьким... Я мечтал стать фокусником. Когда увидел первый в своей жизни фокус. Дети любят чудеса. Я и сейчас, как ребенок, хочу видеть чудо. Фокус — это самое прекрасное, что есть на свете.

Возможно, я сверну с темы, — мне запало в душу, как однажды Маэстро сказал...

Это было после выступления — кажется, в Москве.

Маэстро как всегда долго не отпускали, наконец мы смогли отдохнуть, и тогда я промычал:

— Волшебство кончилось.

Маэстро так посмотрел на меня... Словно сказал: "Вы не оправдали моих надежд". Но он слишком воспитан, чтобы вслух выразить это, или слишком мало доверяет мне...

— Вы не оправдали моих надежд, — сухо заключил Маэстро. — Вы не станете великим волшебником, пока не поверите в магию.

Я был потрясен и с трудом мог спросить:

— А вы ... верите?

— Очевидно, — отрезал Маэстро.

— Вы верите, что магия... существует?

— Несомненно.

— Но этого же не может быть, — сказал я.

— Люди поразительны, — фыркнул Маэстро куда-то в пространство. — Они при определенных условиях могут не заметить перед собой слона. Не устаю восхищаться способности людей каждый день сталкиваться с явлением и не верить собственным глазам. Нет, они увидят только то, что готовы видеть! Лишь дети небезнадежны.

— Чудес не бывает, — слабо возразил я и прикусил язык.

Бывают. Рядом с Маэстро всегда происходит чудо. Я вспомнил, как в начале нашей карьеры конкуренты пытались помешать нам, подкупали рабочих сцены и портили реквизит, — я не всегда успевал отследить это, конечно. А выступления проходили безупречно. Трюки работали, кролики вылетали из шляпы, фейерверки взрывались, хотя оборудование было испорчено... Я не мог объяснить это. Остается верить в чудо.

— Не страдайте. Я знал даже волшебников, которые не верили в чудо, — сказал Маэстро.

— Вы знали волшебников? — переспросил я.

Глупо. Если Маэстро верит в волшебство, разумеется, он верит и в волшебников.

— И даже большинство волшебников, — хмыкнул Маэстро, — таково. Они не верят в чудо, хотя творят его своими руками. Для них волшебство — рутинная реальность...

— Здесь бывают волшебники? — спросил я.

Маэстро рассмеялся.

— О, здесь — нет. Никогда. Арена иллюзиона — единственное в мире место, где вы можете спрятаться от волшебного мира и он вас никогда не найдет, даже будь вы всемирно известны. Волшебники, знаете ли, не признают магловских знаменитостей. Особенно фокусников... Фокусники для магов — последние шарлатаны, издевающиеся над самим фактом магии! Магловский фокус — это величайшее оскорбление. Как поддельное золото. Шулерство.

Я не всегда понимаю, о чем говорит Маэстро, но неважно.

— Да, — продолжал Маэстро, — на арене цирка вы можете на глазах толпы

маглов творить чудеса, и ничем не рисковать, потому что это единственное место, где маглы в чудеса не верят. Вы будете колдовать, а они — не верить собственным глазам. И не найдется даже десяти поверивших... даже одного — и это счастье. Если бы такой нашелся, я прямо с арены за нарушение Статута секретности попал бы в Азкабан!

— Куда, Маэстро? — спросил я.

— Неважно. Забудьте. Я стал заговариваться от усталости.

— Простите, я совсем утомил вас, Маэстро, — сказал я.

Маэстро взмахом руки отпустил меня.

Я вышел, но оглянулся — Маэстро, сложив пальцы на груди, смотрел в ночной город.

— Вам нельзя утомляться, нас ждут Париж и Ницца, — напомнил я.

— Благодарю вас, Перкинс. Вы так подняли мне настроение, — огрызнулся Маэстро.

Да, характер у Маэстро тяжелый, как у любого гения, и иногда хочется порвать контракт и уйти. Но это проходит. Если я, всем на удивление, уже десять лет выдерживаю Маэстро — надеюсь выдержать еще сто двадцать лет!

___________________

Thank you for the Magic! — англ. "Спасибо Вам за магию"

POV Джинни Поттер: Моя любовь.

Я самая счастливая женщина на свете. С тех пор как Гарри женился на мне, я — счастливейшая из смертных.

И я стараюсь быть ему идеальной женой и идеальной матерью наших детей. Потому что я прошла долгий путь до счастливого настоящего, и он не был идеальным.

Сколько я себя помню, я всегда была не такая, как другие дети в моей семье.

Я переживала, что братья не берут меня в свою компанию, но это было правильно. Я же чувствовала, что мне не нравятся их проделки, игры и разговоры. Они были вовсе не смешными... и слишком шумными.

Они вообще были в детстве крайне утомительными, мои дорогие братья. Я считаю, что им не хватало воспитания. Они совершенно не умели даже минуту усидеть на месте. Как можно спокойно разговаривать, не повышая голоса, и часами тихо сидеть на одном стуле, они просто не понимали.

Я очень люблю свою семью, но моих детей я воспитываю иначе. Дисциплина — это основа. Строгая дисциплина, вот чего не было в родительском доме и что превращало нашу жизнь в полный хаос. Я с детства поняла, что нет ничего хуже недисциплинированных детей.

Вот Гарри, например, эта отвязанная и полная свобода в доме моих родителей нравилась, а я... чувствовала там себя чужой.

Мы с братьями не понимали друг друга. Так я привыкла быть одна.

Мне очень не хватало друзей, но я смирилась с неизбежностью ни с кем не делиться своими мыслями и жить сама по себе. Странно, ведь мои братья не могли прожить без компании ни минуты и выбалтывали первому встречному любую интересную мысль, как только она приходила в их голову.

Если бы я могла так легко сходиться с людьми!

И если бы я умела так легко выбалтывать самое сокровенное, обсуждать самое важное и тайное... Нет, открытости моих братьев можно только позавидовать. У меня язык отнимался, когда я только пыталась выразить другим свои чувства — разве что язвить и ругаться, чтобы скрыть их, я научилась хорошо. А чтобы рассказать про свою любовь... Нет, об этом можно только молчать! Это же священная тайна.

Но как трудно жить замкнуто с одними тайнами. Быть непохожей на других, быть отдельно от всех было одним страданием. И одиночеством.

Если спросить, как я тогда жила… Я считаю, что я не жила вообще, пока не встретила Гарри.

Я всегда буду помнить нашу первую встречу. Как мама и ее шумная компания пробивались сквозь толпу по перрону, полному людей, багажа, шума, свиста поезда; и тут в толпу вошел мальчик.

Я сразу заметила его. Его нельзя было не заметить, в любой толпе. Настолько он выделялся среди остальных. Он шел и светился. От него нельзя было оторвать глаз, и меня поразило, почему никто больше этого не замечает. Почему все ведут себя, словно ничего не происходит.

Вы удивитесь, как такие вещи можно помнить? Это не забывается. Можете не верить, но мне было десять лет, когда я встретила человека и полюбила его на всю жизнь. Как только я увидела его сияющие зелёные глаза, мое будущее было решено навсегда.

Я не удивилась, когда потом узнала, что он — Гарри Поттер. Таким и должен был быть Гарри Поттер. Странно, что люди сомневались, что он может победить Волдеморта, — неужели они не видели, сколько в нем силы? Неужели видела только я?

А он не замечал меня.

В школе у него были другие девушки: популярные, красивые, видные. Чанг, Делакур, Грейнджер.

А для меня в школе ничего не изменилось — меня не брали в блестящую компанию, меня не замечали, у меня почти не было друзей. Только что другие аутсайдеры. Луна Лавгуд, Невилл Лонгботтом…

Когда мой брат Перси порвал с семьёй, его никто не понимал, а я боялась сказать, как я понимаю Перси. Как я мечтаю не быть Уизли. Переродиться в блестящую красавицу, школьную королеву, а не в нищую, бледную, тощую немочь.

Я думала: какая ошибка, что я Уизли! На самом деле я прекрасная принцесса, только никто не может разбудить меня. На самом деле я — будущий Министр магии, глава ордена феникса, Темная Леди, великий ученый-чародей (трижды лауреат Мерлиновой премии), или хотя бы солистка «Ведуний» и гениальная актриса, которая бросит в волшебный микрофон при вручении «Вия» за Главную женскую роль: «В детстве я была совсем невыразительной…»

Раздутое честолюбие? Я никому не говорила, но у меня есть нечто общее с Гарри Поттером. Когда он признался, что Шляпа хотела отправить его на Слизерин, я убедилась, что он создан для меня. Потому что Шляпа и меня пыталась отдать на Слизерин. Я была в ужасе.

...Никто не замечал, но училась я прекрасно. Зельеварение давалось мне легко. Я не ладила с преподавателем, но с ним никто не ладил; зато когда его заменил профессор Слагхорн, он сразу отличил меня. Мама шутила, что так оригинально мне передался в наследство ее кулинарный талант — мама вечно что-то варила и смешивала.

Но настоящий талант, я считаю, был у меня к Защите от Темных искусств. С детства. Я умела накладывать умопомрачительные сглазы, которым завидовали даже взрослые. И на занятиях с Гарри по АД у меня всё выходило легко. Нет, я бы в любом случае добилась успехов, тяжело работала, чтобы не разочаровать Гарри, но этого не потребовалось.

Я умела комбинировать и даже преобразовывать сглазы. Я думаю, при должной тренировке я смогла бы изобретать новые — почему нет, в моем роду были изобретатели. Например, мои братья. Если бы не троллева бедность, из-за которой я тратила время не на самообразование, а на штопанье старых мантий, стирку и готовку!

Нет, я не стала экспертом по ЗОТИ, я выбрала другую профессию, и виноват в том был Гарри.

Гарри не любил меня, но он любил квиддич. И я тоже полюбила квиддич. Это был еще один шанс быть вместе — если бы меня и Гарри взяли в одну команду. Я тренировалась отчаянно. И меня взяли. А Гарри выкинули.

Мы недолго играли вместе, но и после ухода — вернее, подлого и несправедливого исключения — Гарри из команды моя роль не изменилась. Я должна была работать на износ. Наша команда должна победить. Я знала, как победа важна для него.

Есть только одна вещь в моей биографии, о которой я не готова рассказывать: Волдеморт. Не знаю, как это случилось. Как я могла слушать его. Я втайне понимала, что поступаю нехорошо.

А наказание... Наказание могло быть страшным. Я наказала прежде всего себя — ведь я навела Волдеморта на Гарри! Он мог убить Гарри моими руками. Не знаю, что бы я тогда сделала. Ввязаться в плохую компанию, чтобы погубить любимого человека... Что может быть страшнее?

Но зачем говорить о небывшем. Этого не случилось, и я вышла за Гарри, и у нас уже трое детей.

Пусть про Уизли говорят, что мы легкомысленны, один откажет — полюбим другого. Словно для нас главное — завести большую семью и детей. Неважно с кем.

О нет. Если бы Гарри не женился на мне, я не вышла бы замуж вообще. С Гарри у нас трое детей — но без Гарри детей бы не было.

Я благодарна, что всё сложилось иначе и я не узнала прелестей одинокой жизни. Я стараюсь во всем угодить Гарри. Мама недовольна, что даже имена наших детей выбирал Гарри:

— Он помянул всех своих предков, а твои его не касаются? Почему они недостойны дать имя твоим детям? А ты только молча соглашаешься!

Я молча кивнула.

— Он уже выбрал имя на этот раз?

— Альбус.

— Альбус, разумеется! Кто, кроме Альбуса!

— Гарри всем обязан Альбусу. Прежде всего Победой.

— Прежде всего, — резко сказала мама, — Победой мы обязаны покойному Снейпу! И твой Гарри не один раз ему обязан. И ты тоже! Но вы же никогда не додумаетесь поблагодарить его...

Мама настояла назвать ребенка в честь профессора Снейпа. Не скажу, что мы этим особо довольны, но мама права, и ее желания надо уважать.

Разве такая мелочь омрачит главное?

Как его ни называй, это мой ребенок и ребенок Гарри. Это новое счастливое последствие того чуда, что я встретила Гарри и полюбила с первого взгляда.

Не знаю, как такое объяснить. Увидела его немыслимые глаза один раз и поняла, что это моя судьба. Я не знала почему, но знала, что я не могла не полюбить его. Быть может, я любила его в прошлой жизни? Если у людей бывает прошлая жизнь. А если и не бывает — какая разница?

POV Молли Уизли: Отчаянная домохозяйка

Это было 11 ноября 1980 года.

Я вырвалась из дома в Хогсмид, за покупками. И не заметила, как пробегала по магазинам весь день. День был слишком приятный. Когда подумала, что всё купила, вышла за порог лавки — а там уже вечер.

Очень темно, звезды на небе блестят; я шла не торопясь и любовалась.

Я загулялась и практически дошла до Хогвартса, до самого хогвартского озера.

И мальчик-школьник прыгнул в озеро. На моих глазах.

Я бросила все покупки и нырнула за ним.

Этим вечером я спасла жизнь человеку.

Вы думаете, домохозяйкам не ведомы такие подвиги? Раз у нас шестеро детей, младшенькому — полгодика, то мы только сидим дома, слушаем мыльные оперы Селестины Уорлок и болтаем о детских пелёнках?

Может, другие, но не я. Я никогда не боялась приключений. Иначе я не вступила бы в Орден феникса, не отличилась в ночных перестрелках с Пожирателями смерти. Да и с Министерством магии. Я умею драться, когда захочу — спросите Беллатрикс Лестренж. После Беллатрикс в моих достоинствах уже никто не сомневается.

Я вытащила мальчишку и положила на мерзлую траву. Он чихнул. Тощий, промокший, замерзший и по-прежнему не в себе.

Он откашлялся и поблагодарил меня. Я ему не поверила.

— Как тебя зовут?

— Дик.

— А я Шелли.

Я была уверена, что оба имени — ненастоящие.

— Я очень благодарен вам, Шелли. Теперь я пойду в Хогвартс и буду в безопасности. Вы столько сделали. Я сегодня же расскажу директору, и вас наградят. А теперь вы можете идти, не беспокойтесь больше за меня.

Он хочет, чтобы я ушла. А сам, небось, кинется обратно в озеро? Ну-ну.

— Что ты, моя забота совсем не кончена. Тебя надо согреть, обтереть и накормить. Только тогда я буду за тебя спокойна. Так что я провожу тебя в Хогвартс.

— Вы думаете, вы спасли школьника, — прошипел он, — Вы ошибаетесь. Если бы вы знали, кто я... Спасибо Вам и идите. Поверьте, это лучшее решение.

Мне сразу стало интересно. Таинственный незнакомец...

— И кто вы?

— Я Пожиратель смерти.

Пусть я домохозяйка, но я не боюсь Пожирателей смерти. Тем более мальчишек на грани отчаяния. И я подвинулась ближе.

— Если вы пытались покончить с собой из раскаяния, то вы не безнадежны. Всегда можно повернуть назад.

Наверное, у женщин непобедимый инстинкт спасать грешников.

— Знаете, почему я это сделал? Я донёс Темному лорду на любимую девушку. Он убьет ее и всю ее семью.

Когда ты узнаешь, что готовится убийство, надо действовать быстро.

— Дайте мне имя девушки, я предупрежу ее. А еще лучше предупрежу Дамблдора. Так удачно, что мы в Хогвартсе. Дамблдор сумеет ее защитить.

— Выставите хоть сто Дамблдоров, Шелли, — устало сказал мальчик, — против Темного лорда они не устоят. Все обречены. Если Темный лорд задумал убить кого-то, он это сделает, и никто никогда не мог ему помешать.

— А я попробую.

— Не трудитесь. Они уже предупреждены.

— Вы сделали это, — сказала я с огромным облегчением. И подумала, что он вовсе не случайно оказался в Хогвартсе. Может, он как раз выходил от Дамблдора, когда поддался порыву отчаяния?

— Почему вы меня жалеете? — резко спросил он.

Наверное, мне надо было уйти. Но я действительно нисколько не боялась и жалела его. Он казался так молод.

И я не стара — мне был 31 год.

Я переупрямила его и доставила в Хогсмид. Я предложила снять комнату в любой из таверн — в "Кабаньей голове" или "Трех метлах", и он сказал, что в "Кабанью голову" его на порог не пустят.

Мы выбрали "Три метлы", сняли комнату. Я ведь тоже побывала в ледяном озере, когда спасала его, и должна была привести себя в порядок. Я обслужила себя и проследила за ним. Я всё еще боялась, что он выкинет номер. Там же мы поужинали.

Я была права, он решил, что усыпил мою бдительность и попытался сбежать. Я его вернула.

Был новый приступ самоуничижения, а я его утешала, потом был долгий разговор. Потом был просто разговор по душам, какой случается раз в жизни и всего на один вечер.

В конце концов, каждая женщина имеет право на приключение.

Когда я проснулась, его уже не было.

Я не стала выяснять, что с ним сталось. Для полного счастья мне не хватало только связей с Пожирателями смерти!

Тем более, что я не разглядела его толком. Надеюсь, что и он меня.

Я сдала номер и аппарировала домой.

Девять месяцев спустя родилась Джинни.

Я боялась, что мой обман раскроется. Кто-нибудь заметит, насколько Джинни не похожа на остальных Уизли, и почему родилась девочка в семье, где рождались одни мальчики. Отличит ее бледный высокий лоб, прямые волосы и нос — несравнимый с курноской-картошкой мальчиков Уизли. К счастью, Джинни была очень похожа на меня, а у меня был прямой нос, так что всё списали на семейное сходство.

Я ждала, кто увидит, как Джинни обращается с ножом и столовыми приборами, беззвучно порицая разбросанные по скатерти ложки братьев Уизли. Не выдавая своего неодобрения, выказав себя только поджатым ртом и взглядом, — откуда утонченные манеры взялись у этой девочки? Аристократическая сдержанность, скрытность и выдержка. Которым ее никто не учил, ибо они были врожденные?

Она казалась далекой и чужой в семействе Уизли, и я знала, что с ней будет нелегко.

Я испугалась за нее всего один раз — когда на первом курсе она помогала Волдеморту. Сбылись мои худшие страхи, что в ней проснутся гены отца-Пожирателя. К счастью, всё обошлось, Джинни справилась с собой и больше такого не повторялось.

Домохозяек, как я знаю, считают пустыми и недалёкими. Вся их жизнь на поверхности. Написана на лице. Что ж, знайте, что под милым безмятежным лбом домохозяйки скрываются свои тайны.

Их могут иметь даже почтенные матроны, как я, даже матери семейств.

— Простите, как мне найти могилу Северуса Снейпа?

— Вы чуть-чуть не дошли. Поверните в конце аллеи направо, и сразу увидите памятник лани. Это надгробие — он и есть.

Обожаю 33-ю главу.

Кто бы мог подумать…

Не смейте ее ругать при мне!!! Она привела меня в фандом.

Меня — в фандом. Сказали бы мне три года назад, что Маргарита Кузнецова купит семь томов «Гарри Поттера» и выучит их наизусть, и будет всё свободное/несвободное время посвящать Интернету, поискам фанфиков об уползании некого Северуса Снейпа…

Повесилась бы.

Сказала бы: «Это не я».

А кто — я?

… Ну, жила-была строгая, мечтательная, не в себе девочка, которая в двенадцать лет читала Вирджинию Вульф и Ричарда Баха и не понимала, а реальный-то мир зачем. Ей там не нравилось.

Она мечтала спасти отечество, совершить подвиг и умереть как герой. Нашла о чем мечтать… Начиталась книг о героях, называется.

Спасать отечество ей было легче, чем завязать отношения с одноклассниками и не конфликтовать с учителями. Она училась отлично, а друга ни одного не было. Она вообще всю школу провела одна, в стороне от класса, за книжкой.

Дома ее дразнили раком-отшельником. В школе были клички похлестче. Что отсутствие друзей — это роковая ошибка, она поняла, когда компания из ее же класса регулярно «подшучивала» над ней, но раз друзей не было, ее никто не защищал. И никто не сочувствовал.

Потом выяснилось, что ее считают слишком гордой. Они думали, она нос задирает, считает всех ниже себя, разнее снисходит до них…

И вообще ее считали странной.

И неопрятной, наверное — как она теперь понимает. Тогда ей было вообще ни до чего земного, ни до одежды, ни до ухода за собой. А теперь-то она видит, как выглядела со стороны.

И одеваться надо было помоднее, посовременнее. Мало ли что в книжках написано, книжкам больше двухсот лет! За это время идеалы поведения и внешнего вида женщины здорово изменились. Никто больше не считает современную одежду легкомысленной.

Она мечтала влюбиться, как в книгах написано. Великой, единственной и роковой любовью. Влюбилась в 12 лет.

Даже заставила парня подружиться с собой. Даже добилась, чтобы он сел с ней за одну парту, и гордилась, что помогает ему с уроками. Но дело было безнадежно — с каждым годом становилось яснее, что он ее не любит и никогда не влюбится. Что он ее считает неподходящей компанией. Что он ее … просто боится.

Он бы всё равно порвал с этой «дружбой». Он уже явно пересел к другой компании. Но я всегда буду себя казнить за то, что однажды не сдержалась, что сказала ему матом три слова…

Эти вечные книжки, да учеба, да идеалы… Ей бы кто сказал, что в 30 лет она будет часами сидеть в Интернете, она бы ахнула. Ведь из своих дурацких книжек она вынесла вообще пренебрежение к современности, к технике… Телевизор и телефон — для тех, кто книги не читает. А мобильник — полное извращение. А Интернет… ну, это для детсадовцев.

Всё, что она любила, это знания и книги. Родители надеялись, что она осядет после окончания в институте, защитит кандидатскую, докторскую, будет читать лекции студентам…

Реальность ее не интересовала — как же, спрашиваю я себя, собиралась ты защищать отечество, стать правозащитником и совершить подвиг, если тебя не задевала ни политика, ни экономика, ни новости в газетах, ни реальность?

Так что я изменилась.

Из моих бывших одноклассников никто не поверил, что тихоня-книжница Маргарита станет членом оппозиционной партии, будет активно вмешиваться в политику, ходить на митинги, сидеть в СИЗО, защищать права угнетаемых и получать угрозы от всяких критически настроенных личностей.

Угрозы серьезные. В нашей партии некоторых уже убили. И избивали, и нападения были.

Так что хотела Маргарита стать героиней — и стала.

Ее работа действительно смертельно опасна, и останавливаться она не собирается.

Но что-то от прежней личности осталось… Ненависть к любой рекламе, упрямое нежелание читать и смотреть то, что всем навязывают.

Вот все читают «Гарри Поттера» — а я не буду!!!

Никогда. Назло. По виду, это не книга, а полная чушь.

А потом ей попалась на работе забытая кем-то седьмая книжка, а в ней 33-я глава.

И она пропала.

Снейп — это же я.

Серьезно. Моя вторая половинка.

Всё совпадает.

Совпадает до мелочей.

Оказывается, таких сумасшедших, как я, двое. Я не одна в этом мире!

То, что он в книге, — ничего. Главное, что есть.

Не совпало следующее. Когда я прочла эту книгу, я разлюбила того парня, которого надеялась любить вечно и безнадежно, и любила его до того почти 20 лет.

Я влюбилась в Снейпа.

А впрочем, раз Снейп — персонаж книги, а не живой человек, можно ли их сравнивать?

Ох Северус… Жаль, что нам никогда не встретиться. Ведь мы так похожи.

Ты хотел спасти свое отечество — я тоже. Твоя страна была в кризисе — моя тоже. Ты хотел совершить подвиг и умереть как герой…

Я захлопываю книгу и выхожу из дома.

Возвращаюсь в реал.

У меня через час заседание в суде по одному милейшему делу, о котором не вчера звонили на мобильник неназванные личности и предупредили, что их терпение лопнуло. И если я посмею завтра пойти на это заседание…

Всё как всегда.

У моей машины стоят два юноши.

— Простите, вы Кузнецова? — спрашивает один.

— Да.

Больше он ничего не говорит. Второй невероятно быстро вытаскивает пистолет с глушителем, и это последнее, что я вижу.

Я очнулась.

Свежий воздух. Поют птицы.

Лето? У нас был октябрь.

Я лежу на кровати в чистой комнате, за раскрытыми окнами — сад.

Мне в рот вкладывают что-то стеклянное... Край стакана, и из него льется жидкость. Я сглатываю — питье очень даже вкусное.

А действует шикарно.

Чудо, а не питье.

Я открываю глаза и смотрю на мужчину, который меня поит.

Такого сходства не бывает, думаю я. Не может быть.

Я замираю взглядом на рубце у него на шее, он слегка прикрывает рубец воротом черной мантии.

— Здравствуйте, — говорю я.

— Вам еще рано разговаривать.

Он ставит стакан на журнальный столик.

— Вы Северус Снейп, — говорю я.

Он фыркает:

— Откуда же вы знаете?

— У нас вас все знают!

Он поднимает бровь:

— Интересно. Чем же моя незначительная персона заслужила такую популярность… тем более, в вашем мире…

Я смотрю на него.

— Раз даже знаменитая Маргарита Кузнецова знает меня!

Тут я фыркаю.

— Нашли себе знаменитость…

— Тираж в миллион экземпляров вас не устраивает? Или вы имеете претензии к Селесте Карсон?

— К кому?

— Или претензии к самой Агате Смирдиной?

Я ничего не понимаю.

И тут он взмахом палочки вызывает на мою постель горку книг.

Обложка на английском…

«Агата Смирдина. Адвокат. Последняя часть трилогии о Маргарите Кузнецовой.»

Нокаут.

— Мы все еще в Хогвартсе зачитывались вашими книгами, — хрипло говорит Снейп. — Немногие магловские книги, которые проникли даже туда, даже у нас были популярны. Мега популярны. Вы были кумиром миллионов. Мы все были влюблены в вас. Мы хотели походить на вас, повторить вашу героическую судьбу…

— А вы? — спрашиваю я.

Ответ я уже вижу.

— Пожалуй, я любил вас даже больше Лили. Но это нельзя сравнивать: ведь вы книжная, а она живая…

Потом мы смеемся.

Вечера в нашем дом холодны даже летом, поэтому мы переходит в гостиную и топим камин.

Тремя томами Смирдиной и семью… сами-знаете-какими. Они появились в библиотеке вместе со мной.

Снейп их даже читать не стал.

— Гори, прошлая жизнь! — говорит он, глядя на огонь.

— Гори, страдание, — подхватываю я.

Эту книгу мы жечь не собираемся. Оказывается, она наша любимая — у обоих.

Сказал бы мне кто когда-то, что я буду жечь книги… Святотатсво!

А теперь я жгу.

Книги больше не имеют над нами власти — отныне мы вышли из книг в реальность.

И проживем ее: вместе, вечно, долго и счастливо.

"Прежде чем начать битву, Этеокл вопросил об исходе битвы прорицателя Тиресия. Обещал Тиресий победу лишь в том случае, если будет принесен в жертву Аресу (который еще гневался за убийство Кадмом посвященного ему змея) сын Креонта Менойкей. Юноша Менойкей, узнав об этом прорицании, взошел на стену Фив и, встав против пещеры, где жил некогда змей, посвященный Аресу, сам пронзил себе грудь мечом. Так умер сын Креонта; добровольно принес он себя в жертву, чтобы спасти родные Фивы."

Это темнейшая магия. Зато верная.

" — Не кричи! — разом придвинулся к мальчику Эмрайин. Он обнял сына, крепко прижал его к груди.— Не кричи, аткычха нет! Не зови его! Он ушел к Рыбе-женщине."

И надо соблюдать все мелочи ритуала — потому что мелочей нет.

Огромный зал, выбранный самой магией, и он похож на языческое святилище.

В зале есть и истукан, у подножия которого человек в черном тщательно готовится принести жертву.

Зал Тайной комнаты спрятан глубоко под Хогвартсом...

Зал украшен точно в соответствии с древним ритуалом, человек украсил себя тоже и шпарит заученный текст ритуала на древнем языке.

Он смотрит на ритуальный очаг, где горит жертвенный огонь и курится жертвенное зелье. В зале чувствуется, как собирается огромная сила, присутствие духов темной магии. Пока всё идет именно так, как описано в старинных книгах. Человек очень надеется на удачу.

Он закончил чтение и обращается к духам уже на современном языке:

— Это произойдет сегодня. Я знаю, Лорд сказал, что Поттер сегодня придет в Хогвартс, в башню Когтевран. Сегодня всё решится! Я знаю, что Поттер должен умереть. Возьмите меня вместо него...

Да, многое должно было случиться, чтобы современный образованный человек дошел до варварских темных обрядов. Этот человек точно дошел до ручки, хотя выглядит молодым и носит мантию директора Хогвартса.

— Когда пробьет час, возьмите меня вместо него. Возьмите меня и оставьте ему жизнь.

Человек хотел бы сказать многое: возьмите меня и спасите Хогвартс, возьмите меня и пощадите всех остальных... Но он прочел знак в дыму очага, что погибшие будут, и всех не спасет его жертва. Что ж, он спасет кого сможет.

Дым сгущается в образ гигантской змеи с разинутой пастью. Человек, не задумываясь, кладет в пасть змее голову.

Дым ослепительно освещается, призрак змеи исчезает.

Комната вся светится. Это знак, что жертва принята.

— Это будет Нагини, — про себя говорит человек. — Что ж, пусть будет Нагини...

"Шалость удалась".

... Гарри вспоминает, что любил смотреть по телевизору Дурслей много детективов. С убийствами. Но это было совсем другое дело...

Он никогда не забудет один день — день, когда он отправился с Дамблдором в пещеру Волдеморта. День, когда он напоил Дамблдора из зачарованного кубка, нашел медальон и выбрался от инфери еле живой. Дамблдор обессилел, но Гарри помог ему вернуться в Хогвартс...

Гарри никогда не забудет этот день.

"— Гарри, позаботься, чтобы я пил и дальше, пусть даже тебе придется вливать зелье в мой протестующий рот. Ты поклялся выполнять любой мой приказ! Гарри, даешь ли ты слово, что будешь заставлять меня пить?

— Да…"

Гарри всё помнит.

Как они прилетели и поднялись на Астрономическую башню. Как он в мантии-невидимке стоял на площадке, замороженный Дамблдорским заклятием. Как он слушал разговор директора и Драко, а директор сползал по стенке...

— Розмерта сказала, что вы пошли выпить и скоро вернетесь...

— Что ж, выпить я действительно выпил... и вернулся...

— Один из ваших погиб, я не знаю кто, там было темно. Я пересту... — Малфой никогда не закончит эту фразу.

Дамблдор побелел и рухнул на площадку.

Гарри помнит, что закричал и бросился к лежащему Дамблдору, и Драко сделал то же. Гарри было безразлично, что его увидит и услышит Драко. Драко ничего не видел, потому тоже ничего вокруг не замечал...

Дамблдор был мертв.

Гарри помнит, что потом прибежали Пожиратели смерти, и Драко громко заявил им, что убил Дамблдора.

Потом пришел Снейп и увёл меченых с Башни...

А Гарри метал им вслед заклинания, но они всё же сбежали...

А потом началось самое страшное.

Когда он стал рассказывать, как погиб Дамблдор, — что он был уже при смерти, когда Драко обезоружил его, что он был отравлен, что его отравил яд из Волдемортова кубка и что ядом кубок за кубком его поил Гарри... Тогда Гарри понял, что он убил Дамблдора.

Макгонагалл считает, что раз Дамблдор сам настоял напоить себя, то Гарри ни в чем не виноват.

Снейп сказал, что Дамблдор и с ним договорился о смерти, не только с Гарри.

Рон сказал,что так и нужно понимать — это не он виноват, это Снейп не успел. Рон в красках расписал, как портрет Дамблдора распекал Снейпа за медлительность и жалел, что не может применить Круцио.

Гермиона сказала, что Гарри может теперь создать хоркрукс.

Все дружно уговаривали Гарри пойти к портрету Дамблдора и убедиться, что Дамблдор не сердится на него. Но Гарри еще не в силах видеть портрет Дамблдора.

“— Остается заключить, что это зелье предназначено для питья.

— Но если оно убьет вас?

— Волдеморт не стал бы убивать сразу человека, сумевшего добраться до этого острова… Гарри, позаботься, чтобы я пил и дальше, пусть даже тебе придется вливать зелье в мой протестующий рот. Ты поклялся выполнять любой мой приказ! Гарри, даешь ли ты слово, что будешь заставлять меня пить?

— Да…”

Гарри прячут в тайном убежище, ему запрещено выходить из дома.

Он пьет много зелий и снова занимается окклюменцией.

Гарри делает успехи, потому что знает, что если Волдеморт прочтет в его мыслях, что Драко не убил Дамблдора, то будет четыре трупа. Малфои и Снейп.

У Ордена феникса сейчас много работы с авроратом, чтобы запутать следствие по делу Дамблдора.

В газетах пишут, что есть свидетели, видевшие Гарри с Дамблдором, и следователи разыскивают его для допроса.

После смерти Дамблдора дела Ордена идут резко хуже. И Волдеморт набирает силу в Министерстве.

Орден боится, что стоит Гарри выйти, как Министерство его немедленно арестует.

Но разве это важно? Это он заслужил.

Я не хотел убивать вас, профессор.

Я вас очень любил...

Да, я сам сказал: "а если оно убьет вас", — но я же не думал! Я никогда, ни на секунду не представлял, что это реальная возможность. Да если бы я так думал, я бы никогда не дал вам его пить!

Я не хотел убивать вас, профессор.

В чем я виноват? Я сделал всё, что вы мне велели.

Я просто делал, как вы просили. Я же дал вам слово!

Хотя — слово, не Нерушимый обет. Если бы я нарушил его, я бы не умер. А даже если бы умер!

Что теперь значат "если". Есть только реальность.

Я всё бы дал, чтобы того дня не было, чтобы вернулось всё на день назад, чтобы переиграть, когда можно было.

Вон из этой реальности, где я убил Альбуса Дамблдора.

Над Хогвартсом чирикают птички, пришла весна. По ночам поют весенние коты — или то новопревращенные студенты?

Правда, студентам для весеннего пения ни во что превращаться не надо. Они целуются прямо под окнами Хогвартса.

А профессор Снейп продолжает спокойно варить зелья.

Пусть каждый возделывает свой сад.

Профессор Снейп, которого никто и никогда в жизни не обнял или не поцеловал, смирился с тем, что для всех каждый год наступает весна.

Пусть половина его учеников знает больше него о любви, весне и поцелуях, а он лучше всех знает зелья. Пусть каждый возделывает свой сад.

Как это случилось?

Профессор помнит, что когда-то он ничем не отличался от этих подростков. Он тоже был тинейджером и мечтал о любви да о весне. О том, как он объяснится с девушкой, как он разденется перед любимой в первый раз...

Наверное, всё началось потому, что мечты мечтами, а потом настала суровая реальность — как его раздели перед сотней девушек в первый раз?

Да уж, ни в каких фантазиях ему не могло привидеться, что его подвесят вверх тормашками и под всеобщий гогот спустят подштанники.

Правду говорят, что первый раз остается незабываемым.

Но, возражает он сам себе, это же нелепая случайность, и никто из гоготунов в мыслях не имел, что их шутка может иметь для кого-то сильные последствия. Сколько людей подвергались такой шутке, вставали, отряхивались и шли по жизни дальше, не оглядываясь на прошлое?

Нет, не могла глупая шутка так повлиять на его жизнь.

Значит, предпосылки были заложены раньше. А глупая история лишь послужила поводом.

... А потом вечером он, как и мечтал, объяснился со своей девушкой... Тоже совсем не так, как это выглядело в фантазиях, правда?

Вот с тех пор он и стал замечать, что фантазировать ему расхотелось.

Реальность стала прекрасным лекарством.

Каждую весну дети в Хогвартсе начинают весеннее превращение. Что они ищут? Они ищут любви, они хотят создать семью, они претендуют на счастье, о котором прочли в романах, посмотрели в кино и увидели у своих родителей.

Все хотят быть счастливы — и он тоже хотел. Только, кажется, меньше других.

Наверное, потому, что у родителей ему было подсматривать нечего? О счастье он читал только в книгах. Но ведь всё равно хотел, тем больше! Чтобы у него всё сложилось не так, как у его родителей!

Но в чем истина — профессор Снейп не зря 18 лет в Хогвартсе встречает весну, он смотрит, как ведут себя его ученики.

Они другие. Те, кто вырос в счастливых семьях, они ведут себя по-другому и знают другие знания.

У него всегда было меньше шансов.

Этот робкий, нелюдимый подросток, который не умел заводить друзей и не умел себя вести. Он боялся людей, он был застенчив.

Кто знает, если бы в его худшем воспоминании случилась сказка: его не обсмеяли бы, а поддержали, его вид признали не невзрачным, а прекрасным, и хоть одна девушка сказала бы, что ей он понравился...

Тогда могла ли его история сложиться по-другому?

Может, тогда бы ему не расхотелось испытывать судьбу, пытаться повторить опыт с другой девушкой...

А так — как-то не хотелось, чтобы над ним опять смеялись...

И больше над ним никто и никогда не засмеется.

Вот недавно они с Дамблдором поспорили. Дамблдор доказывал, вслед за старыми философами, что девственность есть моральный подвиг. Не зря они как зельевары знают огромный магический эффект от использования в зельях чего-то девственного.

А он возражал, что директор цепляется за простую формальность, и человек может быть маньяком и злодеем, оставаясь девственником, так что никакой высокой морали в том не наблюдается.

Директор как вечный оптимист не согласился, и что же получается: он, Северус, — герой?! Он образец морального подвига?! Смех один...

Он просто не хочет, чтобы его опять отвергли.

Да, он так мечтал признаться девушке... Но получил такой ответ — на всю жизнь хватило. Он не так глуп, чтобы снова нарываться. Этого "удовольствия" достаточно было испытать один раз!

Он мечтал — но только в мечтах он был кому-то нужен. В реальности он понял, что любовь — не для него.

Ну да, сначала это осознавать было больно. Больно смотреть, что другие люди могут быть счастливы, и как счастлива была та же Лили, а чем он хуже...

А потом он понял, сколько получил свободы и как минимум свободного времени. Пока остальные занимались любовью, он не отвлекался и учился, и работал, и достиг вершин своей профессии.

Пока они рыдали, гадали на ромашках и даже травились от любви, он жил вдали от страстей и только головой качал, на какие глупости люди силы тратят.

И как без мучений любви стало жить спокойнее! Оказывается, когда не мучаешься, жизнь прекрасна.

А ведь он сам собирался когда-то травиться...

Пусть каждый возделывает свой сад.

Никто из этих влюбленных не стал великим ученым. А он стал. Когда у этих влюбленных проблемы, они бегут к нему за зельями. Они ждут, что кудесник Снейп совершит чудо и всё исправит.

А кудесник Снейп знает, что никакого чуда нет: только труд и целеустремленность. Они сами могли бы стать такими, не направь свои силы на другое. Но они сделали свой выбор. И что получилось: семейных людей — миллионы, это не достижение, а великий зельевар — только он один. Неужто Дамблдор прав, и он — действительно уникальный человек?

И ему больше никто и никогда не причинит боль.

Хоть что-то в своей жизни он сделал правильно.

Утром 1 ноября 1981 года в штаб Ордена феникса влетела возбужденная девушка с криком:

— Волдеморта больше нет!!! Мы победили!!!

И перевела дух — в штабе было пусто, только дежурная спокойно смотрела на нее.

— Спасибо, это великая новость. Просто я уже знаю.

— Лили, а чего ты не радуешься?

Девушка запнулась.

— А... ты по поводу Поттеров...

— Он убил их, даже метил в маленького Гарри, и разрушил их дом. Дамблдор говорит, там теперь лет двадцать нельзя будет жить.

— А Гарри спасся?

— Чудом. Этого никто объяснить не может. У него только шрам остался от Авады...

— Он выдержал Аваду? Он точно Избранный, — прошептала девушка.

— Не знаю, что с ним будет. Дамблдор собирается отдать его родственникам Дианы...

— Он же сирота теперь... Какой ужас. Зато с Волдемортом покончено.

— Сев говорит, что нет, — сказала Лили. — И Дамблдор с ним согласен. Они считают, он не способен умереть, он временно потерял силы и потом вернётся.

— Избранный его сделает, — уверенно предсказала ее подруга.

— Помоги ему Мерлин, небеса и все ангелы!

— Точно.

— Понимаешь, — напряженно сказала Лили, — с тех пор как я узнала, я сижу и думаю, что я могла быть на месте Дианы. Джеймс сначала сделал предложение мне, и если бы я не отказала... Если бы я не вышла за Сева...

В день празднования Победы над Мордором принцесса Эовин была очень злой.

Она не пошла на праздник, словно Победа ее не радовала, и надеялась побыть в одиночестве. Однако, поклонник принцессы, которого любовь сделала проницательным, угадал ее тайные мысли и не дал им сбыться.

— Ты осталась здесь, Эовин, и не пошла на пир Короля Арагорна потому, что видеть Арагорна в день его славы тебе не в радость. Ты искала любви владыки Арагорна... но он не дал ее тебе. И ты сказала: всё или ничего! — и решила умереть в бою...

— Все знают, что меня отвергли. Лучше умереть! Слишком унизительно.

— Эовин, — сказал Фарамир, — не держи горечи в сердце. Исцелись!

— О да, я исцелюсь... когда Арагорн узнает всё, что узнала я!

— Он женился сегодня на Королеве Арвен, которая ждала его много лет и наконец их долготерпение подошло к счастливому концу. Смирись. И пожелай им много детей и внуков.

— Лучше я пожелаю Арагорну, чтобы в следующей жизни Арвен отвергла его и вышла за другого. За его главного врага! А он бы смотрел, как они счастливы, как она рожает от другого детей и внуков...

— Эовин, не ожесточай сердце!

— Арвен королева, да... Она и выбрала Арагорна, когда он стал королем! А до того он был слишком плох для нее?! Я выбрала его, когда он был шпионом-следопытом в грязном плаще, и все смотрели на него с подозрением, и говорили за его спиной, что он шляется в самых Темных местах и знается с худшим отребьем! Никто думать не мог, что под этой личиной скрывается наследный принц, будущий король... Хотя я сразу увидела в нем величие и благородство...

— Ты увидела сердцем...

— А Арвен не увидела! Ей королей подавай. Пусть в следующей жизни Арагорн не станет королем, а так и пребудет нищим сомнительным шпионом Гэндальфа — посмотрим, оценит ли она его!

— Не сомневайся в Арвен, она величайшая из женщин! — воскликнул Фарамир. — Она способна на подвиг, на великую любовь и сострадание.

— Посмотрим, — отрезала Эовин.

— Быть королем — не всё в этом мире, Эовин. Я всего лишь наместник, и мой род не будет править никогда — мой трон и вся слава досталась Арагорну. Но я не держу зла на него.

Эовин упрямо молчала.

Фарамир продолжил внушение:

— А Фродо? Мои печали несравнимы с потерями Фродо. Фродо и его друзья воистину должны были быть королями этого праздника, именно они выполнили пророчество и свершили свою невозможно тяжелую миссию. Но их слава тоже меньше славы Арагорна, и они не завидуют, ибо чисты сердцем.

— Да, это страшная несправедливость. Пусть в следующей жизни будет наоборот, — сказала Эовин. — Пусть вся слава достанется Фродо. Пусть всё внимание будет обращено к Фродо и его хоббитам, протеже Гэндальфа, ибо они сделали и вынесли больше всех!

— Их подвиг больше нашего, — согласился Фарамир. — Они слабые, мирные, ничего не знающие малыши — и они свершили то, что не осилили мудрейшие, всевластные, великие маги.

— Которые ничего не открыли и не дали им! — сказала Эовин. — Гэндальф вел их вслепую, незнамо куда, ничего не поясняя — как на бойню! А в середине просто бросил!

— Эовин, он не "бросил". Он пал в пропасть и умер!

— Ничего, он воскрес! Хорошая жизнь у избранных вроде Гэндальфа,— горько ответила Эовин. — Не как у простых людей вроде моего отца. Умер, но продолжает жить, вести в бой, давать советы...

— Эовин, — воззвал Фарамир, — не располагай себя ко злу!

— Я не была злой, видит Создатель, но Арагорн обидел меня! Я мучаюсь от никому не нужной любви и ревности дни и ночи! Я хотела бы забыть его, но не могу! Я буду любить его всю жизнь, я буду одна, я не выйду замуж, не узнаю, что значит иметь детей... Он виноват в этом!

— Пройдет время, и ты полюбишь другого!

— Нет, — отмахнулась Эовин. — И пусть он тоже в следующей жизни так мучается!

— Да, когда ты отняла у него всё: признание, любовь, власть, богатство, счастье... престол...

— Пусть престол будет, — недобро сказала Эовин. — Почему нет? Пусть он получит власть, но не всеобщей радостью и уважением его встретят, как сейчас, а ненавистью и непониманием! Пусть престол будет не вершиной, а самым проклинаемым событием его жизни!

— А что в этой "следующей жизни" будешь делать ты?

Эовин зло улыбнулась.

— Я? Я буду смотреть на его страдания. И наслаждаться.

— Ты говоришь как монстр! Не женщина, а ядовитая змея.

— Да, теперь я такая.

Сидящий на почетном месте на пиру Победы Гэндальф вздрогнул.

— Мой мальчик, — прошептал он Арагорну, — только что с тобой случилась страшная беда. Тебя прокляла в минуту отчаяния обиженная тобой женщина...

Арагорн сохранял спокойствие.

— Она прокляла всю твою следующую жизнь. Все несчастья она послала на твою голову.

— Что ж, она в воем праве. Я виновен перед ней и готов принять наказание, — ответил Арагорн.

— Мой мальчик, дело гораздо хуже. Убитая горем, она не сознавала, что накликала на наши головы. На все головы, на судьбу всей страны! Она потребовала, чтобы всё повторилось. Чтобы Саурон вернулся, и война произошла снова, и силы Тьмы снова воспряли — и почти победили, пока в последнюю минуту Фродо не свершил уготованное ему.

— Неужели ничего нельзя исправить? — ахнул Пиппин.

— Эта женщина доведена до крайности. Она будет наслаждаться местью, пока не утолит ее до конца.

— Чего она хочет?

— Чтобы он забыл Арвен и полюбил ее.

— А если он всё же отвергнет ее, как раньше? Если он по-прежнему выберет Арвен? Если он возненавидит эту женщину за то, какой она стала?

— Увы, эта женщина поставила на всё. "Он не достанется Арвен! Он мой — или ничей."

— Значит, я должен сдаться этой женщине. Пусть она изольет гнев на меня, и ее проклятие закончится, — сказал Арагорн. — Я не смогу полюбить ее, но я позволю ей убить меня.

— А я, пожалуй, смахну ей после того голову мечом, — решил Пиппин. -Пусть она и права по-своему, но слишком уж плотоядна и опасна!

(хроновариант драббла "PWP по средам")

Отказ: все термины и реалии украдены у Станислава Лема из "Возвращения со звезд".

Над крышами деревянных домиков шумели дубы, пели птицы и воздух был не по-городскому чист.

Весь жилой массив походил на большую поляну, покрытую травой, с узкими и редкими песчаными дорожками; по ним сновали люди.

Над крышами домиков проплывали прозрачные глидеры на солнечных батареях. Их тени скользили по лицам людей, а сами они бесшумно, как низкие облака, ползли по лондонскому небу.

Один глидер затормозил и плавно спустился на посадочную платформу в траве. Пожилая дама высадила пассажирку — юную девушку.

Девушка вздохнула полной грудью:

— Даже не верится, что я была в автомобиле. Ни дыма, ни бензина…

— Мы давно отказались от химии и металлов, с тех пор как Абдал Рам изобрел растительное топливо и строительные материалы из органики, — сказала дама. — Даже мое платье сделано из яблочного сока.

— Фантастика.

— Всего лишь Лондон образца 2081 года, моя милая.

Девушка засмеялась:

— Кажется, я начинаю в это верить.

— Идите прямо по этой дорожке, увидите восьмиэтажное здание из клена и входите. Это и есть Министерство магии.

— Благодарю. А какой-нибудь книжный магазин здесь есть?

Дама замялась, затем засмеялась.

— Ах, книги. Книги... Сейчас вспомню, что это такое. Кажется, их перестали произодить сорок лет назад?.. Как я могла забыть. Антикварная лавка через две улицы, я думаю, там и книги сохранились.

— Благодарю вас, мэм.

— Что вы. Желаю удачи.

Дверца глидера бесшумно захлопнулась, и он поднялся в воздух.

Девушка проводила его взглядом и задумалась.

Пока она стояла в нерешительности, горожане скользили по ней взглядом, и парочка парней даже рискнула предложить помощь.

— Я замужем, — отрезала девушка, и парни отстали.

Девушка была ослепительно красива. На нее смотрели и любовались — на здоровое и стройное тело, на пылающие рыжие волосы и ведьминские зеленые глаза. Даже ее одежда из давно забытых материалов прошлого века не могла затмить слепящую красоту. Это видение прошлого века было так прелестно, что легко поставило на место современных женщин.

"Антикварный магазин через две улицы."

Девушка решительно прошагала через обе улицы, указанные дамой, и вошла в магазин раритетов. Улицы будущего, плывущие над головой машины, странная одежда — она насладилась этим в полной мере. Войдя внутрь магазина, она сразу расслабилась — на нее отовсюду смотрели знакомые предметы.

— Чем могу служить? — материализовался сзади продавец.

Девушка слегка вздрогнула.

— Во-первых, я хотела бы взять книги по истории. Прошлый век, война с Пожирателями смерти. Победа… Я ведь правильно понимаю, что дело закончилось победой над ними?

Продавец спокойно улыбнулся.

— Да, мисс…

— Миссис.

— Простите. Да, миссис, мы победили их в 1998 году.

— Замечательно, — прошептала девушка.

Продавец почесал затылок и призвал несколько книг.

— Старые издания, миссис, написаны как раз в то время. Но держатся в бестселлерах уже сто лет. Я так считаю, что проверенное временем — самое лучшее, а вы?

— Беру, — рассеянно сказала девушка.

Она посмотрела на заглавия: «Альбус Северус Поттер. Мой отец — Гарри Поттер»; «Астория Малфой. Гарри Поттер: идеал или идиот?»; «Рита Скитер. Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора»; ее же «Северус Снейп: святой или сволочь?»

— Вам плохо? — ахнул продавец, видя, что девушка тихо оседает на прилавок.

— Спасибо. Здесь немного душно… Так вы говорите, эти книги очень популярны?

— Выдержали миллион тиражей, миссис. А эта — все два, — сказал продавец, указывая на «Северуса Снейпа». — Женщины по ней с ума сходят.

Девушка прочла аннотацию на обложке: «История великой жертвы, героизма, бессмертной и безответной любви. Кем ты была, Лили Поттер? Расчетливой стервой или просто дурой?»

— Сукин сын, — отчетливо сказала книге девушка.

— Миссис?

— Что? А, простите. Я беру эти книги. И еще я хотела спросить: вы сможете починить хроноворот?

— Покажите.

Девушка вытащила из кармана раритет.

— Ого, да ему больше ста лет!

— Он сломался в 1981 году.

— Вы могли бы выручить за него состояние.

— Я хочу его починить, — сказала упрямая покупательница. — Я просто сидела дома, недосмотрела, и мой годовалый сын заигрался с хроноворотом. И меня выкинуло сюда…

— Вы из 1981 года? — с уважением спросил антиквар.

— И я хочу туда вернуться.

— Это очень сложно. В вашем хроновороте законтачил один состав, сейчас таких не делают. Даже ингредиентов для запасного состава здесь не найти…

— Но что-то ведь можно сделать?

— Вы не хотите остаться в будущем? Как я помню, у вас сейчас идет война, и экономическая разруха, и в правительстве коррупция… А у нас, знаете ли, давно уж этого нет…

— У меня там муж и годовалый сын, — отрезала девушка.

— Тогда так. Я не могу найти вам ингредиенты, но я могу помочь их искать. Хроноворота столетней дальности у меня сейчас в продаже нет, но есть отличный 85-летний. Вы можете купить его недорого, лично для вас скидка, и найти в прошлом того, кто починит ваш хроноворот. Как я помню, такие вещицы перестали делать в 2030-м году.

— Грабитель, — проворчала девушка и расплатилась.

Следующие два часа она просидела в недорогой гостинице за чтением.

Номер был снят на всякий случай — а вдруг хроноворот не удастся починить за один день? Вдруг ей придется задержаться?

Через два часа, злая как фурия, она отшвырнула последнюю книгу и крутнула купленный хроноворот. Именно книги толкнули ее на идею, куда теперь идти. И какого мастера искать на протяжении данной хроновороту 85-летней истории…

Она сверилась с книгой про Северса Снейпа и поставила на хроновороте дату: 23:30 1 мая 1998 года. Колесо истории завертелось...

Итак...

Из Снейпа текла не только кровь.

Гарри собрал серебристые нити в склянку, наколдованную Гермионой.

— Посмотри… на … меня…

Зеленые глаза встретились с черными, но тут в глубине черных что-то погасло. Снейп умер.

Голос Волдеморта разнесся по округе.

Оставив труп в одиночестве, Гарри и его друзья выбежали из хижины.

Мгновенье спустя дверь хижины отворилась.

Красивая женщина лет двадцати, с хроноворотом в руках, подбежала к мертвецу и потрогала его.

— Черт, — выругалась она.

Затем ее злое лицо приблизилось к мертвецу, она дернула его за руку и рявкнула:

— Не смей умирать сейчас! Только не сейчас, когда ты мне нужен! Это я, ты мне нужен, вернись!

Наверное, великой волшебной силой — или иной силой обладала над мертвецом эта женщина, потому что душа, уже покинувшая тело и шедшая по пути в иной мир, откликнулась на ее зов. И вернулась.

Мужчина вздрогнул и открыл глаза.

Женщина провела палочкой над его шеей — раны затянулись.

— Выпей вот это, — приказала она, протянув воскрешенному две склянки. Он покорно выпил.

Дальше спасительница крепко ухватила его тело, повернула хроноворот — и оба исчезли.

... На дешевой гостиничной кровати образца 2081 года лежит сорокалетний мужчина, перед ним — разобранный хроноворот.

Лили нетерпеливо вышагивает по номеру из стороны в сторону.

— Ты сможешь его починить?

— Смогу.

— Сколько это займет?

— Час.

— Отлично. Как оправишься от аппарации, приступай.

— Дай мне полчаса, — говорит мужчина и закрывает глаза.

* * *

Через полчаса он уже умело колдует над хроноворотом. Пальцы привычно смешивают и встряхивают в котелке частицы, затем котелок отправляется в холодильник.

Теперь остается только ждать.

Мужчина откидывается на подушках.

Взгляд его скользит по комнате, задерживается на своей фотографии с обложки «Неувядающего бестселлера прошлого века». Лили вспыхивает от ярости и швыряет книгу ему на кровать:

— Можешь почитать. Наслаждайся.

— Значит, мы победили Сама-Знаешь-Кого, — говорит мужчина, игнорируя ее резкость.

— Да. Через пару часов после того, как ты послал моего сына на смерть. Представь себе, он не умер и уничтожил Волдеморта!

— А потом они переловили всех Пожирателей, и следующие сто лет в Британии не было войн, — шепчет мужчина.

— И мой Гарри был признан лучшим из всех министров магии.

— Поздравляю.

— Не тебе его поздравлять! — вспыхивает Лили. — Ты всегда его терпеть не мог!

— Это так, — тихо говорит мужчина и закрывает глаза.

Но Лили уже понесло. Она открывает книгу, листает страницы и зачитывает: «Гарри на первом же занятии был жестоко высмеян профессором Снейпом и выставлен им дураком. С него ни за что сняли один балл», «Гарри регулярно назначали отработки, на которых он должен был чистить жгучие ингредиенты без защитных перчаток», «Снейп публично обзывал Гарри неучем и тупицей», «швырнул в него банку с тараканами и вывернул локоть»…

Снейп слушает всё это и молчит.

Лили продолжает: «своими издевательствами он довел Сириуса Блэка до нервного срыва, заставившего его сорваться в Министерство магии в смертельную ловушку, где Блэк и погиб, и Гарри до конца жизни не простил Снейпу, что из-за него погиб любимый крестный»…

Снейп открывает глаза.

— Тебе повезло, что Гарри выжил после того, как ты послал его на заклание Волдеморту!

— Он выжил… Альбус это предполагал… — говорит Снейп.

Лили взрывается:

— Не тебе упоминать имя Альбуса!

— Ты права, — шепчет Снейп.

* * *

Еще полчаса — и Снейп, открыв холодильник, объявляет:

— Порошок готов.

Минутой спустя хроноворот прочищен, свинчен и ничем не отличается от целого, стоящего рядом.

— А теперь, — спокойно говорит Снейп, — у тебя есть последний шанс передумать.

— Я не передумаю.

— Ты знаешь, на что идешь. Если ты вернешься, через месяц тебя и Джеймса убьет Волдеморт.

— Я в курсе, — ядовито отвечает Лили. — О, это я усвоила. Я спокойно сидела у себя дома сегодня утром, играла с сыном, варила мужу суп… Думала, что у нас есть еще лет пятьдесят счастливой жизни… А потом я узнала, что жить мне осталось ровно месяц, и потом меня зверски убьют, и я уже никогда не побываю в Венеции, не покатаюсь на драконе и не сделаю еще кучу вещей… Но мне не суждено. Мне 21 год, и я должна умереть. И обязана всем этим я тебе, потому что это ты донес на нас Волдеморту.

Снейп опускает голову.

— Ты пережил меня вдвое, надеюсь, ты жил долго и счастливо. И теперь я думаю, что имею право попросить тебя, чтобы ты вернул меня домой в целости и сохранности и дал счастливо прожить тот месяц, что мне еще сужден. Твоими молитвами.

— Но ты будешь помнить, что должна умереть.

— Дорогой, ты меня не слушал? Не понял? Сотри мне память.

Снейп молчит.

— Я хочу жить со своей семьей и хочу быть счастлива, пока мне позволено, — с вызовом отвечает Лили.

— Как скажешь.

— Я вообще ничего не понимаю в этих книгах. Может, они врут? Тут написано, что я защитила Гарри от Волдеморта сильными заклятиями, своей жизнью и своей кровью, но это же Темная магия! Я таких заклятий вообще не знаю.

— Не знаешь Сангвинус Протекто и Вита Виктимус?

— Что ты сказал? Впервые слышу.

— Интересно, — шепчет Снейп.

— А мне интересно другое: что сейчас я могла бы быть дома и кормить мужа обедом. А на ужин мы ждали Доркас Медоуз и Дамблдора, — говорит Лили.

— Дамблдора, — повторяет Снейп, и глаза его загораются.

* * *

— Хроноворот готов. Сейчас я испытаю его на себе, — говорит Снейп. — Поставлю назад на полчаса.

Он ставит, мгновенно выходит из комнаты и исчезает, чтобы появиться в дверях.

— Работает идеально.

— Вижу. Куда ты ходил?

— Прогулялся.

Лили смеется.

— Впечатляет это прекрасное новое будущее?

— Очень.

— Вот и осматривайся.

Снейп молчит.

— Когда ты улетаешь? — затем спрашивает он.

— Сейчас. Но сначала надо закрыть номер…

— Не беспокойся. Я закрою и всё оплачу, — прерывает он. — Можешь лететь.

Лили замечает, что край его кармана оттопырен. Она быстро подходит и выуживает склянку со змеиным ядом.

— «Аналог яда знаменитой Волдемортовой Нагайны»… Что это значит?

Лили пытается разбить склянку, Снейп выхватывает.

— Яд Нагайны, от которого ты умер в прошлом! От которого я тебя только что вылечила... Зачем он тебе здесь?

— Не трогай колбу! — рычит Снейп.

Лили смотрит на второй хроноворот.

— Значит, вот что ты задумал! Ты сплавишь меня в прошлое, возьмешь второй хроноворот и тоже вернешься — умирать! Ты что? Зачем ты решил вернуться обратно? Ты не остаешься в будущем?

Снейп хватает второй хроноворот прежде, чем до него дотягивается Лили.

— Сукин сын! Какого черта тогда я вытаскивала тебя из этой хижины?! Чтобы ты туда вернулся?! Зачем?

Борьба за склянку и часы кончается победой Снейпа.

— Я вытащила тебя оттуда, чтобы ты попытался начать все сначала. В новом будущем, новую жизнь. Я читала эти проклятые книги и плакала, что ты с собой сделал, как ты свою жизнь прожил! Ты не посмеешь поступить так со мной, я приказываю!

— Но и ты не остаешься в этом замечательном будущем? — тихо спрашивает Снейп.

— Я возвращаюсь в свой дом, к мужу и сыну, к друзьям, где меня любят. А ты куда?

— На свое место, — криво усмехается Снейп.

— Кому это нужно? Тебя там ненавидят. Тебя там убили!

— Значит, я заслужил.

— Не смей! — кричит Лили и подходит к нему.

— Прошлое менять нельзя. Ты сама так сказала. Я должен умереть в Хижине.

— Ты ничего не должен! Разве ты не читал эти троллевы книги?! Они не были уверены, что ты умер. Тело сначала не нашли, оно пропало. Портрет твой не появился. Ты мог остаться жив! И ты должен — это я тебя вытащила!

— Лили, отпусти меня!

Завязывается драка, и оба падают на кровать…

Два часа спустя.

— Ну, теперь ты передумал?

— Передумал.

— Наконец-то.

— А ты действительно не знаешь заклинаний Жертвы жизни и Кровной защиты?

Лили стонет. Снейп есть Снейп, он даже в постели с нею будет говорить о Темных искусствах.

— Запоминай. Вита виктимус и Сангвинус протекто. Палочкой надо взмахнуть так…

— Я не могу больше оставаться. Я должна вернуться.

— Я понимаю.

— Жаль, что я не читала этих книг раньше. Если бы я знала, как ты меня любишь… И что Джеймс такой безалаберный идиот…

— Но теперь ты знаешь.

— Знаешь что? Не сдавай этот номер. Какая нам разница в прошлом, занята ли комната в гостинице через сто лет? Мало ли что случится за сто лет. Она еще может пригодиться. Может, после того Хеллоуина я уйду от Джеймса, ведь откроется правда, и начну жизнь сначала — здесь, в этом новом мире…

— Хорошо. Не сдам. Если надумаешь, встречаемся здесь, в этом номере, сто лет тому вперед. 2 октября 2081 года, запомнишь?

* * *

В коттедже Поттеров царит паника. Лили пропала утром, ее весь день никто не видел. Джеймс поднял на ноги весь Орден…

Дамблдор и Доркас успокаивают его в пятый раз, когда с негромким хлопком посреди комнаты возникает пропавшая.

Целая и невредимая, цветущая и не омраченная Темными чарами. Лили сразу же кидается к Гарри, и это тоже засчитывается за здоровую реакцию.

— Какое счастье, что ты нашлась, — восклицает Джеймс. За несколько часов он повзрослел на двадцать лет, чуть не поседел. — Мы боялись, что тебя украли УпСы!

— Ты не поверишь, где я была. Я была в будущем, — признается Лили. — В далеком будущем, чуть не на сто лет вперед! Это я виновата. Помнишь тот старый хроноворот твоего дедушки? Мы думали, что он давно сломался, а он работает. Гарри заигрался с ним и отправил меня в будущее. Я с такими приключениями вернулась назад!

Доркас негромко смеется.

— Тебе повезло, Лили.

— Очень. Представляете, в будущем мы победим Сами-Знаете-Кого! Война закончится в 1998 году. Лорд погибнет, а УпСы все будут посажены. И с тех пор в Британии за сто лет не случится ни одной войны…

— Потрясающе, — шепчет Дамблдор.

— А мой Гарри станет министром магии, одним из лучших. Он исполнит какое-то пророчество и спасет мир.

— Лили, ты точно была в будущем? Тебя не заколдовали? — спрашивает Доркас скептически. — Уж больно хорошие сказки ты рассказываешь.

— А я верю, — вставляет Дамблдор.

Лили тем временем гладит Гарри. Лицо ее вдруг меняется. Она наставляет на Гарри волшебную палочку, делает причудливый взмах и громко произносит:

— Вита виктимус! Сангвинус протекто!

Из палочки вырываются два мощных луча.

Доркас вскакивает.

— С меня хватит, это же Темная магия! Лили, где ты была?

— Я… не помню, — неуверенно отвечает Лили. — Я помню, что должна была произнести эти заклинания и рассказать вам о будущем, а больше… не помню ничего… Кажется, я сама просила стереть мне память, чтобы будущее свершилось.

Джеймс и Доркас подбегают к Лили с поднятыми палочками, но Дамблдор их останавливает.

— Кто бы ни научил Лили этим заклинаниям, он наш друг. Он только что обеспечил Гарри лучшую магическую защиту. Гарри отныне неуязвим для врагов, и это прекрасно… Магия жертвы жизни и кровная защита… Кстати, Лили, у тебя есть кровные родственники? Кажется, была сестра…

— У меня есть только сестра, родители умерли, — говорит Лили.

— На всякий случай, напомни мне ее адрес.

Когда Дамблдор и Доркас уходят, последняя недоверчиво спрашивает:

— Так вы действительно верите, что она была в будущем?

-Несомненно, — отвечает директор. — И она передала мне послание. Его отправил друг. Он дал мне понять, как действовать дальше… Пророчество свершится, Гарри Поттер — Избранный, Волдеморт падет… Мой дальнейший путь ясен…

— А по мне, она выглядела как женщина после любовного свидания, — упрямится Доркас. — Как замужняя красотка, которая сбежала из дома, сняла номер в гостинице и развлеклась там с любовником. Помните, чего боялся Джеймс с самого начала?

Дамблдор загадочно улыбается.

— Темный маг, который имеет склонность спасать Лили и передает мне послания для Ордена феникса… Возможно, Джеймс не так уж не прав. Если мы подозреваем одного и того же человека.

* * *

Утро 2 мая 1998 года. В Визжащую хижину вваливается толпа.

— Так кто говорил, что тела Снейпа нет? Вон оно лежит.

— Оно лежит по-другому. Его кто-то передвинул.

— Но лежит же!

— А портрета всё равно не появилось, — возражает Гермиона Грейнджер.

Ей неизвестно, что портрет может появиться — через сто лет. Если Лили не передумает…

* * *

В домике Поттеров ночь.

— Лили, наконец-то ты нашлась, — мурлычет Джеймс и пытается обнять жену.

Лили вдруг вырывается:

— Прости. Сегодня у меня нет настроения.

— Лили!

— Что? Ты тоже мне не веришь, как Доркас?

Джеймс вспыхивает:

— Наоборот! Сегодня я много думал… Когда ты пропала, я чего только ни передумал! Я чуть не потерял тебя — и мог бы. Я так виноват. Я вел себя, как осел. Я только сейчас понял, что не защитил свою семью и дом, что любой может украсть тебя отсюда! Я поговорил с Дамблдором, и он согласился скрепить наш дом заклятием Доверия. Хранителем мы договорились выбрать Сириуса…

— Я рада, что ты это понял, — холодно отвечает Лили.

— Завтра же свершим обряд. Я больше не допущу, чтобы ты пропадала, я не смогу жить без тебя!

— О чем ты? Я же вернулась.

— Лили, — со странной настойчивостью шепчет Джеймс, — ведь ты дала мне клятву жить со мной в горе и в радости, не покидать меня никогда. Ты исполнишь ее?

Лили залепляет мужу пощечину и выскакивает в свою комнату, громко хлопнув дверью.

— Ты меня подозревал!

— Лили, подожди!

— Ты думал, что я сбежала к любовнику? Спасибо за доверие, в следующий раз я так и сделаю!

— Лили! — Джеймс отчаянно стучится в дверь. — Да, я вел как себя как идиот, потому что я люблю тебя! Я боюсь тебя потерять! Да, я думал, что ты ушла к Нюниусу…

— Я хочу развода!

— Лили, прости меня!

— Никогда!

— Я безалаберный придурок, но я пытаюсь измениться! Я буду тебе хорошим мужем, а Гарри — отцом, обещаю!

— Ты правда думаешь, что я бы вернулась сюда, если бы не любила тебя? — мрачно спрашивает Лили из-за двери. — И потом, у нас есть Гарри.

— И ты будешь любить меня вечно? Ты будешь со мной и с Гарри, что бы ни случилось, и даже через сто лет?

Звезды замерли в ожидании ответа. Им ждать его — ровно сто лет.

— Прости меня!

— Уходи.

— Прости меня, пожалуйста!

— Побереги дыхание. Можешь не трудиться.

— Прости, я… просто сорвалось с языка, у меня и в мыслях не было обзывать тебя… так…

— Неужели? Разве не всех людей, подобных мне, ты называешь этим словом, так почему же я должна быть исключением?

— Пожалуйста…

Ночной и весьма холодный ветерок дергал собеседников за голые ноги, в небе сияли звезды. При этом, если первого собеседника хотя бы грела мантия, то второй собеседник — то есть, вторая — стояла на пороге в одном халатике. Как же ей должно было быть холодно. Но она не приняла бы от первого даже робкое предложение накинуть мантию на ее плечи… Она стояла с отчужденным и непреклонным лицом.

— Я вышла только потому, что меня умолила мама. Бедная мама не хочет, чтобы мы расстались так… Она всё видит в тебе невероятные добродетели, не подозревая, что за глаза ты и ее называешь тем же словом. Она весь вечер убеждала меня, что ты просто пошутила. И я пришла только из уважения к маме. Я-то знаю о вашей милой компании и вашем милом сленге побольше нее, «глупые маглы» — это ругательство. Это презрительная кличка от таких, как вы, великих волшебников нам, низшим существам…

— Петунья, прости, я не хотела называть тебя этим словом…

Петунья холодно усмехнулась:

— Не хотела? Да я еще вчера слышала, как твои дружки, Поттер и Блэк, сказали то же самое, когда думали, что я не услышу: «Ну и семейка, маглы — что с них возьмешь. Отстой.» — Да это пустой разговор… Он идет уже в стотысячный раз, и мне надоело повторять… Я знала, что когда-нибудь ты назовешь меня глупой маглой. Я видела, что всё к тому идет, что когда-нибудь этим кончится.

— Они не думали, что ты услышишь! — крикнула Лили.

— Я и говорю, что они так называют меня за глаза. Меня, маму, папу… Всех соседей… Все мы недостойные тупые маглы. А что они дальше высказали про Вернона Дурсля…

— И они правы! — торопливо и взволнованно закричала Лили. — Я давно говорила тебе, что Вернон Дурсль — плохой человек. Ему нечего делать в нашем доме! Петунья, я не понимаю, как ты можешь общаться с ним. Он жестокий, ограниченный, самодовольный тупица! Он только притворяется добрым и щедрым, но самом деле он очень скупой. И он врет, что продвигается по службе, что у него великие перспективы, он просто хвастается перед тобой!

— Я прекрасно знаю, что Вернон Дурсль — недалекий хвастун, — спокойно сказала Петунья. — И что ты упорно отказываешься увидеть в нем хоть что-то хорошее. Я знаю, что он тебе не нравится.

— Я не хочу, чтобы ты погубила свою жизнь! — сказала Лили. — Ты не выйдешь за него, это невозможно, правда? Я тебе не позволю…

Глаза Петуньи опасно сузились:

— Не позволишь? Ты не позволишь мне?

Лили мгновенно сбросила тон:

— Я просто беспокоюсь за тебя, я не хочу, чтобы ты совершила ошибку…

— Я знаю, — сказала Петунья более мягким голосом. — И я тоже только хотела, чтобы ты не совершила ошибку. Мне с самого начала не понравился твой Хогвартс и твои друзья, мне не понравилось, как они на тебя влияли. Я постоянно пыталась предупредить, отговорить тебя… Но все мои воззвания отлетали в стенку. Я видела, во что ты превращаешься. Как ты стала смотреть свысока на всех, кто не волшебник, отошла от своих старых друзей… Ну как же, твои новые друзья из Хогвартса круче, они же умеют колдовать! Не то что глупые скучные маглы… А потом ты привезла и показала их.

— Я знаю, что мои друзья тебе не нравятся, — сделала попытку Лили, — но ведь и мне не нравится Вернон Дурсль, так что…

— Я предупреждала, что твои друзья — плохие люди, — невозмутимо продолжала Петунья. — Мне не нравились их шутки. Ты всегда говорила, что они просто шутят, я считала, что у них отвратительное чувство юмора. А потом даже я не смогла закрывать глаза на их проделки. То, что они сделали с Эдной Полкисс…

— Они просто неудачно пошутили…

— Они заколдовали ее! — крикнула Петунья. — Это была магия, они применили к ней магию, и если ты считаешь, что это смешно… Ах да, вам же, великим волшебникам, так смешно колдовать над тупыми маглами…

— Они же сняли заклятье, и очень быстро! Как только они увидели, что Эдне не смешно… И потом, это же шутливое заклятие, оно никакого вреда ей бы ни причинило!

Петунья посмотрела на Лили в упор и кивнула сама себе, словно подтвердила свои тайные мысли.

— Я не вижу смысла продолжать разговор. Всё уже обговорено и переговорено, и всё давно уже ясно. Я много лет искала тебе оправдания, но исчерпалось даже мое терпение. Никто из моих друзей не понимает, почему вообще я с тобой вожусь… Ты и твои дружки, вы считаете, что вы выше маглов и можете колдовать над нами… Я читала даже твое эссе на тему «Зачем необходимо стирать маглам память»… А если бы понадобилось, ты бы и мне стерла память? И маме с папой? Ах, ты даже не отрицаешь…

Лили открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала.

— Мне нечего добавить. Ты выбрала свою дорогу, я — свою.

Лили наконец обрела дар речи и попыталась что-то еще объяснить, но непреклонная Петунья уже развернулась и скрылась за дверью коттеджа, затворив за собой дверь…

Лили в слезах стояла перед закрытой дверью.

Она знала, что дверь только что закрылась навсегда… Она потеряла самого близкого, дорогого человека. Как легко это получилось и просто.

И Петунья не простит. Лили понимала ее — пусть Петунья считает, что они непохожи, но они очень похожи, во всем. Лили сама такая же. Лили знала, что даже если бы сейчас она упала на колени и умоляла, Петунья бы не простила…

Формально сестры по-прежнему виделись, слали друг другу приглашения на праздники и новогодние подарки.

Фактически Петунья не смягчилась даже двадцать лет спустя.

Ланцелот . Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона.

Мальчик . А нам будет больно?

Ланцелот . Тебе нет.

1-й горожанин. А нам?

Ланцелот. С вами придется повозиться.

Садовник . Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю вас — будьте терпеливы. Прививайте. Разводите костры — тепло помогает росту. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть, пожалуй, со всеми оговорками, заслуживают тщательного ухода.

Е.Шварц. Убить дракона

Я хочу верить, что мы победим Волдеморта.

Я хочу верить… Это точно сказано. Я не могу сказать: «я верю» — мне слишком тяжело… Хотя бы сегодня, когда я застал своих бывших учеников Кребба и Гойла за испытанием Непростительных заклятий. На своих товарищах. И на одном младшекласснике.

Я вспоминаю лицо Кребба, с которым он наблюдал, как его жертвы переносят Круциатус… И понимаю, что до победы над Волдемортом страшно далеко. Но надо верить в эту победу. И нельзя опускать руки. Надежда умирает последней.

Я не помню, который час я уже сижу в директорском кресле и пытаюсь понять, как до этого дошло. До того, что мои ученики тренируют на других Круциатус. До того, что вообще одни ученики тренируют Круциатус на других.

И в глазах Кребба светилась Черная метка…

Впрочем, в глазах его жертв, когда они очнулись — тоже.

Они тоже готовы были пытать его. Или убить — если будет необходимость.

А я их учил семь лет. Как же до этого дошло…

Хотя портрет Дамблдора за моей спиной не устает повторять, что судить надо по лучшим ученикам, а лучшим учеником у меня был Драко Малфой. И Драко Малфоя мне удалось уберечь от Темного начала, как считает Дамблдор. Драко не способен на убийство.

Драко — нет, а другие способны…

И я их учитель. А я столько лет порицал Дамблдора за то, что он не внушил ненависть к убийству своим ученикам, что его драгоценнейшие гриффиндорцы не различали добра и зла, издевались над другими учениками и получали от этого удовольствие.

Не мне ругать Дамблдора. Я сам не справился.

В моих учениках живет зло.

Хотя, это всегда было. Как будто у моих покойных «друзей» Блэка и Поттера были другие лица, когда они издевались надо мной. Хотя они были бы последними людьми на свете, способными принять Черную метку.

Как будто у моего отца было другое лицо, когда он напивался и набрасывался на меня и мать… Хотя он был маглом, и принятие Черной метки ему никогда не светило.

Но «это» — было повсюду. И оно дошло до логического конца — до того, как я сижу в кабинете убитого мной директора, мои ученики изучают на других действие Круциатуса и в газетах, что я получаю каждый день, сообщается о новых репрессиях, арестах, пытках, убийствах и геноциде.

Приехали.

Но надо что-то делать, чтобы мы победили, и верить, что мы победим.

Хотя пока что по всем статьям победил Волдеморт.

Как он победил — это было просто…

«Скажи ему, что в ту ночь, когда Лорд Волдеморт пытался убить его, когда Лили поставила свою жизнь, как щит между ними, Смертельное проклятье отскочило от Лорда Волдеморта, и часть души Волдеморта отделилась от целого, и вселилось в единственное живое существо, оставшееся в здании. Часть души Лорда Волдеморта живёт в Гарри, поэтому он может говорить со змеями, и даёт ему связь с разумом Лорда Волдеморта, которую никто не мог объяснить. И пока эта часть души, упущенная Волдемортом, находится в Гарри, Волдеморт не может умереть.»

Как всё было просто. Лорд Волдеморт понял, насколько уязвимо и смертно его тело, и нашел способ обрести бессмертие. Он разделил на части свою душу — если этот заряд тьмы можно назвать душой… И развеял ее по свету, чтобы части эти вошли в души других людей. Всех, кто по глупости откроется им и впустит тьму в себя. И дальше — сколько бы ни пытались уничтожить бренное и ветхое тело Волдеморта, но победить его невозможно, потому что он живет не в теле, а в нас. В нас живет его душа, и пока она остается в людях, пока люди не исторгли ее из себя, Волдеморт будет жить. Возможно, он будет жить вечно… Гениально просто.

А исторгнуть эту тьму из себя очень трудно. Почти невозможно. Не стоило впускать ее — но раз вы допустили глупость и впустили, то вытравить ее обратно будет тяжело… Это я знаю по себе.

Да, я знаю, что он живет и во мне. Я позволил этому случиться — когда был глупым обезумевшим школьником, озлобившимся на всех, который не понимал ничего, кроме одного: «Меня достали»! Озлобленным на всех: на отца, на покорную мать, на Блэка и Поттера, на директора, который это допустил, на Лили, которая не поддержала, на учителей, которые не вступились, на учеников, которые смеялись.

И я открыл свою душу тьме, и она вошла в меня. И я расплачиваюсь за это по сей день.

Дамблдор говорит, что есть надежда…

На гриффиндорцев. Ха, он не видел, какие лица у гриффиндорцев были сегодня. Они почти дозрели до Авады. Прямо как я когда-то.

На Гарри Поттера. Директор говорит, что он Избранный, полный любви и света… Но директор не видел, какое лицо у Гарри Поттера, когда он смотрит на меня.

Такой сгусток ненависти и звериной ярости, что мне становится страшно. Я вижу Волдеморта в этих глазах. А если даже в глазах Избранных, призванных нас спасти, я вижу тьму, то плохо дело.

Но надо надеяться!

Дамблдор говорит, что победа близка. Он пророчит падение Волдеморта через год. Не верю.

Не в то не верю, что Волдеморт не может пасть, — он слабый старик, его победить легко. Даже я мог бы ударить его и захватить, если бы приложил усилие, да хоть сейчас. И года бы ждать не пришлось.

Но это была бы не победа. Волдеморта не победить, пока он живет в наших сердцах, а я вижу следы его души повсюду. Он успел отравить слишком много душ.

За год этого не исправишь. Наверное, для этого нужна целая жизнь.

Но ведь так будет, верно? Мы осознаем и изгоним Волдеморта из себя, по капле, медленно, но верно? Не испугаемся, что это слишком долго и болезненно?

Мы победим Волдеморта когда-нибудь.

Я посижу еще час и придумаю, что мне делать с Креббом.

Мы победим — мы не допустим, чтобы дошло до всеобщей резни, чтобы брат пошел на брата и смерть пожрала нас всех… Пожиратель смерти, Волдеморт, он не победит.

Надежда умирает последней.

POV Джинни Уизли

Я не помню, что было со мной на первом курсе. Я просто выпадала из реальности, когда Волдеморт вселялся в меня, ну… профессор Люпин может понять. У него тоже такие приступы. Он что-то делает, и что-то ужасное, и что-то не свойственное ему — это не он, это оборотень в его теле — а потом ничего не помнит…

И у меня так было.

Я открываю глаза и оказываюсь в неизвестном месте, я же помню, что я только что в другой комнате была… И в руках у меня непонятно что, и оказывается, что прошло два часа, а не пять минут.

И я ничего не помню. Я не знаю, как оказалась здесь, что со мной было, что делала… Ничего. Только чувствую, что это что-то недоброе, плохое…

Мне повезло, что я выбралась живой оттуда и навредила несильно. Хорошо, что это кончилось.

Бедный профессор Люпин. Он тоже гадает каждым утром, как я тогда, почему у него руки в крови, где он был, не убил ли он кого-нибудь. Жаль, что из него нельзя вытащить оборотня, воткнув клык василиска в какую-нибудь книгу!

Ненавижу Темные Силы. Мы должны их победить. Я вступлю в Орден феникса, как только вырасту, а пока тоже буду делать для Ордена всё, чем могу быть полезна!

POV Молли Уизли

Когда Сириус пригласил нас всех на Гриммо, 12, мы страшно обрадовались. Особенно бедняжка Джинни, она надеялась встретить там нашего дорогого Гарри… Она рвалась всеми силами помогать там, хоть в бой против Волдеморта выступать. Хоть в разведку.

Я была против, я не понимала, чем дети могут быть там полезны?

Этот особняк вообще для детей не место.

Там Темная магия, там штаб партизанской организации, мы обсуждаем недетские вещи.

Но дети просто возмутились, что их смеют оставить в стороне, что их помощь игнорируют, когда на счету Ордена каждая рука! Они хотят бороться с злом наравне со всеми!

И они хотят быть с Гарри…

Я взяла их на Гриммо. Я придумал для них безопасное занятие — убирать дом.

Дом очень стар, там накопилось пыли и сломанных старых вещей, дети могли спокойно их выбрасывать. Под моим руководством, я их не оставляла без взрослых.

И Сириус иногда присоединялся, хотя он больше мешал, чем помогал.

Ремус всегда подходил, безотказно.

Однажды вызвались Хагрид и Тонкс, а однажды — Снейп. Мне всем пришлось отказать: Хагрид и Дора страшно неуклюжи, а Снейпа Сириус отшил сам — и слишком резко, я считаю. Он, конечно, хозяин дома и имеет право, но мог бы выразиться и помягче.

Мы вычистили верхние комнаты, коридор и гостиную.

У нас постоянно случались мелкие происшествия, дети очень веселились: то старая шкатулка укусила Сириуса и у него распухла рука; то сундучок запел песню, от которой мы все чуть не уснули смертным сном, но Джинни — умница! — ухитрилась вовремя захлопнуть дверцу; то старые часы стали стрелять в нас деталями…

И надо было постоянно следить за ребятами, чтобы не сунули себе в карман какой-нибудь артефакт на развлечение. Фред с Джорджем тянули всё подряд, когда думали, что я не вижу, Наркотикус и Кричер не отставали, а однажды мы остановили Джинни буквально на пороге дома, она пыталась унести какой-то медальон.

Она им так залюбовалась, что даже нас не услышала, но Фред и Джордж быстро вывели ее из транса.

Красивый медальон, кстати, старинный. С серебром и изумрудами, с монограммой Салазара Слизерина на крышке. Явный Темный артефакт.

Джинни так не хотела с ним расставаться — оказывается, она его еще в гостиной взяла в руки и буквально заворожилась. Жалко выбрасывать такую красоту. Но я ее отчитала, в этом доме все вещи могут быть опасны. Особенно вещи самого Слизерина.

POV Сириуса Блэка

Кошмарная осень и кошмарный дом.

Скукотища.

Как в Азкабане, точно. Сижу запертый, мне даже выйти из дому нельзя. Даже ночью. Даже под Обороткой. Даже под плащом-невидимкой.

(Но я плевал на них всех и всё равно выходил. Только осторожно, я же понимаю, что меня никто не должен заметить! Недолго, просто гулял по Лондону, пропускал стаканчик в барах — и обратно. Выходил. И даже вылетал. Клювика тоже выгуливать надо.)

Гарри чуть не поперли из школы.

Дома Молли устроила генеральную уборку, да только ни тролля у нее не вышло. Дом сопротивлялся. Он и не таких, как Молли, одолевал, но смотреть на это было смешно.

Молли хоть что-то делает… А я только сижу дома и слушаю на собраниях Ордена, что делают другие.

Долгоносик подкалывает:

— Как же ты бездельничаешь, можно столько себе занятий придумать! Пол подмести, крестиком вышивать, герани выращивать… Мемуары писать…

Чуть не прибил гада.

А он себе продолжает:

— Ах да, как я забыл. У тебя же на попечении в доме шестеро детей. Значит, и ты стал воспитателем? Сочувствую, коллега, это адская работа! Вечно следить, чтобы они не лезли куда не надо, не подслушивали что придется, в рот и в руки не брали всякую гадость и вовремя ложились спать… Вчера только, возвращаясь с заседания Ордена, отловил юную мисс Уизли в подвале — она, кажется, пыталась поджечь пороховые бочки под твоим домом. Ты уж последи, чтобы такого не повторялось, ладно? У меня у самого подопечных сорок, но и шестеро для начала неплохо. Да еще эти шестеро — они стоят сорока. Сочувствую, сочувствую…

Вот гад.

За детьми следить — да как твой нос поганый повернулся?! Лучше б за своими дружками-УпСами следил, а не за невинными детьми.

А что им прикажешь делать в этом поганом доме?! Конечно, они разбрелись по всем углам и облазили его вдоль и поперек. И конечно, ночью интереснее, чем днем. И конечно, они все вещи перетрогали и все шкафы пооткрывали. Что удивляешься? Ну ты-то сам никогда ребенком не был, тебе это неведомо…

Это нормально, Нюниус, только такие уроды как ты могут следить за этим. А я не собираюсь. Пусть дети развлекаются.

Ну, двери комнат, где проходят заседания Ордена, я заколдовал, тут Дамблдор настоял, конечно. И то посмеялись: детей разве остановишь? Малышка Джинни так хотела подслушать, что просто затерроризировала дверь. А дверь ни в какую. Так Джинни от ярости ее всю говном обмазала…

Навозные бомбы — это класс! Детством так потянуло…

POV Молли Уизли

Артур сказал первый, что у Ордена неприятности. Сорвалось секретное задание. О нем никто не знал, только Дамблдор и трое участников. Но их ждала засада УпСов.

Еле выбрались…

Потом Снейп доложил, что Волдеморту известно содержание двух секретных совещаний Ордена.

Это было невозможно.

Мы предприняли все меры безопасности!

Снейп предположил, что среди нас есть шпион.

Это было ужасно — мы все знали друг друга как облупленные, мы знали, что мы невиновны. Ходить и подозревать друг друга…

Дамблдор возразил, что шпионом мог быть и УпС, просто он взломал защиту дома. И тайно, под Обороткой или плащом-невидимкой, присутствовал на заседаниях.

Но как он смог, кто открыл Тайну?! Кто его впустил?!

Хагрид рыдал и признавался, что с кем-то пил и мог случайно показать наш адрес.

Сириус подозревал Кричера, что он предал хозяина и открыл дверь Нарциссе или Беллатрисе.

На одном заседании неожиданно, прервав свой доклад на полуслове, Снейп взмахнул палочкой — и под нашим столом оказалась Джинни!

Бедняжка слишком устала, убирая сегодня столовую, легла под стол и уснула… Сделав себя невидимой, «чтобы больше не дергали!»

Дамблдор, Грюм и Снейп в один голос говорят, что это невероятно. Мы должны были обнаружить Джинни еще до начала заседания. Мы же теперь перед началом накладываем разные чары, чтобы обнаружить предателя… Сопротивляться им мог бы только сильный маг, а не крошка Джинни.

Джинни услали спать, а когда я вернулась, Грюм предложил накладывать чары на двери детских спален, особенно дверь в спальню Гарри. Сильнейшие охранные и сигнальные.

Это ужасно, но следующей же ночью дверь в спальню Гарри пытались взломать.

Мы прибежали, но никого не нашли.

Но чары опознались — там были чудовищные темные заклятия. И притом заклятия невероятной силы. Наша защита чудом выдержала, мы вовремя прибежали. Еще минута — и дверь бы рухнула…

POV Джинни Уизли

Все повторяется снова.

Я чувствую это.

Это невозможно, это не могло повториться!!!

Это невозможно… Опять…

Я только что была в спальне тети Сириуса, чистила ковры — и вдруг оказываюсь в кухне, с ложкой в руке, и явно что-то влила в кастрюли с обедом для всех, кто обедает в нашем доме.

И мне очень не нравится, как выглядит ложка, с которой что-то капало в кастрюлю, она почти расплавилась. Что я влила, откуда оно взялось?

Я разворачиваюсь и вижу, что на соседней конфорке плиты варила что-то в котле. Что-то ужасное. И я не знаю что, я не знаю этого рецепта!

И я гляжу на часы — я варила это три часа…

Я выливаю все кастрюли — и меня трясет.

Или: я ложилась спать в своей спальне, я помню. Но я просыпаюсь у порога дома Гриммо, 12! В дорожном плаще, полностью одетая! Я выходила куда-то ночью? Куда? К кому? Зачем?

Я думала, это никогда не повторится…

Спасите меня, пожалуйста.

Спасите меня, кто-нибудь.

Отцу Майклу из маленького храма в пригороде Эдинбурга очень нравилась зима.

Декабрь, январь — конец года и рождение нового года — это были его любимые месяцы. Многие считали, что лето лучше зимы, потому что лето дает тепло и свет, а зима — темень, холод и тоску, но отец Майкл любил неприятности. Чем больше зимы и печали, чем больше нуждаются в ободрении его прихожане, короче — чем больше работы, тем лучше!

Особенно когда зима выпадает такая тоскливая, как нынешняя, зима 1997-1998 года…

Даже только что начавшиеся Рождественские праздники никого не радовали.

Тоска и безнадежность словно сгустились в воздухе…

Отец Майкл неустанно молился и поднимал дух своей паствы.

Это он умел…

Об отце Майкле шла слава, как о человеке, способном вытащить из отчаяния кого угодно, способном творить чудеса. О нем ходили слухи, что он исцеляет от депрессии, отгоняет злых духов и вдыхает силы бороться в любой беде. Поэтому к отцу Майклу приезжали люди со всей страны, из самых неожиданных мест…

А он ничего не имел против. Были бы силы, он бы спас каждого человека в Англии, а лучше — весь мир!

Он старался помочь всем. Он очень любил свою работу.

За окном церкви занимался рассвет.

Шел снег…

Отец Майкл установил на календаре сегодняшнюю дату — 27 декабря 1997 года, начал прибираться в пустынной церкви, готовясь к встрече первых прихожан…

И услышал отчаянный стук в дверь.

Церковь пока не была открыта, но в доме отца Майкла закрытая дверь открывалась каждому.

Итак, работа началась!

Отец Майкл отпер дверь.

Он привык видеть самых странных граждан, поэтому совершенно не удивился. В конце концов, сегодня утром он проснулся с ощущением какого-то грядущего чуда — и вот оно сразу сбылось!

Отец Майкл всю жизнь верил в чудеса.

Мужчина в черной средневековой дорожной мантии, бледный и истощенный заботами, с двумя деревянными палочками в рукаве, которые сразу не понравились отцу Майклу, уставился патеру прямо в лицо. Взгляд у незнакомца был пронзительный и отчаянный. А в руках он тащил бездыханного юношу лет семнадцати, в куртке и джинсах, и состояние юноши отцу Майклу тоже не понравилось.

— Заходите, — сказал патер.

Они зашли — то есть, старший внес младшего и положил на скамью, — и священник запер дверь.

— Помогите, — выдохнул мужчина. — Этому юноше плохо.

— Я вижу, — спокойно ответил отец Майкл. — Возьмите воды.

— Он одержим бесом, уже шестнадцать лет, с тех пор, как ему исполнился год, — выпалил мужчина. — Этого беса почти невозможно выгнать…

— Не теряйте надежду. Вы в храме, а здесь нет ничего невозможного, — сказал отец Майкл.

Мужчина поднял голову юноши и откинул с его лба волосы.

— Видите этот шрам? Когда ему был год, черный маг проклял его, и через этот шрам от проклятия вселился внутрь.

Отец Майкл кивнул:

— Вижу.

— Вы сможете изгнать из него беса? Я пытался весь год, я просмотрел всю литературу… У нас почти ничего нет по этому проклятию, и то, что есть — только через смерть мальчика… Иначе из него этот дух не выйдет. И тогда я вспомнил о вас. О магл… о церковном способе изгнания беса, ведь после этого человек остается жив? И доставил его сюда.

— После нашего способа изгнания беса он останется жив, — подтвердил отец, пристально глядя на незнакомца.

— Когда вы сможете это сделать?

— Сейчас же. И не беспокойтесь — если я не справлюсь сам, я призову других братьев, у нас есть много специалистов.

— Спасибо, — сказал мужчина и рухнул рядом с одержимым на скамью.

— Продолжайте. Что случилось с юношей, почему он без сознания?

Мужчина потянулся к палочке.

— Это не проклятие, это уже я… я сейчас приведу его в чувство. Я погрузил его в сон, чтобы доставить сюда…

— Не трогайте свою палочку! — властно произнес священник. — Напомнить вам, где вы находитесь?! Вы в храме, здесь никакая магия не действует, кроме магии, освященной Именем Святым… Очевидно, вы очень давно не посещали храмы, раз забыли об этом?

Мужчина убрал руку с палочки.

— Простите, — устало сказал он, — да, я забыл… Я знаю это. Поэтому мы… стараемся не посещать храмы. Я просто чувствую, как моя магия уходит из меня здесь, и я… не был в храме пятнадцать лет. Я чувствую себя здесь неуютно.

— Не трогайте палочку. Всё, что вы наворотили своим колдовством, я уберу сам, — сухо сказал отец Майкл. — Вы уже наколдовали над этим несчастным достаточно. И если вам так тягостно находиться здесь, вы можете выйти. Я справлюсь с мальчиком сам, вы мне при этом не нужны.

— Спасибо… Я всё-таки хотел бы остаться, — сказал волшебник.

Отец произнес слова молитвы и прикоснулся к шраму на лбу больного. Мальчик вздрогнул, очнулся и зашипел что-то — словно на змеином языке.

— Даже так, — сказал отец Майкл.

— Это его демон. Он владеет змеиным языком.

— Я понял.

Отец Майкл закончил молитву и провел рукой над юношей. Шипение прекратилось.

— Раз уж вы здесь, перечислите-ка всё волшебство, что над ним творили, — начал отец.

— Вы должны знать — он и сам волшебник.

— Это я заметил. Трудно не заметить, сколько в вас обоих таится волшебства.

Старший волшебник поднял глаза на патера:

— Я только оглушил его, чтобы доставить сюда, больше ничего. Мне пришлось, потому что он… отказался бы со мной идти.

— Он так боится посещения храмов?

Волшебник закусил губу.

— Храмов он не боится совсем. Он … еще не закончил образования, поэтому он не знает, как опасны для нашей магии магл… человеческие храмы. Он вообще не знает, чем ему грозит пребывание здесь… Но если бы он знал, то ему бы это не понравилось, конечно.

— Всё же стоит спросить его согласия, — заметил отец Майкл. — Вы притащили его сюда в неведении, против воли… Я бы хотел узнать его собственное решение.

— Вы вольны делать с ним всё, что сочтете нужным.

— Я разбужу его, успокою и спрошу его решение, — ответил патер.

Волшебник потер лоб.

— Он не знает ничего. Он даже не знает, что одержим — мы держали это в страшной тайне. Не представляю, что он может решить!

— Я тоже ничего не знаю, — спокойно сказал отец. — Кто проклял его, зачем? Может быть, раз уж вы начали это дело, вы доведете его до конца и расскажете мне всю историю?

— … Я даже не могу назвать вам его имя. Его нельзя произносить.

— Вы слишком давно не были в храме, — повторил патер. — Здесь вы в безопасности и можете произносить любое имя. И как вы представляли себе процедуру изгнания беса, если отказываетесь сообщить мне даже его имя?!

— Простите. Вы правы.

Патер поднялся и бросил взгляд на часы.

— Я сообщил братьям-экзорцистам и троим другим специалистам, которым я доверяю. Они скоро будут здесь. Не сомневайтесь, мы избавим отрока Гарри от вашего демона.

— Боюсь, что вы избавите его от всего, — мрачно сказал маг. — Вы выгоните из него всех бесов, и он больше не будет волшебником… Он будет обычным магл… человеком. Он мне этого не простит.

— Да, наши познания в этой области таковы, что уж если мы начали процедуру очищения одержимого, то мы очистим всё, — кивнул отец Майкл. — Вряд ли он будет волшебником после того. Но думаю, что в этой потере мы его утешим, ибо миллионы людей счастливо живут без колдовства. Он молод и утешится. Я буду молиться, чтобы он поскорее нашел свое место в мире.

— Если бы был другой способ изгнать из него беса, я бы не привел его сюда, — прошептал маг. — В наших книгах потому никогда и не упоминаются ваши средства, что они лишают нас всего… Лишают магии. Лишают смысла. Если бы не крайний случай. Меня бы здесь не было… Но у меня нет выбора. Этого беса нужно изгнать. А по нашим способам, он при этом умрет… Так лучше пусть будет жив, хоть и потерявший магию.

— Вы правильно сделали, что привели его сюда, — промолвил патер. — А теперь мы приведем его в чувство и спросим его самого, что он желает.

Солнце вставало, снег продолжал сыпать.

Профессор Снейп прогуливался у двери в запертую церковь, где священник беседовал наедине с Гарри Поттером.

Дверь скрипнула, щелкнул ключ, и она отворилась. Отец Майкл доложился:

— Он согласен.

— А скажите, отец, если процедура пройдет удачно…

— Можете не сомневаться…

— То беретесь ли вы справиться вообще с этим демоном? Вы и ваши … братья?

— Беремся ли мы изгнать беса из этого мира? Конечно, — спокойно сказал Майкл. — Это наша работа.

— Я попробую доставить его к вам.

— Не торопитесь. Если вы не против, я организую вам встречу с нужными деятелями нашей церкви, и мы вместе подумаем и примем решение. Я думаю, мы сможем успешно сотрудничать — и мы обязательно выгоним этого беса.

— Или всех бесов? — мрачно спросил волшебник.

Отец Майкл рассмеялся:

— Вы заглядываете в далекое будущее! Не знаю. Пока — нам бы одолеть одного…

Далеко отсюда, в Королевском лесу Дин, мальчик по имени Рон Уизли и девочка по имени Гермиона Грейнджер раскалывали медальон Слизерина мечом Гриффиндора.

И гадали, когда же вернется Гарри Поттер — он исчез утром, пока Гермиона еще спала, и в странной записке, что он оставил, говорилось, что с Гарри всё в порядке, просто он нашел еще один крестраж и спрвится с ним в одиночку. К записке прилагался медальон Слизерина — Гарри его снял перед исчезновением, очевидно, — и инструкция, где найти меч — а вместе с мечом Гермиона нашла и Рона Уизли...

— Заходите… Хватит вам стоять на морозе.

— Как ни странно, мороз вымораживает меня меньше, чем атмосфера христианской церкви, — съязвил волшебник.

Отец Майкл улыбнулся:

— Заходите. Братья осмотрели вашего юношу и вынесли вердикт, что мы сможем управиться с бесом за это утро.

— Спасибо за хорошую новость.

— Кстати, мы внимательно выслушали его. Расспросили, поговорили о многом… Теперь хотелось бы поговорить с вами. Если вы не против.

— Как пожелаете.

— Волшебники — редкие гости в наших храмах, и очень жаль, — сказал патер. — Мы говорили о вашем Гарри и о вас… Я думаю, церкви пора пересмотреть свое мнение о волшебниках. К вам стоит присмотреться поближе. Если вы согласны пойти навстречу, это может изменить многое… даже изменить историю.

— Вы оптимист.

— Я верю в Бога, — просто сказал отец Майкл. — Я верю, что наша успешная борьба с вашим демоном, успешная совместная борьба волшебников и людей с силами зла поможет нашим братьям разобраться в вас… То, что вы пришли к нам, попросили помощи… И рассказали об опасности, которая грозит нам так же, как и вам… Вы предупредили нас о страшной опасности, возможно вы вовремя пришли и спасли нас. Теперь мы вооружимся и будем бороться… Надеюсь, нам удастся побороть зло, я буду молиться за это. И за то, чтобы и другие ваши собратья смогли с нами сотрудничать. Этот опыт был бы очень важен для нас. Мы должны доказать, что ваши бесы могут быть полезными и добрыми.

— Идеалист.

Совсем рассвело, профессор Снейп, после томительного допроса выпущенный на свободу, ходил кругами вокруг церкви.

В это время внутри избавляли от крестража Гарри Поттера.

— Зато теперь его не надо будет убивать. И теперь Темный лорд отстанет от него. Зачем ему какой-то магл… А если он сунется к мальчишке — расшибется как всегда, о материнскую защиту. А теперь еще и о защиту Церкви. А как победить Темного лорда — а мы и без Поттера справимся!

Предупреждение: ИМХО, это мой самый страшный драббл.

Лето в Северном Квинсленде засушливое и жаркое.

От жары и от пыли никуда не деться — хоть смахивай ее каждый день, на твоих глазах она налетит снова; всё, как писала Колин Маккалоу в «Поющих в терновнике».

Это одна из любимых книг Дианы Уэзерби.

Природа просто объявила войну фермерам — но еще вопрос, кто выстоит. Фермеры всегда побеждают и трудностей не боятся!

Страусиная ферма Уэзерби совсем молода, но уже славится среди обывателей. Уэзерби молодцы, говорят все, они-то выстоят. Они труда не боятся, и любое дело у них спорится!

Диана и Дон стараются соответствовать…

Они недавно приехали в Австралию, и года не прошло, но ферму уже создали образцовую. Миссис Уэзерби поставила дело на строго научной основе, и ее научно выращиваемые страусы процветают…

Миссис Уэзерби — молодая женщина в районе сорока, сохранившая лицом и телом поразительную красоту. Мистер Уэзерби — крепкий простоватый мужчина того же возраста, по внешности — типичный рыжий ирландец.

Детей у них нет, и до сего года они жили в Англии, но решили начать новое дело и кардинально сменить обстановку.

От прежней жизни в Англии остался у них только большой рыжий кот — единственный их родственник; сейчас он дремлет на коленях миссис Уэзерби.

Диана Уэзерби сидит на террасе своего дома, под москитной сеткой, и читает книгу.

Диана обожает читать.

За несколько месяцев пребывания в Австралии она собрала уже внушительную библиотеку.

Впрочем, это многие предсказывали — по внешности Дианы, типичной интеллигентной женщины из городской семьи. Достаточно взглянуть на бледное лицо и белые руки, никогда не знавшие тяжелой сельской работы… Кто знает, что заставило эту небедную и вполне благополучную женщину бросить всё и переехать в Австралию?!

Соседи не знают.

Миссис Уэзерби сидит на террасе…

Она бросила читать и задумчиво уставилась вдаль — такое с ней бывает.

И удивительно то, что сейчас она задает себе тот же вопрос: что она делает здесь?! Почему она в Австралии?!

Если вы думаете, что это обычные страхи иммигрантов…

У миссис Уэзерби, увы, дело сложнее. Ее тонкая интеллигентская психика переживает смену жизни очень тяжело… Ей даже пришлось взять лекарство у местного психиатра.

Миссис Уэзерби всё понимает. Но справиться с собой не может — у нее бывают эти странные приступы тоски, когда она готова всё бросить, снова, и первым же самолетом вернуться в Англию…

Куда, к кому?

Она не знает.

Это просто нервы.

На нее накатывает — вдруг: ей кажется, что вся ее жизнь здесь есть ложь, что она уже не может вынести этой лжи и насилия над собой, что ее держат здесь насильно. А в это время в Англии в ней кто-то нуждается.

Ей мерещится, что пока она спокойно разводит страусов здесь, там осталась страшная беда, и она должна быть там!

Какая беда?

Это просто расшалились нервы…

Миссис Уэзерби вздыхает и пытается взять себя в руки.

Она прекрасно помнит свою жизнь в Англии — скучную, спокойную.

У нее никогда не было бед. В Австралию, собственно, она и решила перебраться от скуки — это она прекрасно помнит.

Так в чем дело?

Но ее трясет, и она не может успокоиться…

С тяжелым вздохом миссис Уэзерби нашаривает в складках фартука глиссер с таблетками и принимает одну, запивая ее водой.

Через минуту приступ проходит.

Диана снова вздыхает — от облегчения, потому что ее беспокоят эти неприятные приступы, открывает книгу и продолжает спокойно читать.

…

— Роза, как думаешь, как там наши родители? — спрашивает Хьюго.

Роза стискивает зубы. Этот разговор поднимается уже в сотый раз.

— Хью, с ними всё в порядке, успокойся. Мы сделали это затем, чтобы с ними было всё в порядке, и с ними всё в порядке.

— А всё-таки, не могу о них не вспоминать, — упрямо говорит Хьюго.

— Хью, мы должны были это сделать. Иначе бы их убили. Они же знаменитые борцы с Темными силами, и они победили Пожирателей смерти в прошлый раз. Сейчас, когда Пожиратели взялись за старое, они бы это всё припомнили. Да и мы — мы же в Армии Дамблдора, а они наши родители. Им грозила бы сейчас страшная опасность, а мы их спасли. В Австралии они в полной безопасности.

Хьюго вздыхает.

— Перестань об этом думать. Думай лучше о нас и о войне. О том, как удрать от Пожирателей на этот раз.

— Я не могу не думать, — говорит Хьюго.

— Надо. мы всё сделали правильно, и когда кончится война, мы сразу же вернем им память. У них всё в порядке.

— Я знаю, но если бы я знал раньше, как муторно после этого на душе, я бы…

— Что «я бы»? Это лучший выход. Мама сама так сделала, она же рассказывала, как спасла во время второй войны дедушку с бабушкой.

— Не представлю, как она это вынесла, — говорит Хьюго. — Это ужасно…

— Мама вынесла, значит, и мы вынесем, — твердо отвечает Роза. — Мама спасла дедушку с бабушкой, и у них было всё в порядке, и у нас будет всё в порядке. Просто потерпи — я понимаю, мне самой бывает страшно… Но это лучший выход. Мама так сделала, а она знает, что делает.

Роза берет руки Хьюго в свои и гладит. Хьюго обнимает ее, и они молча стоят рядом…

* кто подойдет по их родословному древу, того и подставляйте в герои — автору не жалко

Написано с безграничной любовью к Михаилу Веллеру

Мне повезло, я родился магом.

Я родился волшебником, а волшебниками рождаются не все. Это большая редкость!

Волшебник — это уникальные возможности, так что мне очень повезло.

По крайней мере, так в меня вдалбливали с детства.

Мне повезло еще и в том, что я родился волшебником в богатой семье.

Наша фамилия имела двух живых министров и семнадцать мертвых, десятерых судей, восьмерых банкиров и сто сорок пять чиновников.

Мы владели семью замками и общиной эльфов.

Мы имели картины Колдовинчи, яйца Магберже и дворцы, построенные Карло Колдоросси.

Министерство магии принимало на работу членов нашей семьи еще до рождения — пока наша прародительница ходила беременной, любящие родственники уже учреждали в Министерстве должность для будущего чада.

Я тоже с самого начала знал, что мне это суждено. Я родился, как и все члены нашей семьи, ради отечества и должен был принести ему пользу усердной государственной службой.

А я хотел быть магловским дворником.

Меня, как и всех моих сестер и братьев, отдали в обучение особому эльфу, он готовил всех членов нашей семьи и передавался по наследству. Он делал из нас будущих министров — что и требовалось от меня.

После его обучения мы пачками поступали в Хогвартс на Слизерин, куда Шляпа распределяла нас даже не глядя.

И я поступил на Слизерин.

Как и все мои товарищи, я усердно учился маглоненавидению и чистокрововедению.

Только я не хотел на Слизерин.

Я хотел к маглам и быть дворником.

Мне было шесть лет, когда я впервые попал в магловский район — и я пропал.

Я смотрел на неоновые вывески рекламы, на бурлящий поток автомобилей, на мигание светофоров.

Я смотрел сквозь прозрачную стену супермаркета, как кассирша управляется с кассой и штрих-кодами.

Я смотрел завороженный на товары, которые покупали эти люди — у нас в волшебном мире не было ничего подобного!

Маглы казались сытыми, довольными и счастливыми.

Куда счастливее меня в моем древнем темном замке.

Один магловский ребенок капризничал перед своей мамой, что хочет в кино, и он так отчаянно туда хотел, что я пошел за ними.

Я пошел в кино и посмотрел мультфильм, он назывался «Белоснежка и семь гномов».

Я запомнил его на всю жизнь.

А потом случилось это — чудо, покорившее меня навсегда.

На улице стояли баки с мусором — разные, и меня удивило, что их так много.

Маглы, оказывается, мусор сортируют!

На баке было написано, что таким образом маглы охранят природу, а нарушителям грозит штраф.

Кто бы подумал, что маглы такие аккуратные?

И вот раздался рев.

Я любовался, как в потоке машин величаво грядет Он — огромный оранжевый грузовик…

Нет, не грузовик. Не знаю что. Машина. Автомат. Робот. Совершенство.

Он остановился у бака, и из кабины вышел рабочий — он был подобен своему машинному другу, он тоже был оранжевый и величавый.

Он стал нажимать на разны рычаги в чреве чудо-машины, и эта махина, этот трансформер заревел и стал превращаться!

Он вытягивал металлические руки с захватами, хватал баки с мусором и опрокидывал в себя; он фырчал и уминал мусор, он крутился и вертел кузовом, а потом он, наигравшись, возвращал баки на место.

Наконец, он опустошил все баки, взревел и уехал.

Но в моем сердце он остался.

Я спал и видел, что управляю такой же машиной.

Я видел сны, как сижу в кузове и верчу руль, как шумит мотор, а машина несет меня по освещенным улицам.

Тем временем я успешно закончил Слизерин, и на радость всей семьи поступил в Магуниверситет на факультет права.

Я пять лет изучал законы и с блеском защитил диплом.

Я стал прокурором. Меня приняли на стажировку в Министерство и передали несколько неважных дел.

Когда я с ними справился, мне передали более ответственные процессы.

Я налаженно, легко поднимался по служебной лестнице. Всё по планам моих родных.

Моя мама планировала, что я стану заместителем Министра в сорок лет — и всё к тому шло.

Я вел даже несколько антимагловских процессов.

А потом… потом мне всё это надоело.

Мой родственник Сириус Блэк хотел быть собакой, мой родственник Альфард Блэк в конце жизни считал себя швейцарским сыром, а я хотел быть дворником.

И когда мне принесли назначение на пост заместителя министра и орден Мерлина за заслуги перед отечеством, вот тогда я спросил себя: доколе?

Неужели так и покатится вся жизнь, как спланировали мои родные?

В сорок зам министра, в шестьдесят министр, в восемьдесят верховный судья… В сто двадцать какой-нибудь почетный профессор…

Я проживу двести лет, и собираюсь потратить их так?!

Да пошли они все к троллям!

Я встал из-за стола, снял мантию и шапочку — как же я их ненавидел все эти годы, кто бы знал!!! Мне в них было просто жарко и голове потно! — слепил из назначения самолетик и пустил в окно.

А за назначением вылетел и сам.

Без крыльев.

И еще пел песни.

Говорят, на мой полет сбежалось посмотреть всё Министерство магии.

Я пролетел весь Лондон, треть Британии и приземлился в большом портовом городе.

Там я справил себе на черном рынке чудесные фальшивые документы, которые под небольшим конфундусом в любой конторе сходили за настоящие, пошел в ближайшее муниципальное управление и нанялся в дворники.

С тех пор я здесь и работаю.

У меня есть оранжевая униформа и машина моей мечты.

Я разъезжаю на ней по всему городу и очищаю его от мусора.

Она ревет и фырчит, а если в мусорном баке я нахожу несортированный элемент, я грожу наябедничать в свое управление, чтобы там выписали штраф, и закатываю скандал, что надо охранять природу.

Ко мне трижды наведывались бывшие родные.

Бывшие — потому что меня торжественно вычеркнули из рода.

Уговаривали вернуться. Косились на окрестных маглов.

А я неизменно приглашаю их прокатиться со мной на моем чудо-грузовике и радоваться жизни.

Научиться радоваться жизни — вот что самое главное!

Я счастлив.

Предупреждение автора:

Леди и джентльмены, я впервые в жизни краду фанфик!

Вот так : я прочитала «Поздно» Улауг и … не удержалась.

Оригинал Улауг здесь: http://www.snapetales.com/index.php?fic_id=23268

— Вам придется подождать здесь, пока не приедет ваш адвокат, мистер Лайонс, — информирует меня полицейский и щелкает замком (Джим, как его зовут на самом деле. Но на рабочем месте он зверь, и как упорно делает вид, что не узнает меня!) — Проходите.

— Спасибо, Джим, — говорю я. — Извини, что от меня столько неприятностей.

И дверь «обезьянника» захлопывается за мной.

«Проходите, мистер Лайонс, и садитесь! Располагайтесь, как дома!»

Я сам себе фыркаю под нос: вляпался. Вляпался, как умеешь вляпаться только ты!

Оглядываюсь. «Обезьянник» комфортно пуст, только в углу сидит один парень.

Остальное пространство уютно и свободно, и я сажусь.

Шикарная картинка: Генри Соммервилл Лайонс-младший в «обезьяннике».

Ну что ж, теперь остается только ждать. Даже поспать можно…

— Привет, — киваю я в направлении занятого угла.

Спать — хорошо, но правила вежливости еще никто не отменял.

— Здрас, — неразборчиво бурчит мой товарищ по несчастью — и других попыток разговориться не делает. Но начинает разглядывать меня.

А я — его.

Всё честно и взаимно.

Я его понимаю: не каждый раз в «обезьянник» залетает тип в дорогом пиджаке и фирменном оксфордском галстуке.

А вот он сам — ну что про него сказать… По идее, он представляет собой как раз классический образец обывателя «обезьянника» — хотя, мне откуда знать, как выглядят типичные обитатели, я таких только по телевизору видел. Но в реальности обозревать их гораздо интереснее. Всё равно больше делать нечего.

Он мой ровесник, ему лет семнадцать. Лицо простецкое донельзя. Квадратный, курносый, рыжий. Потертые джинсы и ветхая курточка — интересно, а другая у него есть?

— Ты за что сидишь?

— Мобильник украл, — сипло отвечает он.

— А я — за совершение ДТП и сопротивление полиции.

Кажется, это не производит на него впечатления.

— А зачем ты украл мобильник? — спрашиваю я.

— Чтобы звонить.

— Логично…

Он вдруг краснеет, словно сердится на меня, и выпаливает:

— Дома мамаша, нас семеро детей, она и говорит, что мне век мобильника не видать. Заработай сначала.

— Понятно.

Он опускает голову и молчит.

— А как тебя зовут?

— Рон.

— А я Гарри.

Он даже кивает в знак приветствия — какая вежливость! Но больше я от него ничего не слышу.

Скучно.

А я и вправду Гарри. Будь неладен час, когда моим предкам пришло в голову обозвать меня Генри Соммервиллом Лайонсом-младшим! Вот этого парня зовут просто Рон, и я хочу быть просто Гарри. Завидую ему.

Тут в дверь «обезьянника» тыкается ключ, мой старый знакомый Джим командует:

— Лайонс, на выход!

И на этом мое приключение кончается.

Но я успеваю увидеть потрясение на веснушчатой морде собеседника и выдох:

— Лайонс?! Так это ты — Золотой мальчик!

Узнал-таки.

Да и как не узнать, когда нашу семейку каждую неделю в светской хронике показывают. Позавчера мы с мамой торжественно открывали новый цех…

— Лайонс, вас ждет ваша мать, — говорит Джим.

— Спасибо.

Он делает вид, что это не я месяц назад на том благотворительном вечере подписывал чек в Фонд помощи ветеранам полиции, а я делаю вид, что это не он потом тряс мне руку и называл «душой и совестью молодого поколения». Да мало ли что мы ляпаем на светских вечеринках, потом самим вспоминать стыдно.

Но сейчас мне будет во сто раз стыднее, потому что за конторкой полицейского участка меня ждет мама.

Мама. Я ее обожаю, и она меня тоже. Иногда она говорит, что в этом корень всех зол.

Или в том, что папа погиб в автокатастрофе, когда мне был год... Типа, поэтому я рос без отца, мне не хватало твердой руки и прочая.

Не нужна мне твердая рука, когда есть мама. Она воспитала меня лучше всех отцов, вместе взятых, и мне другого воспитания не надо.

Она героиня — и весь город так говорит. Ведь она взяла меня и взяла дело, оставшееся от отца, в свои руки, и подняла то и другое на ноги. И мы, Лайонсы, по-прежнему процветаем и входим в городскую элиту. Это мама нас держит!

То есть, делами в общем-то занимались мамины адвокаты, а мама в основном по общественной линии… Благотворительность, продвижение, политика. Наше правозащитное общество «Феникс» — гордость города. Любимое детище мамы, о нем еще отец мечтал. Там лучшие адвокаты города, и они помогают всем! Неимущим особенно, притом бесплатно. Я там дневал и ночевал, я вырос среди них — председатель «Феникса» адвокат Альбус мне как второй отец. Вернее, как дедушка.

Но забаловали они меня, конечно, нещадно…

Кстати, надо завтра рассказать там про Рона. Наверное, они ему помогут. Черт, как же я не спросил его фамилию!

Мама стремительно встает из-за конторки при виде нас.

Не могу смотреть на нее, сердце щемит… И всё равно она — самая красивая женщина в мире.

— Вот ваше сокровище, мадам, можете забирать, — говорит Джим.

— Обвинение предъявлено не будет?

— Никаких претензий, мадам. Можете забирать его спокойно, всё чисто.

Мама вовсе не обязана была мчаться сюда сама, она могла прислать любого из адвокатов… Но она же моя мама. Я ее знаю, она всегда бросит всё и примчится.

А адвокат где-то рядом, только из деликатности не бросается в глаза, чтобы не мешать нашему воссоединению. «Никаких претензий» значит, что обязательно был адвокат, который всё уладил. И еще какой. Наверное, сам Альбус.

Мама кивает сержанту и выходит, я плетусь за ней.

У участка стоит моя машина — та самая, что я раскокал три часа назад… Уже целая. Надо же, как быстро починили!

Но мы же Лайонсы, нам можно… Спорим, что машину до нашего автосервиса доставлял тот же сержант Джим? Из любезности?

— Садись, — сухо говорит мама.

Я сажусь, и она ведет машину.

— Этого больше не повторится, — произносит мама, глядя на дорогу. — Я вытаскиваю тебя в последний раз.

Что мне ответить?

— Ты очень хороший мальчик, — внезапно продолжает мама. — Но я устала. Я ждала, что ты повзрослеешь… Когда-нибудь. Тебе скоро семнадцать.

Она не спрашивает, что случилось сегодня. Наверное, и не спросит. А ведь я мог бы сказать правду: что я не виноват, что это не я разбил машину. Я позволил Карлу и Люси вести, они давно меня об этом упрашивали. Они никогда не катались на «Кадиллаке». И, естественно, не справились с управлением. Врезались в этот «Форд»…

Я бы всё уладил, но они испугались — психанули и нажали на газ. «Сбежали с места происшествия» — это называется. Разумеется, тут же сзади засигналила полиция… Я их высадил в тихом переулке, они удрали, а я остался ждать полицию. И всё взял на себя. А как иначе — я Лайонс, я выкручусь, а их могли бы и посадить…

— Этот разговор повторяется в сотый раз. Хватит. С тобой всё время что-то происходит, и я устала каждую неделю объясняться с твоим начальством из школы и колледжа!

Происходит, но мама же знает, что я не всегда виноват. Как сейчас. Я ей всегда отвечал честно, что случилось — это нашим кураторам я врал.

Да, я бывал виноват — примерно в трети случаев. А в остальных — я считаю, что дружба — это когда всё вместе. Всё делится на всех. И когда мои друзья шалили и попадались, даже если не я бы виноват, я всегда отвечал, что тоже провинился, я как все. И нас наказывали всех вместе. А иначе, что такое дружба?

— Ты должен научиться владеть ситуацией, — говорит мама. — И ты научишься. Выходим, приехали!

Я выхожу из машины… Это куда мы приехали?! «Психоаналитическая клиника доктора Сноу»?

У меня ноги приклеиваются к асфальту. Я всё сделаю для мамы, я обещаю. Но это? Она притащила меня к психиатру?!

Мама, однако, не дает мне сказать ни слова. Ее лицо становится алым, и она прикрикивает:

— Молчи! Идем внутрь!

Я скучаю в коридоре с бутылкой минералки, мама яростно объясняется с кем-то в кабинете. Я слышу обрывки: «неуправляемый», «дурная компания», «умеет только тратить»…

Сейчас меня вызовут и начнут лечить… А я готов. Ради мамы.

Дверь кабинета распахивается, и хмырь в белом халате приглашает:

— Скучаете, мистер Лайонс? Заходите. Бутылку можете оставить здесь.

И я иду на казнь.

А что, не хуже, чем в «обезьяннике»…

Хмырь садится за стол, я — на стул.

Мама, не обращая на меня внимания, продолжает доругиваться:

— Если бы я знала, что это будешь ты!

— Если ты что-то имеешь против, выход прямо по курсу, — отвечает хмырь.

— Генри, познакомься, это доктор Стивен Сноу, — представляет мама.

— Лили, дорогая, повторяю: ты можешь выбрать любого врача в этой клинике и вообще любого в этом городе. Я сам порекомендую тебе хороших специалистов, если ты, конечно, доверяешь моим рекомендациям.

— А, ладно. Ты так ты, — вдруг вздыхает мама. — Главное, чтобы он выздоровел.

— Я польщен.

И мама нас покидает.

Я вздыхаю и начинаю со скуки качать ногой. И тут хмырь поднимает голову и смотрит на меня — прямо мне в глаза…

Это страшно неприятно. Он словно шарит в моей башке, пронизывает взглядом, а я почему-то не могу отвернуться.

Но это быстро кончается. Он прикрывает веки и хмыкает:

— С вами всё ясно, мистер Лайонс.

— Вот как, — говорю я.

Он достает из стола коробочку с таблетками:

— Как вы спите, нормально? Или поздно ложитесь и не высыпаетесь? Примете сегодня вечером эту таблетку, а завтра я зайду к вам проверить результат. Постарайтесь сегодня лечь пораньше. На этом всё, вы свободны.

У меня отвисает челюсть. Такого визита к врачу у меня еще не было — он даже ни о чем меня не спросил!

— Это… насчет дальнейших сеансов… я на занятиях в колледже до трех, а после трех в будние дни я свободен, — пытаюсь прояснить ситуацию.

Доктор Сноу фыркает:

— Не торопите события. Возможно, после сегодняшнего сеанса дополнительного лечения не потребуется… Я дал вам весьма действенную таблетку. Мне кажется, однократного приема будет достаточно.

Я смеюсь всю дорогу домой. Тот еще доктор!

Сгущаются сумерки, всё-таки, долго меня продержали в полиции и в мозгоправке… Странно, но я действительно очень устал. И хочу спать.

Хотя нет семи — а этот дурацкий доктор прав, я привык ложиться в полночь. Глаза сами слипаются… Загипнотизировал он меня, когда смотрел, что ли?

Вваливаюсь в свою спальню, еле успеваю вытащить коробочку, что он мне дал — там всего одна таблетка.

Страшно устал… Готов спать подряд хоть семнадцать лет…

... Мистер и миссис Дурсль, мои тетя и дядя Дурсль, живут в Литтл-Уингинге, графство Суррей, и гордятся тем, что они самые обыкновенные люди. Если бы не я. С тех пор, как меня им подбросили на порог, у них в доме творится нечто необыкновенное.

Этого я не помню, мне был год. Мне потом Хагрид об этом рассказал. Но что-то вспоминается: мне часто снится великан на мотоцикле… А еще раньше: зеленые вспышки, ледяной хохот… Потом, когда я учился на третье курсе и увидел дементоров, мне и голоса родителей вспомнились, как кричала мама, как папа предупреждал, чтобы она бежала…

И я впервые увидел их лица — у Дурслей их фотографий не было. Мои родители были под запретом, и Дурсли врали мне о них. Они их ненавидели, как и меня — сколько себя помню, они измывались надо мной, я жил в их чулане под лестницей…

А потом пришел Хагрид и объяснил, что моих родителей убил Волдеморт. И я должен победить его. Если смогу. Когда-нибудь…

... — Северус Снейп служил не тебе, — говорю я. — Он был на стороне Дамблдора с той самой минуты, как ты стал преследовать мою мать.

Волдеморт молчит.

— Но если и так, — говорит он мягко. — Даже если ты прав, Поттер, что это меняет для нас с тобой? Палочки с пером феникса у тебя уже нет. Наш поединок решит чистое умение… А убив тебя, я смогу заняться Драко Малфоем…

— Ты опоздал, — отвечаю я. — Ты упустил свой шанс. Я тебя опередил. Много недель назад я победил Драко и отобрал у него волшебную палочку. Я — настоящий хозяин Бузинной палочки.

— Авада Кедавра!

— Экспеллиармус!

Волдеморт падает навзничь, убитый собственным обратившимся вспять заклятием, а я стою с двумя волшебными палочками в руке и смотрю на опустевшую оболочку своего врага.

И я просыпаюсь.

... В окна моей спальни светит солнце. Черт, кажется, уже поздно, я проспал все на свете!

Электронные часы показывают полдень.

Полдень?

Электронные часы?

Я оглядываюсь: это не чулан под лестницей.

И не Хогвартс.

Это моя спальня. Ноутбук, домашний кинотеатр… Это спальня Генри Соммервилла Лайонса-младшего.

Генри Соммервилл И-Так-Далее — это я.

Я не Гарри Поттер…

Мне он только снился.

Нет!

Я нащупываю очки — и как идиот, ищу свою волшебную палочку. Откуда ей здесь быть…

Я пытаюсь колдовать без нее, я кричу:

— Акцио! Аллохомора! Экспекто Патронум!

Ноль внимания.

Я магл…

Я больше не волшебник.

То есть, я и не был волшебником, он мне просто приснился.

Жаль… Я чувствую, что потерял что-то драгоценное.

Я никогда не забуду тебя, мой сон.

Значит, ничего не было, и Волдеморта больше нет. И Хогвартса. И Битвы…

Сердце сжимается: мои друзья. Рон, Гермиона, Луна, Джордж — я вас больше никогда не увижу.

Клянусь, я вас никогда не забуду.

На часах действительно полдень. То есть, я лег вчера в семь и спал до двенадцати — я спал семнадцать часов!

А я думал, что семнадцать лет?

Как странно.

За дверью слышится голос мамы:

— Генри, ты проснулся?

Мама!

Я вскакиваю. Мама жива! В этом мире она жива, ее не убил Волдеморт!

Я выхожу и бросаюсь к маме.

Я обнимаю ее и шепчу:

— Мама, прости меня. Я больше никогда, ничем не огорчу тебя. Я изменился.

— Что с тобой? — говорит мама.

— Ты испугалась, что я не выхожу из спальни так поздно? Прости. Я не хотел тебя пугать.

— Стив, что ты сделал с моим сыном? Это не мой ребенок, — смеется мама и оборачивается куда-то.

Я тоже смотрю — там доктор Сноу.

И он непроницаем, как вчера.

— Когда освободитесь, пожалуйста, подойдите ко мне, мистер Лайонс.

Я подбегаю.

Он снова и без предупреждения ввинчивается в меня взглядом. Как же неприятно, когда у тебя копаются в башке… Мой сон плывет перед глазами.

— Отлично, — говорит доктор и отпускает меня.

Я тру лоб.

— Как вы выспались?

— Как никогда в жизни, — отвечаю честно.

— Вы серьезно имели в виду, что осознали свое поведение и свои заблуждения?

— Серьезно.

— Прекрасно. Мой осмотр показывает, что пациент здоров, — заявляет доктор. — На этом лечение окончено. Если будут вопросы, я дам вам свою визитную карточку, мистер Лайонс, и вы всегда сможете меня найти.

Мама обескуражена.

А Сноу кланяется ей и уходит.

— Это всё? Ну и лечение. Ненормальный, как всегда! — говорит мама.

— Ты его знаешь?

— Стива? С детства. В одной школе учились. Он всегда был таким: гениальным и ненормальным. Его просто все боялись — но самое удивительное, что он реально лечит! Его безумные методы действуют, кто бы их побрал…

— Я думал, вы поссорились, — говорю я.

Мама вздыхает:

— Мы не общались со дня моей свадьбы. Стив ее так и не переварил. Он всегда не выносил твоего отца — и он когда-то был влюблен в меня…

У меня темнеет в глазах.

— Прости, мама, я сейчас. Я должен сказать что-то доктору Сноу! Я сейчас вернусь!

Когда я вбегаю в холл, он уже у входной двери.

— Доктор! Доктор, подождите!

Он словно не слышит.

А мне не добежать.

— Профессор! — кричу я. — Профессор Снейп, стойте!

Он останавливается.

Он ждет, когда я подбегу к нему.

— Профессор, — выдыхаю я, — вы волшебник?

Он молчит.

— Магия существует? То, что мне снилось, это правда? Хогвартс есть?

Он молча улыбается. Как сфинкс.

— Скажите, у вас есть волшебная палочка?

— Магия, мистер Лайонс, не сводится к дурацкому размахиванию волшебной палочкой, — отчеканивает доктор и… исчезает.

Даже не открыв дверь.

С негромким хлопком.

Внимание: это АУ, и поклонникам Сириуса Блэка оно (скорее всего) не понравится. Извините.

— Прочь с дороги, Поттер, ты и так в серьезной беде, — злобствовал Снейп. — Если бы я не подоспел сюда, чтобы спасти твою шкуру… Я только что спас твою жизнь, Поттер, ты меня на коленях благодарить должен! А тебя стоило бы убить. Умер бы, как отец, слишком самоуверенным, чтобы допустить мысль, что Блэк тебя одурачил. А теперь прочь с дороги, Поттер, или я заставлю тебя убраться!

— Экспеллиармус!

— Зря ты это сделал. — Блэк, сдвинув брови, взглянул на Гарри. — Надо было предоставить его мне…

Гарри отвел глаза в сторону. Даже теперь он не был уверен, что поступил правильно.

— Поверь мне, — прохрипел Блэк. — Поверь, Гарри. Я не предавал Джеймса и Лили. Я бы скорее сам умер.

И Гарри поверил.

Его ждало удивительное — или омерзительное — открытие: превращение домашней крысы Рона в Пожирателя смерти.

Их старая крыса, с которой Рон и Гарри играли столько раз! Оказывается, всё это время они были в смертельной опасности — и чудом избежали ее…

Люпин и Сириус превратили крысу в человека, и человек этот был мерзок.

Он умолял о пощаде, но его никто не слушал. Он полностью признал свою вину, и этого было достаточно.

Его в самом скором времени ждало заслуженное наказание: его собирались доставить в Хогвартс на попечение служителей закона.

Небольшой конвой для сопровождения Петтигрю собрался быстро. И бригада повела предателя по длинному тоннелю на выход — и на открытую луну…

— Мы совершили замечательный поступок, — прошептала Гермиона, кивнув на Петтигрю. — Мы спасли невиновного. Мы задержали опасного преступника. Мы реабилитировали Люпина — за арест Петтигрю его ждет слава и Орден Мерлина!

— И я теперь смогу уехать от Дурслей, — выдохнул Гарри. — Сириус пригласил меня жить к себе!

— В свой замок?! Он же миллионер! Гарри, поздравляю, тебе очень повезло.

— Спасибо.

— И ты это заслужил, — закончила Гермиона. — Ты столько страдал! То, что теперь всё кончится хорошо, это справедливо.

И они вышли на поляну, залитую луной.

… Люпин превратился мгновенно и чудовищно.

За ним превратился в собаку и Сириус — и бросился на Люпина. Завязалась драка, оба противника покрылись кровью…

Петтигрю не стал ждать расплаты и сбежал.

Рон отчаянно махал палочкой — но не мог сдвинуться с места ни на дюйм, и он проклинал свою сломанную ногу. Гермиона тщетно пыталась помочь ему.

Снейп так лежал на траве без сознания.

Свет померк в глазах Гарри, и луна затмилась. Всё вокруг потемнело: это слетались дементоры…

Он снова услышал внутри своего сознания крики матери. И упал на землю.

Рон и Гермиона отчаянно и безнадежно пытались отогнать дементоров. Через минуту они, тоже без сознания, распластались рядом с Гарри…

Дикий вопль потряс окрестности — если бы его кто-то смог услышать. Это проигравший битву Люпин убегал в лес…

— Я отогнал его, — хрипло сказал черный пес. — Я это сделал. Он не вернется сюда до утра…

И пес рассмеялся. Недобрым смехом.

— А когда дорогой Ремус вернется, он сможет засвидетельствовать мою невиновность. Он расскажет Дамблдору обо всем, что видел в Хижине. О том, как обнаружил Петтигрю… О том, в чем он признался… И я буду оправдан!

Пес посмотрел вверх.

— Пожалуй, будет лучше, если рассказ Ремуса подтвердят и другие свидетели. Девчонка, рыжий придурок… Поттер…

Пес проковылял к лежавшим на поляне и подобрал одну из палочек.

— Экспекто Патронум!

Огромный Грим вылетел из палочки, заставив дементоров разойтись.

Пес весело проводил их глазами.

— Шалость удалась.

Жертвы дементоров не подавали признаков жизни, но пес обнюхал их и убедился, что они дышат.

— Живы. Скоро очнутся.

Он обошел всех, задержавшись над телом Снейпа — и Гарри Поттера.

— Петтигрю, значит, сбежал…

Пес напрягся и крикнул:

— Петтигрю, приказываю тебе вернуться!

Крик эхом отдался в лесу. Пес подождал — безрезультатно. Не шевельнулась ни одна травинка, никто не поспешил из чащи на его зов.

— Так. Значит, он смог сбросить мой Империус? Дело хуже, чем я предполагал. Я думал, что он просто ускользнул — но он, значит, стал сопротивляться моим приказам. Хм… Надо найти его и уничтожить. Его нельзя оставлять в живых.

Пес спружинился, нацелив свой безупречный нос на свежий след Питера Петтигрю.

— Думаю, что я успею найти его. Если только он не успел аппарировать…Я могу ненадолго оставить этих красавцев, дементоры им больше не угрожают.

Пес обернулся и посмотрел на «красавцев» в последний раз, прежде чем кинуться в лес.

— Пожалуй, пока их выгоднее иметь живыми. Пока мой Лорд не воспрял… Он разберется с ними лично. Он всегда настаивал, что с Поттером он разберется сам. Поттер для него, его больше никому нельзя трогать.

В подтверждение последних слов Гарри слабо застонал.

— А вот эта крыса… Вот этот истинный предатель… мерзкий…

Блэк с ненавистью посмотрел на Снейпа.

— Шпион Ордена феникса, значит? Мой Лорд чувствовал, что нас кто-то предает из ближнего круга. Какая-то подлая, грязная крыса. Как же я хочу убить его…

Пес оскалился.

— Но мой Лорд сделает это лучше. Когда он возродится во всей славе своей! О, я предвкушаю, что он приготовит для нашего маленького предателя. Я должен сдержаться… Я готов уничтожить его тысячей смертей, и всё равно его смерть будет слишком легкой! Нет кары, достойной его преступления. Предать наше дело… нашего Лорда… Ничего. Мой Лорд найдет достойную кару для него. Ради этого — в ожидании этого — я буду хранить Нюнчика от всех опасностей! Он должен дожить до заслуженного наказания. Он и Поттер. Я это обеспечу.

Сириус Блэк поднял морду к облакам и взвыл:

— Именем Повелителя моего, Темного Лорда, пусть дементоры повинуются мне! Приказываю вам не трогать людей, лежащих на этой полянке, и оберегать их до моего возвращения. Я иду в лес искать одну крысу. Я быстро вернусь! Наш Лорд возродится, и наш час настанет!

Дементоры бесшумно окружили поляну.

Пес гавкнул на них и помчался в лес.

— Я уничтожу Петтигрю — единственного свидетеля моей лжи. А утром четыре человека, которым Альбус Дамблдор полностью доверяет, присягнут, что я невиновен. И я смогу снова стать шпионом в Ордене феникса, как приказывал мне мой Лорд, и на этот раз я не провалюсь!

Пес снова засмеялся и помчался в лес…

Профессор Снейп, лежа на поляне с закрытыми глазами, повторил про себя последние слова анимага:

— «И я смогу снова стать шпионом в Ордене феникса, как приказывал мне мой Лорд, и на этот раз я не провалюсь»? «Наш Лорд возродится, и наш час настанет»? Посмотрим, Блэк, посмотрим. Игра еще не кончена…

Коллаж к драбблу от Elvigun:

http://www.pichome.ru/EP

Иновариант: http://www.pichome.ru/Ec

— Наш директор берет небольшой отпуск, — сказала профессор МакГонагалл, показывая на дырку в форме фигуры Снейпа в окне.

— Профессор! — закричал Гарри, хватаясь рукой за свой лоб. — Профессор, мы должны защитить школу, Тот-Кого-Нельзя-Называть идет прямо сейчас!

— Сами-Знаете-Кто приближается… Северус сбежал… Школа осталась без директора… Гарри Поттер здесь… Ах, если бы с нами был Дамблдор! Он бы знал, что делать, — рассеянно сказал профессор Флитвик. Он словно думал вслух.

Макгонагалл удивленно посмотрела на него:

— Но мы можем спросить у его портрета, Филиус. Я знаю пароль от директорского кабинета, и Северус так удачно освободил его.

— Это хорошая мысль, Минерва! Идемте туда и спросим немедленно!

— Я пойду и спрошу. А вы тем временем соберите студентов в Большом зале и начните подготовку к обороне школы и эвакуации студентов, — заявила Макгонагалл. — Я думаю, мистеру Поттеру лучше пойти со мной. Профессор Дамблдор наверняка захочет поговорить с ним.

Так и случилось.

Несколько минут спустя все ученики собрались в Большом зале, волнуясь и гомоня.

Профессор Макгонагалл присоединилась к ним, объявляя последние новости. Вскоре из кабинета директора спустился и Гарри Поттер — портрет Дамблдора захотел поговорить с ним наедине.

Гарри Поттер был очень бледен. Как мертвец. И руки его дрожали. Если бы Гарри увидели Рон или Гермиона, они бы обязательно поняли, что с ним что-то не в порядке. Но Рона и Гермионы в зале не было. В этот момент они уничтожали крестраж Волдеморта в Тайной комнате.

Младшие классы уже начали эвакуировать. Гарри смотрел им вслед.

И тут по залу прокатился голос извне — голос Волдеморта, преодолевший даже защиту стен Хогвартса…

— Отдайте мне Гарри Поттера, и вас никто не побеспокоит. Отдайте мне Гарри Поттера, и я покину школу, никого не тронув. У вас есть время до полуночи.

— Никогда! — заорал Эрни Макмиллан, и ему зааплодировал весь зал. — Мы будем сражаться!

— Если вы совершеннолетние, то можете остаться, — сказала профессор Макгонаголл.

— Но он здесь! Поттер здесь! Кто-нибудь, схватите его! — закричала Пэнси Паркинсон.

Гарри немедленно окружили живой стеной, а некоторые стали наступать на Пэнси.

— Стойте, — вдруг сказал Гарри.

И сказал так, что все замерли.

— Не защищайте меня. Дайте мне пройти.

— Гарри! — заорал Фред Уизли.

Гарри прервал его:

— Оставьте в покое Паркинсон. Я … говорил с Дамблдором, и у меня есть план. Я должен сделать… Я должен сейчас пойти к Волдеморту. Я пойду один. Мы с Дамблдором так договорились. Не пытайтесь… остановить меня.

— Гарри… что ты собираешься делать?! Ну ладно, — вздохнула профессор Стебль, видя, что ей не остановить его. — Раз так сказал Дамблдор… Он, наверное, знал, как лучше.

— Он знал, — подтвердил Гарри пустым голосом. — Я должен. Иначе мы не сможем победить.

И Гарри пошел к выходу, сжимая палочку. Мимо него спешили на эвакуацию средние классы, оглядываясь и перешептываясь. Его никто не пытался больше остановить.

На выходе из зала Гарри столкнулся с Роном и Гермионой и оставил их с открытыми ртами. Он только тихо попросил их разобраться с диадемой Равенкло.

У дверей замка Гарри ждал Невилл — он подстерег Гарри, но не смог разубедить. Гарри простился с ним и попросил убить Нагайну.

Невилл разведя руками, смотрел, как Гарри направляется на встречу с Темным Лордом в Запретный лес.

— Гарри Поттер, —сказал Волдеморт. — Мальчик, Который Выжил.

Волдеморт поднял палочку.

Гарри бросил последний взгляд на поляну: на Хагрида, привязанного к дереву и кричащего «Гарри, нет!»; на Снейпа, смертельно бледного, стоящего рядом с Лордом и пожирающего Гарри глазами; на безумно улыбающуюся Беллатрису…

Затем он увидел движение губ и вспышку зеленого света, и все исчезло.

Гарри не видел уже, что Пожиратели Смерти дружно закричали, когда он падал… И что сразу вслед за ним упал Волдеморт, уронив палочку.

На поляне установилась потрясенная тишина. Все молча смотрели на два трупа, лежащие перед ними, переводили взгляд с одного тела на другое… С Лорда на Поттера…

Первой ожила Беллатриса — она с воем кинулась к Волдеморту.

— Не дышит! Он холодный! Энервейт… О Мерлин, сделайте же что-нибудь!

— Он мертв. Боюсь, мы опоздали что-либо делать, Беллатриса, — бесстрастно сказал Снейп.

Он успел склониться над телом и проверить его.

— Нет…

— Да. Финита ля комедиа.

Беллатриса даже сквозь приступ истерики расслышала слова Снейпа и подняла голову.

— Что ты сказал?!

— Финита ля комедиа, — спокойно повторил Снейп. — Всё кончено. Империя Ста дней закончилась пшиком. Авантюра не удалась — как и первый акт. Мы снова оказываемся в дураках с телом Лорда на руках. А следовало ожидать — ведь всё повторялось, как в прошлый раз, всё до мелочей. Но мы снова попались в ту же ловушку. Так же затуманили свой разум отвлеченными речами и радужными обещаниями, так же поверили в прекрасное будущее, которого нет, так же пошли на бойню, как овцы, за своим бессмертным Лордом — даже видя, что он не может справиться с десятилетним школьником… Считая его непобедимым — после того, как он был рассыпан в прах годовалым младенцем. И естественно, что мы оказались там же, где и в прошлый раз. В полном фиаско. В почти безнадежном состоянии, и с армией противника у нас на пятках. Банкроты! Мы это заслужили.

— Что ты такое говоришь?! — взревела Беллатриса.

— С армией противника на пятках? — переспросил Долохов.

— Не будьте ослами, ради Мерлина! Очнитесь наконец! Сказка кончилась. Лорда больше нет, а нам светит отвечать за все наши проделки перед Министерством! Здесь через минуту будут авроры. А через полминуты — наши друзья из Хогвартса и Хогсмида, которые не теряют время и собирают целую армию! Им два шага до нас, вы не находите? Да неужели вы думаете, что Орден феникса настолько глуп, что отпустил Поттера сюда одного? Тут по кустам сидит целая засада из Ордена, я уверен. Мы окружены.

— Мы окружены! — крикнул Роул и забегал вокруг поляны, размахивая палочкой.

Снейп усмехнулся:

— Ты собираешься драться, Роул? Похвально. Нас двадцать человек, их пятьдесят. Сумеешь сам сообразить, насколько их больше?

— Я сумел сообразить, что пока их здесь нет!

— Так не теряй времени и смывайся. Они сейчас будут. Полминуты у тебя есть.

— Почему ты решил, что они придут? — подозрительно спросила Беллатриса.

— Потому что я знаю Орден феникса. И потому, что у Ордена есть прекрасное оружие — некая Карта Мародеров, о которой вы все знаете. Им достаточно глянуть на Карту, чтобы увидеть, в каком мы сейчас состоянии. Нас можно брать голыми руками. И они будут глупы, если не воспользуются этим.

Раздался хлопок — Роул аппарировал. За ним еще трое.

— А теперь нас стало на троих меньше. Наши шансы повысились, — ухмыльнулся Снейп.

Беллатриса вскочила, мешая аппарировать остальным.

— Я не верю тебе! Ты предатель! Ты нарочно нагнетаешь панику! Ты…

Бац! На месте кричащей женщины качался большой жестяной чайник, выпуская пар.

— Давно хотела это сделать, — призналась Нарцисса Малфой, опуская палочку. — Холодно здесь… Чаю никто не хочет?

— Ты сошла с ума! — захохотал Долохов.

Нарцисса презрительно посмотрела на него:

— Это вы все сошли с ума! Северус говорит правду. Прислушайтесь, пока не поздно!

— К чему? Что ты предлагаешь делать?

— Сдаваться. Разве у нас есть выход? Северус прав, мы проиграли. Мы проиграли всё. Надо делать, как в прошлый раз. Мы все были обмануты и теперь раскаиваемся, мы предаем себя в руки Министерства и добровольно признаем свои ошибки. И мы можем очень выиграть, если сейчас придем к Хогвартсу с телом Поттера, чтобы передать его властям.

— К Хогвартсу! Я знаю, почему ты так говоришь. Потому что твой сын остался в Хогвартсе, он не эвакуировался с остальными слизеринцами. Поэтому ты хочешь попасть в замок любой ценой! — сказал Гойл.

— Твой сын тоже не эвакуировался! — парировала Нарцисса. И указала на Кребба:

— И твой тоже! А у Руквуда на Равенкло племянница. Скольким из нас не нужна эта идиотская осада, а нужно поскорее попасть в замок?!

— Ты забываешь, Нарцисса, что не всем хотят сыграть, как в прошлый раз, — мягко заметил Долохов. — Это ты в прошлый раз выкрутилась с добровольным признанием — ты и Снейп… Понятно, почему вы агитируете за сдачу. Но не всем так повезло, как тебе, Нарцисса. Я попал в Азкабан. Мое раскаяние никого не тронет. Я не хочу туда еще раз.

— И я! — крикнул Руквуд.

Еще несколько Пожирателей подошли к ним и встали в круг.

Бац! На их месте зазвенели толстые фарфоровые кружки.

— Я подумал, что для полноценного чаепития к чайнику полагаются чашки, — скромно сказал Снейп. — И раз они сами пожелали… Не хотите выпить чаю, как предлагала дорогая Нарцисса, господа? Очень согревает. Сейчас чашек как раз хватит на всех.

Макнейр тяжело вздохнул.

— Зря ты так, Северус.

— Придумай выход получше моего, Уолден. Сейчас для кого-то лучше быть чайником, чем человеком.

Гойл хохотнул:

— Так и вижу, как ты сдаешь посуду в аврорат! Новый пункт приема посуды!

Снейп не ответил. Он молча пил чай.

Нарцисса Малфой порывисто встала:

— В общем, кто хочет, пусть сваливает поскорее, и я не желаю знать куда. А я беру Поттера и иду сдаваться в Хогвартс.

— Чучело развяжи, — бросил Макнейр, кивая на Хагрида.

— Когда вы аппарируете. Вы все очистите поляну, и я развяжу чучело. Он проводит нас до Хогвартса.

— Зачем мелочиться, Нарцисса? Возьмем и Лорда с собой, — сказал Снейп. — Это будет отличным подарком защитникам замка.

— Отличный подарок: Лорд и Поттер…

Нарцисса кивнула.

Когда в четыре часа утра Гарри Поттер пришел в себя, он был изумлен, увидев свое тело не на траве в лесу, а в уютной постели в больничном крыле Хогвартса.

У его одра собрались все друзья, которые сразу закричали на весь замок, что Гарри очнулся.

Из Азкабана тут же передали, что в своей камере очнулся Волдеморт — в тот же миг, что и Поттер.

Свежеиспеченный Министр магии Шеклбот отправился в Азкабан с делегацией. Прежний министр Пий Тикнесс добровольно сложил с себя полномочия. Хотя он и очнулся от Империуса, но посчитал, что больше не имеет права представлять Британию. И должен разобраться с собственным «творческим наследием», которое наворотил во время заклятия…

На соседней кровати с Гарри сидела Тонкс, которая не сразу удачно сняла защитный шар с Нагайны, чтобы Невилл мог снести ей голову. К счастью, ее прокляло не опасно, ей сразу дали контрзаклятие. Но Люпин не отходил от нее ни на шаг.

Колин Криви снял всё это своей камерой. Удивительно пронырливый мальчик избежал эвакуации и вернулся, чтобы снять оборону Хогвартса. Если бы Фред Уизли не поймал его за уши, он бы и сейчас бегал по замку, щелкая фотоаппаратом.

Директор Снейп ругался с портретом Дамблдора в своем кабинете.

Гаррин шрам довольно сильно болел, но это было привычно.

Всё было хорошо… ?

Иновариант фика «Человек дождя». http://www.snapetales.com/index.php?fic_id=17134

Кому флафф, кому ангст — решайте сами…

Первое ноября 1981 года. Этот день войдет в историю.

В небе над всей Британией расцветают фейерверки, да и за границей кое-где празднуют; в воздух летят шары и ленты, из окон звучат песни, из дверей ползут вкуснейшие запахи. Словно продолжается вчерашнее празднование Хеллоуина — но это не Хеллоуин; наоборот. Вчера был самый мрачный Хеллоуин в истории, а сегодня — день народного ликования. Самый веселый день в магическом мире на протяжении двадцати лет.

Отовсюду кричат:

— Волдеморта больше нет!

— Мы не боимся называть его по имени!

— Война кончена! Он сгинул! Всех УпСов переловили!

— Мы победили!

И неизменно шепотом добавляют:

— Вечная слава Поттерам…

Любая победа имеет свою цену.

Пабы полны народа. За победу можно и выпить!

— За Победу!

— Помянем павших!

Пьют и смеются. Пьют и плачут.

Очень молодой, очень некрасивый и каменный от горя парень сидит перед бутылкой, глядя мимо нее пустыми глазами. Бутылка так и не почата. Он сидит так уже десять часов.

Таким образом он поминает Лили Поттер.

В паб входят люди в форме. Профессионально быстро оглядывают зал и подходят к скорбящему парню. Он глядит на них так же пусто, как на свою бутылку.

— Северус Снейп?

Парень кивает.

— Аврор Корнер. Вы пройдете с нами.

Парень безразлично встает и выходит за аврорами.

Один из пьющих вдруг громко говорит:

— Туда тебе и дорога, УпС проклятый.

Парень оборачивается, но лица посетителей бара уже непроницаемы, и все спокойно пьют виски.

Напарник аврора Корнера замечает:

— Вообще-то вы проходите как свидетель. Скажите спасибо Дамблдору.

Парень криво усмехается.

— Могли бы заметить, что на вас нет наручников, — добавляет Корнер.

— Я заметил.

Из зала суда — из пародии на суд, как думает парень, — он выходит уже без авроров. Он чист, оправдан, свободен и волен идти куда глаза глядят.

Или куда его послали бывшие товарищи по банде, как только переварили нынешние показания Дамблдора — послали очень смачно и красочно.

Он вышел из зала, но их меткие определения остались с ним. Потому что он с ними согласен.

«Предатель». «Подлец». «Крыса». «Так это из-за тебя погибли наши!» «Тебе рук никогда не отмыть от нашей крови!» «Грязный подлюга, и всегда им был! С детства! Еще в школе никто не хотел с тобой дела иметь, и правильно. Как чувствовали… » «Лучше б ты на свет не рождался никогда!»

Снейп бредет по коридорам Министерства магии, словно по лабиринту, из которого не может найти выхода.

Какой выход? Из-за него погибла Лили. Он убил ее. Это навсегда.

Он пытался спасти ее и исправить свое предательство, но он ее не спас. Никого из Поттеров. И не спас многих других, уже не Поттеров. Потому что мало было пытаться исправить предательство — надо было просто не предавать.

А теперь уже ничего не исправить.

«Лучше б ты на свет не родился никогда!»

Снейп согласен, так было бы лучше.

Мимо него идут празднующие, смеющиеся люди. Он смотрит на них со своим горем, словно заблудившийся марсианин, потерявший свою планету. Он здесь лишний.

Как прекрасен этот мир, где все радуются… И где все бы радовались, вечно радовались, если бы он им не омрачал радость! Он всегда всем всё портил.

С детства. Он сам не умел радоваться и другим не давал. От него были одни неприятности! Так все ему и говорили.

Или молчали, но он читал это в их глазах…

Или показывали действием, как Поттер и его друзья.

И он блестяще оправдал все наихудшие ожидания.

Он стал преступником и нацистом, он служил Волдеморту. Из-за него погибли люди. Из-за него погибла Лили.

Лучше бы его не было — тогда все они остались бы живы! И Лили бы тогда никто не предавал. Она могла быть живой сегодня — и радоваться.

А его мать? Если бы его не было, она могла бы уйти от отца. Начать жизнь заново. Ведь ее жизнь тоже была погублена…

Если бы!

Белый и пушистый, целиком оправданный не-преступник Снейп, за чистоту помыслов которого поручился сам Альбус Дамблдор, разворачивается к Отделу Тайн и совершает очередное преступление — кражу хроноворота.

Он тут же настраивает хроноворот на май 1948 года и исчезает.

… Май 1948 года казался Элли Принц теплым и дождливым.

Казался — многообещающим.

Она становилась взрослой, она через месяц закончит школу. Она уже определилась с профессией и подала документы в очень хорошую аптеку — и ее обнадежили, что примут, как только получат результаты экзаменов. Эйлин порадовало, что в отменности результатов никто не сомневался! Да и как будут сомневаться старые друзья ее тетушки — владельцы аптеки, ведь они знают Эйлин всю жизнь.

Эйлин, конечно, не доверяют пока сложные составы — но года через два… А главное, что на нее повесили работу с маглами.

Ведь у нашей аптеки два отделения: магическое, которое видят только избранные, и магловское, которое видят все.

Эйлин придется работать на оба фронта. Хотя тетя по секрету обнадежила ее, что после испытательного срока Эйлин освободят от магловской нагрузки — обязательно, если она хорошо себя покажет. И возьмут в магловский зал магловскую же продавщицу. И Эйлин больше не придется иметь с маглами дела — можно вообще забыть, что они существуют на свете.

Если можно забыть фабрику, дымящую прямо перед глазами, и кучу посетителей с дурацкими запросами — какие бывают только у маглов.

Волшебников в Манчестере немного. Собственно, благодаря маглам аптека и держится. Рабочие с фабрики, которым вечно нужны бинты и пластыри, мази и травяные сборы, бодрящие, болеутоляющие, ревматические, антипохмельные… Средства от простуды и кашля… За те три недели, что Эйлин помогала старшей отпускающей магловского зала, она уже знала их запросы наизусть. Читала по лицу магла, как только он входил в аптеку.

Вытаскивала пакетик, пока он шел к прилавку, и он обязательно изумлялся:

— Как вы догадались! Да вы волшебница!

Конечно, волшебница, а еще легилимент, а вот ты, магл дурацкий, лучше разум закрой. Я же читаю в твоем пустом черепе единственную содержащуюся там мысль, что у продавщицы (то есть у меня) хорошие ножки.

Хотя приятно, надо сказать… Наши хогвартские парни забалованы неземной красотой волшебниц и ни разу внимания на мои ножки не обратили. Им еще рожу лица подавай. А эти маглы-рабочие такие непритязательные… Им и ножек хватает…

— Вы Эйлин Принц?

… Эйлин Принц не любит незнакомцев.

Эйлин Принц хорошо воспитали, и она никогда не заговаривает с незнакомыми людьми.

А этот мужчина — просто страшный. От одного взгляда на него хочется сбежать…

Он отталкивает, он некрасив и он сеет беду.

И он это знает. Он усмехается, вытаскивает хроноворот и бросает вслед убегающей Эйлин:

— Эта вещь перенесла меня сюда из 1981 года. Я проделал этот путь ради вас… Но вы можете сейчас сбежать, не выслушав меня, и тогда вы закончите эту школу и сломаете себе жизнь, и в моем 1981 году вы будете уже мертвы. Не дожив до пятидесяти лет двух дней. Из-за побоев мужа и бедности. Вы выйдете замуж за того, кто сведет вас в могилу, и родите сына — попрошу приглядеться ко мне внимательнее, потому что это я. Посмотрите на меня… Вот ваше будущее. Оно вам нравится?

Эйлин останавливется на полпути. А потом возвращается.

Через час, когда мужчина уже прощается с ней и исчезает, смятенная Эйлин не может успокоиться. Она снова и снова проигрывает их безумный разговор, повторяет его слова:

— Сейчас вы молоды. У вас вся жизнь впереди. Ваше будущее в ваших руках. Вы знаете, как не совершить ужасную ошибку. В том будущем вы умирали у меня на руках — а я стонал от бессилия вам помочь, как спасти родную мать… Но я нашел выход. Не выходите замуж за Тобиаса Снейпа. Вы сами рассказывали мне, что был другой претендент, Терри Смолл. Не рожайте от Тобиаса детей — сами видите, какими они получаются. Вы будете всю жизнь раскаиваться в том, что сделали тогда — вы скажете мне об этом сотню раз. Так сделайте правильный выбор! Я желаю, чтобы вы прожили свою жизнь долго и счастливо.

Эйлин ему возразила:

— Но если я так сделаю, вас вообще не будет! Вы не родитесь!

— Как же я мечтаю об этом! — закричал незнакомец. И добавил:

— Вы не представляете, сколько людей будут вам благодарны за это. Я преступник и убийца, и хотя мне двадцать один год, я уже успел натворить столько злодеяний, что иным и не снилось. Из-за меня погибло много людей. Вы родите чудовище — но можете избежать этого!

Эйлин пришла в ужас, и незнакомцу это понравилось. Он надеялся внушить ей достаточное отвращение, чтобы убедить не иметь дела ни с кем по фамилии Снейп.

Незнакомцу?.. Теперь, поговорив с ним, Эйлин находила всё больше знакомого в этом человеке. Вглядываясь в его лицо, ловила родные черты.

Знакомые интонации, суждения… обороты речи… Она больше не сомневалась, что это ее сын. Как же он похож на нее — и у нее сжалось сердце. Своего сына она не уничтожит, что бы он ни говорил! Она мать!

Сейчас он в отчаянии, но это поправимо. И из всего, что он наговорил на себя, очевидно, что многое исправимо тоже. Он хороший человек, а не чудовище, и он еще покажет себя! Он еще исправит свои ошибки, он (может быть) станет из преступника великим героем... Надежда остается всегда.

— Не поддавайтесь жалости! — резко сказал Человек из будущего. — Я рассказал вам о своем прошлом. О своем детстве… Я был бы рад ничего этого не знать. Ни унижений в школе, ни унижений дома. У меня никогда не было друзей, я не умею смеяться. Я проклинал каждую минуту своей жизни! Вы видите, что я в отчаянии. Только вы можете помочь мне.

— Да! — сказала Эйлин твердо. — Да, я помогу своему сыну. Я помогу вам!

— Спасибо! — выдохнул отчаявшийся человек и исчез.

... Первое сентября 1971 года обрушилось на вокзал Кингс-Кросс, как стихийное бедствие. Мяуканье котов, уханье сов, ученики, сигающие в стену платформы 9 и ¾… И ученики в этом году были отборными. Следующие семь лет в Хогвартсе обещали оставить по себе долгую память!

На краю платформы, где изрыгал клубы дыма Хогвартс-экспресс, ссорились две девочки.

— И так понятно, что ничего хорошего нет в вашем... этом... Фигфартсе! Мы даже вход на платформу еле нашли! Я только рада, что не еду туда, в вашу уродскую школу! — кричала старшая, несимпатичная и сухая на вид.

— Туни, ты не права! У нас замечательная школа, и мне очень жаль, что ты не поедешь туда с нами, — огорчалась младшая. На нее смотрел весь вокзал — потому что она была прекраснее всех, собравшихся сегодня здесь, и она была словно солнце, освещавшее платформу своим светом.

— "Замечательная"?! Что-то никто из уважаемых людей города не получил письмо из этой школы! И вообще никто — только моей ненормальной сестре так повезло! Позор какой!

Туни отвернулась и демонстративно отошла.

Младшая сестра чуть не плакала…

К прекрасной девочке сразу подошли будущие одноклассники; одна девочка постарше громко сказала:

— Не плачь, я сама маглорожденная и всё понимаю. С моей сестрой было то же самое.

— Да она просто завидует, видно же, — крикнул кто-то.

Прекрасная девочка отвечала утешителям и постепенно успокаивалась. К моменту отправления поезда у нее уже были друзья.

— Как тебя зовут?

— Ты в первый раз в Хогвартсе?

— Ты на какой факультет хочешь?

— Ты тоже первокурсница? Давай дружить.

Красавица, которую звали Лили Эванс, села в поезд улыбаясь и в предвкушении счастья. Пусть в ее родном городе не было волшебников и никто не рассказывал ей о том, каково им быть, пока не явилась с волшебным письмом строгая дама, похожая на кошку, — но теперь ее незнание восполнилось с лихвой. И эти рассказы были безумно интересны!

Ей уже рассказали, как прекрасен Хогвартс и какое счастье — получить письмо с приглашением учиться там. Один мальчик в поезде, тоже первокурсник (и очень симпатичный очкарик) горячо агитировал поступать на Гриффиндор. Он сам намеревался учиться там. В знак дружбы он и его приятель, очень красивый мальчик с хулиганским лицом, даже открыли свои чемоданы и показали Лили секрет: они провозили в Хогвартс свои метлы, хотя первокурсникам метлы иметь запрещено. Но эти мальчики летали на метлах с детства и обещали покатать Лили — как-нибудь тайно, ночью и вообще над Запретным лесом!

Лили уже предвкушала это. Поезд в будущее тронулся, и будущее было прекрасно.

— Первое сентября… Самый ужасный день, — усмехнулась Минерва Макгонагалл, стоя на пороге Большого зала.

— Я тоже никак не привыкну, — призналась ее коллега, профессор магловедения.

Макгонагалл прикрикнула на эльфов, спешно готовящих Зал к вечернему приему (к вечернему кошмару!) и посмотрела на часы:

— Через два часа поезд будет здесь.

— Хагрид уже уехал в Хогсмид, — сказала коллега.

— Не рановато ли? Ах да, он же собрался покупать каких-то слизней…

— А я думаю отказаться от своего дома в Хогсмиде, — вздохнула магловедка.

— Решилась-таки¸— одобрительно закивала Макгонагалл. — Давно пора. Цены за аренду они стали драть зверские. Я давно говорила: переезжай к нам в Хогвартс, у нас пустых апартаментов — навалом. И бесплатно.

— Ну, в Хогсмиде было бы, конечно, удобнее, но это мне уже не по карману.

— Вот увидишь, что в Хогвартсе будет еще удобнее.

Женщина вежливо улыбнулась.

— С моей зарплатой — самое то.

— Ты зря себя не ценишь, — проговорила Макгонагалл. — Ты всё делаешь правильно. Я повторяю, что восхищаюсь тобой. Ты правильно сделала, что взялась за эту работу, и ты прекрасный преподаватель. Пусть зарплата тебя не смущает! Зато у тебя есть постоянная работа, хорошее место, стол и кров над головой. И свобода. Главное — свобода!

Один из домовых эльфов поморщился.

— Они тебя не одобряют, — насмешливо вставила учительница магловедения. — Для них свобода — это бранное слово.

— А для нас это — высшая ценность! Я сама была в такой ситуации. Даже проще твоей, ведь я была еще не замужем. Ты молодец, что бросила мужа! Я понимаю: ты пыталась на него повлиять, пыталась-пыталась-пыталась… Увидела, что безнадежно… И отрезала. Правильно. У меня был такой же жених: мучилась с ним, мучилась... Разорвала помолвку и забыла.

— Забыла, как же… — криво усмехнулась собеседница.

Макгонагалл помолчала, а потом сменила тему.

— Кстати, так смешно: с поездом едет сестра Петуньи Эванс. Той девочки, что писала Дамблдору, будто она хочет тоже поступать на первый курс, хотя она магла, помнишь?

— Занятная девочка. Жаль, что ее мечты не сбылись, — сказала коллега.

— Она из Тупика Прядильщиков. Я специально проверила ее адрес.

Магловедка молчала.

— Я была у них в августе, когда объезжала всех маглорожденных, объясняла, как младшую дочь готовить к школе.

Магловедка зевнула.

— Тебе не интересно? Я специально заглянула к их соседям, к Снейпам. Там ужасно. Тобиас всё так же пьет. У него другая семья, жена — совершенно задерганная женщина… Бедные дети. О тебе он не вспоминает.

— Я тоже не хочу о нем вспоминать, — сказала Эйлин Снейп.

— Я напомнила Тобиасу, что Северус поступает на первый курс, спросила, не хочет ли он что-то передать, поздравить… Он на меня потом орал полчаса!

— Не стоило тебе вмешиваться в это.

— Стоило. Мы же подруги. И главное — ради Северуса…

— Северус! — выпрямилась Эйлин. — Конечно. Где он застрял? Надо тащить его сюда. Он же так закопается в библиотеке, что пропустит собственное распределение.

Макгонагалл заметила:

— Не поручусь, что он в замке. Кажется, Хагрид взял его с собой, и они будут вместе встречать поезд.

«И на том спасибо, — подумала Эйлин. — Я-то подумала о худшем. Я так боюсь, что он полезет под Гремучую Иву, которую мы сажали с Хагридом. Для него же нет никаких запретов! Я его сегодня спрашиваю: почему у нас особенный день? Он отвечает: ну конечно потому, что я поступаю в первый класс... Но я же вижу, о чем он думает. А он думал: потому что приезжает оборотень, о котором все взрослые считают, что никто не знает, а о нем знает вся школа, и взрослые боятся, как бы чего не вышло… Откуда Северус знает про Люпина? Как бы чего не вышло. А я-то как боюсь!»

У Эйлин мелькнула мысль: уж не оборотня ли Северус отправился встречать?!

Эйлин Снейп ошибалась.

Вскоре она увидит, как в Зал гуськом входят первоклассники, и среди них ее сын, оживленно болтающий с той самой прекрасной девочкой.

До Эйлин не долетят обрывки разговора:

— Так ты действительно Эванс из Тупика Прядильщиков? И там живет мой отец?

— А твоя мама не рассердится, что я тебе расскажу?

— Не рассердится. Я и профессора Макгонагалл расспрашивал, когда она у вас была — помнишь женщину, которая вам привезла письмо из школы в августе? И она не рассердилась. Она очень одобрила.

— Тогда наверное, можно…

Или другой отрывок:

— А ты здорово колдуешь. Я видела, как ты позвал мою клетку с совой, я так не могу.

— Ты очень талантливая, — убежденно ответил Северус. — Ты быстро научишься!

Девочка покраснела.

— Ты правда очень талантливая — самая талантливая из всех, кого я видел. А я всю жизнь смотрю на волшебников. Ты будешь лучшей ученицей школы. Акцио — я тебе покажу, это легкое заклинание. Просто ты его не знаешь, потому что не колдовала вне школы, а я колдую всю жизнь.

— Наверное, это здорово — всё время колдовать, — сказала девочка. — Но ты тоже талантливый.

— Спасибо. А зелья ты уже пробовала варить?

— Чего варить?..

— А на какой факультет ты хочешь поступить?

— А ты?

— Я на Слизерин. На нем моя мама училась, и вообще все в нашем роду.

В ухо Северуса полетела самодельная чернильная бомба, которую он смахнул не глядя. Натренировался за девять лет в Хогвартсе! А симпатичный очкарик, бросивший бомбу, чтобы привлечь внимание Лили — она всех забросила, занятая этим носатым уродом, ну что она в нем нашла?! — скорчил рожу и полез в карман делать вторую попытку…

Так что весь зал ахнул, когда Распределяющая Шляпа, одетая на голову Лили Эванс, вслух переспросила:

— Только на этот факультет? Вы уверены?

— Уверена! Мне посоветовал знающий человек, который всё знает о Хогвартсе и которому я доверяю! — заявила Лили.

— Так уж и всё, — проворчала Шляпа. — Но как хотите. СЛИЗЕРИН!

— Мама, расскажи сказку.

— Хорошо. Какую тебе почитать?

— Хочу синюю книжку с картинками!

— Гхм… Сент-Экзюпери? Не рановато ли для тебя?

Роза уже заметила, что мама никогда не читает ей эту книжку, хотя в обширной коллекции их домашней библиотеки она стоит на видном месте. И у нее много цветных картинок — странных, правда, но чем-то запоминающихся. Загадочных. Они просто дразнятся собой, заставляя Розу мечтать, чтобы она поскорее прочитала эту книжку и поняла смысл странных картинок. С книжками всегда так: пока не прочитаешь, изображения на картинках всё равно не понятны. А тут какая-то шляпа, которая на самом деле слон в удаве, и волшебный мальчик в парадной мантии, и в космосе висит шарик, оплетенный жуткими дубами (мама поправила, что баобабами… Это планета, которую заели баобабы. Кто ж ее так сглазил?!)

— Хочу сказку, хочу сказку, хочу сказку…

— Гхм! Роза, солнышко мое, понимаешь… У этого автора очень взрослые сказки. Тебе они могут не понравиться.

— Неправда, у него на книжке написано, что она для детей.

— Роза… Ты молодец, конечно, что начала читать эту книжку… Ну и как? Ведь бросила ее? Слишком сложно для тебя?

— А вот ты прочитаешь, и я всё пойму.

Мама явно радуется комплименту. Но Роза же говорит правду: самые непонятные места в книгах становились простыми и ясными, если их мама читала вслух. А когда даже это не помогало, то маму можно было спросить, и она сразу всё объясняла. И опять книга оказывалась очень простой.

Но мама всё сомневается. Она вертит книжку в руках и не знает, что с ней делать. Положить обратно в шкаф, что ли? Мамин взгляд останавливается на стоящей рядом книге Анне-Кат Вестли…

Роза решительно пресекает малейшие попытки:

— Хочу сказку про Принца, хочу сказку про Принца, хочу ска…

— Хорошо, — тут же заявляет мама и открывает Сент-Экзюпери. — Садись. Сейчас тебе будет сказка про Принца.

— Ура! — кричит Роза и садится.

Мама долго смотрит внутрь книги, на иллюстрацию мальчика в мантии, и начинает:

— Ты должна знать, что автор этой книги, Антуан де Сент-Экзюпери, был великим человеком. Он был героем, писателем, философом и еще он умел летать. Хотя он был маглом.

— Он умел летать на метле? — изумляется Роза.

— Нет. На самолете. Он был летчиком. Это волшебные летчики летают на метлах, а магловские — на самолетах, на вертолетах и на космических кораблях.

— И он летал в космос? — возбужденно спрашивает Роза.

— Он — нет… Но он летал над Землей. Самолеты поднимаются гораздо выше метел, и ты должна очень уважать магловских летчиков, но не только за это. Самолетом управлять намного сложнее, чем метлой. Самолет — это очень сложная система…

— Но он не живой? Не волшебный?

— Знаешь, летчики пишут, что их самолеты живые и волшебные. Что они мыслят и сами принимают решения. Что они совершают чудеса… Так что ты права: Антуан де Сент-Экзюпери был необычным маглом. Он мог совершать волшебство и он верил в волшебство. Он видел то, что не могут видеть обычные маглы, и он очень страдал, что никто не видит того, что видит он. Что его не понимают и считают его рассказы байками.

— А он умел колдовать?

— Нет, — вздохнула Гермиона. — Разве что стихийная магия?.. В общем, Антуан видел много чудес и написал об этом книги. Маглы считают их сказками, но мы-то знаем, что он говорил правду и только правду.

Итак, однажды Антуан летел на своем самолете над пустынной местностью — на всех магловских картах она обозначена как глухие леса, где нет и следа человека, — и вдруг его самолет заглох. Антуан спустился на землю, в эту пустыню, чтобы починить машину. И он увидел чудо: это была вовсе не лесная чаща. То есть, для других маглов это были бескрайние заросли, но Антуан увидел вдали прекрасный замок на озере и возделанные поля вокруг замка, животных и рыб…

— Куда же он попал?

— В Шотландию, — ответила Гермиона. — В Хогвартс.

— И он это увидел?

— Он молодец. Я же говорю, что он был прозорливее всех других маглов!

Кроме того, когда Антуан стал осматривать свой самолет, его окликнул человек. Необыкновенный человек, таких Антуан никогда не видел: он был в развевающейся мантии, в руках его светился жезл — волшебная палочка, а на груди сиял серебряным и зеленым герб его факультета.

— И это был Принц?

— И это был Принц, — кивнула мама. — Он бродил в заколдованном лесу, чтобы найти смысл жизни. Он вообще любил путешествовать, экспериментировать… Он искал в лесу ответы на многие вопросы, которые его интересовали, и вдруг наткнулся на сломанный самолет Антуана.

— Он жил в замке?

— Нет, он только гостил в замке, — поправила Гермиона. — Принц приехал в замок, потому что ему пообещали, что путешествие в Хогвартс поможет ему найти ответы на все мучавшие его вопросы. А жил он на самом деле очень далеко отсюда. У него была своя планета — совсем маленькая, величиной с дом, и за ней надо было постоянно присматривать, потому что эту планету буквально заедали всякие злые силы. Грязь, бедность, арендодатели, злые тракторы с большими ковшами и молотами-«бабами»…

— Кем?

— Чем! «Баба» — это чугунный шар, которым разносят стены домов. Даже самые крепкие стены… Как только Принц не мог вовремя оплатить аренду своего дома, ему угрожали приехать с трактором и снести этот дом. Снести его планету целиком, чтобы даже следа от нее не осталось. И этим злым людям было безразлично, что Принц не всегда может достать деньги, что его постоянно гнетет забота, как сохранить свою планету…

— Но если его планета была такая грязная и бедная, зачем ее сохранять? Лучше бы Принц согласился с арендодателями. И вообще, по-моему, неправильно держать планету, если ты не можешь за нее платить.

— Ну… Роза, ты, конечно, права… Но для Принца вся жизнь состояла в этой планете. Он там родился и вырос, и там хранились его величайшие сокровища.

— Там были сокровища?

— Ну… сокровищами они были только для Принца. Там жила его Лилия, которую он обожал, там были его книги и дневники, в которых он писал результаты своих исследований, там была его лаборатория…

— Его Лилия?

— Да. У Принца однажды поселилась очень красивая, хрупкая и капризная Лилия. Он обожал ее, ухаживал за ней. Лилия тоже дружила с ним, но они постоянно ссорились. Лилия упрекала его в том, что он зациклен на себе и на своей планете, что он не знает иных миров, в которых совсем по-другому понимаются счастье, любовь, справедливость… Что он плохой друг и не может дать ей того, что она заслуживает.

— И чего она заслуживала?

— Роза, ты понимаешь, что у Принца никогда не было таких прекрасных цветов. У него была бедная планета, и цветы на ней были простыми, бедными. Эта роскошная Лилия осветила его жизнь, она была как подарок небес, как красота, которую никто не ждал встретить на бедной планете. А она удостоила Принца и его планету своим вниманием, хотя обычно прекрасные Лилии живут на богатых и благополучных планетах, понимаешь? Принц был безгранично благодарен Лилии за то, что она есть, потому что это было чудом. Ее никогда не должно было быть на его планете.

Роза потерла нос. Она не очень поняла всех перипетий отношения Принца к Лилии, но это неважно. Мама вздохнула с видом: «Я же предупреждала, что ты не поймешь!»

— Принц любил Лилию, потому что она красивая. Я всё поняла, — сказала Роза. — Рассказывай дальше!

— Принц любил Лилию за то, что она согласилась дружить с ним, — поправила мама. — И, конечно, за то, что она красивая.

— А что, у Принца не было других друзей?

— Не было. Он же был зациклен на своей маленькой планете, нигде не бывал, а планета у него была не самая примечательная. Туда никто не залетал, людей влекли более обеспеченные планеты. Поэтому у Принца не было друзей.

— А я бы не пролетела мимо Принца, — возразила Роза. — Он такой красивый. Пусть его Лилия не воображает, что оказала ему честь, он вообще красивее ее!

Гермиона закусила губу. Она всмотрелась в рисунок Сент-Экзюпери: златоволосый мальчик в голубой мантии со шпорами-звездами — и сказала:

— Роза, на самом деле Принц выглядел иначе, чем на рисунке. Художник имеет право на свое видение, и потом, Антуан всё-таки был маглом, он мог увидеть Принца не так, как мы. Реальный Принц не был красив. У него были черные волосы, а не золотые, и простая рабочая мантия, а не роскошная сизая с яркими звездами. Сент-Экзюпери следовал истине только в том, что у Принца был длинный нос, а в остальном он его хорошо приукрасил.

— Нисколько не приукрасил, — вынесла вердикт Роза, вытянув у мамы книгу и внимательно изучив портрет Принца. — У него лицо скособоченное. Глаза не на том месте, рот слишком низко. У Принца совсем неправильное лицо.

— Может быть, — согласилась Гермиона. — Но Сент-Экзюпери он показался красивым. И мне он кажется красивым. Несмотря на скособоченный рот.

В общем, Принц поговорил с Антуаном и обещал помочь ему чинить самолет. Принц знал много заклинаний и зелий, которые помогли бы с починкой. И действительно помог. Хотя починка затянулась… За то время, пока Принц помогал Антуану, они подружились. Принц рассказал ему свою историю. Они вместе ходили по лесам, искали предметы, которые помогли бы Антуану починить самолет…

И они сделали это. Антуан был готов улетать, хотя ему не хотелось расставаться с Принцем.

Но Антуан не знал главного: что Принц тоже собирается улетать.

Принц пробыл в Хогвартсе столько, сколько посчитал нужным, и был очень разочарован им. Всё, что Принцу обещали насчет Хогвартса, не сбылось. Принц понял, что должен вернуться назад, и как можно скорее. Ведь его Лилия и его планета погибнут без него! Их надо охранять. Причем, Принц опомнился только тогда, когда действительно чуть не потерял свою Лилию… Лилию захотел уничтожить злой колдун.

— Но Принц успел вернуться?

Гермиона помолчала.

— Принц сделал так… Я сначала неверно выразилась. Я дала понять, что дом Принца был здесь, на Земле? Нет, его настоящий дом был на небесах. В космосе.

— Ты же говорила, что у него не дом, а планета.

— Верно, планета. Она очень далеко, и никакой злодей туда не доберется больше. Так что Принц, его планета и его Лилия находятся в безопасном месте.

И все они, оказавшись в безопасном месте, ждали возвращения принца с Земли…

А это было трудно. Ты знаешь, путешествовать на другие планеты и в другие миры — дело серьезное. Принц объяснил Сент-Экзюпери, что для этого ему нужно избавиться от своего земного тела, потому что оно слишком тяжелое для путешествия по звездам. И тогда Принц договорился с одной Змеей, что она укусит его и избавит от тела, чтобы он мог совершить свое путешествие… Вернуться туда, где ждет его Лилия и его Маленькая планета…

Вот когда Роза поняла, что сказка о Маленьком Принце ей категорически не нравится.

— Змея его укусила? Это же убийство!

— Это только переход в другое состояние, — дрожащим голосом ответила Гермиона. — Принц предупреждал Антуана, чтобы тот ушел и не смотрел, как Змея кусает его… Это было ужасно… Змея подплыла к его шее, укусила и он упал… Но он же волшебник, а для волшебников укус змеи — это не конец. Это только начало путешествия…

— Это убийство, — отрезала Роза.

— Возможно, что он не умер, а именно отправился домой, — чуть не со слезами возразила Гермиона. — Утром мы не нашли его тела. И портрет его не появился… Я думаю, что он на самом деле вернулся к своей Лилии, и с тех пор они живут на своей планете, не зная бед и несчастий… и больше не ссорятся…

— А Антуан улетел?

— Улетел, — кивнула Гермиона. — Но он ненадолго расстался с Принцем. Потом, был один полет… Антуан тоже улетел с Земли. Наверное, он отправился к Принцу на его планету.

— Весело, — резюмировала Роза после молчания и сама вернула «Маленького Принца» на полку. — А можно, теперь ты почитаешь мне Вестли?

— Веселые сказки моя дочь рассказывает своим детям, — заметила миссис Грейнджер поздно вечером.

— Да, Розе было рановато читать Экзюпери. Я попыталась стилизовать…

— Интересно попыталась. Значит, Сент-Экзюпери попал в аварию над Хогвартсом и встретил там маленького Принца? Прелестно. Если память мне не изменяет, Экзюпери погиб в1944 году.

— Не думаю, что Роза всё это запомнит, — сказала Гермиона. — И потом, она же не знает, кто скрывался за прозвищем Принца-Полукровки.

— Конечно, не знает. Я знаю, а она нет?

— Ну, ты догадливая, а Роза в подробности новейшей истории посвящена не особенно…

— И если она приедет в Хогвартс с рассказом, что Антуан де Сент-Экзюпери знал Северуса Снейпа, она прославится на всю школу. За что ты подставила бедную девочку?

— Она не будет это рассказывать. Я уверена, что когда Розе придет время поступать в Хогвартс, она будет прекрасно знать, что Сент-Экзюпери погиб за двадцать лет до рождения профессора Снейпа. Я всего лишь рассказала ей сказку!

— Лучше расскажи ее своему Рону, — проворчала миссис Грейнджер. — Ему это будет гораздо полезнее, поверь мне!

У каждого старинного рода есть свои тайны.

Но начнем мы рассказ с другого — с некоторых незыблемых традиций старинного Дома Блэков.

Благородное и древнее семейство Блэков хранит много старых предубеждений и ритуалов. Оно слишком гордится собой и блюдет свои правила в неизменности, словно в живом музее — право же, слишком.

Все удостоенные чести носить фамилию Блэк чувствуют себя именно так — что им оказали великую честь. Поэтому все Блэки — гордые и крайне озабоченные своим совершенством люди.

Блэки красивы, ничем не запятнаны, умны и чистопородны.

И пусть с этим спорит чернь — особенно с пятнами на лице Блэков… Где же им понять высшую логику этого семейства, высокие мотивы, которыми оно руководствуется? Чернь лучше бы позаботилась о своих явно видимых пятнах, чем считать несуществующие чужие.

По крайней мере, Вальбурга и Орион Блэки так и думали…

Они были истинными Блэками.

Вальбурга была горда, остроумна, прекрасно воспитана, надменна и ослепительно красива.

Орион был мужественен, храбр, благороден и предан своим королям — тем неназванным королям волшебного мира, которые правили им тысячу лет, которым тысячу лет назад принес присягу верности первый из Блэков и которые высоко вознесли Блэков за верность присяге, сохранившуюся по сей день.

Возможно, что возвышенная верность и преданность одним людям заслоняла в глазах Вальбурги то, что с другими она бывает груба и жестока… Но увы — заслоняло. Она этого не замечала. Она об этом даже не помнила.

Например, из памяти Вальбурги сразу же вылетел премерзкий случай, случившийся с ней примерно через год после свадьбы.

Блестящая красавица вместе со своей свитой гуляла по парку в поместье одного из друзей семьи. И вдруг перед ней из-за куста свежих роз вышла нищенка.

Это было немыслимо, невероятно. Вальбурга даже опешила.

Поместье ее друга прекрасно охранялось, парк был закрыт от посторонних. Откуда взялось это чучело?

И как оно попало сюда? Все свидетели этой сцены уверяли, что только что обозревали куст, и за ним никого не было! И вообще нигде никого не было — эта нищенка материализовалась из ниоткуда, честное слово.

Нищенка, пользуясь всеобщей оторопью, нагло подошла к Вальбурге.

— Подай мне на хлеб, красавица!

— Что? — выдохнула Вальбурга.

— Подай мне, красавица, и да снизойдет к тебе удача за твою доброту! Подай, сделай милость. А я уж в долгу не останусь. Старая магия знает, что я расплачусь щедро, ибо и мне отныне будет удача во всем. У такой красавицы и счастливицы счастливая рука — ибо она горя не знала. От всего, что ты подашь, перекинется и одаренной часть твоего счастья! Поделись, красотка, не пожалеешь!

— Вон отсюда, попрошайка! — опомнилась Вальбурга.

Но старуха не испугалась:

— Подай, красотуля, и я дам тебе удачу — тебе и твоему нерожденному сыну!

И она показала на выступающий живот Вальбурги.

Леди Блэк пришла в ярость.

— Вон отсюда! Как ты смеешь говорить со мной?! Как твои грязные уста не отсохли, упоминая моего сына! Вон, или — и Вальбурга вытащила палочку — или я тебя вышвырну! Вышвырну и прокляну!

В этот момент все гости пришли в себя и вытащили палочки — старуха оказалась в настоящей осаде. Однако она невозмутимо поднялась, встала во весь рост и заявила прямо в лицо Вальбурге:

— Что ж, это было твое решение. И мне жаль тебя, ибо оно было неправильным. Поверь мне, счастье и удача — вещи быстротечные, то они есть, то их — фюить! — уже и нет… Удача очень пригодилась бы тебе и твоему сыну, о прекрасная дама. Грязнухой ты назвала меня? Что ж, скоро ты узнаешь, что такое грязь в твоем собственном доме! Я слишком грязна для тебя? Посмотрим, насколько грязен окажется твой сын, ибо грязь и боль будут проклятиями его жизни! Сейчас вы, Блэки, богаты и ухожены — посмотрим, что будет, ибо вы узнаете, каково быть нищими и запущенными. Крах твоей семьи уже скоро, женщина, и сын твой будет падать и падать, пока не падет так, что Визенгамот будет судить его за страшные преступления. Твоего сына ждет позор, нищета и злая смерть!

Прощай!

Все волшебники подняли палочки, но старуха… исчезла!

И больше ее никто и никогда не видел.

И поверьте мне, что Вальбурга сразу забыла об этом досадном недоразумении.

Нет, конечно она тщательно проверила себя и свое тело на какие-нибудь заклятия, но не нашла ничего и успокоилась.

Во-первых, злая старуха не произносила заклинаний и не имела палочки.

Во-вторых, Вальбурга была великолепной ведьмой и почувствовала бы, если бы ее прокляли. А она не ощутила ничего. И главное — она не ощутила ничего темномагического, а Вальбурга была великой специалисткой в области темномагических проклятий. Нет, старуха никак не заколдовала ее, а просто пыталась запугать.

И Вальбурга немедленно забыла об этом.

У Вальбурги, как вы поняли, были дела поважнее, чем беспокоиться о случайно встреченной неприятной старухе. Вальбурга в это время делала главное дело своей жизни: носила в себе Наследника Блэков.

Она ждала родов и настраивалась на них.

Вы удивитесь, почему Вальбурга была так уверена, что носит Наследника, мальчика?

Не удивляйтесь. Она же Блэк. Леди Блэк положено первыми родами произвести на свет мальчика, наследника рода — значит, так и будет.

Вальбурга не сомневалась, что у нее будет мальчик, как не сомневалась в том, что он красив, умен, силен и благороден, как и положено младенцам семейства Блэк.

И в должный срок у нее действительно родился мальчик.

Вальбурга посмотрела на новорожденного и страшно закричала.

Где тот красивый, здоровый, веселый младенец, которого она ждала все эти месяцы?!

Что это за чудовище?!

Перед Вальбургой лежал невзрачный, носатый и болезненный малыш, с нездоровой желтой кожей, тощий как скелет…

Вальбургу охватил ужас.

Она смотрела на урода и дрожала от отвращения.

Как будто сбылась злая сказка, вместо прекрасной Эсмеральды ей в люльку положили ужасного Квазимодо!

Кроме того, она знала, что через несколько минут ее муж, благородный Орион, зайдет сюда, чтобы проведать молодую мать и младенца. И он увидит — это…

Вальбурга схватила палочку. Надо немедленно трансформировать внешность младенца, наложить чары… Орион должен увидеть то, чего ожидает… И пусть говорят, что новорожденные слишком слабы и могут умереть от сильной дозы колдовства, поэтому и колдовать над ними нельзя — что ж, если этот выродок сдохнет, то ей не жаль, туда ему и дорога.

Но — разовое колдовство не выход. Можно обмануть ее мужа один раз, но постоянно?

Надо придумать нечто другое…

— Кричер! — крикнула Вальбурга.

— Я здесь, хозяйка!

— Кричер, у меня для тебя два приказа. Во-первых, ты сейчас отправишься по делу, которое я тебе поручу, и велишь остальным слугам не пускать в мои покои никого, пока ты не вернешься. Даже моего мужа. Только скажи ему, что я родила сына и сейчас мы немного отдыхаем, утомленные родами — но не больше.

— Сюда муха не пролетит, пока вы ей не позволите, хозяйка, — подтвердил Кричер.

— Слушай внимательно. Сейчас ты отправишься по всей Англии искать для меня семью с новорожденным младенцем, от которого они готовы отказаться ради меня. Ты сам видишь, какое никудышное создание лежит здесь, и оно нам совершенно не подходит. Ты же понимаешь, какой младенец мне нужен, Кричер? Волшебный, здоровый, красивый, настоящий Блэк. Я уверена, что ты его найдешь. Скажи, что я хорошо заплачу… Что я вообще денег не пожалею. Любых. Я знаю, сколько на свете бедных семей, да они только рады будут избавиться от обузы. Им своего ребенка всё равно не прокормить. Скажи, что его ждет блестящее будущее, что он будет наследником богатой и знатной семьи… Ну, сам придумай, что сказать, но без младенца не возвращайся!

— Да, хозяйка!

— И еще. Кричер… Если они согласятся взамен своего забрать этого ублюдка, я буду только рада. Скажи им, что я готова заботиться о нем, ежегодно высылать большой пансион на его содержание… Что я их щедро отблагодарю… И всё в этом роде.

— Да, хозяйка.

Через час Кричер вернулся с прекрасным младенцем на руках.

Едва завидев его, Вальбурга затрепетала от радости и умиления. Она уже любила его и готова была усыновить, это был настоящий Блэк! То, что нужно. Толстый, розовощекий, веселый мальчик. Она влюбилась в младенца с первого взгляда, и неудивительно — он был прехорошеньким.

Кричеру сказочно повезло. Он действительно нашел очень нищую и неблагополучную пару, которой, по чести говоря, и не подходил настолько превосходный младенец. Даже странно, что такие невзрачные и убогие кули мяса, как его родители, сумели породить такое совершенство…

В общем, мать младенца согласилась его отдать.

И — что совсем чудесно — взять взамен несчастного уродца. Он даже внешне больше подходил бедной семье.

Под благословение Вальбурги Кричер схватил Квазимодо и аппарировал с ним к новым родителям.

Вальбурга протянула руки к своему свежеиспеченному сыну. Малыш нахмурился, осваиваясь в незнакомой обстановке, и заплакал. Темнота высокородной спальни и ощущаемая в ней черная родовая магия ему не понравились.

Вот такую страшную тайну хранит в себе семейство Блэк…

Я могу рассказать и дальше.

Рассказать, что Орион Блэк остался полностью доволен своим «сыном» и женой, так прекрасно исполнившей родовой долг, и что они любили ребенка и растили в довольстве и славе, давая всё, что положено иметь Наследнику рода Блэк.

Рассказать, что в это время подлинный сын Вальбурги и Ориона жил в нищете и лишениях, не зная любви и ласки, и проклинал каждый день, который прожил на свете.

Ибо Вальбурга была слишком счастлива со своим новым сыном, чтобы помнить о прежнем, и она обманула его приемных родителей. Она никогда не собиралась заботиться о нем или посылать пансион, она не желала даже знать, к кому этот ребенок попал на воспитание.

Кричер не раз пытался назвать ей имена приемных родителей, но Вальбурга всегда прерывала его. Она не желала этого знать.

Вальбурге ничего не грозило — ведь и новые родители не знали ее имени, они тоже не знали, откуда на них свалился младенец, и поэтому не смогли бы шантажировать ее. А вот муж мог рано или поздно обнаружить, что она посылает деньги какой-то сомнительной семье…

Вальбурга считала, что уродец и так получил больше, чем заслужил, и она поступила правильно.

Я могла бы рассказать, что Кричер, пытаясь в спешке выполнить повеление своей госпожи, сделал всё возможное и невозможное. Вальбурга так и не поняла, так и не оценила, какое Кричер совершил чудо.

Но поэтому же она никогда не узнала, что ребенок, усыновленный ею, был лучшим из возможных… но не совершенным. На поиски совершенства не было времени.

Наследник Блэков был нечистокровным.

Его мать была волшебницей, а отец — маглом, пьяницей из беднейшего рабочего квартала Манчестера.

И вышеуказанный пьяница так и не простил жене всего, что она натворила с младенцем — «потому что все вы, волшебники, моральные уроды!» — и равно не простил того, что волшебники их надули, подкинули младенца на порог и оставили без содержания. Растите и любите выродка за собственные деньги! А нам он даром не нужен…

Магл очень рассчитывал на эти деньги, раз уж его жена так сглупила, что продала собственного младенца. А взамен получила — вот это…

Юный Блэк рос во всех несчастьях и горестях, которые можете вообразить себе вы по отношению к нелюбимому и ненужному ребенку из проблемной семьи.

Но и фальшивый Наследник рода Блэк скоро перестал радовать Вальбургу.

Рожденный маглом в магловском квартале, он так и не привык к чистокровному образу жизни и смертельно возненавидел свой дом. Он инстинктивно тянулся ко всему магловскому, и он так и не переваривал родовую черную магию. Надо сказать, что дом и магия отвечали ему взаимностью. Они не выносили самозванцев-полукровок.

Мальчик не оправдал ожиданий, разбил сердце Вальбурге и Ориону и вообще сбежал из дома, чтобы жить у маглов.

Вальбурга и Орион отреклись от него и лишили наследства.

Кроме того, он опозорил имя Блэков, поступив на Гриффиндор — факультет, извечно враждебный Слизерину.

Я забыла сказать, что второй мальчик — тот, который был Блэком, хотя носил другое имя, — как раз стал одним из сильнейших темных магов и ученых, посвятивших себя Темным искусствам, и он легко поступил на Слизерин. Шляпа при виде его не колебалась. Все Блэки учатся на Слизерине.

Я могла бы рассказать, что пророчество злой старухи полностью сбылось, и жизнь обоих мальчиков была печальна, и смерть их была ужасна.. Но всё это и так известно. Это описано в книгах и снято в кино, и это очень известная история…

Я могу добавить только, что хотя Вальбурга Блэк надеялась никогда не видеть больше своего заброшенного сына, но судьба устроила так, чтобы она его видела. Настало время, когда в особняк Блэков на Гриммо, 12 каждый день приходили странные люди, и длилось это столпотворение два года подряд. И портрет Вальбурги Блэк встречал их, а среди них — мрачного желтолицего мужчину лет тридцати пяти, почти каждый день.

Вальбурга могла убедиться, что он несчастлив. Когда он пришел в особняк Блэков в свой последний раз, он плакал, и слезы сбегали вниз по его крючковатому носу.

Много лет спустя Гарри Поттер, новый владелец Дома на Гриммо, услышит, как портрет директора Финеаса Найджелуса Блэка шутит над Вальбургой:

— В жизни, моя дорогая, всё повторяется дважды. В виде трагедии и в виде фарса… По крайней мере, так учит мой бывший коллега профессор Бинс, если бы его наставления хоть кто-то слушал. Но их никогда не слушают — а жаль, ведь они все сбываются! Верно то, что боги истории смеются над нами, и у них отменное чувство юмора. Как сейчас помню себя — когда я покончил со своим злосчастным директорством в Хогвартсе, я утешался тем, что больше никто и никогда не повторит мой путь. Никто из Блэков не будет, как я, всеми осуждаемым деканом Слизерина, а затем — всеми ненавидимым директором… Я ведь был и остался самым ненавистным из директоров Хогвартса — до последнего времени… Ибо боги посмеялись и оставили мне достойного конкурента. Тоже Блэка и тоже декана Слизерина! Представляю, как они потешались!

Гарри Поттер ничего не поймет и спросит, о ком говорит профессор Блэк.

Тшетно. Профессор не проронит ни слова.

Ведь это семейная тайна.

Gandalfxj9: Крам найдёт когда-нибудь свою любовь?

Дж. К. Роулинг: Конечно, но ему придётся вернуться в свою родную Болгарию.

Чат с Дж.К.Роулинг на сайте Блумсбери

Я всегда знала, что про Виктора Крама будут писать книги и статьи в учебниках. Я знала, что будут писать про Виктора Крама, который стал Чемпионом мира по квиддичу в семнадцать лет, и про Миру Эпштейн, которая прямо на уроке усовершенствовала заклинание Левитации, и про Игоря Полякова, который стал капитаном нашего корабля вместо сбежавшего Каркарова и привел его обратно в гавань Дурмстранга, и про Бьерна Бинстрома, который всегда был первым на курсе… И еще я знала, что про меня в этих книгах упоминать не будут.

Обо мне — а о чем, собственно, было писать?

Я ничего не сделала и ничем не выделилась.

Я ни с кем не дружила и ни в чем не участвовала.

Я ничего не изобрела — нет, я пыталась, конечно… И мои потуги даже хвалили: «Поручите проект Тихоновой, она соображает». Или: «Почему вы ноете, что контрольная была слишком сложной, а задачу номер пять никто не решил? Крам и Тихонова решили.»

Я была не последней в классе. Но в каждом классе есть кто-то не последний. И их даже абсолютное большинство — за исключением тех двоих, кто действительно выделяется, являясь первым и последним. А вот между ними — серая масса меня.

Я хорошо училась. Я примерно себя вела. Я не съедала на спор дюжину дохлых докси и не подкладывала кнопки в стул учителя нумерологии. В общем, я сделала всё, чтобы быть абсолютно никакой, незаметной и безымянной...

Я уверена, что после окончания школы обо мне никто не вспомнит.

Но как же я этого хотела…

Понимаете, все мы хотим быть кем-то.

Никто не хочет быть ничем.

Мы хотим, чтобы нас помнили, любили, замечали.

Для этого совсем не обязательно учиться лучше всех — отличников, собственно, слишком много на свете, чтобы этим можно было выделяться; да и повод не такой, чтобы уж… С момента нашего выпуска прошло семь лет, и самой знаменитой после Виктора остается ученица Мария Крамарь. Наша первая красавица, которую все обожают, хотя она так и не научилась колдовать без ошибок. Быть первой красавицей — тоже достижение.

Но не мое.

Я хорошенькая?

Наверное. Не знаю. Это надо не у меня спрашивать, а у тех, кто на меня смотрит.

И ответ в том, что меня пока что никто не замечал. А тем более не влюблялся роковой любовью, как в прекрасную Марию.

Надо было больше думать о своей внешности. Больше думать о прическе, о моде, о походке… Или Голливудское зелье сварить, после него каждая выглядит как кинозвезда. Я могла бы потратить на это время и изменить свою жизнь.

Но я не потратила. Это мое время и мое право, на что его тратить. Как говорится, «это мой выбор».

Мне больше нравилось тратить время на учебу и на чтение книг. На то, чтобы быть не последней в классе — чтобы держать себя на уровне, тоже надо много работать. А внешность там, модная мантия… Никогда не обращала на это внимание. Вот и на меня не обращали.

Ведь можно не быть хорошенькой, дело не в этом. Королева нашего театра Моргана Залеская страшна как семь смертных грехов, но в нее влюблены миллионы. Она неотразима и очаровательна. Но над этим она работает день и ночь — а если я хочу получить всё даром? Не прилагая никаких усилий?

И вообще — никогда раньше я столько не распиналась о себе! Что на меня нашло?

А вот об этом я и расскажу сейчас подробнее.

Действительно, на Светлану Тихонову никто не обращал внимания… пока не вставала нужда подбить отчет, помочь с курсовой или — реже — разобраться с внеучебной проблемой.

Я же соображала. И мои соображения, как правило, помогали отчету получить высокую оценку.

А вот внеучебные проблемы… Ну, мы же не в вакууме живем. А директор Каркаров наш был тот еще фрукт, и война близко. При всем желании от политики не отвертишься. Все мои приятели вступают в какую-то антивоенную подпольщину, и я тоже; а там всегда требовалась какая-нибудь мелочь: листовки размножить, воззвания написать, газету пронести мимо вахтеров… После бегства директора Каркарова в Дурмстранге было неспокойно. К нам и Пожиратели смерти захаживали. Пришлось их выставлять обратно — причем, они особенно любили заходить ночью и врасплох. Я не Брунгильда, стычками с визитерами командовала не я и блистала заклятиями, укладывая семерых одним ударом, тоже не я. Но я участвовала. Как умела.

Видимо, мои товарищи это оценили. Ведь как я оказалась в Дурмстранге в эти годы, после бегства прежнего директора: формально я закончила школу в том же году. А фактически я, как и многие мои однокурсники, осталась в аспирантуре. Я жила при школе в общежитии, как и раньше. И меня выбрали старостой.

Моим напарником был Виктор Крам. Он писал диссертацию о спортивных заклинаниях (и все говорили, что его исследование потянет на докторское) и тоже остался.

Виктор Крам дружил со мной. Я готова был на всё на свете, чтобы он продолжал общаться со мной.

Я надеялась, что это незаметно.

Виктор всегда был необыкновенным человеком, и я знала, что он пойдет далеко. Я радовалась, что мои мечты сбылись. Ведь не все великие люди были оценены своими современниками.

Виктора оценили, причем с детства. К счастью. Одно из немногих добрых дел директора Каркарова.

О дарованиях Виктора можно рассказывать бесконечно. Но незачем: об этом давно всё написано.

Я могу лишь добавить, что с самого начала ждала, что он пойдет в аспирантуру. Аспирантура создана как раз для таких, как он.

И он хорошо относился ко мне. Кажется, ему интересно было со мной общаться. Ведь я тоже много читала.

Виктор и сам был превосходным рассказчиком. Я особенно выделяла его рассказы об Англии, об английских друзьях, которые остались со времен Тремудрого Турнира… Ему до сих пор приходили оттуда письма.

Письма приходили к Виктору со всего света, но английские он открывал первыми. Он всегда был готов рассказать о своей английской подруге мисс Гермионе Грейнджер.

Я слушала его рассказы и любовалась на ее фотографии, которые он показывал.

Есть кое-что, о чем я Виктору не говорила: как за его спиной весь Дурмстранг обсуждает загадочную английскую душу. Что нужно этой мисс Грейнджер?! Половина женщин в мире спит и видит, что в них влюбился Виктор Крам. Половина из этой половины активно пытается воплотить мечты в жизнь: сколько Приворотных чар, заколдованных писем/конфет/фотографий/подарков мы обезвреживали, и сколько Империусов/Конфундусов подсекали на подлете, сколько подкупленных наемников ловили, когда они целились в Виктора Стрелами Купидона!

И гипноз шел в дело, и вуду, и тибетская медицина, и чего только не было. Потому что весь мир мечтает о счастье, чтобы в вас влюбился сам Виктор Крам. И счастье привалило этой Грейнджер.

Которой оно даром не нужно.

Ненормальные англичане, честное слово.

У нас ходила по рукам старая статья английской журналистки Скитер про эту Грейнджер, написанная как раз во время Турнира. Скитер раньше всех определила, что Грейнджер ненормальная.

Бедный Виктор. Когда я думаю, на что она его променяла… На это рыжее конопатое недоразумение…

А ведь Виктор был в нее безумно влюблен. По-настоящему. Когда «раз и на всю жизнь».

Он с ума сходил из-за безответной любви к Грейнджер. Мне было его невероятно жалко.

Нечестно, чтобы у такого замечательного человека, такого достойного — и трагическая любовь. У Виктора Крама, всемирной знаменитости — и безответная страсть… Ему отказали. Поверить невозможно.

Я боялась, что у него разбито сердце на всю жизнь.

Я не думала, что он бросится с моста или что-то в этом роде, чтобы прекратить адские муки… но они были, и он их терпел. И никто не мог ему помочь.

Нет, «помощники» были. Поток приманивающих чар не иссякал. Он никогда не иссякнет — этим девицам дела нет до того, что Виктор любит другую. Они и счастливую любовь к Грейнджер, буде она счастливой, разбивали бы точно так же.

А чары попадались очень сильные — просто отменные. Одно дарование не поленилось прислать настоящий медальон любви, с волосами Ромео и Джульетты, украденными из их склепа! Магия чар Ромео и Джульетты велика, ее снять могут считанные маги в Дурмстранге. В общем, на любовных/отворотных чарах у нас можно было диссертацию писать. Или пособие: «Сто способов справиться с приворотной магией». Продать книгу за миллион и умереть богатым человеком.

Я хорошо помню тот вечер, когда Росица Боянова прибежала ко мне с выпученными глазами, размахивая вскрытым конвертом. ЧП, срочно требуется мое знаменитое «соображение»!

Росица тем вечером отвечала за почту Виктора. Мы все, друзья Виктора, дежурили на обезвреживании писем поклонниц по очереди, и вот сейчас была обычная очередь Росицы.

Росица развернула очередной конверт, присланный Виктору.

И оттуда выпал заговоренный Волос богини Венеры.

Настоящий.

Украденный с Олимпа.

Облом. Против Волоса Венеры, самой богини любви, нет противоядия.

Мы созвали Ученый совет и просидели всю ночь. Нам удалось снять несколько заклинаний, наложенный на волос.

Но не все.

Личность дарования и ее весьма слабые чары с волоса удалось убрать. И только.

В общем, кончилось тем, что теперь волос был заговорен только на Виктора, и Виктору надлежало безнадежно и взаимно влюбиться в ту, кто первой коснется проклятого волоса.

Я робко предложила, чтобы волоса коснулся сам Виктор. Любить себя — очень полезно.

Бьерн Бинстром предложил послать волос Гермионе Грейнджер. Он тоже устал смотреть, как Виктор мучается.

А Сигрид Хансен сделала подлость, которую я не прощу. Она дунула на волос, и он свалился мне в руки.

Потом Сигрид мило объяснила:

— А что еще было делать? Тихонова давно сохнет по Краму. Это не худший вариант. Всё равно кто-нибудь бы тяпнул этот волос, и ничем хорошим для Виктора это бы не кончилось. А Тихонова — верняк.

Сигрид отчислили из Дурмстранга, но это всё было потом. Потому что сейчас я ошалело наблюдала, как самый красивый и умный из наших аспирантов, один из великих спортсменов и волшебников вбегает в зал с нахмуренным видом, ищет меня взглядом, находит, сияет… и восклицает:

— Светлана! Я всюду тебя ищу, и мне сказали, что ты здесь!

И я вижу по его взгляду — и вся кафедра видит, — что он влюблен, как баран.

А против волоса Венеры противоядия нет.

Он увидел, что у меня под глазами синяки от бессонной ночи, и настоял, чтобы меня отпустили спать.

Когда я проснулась, он принес мне завтрак и долго благодарил за то, как я забочусь о нем и спасаю от ненормальных поклонниц.

Он приставал ко мне все два года аспирантуры каждый день, каждый миг, каждый час.

Пока мы не поженились.

Я виновата, я знаю.

Сначала я пыталась вести себя правильно.

Уговаривала его сопротивляться магии волоса, напоминала о Грейнджер.

Искала это самое противоядие — хоть какое.

Но… понимаете, если бы у меня, как у той же Грейнджер, был парень в то время, когда меня влюбился Виктор Крам, и была куча друзей и вообще масса других связей, то история кончилась бы по-другому. Как у Грейнджер.

Но у меня никогда парня не было.

А теперь был.

За мной никогда не ухаживали. Мне никогда не дарили цветов, не ждали часами под окном библиотеки, не обожали, не домогались… Никто не пылал ко мне роковой любовью.

А мне всегда хотелось это иметь. Я думаю, всем этого хочется.

Так что вините меня, но я вышла замуж за Виктора Крама.

Я знаю, что мое счастье ненастоящее. Я знаю, что вся эта любовь Виктора, как бы она ни была прекрасна, искусственная. Его заставили меня полюбить.

Но у меня и такого счастья не было. А теперь есть.

Это очень здорово — быть замужем за человеком, который тебя обожает.

Виктор выглядит гораздо лучше и счастливее, чем в те времена, когда он мучался по Грейнджер. Он вообще выглядит абсолютно счастливым, потому что он думает, что влюблен в меня и сбылись все его мечты.

Он даже нарисовал мой портрет. Приукрасил безбожно — там на портрете не я, а какая-то красавица.

Ну что возьмешь, если художник был влюблен…

Я жду, что когда-нибудь магия всё-таки спадет. Он проснется утром и спросит:

— Что я здесь делаю? Кто эта женщина? Что это за уродина?!

Он вспомнит, что на самом деле он влюблен в Гермиону Грейнджер. А все остальные женщины — уродины и ломаки.

Но пока он не вспомнил, я буду делать то, что делаю сейчас. Нет повести банальнее на свете.

К нам в гости часто приходят товарищи по школе.

Сигрид, правда, хватило ума не являться, но она прислала мне дурацкое письмо.

Это самое странное…

«Светлана, ты всегда была дурой. Ты ничего не понимаешь в людях и не видишь очевидного.

Ты на себя-то посмотри сейчас, раз на Виктора смотреть не хочешь!

Раз ты отрицаешь то, что видно всем — что Виктор расцвел и совершенно счастлив, то не можешь же ты отрицать, как изменилась сама. Тебя узнать невозможно — какой ты стала теперь счастливой, красивой и довольной. Ты бы на свой портрет смотрела почаще!

Все, кто к вам заходят, говорят: какая красивая женщина — жена Виктора Крама. Как ему повезло.

А наши приятели-выпускники, которые проучились с тобой десять лет и не обращали на тебя внимания, теперь бьются головой об стенку. Но поздно. Неужели ты не заметила, какими бараньими глазами они на тебя смотрят?

Я всегда говорила, что ты красивее Крамарь, только не умеешь себя подать. А нужно было всего лишь сделать лицо повеселей и прическу от Стоянова. Когда женщину обожает муж, это всегда видно, она выглядит красавицей. Но писать тебе об этом бесполезно, ты же всё равно не поймешь.»

Не пойму.

А Коста Стоянов — уже третий мой бывший однокурсник, который признается мне в любви. Сражен красотой, блин.

Разумеется. Супруга Виктора Крама — очень влиятельная и богатая особа. Теперь все вдруг прозрели о моей неземной красоте…

А война с Пожирателями смерти у нас вяло продолжается. Их всё никак не переловят. И вместе с Виктором мы дрались против них еще целых двадцать раз.

Над Хогвартсом раскинуто ночное небо, светлее обычного, потому что внизу лежит снег, и в окно директорского кабинета светят звезды.

Гризельда Марчбэнкс смотрит в окно и зевает, Тиберий Огден дремлет, полузакрыв глаза, под приятный и мелодичный голос Дамблдора.

Директор вещает уже добрых полчаса.

Маленькое собрание в его кабинете (маленькое, но избранное!) покорно слушает.

— … и поэтому совершенно недопустимо положение с правами оборотней (не побоюсь сказать: открытая дискриминация оборотней) , которое сложилось в нашем правовом поле и давно уже требует радикальных перемен. Магической Англии пора понять, что средневековье давно миновало и удерживать его насильно невозможно даже в отдельно взятой стране. Весь мир ушел вперед, и если мы не догоним остальных, то будем обречены. Мы безнадежно отстали от своих соседей, и мы катимся всё дальше в пропасть. Если мы не остановим деградацию страны здесь и сейчас, остановить ее будет невозможно и мы закончим, как кончали все империи в мире, когда приходил их срок. Права человека должны быть на первом месте. Именно эти люди и есть наш резерв развития. Если мы угнетаем их, мы угнетаем наше будущее…

Судья Визенгамота Магнус Лобо прерывает:

— Альбус, всё это — общие слова. Какие конкретно проекты вы нам подготовили?

— Я полагаю, что сначала следует определиться с общим, прежде чем переходить к конкретному, — мягко говорит Дамблдор. Он словно не замечает, что его грубо прервали.

— А я полагаю, что мы зря теряем время. Общие слова прекрасны, но с ними мы определились еще до того, как пришли по вашему приглашению на это собрание, потому что я полагаю, что вы бы не пригласили тех, кто с этими положениями не согласен. Здесь собрались единомышленники, и повторять это по сотне раз бесполезно. Вы ораторствуете прекрасно, но всё это я уже слышал. И я думал, что если вы вызвали к себе людей, отвечающих за принятие законов, с тем, чтобы они поддержали ваши законы по правам оборотней, то вы и представите им на обсуждение проект вашего закона. Конкретный проект, который можно обсуждать. Который можно представить на ближайшем заседании Комиссии по делам оборотней и поставить на голосование. Где он? Я жду.

— К сожалению, готового проекта я вам представить не могу, — извиняющимся тоном отвечает Дамблдор. — Меня чрезвычайно порадовала ваша решительность и готовность поддержать реформы, и я обязуюсь доработать такой проект в ближайшее время…

На лице судьи Лобо ясно видно выражение: «Тогда какого тролля вы держите меня здесь сейчас?»

— Определитесь с проектом и пришлите мне его на рассмотрение совой. Мне и прочим уважаемым коллегам, — отрывисто приказывает Лобо. — Тогда назначим дату нормального рабочего собрания и займемся делом. Тем, чем мы могли бы заниматься сейчас, не теряя времени.

— Если ваше время вам так дорого, Магнус, можете идти. Вас никто не держит, — роняет Огден, не открывая глаз.

Судья Лобо без малейшего колебания встает.

— Да, представьте себе, что мое время мне дорого. У меня завтра три заседания. И если вы рассчитывали, Альбус, что позвав нас пустыми обещаниями на неготовый проект, вы нас заставите сделать за вас всю работу и самим написать закон, просидев здесь всю ночь, то вы ошиблись. Я не собираюсь ночевать здесь. Всем до свидания.

— А я готова задержаться и начать работу над законом, — басом говорит мадам Марчбэнкс. — Хотя бы над первыми параграфами.

— Я тоже, — подает голос товарищ министра Алькофрибас Боунс.

Еще три голоса — и самостийная комиссия по разработке закона об оборотнях готова приступать к работе.

Дамблдор сияет:

— Я не смею отговаривать вас, Гризельда, хотя я не хуже Магнуса понимаю, как вы заняты и как ценно ваше время… Не могу выразить, как я вам благодарен. Вы, Тиберий, Алькофрибас, Эдгар, Памфилий — добавляю также мою скромную персону — нас шестеро, но вшестером мы стоим целого кабинета министров, друзья мои! Я уверен, что за сегодняшнюю ночь первая часть закона будет готова.

Магнус Лобо сухо усмехается, кидает Летучий порошок в камин и ступает внутрь.

— Превосходно, — весело говорит мадам Марчбэнкс. — Ну-с, молодые люди, у меня чешутся руки приступить к делу! Ставлю галлеон, что мы добьем общие положения до восхода луны.

* * *

Снег всё ещё лежит, но на этот раз его освещает солнце.

Те же люди собрались в кабинете Дамблдора — и спорят они так же, как недавно ночью. Разве что теперь перед каждым из них лежит исчирканный пергамент черновика закона.

— Альбус, это не пройдет, — выносит вердикт всё тот же смутьян Магнус. — Разумеется, раз я член вашей веселой компании и это есть результат ваших общих трудов, я поддержу ваш «проект» на голосовании комиссии, но смысла в том я не вижу. И вы, и я знаем, что в такой редакции закон не пройдет. Формулировки запредельно резкие — сколько бы мадам Гризельда, которую я безмерно уважаю, ни пыталась их смягчить. Ни одна министерская задница не примет закон, где четко прописано полное равенство оборотней и людей и предоставление оборотням в полном объеме гражданских прав. Я не очень понимаю, какой смысл представлять на комиссию заведомо провальный закон? Это чистое донкихотство.

— Мы должны пытаться подавать закон снова и снова, Магнус, хоть каждую неделю, — терпеливо объясняет Алькофрибас. — Год за годом, пока не дожмем министерскую комиссию. Пока они не привыкнут к формулировкам и не смирятся с неизбежным.

— Я настаиваю, чтобы проект был представлен на комиссию в том виде, в каком он есть, не смягчая ни одного слова, — твердо заявляет Дамблдор. — Да, Магнус, я знаю, что его не примут. Я даже предполагаю, что его встретят со скандалом. Я даже уверен, что кто-то над этим проектом просто посмеется и покрутит пальцем у виска. Но будущее нас рассудит.

— Значит, вы прекрасно осознаете, что введение оборотней в их права — это долгий процесс, и глупо надеяться, что вы решите их проблемы одним махом, все и сразу, — парирует судья Магнус. — Вы признаете. Что процесс растянется на годы. Что же мешает вам использовать эти годы продуктивнее? Сейчас предложить очень умеренный и реалистичный закон, который могут одобрить, если над этим поработать; через пару лет, когда к новому положению привыкнут, добавить еще пунктов, а потом еще, пока мы постепенно не добьемся для оборотней статуса полноправных граждан? Процесс займет те же двадцать лет, уверяю вас.

— И спорю на пять галлеонов, что у дражайшего Магнуса проект его преобразований готов и лежит в кармане, — фыркает Гризельда.

Судья Лобо церемонно кланяется и сует руку в карман, чтобы извлечь длинный свиток.

— Так я и думала. Пока мы корпим над общим проектом, Магнус давно уже разрабатывает свой, во славу своего особого мнения, — комментирует Гризельда. — Не первый год знакомы.

— Я действительно давно уже работаю над проблемой ущемления прав оборотней, — спокойно говорит Лобо. — И у меня есть свой проект — смею надеяться, достойный. Предложение Альбуса и его собрания пришлись как нельзя кстати. Я обдумывал свой вариант довольно долго и я готов представить его на рассмотрение уважаемым коллегам. Отличие моего проекта от варианта Альбуса в том, что он составлен с учетом нынешних настроений министерства и поэтому имеет все шансы быть принятым. Никаких революционных преобразований в моем законе нет, леди и джентльмены, потому что сейчас надеяться на одобрение их нереально. А я не привык терять время и стараюсь ставить осуществимые цели.

— Я с удовольствием почитаю ваш проект, Магнус, — изрекает Тиберий Огден, и проект идет по рукам.

Через минуту чтения Дамблдор решительно отодвигает пергамент:

— Магнус, это слишком мало. Практически ничего. От принятия вашего закона оборотни не получат никакого улучшения.

— Получат, что смогут, — холодно говорит Магнус. — Он улучшает их статус незначительно, я согласен, но улучшает. Реально. И эти улучшения можно получить от министерства прямо сейчас. Завтра заседание комиссии, и уже завтра оборотни получат то, что не имели годами. Сейчас они не имеют вообще ничего, Альбус, и вы это прекрасно знаете. Лучше хоть что-то, чем вообще ничего.

— А я считаю, что посулить реформы и дать вместо них такое — это издевательство над оборотнями, — отвечает Дамблдор.

— Вы считаете, что лучше предложить заведомо отвергаемый проект, который не даст оборотням вообще ничего? Поиграться с министерством, подсовывая им скандальный закон снова и снова, снова и снова получая отставку и никаких реальных улучшений для оборотней вообще? А это не издевательство?

— Боюсь, что мы никогда не поймем друг друга, Магнус, — вздыхает Дамблдор.

— С вашим проектом оборотни получат вот что: никаких улучшений. И очередной скандал в прессе с волной возмущения, что они смеют претендовать на какие-то там права — скандал, который отбросит нас еще на шаг назад. И так будет продолжаться годами. За это время с моим проектом оборотни могли бы постепенно и реально улучшать свое положение. А какую выгоду оборотням принесете вы, кроме эффектного скандала и пустой славы любителя оборотней?

— Я не считаю славу любителя оборотней пустой. Я буду гордиться тем, что заслужил подобную славу, — говорит Дамблдор.

Судья Лобо фыркает:

— Разве вы ее заслужили! Что вы сделали для оборотней? Очередной неисполнимый прожект?

— Я полагаю, джентльмены, что ваша распря дошла до недопустимых пределов и должна быть прекращена, — твердо вступает мадам Марчбэнкс. — Вы уже перешли на личности. Джентльмены, вам стоит извиниться друг перед другом и не омрачать приятное пребывание на нашем собрании своими склоками.

— Извините, Гризельда, — сразу отвечает судья Лобо.

Примерно минуту Дамблдор и Лобо молча смотрят друг на друга — без взаимной приязни. Их молчаливый диалог понятен всем, кто не владеет легилименцией.

«Смутьян!» — «Прожектёр!»

— Если на этом всё, — басом говорит Гризельда, — то я предлагаю проголосовать, какой из двух проектов, представленных нам, мы понесем завтра на заседание в министерство. Кто за проект Магнуса?.. Отлично. Поднимайте руки, джентльмены, не стесняйтесь. Кто за проект Альбуса?.. Превосходно. Большинство.

* * *

На сей раз над Хогвартсом светит солнце и на кустах набухают почки.

Снег растаял, в окно кабинета Дамблдора долетает свежий запах весенней листвы.

— Я протестую, — категорически заявляет судья Лобо.

Алькофрибас Боунс стонет:

— Магнус, помилуй Мерлин! Что на этот раз?

— Ни один Попечительский школьный совет в мире не согласится принять на обучение оборотней на ваших условиях.

— Я попытаюсь настоять, — мягко отвечает Дамблдор.

Судья Лобо поднимает бровь и цедит:

— Не ослышался ли я? Помилуй Мерлин, Альбус, вы собираетесь принять оборотней в Хогвартс?

— Собираюсь, — коротко отвечает Дамблдор. — И если у меня удастся, я уверен, что моему примеру последуют другие.

— А если не удастся? — спрашивает Лобо.

Альбус твердо говорит:

— Кто-то должен начать.

— А если ваш новый прожект постигнет та же судьба, что и пресловутый закон об оборотнях? Я предупреждал, что из вашей истории ничего хорошего не выйдет, Альбус. Но вы не слушали. А теперь реакция общества такова, что и думать нельзя о том, чтобы еще что-то принять в пользу оборотней. Вы славно напортили им, Альбус, еще лет десять это разгребать.

— Хорошо, — устало отвечает директор, — а что вы предлагаете?

Судья Магнус встает и начинает явно заготовленную речь:

— То, о чем я говорил раньше. Специализированные школы для оборотней. Отдельные государственные и частные школы, в которых созданы все условия, чтобы оборотни могли обучаться.

— Спецшколы, — с отвращением роняет Марчбэнкс. — Один шаг до гетто.

— «Все условия, чтобы оборотни могли обучаться» в вашем понимании представляют собой запертые помещения, где дети заключались бы под каждое полнолуние? — уточняет Дамблдор. — А сама школа, разумеется, забрана решетками, чтобы дети не могли выскочить и напугать почтенных обывателей?

— Не только, — спокойно продолжает Лобо. — Хотя не могу не удивиться вашей иронии. Если в полнолуние эти дети выскочат, как вы выразились, наружу, то мне очень жаль обывателя, который попадется им по пути. Стая оборотней разорвет его в клочья.

— Дети не виноваты в своей беде! — отрезала Марчбэнкс.

— Но дети должны знать, что им предстоит всю жизнь соблюдать особые правила безопасности, чтобы не закончить эту самую жизнь в клетке в Азкабане, — холодно сказал Лобо. — И их должны этому учить. Постоянно. Как одним из ведущих предметов обучения в школе оборотней. Поведение в обществе, чрезвычайные ситуации и правила безопасности. Не говоря уже о том, что если дети выскочат и нападут на кого-нибудь, школу тут же закроют, а проект всеобщего обучения оборотней будет похоронен еще на двадцать лет!

— Если оборотням всю жизнь жить в нормальном обществе, Магнус, то лучше им и учиться в нормальной школе, — тихо сказал Дамблдор. — Они должны с детства привыкать к жизни среди людей.

— Они должны сначала научиться жить среди этих людей! — рявкнул Магнус. — Хотя я признаю вашу правду в том, что если реформа удастся, то неплохо бы и в стандартных школах ввести предметы по обучению жизни среди оборотней. Люди могут узнать много интересного!

— А я решительно не понимаю, почему оборотни должны учиться отдельно — как вы говорите, по отдельной программе, — сказал Дамблдор. — Мне кажется, что самое главное для моей реформы — чтобы все дети имели одну программу, и оборотни в том числе.

— Если оборотни учатся в общеобразовательных школах, то у них, конечно, будет общая программа, — сказал Лобо. — Но в моем проекте, раз уж у них специальные школы, их обучение может иметь преимущества. Оборотни не такие, как обычные люди. Они сильнее, быстрее, их обонянию и осязанию любой человек может только позавидовать. У них есть звериный нюх и шестое чувство. И я упорно не понимаю, почему эти великолепные особенности нельзя развивать и подстраивать под них особую программу. Почему ребенок, имеющий музыкальный слух, может учиться в музыкальной школе, а оборотень, имеющий свои преимущества, -в школе оборотней учиться не может? Кроме того, раз вас так сильно волнует проблема полнолуний, то нахождение в стае в специально приготовленном помещении среди себе подобных — это огромный плюс. Старшие учат младших владеть собой, все вместе учатся, как себя вести и пережить эту ночь. Я читал превосходные исследования Ромуальда Грызли по поводу поведения оборотней в полнолуние. Научно доказано, что ребенок-оборотень лучше себя чувствует в коллективе зверей, чем запертый где-то в одиночестве.

Его разум сохраняется, он отдает себе отчет в своем поведении. Он учится контролировать себя.

Ведь до того времени ребенок постоянно был один в своей семье, никаких оборотней поблизости не имел и боялся каждого полнолуния, потому что его, ребенка, запрут одного на целую ночь в комнате, а там ему будет плохо и больно… И одиноко. Запирать детей в одиночестве обычно является наказанием, а как вы сами метко заметили, эти дети ни в чем не провинились.

— Тут есть над чем подумать, — провозгласила Гризельда.

Тиберий кивнул:

— Покажите мне эти исследования, Магнус, если вам не трудно. В ваших словах много здравого смысла.

— В обычной школе ребенок будет чувствовать свое особое положение и стыдиться себя, — продолжал судья. — В своей собственной ему стыдиться будет нечего. Все его товарищи понимают его и разделяют ту же судьбу.

— И они все вместе будут чувствовать, что заперты в спецшколе для ненормальных, — сказал Дамблдор. — Что путь в обычную школу для всех остальных детей им заказан.

— Это проблема всех волшебников, Дамблдор, — сказал Лобо. — Хогвартс — тоже спецшкола для ненормальных.

Это был запрещенный прием, и особенно хитрый прием со стороны судьи Лобо, который сам-то никогда не учился в Хогвартсе. Семья Лобо выбрала домашнее обучение.

Иногда коллеги Магнуса думали, что именно этим объясняется его неприятие Дамблдора: все, кто учились вместе с Альбусом или под началом Альбуса, поддавались его харизме, а Магнус был этого заведомо лишен.

— Пока я директор Хогвартса, никто не посмеет назвать мою школу интернатом для ненормальных, — жестко ответил директор. — И никто не посмеет сказать, что я отказал кому-либо из волшебников в приеме в Хогвартс. В моей школе все волшебники будут учиться независимо от того, кто они и из какой семьи. Если они волшебники, они найдут здесь приют, будь они трижды оборотни.

— И что вы будете делать, если оборотень действительно пожелает обучаться в Хогвартсе? — спросил Лобо.

— Как что? По-моему, ответ очевиден. Я приму его.

— А дальше? — тихо спросил Лобо.

— Что «дальше», Магнус?

Судья оскалился:

— Как всегда, пустые обещания и сырые прожекты? Я спрашиваю, где ваш план по содержанию и обучению в Хогвартсе оборотня. Конкретный план, вроде плана моей специализированной школы, план по пунктам: где будет жить, на каком статусе, как планируется проводить полнолуния и т.д. План, который можно критиковать и дополнять, а не красивые общие слова.

— Я представлю вам это план, Магнус, — пообещал директор.

Лобо ухмыльнулся:

— Я так и знал, что раньше вы о нем не подумали.

* * *

— Допрыгались, Альбус?

Лицо судьи Лобо было злым как никогда.

— Магнус, меня оправдывает одно: нельзя винить себя больше, чем я сам себя виню.

— Вас оправдывает только то, что никто не пострадал, — отрезает Лобо. — Иначе я первый выписал бы ордер на вас в Визенгамот. Если бы этого мальчика, Снейка, убили, вы бы сели в Азкабан — и надолго.

— Снейпа, — автоматически поправляет Альбус.

— Он будет жаловаться?

— Я заставил его дать слово молчать.

— А я переговорил с Блэками и убедил их не иметь к вам никаких претензий. Мне это дорого стоило, Альбус.

— Магнус, я повторяю еще раз: я в неоплатном долгу перед вами.

— В долгу передо мной! Как же мне надоели ваши пустые обещания! — зло отвечает Лобо. — Как будто вы меня когда-нибудь слушались! Ах, вы передо мной в долгу? А если я потребую здесь и сейчас выполнить долг: наконец-то серьезно продумать свои проекты, чтобы они больше не были опасными и вредными прожектами и приносили пользу, а не стоили жизни людям? А если я потребую от вас соблюдать все правила безопасности для детей, которых вам доверили, чтобы они закончили школу живыми? Это будет уже мой нереальный прожект, да, Альбус?

— Магнус, я всё продумал с самого начала, — вздыхает Дамблдор. — Я был уверен, что никто не полезет к Люпину в полнолуние, что я его изолировал достаточно хорошо…

— А о том, что он связался с компанией первых хулиганов школы, которых хлебом не корми, а дай сунуть башку тигру в пасть или еще что рисковое придумать, этого вы не знали? Я почему-то узнал, как только переступил порог вашей школы.

— Я не понимаю, почему мальчик не должен был найти себе друзей, — резко говорит Альбус.

— А почему вы не проверяли, что он делает в полнолуние? Вы хотя бы раз приходили туда, смотрели, как у него дела в вашей хижине?

Альбус не отвечает.

— Отлично. Оборотень пять лет учится в вашей школе, а вы ни разу не инспектировали его жилище. Да там что угодно могло твориться — хоть атомную бомбу собирали бы!

Альбус молчит.

— Кстати, я прочитал показания всех оболтусов и не понял несколько моментов. Откуда Поттер и Блэк узнали, как открывать Гремучую Иву? Кто еще это умеет делать? Снейп теперь знает, а кому еще Блэк показал дорогу? Или, пока вы спите, к Люпину в гости ходит вся школа?

Альбус парирует:

— Снейп дал слово, что никому тайны не откроет.

— А два других оболтуса?

Директор вздыхает:

— Хорошо, я сегодня же поговорю с ними.

— А что говорит сам Люпин?

— Что он может сказать? Он ничего не помнит.

— Он не знает, почему другие ученики смогли добраться до него? Это не он открыл им секрет? Если не он, то гоните в шею вашу медсестру. Секрет знали трое: вы, она и мальчик. Кто-то разболтал.

— Мадам Помфри не имеет никакого отношения к этой истории, — твердо говорит Альбус.

— А если не она и не мальчик, то кто? Вы?

— Я выясню, — вздыхает Дамблдор.

— И потрудитесь сменить пароли на вашей Иве — сучки поменять, как у вас там? Не помню, чем вы ее открывали. Чтобы никакие оболтусы больше не лезли, куда не следует. И послушайте доброго совета: проследите за Люпиным и его компанией как-нибудь в полнолуние, чтобы знать, что одного раза им хватило.

— Им хватило одного раза. Я разговаривал с ними и я за них ручаюсь. Я им доверяю, — отвечает Дамблдор.

Судья Лобо дергает ртом. Он так и знал, что все его советы пропадут втуне. Альбус, разумеется, пообещает и ничего не сделает. Он же знает, как лучше…

* * *

— Несправедливо. Всё, что произошло с профессором Люпиным — это чудовищно несправедливо! — восклицает Гермиона Грейнджер.

— Во всем виноват этот гад (неразборчиво), — кивает мрачный Рон Уизли.

Гарри Поттер сжимает кулаки. Он со всеми согласен.

— И теперь профессора Люпина ждет общественное осуждение. За то, в чем он совсем не виноват! Он пытался спасти нам жизнь. Он хотел задержать государственного преступника Сириуса Блэка, он мог получит за это Орден Мерлина! Он всё сделал правильно — а теперь его уволили без рекомендации и еще с гневными письмами родителей? Да разве они все забыли, сколько он сделал для школы?

Гермиона встает:

— Я этого так не оставлю.

— Что ты хочешь сделать?

— Я напишу апелляцию. Я напишу в Визенгамот! Приноровилась уже, когда составляла петицию для Хагрида и Клювокрыла. Я пойду лично на прием к судьям и добьюсь реабилитации профессора Люпина!

Компания смотрит на Гермиону в ошалении. Заем Рон неуверенно предлагает:

— Знаешь, это всё ты здорово придумала, но может, сначала ты посоветуешься с Макгонагалл? Она тоже подскажет что-нибудь.

— На прием к судьям! Деточка, это бесполезно, — горько говорит Макгонагалл. — Альбус уже пытался. И он почти уговорил всех, но судья Магнус Лобо… Как всегда. Выступил и перетянул голоса на свою сторону. Он выступил и вывернул наизнанку все факты, все мотивы… Люпин в его речи стал выглядеть безответственным разгильдяем, который только чудом не перекусал всю школу… А ведь Альбус почти убедил всех в невиновности Ремуса. Но теперь…

— Что теперь?

— Теперь никто не вступится за Ремуса. Судья Лобо говорил так убедительно.

— Почему он так поступает? — не выдержала Гермиона.

Макгонагалл вздохнула:

— Это очень старая история, деточка. Лобо уже много лет ненавидит Альбуса и сводит на нет все его проекты, все законы, все усилия. Альбус еще двадцать лет назад подготовил блестящий закон в пользу оборотней, просто идеальный¸ в котором учитывались все их права… Если бы этот закон приняли, оборотни еще двадцать лет назад стали бы жить полноправно и счастливо, и их дети ходили бы в волшебные школы без всякой боязни. И Ремус прожил бы другую жизнь… Но Лобо выступил против проекта Альбуса — я думаю, из зависти. У Лобо был свой собственный проект закона, причем закону Альбуса он и в подметки не годился. Но Лобо не простил Альбусу, что все остальные предпочли его закон, и с тех пор мстит при каждой возможности.

— И такому человеку доверили быть судьей Визенгамота! Такому мелочному и завистливому типу! — возмутился Гарри.

Макгонагалл развела руками:

— Лобо — очень древняя и почитаемая семья. Все дети в этой династии шли по министерской линии — там пятеро судей, два министра… Они страшно богаты и влиятельны.

— И они ненавидят оборотней! — крикнул Гарри.

— Формально судья Лобо как раз выпускает законы, улучшающие права оборотней. Через два года, когда закон Альбуса с треском провалили, Лобо всё-таки выдвинул в Комиссию по правам оборотней свой проект и его поддержали. За эти двадцать лет к проекту Лобо уже принято десять поправок, формально оборотни получают всё больше прав… Но на самом деле прав у оборотней всё равно мало.

— Лобо добился-таки своего, — мрачно сказал Рон. — Представляю, как он торжествовал. Как же, он победил самого Дамблдора!

— Ничего. Главный дискриминационный проект Лобо Альбус уничтожил, — горячо согласилась Макгонагалл. — Вообразите: этот Лобо продвигал закон, по которому оборотни учились бы в спецшколах! Это был проект всей его жизни, он сам признавался. Чтобы государство разрешило построить особые школы для обучения оборотней и только оборотней, с особой программой. По специальной архитектуре, где были бы огороженные поля и комнаты для содержания оборотней во время полнолуния. Он хотел запереть детей в этих школах, как в клетках! Он заявлял, видите ли, что это легче, чем строить такие помещения по всей стране в обычных школах отдельно для каждого оборотня!

— Вот нацист, — выплюнула Гермиона.

— Как только открыли Ликантропное зелье, Лобо немедленно принес свой проект на Комиссию. Он говорил, что теперь все преграды к обучению оборотней устранены и министерство только выиграет, если построит централизованную школу с больничным крылом, где нанятые им специалисты будут готовить на всех Волчье зелье. И что это зелье они могут также раздавать другим оборотням и учиться варить его состав на уроках…

Ужасный проект Лобо чуть не приняли, ведь он намекнул, что его богатая семья готова выделить деньги на постройку школы. А также семьи Блэков, Бегменов, Боунсов… И редактор «Ежедневного пророка» Варнава Кафф согласился внести свою долю в виде экперимента от самой газеты…

При таких серьезных спонсорах закон Лобо обязательно бы приняли, но Альбус спас положение. Он решительно выступил против. Он напомнил, что это дискриминационный путь — отделять оборотней от других детей и заставлять их учиться в школе-тюрьме за стальными решетками. Альбус смог добиться, чтобы закон отклонили.

— Молодец, — прошептала Гермиона со слезами.

— Но я уверена, что судья Лобо этого Альбусу не простил и теперь отыгрался на Люпине.

— Я пойду на прием к этому судье. Посмотрим, что он мне скажет! — заявила Гермиона. — Мне и Мальчику-Который-Выжил, которым Люпин спас жизнь!

Приемная судьи Магнуса Лобо никому из детей не понравилась.

На из взгляд, там было слишком похоже на кабинет профессора Снейпа: темно, потому что все окна плотно прикрыты шторами, страшно, потому что в шкафах лежали кипы дел и явно Темных…

Тем более, что на землю спускались сумерки и тьма в комнате сгущалась и без усилий мрачного судьи.

Судья сразу объявил, что выслушает их и примет до 20.00, а в это время их попросту выставит обратно. И даже поставил на свое бюро песочные часы, которые отмеряли время визита. Этим он лишил себя их последних симпатий.

Старый судья в роскошной мантии сидел за рабочим столом.

Выглядел он желтым и хмурым, рычал на посетителей по поводу и без повода — но об этом профессор Макгонагалл их уже предупредила.

Хотя судья и пытался сгладить свою невежливость, предложив гостям рюмки с горячим кофе. Никто не взял, и свой дымящийся бокал судья осушил в одиночестве.

Гарри, конечно, устал и подкрепиться кофе было совсем не лишним, но он помнил, что в этот момент профессор Люпин бредет по дорогам Британии куда глаза глядят, а ведь полнолуние еще не закончилось, и он уволен с работы, и будущее его совершенно беспросветно.

А виновник всего этого еще смеет сидеть в уютном кресле у себя дома и предлагать им кофе!

Судья острым взглядом пронзил Гарри, и его сходство с ужасным Снейпом усилилось. Гарри не сомневался, что Лобо только что прочитал его мысли.

Судья усмехнулся и кивнул.

— Если вы пришли просить за некоего Люпина, то могу сразу предупредить: вы зря теряете время. Люпин получил по заслугам и прекрасно это знает, — сказал судья. — У него хотя бы хватило ума мне не жаловаться.

— Профессор Люпин не жаловался, потому что он очень совестливый человек! Он всегда считает себя виноватым! — сказал Гарри.

— Ну, в данном случае он считает правильно, — хмыкнул судья.

— А я думаю, что неправильно! Профессор хотел спасти нас, у него не было времени ждать какого-то зелья, ведь нас могли убить в любую минуту. Он бросил всё и побежал к нам, чтобы спасти наши жизни, — заявила Гермиона.

— Ну, если бы он превратился в волка по дороге к вам, все его благие порывы пропали бы даром. До вас бы он не дошел, а Хогвартс помимо беглого Блэка и толпы дементоров получил бы бонусом бешеного оборотня, — сказал судья.

— Но он не превратился в волка, сэр. Зачем обсуждать то, чего не было? — спросила Гермиона.

— Вы правы. Мне достаточно того, что было. Что оборотень, находящийся в детской школе, нарушил все мыслимые и немыслимые правила безопасности, подверг детей смертельной угрозе и сделал он это в девяносто первый раз. На первый раз я бы его простил; на девяносто первый — не рассчитывайте, — сказал судья Лобо.

— Сэр, я не понял про девяносто первый раз. Как вы считали? — вежливо спросил Рон.

— Я считал, мистер Уизли, так: господин Люпин попал в Хогвартс в одиннадцать лет и сразу был предупрежден о правилах своего пребывания здесь. За время обучения в Хогвартсе он грубо нарушил эти правила ровно девяносто раз, — сказал судья. — Тридцать раз до того, как он чуть не убил ученика Снейпа в результате своих постоянных нарушений, и шестьдесят — после этого. Признаюсь, что узнав об этих шестидесяти следующих разах, я получил для себя ответы на все вопросы в отношении мистера Люпина. После того, как мистер Люпин чуть не убил учащегося Снейпа, с ним были проведены достаточно внятные беседы и даны четкие предупреждения. Предупреждения в отношении того, что его ждет, если он не прекратит свои игрища. Мистер Люпин прекрасно знал, на что идет и что его ждет. Теперь он получил заслуженное наказание. Не более того.

— Как вы не понимаете, он же рискнул всем, он рискнул своим будущим ради нас! Зная, что его ждет кара, он бросился нас спасать! — крикнул Гарри.

— И он вас спас? — усмехнулся судья.

— Почти.

— Я с радостью послушаю вашу версию событий. По моим данным, вы все благополучно вышли наружу из вышеупомянутой Хижины м собирались доставить своего пленника в Хогвартс, но тут из-за туч вышла луна и мистер Люпин выступил в сольной партии. Она чуть не стоила жизни вам всем, — заметил судья.

— Но не стоила же!

— А что мешало мистеру Люпину, раз уж вы все отправились наружу, остаться в Хижине в одиночестве и запереться? И превратиться в волка там, никому не мешая?

— Но он хотел сопровождать нас!

— Он не имел права это делать.

Гермиона вздохнула:

— Да, он совершил ошибку. Но неужели эта ошибка должна стоить ему будущего? Теперь, когда все узнали, что он оборотень, его никто не возьмет на работу…

— В этом вы абсолютно правы. Никто больше не возьмет на работу мистера Люпина, потому что безответственные разгильдяи никому не нужны, — отчеканил судья. — Работник, готовый ради прихоти подвергнуть всех смертельной опасности… О да, такому работнику очень трудно найти работу.

— Он имеет право на работу, как и мы все! Несправедливо лишать его этого права только потому, что он оборотень! — сказал Гарри.

— А с чего вы взяли, юноша, что оборотни не имеют работы? Я лично знаю много прекрасно и успешно работающих оборотней. С тех пор, как открыто Волчье зелье, у работодателей нет никаких оснований возражать против трудоустройства оборотней. Они больше не опасны для общества и могут служить ему на пользу, что они и делают. Надо только соблюдать правила безопасности — это верно, не отступая от них ни на шаг. И тогда вы будете желанным работником. В отличие от мистера Люпина.

— Вы не правы. Профессор Люпин говорил, что оборотню трудно устроиться на работу, — возразила Гермиона.

Судья ухмыльнулся:

— Боюсь, что в данном случае не прав как раз профессор Люпин. Я знаю о жизни оборотней побольше его.

— Но профессор говорил, что он много лет не мог трудоустроиться.

— Это его проблемы. Если профессор Люпин работал везде, где устаивался, так же, как в Хогвартсе, то я понимаю его работодателей.

— Вы предвзяты к профессору Люпину! — догадался Рон.

Судья рассмеялся:

— И еще как. Его поступки будут очень дорого стоить общине оборотней. Его прогулка этой лунной ночью будет долго аукаться всем оборотням, если они пожелают устроиться на работу! Этот скандал замять нельзя. Поэтому община оборотней и наказала Люпина по всей строгости. Репутация общины дороже снисхождения к неисправимому разгильдяю. А теперь, леди и джентльмены, я заканчиваю, потому что ваше время истекло!

Действительно, в песочных часах оставались считанные песчинки.

— Судья Лобо, вы жестоки и вы не правы! — крикнула Гермиона.

Судья взмахнул палочкой, открывая гостям камин.

— Профессор Дамблдор выступает за то, чтобы дать Люпину еще один шанс! А профессор Дамблдор лучше всех заботится об оборотнях!

И тут судья Лобо расхохотался.

— Дамблдор лучше всех заботится об оборотнях? Это самое смешное, что я слышал от вас, дорогая леди! Благодарю.

— Он всегда пытался помочь оборотням, всю жизнь!

— Он помогал им так, что даже враги приносили общине меньше вреда, чем прожекты Альбуса, которые все кончались громкими скандалами. И не слушайте больше велеречивых речей. Реально Дамблдор никогда не уважал оборотней и не сотрудничал с ними. За двадцать лет своих прожектов он так и не догадался послать гонцов к старейшинам общины — даже Сами-Знаете-Кто его в этом опередил! А уж насколько Альбус прислушивался к мнениям старейшин общины… которые, кстати, все были против назначения Люпина на должность учителя Хогвартса. Дамблдора предупреждали, что Люпину нельзя доверять!

— Всё ясно, — упавшим голосом сказала Гермиона.

Действительно, последняя реплика судьи лишала Люпина малейшей надежды.

Дети понурились и шагнули в камин.

Через минуту после их ухода песок в часах иссяк и включились сигнальные чары.

Громкий звук прокатился по всему дому судьи Лобо.

В комнате, где он сидел, со стуком спустились на пол с потолка стальные решетки.

Судья посмотрел на часы — 20.10, автоматические защитные чары сработали как всегда вовремя.

Затем судья полюбовался на свой пустой бокал, который всё ещё дымился.

Затем он подошел к окну ждать восхода луны.

— Поверьте мне, что многие оборотни прекрасно живут и работают. И жизнь наша значительно облегчилась после открытия Ликантропного зелья… А до того признаю, что было тяжело. Да. Но мы выстояли и продолжаем бороться. Не только я. Мой друг Варнава Кафф, редактор «Ежедневного пророка»; мой друг Донован Бегмен, заведующий азартными играми Министерстве; мой друг Ромуальд Грызли, профессор Шармбатона… Надо только не забывать о правилах безопасности.

Поздней осенью 1942 года 8-я армия Британских вооруженных сил в Северной Африке под командованием генерала Монтгомери продвигалась к Суэцкому каналу. Шла она обдуманно и очень осторожно, запутывая противника ложными маневрами и макетами «танков» и «оружейных складов», живописно брошенными вдали от путей подлинного наступления. Истинная цель армии была труднодостижима: освободить город, бои за который с гитлеровцами шли уже полгода. Командующий Африканским корпусом Рейха, генерал Роммель по прозвищу Лис пустыни, был крепким орешком. За полтора года, что силы Роммеля провели в Северной Африке, он нанес существенные поражения англичанам — и вот, добрался почти до их главной артерии, до Суэцкого канала… Дальше отступать англичанам было некуда, а Роммеля давно следовало остановить.

Поэтому Его Величество король Георг заменил руководство британской армии в Африке, и новый командующий генерал Монтгомери уже доказал, что по праву занимает свое место. Войска Роммеля он заманил в ловушку и обессилил, сражение было значительным и Роммель отступил, потеряв много людей и техники. Наконец-то. А ведь генерал Монтгомери принял пост всего месяц назад!

И теперь генерал Монтгомери готовил решающее наступление. Он готовил его осторожно и тщательно, стягивая в Африку всё новые и новые силы и незаметно для Роммеля (как он надеялся) проводя их к цели по пустыне. Целью был египетский город Эль-Аламейн.

Была поздняя осень 1942 года. Вы когда-нибудь проводили октябрь в песках африканской пустыни?

О, это невинное развлечение для всей армии: новички, выписанные в виде подкрепления родным дивизиям прямо из Англии, прибывшие в Африку меньше месяца назад.

Потешное зрелище, как они пытаются приспособиться к жизни в пустыне — только вчера из туманной старой Англии в самое пекло; и к местным насекомым им еще предстоит привыкнуть, и к африканскому пайку из солонины и сухарей, и кожа еще облезет на солнце у особо нежных… Как она облезала сначала у всех новичков, но они прошли эту стадию много месяцев назад.

Как артиллерийская рота 10-й бронетанковой дивизии 8-й армии, которая жарится в местных песках с мая месяца — уже полгода… И еще помнит первую атаку на Эль-Аламейн, июньскую, кода армией еще командовал свежесмещенный генерал Оккинлек, верно, парни?

Парни отвечают — кроме некоторых навроде Молчуна Брайса, угрюмого мизантропа, от которого, впрочем, никто другого и не ждет. Насмотрелись уже с мая месяца. Брайс, как и прочие буки, знай себе чистит винтовку и молчит.

И пусть его, а остальным интересно смотреть, как новобранцы мучаются. Сами когда-то такими были, разве не смешно?

Зато они видели воочию самого Монтгомери, который потрудился затвердить свои мысли о предстоящем наступлении лично перед каждой дивизией, и даже самого Черчилля! Не поленился премьер-министр приехать сюда и толкнуть зажигательную речь о нынешнем положении. Будет что рассказать детям, когда и если мы выберемся отсюда живыми.

После этих визитов началась мощная подготовка к наступлению: и учения, и разбор полетов, и инструктаж… 10-я дивизия знает, что она будет участвовать в наступлении и роль ей уготована очень важная.

Силы подтягиваются к Эль-Аламейну. Начало операции назначено на 23.00 23 октября, полнолуние.

Артиллеристы заучивают свою роль: вон позиции Роммеля, отделенные от нас труднопроходимыми минными полями; уже сейчас по этим полям проходят смельчаки, патрули инженеров-саперов, которые по приказу командования намечают для остальных пути наступления и пытаются, когда возможно, обезвредить попадающиеся им мины.

Этими путями артиллерийская рота пройдет по минным полям и займет свои позиции, откуда начнет обстреливать роммелевцев…

За время подготовки к операции каждый успел выучить свою позицию наизусть. Но как это будет происходить в час атаки, по-настоящему, никто не знает.

Как это случится по-настоящему?

Над Эль-Аламейном вставала луна, ночь была ясной — слишком ясной. Впрочем, все понимали, что сейчас еще темно: как только начнется бой и взорвутся первые снаряды, станет светло как днем…

Солдаты замерли на своих позициях, глядя на часы.

Сержант-артиллерист Додж оглядывал товарищей, с которыми он вскоре форсирует лежащее перед ним минное поле и займет положенную им позицию: Коннорс, Пичем, Шелтон, Брайс и другие… Вскоре. Если верить часам и приказу, то через двадцать минут.

Через двадцать минут, а пока… Началось!

Небо осветилось, землю тряхнуло. У новичков, наверное, заложило уши. Больше тысячи английских орудий одновременно открыли огонь.

Эту двадцатиминутную канонаду очевидцы будут вспоминать долго. Они расскажут в своих воспоминаниях, что прожили за эти двадцать минут несколько жизней.

Сержант Додж приказал:

— Пора!

Его отряд повиновался и успешно занял предписанное место на минном поле, радуясь, что никого не ранило и ничто не взорвалось.

Коннорс и Пичем, как и договаривались, быстро отошли и стали рыть окоп для своего отряда. Коннорс ворчал, что чертова земля в пустыне не поддается и что чертово место выбрано отлично: светло, как днем и противнику они видны, как на ладони.

Рядом ухнула немецкая пушка.

— Не попали, — философски откомментировал Пичем.

Пушке ответил слаженный залп английских автоматов. Товарищи Коннорса и Пичема делали свою работу.

Первые часы новых суток они так и провели — периодически «беседуя» с вражеской пушкой. Других собеседников не было, и Додж заметил, что ему нравится эта тихая ночь. Коннорс и Пичем успешно докопали яму и даже рискнули устроить там ранний завтрак для всего отряда — чем еще заняться во время затишья?

Так прошло несколько часов.

С первыми лучами солнца противник «проснулся» и пошел в атаку. На позицию Доджа стали наступать немецкие пехотинцы. Затишье кончилось. Бой начался.

Сержант Додж был убит в этом бою, а рядовой Брайс — тяжело ранен в ногу.

Полковые санитары подобрали его и оттащили в полевой госпиталь, где прошла первая в жизни Фрэнка хирургическая операция… Она длилась четыре часа.

Затем Фрэнка перевели в стационарный госпиталь в Кейптауне. Там он пролежал до февраля следующего, 1943 года.

Фрэнк уже знал, что битва под Эль-Аламейном длилась полторы недели и закончилась полной победой армии Монтгомери.

Но на фронт Фрэнк больше не вернулся.

В феврале 1943 года врачи Кейптаунского госпиталя осмотрели его ногу в последний раз и вынесли вердикт о его инвалидности и непригодности к военной службе. Фрэнк Брайс больше никогда не сможет бежать или прямо ходить, не сможет согнуть ногу или передвигаться без палки…

В марте этого года Фрэнк был комиссован и наконец-то послан обратно домой, в Англию. В родной поселок Литтл-Хэнглтон.

Легко ли живется инвалиду с негнущейся ногой? К счастью, Фрэнк вышел из ситуации: он смог найти работу. В апреле 1943 года Фрэнка Брайса приняла на службу богатая местная семья Реддлов в качестве сторожа и садовника. Ему даже выделили для жилья целый коттедж на территории своей усадьбы — обветшалый и неухоженный, зато свой.

Фрэнк согласился и считал, что его работа полностью устраивает.

* * *

"Вчера утром в 02 ч. 41 минуту в штабе генерала Эйзенхауэра представитель германского верховного командования и назначенного главы германского государства гросс-адмирала Деница генерал Йодль подписал акт безоговорочной капитуляции всех германских сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил в Европе перед экспедиционными войсками союзников и одновременно перед советским верховным командованием."

Уинстон Черчилль

Лондон, 8 мая 1945 г

"Это ваша победа.

Господь благослови всех вас. Это — ваша победа! Это — победа знамени свободы в каждой стране. В нашей долгой истории мы никогда не видели более великого дня, чем сегодня. Все, мужчины и женщины, сделали все возможное. Все устали. Но ни долгие годы, ни опасности, ни ожесточенные атаки врага ни в малейшей степени не поколебали решимость Британской нации. Господь благослови всех вас."

Уинстон Черчилль

Лондон, 8 мая 1945 г

* * *

Фрэнк Брайс успел проработать садовником Реддлов пять месяцев, когда его новая налаженная жизнь пошла под откос. В августе 1943 года Фрэнк был задержан местной полицией по подозрению в убийстве своих хозяев. Вся семья Реддлов была убита однажды ночью в своем доме, и деревню поразило это таинственное преступление.

Фрэнка, однако, пришлось отпустить, потому что вину его невозможно было доказать. Сам Фрэнк утверждал, что убийцей был странный юноша, которого Фрэнк заметил в ту ночь в саду Реддлов. Фрэнк никогда раньше не видел этого юношу и не увидел потом, потому что в ту же ночь юноша исчез из деревни — так же таинственно, как появился.

А может, убийцей был местный пьяница Морфин Гонт, который после той ночи тоже таинственно исчез?..

В общем, что бы ни говорил садовник Брайс, а преступление так и не было раскрыто. Над усадьбой Реддлов и над ее отныне единственным обитателем навсегда повисла тень жестокого убийства. Усадьбу стали обходить стороной, и хотя после кончины Реддлов было две попытки продать ее, новые владельцы не задерживались на месте. Они покупали усадьбу и приезжали, но наслаждались прелестями деревенской жизни недолго. Опрятный дом и ухоженный сад, над которыми так усердно и упорно трудился Фрэнк Брайс, быстро теряли в глазах хозяев свою красоту. Никто не выдерживал больше месяца, а потом они уезжали, чтобы никогда не вернуться… Да, даже владельцы старались держаться подальше от проклятой усадьбы. Хотя Фрэнку Брайсу они исправно платили жалование.

Таким образом Фрэнк проработал на этом месте пятьдесят лет.

В 1994 году Фрэнку исполнилось 77 лет, и он продолжал ухаживать за домом и садом всеми брошенной усадьбы. Фрэнк Брайс был убит Лордом Волдемортом в августе 1994 года.

"... Сегодня в нашем графстве в честь Дня Победы пройдет традиционное чествование ветеранов Второй Мировой войны, возложение венков и праздничный концерт. Мэр Литтл-Хэнглтона одобрил список праздничных мероприятий на сегодня, а именно… "

(диктор местного ТВ, 8 мая 1994 г)

Фрэнк Брайс

(1917—1994)

In memoria

Сегодня я управилась с чертежом в рекордный срок и получила роскошный подарок: целый свободный час к обеденному перерыву! Считая вместе с перерывом, это вообще два часа воли. Когда еще у меня была такая фора в середине дня?! Молодец я, скажу без ложной скромности. Хотя спасибо всей нашей команде чертежников, мы все помогали друг другу.

И теперь радовались заслуженному подарку.

Мы даже не сговаривались, как его потратим: Мона давно предлагала завалиться как-нибудь в хорошее кафе, которое она приглядела на соседней улице, и устроить там роскошный обед с мороженым на десерт. И два часа его неторопливо есть…

И судачить о мужчинах за другими столиками, и как они не сводят с нас восхищенных взглядов, ведь все мы неотразимо прекрасны в расцвете своих двадцати лет… Ну, моих двадцати двух, а Моны — двадцати пяти, Джейн — двадцать три, а Ларе всех тридцать и она замужем. Причем, Лара любит флиртовать больше нас всех.

Мы живо собираемся, наводим глянец перед зеркалом, одергиваем свои плащи и шляпы (у кого они есть, Джейн у нас здоровячка такая, что даже зимой ходит с голой головой, ноябрь ей не помеха)…

Я поправляю шарфик перед зеркалом и остаюсь довольна своим отражением. По-моему, я выгляжу лучше всех.

Мы прощаемся с бедолагами-работягами, которым досрочный обед е светит, и выходим из душной конторы на волю.

На улице так хорошо!

Мимо идут люди, едут машины, в канализационном люке на обочине тротуара копается рабочий. Очень интересно копается, мы дружно остановились поглазеть на него.

Он ни на кого не обращает внимания: привык работать при людях. Мона замечает, что лишний раз убедилась, как нам повезло: он работает, а мы нет. Мы все соглашаемся и переходим улицу, чтобы попасть в кафе.

Лара уже углядела симпатичный свободный столик…

Везет нам сегодня. Наше любимое место, столик у прозрачной витрины, откуда видна вся улица. Он свободен. Сейчас мы займем его.

Большие часы над кафе показывают время: 12:00…

А еще дату и прогноз погоды!

Но прогнозу мы не верим. Мона считает, что сегодня холоднее, чем показывает табло, а я думаю, что теплее. Но Мона — известная мерзлячка.

— Самое смешное, — говорит Джейн, — что отсюда прекрасно видна наша дорогая чертова контора, и мы можем есть и глазеть на них, как они работают.

— А они — на нас, как мы развлекаемся, — хихикает Лара.

— Давайте, когда сядем, помашем нашим рукой? — предлагаю я.

Все соглашаются.

И когда мы садимся, то ждем, чтобы в нашей конторе кто-то подошел к окну и посмотрел на нас, и тогда мы ему машем. А он в ответ машет нам.

Мы заказываем обед и мороженое, и оно оказывается страшно вкусным.

Лара берет двойную порцию. Завтра получит насморк, конечно.

А мужчины в кафе — какие все отборные! Джейн показывает одного за столиком справа, он, мол, в моем вкусе.

Я его рассматриваю и не одобряю. Не очень. Это шатен, а я люблю черных-черных брюнетов, красавцев, и чтоб непременно с белой кожей и растрепанными волосами, так артистично-хулиганистых, ну вы понимаете… В кино они непременно оказываются тайными миллионерами, хотя выглядят как хиппи.

— Энид, — говорит Лара, — смотри, вон мужчина твоей мечты. Видишь, бежит по улице? Лови, пока не упустила!

Все смеются, а я… вижу!

О небеса, мое сердце трепещет. Лара попала в точку. Какой мужчина!

Самое то. Совершенство, созданное как по моему заказу.

Его вид ослепителен, он прекрасен и он мой ровесник! На вид ему тоже двадцать лет.

И он бежит по улице, точно, за каким-то толстым коротышкой. Расталкивает прохожих, кричит и машет руками, кажется, зовет полицию. Очень торопится — даже девушку с коляской грубо оттолкнул…

Коротышка несется от него как бешеный. И я его понимаю — на редкость отвратный тип. На лице откровенный ужас, что его сейчас поймают...

— Карманник, наверное, — решает опытная Мона.— Меня тоже месяц назад обчистили. Как раз на этой улице.

Мамаша с коляской, как нам слышно, тоже зовет полицию. Кто-то просто выругался. А мой мужчина добежал уже до середины улицы, и мне его не видно…

Я не могу пропустить такое. Я выскакиваю из кафе и бегу туда же. Куча зевак уже собралась и глазеет на нас.

Слышится вой полицейской сирены.

В этот момент коротышка добегает до открытого канализационного люка, с неожиданной силой вышвыривает оттуда рабочего и прыгает внутрь.

Все ахают.

Сейчас кто-нибудь полезет внутрь, за ним.

И тут из люка вылетает столб огня, нас накрывает ослепительной вспышкой…

* * *

Бристольские известия.

Рубрика чрезвычайных происшествий.

Сегодня, 3 ноября 1981 года, в полдень на улице Элтон-роуд произошло чрезвычайное происшествие, унесшее много жизней. В результате взрыва бытового газа, накопившегося в системе уличной канализации и вышедшего через открытый канализационный люк наружу, случилась подлинная авария. Погибли все, находившиеся поблизости от открытого люка, кроме одного мужчины по имени Сириус Блэк. Сейчас его допрашивает полиция.

Погибло двенадцать человек, ранено десять человек. Разрушены тротуар улицы и проезжая часть, а также фасады первых этажей близлежащих домов. Взорваны два автомобиля.

Личности погибших и раненых успешно установлены...

Находясь в здравом уме и твердой памяти, я, Блейз Риккардо Забини, решительно заявляю, что не могу молчать.

Я терпел, когда в переводах перевирали мою фамилию и делали из меня женщину. Я терпел это во имя моего тогдашнего повелителя лорда Волдеморта, Того-Кого-Сейчас-Можно-Называть, ибо он наложил проклятие на должность переводчиков всех романов о Гарри Поттере — такое, что они обязательно будут перевирать оригинал, — ибо Темный лорд страшно разгневался на эти романы и на маглов, посмевших их переводить.

В итоге, как всегда, пострадали не только маглы, но и маги. Пострадали все мы, и я в том числе. Я должен был терпеливо читать, как переводчики перевирают мою биографию, пол и славную фамилию.

Но я разделял праведный гнев моего повелителя на наглость маглов и считал, что ради доброй мести можно и потерпеть.

Однако фантазии маглов перешли все мыслимые пределы. Они сочинили байку про моего любимого декана профессора Снейпа, будто бы он был бисексуал и одновременно влюблен в Лили Эванс и в Мальсибера. Эта байка популярна среди маглов с тех пор, как госпожа Дж.К.Роулинг сказала про моего профессора в молодости: «He wanted Lily and he wanted Mulciber too» — и всякий раз, когда я слышу эту байку, кровь моя закипает.

Я должен раз и навсегда опровергнуть эту ложь.

Я расскажу вам правду о том, что случилось в юности профессора на самом деле, я расскажу это, опираясь на многочисленные свидетельства очевидцев. Профессор Снейп никогда не засматривался на мужчин, профессор Снейп был влюблен только в женщин и только в одну женщину. Он любил мисс Эванс, будущую Поттер. И его несчастная интрижка, грустный финиш, роковой любовный треугольник Снейп-Лили-Мальсибер только подтвердил это, хотя и имел фатальные последствия для его судьбы. Послушайте же эту нравоучительную историю.

Снечала я расскажу о Мальсиберах.

Мальсиберы — старинный волшебный род, который славился темными колдунами, злодеями и отравителями. Как только Том Реддл, будущий лорд Волдеморт, стал собирать свою армию, можно было догадаться, что если в школе в это время учится какой-нибудь Мальсибер, то он запишется туда в первых рядах. Так и случилось.

Мальсибер и его сын были заметными фигурами среди Пожирателей смерти, они были в ближнем кругу Волдеморта. На суде против Пожирателей смерти прозвучало, что Мальсибер-сын был мастером Империуса, он зомбировал множество человек и творил другие преступления. За это он был приговорен к пожизненному заключению в Азкабане.

Затем он бежал оттуда вместе с Лестренжами, Долоховым и прочими, но это произойдет через двадцать лет после того, как случилась наша история, и поэтому она нас не касается…

А мы вернемся к исходному. Мы имеем в виду Хогвартс 1976 года, когда шестнадцатилетний Северус, а также Лили, Мэри Макдональд, Айвен Розье и другие учились на пятом курсе Хогвартса и уже готовились перейти на шестой.

Лили Эванс и Северус Снейп считались друзьями. Но я считаю, что друзьями они тогда уже не были. Во-первых, Северус Снейп был не другом, а влюбленным в Лили Эванс, а Лили Эванс имела других друзей и всё больше отдалялась от него.

Лили Эванс считала, что они со Снейпом давно идут по разному пути. Лили не нравились одноклассники Снейпа, не нравились его взгляды и увлечения и еще больше не нравилась компания, которая отчаянно тащила Снейпа к себе. Это была действительно плохая компания. И душой этой компании были Айвен Розье и Мальсибер.

В то время Ивонне Мальсибер было шестнадцать лет и она ни в чем не уступала своему старшему брату Жану, который уже успел получть Темную Метку и закончить Хогвартс. Ивонна, как вспоминают очевидцы, даже превосходила его. Современники ожидали от Ивонны больших свершений, а мечтой Ивонны было потеснить Беллатрису Лестренж с пьедестала самой знаменитой женщины — Пожирателя смерти. Никто не сомневался, что Ивонне при желании удастся и это.

В то время первым свершением Ивонны был грандиозный скандал с Люциусом Малфоем. Семья Мальсиберов договорилась с Малфоями о помолвке Люциуса и Ивонны, но Ивонна решительно отказалась со словами, что этот союз позорит ее, ведь Малфой для чистокровной Мальсибер недостаточно родовит!

Ивонна Мальсибер была той еще штучкой.

Ивонна Мальсибер была сильной ведьмой и прирожденным лидером, она была очень популярна на своем факультете и считала себя умнее и красивее знаменитой Беллатрисы.

Поговаривали, что львиная доля новобранцев армии Волдеморта с факультета Слизерин попала туда благодаря очарованию Ивонны Мальсибер, перед которой не мог устоять ни один мужчина. Она умела вербовать сторонников для своего Лорда как никто.

Неудачливые соперницы Ивонны, брошенные ради нее своими парнями, распространяли слухи, что Ивонна просто околдовывает несчастных мужчин, как Цирцея, сглазит своих соперниц, варит первоклассные Приворотные зелья и вообще во всем виновата ее французская кровь. Француженки — прирожденные соблазнительницы.

Смелая гриффиндорка Мэри Макдональд прямо обвиняла Ивонну в том, что она отравляет соперниц, она порочная женщина, а все мужчины — дураки. Ведь Мальсибер каждому парню клянется, что он у нее первый и единственный, а бараны верят.

Несколько дней спустя Мэри Макдональд чуть не утонула в хогвартском озере.

Сколько ни бились дознаватели, они не могли найти ни малейших признаков, что Мэри попала в озеро не случайно. Официально инцидент с Мэри объявили несчастным случаем, но вся школа была уверена, что ее столкнуло в озеро колдовство Ивонны Мальсибер.

Лили Эванс не сомневалась, что Мэри пыталась убить зловещая Ивонна.

У Лили были основания: Ивонне приписывали множество преступлений. Весь Хогвартс глухо обсуждал подробности тайных оргий, которые банда Ивонны и Розье устраивала в школе. Выкладывали леденящие кровь подробности о деталях черномагических ритуалов, говорили, что на оргиях заманивают и пытают грязнокровок.

Лили Эванс очень не нравилось, что ее бывший друг Северус проявляет большой интерес к Ивонне. Лили напоминала об оргиях, Северус отмахивался, что это одни слухи. Мальсибер, как он говорил, — слишком здравомыслящая девушка, чтобы устраивать оргии. Она же не фанатичка какая-нибудь.

Когда Снейп хвалил здравомыслие, научный склад ума, сообразительность и обширные познания Ивонны Мальсибер, Лили Эванс злилась. Как он не видит, что это всего лишь фасад, за которым зияет тьма?! Снейп ослеп, где его обычная проницательность?!

Неужели Мальсибер околдовала и его?

Но на все упреки Лили Снейп отвечал, что она сама слепа, потому что всегда хвалит Джеймса Поттера и выгораживает все его поступки. А Джеймс Поттер — настоящий хулиган, Снейп видел это своими глазами. Это вам не слухи ревнивых клуш про Ивонну Мальсибер.

Лили знала, что Ивонна хвасталась, будто перед ней не сможет устоять ни один мужчина в школе, но Лили надеялась, что знает трех таких мужчин: Северуса Снейпа, Джеймса Поттера и Альбуса Дамблдора.

Лили не могла поверить, что Снейп может променять дружбу с ней на Мальсибер. Он не такой. Он просто купился на то, что Ивонна хорошо учится, с ней в паре интересно работать и она рассказывает ему много нового, чего нет в учебниках, и даже приносит из домашней библиотеки редкие книги. У него чисто деловой интерес к Ивонне, как он и утверждает.

Однако интерес самой Мальсибер к Снейпу тревожил Лили очень сильно.

А Лили была уверена, что такой интерес был. С какой стати Мальсибер постоянно набивается к Снейпу в пару на уроках, целыми часами сидит вместе с ним в библиотеке, болтая о тонкостях зельеварения, и таскает ему редкие книги?

Лили считала, что Мальсибер ничего не делает просто так. Что ей могло понадобиться от Северуса — непопулярного, никому не нужного, странноватого юноши, которого никто не любил?

Пять лет Снейп учился в школе и не имел ни одного друга, кроме Лили, и пять лет это всех устраивало. Почему теперь Мальсибер вдруг заделалась Снейпу приятельницей?

Лили встревожилась еще больше, когда услышала, что Раффлезия Гойл спрашивает Ивонну о том же. Ивонна ответила так:

— Это Снейп, по-твоему, жалкий урод и чудик? Все вы, бабы, дуры, что и требовалось доказать. Вы смотрите на мужчин не головой, а этажом ниже! А потом всю жизнь рыдаете, что загубили молодость ради смазливого пустозвона. Да если бы у вас были мозги, вы бы толпами ходили за Снейпом. Это самый стоящий из наших парней, да где вам это понять! Вы поймете, когда он будет директором Хогвартса, куда будут поступать ваши сопливые дети от смазливых идиотов, да будет вам уже поздно.

Ответ Ивонны означал, что она всерьез взялась за Снейпа.

— Это ты, Ивонна, дура, да простит меня Мерлин, — ответила Раффлезия. — Никто не будет ходить за Снейпом, потому что он в упор не видит нас всех. Он видит только Эванс, и ничего ты с этим не сделаешь.

— О Геката Путеводительница! — вскричала Мальсибер. — Как глупы женщины! На мое счастье, Эванс так же глупа, как и вы все. Разве не видит каждый, что она положила глаз на Поттера? Мне не нужно ничего делать, Раффлезия, Эванс всё сделала за меня.

— Но Снейпа ты этим не проймешь, — возразила мисс Гойл. — Он по-прежнему сохнет по Эванс, сколько бы ты ни колдовала и ни очерняла ее в его глазах.

— Я не так тупа, чтобы попытаться очернить Эванс перед Снейпом, — сказала Мальсибер. — Так бы я проиграла битву, не начав. Но мне поможет сама Эванс, вот увидишь. Снейп надоел ей, она уже теряет терпение. Скоро она отошьет его — никто лучше не очернит Эванс, чем она сама. И Снейп будет наш.

— Или не будет, — заметила Гойл. — Он не такой баран, как все остальные твои поклонники. Может, он еще заделает тебе нос и останется с Эванс.

— Я не уступлю какой-то паршивой грязнокровке! — вспыхнула Ивонна.

Так и началась война между двумя королевами Хогвартса: Белой и Черной. Они бились за сердце червонного валета, поскольку этот валет проходил в короли.

Мальсибер бросила вызов Эванс, что ни за что не уступит ей, и это значило, что Мальсибер сдержит слово. Она пойдет на всё, но не уступит!

Лили стала куда дружелюбнее к Снейпу, чем была раньше, крайне уязвленная, что Ивонна догадалась об ее намерениях; Снейп не мог поверить своему счастью, что прежнее расположение Лили к нему вернулось, а Джеймс Поттер бесился от ревности. Он пакостил Снейпу как никогда прежде.

Ивонна Мальсибер была безупречно сдержанна, мила и осторожна в отношении Снейпа, подчеркивая свое желание дружить и помогать — но только в учебе; восхищаясь его умом, но не пересекая личных границ, установленных самим Снейпом; стараясь привлечь, но не спугнуть и не давить на него.

Она проводила со Снейпом достаточно времени, чтобы Снейп слышал отовсюду изумленные шепотки, что Снейп-то этот хитрец, коли его выделила сама Мальсибер, что повезло гаду, ни с кем Ивонна так себя не вела (влюбилась в Снейпа, что ли?) и вообще надо приглядеться к нему, раз его уважает Ивонна, — и Ивонна убеждалась, что эти сплетни ему нравятся.

Еще больше Ивонне нравилось, что эти сплетни ненавидела Лили.

И Снейпу нравилось, что Лили сердится. Он размечтался, что Лили его ревнует…

А Ивонна, видя, как много времени Снейп проводит с Лили и как он сияет, становилась черна и страшна как ночь.

Вот так обе девушки ревновали одного юношу — странной ревностью, ибо им обеим он был не нужен, а нужно было взять верх над другою. Странная то была война за Снейпа двух королев, одна из которых любила Джеймса Поттера, а другая — Августа Руквуда.

Лили была приветлива со Снейпом, Снейп бегал за ней как привязанный и совершенно не замечал заигрываний Ивонны, Поттер бесился и изощрялся в пакостях, на которые Снейп отвечал тем же, потом Снейп и Поттер бежали жаловаться Лили и она уже теряла терпение. Лили устала участливо слушать, как Снейп поливает грязью ее любимого человека, ее любимый факультет и ее друзей, устала слушать про его обожаемые зелья, Слизерин и Темные искусства. Снейп заметил это и стал нервничать. Он прямо говорил Лили, что Джеймс Поттер увивается за ней, неужели Лили на его стороне?

А Ивонна — Ивонна ждала, когда Лили сделает ошибку.

Ивонна продолжала улыбаться Снейпу и вести с ним увлеченные беседы. Ивонна продолжала носить ему редкие книги. Ивонна однажды подарила ему для опытов ингредиент, который стоил триста галеонов и никогда не использовался в школе.

Ивонна давала понять, что Снейп ей очень дорог. Она ненавязчиво хвалила его ум и остроумие, начитанность и талант, магическую силу и твердость характера, аристократизм духа и глубину суждений... она всегда рада была поговорить о политике и лорде Волдеморте. Она восхищалась тем, как они одинаково мыслят и понимают друг друга.

Ивонна однажды обмолвилась Северусу дрожащим голосом, что прекрасно понимает его мучения — быть безнадежно влюбленным в человека, который любит другого и совсем не замечает тебя…

Ивонна не забывала приходить к Северусу после очередной драки с Мародерами и возмущаться этими хулиганами. Она изливала сочувствие и дружескую поддержку. Она предлагала придумать вместе против Мародеров какую-нибудь гадость и бралась помочь Снейпу осуществить ее. Но Снейп всегда отказывался.

Вот так проходил этот учебный год, ничего не менялось и Ивонна стала приходить в отчаяние. Уже кончились занятия и настали экзамены, уже считанные дни оставались до летних каникул, а Ивонна ничего не добилась ни от Лили, ни от Снейпа. Все помнили ее вызов победить Лили — и все видели, что Ивонна его проиграла.

Ивонна ночи не спала от бессильного бешенства.

Но все молчали. Потому что когда Кобрина Флинт язвительно напомнила Ивонне про ее фиаско, на следующий день Кобрина пропала и после долгих поисков ее нашли, изувеченную и обезображенную, в чаще Запретного леса. Кобрина выжила чудом, она совершенно не помнила, зачем забрела в лес.

Экзамен СОВ по Защите от Темных Искусств был предпоследним. Школьный год кончался через два дня. ЗОТИ, на следующий день трансфигурация — и отъезд на каникулы.

Вот тогда и случилось чудо, которое спасло интригу Ивонны.

Мародеры устроили невиданное шоу над Снейпом.

Лили как всегда сначала посмеялась вместе с ними, затем, когда они перегнули палку, бросилась Снейпа защищать…

И Снейп сорвался.

— Мне не нужна помощь от паршивых грязнокровок! — заорал он.

Ивонна поняла, что выиграла. Она поняла это с первого взгляда на Лили.

Лили развернулась и ушла. Она тоже поняла, что Снейп сделал выбор. Он выбрал Слизерин, Волдеморта и Ивонну.

Ивонна узнала, что той же ночью Снейп пытался вернуть Лили и вымаливал прощение чуть не на коленях, но поздно.

Снейп заперся у себя в спальне и никого не пускал. Он вышел из своего угла только дважды: ночью к Лили и утром на экзамен.

Кончив экзамен, он опять бросился к себе и заперся. Ивонна была уверена, что он там рыдает.

Ивонна понимала, что после истории со спущенными трусами он никого не хочет видеть. Тем более, что Снейп видел, как теперь на него смотрят все вокруг, начиная с последней совы в совятне. Даже преподаватели тихо хихикают.

Ивонна поняла, что настал ее час.

Снейп заперся качественно.

Он наложил вокруг себя сильнейшие заклинания, в том числе такие, какие в школе никогда не проходили. Он был уверен что никто не прорвется сквозь его защиту — да и никто не будет рваться, собственно. Кому он нужен?

Разве что попытаются пробиться, чтобы позубоскалить?

Он лежал на своей кровати и рыдал, но он изумился, почувствовав, что рядом кто-то есть.

Кто мог взломать его чары?

Хакер шевельнулся, и ему показалось, что это девушка.

Неужели Лили?

Но он знал, что Лили не придет уже никогда.

И он был прав.

В следующую секунду он узнал Ивонну.

Ивонна спокойно подняла палочку и высушила ему лицо.

— Уходи, — попросил Снейп.

— Я твой друг, — сказала Ивонна. — Я не брошу тебя. Я никуда не уйду.

— Как ты смогла войти? — спросил Снейп.

Ивонна улыбнулась:

— Я многое могу. И я могу научить тебя, если ты позволишь.

— Мне не нужна помощь! — отрезал Снейп.

Мальсибер сладко пропела:

— А если она нужна мне? Если мне нужен друг, такой как ты, и я выбрала тебя?

— После того, как меня вся школа видела без трусов, никому я не нужен, — сказал Снейп.

Ивонна подошла к нему совсем близко и прошептала:

— После того, как я видела тебя без трусов, я больше ни о чем не могу думать. Я хочу увидеть тебя еще раз.

Злодейка знала, что у Снейпа пропадет дар речи от ее откровений, и воспользовалась этим. Она прижалась к Снейпу и зашептала:

— Вся школа глупа, друг мой. Они не понимают, что увидели. Надо иметь мой опыт, чтобы понять… Тебе нечего стыдиться. Жаль, что ты не пробовал стащить трусы с этого самого Поттера, который смеялся громче всех! О, вот тогда бы мы посмеялись. Но больше всех будет смеяться в будущем его жена, бедняжка. Не завидую ей.

Ивонна Мальсибер знала, как вести себя с мужчинами. Она точно знала, что надо сказать.

— Оставим Поттера и его жену, друг мой, они нам больше не интересны. Нас ждет замечательная жизнь, если ты согласен на то, что я хочу предложить! Я хочу предложить тебе провести это лето у меня в Мальсибер-касле. Моих родителей все лето не будет, братец будет в Лондоне, и в замке будем только мы, целый замок для двоих. У нас прекрасная библиотека и дуэльный зал. У нас есть даже лаборатория моего прадеда Луи Мальсибера, в которой он изобрел Рыбье молоко. О, мы найдем, чем заняться.

Ивонна протянула руку и погладила Снейпа. Снейп, как завороженный, смотрел на Черную Метку на предплечье Ивонны.

— Тебе нравится моя татуировка? — прошептала Ивонна. — Обычно мужчинам она нравится. Хочешь такую же? Лорд Волдеморт любит посещать наш замок. Он приедет к нам этим летом. Он давно спрашивал о тебе, он очень хотел бы познакомиться с тобой.

Вот так закончилась наша печальная история.

Ивонна сама рассказала мне ее. Ивонна призналась, что даже хотела выйти замуж за Снейпа, но этому я не верю. Та самая Ивонна, которой показался недостаточно родовитым Люциус Малфой, — и чтобы она вышла за нищего полукровку? Конечно, она не вышла за Снейпа. Октавиус Ласкеллс, граф Хейрвуд, ей подошел больше… Хотя я сомневаюсь, что мужьям Ивонны стоило завидовать.

Вообще у нее было семеро мужей — и все чистокровные. Так что Снейпу очень повезло, что он не женился на ней.

Ивонна была единственным членом Пожирателей смерти, который не попал под знаменитый судебный процесс над ними 1981 года.

Она очень ловко избавилась от преследования, она всё продумала заранее, ибо у Ивонны была дьявольская интуиция… Дело в том, что в 1979 году графиня Хейрвуд внезапно овдовела, но быстро нашла нового мужа — красавица Ивонна всегда вдовела недолго. Новый муж, итальянский посол в Лондоне Карло Забини ди Монтипайто, подходил ей по всем статьям. Во-первых, как жена посла Ивонна получала дипломатический статус неприкосновенности, а во-вторых, именно в это время посол попросил отставки по личным обстоятельствам, чтобы вернуться на историческую родину. Там, в далекой и солнечной Италии, Ивонна переждала все тяжелые годы охоты на Пожирателей смерти, а затем возвратилась в Англию. Возвратилась моя матушка очень спешно, потому что только что вновь овдовела и почва Италии горела у нее под ногами.

Она вернулась в Англию и прожила там до самой смерти, успев рассказать мне немало любопытных историй о своей бурной молодости.

Одной из причуд моей матушки было, кстати, чтобы все называли ее только по имени. Она говорила, что это мешает ей стареть.

— И магия имени сработала, — заявляла довольная Ивонна. — Как видишь, сын, я пережила семерых мужей, брата, Снейпа, его Эванс и Волдеморта.

С этим было трудно спорить.

— Я иногда жалею, что выходила замуж не за всех, за кого хотела, — призналась мать. — Я упустила столько перспективных мужчин.

— Мне тоже жаль, — сказал я, — жаль, что ты никогда не пыталась выйти замуж за Волдеморта. Если бы он отведал твой фирменный Суп в честь Годовщины Брака, тебе дали бы орден Мерлина первой степени. Ты могла бы спасти мир от такой напасти!

— Увы, — развела руками матушка. — Это даже не обсуждается. Чтобы я вышла за паршивого полукровку? Даже ради спасения мира — никогда!

— Вчера наш друг Лунатик, покончив с сочинением по истории магии, убедительно доказывал, что хроноворот позволяет только присутствовать в ином времени, но изменить время при этом невозможно, — протяжно сказал Джеймс Поттер, поигрывая крылатым мячом.

Если он хотел спровоцировать Ремуса Люпина, то оказался прав. Люпин немедленно откликнулся:

— Именно так. И я всегда буду утверждать это. Хроноворот служит только для возможности присутствовать при том или ном событии, быть свидетелями, но трогать там ничего нельзя и попадаться на глаза кому-то — тем более. Хроноворот — это только транспортное средство вроде автобуса, но остановки у него во времени, а не в пространстве.

— Всё это очень интересно, — сказал Сириус Блэк и зевнул.

— Рем, ты вправду считаешь, что если я окажусь в другом времени и увижу там, как кого-то ведут на казнь, то я не имею права спасти его? — спросил Джеймс.

— Если ты его спасешь, ты изменишь ход истории. Может, в результате через двести лет твои родители не встретятся и ты не родишься, понимаешь?

— Но я уже родился, Рем. Значит, что бы я ни делал, но они встретились.

— Может, они потому и встретились, что Сохатый отбил того парня у полицейских, — сказал Блэк. — Он отбил парня, устроил драку и там в толпе из-за давки встретились бабушка и дедушка Поттеры и влюбились с первого взгляда. В общем, Сохатый сам себя и родил.

— Это антинаучно, — сказал Ремус.

— А если отправить хроноворот не в прошлое, а в будущее? Чему в будущем я могу помешать, оно же еще не случилось?

— Оно для тебя будущее, Джим, только для тебя, потому что ты живешь в ХХ веке, — вздохнул Ремус. — А объективно это точно такое же время, как все остальные времена. Хроновороту плевать, что для тебя оно будущее, это же машина, понимаешь? Ты запустил его в ХХ веке на ХХI, это для тебя будущее; запустил бы кто-нибудь из ХХII — было бы прошлое. И его нельзя менять, потому что для тех, кто из ХХII, ты меняешь прошлое, их уже не будет, понял?

— Нет, — сказал Джим.

Люпин застонал.

— На самом деле мы не о том спорим, — лениво заметил Бродяга. — Джим долго и безуспешно пытается донести до тебя, что ты вчера так распинался, что обидел его в лучших чувствах и Джим сегодня утром спёр хроноворот у Линды Джонсон и хочет проверить, кто из нас прав. Приглашаются все желающие.

— Джонсон? У нее есть хроноворот? — переспросил Люпин и выронил учебник из рук.

— Ну да, Джонсон. Заучка такая очкастая, прости меня Сохатый, — пискнул Петтигрю. — Круглая отличница. Ей директор разрешил выдать хроноворот, и Макгонагалл его дала, чтобы она могла учиться на всех факультативах сразу. Она же на все курсы записалась, прикинь?

— Она ненормальная, — изумленно сказал Люпин.

— Глядите, наш Лунатик влюбился.

— Лунатик, ты дурак, а еще староста, — сказал Поттер. — Ты даже не знаешь, что творится на твоем факультете. Позор!

— А вы откуда знаете? — жалобно спросил Люпин.

— Посмотрите на эту неблагодарную скотину! — возопил Поттер. — Мы трудимся не покладая рук, чтобы помочь ему старостить факультет, создаем, понимаешь, в поте лица своего карту Мародеров, чтобы Лунатик мог оперативно следить за всеми своими подопечными…. И что? Мы вместо Лунатика раскрываем тайны Гриффиндора.

— Ты ни разу не замечал, что Линды Джонсон в этом году множатся, как амебы? — сказал Блэк. — В четверг на первой паре их три : на магловедении, на прорицании и на нумерологии? Во вторник на третьей паре их две: на древних рунах и на уходе за магическими существами?

— И вы проследили за Джонсон и сперли у нее хроноворот, — вздохнул Люпин.

— Не волнуйся, она ничего не заметила, — успокоил Поттер.

— И мы не сперли. Мы взяли на время.

— А потом вернем обратно. И она опять ничего не заметит.

— Рем, не убивайся так. Сам посуди: разве мы могли оставить без внимания твои возмутительные теории?

— Мы должны были взять хроноворот и проверить.

— А у Заучки Джонсон нам просто повезло, что как раз хроноворот был. Как можно упустить такой шанс?

— И вы хотите запустить его? — слабым голосом спросил Люпин.

— Ага. Прямо сейчас. Давай впряжемся в него и проверим, а Хвост будет свидетелем.

— Давай открутим будущее, раз ты прошлого так боишься, — сказал Блэк. — Чтобы ты не боялся, что мы залезем не туда и твои родители в результате не встретятся. Давай запряжем на двадцать лет вперед.

— Нет, — сказал Люпин.

— Давай, и это классная идея, Бродяга. Будущее интереснее прошлого. Я хочу знать, как выглядит мир через двадцать лет! Это вам не шарлатанка-прорицательница в чаинках нагадала, это правда.

— Ага, а заодно проверим, что сбудется из всего, что наша профессорша прорицаний наговорила. Прикольно же, Лунатик, а?

— Нет! — закричал Люпин, пока на его шею надевали цепь от хроноворота и пока ухмыляющийся Бродяга отсчитывал на часах двадцать лет.

— Нет, — сказал Люпин снова.

— Ты оглянись лучше, — посоветовал Бродяга. — 1976-1996. Блин, вон как наш Хогвартс будет выглядеть двадцать лет спустя! Даже не верится.

— Никак, — буркнул Лунатик. — Он ничуть не изменился.

— По-моему, он какой-то мрачный стал.

— Это потому что ты поставил время на полночь, болван.

— Еще скажи спасибо, что не на полнолуние.

— Еще скажи спасибо, что на июль, а то сейчас вывалилась бы толпа школяров и завалила нас вопросами.

— Июль, — мечтательно повторил Поттер. — Давно хотел посмотреть на школу летом. Как там она держится без нас на каникулах, а?

— Карту Мародеров включи, — прошипел Люпин. — Чтобы не напороться на кого-нибудь, кто спросит, что мы здесь делаем летом!

— Да на кого напороться, Лунатик? Летом в школе никого нет.

— Есть, — возразил Люпин, глядя на Карту. — Хагрид есть, Снейп есть, Филч, Норрис… Еще какие-то Трелони и Флоренц. И привидения. Нам повезло, что Карта еще работает.

— Снейп? Что он делает в школе через двадцать лет?

— Бродяга, ты прикинь: это сколько раз надо остаться на второй год, чтобы и через двадцать лет торчать в школе?

Все засмеялись.

Сохатый решил, что это замечательный шанс посмотреть школу сверху донизу. Редкая возможность пройтись по ней, когда она пустая и никто не застукает вас в неподходящем месте...

Спорным моментом было то, что Хвост предлагал залезть и в кабинет директора, поскольку Карта показала, что он пуст, Дамблдора в школе лет.

Спорным потому, что Люпин от этого пришел в ужас, а остальные — от его ужаса в восторг. Ужас их убедил окончательно, что дело стоящее. Ведь действительно, когда еще выпадет шанс пролезть в святая святых, в пустой кабинет директора?

Что может быть проще: через открытый (спасибо Карте!) кабинет завхоза прыгнуть в его камин и выпасть через него в камин директора?

Выпали и осмотрелись.

— Класс, — сказал Сохатый, плюхнувшись в директорское кресло.

Люпин с интересом осматривал приборы, стоящие на соседнем бюро.

Бродяга строил рожи портрету своего прадедушки.

И тут Хвост, стоявший на стреме, предупредил:

— Через камин кто-то идет.

Два срочных дела: Силенцио на портреты, чтобы не выдали лишнего, жалобная мольба фениксу, что они хорошие и не надо на них доносить, мантию-невидимку на бедовые головы — и …

… из камина вывалился Альбус Дамблдор.

В ту же секунду Люпин забыл свои строгие предупреждения, что надо молчать и не шевелиться, что бы ни случилось, и ни во что не вмешиваться. Потому что он готов был первым сбросить мантию-невидимку и броситься на помощь директору.

Директор выглядел страшно. Его одежда была всклокочена, лицо покрыла тень смерти, правая рука обуглилась; выпав из камина, он выронил на ковер тяжелый меч Гриффиндора, покрытый какой-то слизью, и обугленное разбитое кольцо.

Из последних сил директор нащупал горстку летучего порошка, бросил его в камин и позвал:

— Северус!

И упал без сознания.

Трое Мародеров рванулись к нему, но Хвост удержал их и зашипел:

— Сейчас войдет Северус, вы куда?!

В ту же секунду камин осветился и вышел Северус, так что пришлось подчиниться неприятному, но здравому решению.

Северус подбежал к директору и стал колдовать, затем нырнул в камин и вернулся с кучей склянок, которые стал вливать директору в рот — пришлось затаиться и молча смотреть на это. Да и шок, что вот этот сорокалетний мужчина в мантии декана Слизерина — это известный им Сопливчик через двадцать лет; это был неожиданный удар для них — увидеть, как страшно постарел их ровесник… Неужели они в свои сорок выглядят так же?!

Но пришлось признать, что дело свое Северус знает, потому что директор скоро очнулся.

— Зачем? — сказал Снейп без всяких предисловий. — Зачем вы надели это кольцо? На него наложено заклятие, вы не могли этого не знать… Зачем вам вообще понадобилось его трогать?

Дамблдор поморщился:

— Я… сделал глупость. Не устоял перед искушением…

— Каким искушением?

И они начали говорить.

А невольные слушатели — слушать…

При словах:

— Вы намерены позволить ему вас убить?

— Нет, конечно. Меня должны убить вы, — Хвост тихо икнул.

— Спасибо, Северус…

Они поговорили еще немного: про Орден феникса, про Волдеморта, шпионаж и Гарри Поттера, — затем Снейп снова поил Дамблдора зельями и колдовал над рукой, а потом Дамблдор сказал, что вечер окончен и пора идти спать, но не смог встать с кресла, и Снейп помог ему подняться на второй этаж в личные комнаты.

Снейп уложил больного в спальню и вернулся, и только когда он ушел из кабинета окончательно в свои подземелья, невольные свидетели сбросили мантию и сели поговорить.

Конечно, умнее было бы поскорее ретироваться отсюда, но переварить услышанное было трудно.

— Я правильно понял, что Дамблдор приказал Снейпу убить себя, и Снейп согласился? — спросил Сохатый

— Это наше будущее? — спросил Бродяга.

— Я не верю. Это не Дамблдор, Дамблдор бы никогда… И Снейп тоже… Это какой-то испорченный хроноворот, он привел нас в параллельный мир, — сказал Хвост.

— Наш Дамблдор был не такой. Может, на него так проклятие подействовало? — с надеждой спросил Сохатый.

— Вот-вот! — закивал Петтигрю.

— Кстати, Снейп говорил, что ты Пожиратель смерти и ты шпионишь за ним по приказу Сам-Знаешь-Кого, — добавил Люпин.

Хвост стал зеленого цвета.

— А Дамблдор сказал, что ты предал Волдеморту Сохатого и его жену и Волдеморт их убил, — сказал Бродяга. — А я сел за это в Азкабан на тринадцать лет. А потом меня тоже убили.

— Знаете что? Мне не нравится это будущее, — сделал открытие Сохатый.

— Глубокая мысль. Мне тоже.

— Мне тоже.

— Мне тоже.

— Рем, ты говорил, что будущее должно сбыться, если ему не мешать, — сказал Сохатый. — Мне почему-то страшно хочется вернуться в прошлое и сделать там что-нибудь, чтобы взять и помешать. Вот этому будущему. Чтобы оно не сбылось.

— Мне тоже этого хочется, — признался Люпин.

Хвост напряг слух и объявил:

— Дамблдор там, наверху не спит и разговаривает с каким-то портретом. Он ему говорит, что нужно убить Гарри Поттера и что его должен убить Сами-Знаете-Кто.

— Гарри Поттер — это мой сын? — спросил Сохатый.

— Да, — сказал Люпин.

Компания молча вышла из Хогвартса на пустынный ночной простор, молча повернула хроноворот.

Так же молча очнулись они в своем времени, осенью 1976 года, в спальне пятого курса Гриффиндора.

— Значит, так, — сказал Сохатый.

— Значит, так, — сказал Блэк.

— Значит, так: сначала верните Джонсон хроноворот, — сказал Люпин.

— Сейчас.

— А потом что?

— А потом придется мириться с Сопливчиком, заниматься Хвостом и что-то сделать с Дамблдором. Что-то мне не нравится, как он руководит Орденом феникса.

— Нам, что ли, свой Орден основать? — спросил Хвост.

— Или Ордену феникса руководство сменить.

— Блин, — с тоской сказал Поттер.

— Или блин, Сохатый, или тебя с Лили сдают Сам-Знаешь-Кому, да и школу ему же.

— «— Темный лорд думает, что школа скоро будет в его руках.» — «А если она и правда окажется в его руках?» — передразнил Люпин. — И это говорит сам Дамблдор. Он сам сдает школу Волдеморту?

— Не произноси его имя! — пропищал Хвост.

— Мы изменим будущее, — сказал Люпин. — Мы что-нибудь придумаем.

— Обязательно. А если кто не поверит, мы опять стащим хроноворот у Джонсон и покажем им… Очень удачно мы попали в будущее, Лунатик, такую сцену понаблюдали…

— Ага. Лили покажем. И Сопливчику.

— Макгонагалл покажем. И Флитвику, он очень разумный человек. Он что-нибудь придумает.

— Хвост, только преподов не вмешивай… Сами разберемся.

— Сами разберемся! — закончил Сохатый. — Шалость Дамблдора не пройдет.

— ... Уважаемые радиослушатели!

С вами Радио Магической Британии и ведущая Дана Копелян. На часах нашей студии полдень. Прослушайте сводку новостей к этому часу и прогноз погоды, в дополнение к которому метлолюбителям предлагается сообщение Метеослужбы аэропорта Хитроу и Лондонского Института погоды. Удачных вам полетов и летной погоды.

Итак, новости к этому часу.

Министр Магической Британии Пий Тикнесс только что подписал указ о порядке возвращения гражданам Магбритании имущества лиц, осужденных как неблагонадежных и незаконно удерживающих у себя материальные и нематериальные ценности и права, по праву рождения принадлежащие чистокровным волшебникам. Порядок определения законных владельцев и порядок возвращения им конфискованного у осужденных имущества уже утвержден и будет напечатан в ближайшем номере «Ежедневного пророка» и «Вестника Министерства». Комиссия по возвращению конфискованного имущества будет создана Министерством магии в ближайшее время.

Начальник аврората Магбритании докладывает, что отчет о работе аврората за прошлый месяц успешно подготовлен и одобрен им лично. В целом отчет очень продуктивный. За этот месяц раскрыто на 15% больше преступлений, в том числе тяжких, чем за прошлый месяц, в то же время уровень преступности неуклонно снижается. Начальник отмечает, что уровень преступности в этом квартале на 30% меньше, чем был в предыдущем, и надеется достичь снижения уровня преступности еще на 6%. Как сказал аврор, благодаря блестящей работе аврората скоро с преступностью будет покончено и черные времена беспредела Фаджа и Скримджера граждане будут вспоминать, как плохой сон. Трое сотрудников аврората по итогам квартала представлены к государственной награде.

Управление охоты и егерей Министерства магии информирует, что силами дружин из добровольцев гражданского населения за эту неделю был обойден и очищен от нежелательных элементов знаменитый Шервудский лес, один из символов Великой Британии. По словам добровольцев, в лесу разбили незаконный лагерь мародеры, которые нелегально жгли костры, охотились и удили рыбу, а также наносили прочий ущерб природной среде, пока их деятельность не была прекращена дружинниками. Среди пойманных были лица, с июня месяца скрывающиеся от закона. Добровольцам объявлена благодарность от имени Министра магии и выплачено денежное вознаграждение. А мне остается добавить, что отныне Шервудский лес очищен от угрозы и граждане могут без опаски заходить туда, чтобы насладиться отдыхом.

И в заключение выпуска — прогноз погоды…

Радиоприемник, стоящий на столе директорского кабинета, умолкает на полуслове.

Заклятие «Отключись» всё еще звенит в воздухе, пока директор Хогвартса опускает палочку.

Затем он поднимет ее снова — и радиоприемник превращается в уродливую пепельницу, которой он на самом деле и является… пока волшебник не находит ему дополнительное применение.

Теперь любой приходящий в этот кабинет увидит на столе пепельницу, скользнет по ней взглядом и забудет — кто и когда запоминал пепельницы? Не обратит внимания, не ведая, что эта пепельница прячет в себе большой директорский компромат. По вечерам директор с удовольствием слушает свою пепельницу, которая передает зарубежные радиостанции, магловские новости и иногда, когда повезет, подпольный канал Ордена феникса... Но это редкость. На "Голос МагАмерики", как его ни глушат, удается попадать гораздо чаще.

Директор Снейп молча отодвигает кресло и встает из-за стола… Ему хочется пройтись.

Куда-нибудь. Желательно на свежий воздух и поближе к небу…

Сколько бы раз ни предупреждали, что нельзя слушать министерское радио перед обедом, а то аппетит отобьет, но он всё равно подставляется. Хотя бы потому, что он директор Хогвартса, советник Волдеморта и шпион Ордена феникса, поэтому не слушать это он не может.

А потом всегда есть возможность прогуляться… проветриться.

Улучшить настроение. Насколько это возможно в замке, где постоянно и круглосуточно дежурят дементоры. И откуда открывается чудесный вид на Хогсмид, тоже завоеванный дементорами и поэтому темный, как Лондон во время смога.

Тысяча Мерлинов, ведь он еще месяц назад велел учителям на педсовете научить школьников справляться со страхом — и даже это саботировали! Хотя и невольно. Ведь исполнение задания возложено на заместителя директора, а заместительницей его является Алекто Кэрроу — чему она может научить?! А задача ложится в первую голову на преподавателя ЗОТИ, а ЗОТИ ведет Амикус Кэрроу. Как будто он может создать Патронуса.

Да и если бы мог — что бы это изменило? Это же Кэрроу.

"Научите детей защищаться, или дементоры их покалечат" — да Кэрроу чуть не умерли на месте от счастья, что такое возможно. Они бы днем и ночью смотрели-любовались, как дементоры калечат детей, и даже деньги бы платили за это.

Мерлин и Моргана, во что он, директор, превратил свою школу...

Но, триста гоблинов ему в глотку, неужели Флитвик и Макгонагалл ничего не видят, а защита от дементоров их тоже не волнует? Почему они не догадались уделить этому время на своих уроках?! О чем они думают?! Им даже на такие очевидности надо намекать, что ли?

Директор Снейп проговаривает про себя всё, что думает об умственном развитии своих подчиненных, накидывает плащ-невидимку и выходит.

Плащ-невидимка очень нужен ему в последнее время. Мягко говоря, любимые ученики так гораздо лучше переносят его присутствие.

Невидимый Снейп успешно выходит из кабинета...

Исправляет три грамматические ошибки в прокламационной надписи Армии Дамблдора на двери его кабинета, проходит по мрачным школьным коридорам, в которых в этом году почти не слышится смех, и поднимается на Западную башню.

Там кто-то есть — и директор, беззвучно прокляв учеников, которые по его представлениям должны сидеть на занятиях, а не прогуливать их в совятне, тихо становится в сторонке, ожидая, когда же веселая компания уберется и оставит его в башне одного.

Скоро следующий урок, должны же они наконец убраться?!

Но компания не торопится.

Собственно говоря, пришли они сюда за тем же, за чем и директор, и обсуждают то же самое. Последние новости по радио… Снейп надеется про себя, что это ненадолго.

И очень полезно. Подслушивание — незаменимый способ узнать самые свежие новости о школе и о неприятностях, которые теперь, при знании, можно успешно предотвратить. Сам Гарун-аль-Рашид признавал действенность этого метода.

А о сегодняшних собеседниках Гарун мог только мечтать: это неразлучная троица Лонгботтом-Лавгуд-Уизли и присоединившиеся к ним сестры Патил. Учитывая, что львиную долю времени директор проводит, чтобы отследить планы именно этой троицы, можно считать, что в Западную башню его послала сама судьба и вообще ему крупно повезло.

Лавгуд, Лонгботтом и Уизли! Стоят рядом и обсуждают текущее положение дел в своей маленькой партизанской армии!

Так директору не везло с тех пор, как он однажды летом застал в доме на Гриммо, 12 Макгонагалл, Грюма и Уизли, когда они обсуждали, какие защитно-антиснейповские чары наложат на этот дом.

У Грюма оказался подготовленным целый комплекс чар — продуманный до мелочей, добротный такой; они его и приняли.

Грюм тогда еще сказал смешную вещь: "Надо же, я ведь заготовил этот защитный комплекс еще два года назад, так и знал, что понадобится"...

Я потом, когда вернулся в школу, взял эту самую пепельницу и швырнул об стену. Она, конечно, вовремя затормозила и отскочила в сторону — у меня все вещи в кабинете зачарованы так, чтобы уметь себя защищать от вспышек гнева неразумных двуногих, — но я еще пнул стул, который сразу дал сдачи, а бюро, глядя на это, само сказало:

— Остынь, носатый болван.

И я остыл.

Хотя рад был бы еще пободаться. Я теперь люблю потрепаться-пободаться с мебелью — надо же с кем-то общаться. Кроме них и портретов — больше не с кем.

А тут целых пятеро собеседников — чем не удача? Постою, послушаю...

О чем там они говорят?

О Волдеморте.

Отличная тема для разговора.

Самая модная: в нашей стране сейчас только о нем и разговаривают. О нем, обо мне с Дамблдором и о Гарри Поттере. Бедная Англия, если не находится в ней темы поинтереснее… Никакой Трелони не нужно, чтобы предсказать, что скоро будет нам всем полный и сияющий тролль.

О чем там дети беседуют?

— Никогда бы не подумала, что среди нас столько садистов. — Это Уизли. — Столько людей, которым нравится Круцио… пытки, дементоры, насилие… Понимаете, смотрю на Кэрроу и поражаюсь, что они не исключение, а правило. Столько людей знает, что сейчас хватают и пытают других, хватают целыми сотнями — и все согласны.

Вернее, мисс Уизли, все молчат. И никто не протестует. Боятся, или считают безнадежным делом, или считают пытки нормой жизни, или не хотят вмешиваться… В общем-то, конечно, это и значит, что они согласны. Молчание — знак согласия.

— Сами-Знаете-Кто пытает людей на глазах своих Пожирателей смерти, и то все согласны, — говорит одна из Патил. — Не могу понять. Ведь он своих же наказывает. Если бы у меня на глазах кто-то круциатнул мою сестру, я бы ему такое показала, да будь он трижды Темным Лордом. Мне было бы плевать.

— Они его боятся, — замечает Лонгботтом.

— Знаешь, если бы у меня на глазах пытали мою сестру, я бы перестала бояться.

— А они не перестают.

— Значит, они ненормальные.

Истину глаголете, мисс Патил. Как ни странно, но вы озвучили одну мою мечту: чтобы в тот момент, когда Волдеморт в очередной раз мучит кого-то на глазах его семьи и всех остальных, это спящее болото проснулось и ответило ему. Он Круцио — и они все дружно ему Круцио! Посмотрел бы я, что тогда от Волдеморта останется… После залпа из пятидесяти Круцио.

Я тоже не могу понять, как все эти хваленые родители могут смотреть на муки своих детей и молчать… Когда Волдеморт на глазах Малфоев издевается над Драко, Малфои что — потеряли свою родительскую любовь? Неужели только одна мать смогла защитить своего ребенка? И когда она защитила, от Волдеморта осталось мокрое место.

Но я пессимист. Гораздо правдоподобнее другая картинка:

Н а р ц и с с а, Л ю ц и у с, д р у г и е У п Сы (все вместе). Круцио!!!

В о л д е м о р т (радостно чешется). Ой, круто, хорошо! Хорошо мне! Ой распарился, спасибо, братцы. Еще! И пониже, пониже и левее давайте, а потом по хребту пройдитесь, вот так!

У п С ы. Круцио!

В о л д е м о р т. Ой, хорошо! Ревматизм как рукой сняло. Еще давайте! Покрепче. Ох взбодрили меня, лучше утренней зарядки. Я стал как огурчик! Надо будет каждый день сеанс повторять. А потом Аваду, Аваду давайте попробуем — да не бойтесь, я бессмертный.

А что? Очень жизненно. Наш милорд — непредсказуемый маньяк. Возможно вполне, что он на Аваду именно так и отреагирует.

Но что-то я размечтался, отвлекся… О чем там дети болтают?

Ого. Уизли говорит, что Кэрроу украли ее метлу. А мне они еще не доложили, заразы ленивые.

— Они украли мою метлу, — деревянно-спокойно объясняет Уизли. — Как? Очень просто. После матча вызвали меня к Хуч и сказали, что я играла грязно и должна быть дисквалифицирована. Немедленно. Я летала слишком быстро и Малфой за мной не поспевал, заметьте: это против моего «Чистомета» на его «Нимбусе» — значит, вывели Кэрроу, моя метла заколдована. И они изымают ее на экспертизу до выяснения всех обстоятельств.

Уизли проводит взглядом проплывающее облако и продолжает:

— Жаль, что меня выгнали тут же и я не проследила, куда они дели мою метлу. Надо будет этим заняться — надо же выкрасть ее обратно.

— Но Хуч же тебя защитила, — напоминает Лонгботтом. — И к Макгонагалл она обещала пойти. Макгонагалл за тебя горой. Она всё выяснит про метлу. Если понадобится, потому что не могут они держать твою метлу вечно, по правилам экспертиза не занимает больше месяца… Если они не придумают другого предлога, то должны будут отдать.

— Я не сомневаюсь, что если сейчас ее не украду, то больше я свою метлу не увижу, — говорит Уизли.

Они помолчали. Затем Патил обнимает Уизли и шепчет:

— Я всё понимаю… Такое чувство, что тебя лишили крыльев. Запретить летать… Изверги.

— Не думаю, что лишить метлы — это то же самое, как запретить летать, — задумчиво объявляет Лавгуд. — По-моему, летать можно и без метлы. Мы же волшебники. Никогда не понимала, почему должна летать метла, а не сам человек? Птицы же летают. Самолеты летают. И мы должны уметь, и никакой метлы нам не надо.

— У птиц крылья, — устало поправляет Патил.— У самолетов тоже. А у нас крыльев нет.

— У нас есть волшебство, — улыбнулась Лавгуд.

Ей никто не отвечает.

Лавгуд смотрит в небо и добавляет:

— Ну вот не верю, что человек не может изобрести, как летать без крыльев. Столько веков человек мечтал, что научится летать — неужели он не сможет? Он обязательно сможет. Человек всегда в конце концов добивается исполнения своей мечты.

— Очень жаль, что мы не умеем летать, — говорит Лавгуд. — Нашей Армии Дамблдора это бы здорово пригодилось. Нас бы никто не смог поймать, не смог бы нам угрожать, ведь мы смогли бы в любой момент построиться и улететь отсюда. Представляю, как бегали бы с палочками наперевес бескрылые Кэрроу, глядя, как мы улетаем от них в далекие небеса! А они и помешать не могут…

— Мечтай-мечтай, — фыркает Уизли.

— Летать — это очень правильно, — спокойно продолжает Лавгуд. — Падма права. Летать — это свобода. Это значит, что если нас поймают, мы сможем улететь из любой тюрьмы. А еще — научить других узников полету и всем вместе перенестись в безопасное место.

— Магические тюрьмы защищены всякими заклинаниями, — возражает Патил. — Никто не даст тебе улететь.

— Тогда я буду летать по камере.

Непробиваемая решительность. Браво! — и я мысленно аплодирую.

— Твои мечты прекрасны, но пока что я без метлы летать не умею и все твои фантазии не по адресу, — говорит Уизли.

— Ничего, мы научимся, — не унывает Лавгуд. — Если я сумею летать, я всех научу. Я уже пыталась тренироваться. Только мозгошмыги помешали, они пролетали как раз под ногами...

Патил негромко стонет.

— Мы найдем твою метлу, — твердо обещает Лонгботтом. — Это будет первоочередная цель в повестке дня. И Кэрроу надо что-то сделать в отместку, чтоб не почивали на лаврах, что сделали тебе гадость.

— Ну почему они так?! — тоскливо спрашивает Падма.

— Потому что они несчастные люди, — мягко говорит Лавгуд. — И они это понимают. Они видят, что не могут быть такими, как мы; делать то, что умеем мы. Мы можем вызывать Патронуса, а они нет. Они это чувствуют — и им больно. Они понимают, что провалили все задания, которые им поручили в школе. Директор Снейп приказал Кэрроу научить учеников защищаться от дементоров, а они не смогли научить, потому что сами не умеют. Они злятся по этому поводу. Каждый раз, когда они видят наших Патронусов, живой укор им... Ученики что-то могут делать лучше их — взрослых, учителей… Это так обидно.

— Они знают, что они бездарные преподаватели и никчемные управленцы, их презирает вся школа и никто не слушается, — кивает Лонботтом. — Вот и изгаляются.

— Они узнали, к тому же, что мы взялись исправлять их публичный провал и делать за них всю работу, — добавляет Уизли. — Какие-то школьники взялись обучать других ЗОТИ вместо Кэрроу, устраивать тайный клуб занятий, понимаешь, — и притом успешно! Все, кто ходит в наш клуб, научились вызывать Патронуса. Кэрроу оказались в полном пролёте.

— Над ними теперь даже Миссис Норрис смеется, — говорит Лавгуд.

Уизли заключает:

— Они нам этого не простят.

— Зато мы научили всех прогонять дементоров, а это главное, — поправляет Лавгуд.

Я снова ей аплодирую.

— Я не хочу больше говорить о дементорах, — выпаливает Лонгботтом. — И о Кэрроу тоже. Хватит о неприятном. Давайте о чем-нибудь другом, а?

— В «Ежедневном пророке» сегодня писали, — вступает Патил, — что в Ломшире была большая паника. Из-за драконов. Там есть очень хороший рекреационный центр, вы знаете, целый лесопарк… И туда улегся отдохнуть натуральный дракон. Местной породы. Плотоядный. Представляете, какая паника была у отдыхающих? Но они не растерялись, вызвали Департамент по магическим животным, и они вежливо вытурили дракона в ближайший заповедник. Он, видите ли, отдыхать улегся… И пообедать заодно… Нашел место.

— Ну, он же никого не тронул, — замечает Лонгботтом.

— Наше счастье. Мы для него только еда, — зевает Патил.

— Представляете, что этот дракон о нас думает? — фыркает Уизли. — Что за времена пошли, совсем эта еда взбесилась. Только прилег отдохнуть, как напала, малявки такие, да еще с оружием, чего-то требует…

— А мне его жалко, — говорит Лавгуд. — Вот вы представьте, что легли отдохнуть на лугу, а тут вас окружают бешеные куры с водометами и требуют очистить луг, потому что это их рекреационная зона, а вы куроядный опасный хищник — и отправиться в резервацию?

— Луна, это будет конец света, — выдыхает Патил. — Какие у тебя жуткие фантазии.

— А я всегда удивлялась тому, какая природа у нас добрая, — безмятежно продолжает Луна. — Как она терпит всё, как мы ее притесняем? Я бы на месте всех животных, от кур до драконов, собралась и сказала, что человек зарвался и пора его поставить на место. А то и правда будет конец света.

Я на минуту представил себе, как собираются в одном месте все ингредиенты, невинно убиенные за мою долгую жизнь… Ай да Лавгуд. Магловские экологи поставили бы ей памятник.

— А растениям еще хуже! — горячо говорит Лонгботтом. — Они же совсем не умеют защищаться… Животные хотя бы могут кричать, двигаться… А они, бедняжки, стерпели столько от человека, а в награду еще и создают для него хлорофилл!

Ну, Гремучая Ива, положим, умеет не только это…

— Я уже стал экспериментировать с фиалками, — говорит Невилл. — Учу их каратэ. Я надеюсь вывести сорт, который не даст себя в обиду. Я давно думаю над программой самозащиты растений…

— Лучше бы ты подумал над программой самозащиты от профессора Снейпа, — язвит Уизли. — Хватит его бояться. Пора вырасти из этого.

Лонгботтом зеленеет как гибридная фиалка, а я мысленно снимаю сто баллов с Уизли (и заодно с Гриффиндора). Это же не важно, что мысленно? Ведь всё равно подействует? А если нет, могу повторить это вслух.

— Конечно, ты вырастешь из этого, Невилл, — говорит Лавгуд, — ты закончишь Гербологическую Академию и станешь великим гербологом. Ты будешь выводить новые сорта растений. Например, выведешь какой-нибудь особо драчливый носатый папоротник и назовешь его «профессор Снейп».

Лонгботтом хохочет так, что утирает слезы с глаз.

Ай да Лавгуд. Вот бы кому вести Защиту от Темных искусств.

А еще нам с башни видно, как открываются двери классов и с уроков спешат ученики — свободный час закончен. Сейчас начнется следующий урок, у Лонгботтома это заклинания ; он прощается с компанией и уходит — вприпрыжку и с высоко поднятой головой. Наконец-то Лонгботтом держится прямо…

Над лестницей парят дементоры, но Лонгботтом их даже не замечает. Он мысленно в светлом будущем с носатым папоротником, которого создала для него Лавгуд.

Лавгуд, сокровище ты наше школьное. Когда дементоры поблизости, не нужен Патронус, нужна Лавгуд — она лучше. Наш живой Патронус. Наше тайное оружие против дементоров, Волдемортов и прочих мелких неприятностей.

— Ну, тогда и мы пошли, — говорит Уизли. — У нас пара сейчас.

— А у меня окно, — рассеянно отвечает Лавгуд. — Так что я здесь постою еще, хорошо? А вам удачи.

— Спасибо, — фыркает Патил. — И тебе удачи. Смотри не улети куда-нибудь.

— Нет, одна я не улечу, — серьезно возражает Лавгуд. — Только с вами.

— Вот и славно, — говорит Уизли, и они все уходят.

А Лавгуд остается. Вот зараза.

— Если вы хотите, я тоже уйду, профессор, — говорит Лавгуд, не оборачиваясь, и у меня падает челюсть.

— Можете оставаться, — отвечаю я (а что еще тут ответишь?). — Если вы не можете найти ничего более полезного.

— Спасибо, профессор! — сияет Лавгуд как медный грош.

— Осмелюсь спросить, кто еще меня заметил?

— Что вы, сэр, — обижается Лавгуд. — Вы очень хорошо прячетесь. Вас заметила только я... Но я всегда вас замечаю, когда вы под мантией-невидимкой среди нас ходите.

Чудесный разговор. Только хорошо прячется, как известно, тот, кого вообще никто не заметил.

— Я не нарочно, — огорчается Лавгуд. — Простите. Я не хотела. Просто вы очень заметный, сэр, особенно когда прячетесь.

А у Лавгуд еще больше сарказма, чем у меня.

— Но всё-таки мне кажется, что вы сердитесь, — говорит Лавгуд. — Лучше я уйду.

Тогда я подхожу к ней и сердито заявляю:

— Вы, мисс Лавгуд, сейчас пойдете со мной.

— Да, сэр, — послушно кивает Лавгуд — и почему-то совершенно не боится.

— Я нашел вам занятие, — продолжаю я.

— Спасибо, сэр.

— Идемте со мной. Сейчас я научу вас летать без крыльев.

... И когда я потом чуть не отбил голову об стенку в отчаянной попытке понять, почему эта полоумная не улетела из подземелий Малфой-мэнора, мне пришло покаянное письмо от Лавгуд. Она написала, что другие узники не смогли взлететь, как она ни пыталась их научить, но ни у кого не получилось... а она не могла, не имела права улетать без них.

Зато она научила их ловить подземельных колгозубок.

А в конце года, когда тело профессора Снейпа так и не нашли в Воющей хижине и все гадали, что с ним сталось (а некоторые даже утверждали, что он уполз), Луна спокойно возразила всем:

— Профессор не уполз. Он улетел.

Камера десять шагов на десять. Просторная, однако: он и не надеялся получить шире, чем «семь на семь», при своем приговоре. Но ему гоблински повезло, ему постоянно везет в Азкабане, и этом надо пользоваться.

Десять на десять и одиночка.

И окно наружу — с живописным видом на крепость, небо и океан. Ни одна живая душа к этому виду не останется равнодушной, а некоторые впечатляются до полной потери рассудка.

Но он намерен удержать свой рассудок в рамках нормы. И пока это удается.

Он должен помнить, как ему повезло: камера-одиночка, простор, свежий воздух зимой и летом, благо на окне не предусмотрены стекла, а лишь железная решетка, — зато он закаляется!

И окно расположено достаточно высоко, чтобы не затопило. Брызги долетают, но наводнения — нет, затопляет только камеры нижних ярусов. А он сидит на верхнем. Повезло. Прелестный русский анекдот про княжну Тараканову, которая в своей камере утопла, его не касается.

Хороший анекдот — Долохов его рассказал, кажется? Долохов знает таких историй много… И как часто Долохов будет вспоминать про утопшую княжну сейчас, когда его собственная камера на нижнем ярусе?

Но это неважно…

Неважно даже то, способен ли Долохов после одиннадцати лет в Азкабане вообще что-то помнить. Некоторые из тех, кто сел одновременно с ними одиннадцать лет назад, уже разучились связно говорить… А помнит ли Долохов, что прошло уже одиннадцать лет?

Календари в дизайне камер не предполагаются…

Узник смотрит на свой собственный, запрещенный правилами календарь, висящий на стене.

И снова убеждает себя, что ему повезло.

Хотя какая разница, сколько мы сидим, спросил бы Долохов, ведь всё равно пожизненно?

Смягчения приговора не планируется.

Тут он прав.

Было бы что смягчать: террористические акты и акции античеловеческой идеологии против мирного населения страны, убийства, пытки и жестокое обращение с гражданским населением, убийства, пытки, зомбирование должностных лиц Министерства магии и аврората, а также работников магловских органов власти, планирование военного переворота в стране и преступления против граждан иностранных государств… Короче, полный джентльменский набор для человека, входившего в ближний круг Темного лорда.

Считавшегося его любимым советником.

И ах да, шпионаж в пользу Его Темнейшества не забудем.

При таком послужном списке спасибо надо сказать за пожизненное заключение — хотя бы не смертный приговор. Повезло, как всегда.

Можно жаловаться, конечно, что условия жизни в Азкабане нечеловеческие, что присутствие дементоров медленно сводит с ума, что теплые батареи зимой в камерах не предусмотрены, а теплая вода не встречается и летом, и что еда тут, собственно, и не притворяется съедобной… Но это лучше, чем лежать на кладбище Азкабана, не чувствуя больше ни холода, ни голода.

Узник ухмыляется, отбросив от лба слипшиеся, сальные волосы (увы, с душами и шампунями в Азкабане большая проблема!): он гордится собой. Он гордится тем, что выдержал в Азкабане целых одиннадцать лет.

Честно говоря, он сам этого не ожидал.

Но ему всегда было легче, чем остальным.

Пергамент, перья — узник смотрит на кипу исписанных свитков, лежащих на его кровати. Он долго добивался их — но добился. А кому еще комендант Азкабана вообще разрешает держать в камере бумагу и письменные принадлежности?!

Никому больше. Он счастливчик.

А без бумаги и перьев в камере-одиночке нетрудно за одиннадцать лет сойти с ума… От безделья. Он своих подельников прекрасно понимает.

Конечно, бумагу дали не сразу.

Но когда комендант отказал в его просьбе о письме в первый раз, он стал писать молоком на своей робе, на полу, на стенах, на потолке; когда запретили это делать — стал писать пальцем по хлебу и ногтем по каше. Попытались лишить его этого права — стал водить руками по воздуху…

И диктовать тексты вслух воображаемому Самопишущему перу. Собственно, вместо того, чтобы самому дойти до ручки, он довел до ручки тюремщиков и они убедились, что проще выдать ему перо и бумагу. И пусть пишет.

Хотя да, не забыли огрызнуться напоследок: комендант решительно запретил писать на любые провокационные темы, которыми он посчитал практически все мыслимые темы для письма. Научные статьи нельзя — вся эта мудреная алхимия суть провокация, а вдруг дорогой профессор тихой сапой изобретет из тюремного меню страшный яд и сбежит?

Да эта ваша тюремная еда и так яд, фыркнул тогда заключенный, и изобретать больше ничего не надо.

Но всё-таки: нельзя! По алхимии нельзя, по боевой магии и темным искусствам — тем более.

Учитывая, что профессор являлся специалистом именно по алхимии и по темной магии, научное творчество для него накрылось.

А о чем писать можно? Мемуары можно?

Нельзя, что вы!!! Комендант так и ахнул. Никакой политики, никакой злободневности, никаких больных тем! У нас стабильность, война закончилась, и мы хотим забыть все эти ужасы. Хотим жить мирно и весело. Хотим похоронить старые проблемы и начать всё с чистого листа… Ничего острополитического писать нельзя.

Хотя откуда вам это знать — вы ж газеты не читаете…

В общем, разговор был долгим и выходило, что ничего нельзя. Комендант ушел от узника в уверенности, что бумага в его камере останется чистой…

Но чудом было уже то, что он пришел в камере и разговаривал там, что он даже согласился на переговоры!

Воистину везло Северусу Снейпу, узнику Азкабана № 118, везло как никому другому.

Почему-то к нему с самого начала отнеслись мягче, чем к остальным заключенным. Повлияли, что ли, откровения на суде, что он был двойным агентом? Перечисление всего, что он сделал для Светлой стороны и для Ордена некоей птички? Глава Ордена, его дорогой тайный босс, ведь ничего не отрицал, и суд признал, что он говорит правду, но… тяжесть грехов перевесила. Каркаров и Долохов, которые его заложили, тоже говорили правду. И очень живописно.

Приговор Снейпу не смягчили, но отношение тюремщиков смягчилось явно…

Хотя сейчас комендант был уверен, что настоял на своем.

Но он не знал, с кем связался.

Он не знал, что Снейп будет писать о чем угодно, как угодно, лишь бы писать, лишь бы занять свой ум и не поддаваться дементорам. Лишь бы не сходить с ума.

Он готов писать вечно. Исписать гору бумаги и не останавливаться.

Нельзя ни о чем провокационном? Ни о чем взрослом? О’кей.

Тогда узник решил писать детскую сказку.

Разумеется, никакой горы бумаги ему не полагалось, и он был к этому готов. К тому, что ему выдадут маленький листочек, который он будет исписывать вдоль и поперек и поверх уже написанного слой за слоем, пока от листа не останется кучка грязи.

И тогда он получит новый лист или вернется к молоку и хлебу, писанию по воздуху и диктовке вслух…

Но ему снова повезло.

Однажды в его камеру зашел сторож и признался, что целый день слушал сказки, которые рассказывает вслух Снейп, и они ему понравились. Профессор не стал упускать завидного шанса. Они заключили сделку: бумага и перья в обмен за весьма недорогую плату.

Снейпу очень пригодилось, что суд не конфисковал его имущество и не арестовал счета — было чем подкупить сторожа… хотя немногим. Мягко говоря, миллионером он никогда не был.

Зато теперь он не просто писал, а даже для читателя.

Сторож исправно, каждую неделю забирал кипу листов и подавал новые. Он не ленился комментировать прочитанное и даже признался, что рукопись Снейпа с удовольствием читают его дети.

Через год Снейп поставил точку в своей сказке. И понял, что нужно дальше что-то делать. И что похвалы сторожа избаловали его донельзя, он обнаглел… Вообразил себя великим писателем? Нет, но обнаглел достаточно, чтобы размножить рукопись и послать в разные издательства.

Всё равно делать больше нечего? Вот и займемся рассылкой. В одно, другое, третье… Отвергнут? Ничего, пошлем в четвертое, пятое, шестое… Торопиться некуда. У него на рассылку остается целая жизнь.

Снейп даже злорадствовал про себя, как они со сторожем-подельником натянули нос Министерству. Они не собирались попадаться под его крылышко и связываться с обычными типографиями — а те доложат наверх, что к ним пришла рукопись особо опасного преступника из Азкабана при посильной помощи подкупленного им сотрудника тюрьмы? Спасибо, не надо.

Поэтому компаньоны обрабатывали … магловские издательства. Снейп платил, а сторож разносил рукописи и сидел в приемных.

Он дорого брал за свои услуги, но Снейп был не против поразвлечься от скуки. Даже когда сторож объявил, что это пустое дело и трата времени, никто их «шедевр» не берет и нет никакого смысла… Но пока Снейп согласен платить за развлечение, почему бы нет? Снейп повысил зарплату своему «агенту» и велел продолжать работу.

Рукопись взяли в четырнадцатом по счету издательстве.

По тюремному коридору слышатся шаги — это сменщик Снейпова сторожа-компаньона-заговорщика; за одиннадцать лет трудно не научиться распознавать идущих по первым же звукам шагов, не так их и много — идущих сюда…

Шаги приближаются, и в дверь камеры Снейпа деликатно стучат.

— Заходите, — милостиво роняет Снейп.

Щелкает замок, сторож почтительно всовывает голову:

— Профессор, простите, комендант интересуется: вы закончили?

— Я дописываю эпилог, — отрывисто бросает Снейп.

Сторож мнется на пороге и выдыхает:

— Профессор, простите, комендант просил напомнить, что издательство ждет последнюю часть до четверга…

— Не надо мне напоминать. Я всё прекрасно помню, — отрезает профессор. — Вы слышали, что я сказал? Я заканчиваю эпилог. И надеюсь, что до четверга уложусь, если вы перестанете отрывать меня от работы дурацкими расспросами!

— Простите, профессор, сэр, я уже ушел, — поспешно заканчивает тюремщик и захлопывает дверь. Затем вздыхает и добавляет:

— Сэр, обед через полчаса. Вам надо хорошо питаться, сэр, чтобы вовремя закончить книгу, это приказ коменданта.

— Идите к троллям, — советует Снейп.

— Сэр, комендант очень просил вас не швырять тарелки с обедом в лицо разносчикам. Он просил передать, что если вам не нравится стандартный обед, сэр, то он же давно разрешил заказывать меню из парижского ресторана, о котором вы говорили?

— У вашего коменданта амнезия! — рычит Снейп. — Я неоднократно заверял его, что не понимаю, почему мое меню должно отличаться от рациона других заключенных. Я буду есть то же, что и все. Еще один вопрос — и я брошу книгу на полстранице до конца, а дописывать предложу вам!

Сторож исчезает с жалобным писком, словно тюремная мышь.

Снейп делает вид, что забыл, будто приказ относиться к нему, как к капризной кинозвезде, и мириться со всеми его прихотями исходит от Министра магии, а вовсе не от несчастного коменданта, который стал для Снейпа козлом отпущения.

О да. Он в курсе, что является самым ценным узником Азкабана и самым ценным заключенным Министерства магии вообще; он не должен получать газеты, но сторожа приносят их каждый день по его требованию, чтобы он лишний раз мог убедиться, какая же профессор Снейп важная птица! И с каким нетерпением вся страна ждет, когда он закончит свою седьмую книгу.

Вся страна ждет в едином порыве — магическая и магловская… Темному Лорду такое и не снилось. Вот она, власть над миром.

Если бы он знал, чем та глупейшая авантюра с изданием его первой книги (как давно это было…) закончится! Но он не смел даже мечтать. Он до сих пор не понимал, почему книга стала такой сенсацией и почему находится столько идиотов (прости Мерлин) среди магов и маглов, которые покупают ее до сих пор.

С ума по ней сходят. Бредят ею. Ночи не спят в ожидании следующей серии.

Он выпустил первую книгу и проснулся знаменитым.

Ею зачитывалась вся Британия, ее перевели на шестьдесят языков.

Издательство заработало на ней миллионы — он заработал миллионы!

Он не ожидал, что несчастная книга наделает столько шума и причинит ему столько проблем…

Что его обман и сделка со сторожем так быстро раскроются. Ведь Министерство магии, разумеется, вытрясло из всех душу на следующий день, как до их закрытого мирка докатилась всемирно-магловская сенсация. Министерство причастилось к сенсации и встало на уши.

Это было веселое время. Начальник аврората чуть не спятил, заново открыв его дело и замучив допросами: так вы утверждаете, что Темный Лорд вернется? На каком основании? Какую магию он использовал? Так вы утверждаете, что "почтенный директор Хогвартса" тоже так считает? И т.д.

Снейп честно повторил свои прежние показания: нет, не вернется; нет, он рассыпался в труху и ваше же Министерство выдало официальное свидетельство о смерти; это известно из допросов сотни человек — и обвиняемых, и авроров, и свидетелей, и допрашивали их под Веритасерумом, как и меня, и чего вы ждете теперь?

Но эта ненормальная Белла утверждает, что Темный Лорд вернется! — возражал аврор.

Снейп тяжело вздыхал: на то она и ненормальная…

А потом узнал, что аврорат на полном серьезе начал секретное расследование по поиску неубиваемого духа Темного Лорда. В том числе в Албании.

Они помешались?

Так Снейп испытал на себе силу собственного печатного слова. Он, оказывается, написал книжку, которой люди верят! Написал так правдоподобно, что любой бред из этой книжки читатели принимают за правду…

Министерство тогда решало гамлетовскую проблему: разрешить новоявленному светилу литературы писать дальше или не разрешить?

Издательство напирало, маглы сходили с ума, постепенно и маги начали читать «книгу, о которой все говорят» и присоединились к хору страждущих.

И еще эта книга приносила очень много денег.

А деньги для Министерства магии никогда не были лишними.

Особенно если их источник находится в пожизненном заключении в государственной тюрьме, то есть полностью от них зависит.

Министр честно разделил прибыль от будущих поступлений: 80% — Министерству, 20% — талантливому автору и разрешил ему творить дальше.

Афера становилась интересной. Она даже превращалась в комедию, потому что читатели жаждали общения с автором, и Снейп искренне сочувствовал сотрудникам Министерства, которых поили Оборотным зельем и отправляли на бесчисленные интервью с текстами ответов на вопросы, которые для них писал он сам. Бедняг так бомбардировали вопросами, что они пороли в ответ полную чушь и обнаруживали полное незнание матчасти — и даже того, что утверждали в предыдущих интервью.

Но когда в камеру Снейпа вваливались три министерских амбала, поили его Обороткой и начинался подлинный фарс — выход особо опасного преступника за порог тюрьмы в места скопления людей, где он под видом трепетной детской писательницы будет давать интервью — это было неописуемо. И три амбала под видом телохранителей нежной дамы сопровождали его повсюду… И зал для встречи с читателями был битком набит полицией: а вдруг профессор Снейп вздумает сбежать? Кто их знает, этих профессоров: может быть, ему в Азкабан обратно возвращаться не хочется?!

К нему приходили горы писем.

Одно письмо его тронуло — письмо от Лоры, которую он вывел в романе под именем Лили. Он не ожидал, что Лора ему когда-нибудь напишет — ведь она не писала ему после суда, хотя там выяснилось, что его информация не один раз спасала Лоре жизнь?

Но после пятой книги о Гарри Потере Лора написала.

Она писала, что всегда знала, что он далеко пойдет, он всегда был страшно талантлив; и ей очень жаль, что его таланты пошли по ложному пути. Но теперь Лора надеется, что он вытащил себя за косичку из ямы.

Лора ни словом не обмолвилась о том, как ей досаждают журналисты и фанаты — а Снейп считал, что таковых будет немало. Рано или поздно папарацци докопались бы, с кого он списал того или иного персонажа. Хорошо, что у Лоры и ее придурка только девочки.

Хотя Мангус Хеллибор, почтенный директор Догвартса, написал ему после первой же книги само теплое письмо с пожеланиями успеха и посетовал, что Северус выдумал ему псевдоним — почему дорогой Северус не написал ему и не спросил, он был бы согласен на использование подлинного имени!

А когда на улицах люди стали без всякой задней мысли именовать покойного Темного Лорда Волдемортом и утверждать, что так оно всегда было… Тогда Снейп понял, что вошел в историю.

Он заканчивает седьмую книгу.

У него в запасе: Уитбредовская премия и премия Хьюго — множество литературных премий; экранизация серии в Голливуде студией «Уорнер Бразерс»; фанатские Поттерленды в разных странах мира и скульптура на вокзале Кингс-Кросс в честь плтформы 9 ¾.

Его серия считается самой успешной и читаемой из изданных книг мира. Его книги включают в списки обязательного чтения для детей школьного возраста.

Впору загордиться собой.

Хотя чем больше он пишет, тем больше неприятных открытий подает критика. Его книги обвиняют в недетской кровавости, мрачности, неадекватном мышлении… Пишут, с каждым томом серия становится всё мрачнее. Он навсегда запомнил, что писала Лора:

«Северус, ты гений, но я вижу, что Азкабан уже сказывается на тебе. Твои книги становятся всё безумнее, всё более жестокими и страшными. Я понимаю, что рядом с дементорами иначе быть не может, и подвиг уже одно то, что ты по-прежнему в рассудке и способен сочинять настолько чудесные истории… Но влияние дементоров чувствуется всё сильнее. В твоих книгах теряется логика, в сюжете много дыр, серия пишется уже не на разуме, а на чувствах… Я вижу ее как великий крик души. Северус, это грандиозно, но это уже не детская книга.»

Или: «Северус, зачем в детской книге эти истории про грязные подштанники и жирные волосы? Почему твой герой такой неопрятный?»

Потому что он — это я, дорогая Лора, а в Азкабане подштанники стирают не часто.

Но Лора права. Последняя часть — самая страшная. Зато она последняя!

Хотя Снейп не обольщается: последнего слова по Гарри Поттеру никогда не будет. Если сначала Министерство магии могло обманывать себя, что аномальный статус узнику № 118 придан временно пока он пишет свое смутное творение, но теперь ясно всем: с окончанием книги возврата к прошлому не будет.

Им не удастся вернуть Снейпа в положение обычного узника. Он с публикацией каждой книги уходил всё дальше от этого, и теперь дело зашло слишком далеко. Бедное Министерство, что им с ним, с вечной занозой в их заду, остается делать?

В дверь опять стучат.

— Профессор, сэр, простите. Вы примете господина Тарквиния Данжеро?

— Я, кажется, ясно просил меня не беспокоить?

Тоскливый вздох.

— Сэр, он пришел поговорить по поводу вашего помилования. Господин министр магии прислал его поговорить с вами, он говорит, что всё уже решено и что бумаги уже все подготовлены и нужна только ваша подпись, он не задержит вас надолго, сэр…

Снейп думает. Покапризничать еще — ведь он с первого же дня в Азкабане объявил, что для Данжеро его всегда нет дома? Хотя те первые годы его великолепная позерство ушло впустую, Данжеро и не пытался связаться ним — на что блестящему чиновнику списанный в утиль узник Азкабана? Однако, когда вышла третья книга о Гарри Потере, Данжеро внезапно прозрел и бросился навещать всеми забытого узника — «как я мог забыть своего лучшего друга»! Он вспомнил даже, что они дружат с первого дня поступления Северуса в Догвартс — вспомнил, что на праздничном ужине после приезда новичков отметил Северуса и посадил рядом с собой, положив ему руку на плечо…

С выхода третьей книги прошло пять лет, и все пять лет упорный Данжеро пытается вернуть расположение Северуса. А Снейп радуется возможности выполнить свою клятву и не желает его видеть. Но Данжеро не отстает…

Новая неожиданность — Северус был уверен, что Данжеро гордость не позволит домогаться встречи с ним после стольких отказов и после Люциуса Малфоя. Ну-ну.

— Сэр, — жалобно говорит сторож за дверью, — господин Данжеро отличный адвокат, самый лучший. Он быстро добьется вашего освобождения.

— А если я вовсе не желаю освобождения? — не удерживается Снейп. — А если мне здесь нравится? Меня, помнится, приговорили к пожизненному заключению без всяких поблажек… Я, что ли, единственный, кто уважает решение суда?

— Сэр, пожалуйста! — срывается голос за дверью. — Мистер Данжеро сказал, что Визенгамот нашел смягчающие обстоятельства, ведь вы оказали столько услуг Ордену фе… то есть, простите, Ордену Птицы Рок…

Орден феникса, тролль вашу за ногу! И этот туда же! Скоро и Догвартс официально в Хогвартс переименуют.

— Сэр! — не выдерживает голос за дверью. — Примите мистера Данжеро и подпишите бумаги, пожалуйста! Сэр, мы будем так счастливы, когда вы освободитесь. Мы так от вас устали. Наш комендант говорит, что когда вы покинете Азкабан, он умрет от счастья.

Снейп ухмыляется:

— Уговорили. Я встречусь с Тарквинием. И если комендант Уизел не намерен сдержать слово, то будьте спокойны, я сам его отравлю.

Пять лет спустя минувшей войны и за полчаса до конца рабочего дня в Министерстве магии, младший заместитель главы Отдела магического правопорядка миссис Гермиона Уизли рассказывала:

— ... и я подумала, что это прекрасная идея — купить компьютер, мы же в 21 веке живем. Рону только легче будет по работе, ведь у него бизнес. Он и не возражал. Подождали его Дня рождения, купили... Подключили Интернет... Рон сломал его за девять дней. Компьютер уже неделю назад вырубился. "Я не хотел, Герми, я не нарочно"... Ага... Хорошо сломал, спору нет. Всю неделю починить не могут. Мы пятого мастера сменили. Сегодня жду, когда явится шестой.

— Жуткое дело эти интернет-вирусы, — сказала подруга.

— Программисты говорят, что это троянец какой-то.

— Ужасно. Прямо из Трои? Таился там, небось, несколько тысяч лет?

— Не знаю. Я почитала, что трояец — это название программы.

— Удачи вам!

— Должно быть. Мне фирма вчера так и сказала: мадам, для нас дело чести починить ваш компьютер, так не бывало раньше, чтобы мы проиграли, так что мы вызовем лучшего специалиста, за наш счет.

Тем же вечером Гермиона, виноватый Рон и сломанный компьютер ждали указанного специалиста.

— Идет, — сказал Рон, непрерывно глядевший в окно, и выпучил глаза.

Гермиона тоже выглянула — и ей стало нехорошо. Навидалась она упертых программистов за последнюю неделю, но этот... Этот был хуже всех.

То был худой мрачный парень в потертых джинсах, нелюдимый и некрасивый. К компьютеру его даже провожать не пришлось — он повел длинным носом и сам нашел дорогу. Каким образом? Он, что ли, компьютеры чувствовал?..

Гермиона поклялась бы, что и компьютер его почувствовал и радостно замигал.

Может, ей этот парень и не нравился, но специалистом он действительно был лучшим. Гермиона залюбовалась, глядя, как его длинные пальцы летали по клавиатуре. Как у пианиста.

— Он точно починит наш компьютер, — уверенно сказала она мужу. — А мы боялись.

— Он не сможет, — прошептал Рон. — Я немного поколдовал над компом неделю назад, ну, когда я сломал его — я хотел починить так, я думал, плвое дело. Репаро и не такое чинило... Но только хуже вышло. Заклятия с вирусом, видно, смешались. Ни один магл починить теперь его не может...

— Готово, — в этот момент коротко сказал мастер.

Компьютер заработал. Мастер на глазах супругов проверил: он работал даже лучше, чем прежде.

— Сколько мы вам должны?

— За счет фирмы.

— Вы оставьте нам визитку, на всякий случай, — сказала Гермиона.

Мастер равнодушно протянул карточку: "Р.С.Стентон, проф., Оксфорд, кафедра информатики."

— Вы уже профессор? Вы так молоды...

— Мы думали, вы в фирме работаете, — сказал Рон.

— Подрабатываю, — буркнул мастер. — Зовут в сложных случаях. Это всё? Будут проблемы — звоните.

И откланялся.

После этого Рон весь вечер издевался над машиной, но компьютер не ломался. Упорно. Как Рон ни крутил. Словно компьютер был от него заколдованный.

— Это чудо,— сказал Рон. — Магл не мог починить заколдованный компьютер.

— Но он же починил.

— А ты видела, — Рон даже голос понизил, — на кого он похож?

Гермиона прекрасно видела, "на кого он похож".

И Гермиона никогда не встречала маглов, так легко справлявшихся с волшебством.

Чудо-мастер не выходил у нее из головы три дня.

Она навела справки в Министерстве магии — он ни в каких списках живущих в Англии волшебников не значился.

Чудо-мастер и его родители согласно документам были закоренелые маглы.

Миссис Стентон, его мать, вдова, мирно жила с сыном в магловском пригороде Лондона и была домохозяйкой; покойный мистер Стентон был физиком и погиб в автокатастрофе.

Гермиона навела справки о мастере Р.С.Стентоне и в его фирме, и в университете.

Отзывы были восторженные, от "одного из наших лучших программистов" до "равных ему в программировании нет".

Рону от последней фразы стало нехорошо.

Тогда Гермиона решила отправиться в университет, где преподавал информатику профессор Стентон, и посетить его на занятиях.

Уже из-под двери аудитории она услышала негромкий, бархатный голос:

— ... только болваны сочтут работу на компьютере примитивным нажиманием кнопок. Поверьте мне — это высокая наука и искусство! Более того — волшебство... Думаете, технологии — это не магия? Я не обольщаюсь — только немногие из находящихся в этой аудитории почувствуют красоту плетения паутины символов, способных околдовать всю планету, захватить разум, обмануть чувства, создать власть и известность, зародить войну и вернуть мир... Я как профессор программирования обладаю силой, с которой сравнятся лишь герои волшебных сказок, обладавшие Кольцом всевластья или Старшей волшебной палочкой.

Гермиона обратилась в слух.

За дверью скоро раздался приглушенный писк.

Ледяной голос профессора спросил:

— Ваш компьютер вышел из строя, мистер Винс?

— Я не нарочно, я не понимаю, как это случилось, профессор! — прошептал перепуганный голос студента.

— Как я полагаю, Вы нажали эту комбинацию клавиш? Разве я давал такое распоряжение?

Студент чуть не всхлипнул.

— Запомните все — с клавиатурой надо обращаться крайне осторожно, и необдуманных команд она не терпит. Иначе Вы рискуете, как мистер Винс, отформатировать собственный жесткий диск и загубить всю работу. Клавиш нужно касаться нежно и бережно, строго выверенно по времени и силе, с точностью до секунды. Если вы будете бить по ним, компьютер поймет Ваш сигнал неправильно. Если вы задержите руку на клавише, произойдет то же самое.

А Вы, мистер Винс, извольте остаться после занятий и привести машину в порядок.

Для Гермионы этого было достаточно.

Когда занятие кончилось, она ждала профессора в его кабинете.

Довольно скоро двадцатилетний профессор вошел, заметил посетительницу и улыбнулся.

— Я ждал Вас. Я знал, что Вы придете.

И тут Гермиона сломалась:

— Как вы смогли починить наш компьютер? Там замешана магия. Вы волшебник?

— Наконец-то Вы перестали притворяться, — кивнул мастер. — ... Да, я волшебник. И я специально прошу компьютерные фирмы, чтобы необычные вызовы и странных клиентов передавали мне. Видите ли, после войны стало достаточно много волшебников, воспылавших интересом к магловской технике — в ущерб и себе, и ей. Наши фирмы получают время от времени нестандартные заявки. Маглам, как сказал ваш супруг, действительно не справиться.

— Я не помню вас в Хогвартсе... — сказала Гермиона.

— Я там не учился.

— В Дурмстанге, — предположила Гермиона, а мастер возразил:

— Я не учился ни в одной волшебной школе. Я учился в магловской, в обычной. Видите ли, мои родители решили спрятать меня от мира магии, чтобы обо мне у вас никто не знал. Потому что шла война. Мои родители решили, что я буду жить в магловском мире, и я не жалею. Я сам наполовину магл.

— Но вы умеете колдовать.

— Да, мой отец меня научил. Надо уметь себя контролировать.

— Мистер Стентон — волшебник?

Мастер запнулся.

— Его фамилия — не Стентон. Он подделал все документы... Мои родители пожелали так, чтобы меня с отцом ничего не связывало, он и бывал у нас тайно. Он считал, что надо мной будет страшная опасность, если его связь с нами раскроют. Над ним была постоянная угроза смерти в вашей войне, и он думал, что и после войны... Он считал, что до победы не доживёт, без шансов.

— Мы победили 5 лет назад, — сказала Гермиона.

— Спасибо. Я знаю.

— И ваш отец...

— Он не дожил до победы.

— Я сожалею, — сказала Гермиона. — Знаете, в нашей семье тоже...

— Знаю. Он о вас рассказывал. Думаете, я не знаю, кто такие Гермиона и Рональд Уизли?

Гермиона сказала:

— Теперь война закончилась. Вы можете вернуться в наш мир. Вам ничего не угрожает, и даже больше; Ваш отец был героем войны, вас ждет большой почет. Вы сможете учиться в Хогвартсе...

— У меня уже есть почет, здесь, — сказал мастер. — Нужен мне ваш Хогвартс... Отец рассказывал — это жуткое место. А волшебство — у меня свое волшебство.

— И вы, значит, ученый...

— И преподаватель, — буркнул мастер.

— Святая профессия. Учить студентов...

— Стадо болванов, раз в год найдешь одного дельного, — сказал мастер, который по возрасту немногим превосходил "болванов".

— Вы очень похожи на своего отца, — сказала Гермиона.

Профессор Стентон поклонился.

Он наполнил бокалы великолепным эльфийским вином, и пара молча чокнулась в память о погибших в последней магической войне.

На самом деле, это душераздирающая история…)

… Стоя на парапете Астрономической Башни, он проверяет в последний раз: так. Ночь тиха и безлюдна, прощальное письмо спрятано в спальне под его подушкой (то самое: «Прошу никого не винить…»), на Башне никого (особенно тупых и бессердечных образин привидений, которые постоянно здесь вьются в ожидании несчастных вроде него, ржут над его бедой без малейшего сочувствия да еще подбадривают, как одна особенно противная зараза Миртл. Или просто с громкими воплями несутся закладывать его декану и хуже того, директору : «Профессор, там на Башне опять придурок хочет броситься!»)

Ну никакого уважения к чужой смерти.

А еще они любят:

— А, прыгать собрался? Хочешь знать, что будет дальше? Сейчас услышишь, голубчик, от опытного человека, как ты будешь умирать… — и такие гадости понарасскажут, что даже убиваться расхочется.

Но он выгадал время правильно, и на вершине Башни никого нет. Никто не отговорит его…

Никто…

Ведь он никому не нужен…

Его никто не любит…

И вообще всем будет лучше, если он умрет. А еще лучше бы он вообще не рождался.

Никто не плачет по нему, и даже соседи по спальне не заметили его отсутствия — да разве кто-то бы заметил?! Разве он дорог здесь кому-либо?! А Она … Она любит другого! Зачем после этого жить!

Он бросает последний взгляд вокруг: прекрасна хогвартская ночь, прозрачно небо, звезды блещут, — любуется красотой мира в последний раз и прыгает.

Долетает до земли и отскакивает от нее, как мячик. Фигвам вам, а не самоубийство.

Несчастный, отдышавшись, хватается за голову.

Ну как он мог забыть, что в трехлетнем возрасте он уже вываливался из окна, но легко отскочил от земли! И все взрослые вокруг тогда обрадовались, что он «уже отскакивает» — как положено всем детям волшебников с выбросами стихийной магии. Он развивается нормально.

Нормально!!! Как счастливы магловские дети, которые прыгнули со скалы — и никаких проблем, а бедолаги-волшебники даже покончить с собой нормально не могут! Это нечестно.

— Абсолютно нечестно, мистер Голдстайн, — раздается за ухом противный преподавательский голос. — Жизнь вообще несправедлива. По этому поводу вы пройдете сейчас за мной в мой кабинет и вымоете там пол. Еще Песталоцци учил, что лучшим побудителем для образования ума является полезный физический труд, так что у вас будет отличная возможность во время отработки прийти к еще некоторым философским выводам…

Студент молча стонет.

— И на всякий случай, если у вас еще остались сомнения, — продолжает неумолимый препод. — Если вздумаете утопиться, то Большой Кальмар вас вытащит, ему не впервой. Если вздумаете еще откуда-то прыгнуть, то земля зачарована под батут не только под Астрономической башней. Можете сами провести испытания, где. Если пожелаете отравиться — то вам придется серьезно поработать над собой, поскольку тему ядов и противоядий вы знаете слабо, а без этого знания удачно отравиться проблематично. Придется вам вместо попыток суицида посидеть над учебниками — авось к СОВам и освоитесь… А там уже не до отравлений будет, можете мне поверить.

«Земля зачарована под батут! — думает тем временем несчастный. — Вот гады! И никто не предупредил».

— Вот именно, мистер Голдстайн, — подтверждает довольный профессор.

— И зря ты прыгал, голова садовая, и на что ты надеялся? — ржет Пивз над бедолагой, который в полночной лаборатории молча драит полы. А они, заразы, не поддаются.

— Лучше уйди, Пивз, — сипит неудачник.

— Ты же волшебник! Прыгать вздумал! Да у нас чего только не было: и от земли отскакивали, и мячик превращались, и в полете птицей становились — а то бабочкой, или комаром, или летучей мышью… Анимагов благодаря таким дуракам выявилось — немеряно!

Бедняга вздыхает.

— А до земли никто не долетал, — заканчивает Пивз.

— Сегодня опять придурок собрался сигать с Астрономической Башни, — через четверть часа докладывает Снейп Дамблдору. — В остальном ночь прошла нормально.

— Опять? И кто на этот раз?

— Некий Энтони Голдстайн с Равенкло. Я уже обрадовал Филиуса. Сейчас он спокойно моет у меня полы.

— Несчастный мальчик, он же не знает, что вы зачаровали пол не меньше чем на тройное протирание! — вздыхает директор. — Мыть полы до середины ночи! Северус, вы жестоки.

— Если бы я некогда не предложил заколдовать наши Башни от залетных прыгунов, он был бы еще несчастнее, — холодно отвечает Снейп. — И когда уже вы согласитесь обработать так же землю нашего квиддичного стадиона?

— Мой мальчик, повторяю вам еще раз: в этом нет необходимости. Квиддичный стадион — самое подходящее место для того, чтобы научиться падать с высоты. Это одна из причин, для чего его строили. За все шестьдесят лет, что я работаю в Хогвартсе, никто и никогда там насмерть не расшибся…

— Будем ждать первого, Альбус?

— Мой мальчик, вы просто не выспались. Вы прекрасно подежурили и нашли злоумышленника, а теперь вам самое время пойти к себе и лечь спать. Уверяю, что утром у вас будет отличное настроение.

— Вы обещаете мне это все десять лет, что я работаю в школе, Альбус, но пока что-то не сбылось…

«Еще бы не сбылось,» — думает Снейп потом.

Всё-таки он очень удачно предложил зачаровать эту землю…

А то он не знает школьников. Кем бы они его ни считали. Не поверят, что он их понимает, сам когда-то был таким. Сам стоял на верху этой башни и думал, что матери и отцу не нужен, Лили его бросила, а после стриптиза подштанников жить не хочется…

И ведь прыгнул.

И очень удачно свалился — на мягкое. На такую большую черную собаку, чуть не пришиб своим весом.

Блэк потом неделю на костылях ходил со сложным переломом задней лапы.

Но ведь не каждому так везет, что ему вместо коврика ночью под Астрономической Башней подвернется какой-нибудь Блэк?

Надо было подстраховаться.

Несколько лет спустя Энтони Голдстайн выслушает рассказ Гарри Поттера о том, как Снейп на его глазах убил директора Дамблдора, и долго будет пытаться понять, что же настораживает его в этом рассказе.

Что же не сходится?

И вот — воскликнет он:

— Земля под Астрономической Башней зачарована под батут! Я не понимаю, как Дамблдор мог упасть. Он же должен был отскочить?

И затем:

— Неужели заклятие сняли — но ведь он сам его ставил? Значит, он сам снял? Значит, это было им подстроено?

Вот так Голдстайн станет первым, кто разгадает тайный план директора Дамблдора. И учитывая, что он входил в состав Армии Дамблдора и провел знаменитый седьмой год в школе под директорством профессора Снейпа, его умозаключения были очень полезны… и не раз помогли Армии Дамблдора успешно выжить.

Тем более, что он сразу проверил: в год директорства Снейпа батутные чары были директором восстановлены и сняты только в ночь Битвы за Хогвартс.

— Северус, — обратился Дамблдор к Снейпу, — ты знаешь, что я должен попросить. Если… если ты готов это сделать…

— Да, — ответил Снейп.

Он выглядел бледнее обычного, а его черные глаза странно блестели.

— Тогда, удачи, — сказал Дамблдор. С мрачным предчувствием во взгляде он смотрел, как Снейп молча вышел из комнаты вслед за Сириусом.

ГП и КО, глава 36

В ушах еще звенели голоса Фаджа, Макгонагалл, Дамблдора, кричащих друг на друга — чудом не начавших общую драку.

Рука лежала на задвижке больничной палаты — которую только что держал черный пес по имени Блэк, прежде чем выбежать в коридор (мадам Помфри придется мыть здесь всё с тройным мылом)…

Дергающая боль в предплечье еще оставалась. Естественно. Пока он не сделает того, для чего его вызывают столь оригинальным способом, быть ему заложником излишней нерасторопности. Не впервой. Но как же давно всё это было в последний раз…

Дамблдор тихо вздыхает.

Миссис Уизли у кровати Поттера молча сглатывает.

Сам Поттер, кажется, сейчас будет биться головой об стенку…

А мне пора уходить.

Самое время уходить — у меня срочная миссия.

Меня провожают взглядом, не удивляясь: ведь Дамблдор только что поручил мне важное дело. И все они полагают, что я спешу выполнять его поручение. Не вижу смысла их разубеждать.

Как долго я обдумывал этот план: что делать, если Его Лордство возродится… Даже не «если», а вопрос стоял только в том, «когда».

Весь волшебный мир целый год обсасывал этот вопрос, строил планы. Каркаров, Малфои, мы с Дамблдором — все; и за год каждый из нас составил для себя план действий. У нас было достаточно времени, чтобы просчитать свой проект во всех деталях.

И план, который придумал Дамблдор (который составили вместе мы с Дамблдором), — он хороший. Он взят не с потолка. Но только я считаю, что мой — лучше.

Возможно, я не прав. Но я буду выполнять свой. Когда Дамблдор спросил, готов ли я к тому, чтобы воплотить в жизнь долгожданное и задуманное, я ответил да, и я сказал чистую правду.

Дамблдор думает, что я сейчас аппарирую к Темному лорду. Он прав. Я действительно сейчас выйду из замка и коснусь Метки, но сначала я отправлюсь в другое место. Я окажусь на Том Самом кладбище, которое так красочно описывал Гарри Поттер, — но я возьму туда с собой кое-что дополнительное, Дамблдором не предусмотренное.

Итак, начнем.

Во-первых, я пойду в свои комнаты. Мне нужно взять там плащ и маску. И третий ингредиент — самый важный.

Он лежит в том же тайнике, где маска и плащ; укрыт он хорошо, потому что за его хранение, как и за их, мне грозит долгий срок в Азкабане. Поэтому о его наличии в моей комнате никто не знает.

Чудо, что мне удалось достать его.

На это доставание ушел почти весь год. На самом деле, добывание нелегального хроноворота — это само по себе захватывающая детективная история.

В моем случае — с участием звезд контрабанды и черного рынка, причем не местного, а для подстраховки зарубежного, колумбийского; и вспоминать не хочу, как я выходил на этих светил и сколько мне это стоило.

Зато результат налицо.

Я беру его с собой и выхожу.

У порога меня встречает заплаканная Винки — единственный работник Хогвартса, который знает мою тайну.

— Вы идете туда, сэр? — спрашивает Винки.

— Да, — говорю я.

— Вы взяли с собой это? — говорит она.

Винки не в себе — чтобы открыто спросить о том, что я потребовал держать в полной тайне! Но у нее на глазах Барти Крауча поцеловал дементор, и она действительно не в себе.

— Да, — говорю я, — и если оно сработает, то тебе незачем и некого будет оплакивать.

По крайней мере, когда я застукал Винки час назад за своим тайником, именно это обещание заставило ее молчать. И как давно она открыла мою тайну? Жаль, что я не поймал ее раньше…

Если бы я схватил ее месяц назад, оба Крауча и Диггори были бы живы.

А если бы наши охранные заклинания отпугивали эльфов, было бы совсем хорошо, но этого не имеет даже наш Темный лорд.

— Хорошо, — хрипло говорит Винки. — Удачи.

И я ухожу.

Час ночи.

Люблю магловские кладбища в лунном свете, думаю я, оглядываясь вокруг.

Осматриваясь… Находя следы: где то оскверненное надгробие, где был привязан Поттер, где лежало тело Диггори, а где стоял котел… Как жаль, что воспоминания Поттера мне не показали в думосбросе. Было бы намного нагляднее.

Но у этих событий есть еще пара участников — и их воспоминания я сейчас достану, если повезет.

Я прячу «самый ценный ингредиент» на развороченном кладбище и отправляюсь в гости.

То есть, я касаюсь Метки и аппарирую в Малфой-мэнор. Мерлин мой, ну и штаб-квартиру выбрал себе наш Лорд…

Через час я снова вваливаюсь на кладбище.

Моя решимость после первой и незабываемой встречи с боссом тверда как никогда.

Лишь бы еще и руки не дрожали.

Зато Хвост был так добр, что позволил загнать себя в угол, усыпить и залезть в разум, где я увидел крайне интересное кино. У Хвоста просто замечательная память! А лучше всего, что когда Хвост проснулся, он ничего плохого обо мне не помнил. Я сам проверял. Шпион никуда не годится, если не умеет добывать ценную информацию из первых рук, и притом незаметно.

Свидетельство Хвоста дало мне всё необходимое и позволило скорректировать мой план.

Надеюсь, теперь в нем нет никаких данных для провала.

Что показал Хвост? Всё было три часа назад.

Чудесно. Смотрим на часы, накладываем чары невидимости и делаем три оборота.

Ох, люблю магловские кладбища в лунном свете...

Всё как на ладони.

Хвост, милорд и котел; и до прибытия Поттера еще четверть часа.

Ступефай в милорда, ступефай в Хвоста (как же хорошо, что он так туго соображает!) — и СОС в аврорат.

Через три минуты авроры на месте. Копуши… Магловские службы затратили бы столько же.

Что бы я ни думал про авроров, а думаю я о них отменно плохо, но Волдеморта они просто так не отпустят. И Хвоста тоже — слишком уж у него любопытная личность.

А главное, что пока авроры переваривали мой сюрприз, на кладбище ввалились Диггори и Поттер.

Такой скандал даже министру не удастся замять.

Поттер стал столбом, а у Диггори сразу хватило ума отбить Патронус своему папочке, а папочка у него работает в министерстве. И Патронус он получит в присутствии доброй тысячи свидетелей — всего стадиона финального тура нашего Чемпионата.

Ого, и Поттер проснулся. Начал отлично — прыгнул к Волдеморту, авроры уже его оттаскивают.

Теперь зовет свою сову — писать Дамблдору…

Авроры нервно переговариваются с начальством, имя министра уже звучит. Как удачно, что он тоже на стадионе.

А еще они тратят время на поиски меня — неучи. Зачем я искусству разведки учился, если меня смогут задержать простые полицейские?

Диггори послал еще два Патронуса — директору и Бродерику Боуду в Отдел тайн. Знаю, Боуд дружит с его отцом. Отличный выбор, нам только невыразимцев не хватало.

Предчувствую, что сейчас на кладбище будет толпа народу.

А не послать ли и мне пару сов куда-нибудь для вклада в общее дело?

Чем больше народу узнает, что возрождение моего босса успешно провалилось, тем скорее осознают это мои меченые друзья и тем сильнее начнут топить неудачника, доказывая величину своего патриотизма и любви к правительству. Один раз, когда милорд проиграл, они это сделали, сейчас нелишне повторить.

Пока что посылаю еще несколько лучей добра и света в Волдеморта и Петтигрю и смываюсь, прежде чем авроры меня засекли.

Но недалеко. Потому что я кое-кого жду.

А именно…

Вот, наконец!

На кладбище начинают собираться гости. Вечеринка будет знатной.

Вот министр, вот Дамблдор, вот начальник аврората.

Вон Малфой, а в первых рядах супруги Диггори и приятели Поттера. Уизли…

Вон «Грюм» — ничего, с ним мы еще разберемся. Вся ночь впереди.

А вот и я. Явился! Наконец!

Здравствуй и прощай, дорогой.

Улучив момент, когда на него никто не обращает внимания, я подхожу к нему, сбрасываю чары — у него брови взлетают на лоб — и шепчу:

— Да, это я. Хроноворот подействовал, план удался. Берегись Грюма.

И исчезаю.

Мне уже трудно, мои силы кончаются — а после встречи с самим собой их еще меньше.

Через два часа я исчезну совсем.

И моя последняя мысль: пусть новое будущее будет счастливым.

Первой мыслью Сьюзен, когда она открыла глаза, было: она опять проспала. Она опаздывает!

— Сьюзен, — строго позвала тетя, — нам скоро ехать на вокзал. Сьюзен, поторопись!

Тетя Амелия была уже готова. Как всегда. Сьюзен по-тихому ей завидовала, потому что ее тетя была образцом умения делать всё вовремя и никогда и никуда не опаздывала. Тетя вообще вставала в их доме раньше всех и приходила на работу в свое Министерство к семи утра! Потому что она глава Отдела, и у нее очень много работы. Ей так удобнее.

И тетя совершенно напрасно пыталась распространить свою безукоризненную дисциплину на других — но увы, как ни мечтала Сьюзен перенять магию тетиной пунктуальности, та не поддавалась.

А вот Сьюзен постоянно не успевала вовремя и даже в такое важное место, как на поезд с вокзала Кингс-Кросс, каждый год только чудом не опаздывала, и родители Сьюзен постоянно опаздывали на собрания Ордена феникса, но это совсем другая история.

— Сьюзен! — позвала тетя.

Ой. Сейчас не время размышлять о родителях, о тетях и о прочих общих темах вроде «Кто я такая, где я проснулась и в чем смысл моей жизни». А то они опять опоздают. Поезд ждать не будет!

Сьюзен живо вскочила и стала собираться.

Под руку с тетей Сьюзен вошла в здание вокзала. Очень удовлетворенная, потому что вовремя.

И была оглушена отчаянной толпой и суетой. Как много народу, как много детей! Это просто неприлично. Кричали фамилиары в клетках, гудели поезда, гремели объявления по радио, путались под ногами встречающие-провожающие…

Даже тетя нахмурилась, что сегодня непривычно много пассажиров.

А Сьюзен уже видела в толпе знакомые лица, Мэнди Броклхерст например — Мэнди ей помахала и вернулась к родителям. Сьюзен мало их знала, только что они оба работали в службе надзора за бывшими Пожирателями смерти и тетя Амелия их однажды похвалила за неподкупность…

Чета Броклхерстов тепло поприветствовала мадам Боунс и повела Мэнди к вагону.

— Броклхерсты, Мерлин мой. Что творится на свете… Что за день сегодня, — проворчала тетя. — Сьюзен, идем!

Сьюзен послушно продрейфовала вслед. В легком обалдении, поскольку глаза у нее сегодня разбегались от всего, что творилось на вокзале. Права тетя: какой день…

— А это что?! — вдруг рявкнула тетя и остановилась.

Сьюзен вылупилась на новое зрелище сегодняшнего утра, которое возмущенно показывала тетя. И не она одна.

Под скамейкой в зале ожидания был забыт младенец!

И он плакал. Еще как.

— Куда смотрит администрация вокзала?! — гремела тетя. — Я этого так не оставлю… Сьюзен, стой здесь и жди меня. Я сейчас найду, кто здесь главный…

— Мадам, мы уже в курсе, проблема решается, — устало отвечал тете человек в форме дежурного станции. — Вы уже десятая, кто жалуется.

— А вы до сих пор бездействуете?

— Мадам, помощь сейчас подъедет. Вызвали специалиста с лекарством… Они прибудут через полчаса. Мадам, поймите, у нас сегодня сумасшедший день, и мы справляемся, как можем.

— Вы должны были знать, что сегодня вас ждет наплыв пассажиров, и подготовиться к этому! — отрезала тетя. — Что за бесхозяйственность! Не рассказывайте мне сказки, будто у вас нет в запасе людей или ресурсов! А этот младенец — самое вопиющее происшествие. Помощь только через полчаса! Что за безобразие, почему так поздно?

— Мы очень сожалеем, но младенцу поможет только особое лекарство и его нельзя доставить раньше. Только в свое время. Увы, приходится только ждать…

— Безобразие, — заключила тетя.

Сьюзен только вздохнула. Младенец уже успел лягнуть ее.

— Еще немного, и я сама готова наняться в управляющие этого вокзала, — продолжала мадам Амелия, качая головой. — Поразительная неорганизованность.

Она отгоняла от лица бесхозных сов и прочих птиц, летающих с криками у всех над головами; кто-то вдруг пискнул в толчее: «Ой, там же Синюха, моя сова! Нашлась!» — и одна сова обрела клетку и хозяина. Сьюзен видела своими глазами, как к незнакомому гриффиндорцу подбежала кошка, и было счастливое воссоединение с потерянным любимцем.

— Младенцы под скамейками, — перечисляла тетя, — фамилиары бродят где попало, а хозяева их ищут… Что за…

Тотчас по вокзалу с диким топотом проскакало стадо гиппогрифов и исчезло, прыгнув на пути.

Тетя высказалась нечленораздельно.

Сьюзен успела поговорить с тремя знакомыми, двумя незнакомыми и одним работником станции, который ей сказал:

— Смотри влево, быстро, это те самые Джеймс и Лили Поттер! А с ними Сириус Блэк и супруги Люпины — сейчас они пройдут, смотри, когда еще их увидишь.

Сьюзен очень впечатлилась тем, что видела таких знаменитостей.

А разговорчивый смотритель добавил, что она поздно приехала: была бы чуть пораньше, так застала бы самого Гарри Поттера и Альбуса Дамблдора.

Но увы, Сьюзен их уже не застала.

А потом кто-то крикнул, что прибыл поезд с лекарством для младенца и сейчас его заберут, и Сьюзен вернулась в зал ожидания.

Она снова увидела то, чего не ожидала: как с поезда сошел маленький крысообразный человечек с одной рукой — обещанный специалист, — и как осторожно сгружали с товарного вагона большую безголовую змею, которую человечек тут же принялся доить, а ее ядом в пипетке кормить новорожденного.

К общему изумлению, младенцу от этого сразу стало лучше. Однорукий взял его и змею к себе, и они отбыли куда-то следующим поездом.

Дальнейшее Сьюзен помнит отрывочно.

Вроде бы тетя всё-таки отправилась ругаться с администрацией вокзала, и у административного корпуса они со Сьюзен столкнулись с профессором Снейпом, который, как оказалось, шел туда же за тем же. И профессор Снейп заявил, что непорядок надо пресекать с самого начала, раз уж они взялись за это, вот например: что здесь делает мисс Боунс? Что-то профессор Снейп не видел ее имени в списках пассажиров на сегодня, и билет у нее с тем же номером, что и у мисс Перкс, которую он сам посадил на поезд, так что тут типичная накладка.

И соответственно, пусть мисс Боунс немедленно убирается с вокзала назад!

— Нееет! — отчаянно закричала Сьюзен, но неумолимый Снейп ее не слушал.

— Вон отсюда, Боунс! — прошипел он. — И не являйтесь мне ближайшие девяносто лет, если через девяносто лет я еще останусь администратором этого гиблого места! Вон, и не пререкайтесь со мной. Я ваш директор, я дал вам прямой приказ. Что за молодежь пошла! Это всё чертова Армия Дамблдора повлияла… У вас обычная контузия после взрыва, вы живы и здоровы, только что без сознания, и на этом вокзале находиться не имеете ни малейшего права!

И Снейп, наставив палочку на Сьюзен, рявкнул:

— Энервейт!

Сьюзен покачнулась. Последнее, что она увидела меркнущим взором, — это как уходит поезд и Мэнди Броклхерст с родителями машут ей из окна вагона.

А когда взор Сьюзен окончательно прояснился, она нашла себя в Большом зале Хогвартса лежащей рядом с Падмой Патил, которая немедленно завопила, что Сьюзен наконец-то пришла в себя.

— Мерлин мой! Ты всю ночь была без сознания! Мы так испугались. Ты помнишь что-нибудь? Помнишь, как тебя шарахнуло взрывом, когда Пожиратели напали на Хогвартс, и ты как улеглась..?

И тогда Сьюзен всё вспомнила.