С поправкой на нормальность (гет)

Отдых с Никой — априори интеллектуальный отдых. Поэтому, невзирая на всю мою нелюбовь к празднованию дня рождения, день прошёл замечательно. Сначала Ника отвела меня в кино на какой-то новый высокоинтеллектуальный фильм. Потом мы пошли на замечательную выставку современных импрессионистов из нашего города. Удивительно, как Ника нашла эту выставку. Ещё больше я удивилась тому, что в нашем городе есть такие талантливые люди, но совершенно неизвестные. Мне даже стало обидно.

Я смотрела на эти прекрасные картины и, казалось, дышала всеми теми эмоциями и чувствами, которые вкладывали в них художники. Потрясающая искренность. Краски будто проникали внутрь, наполняя вены чем-то волшебным.

Картины еще с самого детства вызывали у меня неподдельный трепет. Это ведь удивительно, что люди могут создавать целые миры, человеческие судьбы с помощью, утрированно говоря, кисточки и баночки с краской. Мрачные замки, люди, чувствами которых можно проникнуться, просто глядя им в глаза, залитые дождем мостовые, нарисованные так реалистично, что кажется, если протянуть руку, ты почувствуешь под пальцами мокрый асфальт. И мне так хотелось самой научиться создавать такое волшебство, что я долгие годы совершенствовала свое мастерство и все-таки смогла поступить на художника, хотя все мои родственники беспрерывно твердили, что у меня ничего не получится. Ох уж эти трогательные семейные связи!

Потом мы с подругой ели самое идеальное в мире клубничное мороженое, действительно обладающее вкусом клубники. И не стоит удивляться этому уточнению. Найти мороженное со вкусом клубники а не просто с клубничным джемом или розового цвета, — очень тяжелая задача.

Я люблю Нику. Она может поднять мне настроение в любом случае. Даже, казалось бы, в самом безнадежном. На первый взгляд она очень строгая, неприступная. В тонких очках без оправы, в строгом брючном костюме, идеально подогнанном по фигуре. Скептик и перфекционист. Когда я пришла снимать у нее комнату, то мне стало жутковато. Дверь мне открыла девушка, больше похожа на строгую учительницу из старых фильмов. В белой блузке, застегивающейся под горлом, классической юбке-карандаше, каштановые волосы зачесаны назад в идеальный хвост. Казалось, что она вот-вот достанет из-за спины указку и будет бить меня ей, если я буду неправильно отвечать.

Однако все оказалось не так уж и страшно. В общении Ника была весьма весёлой и жизнерадостной. У неё чудесный звонкий смех, которым заражаешься мгновенно. И, невзирая на достаточно строгие правила проживания, которые включали тишину, идеальную частоту и мытье за собой посуды, жить с Никой оказалось на удивление легко. Она даже разрешила развесить по квартире картины моих любимых художников, хоть до сих пор и плюется от Босха.

— Ну как, старушка, повеселилась? — задорно спросила Ника, растрепав мне и без того непослушные волосы. Я попыталась как-то возмутиться, но как только открыла рот, подруга запихнула в меня ещё одну ложку мороженого. Зубы свело от холода. Я закрыла рот ладонью и тихонько простонала.

— Чайку? — озабочено предложила Ника, протягивая мне чашку с горячим напитком.

— Ты решила подарить мне на день рождения потрескавшуюся эмаль на зубах? Или личного дантиста?

— Любовь и заботу, вообще-то.

— А похоже на садизм и желание убить.

— Ох, Соня, ты такая смешная.

Ника снова растрепала мне волосы, которые я только пригладила. Я почувствовала себя песиком, которого все любят чесать. Решив, что поправлять прическу — дело бесполезное, я просто вздохнула и вернулась к трапезе. Все равно у меня на голове подавляющее количество времени что-то, в чем птицы могут устроить себе жилище. День рождения — не повод изменять традиции выглядеть плохо.

Телефон тихонько звякнул, оповещая меня о новом сообщении. Я искоса глянула на этот маленький источник неприятностей и решила проигнорировать признаки жизни, которые он подавал.

— Тебе не интересно? — изогнула идеальную бровь Ника, потягивая через трубочку молочный коктейль.

— Наверняка это какая-нибудь очередная ерунда, которая испортит мне настроение, — отмахнулась я.

— Иногда я задаюсь вопросом: как ты ещё жива, будучи таким непрошибаемым пессимистом? Вряд ли поздравление от какой-нибудь твоей одногруппницы испортит тебе жизнь. А ей будет приятно, если ты пошлешь ей в ответ смайлик. Я уже не прошу тебя снизойти до «спасибо».

— Как благородно, — фыркнула я, всё-таки открывая сообщение. И я оказалась права. В графе «от кого» значился номер отца. Чтобы лучше понять ситуацию, стоит задуматься над тем, почему дочка успешного бизнесмена и богача учится на учителя рисования. Правильно, потому что у этой самой дочки отношения с родителями не очень, особенно с отцом. Примерно с того самого момента, как я начала открыто заявлять всем подряд, что родителям плевать на меня. Со временем скандалы стали невыносимы, и я, как только появился шанс уйти из дома, уехала в другой город и поступила на художника. В конце концов, не зря же я потратила около тех лет, чтобы научиться самостоятельно рисовать. Это сейчас, спустя год, я понимаю, что не просчитала очень многие нюансы, идеализировав свою мечту. Но моя принципиальность и любовь к тому, что я делаю в университете, не позволяют мне забрать документы и вернуться в родительское гнездо. Мне очень хочется вырасти в независимую личность, которая сможет в будущем чего-то добиться сама, а не ожидать всего на блюдечке с голубой каемочкой, как детишки многих богатых родителей. Хоть и не отрицаю, что, возможно, когда-нибудь попрошу помощи. Но только у мамы. Она как-то спокойней отнеслась к моему выбору и даже уважает его. Чего не скажешь об отце, который, как только узнал, что я буду художником, сразу навесил на меня звание позора семьи.

После всего этого он даже с днём рождения прекратил меня поздравлять. А тут такая честь.

Немного поколебавшись, я всё-таки открыла сообщение.

— Вот чёрт! — воскликнула я, вызывая недоуменные взгляды влюбленной парочки за соседним столиком. — Мой отец ждёт меня сейчас у нас дома! Ты представляешь?

Ника отвлеклась от коктейля и растеряно посмотрела на меня.

— Он, наконец, решил тебя поздравить? Отметить день рождения любимой доченьки?

— Очень сомневаюсь, — обреченно протянула я, собирая вещи и натягивая шапку. — Вряд ли он вообще помнит, что у меня день рождения. Я же позор семьи. Он вспоминает обо мне только тогда, когда ему срочно необходимо потрепать кому-нибудь нервы. Ты посиди здесь, а я пока схожу домой, выслушаю, какая я плохая дочь, и вернусь. Надеюсь, это не займёт больше двадцати минут.

— Ты уверена, что не нуждаешься в моей поддержке? — Я кивнула. — Ну ладно. В споре с отцом помни, что ты на правильном пути!

Я улыбнулась и выскочила из кафе. Сказать, что я безмерно благодарна Нике за её поддержку в моих решениях, — ничего не сказать. От кафе до дома, где я снимала квартиру, было минут пять быстрой ходьбы. А с учётом того, что обычно я не хожу, а низко летаю, я мгновенно преодолела это расстояние.

Папина машина стояла уже во дворе, отчётливо выделяясь на фоне стареньких Ауди и Москвичей. Я жила далеко не в богатом районе. Сам отец стоял у подъезда, раздраженно что-то кричал в телефон. Как обычно.

— Здравствуйте, папенька, — сделала я реверанс, когда он обратил на меня внимание. Отец как-то брезгливо сморщился, будто увидел дохлую крысу, быстро прощаясь с собеседником. Не удивилась бы, если бы он меня еще ножкой попинал в отвращении.

— Впусти меня уже в свой сарай.

Пока я пыталась найти достойный ответ, папа развернулся и пошёл к подъездной двери. Я вздохнула и потопала следом, роясь в сумке в поисках чипа. На самом деле, наша квартира совсем не похожа на сарай. Усилиями Ники, конечно, но факт остаётся фактом.

— Зачем ты пришёл? — буркнула я, пропуская папу в квартиру. — Все твои сотрудники разом ушли в отпуск, и тебе не на кого больше кричать, поэтому ты вспомнил о своей нерадивой дочке? Я, вообще-то, была занята. Мог бы скинуть свои претензии по смс. Разница в моей реакции была бы незначительной, зато на бензине бы сэкономил.

— Не пререкайся с отцом.

Пока мой родитель отвернулся, я закатила глаза и показала язык. Папа ходил по квартире и брезгливо оглядывал картины, которые я развесила по стенам. Особенно выразительным его лицо становилось, когда он смотрел на те, на которых значились мои инициалы.

— У меня для тебя важная новость, — отчеканил папа, поворачиваясь, наконец, ко мне. — Которая не могла быть передана смс. Помнишь свою тетю Вику?

Конечно я помнила свою тетю Вику. Единственного человека, которому было не плевать на меня. Которая никогда не забывала о моих праздниках. Только она поддержала меня в моём решении стать художником. А когда было совсем тяжело, то помогала мне финансово. В отличие от отца, у которого мне было почти противно что-то просить. Я очень нежно любила тётю Вику. Мы с ней часто созванивались и пили чай по телефону. Только вот в семье об этом мало кто знал.

— Я, конечно, понимаю, что тебе плевать на семейные узы, — я закатила глаза, но тут же вернула их на место, искренне испугавшись, что они так и останутся, с учётом, сколько всякой ереси говорит мой отец, — но я не могу тебе не сказать. И я надеюсь, что у тебя есть хоть капля сочувствия. Так вышло, что твоя тётя очень серьёзно болела в последнее время. Она старательно скрывала свою болезнь, поэтому никто в семье не знал этого. А сегодня ночью мне позвонили и сообщили, что Вика умерла.

В неловкой тишине, повисшей после слов отца, казалось, был слышен звон лопнувшей где-то внутри меня струны. И слова абсолютно не проникали сквозь этот звон. Все казалось несмешной шуткой, но вот только я знала, что если дело касается тети Вики, то это все очень серьёзно.

— Стой ровно, держи лицо, — прозвучал твой голос так близко, что я, кажется, почувствовала дыхание на своей шее. — Все будет потом, когда он уйдёт. А сейчас ты не имеешь права быть слабой. Не перед ним.

Я едва заметно кивнула и сделала шаг назад, шаря рукой в поисках опоры. Оглянулась мельком за спину, но тебя там не было. Голос звучал внутри моей головы.

— Что у неё было? — на одном дыхании произнесла я, лишь бы не молчать. Тишина убивала ещё больше.

— Рак желудка. Последняя стадия. От операции и химии она отказалась.

Я невольно удивилась хладнокровию своего отца. Такое ощущение, что он говорил не о родной сестре, а о ком-то чужом человеке.

— Понятно, — не менее хладнокровно ответила я.

Отец взял в руки самодельный снежный шар, в котором была миниатюра парижской Эйфелевой башни, и встряхнул его. Искусственный снег взметнулся вверх и начал медленно оседать в глицерине. Я смотрела на своего папу, на то, как он разглядывает крохотный мир в стекле, и поняла, что ему всё-таки очень грустно: из-за своей сестры, из-за меня, уехавшей строить свою жизнь, из-за развода с мамой. Все эти события, обрушившиеся на него в течение последнего года, отпечатались глубокими морщинами в уголках губ и на лбу.

— Все будет хорошо, — робко произнесла я.

— Чушь, — обрубил он, ставя шар на место и становясь снова тем сильным мужчиной, которого я знаю. — В эту пятницу будут похороны. Если выкроишь время в своей забитой порисульками жизни — приходи.

Я кивнула, не поднимая головы. Глаза щипало, но я не хотела, чтобы отец видел, что я буду плакать. Но ему было не очень-то интересно. Отец только поплотней завязал шарф и ушёл, даже не настаивая на проводах. С одной стороны, это немного обидно, но с другой я наконец могла перестать сдерживать себя.

Я медленно сползла вниз по стенке, закрывая рот руками. Я не плакала, только глаза были влажными. Хотелось скрутиться в позу эмбриона и тихонько скулить. Есть такая боль, которая не просится наружу слезами и истериками. Она только царапает изнутри, разливается ядом по венам. Я закрыла лицо руками и тихо взвыла. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой. Теперь никто из моих родных не будет меня поддерживать, говорить, какая я молодец, когда я покажу свою новую квартиру. Я как выкинутый из гнезда птенец. Руки все сильней зажимали рот, чтобы я не закричала, оставляя на щеках белые следы от пальцев, которые, возможно, станут синяками.

Ты сел напротив меня по-турецки и просто смотрел. Сначала я хотел сказать, чтобы ты уходил, но передумала, почувствовав спокойствие от твоего присутствия. Постепенно все эмоции сошли на нет, оставив только звенящую пустоту. Оборванные струны болтались и больно били по внутренностям.

— Мне так ужасно одиноко, — прошептала я, размазывая скупые слёзы.

— Я чувствую, — откликнулся ты и отвел взгляд. Ужасно осознавать, что я перерастаю в трагедию собственного выдуманного человека. Я приложила прохладные подушечки пальцев к закрытым глазам и вздохнула. Трагедия и пустота. Вот что я сейчас из себя представляю.

Ты протянул руку и коснулся моих волос. Я напряглась и пристально посмотрела в твои глаза. Я ждала, что сейчас почувствую твоё прикосновение. И ничего. Никаких ощущений. Сначала ты улыбнулся уголком губ, а потом и вовсе оскалился. В бирюзовые глазах от зрачка начали расползаться чёрные разводы. Ты опустил голову и отвернулся, будто стыдясь чего-то.

— Какой смысл выдумывать себе друга, если он не спасает тебя от одиночества? — тихо спросил ты, обняв себя за плечи. — Извини, мне очень жаль, что я настолько бесполезен.

Я промолчала, а потом протянула руку и погладила воздух, где секунду назад был ты.