Вии-бурудха (джен)

Пока Урасима и прочие настраивали инструменты и подключали аппаратуру, Этцель осматривал зал. За столиками и у барной стойки становилось всё более людно. Он не слишком часто бывал в подобных местах, но здешняя атмосфера ему скорее нравилась, хоть он и не чувствовал себя её частью. Ему казалось, что он стал полупрозрачным, почти неосязаемым, и потоки весёлого шума проходят сквозь него, не соприкасаясь.

Потом он заскучал и попробовал наложить на свой напиток чары преумножения: Оскар подсунул ему какой-то незнакомый лёгкий коктейль, он сразу же выпил почти половину, а бармен тем временем ушёл на другой край стойки, так что добавки было не получить.

Чары не испортили вкуса. Этцель поигрался немного, меняя слои коктейля местами, благо на него никто не обращал внимания.

От сцены зарокотал Рикардо, он пожелал всем доброго вечера и пообещал, что они сейчас «дадут немного хорошей музыки». Что характерно, его голос был слышен сквозь весь барный шум без микрофона.

Ему ответили дружными аплодисментами и свистом.

Один за другим грянули три рок-н-рольчика, затем сыграли «Элеанор Ригби», и тут уже публика начала подпевать. На «Виски во фляге» подпевание превратилось в рёв; особенно усердствовал рыжий бородач, похожий на лепрекона, в форменной шляпе волшебных лесников.

Этцель довольно быстро обнаружил, что сидит прямо напротив динамика, и басы бьют его в грудную клетку, до позвоночника. Он стал незаметно подбирать чары, которые ослабляли бы этот эффект, и, добившись успеха, некоторое время пребывал в самодовольстве, пока не вспомнил, что пришёл сюда злиться на Урасиму. Злиться не получалось. Получалось только сидеть с отсутствующим видом, цедить коктейль и глазеть по сторонам. Хотя народу было много, вокруг него никто не теснился, и ему хорошо была видна сцена и музыканты.

Урасима отрешённо слился с гитарой. В незнакомой Этцелю композиции, звучавшей в тот момент, бас-гитара словно состязалась с ударными. Этцель увидел на противоположной стене кусочек зеркала и наслаждался тем, что кроме него не видел никто. Он смотрел на лицо в зеркале — приятно округлое, тронутое сединой, — и на другое, слева от себя, существенно более молодое, жёсткое, даже хищное. Урасима Тадао играл так, словно он охотник, гонящий по следу дичь, — и словно от музыки, текущей насквозь и вширь, зависит его жизнь.

Судя по всему, у трио на сцене не предполагалось певца, и они просто играли музыку, причём играли очень хорошо, перемешивая стили и направления. За блюзом следовало рэгги, потом что-то из европейского фолка, но в основном это был рок.

Помимо чисто мугговских вещей исполнялись и волшебные. И Пачи Эчанди неистовствовал за своими барабанами, его коса металась из стороны в сторону, когда он врубился в барабанное соло, которым венчалось «И словно феникс», а последний удар был похож на раскат грома или взрыв. Пожалуй, вышло не хуже, чем у Барри Уолвертона⁽¹⁾, а ведь это была его козырная тема!

Этцель обернулся к лестнице, и ему показалось, что в толпе стоит и одобрительно кивает Мауберг.

«Любовь моей жизни» Рикардо играл на акустической гитаре, и бар снова пел. Потом он взял электрогитару для «Под давлением». Потом сел за синтезатор. Песни шли одна за другой. Музыканты не прерывались более чем на пять минут, только Эчанди вливал в себя пиво стакан за стаканом.

Постепенно это плавание в море рока и барного веселья начало утомлять Этцеля, он даже заскучал. Скорее всего потому, что не чувствовал себя частью происходящего. Он был один и при этом не испытывал никакого желания подсесть в какую-то компанию, познакомиться, окунуться в лёгкий безответственный трёп... не то чтобы вернулась прежняя стеснительность, просто... ну, другое настроение.

Новая песня показалась ему знакомой с первых тактов. Да нет, не может быть. Эти трое весь вечер играли всякое милое старьё. И только когда компания студентов грянула: «Ну вот, Марди Бум, я видел твой хмурый взгляд», и так далее, он понял, что ему не послышалось. Аранжировка немного отличалась, но да, это были его любимые «Мартышки».

Этцель обернулся к сцене и увидел, что Урасима искоса смотрит на него и слегка улыбается.

Он улыбнулся в ответ и сам запел вполголоса: «Помнишь обнимашки на кухне»...

Нет, вечер определённо оказался неплох.

Ещё через полчаса, исполнив на бис «Султанов свинга», Рикардо объявил, что на сегодня это всё.

Этцель выпрямился и потянулся — и чуть не свалился со стула, потому что оказалось, что он всё же перебрал. Ну да, бесконечный коктейль сделал своё дело.

— Оскар, я же вас просил, — укоризненно сказал Урасима. Он как раз подошёл — как будто бы нарочно для того, чтобы поймать Этцеля и усадить обратно.

— Слушай, Тед, я ему не нянька! — сердито отозвался бармен. — Понятия не имею, как он это сделал. Он же весь вечер просидел с одним стаканом. Может, он у тебя под какой-то дурью?

— Разве что под своей собственной, — вздохнул Урасима. — Рикардо, я опять оставлю на вас свой инструмент, мне нужно проводить молодого человека.

— Да не вопрос, — рокотнул от сцены Рикардо. Кстати, удивительно, что они вообще слышали друг друга... кажется, народ слегка выдохся и поутих после концерта. — Это твой парень?

— Мой коллега, — спокойно отозвался Урасима.

Этцель начал хихикать.

— А, — сказал Пачи, — мы уж подумали, что ты наконец-то кого-то себе завёл. Раз уж Джесс в третий раз отшил.

— Вообще-то в четвёртый, — равнодушно ответил Урасима. — Она отличная девчонка, но совершенно не в моём вкусе. Я посоветовал ей обратить внимание на тебя.

Пачи подавился пивом.

Урасима отдал Оскару несколько купюр, приобхватил хихикающего Этцеля за плечи, стянул со стула и повёл, придерживая, на выход. Этцель старался идти сам, но у него не очень получалось. Не столько из-за опьянения, сколько из-за того, что он никак не мог перестать хихикать.

На улице Урасима прислонил его к стене у входа, прямо над собакой. Две девушки, курившие неподалёку, поглядывали на них с интересом. Этцель пытался успокоиться, набирал полную грудь воздуха, но потом снова начинал смеяться. Наконец он просто сполз по стене и сидел, всхлипывая от смеха, взъерошенный и красный.

— Забористая трава, чел, — сказала одна из девиц. — У кого брали?

— Это не трава. Это истерика, — спокойно сообщил Урасима.

Девицы фыркнули и скрылись в баре.

Урасима быстро огляделся и достал палочку.

— Н-не... не надо меня... — простонал Этцель. Попытался выпрямиться, но не рассчитал движения и ударился затылком о стену. Он зашипел от боли, но боль неожиданно его успокоила. Этцель встал, пошатываясь, и взглянул на Урасиму. Тот не выглядел рассерженным, скорее, происходящее его забавляло. Где-то глубоко внутри. Внешне он оставался совершенно бесстрастным.

— Я всё понимаю, но... Тед? — Этцель чудовищным усилием воли подавил в себе хихиканье.

— У Оскара ужасная память на имена, — сообщил Урасима. — Хорошо, хоть так запомнил. Вы можете идти?

— Идти, пожалуй, могу. Аппарировать — нет, — честно признался Этцель. — Но я не хочу трезветь. Я против, — поспешно прибавил он, глядя на палочку Урасимы.

— Я бы вам и не позволил, — отозвался тот. — Как вы только умудрились?

— Это волшебство, — заявил Этцель, чрезвычайно гордый собой. — Я же волшебник. Вы разве не знали?

Урасима только вздохнул, но Этцелю показалось, что он всё же улыбнулся, буквально уголком рта.

Они снова пришли в кладовку, и Урасима взял его за локоть, чтобы совместно аппарировать.

— Стоп, — громко сказал Этцель. — Куда вы меня хотите?..

— Очевидно, к вам домой, — ответил Урасима, — куда же ещё?

— А вы уверены, что знаете адрес? Я вообще-то уже не живу с матерью, — заявил Этцель и гордо прибавил: — Уже полгода как.

— Тогда мы вернёмся в офис, и я доставлю вас через очаг. Это будет быстрее, чем добираться до публичного.

— Кстати, он у меня есть.

— Что именно?

— Очаг. Так что да, через офис вполне годится.

Они аппарировали сразу на задний двор офиса, к очагу. Урасима призвал из дома жестянку с летучим порохом, и Этцель зачерпнул пригоршню.

— Банку оставим здесь, — сказал он. — Утром уберу. Теперь моя очередь за вас цепляться.

Он приобнял Урасиму за талию и, что-то пробормотав, бросил порошок в очаг.

Из пламени они вышагнули в довольно небольшую комнату. При их появлении вспыхнули две настенные лампы.

Урасима с любопытством огляделся. Если бы не очаг у стены, комната выглядела совсем не волшебной.

— Это какая-то квартира, надо полагать? — осведомился он.

Этцель кивнул.

— Угусь. Мать мне купила студию в многоэтажном доме. Она совсем маленькая, но я здесь только ночую, а гостей у меня не бывает. Я выбрал эту, потому что она похожа на мою комнату в кампусе.

— Вот как. А каким образом вы устроили очаг? Мне казалось, он должен располагаться на земле или, во всяком случае, поблизости от земли, а мы, судя по всему, на верхнем этаже.

— На самом деле, над нами ещё два этажа. Мы на девятом. А очаг симпатически заземлён. Это экспериментальный вариант. Когда мне его строили, мы не были уверены, что получится. Но по моим расчётам выходило, что всё должно работать. И работает, как видите. Я даже получил патент. Хотел ещё процент от реализации, но Трофимчик — жмот, вы же знаете.

— Ну, не такой уж и жмот, — рассеянно отозвался Урасима. — Позвольте полюбопытствовать, сколько же у вас всего патентов? Потому что я знаю про три. Ну вот, уже про четыре.

— Пока пятнадцать, — скромно сказал Этцель и покраснел от удовольствия. Как-то так сложилось, что ему было не перед кем похвастаться своими достижениями. Скорее даже, ему не приходило в голову это делать. — Но существенных только три. Остальные все примерно об одном и том же, улучшения для очажной сети, и половина — не чисто мои, совместные.

— Вот как, — повторил Урасима. Он продолжал осматривать комнату.

Та была прямоугольной формы, примерно три на пять метров. Одну стену полностью занимало окно, занавешенное плотными гардинами. У противоположной стены стояла многоспальная кровать, по кровати были разбросаны одежда и какие-то бумаги. Возле окна стоял узкий стол на блестящих металлических ножках, при нём вращающееся кресло на колёсиках. Напротив очага располагался низкий и жёсткий диванчик.

— Если вы не против немного задержаться, может быть, сядем? — предложил Этцель, указывая на диван. До него вдруг дошло, что он притащил старшего коллегу в свой холостяцкий бардак, и от этой мысли он даже протрезвел. К счастью, бардак был вполне умеренным. В комнате ничем неприятным не пахло... кажется... А грязную посуду, мусор и тем более пищевые отходы Этцель сам не терпел и безжалостно уничтожал.

— Да, спасибо, — сказал Урасима и сел. — Мне бы хотелось убедиться, что вы вполне в порядке.

— Я в порядке, — быстро сказал Этцель. — В полном. Может, чаю? Ну или я посмотрю, что у меня есть из напитков... Надеюсь, что-то есть.

За полукруглой аркой виднелась небольшая кухня со шкафчиками и холодильником.

Урасима сделал отрицательный жест.

— Не стоит, благодарю вас, — и, помолчав, добавил: — Скажите, мистер Гриндельвальд, что вы имели в виду, когда изволили сказать, что видите меня таким, какой я есть, а не каким отражаюсь в зеркале?

Этцель опустился рядом с ним на диван и запустил пальцы в свою шевелюру. Ленточку, которою волосы были забраны в хвост, он где-то потерял. Наверное, когда хихикал возле бара.

Ему не нравился этот разговор. Он подумал, что Урасима нарочно подстроил весь вечер так, чтобы иметь возможность его допросить. Хотя... зачем подстраивать? Он никогда особо не умел сопротивляться давлению.

— Вы же можете просто посмотреть, — ответил он наконец. — Уж вы-то можете.

Урасима покачал головой.

— Не без вашего разрешения. Это неэтично.

У Этцеля пересохло в горле.

— Я... Вы можете. Смотрите, — их взгляды встретились, Урасима почти сразу же отвёл свой, но Этцель чуть не вскрикнул от неожиданно дискомфортного ощущения. На миг ему показалось, что его глазные яблоки превращаются в куски льда.

— Вот значит как, — медленно проговорил Урасима. — Давно вы знаете?

Этцель неуверенно улыбнулся.

— Да как сказать. Понимаете, я всегда видел вас только вот таким. А недавно... ну, в этом уже году, увидел ваше отражение в зеркале. Мы стояли в офисе, в коридоре, и вот там. Я тогда удивился, но расспрашивать не стал. Только потом осторожно узнал у Пани и Лиама, каким вас видят они. И обалдел. Но я ни с кем это не обсуждал, — прибавил он быстро. — Так что если вам нужно будет стереть память, то только мою.

Урасима снова покачал головой.

— Не имеет смысла. Видеть-то вы не перестанете. Надо же, — усмехнулся он вдруг, — я проглядел настоящего фумэбито. Впрочем, это неудивительно. Вы ничем себя не выдавали.

— Как-как вы меня назвали? — переспросил Этцель. — Это что значит?

— Фумэбито, — повторил Урасима. — Так называют того, кто способен видеть сквозь чары личины. Практически сквозь любые. «Человек с глазами ветра», так это переводится. Лисы вас очень не любят.

— Неужели вы лис? — Этцель уставился на него с любопытством. Он как-то разом забыл про все свои страхи.

— Если бы, — усмешка Урасимы стала невесёлой. — Было бы гораздо проще, если бы так. Потому что я использую именно лисьи чары. Довелось научиться. Но поскольку я даже не полукровный лис, а так, третья вода от седьмой воды... Словом, это отнимает очень много сил. По первому времени кажется, что почти все.

— Это... очень трудно? — осторожно спросил Этцель. — Ну, эти чары? Вы же всё время их поддерживаете.

— Первые лет десять было очень трудно, — задумчиво сказал Урасима. — Они требуют постоянной концентрации. Зато теперь я не утрачу это обличье, даже если сильно ослабну или буду без сознания. Но, конечно, я возвращаю себе свой собственный вид наедине с собой. В конце концов, я себе нравлюсь.

Этцель прыснул.

— Не только себе. Так вам в самом деле лучше. И значит, поэтому вы никого не приглашаете к себе домой?

— Конечно же нет, — невозмутимо ответил Урасима. — Просто я негостеприимный и очень жадный. А гостей принято чем-то кормить. Потом вся эта возня с уборкой... Одни хлопоты.

Этцель расхохотался в голос. Он впервые общался с Урасимой так легко, свободно и... на равных?

— Вам следует знать ещё несколько вещей, — продолжил Урасима как ни в чём ни бывало. — Прежде всего, уверения Патрика в том, что он мой покинутый любовник — выдумка от начала и до конца. Но правда в том, что у его заблуждения есть реальные причины. Вы ведь представляете себе, что помогает поддерживать лисьи чары?

— Ну... Полагаю, да, — неуверенно сказал Этцель. — Как я понимаю, это се... физическая близость?

— Не совсем. Близость, да. Но скорее эмоциональная. Я не знаю, как это устроено у чистокровных лис, но те, что меня учили, показали мне, что любые сильные переживания, почерпнутые от эмоционально яркого и открытого человека, помогают любой лисьей ворожбе. Так что мне пришлось находить таких людей и некоторым образом их использовать. Тонкость в том, что переживания донора должны быть направлены на акцептора. Вызвать романтический интерес выходит дешевле всего. Взамен человек получает яркую, запоминающуюся грёзу — и нервное истощение. Поэтому я старался не использовать никого дважды. С Патриком вышло неудачно. Он очень хорошо подходил, но я, к сожалению, не сразу понял, что нравлюсь ему... скажем так, несколько сильнее, чем принято у завсегдатаев этого места. «Мотылёк» специально устроен для мимолётных свиданий, это клубное правило. Потому-то я его и выбрал в качестве, так сказать, одного из охотничьих угодий. И кухня там очень хорошая.

— Точно, — подтвердил Этцель. — Я был бы не прочь ещё раз там побывать. Или не раз. Но один я туда не пойду!

— Посмотрим. Я, разумеется, нахожу себе доноров не только там. Пол не принципиален. Важно только, чтобы это были неодарённые... то есть мугги. Волшебник может почувствовать, что происходит, испугаться... Словом, это было бы опасно. Я и так иду на сделку с совестью, используя такой способ поддерживать себя. Впрочем... может быть, это скоро закончится.

— Почему? — быстро спросил Этцель. Что-то в последних словах Урасимы ему не понравилось. Вызвало беспокойство.

— Обстоятельства могут измениться, — туманно ответил Урасима.

Этцель кивнул. Его отвлекла другая мысль.

— Тадао-сан... Я тут подумал... А постоянные личные отношения разве не могли бы заместить это... этот поиск доноров?

Урасима посмотрел на него немного странно, и Этцелю показалось, что он, возможно, ляпнул что-то не то, когда прозвучал спокойный ответ:

— Я обдумывал такую возможность. Давно. Тут есть некоторые сложности, связанные в основном со мной. Видите ли, отношения, которыми я до сих пор дорожу, случились со мной довольно далеко отсюда и довольно много лет назад. Воспоминания о них... нет, даже не так. То, что они мне дали, и то, как они образовали меня, эти отношения... Я не встречал никого, кто был бы сравним. А на меньшее я не согласен. Это если не считать того обстоятельства, что мне не слишком нравятся люди европейской или океанической внешности. Эстетически, я имею в виду. Так что какая уж тут романтика. Я ответил на ваш вопрос?

— Наверное. Не знаю, — Этцель пожал плечами. Он почему-то почувствовал себя задетым. — По-моему, разные люди красивы по-разному. Ванди красивый, вы тоже. И пани Доновска. И...

— Это вопрос личных предпочтений, — прохладно заметил Урасима. — Теперь, когда мы объяснились, мне, пожалуй, пора. Уже сильно заполночь. Хотя... Не удовлетворите ли и вы моё любопытство? Вы же не адрес тогда назвали? Когда мы пользовались очагом. Мне показалось, это были какие-то числа.

— Что?! — Этцель вскинул брови. — А, ну да. Это координаты очага в сети. У всех есть. Я их запомнил, когда мы его устанавливали и настраивали. По адресу тоже можно. Или по кодовому слову. Но если очаг в квартире и не на земле, адрес длинным получается. Координаты или кодовое слово запомнить проще. Или вы про адрес спрашиваете? Мы в Сити, на Рутвен-стрит, дом четыреста...

— Благодарю, я спрашивал именно про слова, — прервал его Урасима. — Доброй ночи. — И он аппарировал.

Оставшись один, Этцель побродил по квартире кругами, открыл холодильник, закрыл — и повалился на кровать, раскинув руки.

Он знал это трепещущее беспокойство, которое ощущал в себе вот уже некоторое время. Прежде оно означало, что на горизонте маячит какая-то загадка. Впервые он испытывал подобные чувства не в связи с научной проблемой, а в связи с человеком. Выяснить, узнать до конца... присвоить... пока неясно, зачем, но он хотел этого. А значит...

Этцель сел, подёргал себя за прядь волос.

— Вот я влип, — пробормотал он. И ухмыльнулся. — Нет. Не я!

1) Ударник, лидер волшебной рок-группы из Новой Зеландии «Dragonheads».

Вернуться к тексту