Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Снег шел всю ночь. Белое одеяло раскинулось кругом, скрыв всю грязь, все изъяны местности, а вместе с ними и всё красивое, элегантное, оригинальное и необычное. Укутало пригород Лондона холодным, идеально-красивым серебристо-белым покровом. Он скрывал следы всего живого и неживого. Режущая, болезненная белизна — всюду.

Снегопад уже кончился, но редкие снежинки всё еще срывались то и дело с неба и, кружась, опускались на белый ковер, вплетались в него, сливались с блестящей в лучах зимнего солнца гладью.

Гермиона сидела на крыльце утонувшего в сугробах дома, укутанная в теплую шубу и, жмурясь от холодных лучей, смотрела вдаль. Там, впереди, — поля и крыши поселка, что располагался за ними, утопали в чистейшем снегу. Зимнее солнце сделало белый ковер искрящимся, ярким. Больно было смотреть и сложно оторвать взгляд от этого блеска, от этой бесконечной белизны.

Вот уже час сидела Гермиона на крыльце. Ее ноги в тонких сапожках продрогли, губы посинели — но женщина не находила в себе сил встать и вернуться в дом, уйти от этой сияющей чистоты. Она хотела заставить снег проникнуть внутрь, окутать чувства и мысли, укрыть, как он укрыл всё кругом, былое, спрятать его под безбрежной чистотой. И пусть потом снег стает, превратится в грязь, обнажит скрытое ныне, сделав его еще хуже. И будет еще больнее. Пусть. Только бы хоть какое-то время можно было вот так сидеть и чувствовать чистоту и белизну всего, всего кругом: внутри и снаружи…

На дороге, не видной из-за дома, раздался гул подъезжающей машины. Еще пару часов назад прибывший не смог бы проделать своего маневра — утром Гермиона слышала, как кто-то из соседей вызывал из ближайшей деревни трактор, чтоб расчистил утонувшую в снегу проезжую часть.

Женщина отметила всё это где-то на заднем плане сознания, не отрывая взгляда от снежно-белых полей за оградой…

Невдалеке послышались возня и голоса, скрип шагов, стук открываемых ворот.

«Миссис Томпсон приехала», — подумала Гермиона, всё еще глядя вперед.

Стэфани Томпсон была хозяйкой дома справа — добродушной пожилой женщиной, лучшей подругой миссис Грэйнджер, приемной матери Гермионы. Она часто заходила по вечерам «на чай».

Миссис Томпсон за забором говорила что-то возбужденным голосом — но закутанная в толстый шарф молодая ведьма не разобрала слов, да и не прислушивалась. Она была раздосадована тем, что люди нарушили ее единение с природой, с этим белым снегом, с этой неопороченной чистотой.

— Гермиона! — раздался удивленный и радостный мужской голос из-за соседского забора. — Ты ли это?!

Женщина стряхнула оцепенение и повернула голову. Из-за невысокой ограды, разделявшей дома, ей радостно улыбался старый приятель детства Робби Томпсон, повзрослевший и возмужавший, но, в сущности, как это ни странно, не слишком-то изменившийся за те шесть или семь лет, которые прошли с момента их последней встречи.

— Робби! — с неподдельной радостью воскликнула Гермиона, поднимаясь и стряхивая снег. — Мерлин, сколько же мы не виделись?!

Молодой человек добродушно и задорно рассмеялся, окидывая ее оценивающим взглядом.

— Лет шесть! — заметил он, успокаиваясь. — А я приехал к родителям, поживу тут какое-то время. Получил работу в Лондоне. Ты что? Вспомнила родных, перелетная птичка? Надолго здесь?

— Пока живу тут, — сияя, ответила молодая женщина, облокачиваясь на столбики крыльца. — Так, немедленно всё бросай и дуй в гости! — деловито распорядилась она.

— А ты всё так же мною помыкаешь, — усмехнулся парень. — Мать будет ворчать.

— Бери миссис Томпсон с собой — моя мама будет ей рада.

— А, черт с тобой: сейчас, только забегу за бутылочкой коньяка. Ты, я надеюсь, пьешь коньяк? Хоть немножко-то?

— Я всё пью, — добродушно сообщила Гермиона.

— Да ну? — недоверчиво прищурился старый приятель. — Сложно в это поверить. Ты, кстати, одна тут? Я слышал, ты замуж вышла. — Последнее было сказано почти с недоверием.

— Одна, — внезапно помрачнела женщина и несколько раз быстро моргнула. Потом, будто опомнившись, снова улыбнулась парню. — Не переживай, никто нам пить не помешает.

Приятель расхохотался и пообещал прийти через полчаса, а молодая ведьма с меланхоличной улыбкой скрылась в заснеженном доме.

* * *

Робби явился только через час в сопровождении сияющей матери. Миссис Томпсон была вне себя от радости из-за неожиданного приезда сына, который к тому же обещал временно поселиться с ней. Пожилая дама еще несколько дней назад не смела и мечтать о подобном счастье.

Оставив родителей сплетничать на кухне, Гермиона и Робби устроились на диванах в большой гостиной. Сейчас молодая ведьма видела, что товарищ ее детства очень даже изменился. Он стал выше, аккуратнее, как-то серьезнее. Что-то неуловимое смешивалось с давно знакомыми и родными чертами. Шесть лет — не шутка. В последний раз они виделись на Рождественских каникулах, когда Гермиона училась на шестом курсе. Да и виделись как-то не долго и не близко — став волшебницей, она вообще отдалилась от своих старых друзей-магглов, и с каждым годом разрыв становился всё ощутимее.

Но сейчас ведьма была искренне рада видеть старого приятеля. От него так и веяло очарованием давно утраченного, счастливого детства.

— Ты невероятно изменилась! — сообщил Робби, разливая в низкие пузатые бокалы янтарный коньяк. — С трудом узнал. Где же ты пропадала столько лет?

— Где я только не пропадала, — улыбнулась женщина. И это была чистая правда.

— Ты действительно вышла замуж? — опять спросил Робби. — Мне мать говорила сто лет назад, но я как-то даже не поверил. Как ты нынче зовешься?

— Миссис Саузвильт, — странным голосом проговорила его собеседница.

— А где же мистер Саузвильт? — ухмыльнулся Робби. — Хотелось бы мне посмотреть на человека, который… В общем, я с трудом представляю тебя чьей-то женой. Хотя ты изменилась…

— Больше, чем ты думаешь, — тяжело вздохнула Гермиона, снимая со столика наполненный бокал. — Я вдова, — понизив голос, сообщила она.

— Матерь Божья! — выдохнул парень, вздрагивая. — Прости, пожалуйста…

— Ничего. Моим родителям и миссис Томпсон не говори, ведь я и сюда-то сбежала от уныния, потому они не знают. Как видишь, выдержать меня женой может не каждый.

— Ты шутишь, это хорошо, — осторожно сказал Робби. — Давно случилось?

— Летом. Давай поговорим на эту тему попозже, — попросила Гермиона. — Расскажи о себе.

— Да что тут рассказывать: всё прозаично и скучно, — пожал плечами ее старый приятель. — Окончил школу, умудрился поступить в Оксфорд; через два года бросил его к чертям и уехал с приятелем в Шотландию. У него там папаша, который устроил нас риэлторами при своей фирме. Работа непыльная, в чем-то увлекательная. Видел парочку замков с привидениями, — хохотнул парень. — Заработал неплохо, да надоело. Вот вернулся — устроился в Лондоне в адвокатскую контору. Мелкую, правда, — куда мне с моим неоконченным юридическим образованием. — Он на минутку умолк. — Предупреждая твою речь о необходимости знаний и вузовских дипломов, горы упреков и увещеваний, предлагаю тост за будущее, светлое и прекрасное, несмотря ни на что.

— Принимаю тост, — подняла стакан Гермиона. — Между прочим, я вовсе не собиралась ругаться.

— Неужто?

— Ты удивишься, но я после школы занималась только самоучением и тоже ничего не окончила. Предупреждая твои вопросы, — усмехнулась женщина, — и праведное возмущение, скажу, что ситуация не оставляла мне шанса продолжить официальное образование. Впрочем, она уже разрешилась, — Гермиона бросила взгляд на большие часы. — Я тебя ненадолго оставлю, — добавила она. — Хотя… Хотя пойдём-ка со мной. Кое-что покажу.

— Заинтригован, — признался молодой человек и послушно пошел за ней на второй этаж.

Велев соблюдать тишину, Гермиона открыла дверь своей спальни и подвела старого приятеля к сиреневой детской кроватке. В ней сладким сном спал очень маленький ребенок.

— Кто это? — пораженно прошептал Робби, когда Гермиона осторожно вынула из кроватки младенца.

— Етта, — ответила женщина. — Генриетта Энн Вирджиния. Моя дочь.

— О Господи, Гермиона! — пробормотал потрясенный Робби. — Вот чего я не ждал…

— В роли матери я для тебя еще более неприемлема, чем в роли жены? — шепотом спросила она. — Так, мне нужно двадцать минут, чтобы покормить Етту. Потом я к тебе спущусь. Договорились?

— Договорились, — почти простонал Робби. — Ухожу бояться новых сюрпризов.

— Давай-давай. Их еще может быть немало…

* * *

Через полчаса они с Робби вышли на застекленную террасу дома.

— Ты еще и куришь? — почти без удивления спросил парень, когда женщина щелкнула маггловской зажигалкой.

Эту вредную привычку Гермиона переняла у одной австралийской колдуньи, вместе с которой почти месяц пролежала в особой палате родильного отделения больницы святого Мунго вследствие нелегкого рождения Генриетты. Вообще после смерти супруга у Гермионы появилось много странностей и вредных привычек.

— Чего еще я о тебе не знаю? — спросил ее старый приятель.

— О, Робби, боюсь, что ты ничего обо мне не знаешь, — протянула женщина, вдыхая сигаретный дым.

— Эм… Герм, можно задать тебе вопрос? — после небольшой паузы спросил Робби.

— О том, что случилось с моим мужем? — посмотрев в его глаза, озвучила Гермиона, и парень потупился. — Это очень длинная история.

Она встала со ступеньки порога, на которой любила сидеть, прислонившись к входной двери в дом, и подошла к высоким окнам, устремив взгляд в белоснежный сад.

— Я вышла замуж сразу после школы, — глухо, неожиданно для самой себя, начала она вдруг. — Да, я действительно сильно изменилась. Генри Саузвильт был моим преподавателем. После свадьбы мы какое-то время жили в Лондоне, но очень скоро уехали путешествовать. Мы занимались научными исследованиями, изучали древнюю историю, разбирали всякие загадочные случаи. Почти два года провели в Китае, где магг… маленькую деревеньку терроризировало загадочное проклятие. Параллельно с исследовательской работой я углубляла свои знания — всё же некоторые вещи не меняются… — Женщина раздавила в пепельнице окурок и опять повернулась к окну. Робби не перебивал. — Потом поступило интересное предложение посетить далекие российские леса. Там, в поселении лесорубов, происходили загадочные жестокие убийства, которые один из монахов местного православного монастыря приписал призраку. Я на тот момент уже ждала ребенка, была на пятом месяце. Но мы с Генри решили, что в Лондон попасть, в случае чего, — не проблема…

— Из лесной российской деревни? — хмыкнув, уточнил Робби.

— Даже оттуда. Долго объяснять. Суть в том, что нас дернуло поехать в этот прокля́тый край… Хотя что я говорю? Не там, так тут… В общем, несчастье случилось именно в той деревеньке. — Она умолкла, прикуривая очередную сигарету и мысленно определяя степень своей откровенности. И внезапно заговорила вновь: — Со мной в школе, на параллельном курсе, учился один человек, с которым мы не ладили с первого года. Со временем детская вражда переросла во взрослую ненависть. Возможно, он так и остался бы мелким недоброжелателем, но… Малфой так и не смог простить мне того, что я оказалась, как бы так сказать — на его стороне. Стала близко общаться с его родителями и их окружением. Так… получилось. Я никогда не думала, что Малфой способен так ненавидеть. А он люто возненавидел меня. И решился отомстить страшной ценой. Любой ценой. Я потом узнала, что он больше двух лет следил за мной и пытался подстроить мне ловушку. Всё больше съезжая с катушек, он уже не желал просто моей смерти, — Гермиона поймала в оконном стекле потрясенный и недоверчивый взгляд Робби, — да, это звучит странно, даже дико. И я сама не знаю, зачем это говорю. Наверное, мне надоело молчать за последние месяцы… В общем, Малфой решил воспользоваться нашим расследованием как удобным поводом. Он сначала дважды зак… заказывал мою смерть местным жителям. А потом… Лишив нас с Генри всяческой возможности связаться с внешним миром и получить помощь, он отравил моего мужа. — Она сделала небольшую паузу. — Мне удалось отыскать эту тварь, — голос Гермионы стал глухим, а взгляд стеклянным. — Один знакомый граф… То есть потомок графского рода… Помог мне найти логово Малфоя. Только я всё равно не смогла спасти Генри, — она закрыла глаза. — Не знаю, как я пережила всё это. Если бы не Етта… Знаешь, несмотря на всех друзей и близких, помогавших мне, я чувствовала себя одной во всём мире. Жить не хотелось совсем. Да и не хочется. С меня глаз не спускали… А потом родилась Генриетта. До ее появления на свет я жила с… родственниками в частной гимназии, закрытой на лето. Потом долго лежала в больнице… Хвала Мерлину, ребенок родился здоровым, хотя мне было нелегко. И я уже никогда не смогу иметь детей.

Выписавшись из больницы, я решила убежать ото всех. Понимаешь, мой муж и особенно еще один близкий мне человек очень известны в определенных кругах лондонского общества. Меня не могли оставить в покое после всего случившегося. Я решила пожить пока здесь, с родителями и Еттой. И я всё меньше и меньше хочу возвращаться. Всё реже пишу друзьям и близким, — ее голос становился тише и глуше, — о чем писать? У меня ничего не происходит. Я и не хочу, чтобы что-то происходило. Я уже вообще ничего не хочу. Если бы не Етта… Она так похожа на Генри, — голос Гермионы стал мягче и ласковее, — особенно глаза. У нее такие зеленые глаза, глубокие, как Омут памяти, бездонные…

Она умолкла. Потрясенный Робби тоже молчал.

— И зачем я всё это сказала?.. — вслух спросила у самой себя Гермиона. — Страшно поворачиваться и узнавать, что ты теперь обо мне думаешь.

— Я думаю, что тебе надо помочь справиться со всем этим кошмаром, — пробормотал Робби. — Это похоже на детективный триллер. Я почувствовал себя мальчиком на фоне твоей жизни. Но ты не должна отчаиваться! Гермиона! Ты молодая, красивая, образованная женщина. Твои родители не бедны — средства на существование у тебя будут…

— О, насчет средств на существование не волнуйся, — невольно усмехнулась Гермиона, всё еще стоя спиной к приятелю.

— Ну вот! Ты не должна запираться в загородном доме и жить прошлым!

— Это всё слова, Робби, — вздохнула молодая женщина. — Красивые слова. Мне часто их говорят и пишут, я сама повторяю их себе постоянно. Только вот ничего не осталось, даже прошлого. Я больше не хочу путешествовать, не хочу учиться. Мне не интересно работать, я не могу придумать, чем могла бы заниматься. Не могу видеть друзей, в глазах которых неизменно читаю сочувствие и понимание, жалость и бессильное желание помочь… Я даже матери с отцом не сказала о том, что случилось с Генри. Потому что я и бежала-то сюда от этих бесконечных сочувствующих глаз. Хотя и это не может продолжаться вечно. Мама с папой и так уже думают о том, что мой муж прохлаждается где-то, бросив жену с младенцем, и не явился ни разу за четыре месяца. Вслух они, конечно, мне этого не говорят. Но я-то знаю, — она горько вздохнула. — Иногда так хочется разучиться видеть в глазах людей правду… Вот я сейчас повернусь, и ты посмотришь на меня этими страшными сочувствующими глазами. А всё только потому, что я разоткровенничалась. Просто слишком много молчала за те четыре месяца, что живу здесь. Что ты скажешь мне, Робби?

— Я потрясен, — пробормотал парень. — Я хочу помочь… Черт возьми! Обещаю, что не буду тебе сочувствовать. И постараюсь вытащить из депрессии.

Гермиона усмехнулась.

— Ну, попробуй. Только ты не сможешь мне не сочувствовать, я по голосу слышу. М… Робби…

— Да, Герм?

— Видишь на столе солнечные очки? Вон, под шарфом, — она смотрела на парня в отражении стекла — за окном уже стемнело, и освещенная терраса была видна, словно в зеркале. — Надень их, пожалуйста. Можешь считать это глупой прихотью. Но, если хочешь спасать меня от депрессии — ты можешь передумать, я не буду против, — не разговаривай со мной без солнечных очков.

— Почему?!

— Не хочу видеть твоих глаз. Я стала ведьмой — я читаю в глазах мысли и чувства. И всё чаще во взгляде собеседника меня жгут искреннее сочувствие и жалость. А я их больше выносить не могу…