Вии-бурудха (джен)

Лиам и Этцель ушли, ожесточённо споря о том, что они хотят петь в первую очередь. За ними проследовал Урасима, с отрешённо-озабоченным выражением на лице и с куском печёной рыбы, завёрнутым в лепёшку, в руках.

МакНейр неторопливо потягивал пиво.

Доновска перебралась в большое ротанговое кресло с подушками и оттуда поглядывала на него поверх бокала, как ему показалось — слегка насмешливо.

— Идея караокэ вас не привлекла, Уолден? — наконец спросила она.

МакНейр пожал плечами.

— Вряд ли басан знает что-то мне знакомое. А местный репертуар я ещё не освоил. Да и… просто не хочется.

Ещё он не хотел случайно встретить Диггори, обоих. Но казалось правильным промолчать.

— Какой-то невесёлый день рождения, — сказал он, чтобы сменить тему.

— Так он и невесёлый. Вы не заметили, что Тадао-сан сегодня пьёт один чай?

— Не заметил. И почему же?

— Бдит. У него в такие моменты включается внутренний келпи... Который местная порода овчарок, а не водяная лошадь. Следит, чтобы Лиам не напился до полного изумления или не захандрил.

— А что, есть повод?

— Лиаму кажется, что есть. Он действительно тогда чуть не погиб, в девяносто восьмом. Плохая история. Он дежурил в офисе, получил сигнал от волонтёра. Мы уже знали про пожар, но поначалу пожарные справлялись сами. А с ним связался местный и рассказал про выселки в горном лесу. Лиам отправил «Красный» Мик-Джею и бросился всех спасать буквально с места, без плана и подготовки, один и в чём был. Вытащил только двоих, беременную женщину и ребёнка, остальные сгорели. А его самого вынимали в последний момент Урасима и Мик-Джей. Нашли по метке, следящими чарами, посреди моря огня, он искал выживших, — Доновска допила последние капли и протянула ему опустевший бокал.

МакНейр взмахом палочки подхватил со стола бутылку и наполнил его на треть красным вином; потом, повинуясь выразительному постукиванию пальца, добавил ещё немного. И ещё. Пани сделала неторопливый глоток, облизнула тонкие губы.

— Знаете, Уолден, эвкалиптовый лес горит очень красиво, но когда ты внутри пламени, любоваться совершенно некогда. Я-то координировала снаружи. Тогда погибло двое пожарных, пока мы не смогли что-то сделать с ветром, а дождя так и не получилось. Мик-Джей говорил, что вынимал нашу бестолочь только для того, чтобы потом самому взгреть хорошенько. Правда, не взгрел. На Лиаме живого места не было. Шестьдесят процентов ожогов, сотрясение того, что у него между ушей, и прочее по мелочи. Следующие года три в каждый канун начинались хандра и уныние, потом попытки напиться в самых неподходящих местах. До нытья он не опустился, на своё счастье, а то я бы его выкинула. Мик-Джею надоело, и он предложил отмечать этот день как день рождения. И представляете, зашло. С нами Лиаму пока ещё не очень празднуется, зато потом с роднёй в племени и с разными приятелями вполне оживает.

— А Тадао-сан чем сейчас занят? Накладывает трезвящие чары?

— Ну что вы. Это грубо. Просто убирает алкоголь из каждой второй или третьей порции. Кстати, вы знаете, что превратить воду в вино гораздо проще, чем обратно?

— Что-то об этом слышал.

Они некоторое время посидели молча.

— Вот значит как, — сказал наконец МакНейр, просто чтобы что-то сказать. Молчание показалось ему тягостным.

— Да, — отозвалась Доновска и тут же спросила: — А что думаете о «страданиях юного Вертера»? — и рассмеялась. — Я имею в виду историю Этцеля.

— Ну… Пожалуй, мне было любопытно узнать его получше. Не знаю, что ещё добавить.

— Знаете ли, Уолден, историю забавно наблюдать с разных сторон. Кримхильд билась как львица, чтобы отвадить европейскую родню с их матримониальными планами. Мальчик — старший мужчина семьи в своём поколении. Естественно, что горцы уже всё за него решили. Если бы не мать, он бы уже был счастлив в браке, независимо от своего желания. Она сыграла на разногласиях между венской и швейцарской ветвями. Совсем ciotki⁽¹⁾ не успокоились, но несколько лет у Этцеля ещё есть. За это время можно и жениться по любви, и окончательно показать свою негодность.

— Обычное дело в старых семьях. У наших чистокровных всё примерно так же. А что там случилось с отцом?

— Ну, для Ричарда это был брак по расчёту. Кримхильд получала права на свою часть наследства только после замужества, у него тоже что-то в таком роде, вот они и договорились. Собственно, Дик оставался с нею только ради сына. При его «любви» к детям шесть лет рядом — почти подвиг. Сейчас он живёт на своём ранчо, разводит верблюдов и вполне счастлив не то со своим управляющим, не то с его женой, а может, с ними обоими. Не вдавалась.

— А почему вы взяли Этцеля в Отдел? — спросил МакНейр, и поспешно добавил: — Если это не слишком личный вопрос.

— Не слишком. Мне было интересно, что из него выйдет. Мальчик одновременно и очень похож на Геллерта, и совсем другой. У Этцеля первые магические выбросы начались в два с половиной года. А заговорил он после пяти и почти тогда же научился читать. Не знаю уж, что случилось раньше. Мы с Кримхильд в то время почти не общались. Так вот, и Геллерт, и Этцель… они оба больше про интуицию, чем про ум. Это особенно заметно в том, как они используют трансфигурацию. Я бы сказала, они могут всё, что только способны себе представить, и при этом совершенно не понимают, как именно делают то, что делают. Кажется, это их не очень интересует.

— Геллерта… Вы имеете в виду?..

— Да, Гриндельвальда, — просто сказала Доновска и улыбнулась. — Они и внешне очень похожи. То есть я не видела Геллерта в юности, но мне показывали колдографии. И воспоминания, что уж. Я училась в Дурмштранге уже после его отчисления и недолго. Но он оставил по себе очень яркую память.

«Занятно. Она говорит о Гриндельвальде так, как будто бы он жив. Но ведь Лорд убил его... Или?..»

МакНейр вспомнил колдографию, которую видел в книге, и решился спросить:

— Вы… служили Геллерту Гриндельвальду?

Пани пренебрежительно фыркнула.

— Вот уж нет. Я на него работала. Разница довольно ощутима, особенно в деньгах. Ну и потом, разумный взрослый человек в состоянии найти себе более осмысленные формы досуга, чем служение.

— Досуга?

— Или употребления себя. Уолден, служение — это прежде всего про доверие. Про готовность положиться на того, кому служишь. Вот вы, например, сделали такой выбор когда-то — и как, вам понравилось?

— Мне бы не хотелось развивать эту тему, — сдержанно ответил МакНейр. — Хотя… Да, мне нравилось. Это придавало моей жизни смысл. Я последовал за человеком, который знал, чего хочет, и предлагал нам разделить с ним эту решимость. В молодости это очень… воодушевляет.

— А потом? Всё хотела спросить: что вы почувствовали, когда он вернулся? Как это было для вас?

МакНейр задумался.

— Сложно... — сказал он наконец. — Представьте, что к вам явился кредитор, которого давно считают умершим, в том числе вы сами, и сразу требует уплаты по всем векселям, с процентами. Тёмный Лорд сказал тогда, на кладбище, что чувствует запах вины. Но это была не вина. Это был, в основном, страх. Ну, ещё неловкость. Потому что мы научились жить без него. Только-только всё наладилось, у многих семьи, дети... Он... оказался очень некстати. И то, с чем в молодости хотелось бороться, было уже просто привычными обстоятельствами. Он упрекнул нас за то, что мы его не искали — а как бы мы могли? Он же ни намёка не оставил, даже ближайшим своим! Что именно мы должны были искать? А потом Лорд стал совсем неадекватен. Эйвери сказал как-то: «Он как будто вернулся не весь». И впрямь было на то похоже. Понимаете, раньше он был... ну, с нами. Не один из нас, конечно, но вместе с нами. А после возвращения — он сам по себе, а мы при нём. Сказал мне тогда, что у меня будет возможность убивать кого захочу. Мне сказал. Я в ликвидаторы пошёл, потому что он велел, и ни одной твари ни разу зря не убил. Ну, вот с людьми всякое бывало, — МакНейр махнул рукой. — Ладно. Не хочу об этом сейчас... А у вас как сложилось? Каким был, — он усмехнулся, — ваш Тёмный Лорд?

Доновска очень неторопливо, даже тщательно допила вино. Посмотрела на МакНейра сквозь стекло бокала.

— Едва ли можно сравнивать Гриндельвальда и Реддля, — она говорила пренебрежительно, с какой-то нарочитой ленцой. — Совсем ничего общего. Видите ли, Уолден… С самого начала у этих двоих были очень разные мотивы. Очень. Геллерт... был очень ярким, артистичным. Он любил внимание, любил нравиться, очаровывать. Буквально черпал в этом вдохновение и силы. Он, безусловно, всегда старался использовать окружающих в своих целях, был эгоистичен и неразборчив в средствах. Однако людей он любил, они были ему интересны. Его умение играть на публику впечатляло даже противников. Знаете, ведь он был в юности неплохим поэтом, даже одно время входил в поэтическое окружение Георге. Что забавно, там он знался со сквибом из Штауффенбергов, который потом пытался убить того бесноватого маггла, которого Геллерт так успешно использовал. И Гриндельвальд был вождём. Для своих людей — в особенности. А этот ваш… наследник Слизерина… Вы извините, Уолден, но на мой взгляд, он был эгоцентричным перепуганным параноиком, который в жизни никого не любил, кроме себя самого.

— Почему же перепуганным? — МакНейр прохладно изобразил удивление.

— Перепуганным, — с удовольствием повторила Доновска, — да ещё и глубоко невежественным. Хоркруксы, подумать только! Да ещё несколько! Так изуродовать себя из-за какого-то страха смерти! Я ведь общалась с теми, у кого он учился в Праге, мы одного круга, — а с Венделем он ещё в Хогвартсе познакомился. И, так сказать, собрала впечатления. Много самомнения, много уверенности в своей правоте и неумение слушать. Немалая часть того, что он считал «достижениями», относится к вещам, которых люди опытные не касаются не из страха, а из брезгливости и самоуважения. Есть, понимаете ли, материи, входить в которые недостойно волшебника. Но это даже не полбеды. Если бы он оставался частным лицом, могло бы сойти за личные странности. А этот ваш Реддль взялся рулить людьми, хотя никогда не понимал и не любил их. Он не уважал ничьи границы, не ценил чувства, не понимал отношений. Умом, скорее всего, как-то схватывал, а прочувствовать, пропустить через себя — не мог. Своего рода душевная импотенция. Жалко его, на самом деле. Кажется, его растили на редкость тупые и чёрствые люди.

— Насколько мне известно, он вырос в маггловском приюте. Так я слышал.

— Тю. Приюты в Доброй Старой Англии прямо созданы для воспитания Тёмных Лордов. Ну так вот. Молодой Реддль в действительности хотел очень простых вещей, и всех — только в свою пользу. Наказать всех обидчиков, возвыситься над всеми, кто его так или иначе унижал — или просто отчего-то оказался выше него. Ну, и бессмертия конечно. Для себя. И кстати. Вы вспомните: его поддержал хоть кто-то из взрослых, здравомыслящих людей? Не на словах, а по-настоящему встал на его сторону? Насколько мне известно, он очаровывал в основном вашу молодёжь. Вы же сами пришли к нему почти сразу после школы, — Доновска надолго замолчала, глядя в темноту за пределами террасы.

МакНейр тяжело облокотился на стол. Он смотрел на угли, уже подёрнутые пеплом, и перебирал в памяти всех своих прежних соратников. Когда он пришёл к Лорду, самыми старшими в ближнем круге были Долохов, Руквуд, Нотт. Отец братьев Лестрейнджей к тому времени уже умер, слабое сердце. Старший Розье сочувствовал «их делу», но держался в стороне, как и старшие Блэки, и старший Мальсибер.

Похоже, Лорд в самом деле окружал себя молодёжью. После того, как «магглолюбцы» забаллотировали его попытки пройти в легальную политику, Волдеморт перешёл к менее джентльменским способам распространять своё влияние, в том числе к террору. При этом почтенные отцы (и матери) тех семей, что разделяли его устремления, явно не спешили встать на его сторону. Давали деньги, помогали налаживать связи, подталкивали к нему младших родственников, но сами — выжидали. А они, вчерашние школьники... Восторг сменился недоумением, особенно когда началась эта безумная охота за ребёнком из пророчества. Последние же два года после возрождения Лорда воспринимались как беспросветный кошмар, даже когда казалось, что Лорд вот-вот победит. Думать об этом сейчас не хотелось. И вообще не хотелось думать.

— Геллерт был настоящим вождём, — снова заговорила Доновска. — Целые сообщества оказывались под его влиянием. Он вообще-то был в самом деле популярен в Европе и начал утрачивать союзников только тогда, когда заелся с русскими и с вашими одновременно. Когда на его инициативах серьёзные люди начали терять серьёзные деньги, вот тогда всё закончилось. Он почувствовал шаткость своего положения и вцепился в самых верных, они же на поверку оказались самыми безумными. Гриндельвальд сам по себе не слишком увлекался Тёмными искусствами — я сравниваю с теми, кто увлекался, вот его «гвардия», например… там были довольно творческие личности. Тот же Вендель пришёл в ужас и сбежал, когда увидел, кто входит в силу. Геллерт, помнится, был очень задет его бегством.

— А вы? — не удержавшись, спросил МакНейр и тут же пожалел о сказанном. Куда он, собственно, лезет со своим любопытством.

— Что я? — Пани насмешливо на него прищурилась. — Как меня угораздило с ним разойтись? Это на самом деле довольно забавно. Сперва он пожелал избавиться от Хаака, с которым мы были в хороших отношениях. Поэтому Йорис, которому в Европе уже сильно припекало, собрался и отбыл подальше, с моей помощью. Причём буква контракта была исполнена. Геллерт сделал выводы, и в следующий раз его распоряжения были уже более однозначными. Но там уже совсем нехорошо складывалось, у меня тогда появились очень личные причины отказаться от этой работы. Я вернула ему аванс вместе с неустойкой, отправила матушку, нескольких друзей и вещи в Сингапур, и стала ждать, когда он ко мне явится. Потому что да, я рассчитывала на личный визит, дело того стоило. Но он послал каких-то неудачников, так что теперь я просто живу здесь. И несколько им разочарована, поскольку всё вышло не так интересно, как могло бы… не знаю, к лучшему или нет.

— Вы действительно рассчитывали победить в дуэли с Гриндельвальдом? — МакНейр недоверчиво посмотрел на маленькую пожилую даму. Дама сбросила туфли, забралась в кресло с ногами и ответила ему насмешливым взглядом.

— Я рассчитывала, что мне будет интересно. Очень, — легко сказала она. — А потом… как сложится. Да и какая там дуэль. Такие вещи происходят совсем в другом жанре. Вы бы должны знать. В вашем кругу было принято наносить внезапные визиты политическим оппонентам, насколько мне известно.

— Я знаю… но вы же могли погибнуть.

— Так я и не собираюсь жить вечно, — Доновска улыбнулась, но одними губами. — Я же не этот ваш Реддль. Кстати, можете сравнить, чья стратегия оказалась лучше.

— Да, — сказал он, — довольно убедительно. Если вы не против, сменим тему.

— Как угодно. Вы хотите о чём-то спросить.

— Не уверен, что хочу. И что это моё дело.

— Ну, проще всего выяснить это, спросив. Так что вы хотите знать?

— Мне интересно, чему вы учите Лиама. И как. Он выдернул меня из реки довольно специфическим приёмом и, думаю, знает ещё что-то в этом роде. Я сначала хотел расспросить его самого, но, может быть, вы…

— Ну, никакого секрета здесь нет. В нашем деле нужны довольно специфические привычки и рефлексы, которым мало где учат. Вернее, почти нигде. Так что всё сама, всё сама.

— «В нашем деле» — это вы про сейчас говорите или про свою прежнюю… работу? — уточнил МакНейр.

— Я бы не сказала, что есть ощутимая разница. Разве что смертность среди сотрудников стала несколько ниже. Но и тогда, и сейчас это в основном не моя заслуга. Если кто-то упорно пытается убиться об работу, он рано или поздно преуспеет. Никакой разницы, чем заниматься.

— Спорить не буду. Наверное, вам виднее, — немного помявшись, он всё же решил попросить. — Тогда, может быть, вы и мне что-то посоветуете? С учётом местной специфики. Меня в своё время тоже учили, и довольно неплохо, но последние лет восемь практики у меня было мало, сами понимаете.

— Это само собой. Если вы уже пришли в то состояние, когда можно менять привычки. Потому что придётся менять.

МакНейр рассмеялся несколько напряжённо.

— Вы полагаете, перебраться в другое полушарие — недостаточно радикальная перемена?

— Это всего лишь место в пространстве, — серьёзно сказала Доновска. — Вы благополучно перетащили с собою прежнего себя. Или всё, что от него осталось. А я сейчас говорю о том, что вам придётся научиться жить заново. В том числе и у меня. Я на самом деле ненавижу учить, особенно взрослых. Мне это скучно. Но мне нужны компетентные и, главное, живые сотрудники. Так что, раз уж вы сами спросили, вскоре и начнём. Вы умеете аппарировать на полтора шага?

— Не знаю, — ответил он озадаченно, — как-то не пробовал. А зачем это?

— Ну как же. Уходить от проклятья, например. Так быстрее всего.

— Разве не проще увернуться или отпрыгнуть?

— Нет. Если уходить телом, по направлению движения противник увидит конечную точку и будет колдовать уже туда. Из аппарации выходишь куда угодно, это почти невозможно просчитать… То есть тоже можно, но это очень специфический навык, почти талант.

— Ну и что? Можно же просто поставить щит. Или отбить как-то.

— Это медленнее, — терпеливо пояснила Доновска. — И кроме того, аппарация относится к числу сочетанных чар. Если вы не знали.

— Что вы имеете в виду?

— Обычно можно проводить одно чарование в один такт времени. Чары в связке идут одна за другой, пусть и очень плотно. Сочетанные чары исполнимы одновременно. Аппарация относится к числу безусловно сочетанных, потому что её можно сочетать практически с чем угодно, и кто угодно на это способен — при некоторой практике. Вы понимаете, почему?

— Я знаю только наложение разных чар двумя руками, — ответил МакНейр. — Сам не умею, но видел. Можно предположить, что дело в том, что аппарируешь всем телом, и это не переключает внимание с рабочей руки.

— Tak to jest, — Доновска удовлетворённо кивнула, — и при некоторой практике почти не требует внимания и сил, в отличие от щитов. В аппарацию, Уолден, можно войти в почти бессознательном состоянии, поэтому её тренируют до тошноты, до отвращения, до хотения на ручки. Варьируя дистанцию. Мы с вами начнём с короткой, раз вы в неё не учились.

— Мне всё же трудно себе представить…

— Так не надо представлять. Мы с Лиамом сейчас наглядно покажем. Правда, Лиам?

— Что, прямо сейчас? — удивился Лиам. Он только что вошёл на террасу и расслабленно плюхнулся на стул.

— А ты что, уже набрался? — насмешливо спросила Пани.

— Я?! — Лиам вскочил, не очень убедительно изображая возмущение. — Да ни в одном глазу! А что покажем?

— Вот и славно. В позицию, счастье моё.

— С десяти шагов?

— Пожалуй. С пяти я уже старовата.

— Чем бить?

— Ты что, разминку не помнишь? — Пани приподняла бровь.

Лиам кивнул и отошёл на дальний конец террасы.

— Дайте нам шага три вокруг. Или даже пять, — распорядилась Доновска.

— Пять, — отозвался Урасима, вставая рядом с МакНейром. — Я подержу щиты.

— Спасибо, Тадао-сан. Начали.

Лиам коротко дёрнул кистью, в паре метров от Доновской из воздуха соткался и полетел в неё тяжёлый нож. Пани стремительно сдвинулась в сторону, перехватила нож за рукоять и послала в Лиама. В полёте нож десятикратно умножился в числе, девять кольцом вращались вокруг одного. Вот Лиам отступает на шаг, исчезает, вновь появляется за роем ножей, его рука с палочкой выделывает над головой короткую петлю — ножи, развернувшись, снова летят в Доновску, превращаясь в рой иголок… когда они, кажется, уже готовы поразить цель, Пани исчезает, чтобы появиться на шаг правее, в грудь Лиаму летит красный луч… всё.

— Всё, — удовлетворённо сказала Доновска, — małe piwo⁽²⁾. Позорище.

— Как?! — спросил Лиам и попытался встать. Проклятье отбросило его на террасный столб.

Пани прищёлкнула языком.

— Мой маленький женский секрет. А ты будешь тренировать отскок, пока не сдохнешь, душа моя. А потом ещё столько же. Позорище какое. Простое проклятье не отбил.

Доновска вернулась обратно в кресло, подобрала под себя ноги и тут же принялась набивать трубку. Причём было совершенно непонятно, как та оказалась у неё в руках.

— Если не секрет... — медленно сказал МакНейр, — вы из «Ночной гильдии», да?

Пани посмотрела на него искоса, выпустила пару дымных колец.

— Вообще-то из «Серых гостей», — легко ответила она и с весёлым любопытством смотрела, как МакНейр пытается скрыть изумление. Кивнула удовлетворённо. — Вижу, слышали. От кого, интересно? Дела-то давние.

— От Долохова, — ответил он. Голос почему-то не очень слушался.

— От которого из?

— Антонин Долохов. Мы были... в одной организации.

Пани рассмеялась.

— А, молодой Тони. Его дядя говорил о нём «Тоха». Лично не знала. А с дядей пересекались по работе. С разных сторон. Тадао-сан, где вы потеряли Этцеля?

— Прилип языком к Крису, — сказал Лиам, поднимаясь наконец на ноги, — у них там научный спор.

В дверях показался Этцель, он шёл вперёд спиной, отчаянно жестикулируя. За ним следовали оба Диггори.

— …Потому что британская волшебная наука в заднице! Да, у вас есть неплохие практики, не спорю. Но каков британский вклад в фундаментальную науку за последние двести лет? Что толку в том, что Дамблдор нашёл сколько-то способов применения драконьей крови? Что это принципиально для нас изменило? Ну?

— Мы сделали немало выдающихся открытий в археологии, — спокойно отвечал Кристофер Диггори, давая жене первой пройти в двери террасы. — И я уверен, что ещё сделаем.

Этцель демонстративно закатил глаза.

— В археологии. Я вас умоляю! Речь была о фундаментальной науке. Вот вы, — обернулся он к МакНейру, — какой вклад британцев в науку помните вы?

— Закон Голпалотта? — выдал МакНейр первое, что пришло на память.

Этцель снисходительно улыбнулся.

— Голпалотт учился в Бобатоне. И учёным стал, живя в Амстердаме. Ещё, пожалуйста.

— Ну, я бы назвал Гэмпа, — сказал Диггори. — Думаю, никто не станет отрицать важность его обобщений.

— Уже лучше, — кивнул Этцель. — Сколько времени прошло с тех пор? Но ладно Британия. Вся Европа пребывает в интеллектуальном анабиозе. Азия из него и не выходила.

При этих словах Урасима приподнял бровь.

— У нас до сих пор нет общей теории магии. Нет связных школ. Все забились в свои норы и трясутся над заплесневелыми секретами. Мы дождемся того, — Этцель воздел руки, — что мугги с помощью своих технических ухищрений обнаружат, объяснят и превзойдут все наши тайны!

— Мне кажется, вы переоцениваете магглов, — миролюбиво сказал Диггори. — Я не очень слежу за их техническими новинками, однако убеждён, что нам ещё долго ничего не грозит. Тот, кто вынужден передвигаться на костылях, никогда не догонит того, кто ходит своими ногами.

— Если только не превратит свои костыли в метлу! — воскликнул Этцель. — И я же не о технологиях как таковых. У нас нет… точнее, до недавнего времени не было научных школ, не было многосторонней и открытой научной работы, вот о чём речь! Нас в конце концов придавит нашим собственным индивидуализмом!

— Этцель, — мягко сказал Урасима, — ты сейчас к чему всё это говоришь?

Молодой Гриндельвальд осёкся и обезоруживающе улыбнулся очень милой и немного пьяной улыбкой.

— А я уже забыл, — сказал он. — Думаю, мне всё же надо что-нибудь съесть.

Диггори кивнул ему и огляделся. Взгляд его остановился на МакНейре, и он чуть нахмурился, как бы что-то припоминая.

Тут же подскочил Лиам.

— Крис, это Уолл, наш новый штатный. Уолл, это Крис, археолог, ну я тебе рассказывал. Выпьете чего-нибудь за знакомство?

Диггори протянул руку для беглого рукопожатия и рассеянно покачал головой.

— Нет, мы бы с Глорией уже пошли… Если только ты не собрался рассказать мне про Нгаррабулган.

За его спиной Глория Диггори очень неторопливо спрятала палочку в кобуру. Пани Доновска лёгким пассом поправила под потолком летающий светильник и убрала свою. Женщины обменялись любезными улыбками.

Лиам развёл руками.

— Да нечего там копать, я же тебе сказал.

— Мистер Диггори, — мягко вступил Урасима, — если бы вы точнее сказали нам, что вы ищете на самом деле, нам было бы проще оказать вам посильное содействие. Потому что вы, как археолог, не можете не знать о том, что вести археологическое исследование поселений аборигенных волшебников практически бессмысленно.

Очки в прямоугольной оправе сверкнули и нацелились на очки в круглой. Урасима улыбался, вежливо и выжидающе.

Диггори громко хмыкнул.

— Что ж, — сказал он, — я нашёл упоминания о том, что на северо-восточном побережье могут найтись следы поселения волшебников из Матарама и Сингасари⁽³⁾. Примерно тринадцатого века. И мне казалось, что я установил место по источникам, однако с поисками на местности есть проблемы. Если я не начну копать уже в этом сезоне, мне зарежут финансирование.

Урасима прикрыл ненадолго глаза, открыл и повернулся к Лиаму.

— Ванди, ты сможешь представить мистера Диггори своему деду? Да, можно будет сослаться на меня.

— Я-то могу, — пожал плечами тот, — но зачем?

— Если кто-то из наших общих знакомых и может здесь чем-то помочь, так это он. Мистер Диггори не сможет добиться от них сотрудничества своими силами. С ним просто не станут говорить, он посторонний.

— Почему вы думаете, Тадао-сан, — Диггори поправил очки, — что местные могут что-то знать?

— Потому, что они знают всё, что происходило на их земле. Её историю они знают лучше, чем вы или я — наши родословия. Можно узнать подробности об извержении вулкана, имевшем место тысячи лет назад, о том, кто откуда пришёл, кто учредил тот или иной обычай. Они живут своей памятью. Это непременная и необходимая часть их полотна жизни.

Дальше МакНейр не слушал. Он отошёл к краю террасы и сел на ступенях. Его наконец накрыло тем чувством, от которого в последние дни он прятался за рабочей усталостью: чувством щемящей пустоты. Облегчение, которое пришло вместе со внезапной свободой, рассеялось.

1) Тётки (пол.)

Вернуться к тексту

2) Польская идиома. Что-то вроде «легче лёгкого»

Вернуться к тексту

3) Средневековые яванские государства. Считается, что яванцы могли достигать берегов Австралии задолго до европейцев

Вернуться к тексту