Тот день (гет)

— Гарри Поттер мертв! — голос Волан-де-Морта эхом отдавался в стенах замка. — Мертв!

Мои ноги подкосились, и я упала на колени. Гарри! Такого просто не могло быть! В голове гудело, я в шоке смотрела по сторонам: кругом мертвые, кругом жертвы. Я подняла голову и увидела его — такой одинокий комочек на руках Хагрида. Не в силах сдерживаться, я закричала. Я кричала, пока не почувствовала, как мое сердце разрывается в груди, пока слезы не стали течь так, что я начала ими захлебываться, пока не почувствовала руки Рона на своих плечах, пока не увидела мертвенно-бледную Джинни.

Моя жизнь закончилась вместе с жизнью этого юного волшебника. Мой мир разрушился, моя душа опустела. Осталась только ярость, безудержная, неконтролируемая ярость. Я, наконец, поняла, что это война: здесь не бывает полумер — либо убиваешь, либо милуешь, либо выживаешь, либо погибаешь. Я поднялась с земли, оттолкнула Рона, тащившего меня подальше от дерущихся Бэллатрисы и миссис Уизли, и кинулась в сражение. Я знала, что в этой битве я буду убивать. Время полумер прошло.

— Авада Кедавра! Авада Кедавра! Авада Кедавра! — я ни за что не узнала бы свой хриплый голос.

Вдруг послышался одобрительный шум, и я повернулась, чтобы узнать, в чем дело. На другом конце двора стоял Гарри. Мой Гарри.

Я резко села в кровати и перевела дыхание. Мне уже давно не снились события той войны. Я потянула одеяла, пытаясь сильнее в него закутаться.

— Живоглот, кыш! — зашипела я, пытаясь спихнуть кота, сидящего на моем одеяле.

Моя нога уперлась во что-то большое — явно не Живоглота. Я медленно подняла взгляд и вскрикнула: на кровати, подперев голову рукой, сидел Гарри. Вздрогнув от моего крика, он приподнял голову и стал с любопытством меня изучать.

— Кошмары?

Ответить я не могла, поэтому лишь кивнула.

— А мне больше не снятся, — улыбнулся Гарри.

Я снова кивнула и по-детски зажала рот рукой, чтобы не закричать.

— Что с тобой? — Гарри приблизился.

— Ты, — промямлила я, — ты...

— Ты опять думаешь о ерунде, — рассмеялся Поттер. — Я просто твой сон. Я не воскресал.

И он покачал головой, все еще тихо смеясь.

— Почему, — я опять запнулась, — почему тогда все так реалистично?

— Все сны такие. Просто, просыпаясь, ты их забываешь, они становятся для тебя фантастичными и нереальными.

— Почему раньше ты мне не снился... таким?

— Потому что раньше ты меня не пускала, — Гарри поднялся и подошел к изголовью кровати. — Спи, родная, спи.

— Ты не понимаешь! — Гарри держался очень спокойно, хотя этот разговор был ему неприятен. — Да, закончилась война, но не закончилась моя жизнь! И она полностью принадлежит Джинни!

— Тогда зачем мне ее подачки? Мол, повеселись сейчас, а потом... потом я заберу его назад... Да?

— Гермиона, зачем ты так? — Гарри обнял меня. — Ты же прекрасно знаешь, что, если бы была возможность прожить жизнь заново, я прожил бы ее только ради тебя, для тебя и только с тобой. Но не эту жизнь, Гермиона, не эту.

Я высвободилась из его объятий и отошла к окну.

— Почему ты выбрал ее? Ты ведь уже никому ничего не должен.

— Я не выбирал. Я, правда, должен, Гермиона.

Я усмехнулась. С Гарри было нелегко: даже после войны его терзали «должен» и «не имею права».

— Где твоя палочка, Гермиона? Надо разжечь камин, — Гарри устало поднялся.

Я не ответила. Они с Роном не поймут. Не поймут, почему я больше не могу держать в руках роковое древко. Почему при одном виде моей палочки в сознании всплывают тела в Большом зале и мои хриплые «Авада Кедавра». Я поежилась. Нет, определенно, я не могу держать в руках палочку.

— Так почему она, Гарри? — я понимала, что ему неприятна эта тема, но уходить от нее я не собиралась. Я должна была понять его действия, ход мыслей, чтобы не мучить ни себя, ни его. Гарри посмотрел на меня и тихо-тихо сказал:

— Она беременна.

— Понятно, — я слабо кивнула. — Оставь, пожалуйста, меня одну.

— Гермиона, я...

— Гарри! — я выставила руку, не подпуская его к себе. — Прошу. Оставь. Меня.

Гарри развернулся на пятках и быстро вышел из комнаты.

Утро выдалось пасмурным и промозглым. Когда я, сидя в своей фланелевой рубашке на новеньком диванчике, попивала чай, в дверь зазвонили. Столь ранним посетителем оказался Малфой. Окинув меня оценивающим взглядом, он гордо прошел в ванную, оставляя за собой мокрый след — дождь застал его в пути.

Я пожала плечами и вернулась в гостиную. С Малфоем моя жизнь стала потихоньку возвращаться в спокойное русло. То, что он так запросто разгуливал по моим комнатам, заваривал кофе, мне нравилось. Всю свою жизнь я мечтала, чтобы кто-то заботился обо мне, наставлял. Но в компании мальчишек я и сама росла мужественной и рассудительной, не знающей слез и боли. Хотя, они, конечно, заботились обо мне, берегли, но не так... Не так, как Малфой. Он сам принимал решения, делал что-то, не спрашивая моего мнения и одобрения. Мне это нравилось. Этим он напоминал мне Гарри, вечно все делающего вопреки судьбе.

— Я так понимаю, прогулка откладывается? — задала я вопрос вошедшему Малфою.

— Почему же? Если ты будешь настаивать... — парень многозначительно поднял брови.

— Нет, спасибо, — я смотрела на него не мигая.

— Грейнджер, что? — Драко нервно осмотрел себя.

— Все в порядке, — я улыбнулась, — зато мы можем попить кофе. Ты ведь принес настоящий кофе, Драко?

Юноша улыбнулся и направился следом за мной на кухню.

— Эх, Грейнджер, тебя-то да в хорошие руки...

Я рассмеялась.

— Отойди от плиты, женщина. Кофе в этом доме умею варить только я, — и Малфой безапелляционно отодвинул меня и схватил турку.

Тут в дверь прерывисто позвонили. Малфой вопросительно посмотрел на меня:

— Твои любовники не могут прийти чуть позже?

Я вспыхнула:

— У меня нет любовников, Малфой. Заткнись и займись уже, наконец кофе!

Я побежала открывать дверь, краем уха уловив, как Малфой бормочет что-то типа «Нет любовников? Это многое объясняет». Я остановилась у двери, переводя дыхание. Позвонили снова. Открыв дверь, я растерянно застыла: на пороге, весь мокрый от дождя, стоял Рон.

— Привет, — неуверенно начал он, — решил вот навестить тебя и...

— Гермиона, кто пришел?

В коридоре показался Драко Малфой.