Коуквортский рубеж (гет)

17 июля 1997 года, полдень, Косой переулок, дом 32, Лондон.

На десятый день упорной работы с домашней библиотекой синяки под глазами Гермионы стали напоминать собой запущенную третью степень гематомы. Заботливо подносимый Маней кофе уже давно перестал прогонять сонливость, вызванную нервной бессонницей, а мысли в голове путались так, что Гермиона до сих пор не могла придумать ничего лучше того, чтобы послать Панси на самый обычный медикаментозный аборт. Зелье, варимое ею на протяжении всей прошедшей недели, настаивалось в кладовке чердака на лиственничных шишках и обещало быть готовым уже сегодня. Вчера она влила в него добрую бутылку недопитого Люциусом виски и надеялась, что хотя бы горечь алкоголя перекроет в нем устоявшийся смрадный запах. Заклинания вентиляции стали работать только после добавления этого последнего и, как Гермиона считала, спасительного для ее желудка компонента. На время приготовления этой гадости Панси перебралась жить в нижнюю гостиную, оставив Грейнджер одну прочищать воздух на всем втором этаже. Гермиона горестно вздохнула, покорив судьбу за то, что покойная матушка Паркинсон не озаботилась построением в доме жилого цоколя.

— Что желает госпожа на обед? — угодливо поинтересовалась Маня, появившись из ниоткуда и забирая из рук Гермионы давно остывший пустой бокал. — Может быть, говядину по-строгановски в подливе?

Гермиона обреченно скосила взгляд на озабоченную ее здоровьем домовичку и поморщилась.

— Пожарь овощей, пожалуйста, — тихо пробормотала она и вернулась глазами обратно к раскрытому справочнику южноамериканских растительных ингредиентов. Мысли об эксплуатации законодательно незащищенных существ были временно похоронены где-то в глубине ее разума, неподалеку от здравого смысла и острой изобретательности.

— Но госпоже нужен белок! — возмутилась Маня и надула губы так, что ей бы позавидовала сама Селестина Уорлок в свои лучшие годы. — Госпожа бледна, как смерть, у госпожи низкий гемоглобин!

Гермиона тяжело вздохнула и отмахнулась от нее, решив не задумываться о том, откуда домашний эльф нахватался таких умных слов. Обреченно бросив взгляд вслед исчезающей домовичке, она с горечью поняла, что сегодня на обед обязательно будут грибы с гарниром из соевых бобов и гранатом на десерт.

Избегая дурного запаха, Панси подолгу задерживалась у Малфоев под благовидным предлогом поддержки лучшего друга. Ее рвение помогать им Гермиона перестала замечать уже на третий день, когда Паркинсон эмоционально и физически истощенная вернулась домой к ужину и, не поинтересовавшись успехами в зельеварении, ушла спать, наказав Мане не будить ее к завтраку.

Тем больше ее удивил ранний заливистый смех Панси, раздавшийся со стороны прихожей еще до того, как Маня накрыла стол к обеду. Паркинсон явно задерживалась в дверях, с кем-то оживленно беседуя. Внутрь дома они старались никого не запускать, пока готовящееся зелье не изменит облик Гермионы так, что в ней уже невозможно будет узнать героиню несостоявшейся войны.

— Ты бы видела, с какой сноровкой она разбирала эти ящики! — донесся до Гермионы удивительно знакомый голос. — А при матери делала вид, будто ничего не понимает во всех этих штуках. Не удивлюсь, если она сама и придумала половину!

Все еще продолжая смеяться, Панси плечом задела край двери, и та отворилась чуть шире, открывая сияющее в ярком полуденном солнце лицо Билла, довольно поднявшего один угол губ в улыбке и слепо щурившегося от яркого света. Опешив, Гермиона быстрым движением палочки накинула связку дезиллюминационных. Она трижды поблагодарила Мерлина за то, что сегодня был такой солнечный день, а Билл был так увлечен Панси, что сейчас бы не заметил и шабаш из десятка полуголых ведьм за ее спиной. Гермиона встала из-за стола и ближе подошла к ним. Она и сама не понимала, как сильно соскучилась по здоровому общению с друзьями, скрываясь от всех живых уже вторую неделю. Губы Билла улыбались, но под его веселыми глазами залегли глубокие синяки, а неестественная бледность лица говорила о плеяде бессонных ночей.

— Так открывайтесь скорее, — сказала Панси и широко улыбнулась. — Людям сейчас как никогда нужно немного веселья.

Не задумываясь, она обхватила ладонью край двери, а потом слабо вздрогнула, поняв, как широко та раскрыта. Крепко вцепившись в ручку, Панси потянула дверь на себя.

— Это точно, — не придав значения ее движению, пробормотал Билл. — И все-таки заходи к нам когда-нибудь, раз уж мы стали соседями.

Наблюдая за ними, Гермиона невольно почувствовала, как нарастает в ее груди радость. Билл вел себя так непринужденно, будто и не было никакого Рубежа, атаки на Хогвартс и переворота со всеми его политиками вместе взятыми. Видимо, он потому и задерживался в дверях так долго, что не хотел возвращаться обратно к собственной ответственности за Джинни, повисшей неподъемной тяжестью за его спиной.

— Обязательно, — отозвалась Панси и смешно пощурилась от отразившихся на фибуле Билла солнечных лучей. — Я была очень рада увидеться.

Билл дернул рукой и закрыл приоткрытые губы. Он хотел что-то еще сказать, но передумал. Еще раз широко улыбнувшись, он кивнул ей на прощание, бросил напоследок озорной взгляд и скрылся в тени высокой гортензии. Помечтав еще с полминуты, внутрь дома зашла и Панси.

— Чисто, — громко сказала она. — Покажись уже на глаза.

Гермиона, тихо хмыкнув, взмахнула палочкой и сняла с себя дезиллюминационные. Паркинсон только покачала головой в ответ на ее заинтересованный взгляд.

— Похоже, мелкой Уизли позарез нужно найти себе занятие, — она сбросила с ног салатовые туфли-лодочки, а затем чуть потопталась, разминая усталые пальцы. — И, надо сказать, в практичности мысли ей не откажешь: думаю, сейчас спрос на их игрушки будет расти. Если смогут поднять магазин братьев, то удержатся на плаву.

— Думаешь, им дадут? — невозмутимо поинтересовалась Гермиона, направляясь обратно к рабочему столу. — Никаких репрессий?

— Ну, пока что ведь их не было, — пожала плечами Паркинсон. — Да и что с них взять-то, кроме коробки полудохлых пушистиков и заплесневевшего мармелада? В антиправительственных действиях они замечены не были.

— Так и я не была, — справедливо отметила Гермиона и взяла в руку бокал с кофе, заботливо оставленный на столе Маней.

Панси нервно прикусила язык и поспешно растянула губы в снисходительной улыбке. Вельзусу сейчас в последнюю очередь нужно было вспоминать хогвартский инцидент, но она рассудила, что Гермионе об этом знать не обязательно.

— Ты же понимаешь, что ты другое дело? — Панси склонила голову на бок. — Даже если ты не схлопочешь Аваду от первого же счастливого Пожирателя, то век будешь просить милостыню на ступенях Министерства, поминая Мерлина, — она прошлась по Гермионе косым взглядом. — Или еще чего…

— Расслабься, Панси, — усмехнулась Гермиона и снисходительно покачала головой, — наш договор в силе.

— Кстати о нем… — вопросительно протянула Паркинсон и кивнула головой в сторону стола.

Гермиона тяжело вздохнула, опустилась на стул и начала давно откладываемый ею разговор:

— В общем, варианта у нас два. Первый и самый лучший: пойти со мной к магглам, довериться знакомым врачам и забыть о проблеме. Второй: как следует тебя прокруциатить. Выбирай, дорогая сестренка.

Панси хмыкнула и деловито подошла к ее рабочему месту, откуда так хорошо через французские двери просматривалась вся прихожая. Оно находилось в дальнем углу кухни и состояло из сервировочного стола без колесиков, обеденного стула и перенесенного из библиотеки стеллажа с книгами. Томов по зельеварению было немного, да и те, как успела убедиться Панси, содержали в себе рецепты зелий социальной направленности, интересовавшие когда-то ее отца. В книгах же заклинаний едва ли могло найтись что-то на тему медицины, выходящее за рамки косметологии и ухода за детьми. Гермиона заказала несколько трудов известных ей магов по самообновляющемуся каталогу из Флориша, но, судя по их положению в накопившейся стопке, и они оказались бесполезными. Выше них также бесхозно лежали и три выкупленные у Горбина и Беркса засаленные книги, за которые Панси отдала добрых двести галлеонов. Столик венчало несколько позаимствованных томов из библиотеки Малфоев, и Панси подумала, что именно в них Гермиона почерпнула свою гениальную идею.

— Ты хочешь мне сказать, что для моего здоровья будет безопаснее лечь под нож криворуким магглам, чем пару волнительных минут провести в позе судорожного эмбриона?

Гермиона удивленно моргнула выраженному хладнокровию. Она всю неделю даже не рассматривала вариант с маггловской медициной, ожидая чистокровной истерики в тот же момент, как только заикнется про акушера-гинеколога. Но циничный расчет, вызванный не страхом, а уверенностью, без малого вгонял в ступор.

— Что? — Панси нервно взмахнула руками. — Если я попросила твоей помощи, значит, я доверяю твоей голове. Однако, если бы круциатус так легко прерывал беременность, лобби первых леди Магического Содружества уже давно продавило бы его в ранг условно-разрешенных.

Она крепко сжала зубы и протерла пальцами глаза. Две недели были потрачены на пустые поиски того, чего, похоже, не существовало в доступной природе.

— Сам по себе он не прерывает, — согласно кивнула Гермиона, в темпе собирая мысли. — Но это происходит из-за минимизации его прямого воздействия на организм. Необратимые изменения возникают только после длительного применения к жертве. Но если, — Гермиона подскочила со стула и начала что-то судорожно искать в толстой стопке записей, — если сочетать его с любыми локальными чарами ограничения или концентрации, то есть возможность вызвать сильнейший стресс в области применения и добиться сбоя в работе прилегающих систем, — она нашла листок с расчетами и крепко сжала его в руке. — Равно как и помутнения сознания.

Панси вспомнила Люциуса, оценила последнее состояние его здоровья и поняла, что Гермиона ни на миг не смыслит на практике в том, о чем говорит. Она критично подняла брови:

— Я что, похожа на подружку Лонгботтомов?

Гермиона усмехнулась:

— Потому я и говорила про маггловских врачей, — она опустилась на стул и отбросила комок бумаги к другим смятым листкам. — Нет никаких ножей. Есть аналоги магических зелий, которые при твоем сроке легко переносятся. Кроме того, это гарантирует нам полную анонимность, а у моей семьи есть хороший знакомый гинеколог.

— Без фатальных последствий для здоровья?

Гермиона устало пожала плечами:

— Точной гарантии не дает никто, но из того, что приходит мне на ум, это самый безопасный способ решения проблемы. Если, конечно, ты не решила рожать.

— Не решила, — сухо ответила Панси и серьезно спросила: — Гермиона, ты уверена в том, о чем говоришь?

— Уверена, — кивнула она. — Но ты должна знать, что по статистике у десятой части девушек возникают осложнения.

Панси нахмурилась и уперлась взглядом в кипу собранных бумаг, а затем подняла глаза к Гермионе. Она сделала все, что могла: об этом говорил ее бледный вид и вся собранная на кухне макулатура, — большего от нее ждать было бессмысленно.

— Договорись, пожалуйста, обо всем со своим знакомым, — решительно сказала Панси. — Если нужно, я могу пойти в Лондон с тобой для страховки.

Гермиона сделала большой глоток из кружки с уже остывшим кофе.

— Лучше, чтобы ты пошла со мной к врачу для предварительной диагностики, — ответила она.

— Хорошо, — Панси тяжело вздохнула. — Тогда завтра. И когда уже будет готово твое зелье? — она брезгливо сжала губы. — От второй недели ночевки на диване у меня перестала поворачиваться голова.

В подтверждение своих слов Панси попыталась размять шею руками и болезненно поморщилась, коснувшись пальцами верхних позвонков.

— Так-то, сегодня, — Гермиона только усмехнулась, наблюдая за тем, как Паркинсон старательно пытается опустить голову то направо, то налево. — И вообще, попробуй Эпискеи, — из-под стола она быстро взмахнула палочкой в сторону Панси.

— Ой!

— Оказывается, помогает не только для носов, — довольно улыбнулась Гермиона, глядя на растрепавшуюся в процессе лечения Паркинсон, и глубоко зевнула.

— Обед готов!

Обе девушки синхронно вздрогнули, когда перед ними с громким хлопком появилась Маня, облаченная в свой традиционный кружевной передник-наволочку с желто-розовыми прихватками на ручках и большой поварской ложкой.

— Он ожидает вас в столовой, — домовичка довольно хлопнула ладошками, затем ушами и хитро посмотрела на Гермиону взглядом любимой бабушки, которая придумала, как заставить отощавшего внука съесть еще две порции заготовленных котлет.

Гермиона обреченно вздохнула, встала со стула и поплелась в столовую. На обед были жареные соевые бобы с морковью, тушеные грибы и целый графин свежевыжатого гранатового сока.

* * *

О том, что Люциус пожалует к ужину, Панси сказала ровно за полчаса до того, как из прихожей раздался стук. Паркинсон не нашла лучшей возможности, как деликатно указать согнувшейся в две трети над унитазом Гермионе, чтобы та выбрала что-то из ее платьев в связи с прибытием званого гостя.

— Чем быстрее впишешься в коллектив, тем лучше, — авторитетно заявила она и простучала пятками домашних тапочек в сторону чердака.

Гермиона подняла голову от бочка и окинула свое отражение в зеркале испуганным взглядом. В этот раз ошерстения девяноста процентов кожного покрова удалось избежать, однако по ее волосам уже третий час бегали волны кудрей, то распрямляясь под генами Панси, то завиваясь, уступая место наследственности. А блестящие каштановые проплешины на общем темном фоне попросту пугали. Глаза перестали играть каре-зелеными бликами час назад и остановились на тоне мерзлого болота: чем-то средним между ее родным коричневым и навязанным изумрудным.

Виною всему было то, что под мотивирующим воздействием домашней вони было решено использовать зелье сразу, как только станет возможно, — то есть после обеда. Ежедневные номера "Пророка" пестрили мало обнадёживающими подробностями о природе Рубежа и с каждым днем все больше и больше убеждали Гермиону в том, что все мосты сожжены. Пути назад не было: так подсказывало сердце, так голосила интуиция, так вели себя Пожиратели, разбивая исследовательские лагеря вдоль южных границ вместо того, чтобы единым фронтом атаки смести вставшую им поперек глотки стену. Гермиона не знала, догадывалась ли Панси о том, что ее вынужденное семейное единение должно было растянуться на непредвиденный срок, но предпочитала эту тему не затрагивать.

Рецепт косметического зелья, как нехитро оно было названо в найденных записях, Панси обнаружила среди старых вещей матери во время поиска собственной панацеи. В семейном архиве Берберини, из которых происходила Элис Паркинсон, не было дано указания на сроки действия отвара и порядок его приема. Объяснение этому было одно: новорождённых младенцев редко нужно было представлять свету, а по чертам недельного малыша нельзя было угадать не только личность отца, но и имя матери. Зелье работало на отдаленное будущее и не было рассчитано на ту наглость, которая толкнет к обману двора взрослого бастарда. Гермиона вообще сомневалась в том, что его часто использовали, учитывая специфическую направленность и традиционно хранимые за семью печатями секреты родовых наработок. Да и мужьям почтенных бабушек Панси знать о таких хитрых отварах было незачем. Думать же о том, что зелье наверняка впервые использовали с генетическим материалом женщины, а не мужчины, Грейнджер вообще себе запретила.

Ругая про себя Паркинсон на чем свет стоит, Гермиона обхватила одной рукой больной живот, а второй подтянулась на раковине и, наконец, увидела свое обновленное отражение в полный рост. Бедра и грудь располнели, собрав вслед за собой тонкую рубашку, неожиданно ставшую слишком узкой, кожа побелела, а от прилившей к лицу крови на щеках остался здоровый румянец. Выступившие за последний год скулы скрылись за округлыми линиями лица, губы стали чуть полнее, нос — крупнее, а шея — короче. Рост остался прежним, но под тяжестью нового тела плечи хотели ссутулиться, и обе ноги казались левыми. Гермиона невольно восхитилась величественной осанкой Панси и ее ровной походкой, которые сейчас казались такими же недостижимыми, как полет на метле до Эдинбурга. Только волосы не хотели приходить в порядок и в прическе Медузы Горгоны расползлись по плечам живыми извивающимися прядями. Гермиона подумала было махнуть рукой на ужин и отсидеться в своей комнате, укутавшись кучкой заглушающих, но громкие ругательства Панси в сторону ее инфантильности, доносившиеся из-за двери, отрезвили. Получать нагоняй за обеденный Эпискеи, который к тому же оказался действенным, было обидно, однако в том, что требовалось как можно скорее выходить в свет, Панси была права. Люциус был другом семьи и не должен был заострять внимание на странностях, как бы лично к нему ни относилась прежняя Грейнджер. Нужно было продолжать жить, иначе терялся смысл всей затеи, и проще было расшибиться о Рубеж, чем дать втянуть себя с головой в новую авантюру.

— Я в первый и последний раз выбираю для тебя одежду! — громко крикнула разозлившаяся Панси и стукнула кулаком в дверь. — Открывай скорее, ничего хуже, чем я уже видела, быть там не может! — она еще раз громко стукнула, на этот раз ногой. — Не покрылась же ты там шерстью, в самом деле?

Плечи Гермионы затряслись в тихом смехе, и она, повернувшись на пятках и обнаружив, что у нее ощутимо заболела поясница, открыла дверь.

Панси стояла в полуметре от ванной комнаты, крепко сжав кусок светло-серой ткани в руках и сверля глазами проход. Сама она предпочла надеть платье пастельного зеленого оттенка с туфлями-лодочками и уже убрала волосы в незамысловатую практичную прическу. По правую руку от нее стояла Маня, сжимая перед собой в лапках пару черных босоножек на каблучке-рюмочке.

— Неплохо, — Панси окинула Гермиону пронизывающим взглядом с головы до ног и протянула ей серый сверток, оказавшийся хлопковым платьем. — Что-то примерно такое я и надеялась увидеть: слишком похожа на меня, чтобы заподозрить неладное, и слишком отличаешься на манер человека, долго прожившего вдали от семьи, — она легко взмахнула палочкой, шепнула заклинание, и на голове Гермионы образовался небольшой тугой пучок. — Это должно скрыть проблему с волосами, — объяснила она и продолжила: — Недостаток должного воспитания спишем на дурных родственников, а долгое отсутствие, как и договаривались, на досадную ошибку в тестировании магии.

Гермиона безразлично кивнула и приняла из рук Панси платье. Вдаваться в деликатные подробности своей легенды она пока не хотела: слишком устала. Тем более, что Панси была абсолютно уверена в том, что под сомнение историю сестры ставить никто не решится, а Люциус будет слишком занят для излишних вопросов. Основное направление своей новой жизни Гермиона знала и надеялась импровизировать от него. В случае непредвиденных последствий от приема зелья, она должна была сослаться на слабость после трансатлантического портального перелета и уйти к себе. Панси воспользовалась для оправдания ее происхождения не первым и не последним случаем из плеяды возвращений блудных детей. Ошибки диагностирования магии на ранних стадиях развития ребенка не были регулярным явлением, но и за последние двести лет их накопилось достаточно, чтобы вывести из ранга невероятного события в категорию досадных исключений.

— Помоги застегнуть, — обратилась Гермиона к Панси, натянув через голову платье. Обновленные руки совсем не хотели выворачиваться за спину.

Маня опустила на пол туфли и быстро справилась с проблемной молнией, пригладив лапками волны ткани на пояснице. Гермиона повернулась к ним лицом, почесывая правое запястье костяшками сжатого кулака.

Руку тянула призрачная цепь Непреложного Обета. И Панси, и Гермиона были согласны с тем, что слишком далеко зашли, чтобы подвергать себя риску. Слабого доверия, возникшего между ними за последние две недели, не хватало на то, чтобы окончательно доверить друг другу будущее. Клятву о неразглашении и выполнении оговоренных условий закрепила Маня, как только все было решено по поводу аборта и смены имени. Гермиона также дополнительно поклялась никогда умышленно не использовать любую информацию, которую под личиной Прозерпины получит от связанных с Пожирателями Смерти семейств и посторонних источников, включая семью Паркинсон, во вред им самим. Обет также покрывал все случаи использования оборотного и косметического зелий для получения подобных сведений. Гермионе оставалось лишь надеяться на то, что нерушимый договор не даст сбоя и учтет лишь тот смысл, что обеими подразумевался при обряде. Ей бы очень не хотелось глупо умереть от того, что она из вредности не сообщит Панси о стрелке на чулках, когда та решит выйти в свет.

— Сидит как влитое, — с одобрением закивала Паркинсон, когда Гермиона повернулась. — В этом и пойдешь к мадам Малкин, чтобы заказать себе гардероб.

Гермиона натянуто улыбнулась. Вопрос денег пока удавалось не поднимать, но решать с ним что-то было нужно. Доступ к собственной ячейке в банке был заказан — денег не было. Гермиона думала найти работу сразу же, как закроет договор с Панси, но не знала, как отреагирует представительница древнего чистокровного рода на столь плебейское занятие. В задумчивости Грейнджер потянулась к пряди волос, по привычке желая намотать ее на палец, но ухватилась лишь за пустоту и край ворота нового платья. Перед тем, как выпить зелье, она укоротила волосы на треть и все обрезанные пряди надежно спрятала до тех пор, пока не придется пить косметическое зелье для обратной трансформации в нечто, отдаленно напоминающее саму себя. Несколько волосинок Гермиона отложила для использования в оборотном зелье, которое планировалось использовать перед визитом к семейному гинекологу. И, что бы ни говорила себе потом Гермиона, смена прически оказалась именно тем изменением, к которому привыкнуть было сложнее всего.

Наконец, из прихожей раздался стук.

— Так, еще раз, — заволновалась Панси. — Люциус — друг семьи, и с друзьями мы можем выглядеть и общаться неформально, — она показательно окинула Гермиону взглядом. — Но если в дом приглашены незнакомые люди или официальные лица, то обязательны и шелка, и мантия за плечами. Этикет тебе простят, но открытое пренебрежение статусом, своим и чужим, — никогда. Ты теперь Паркинсон, так что и требовать с тебя будут соответственно, — она серьезно посмотрела в ее глаза, — не делая скидку на твое происхождение.

Панси тяжело выдохнула и бросила взволнованный взгляд за дверь комнаты.

— Это, — она опустила руку в небольшой кармашек на платье и достала пару золотых сережек с изумрудами, — должно защитить от поверхностной легилименции. Против серьезного просмотра не спасут, но легкий блок на эмоции поставят.

Снизу вновь донеслось несколько звонких ударов дверного молоточка.

— Ну, Прозерпина, — дрожащим голосом пробормотала Паркинсон, — пойдем.

Панси не видела Люциуса с того памятного вечера две недели назад, несмотря на то, что ежедневно проводила полдня в его доме. Заваленный работой, как квотербек защитниками, он возвращался домой после ужина и уходил до завтрака, едва успев пожелать сонному Драко доброго дня и отдать распоряжения домовикам. Прежде их держала в ежовых рукавицах Нарцисса, и в доме царил покой, порядок и чистота. С ее пропажей выяснилось, что трое из пяти домашних эльфов ленивы от природы, а один страдает переменной глухотой во время утренних планерок. Та единственная эльфийка в доме, которая была способна усердно работать, пока хозяин мотал нервы на государственной службе, перешла в семью вместе с приданым Нарциссы и принципиально подчинялась только воле Драко. Люциуса она выслушивала настолько же уважительно, насколько тщательно позже уклонялась от всех его указаний. Драко же знать ничего не желал, есть ничего не хотел, работать еще не умел и служил для Люциуса с той же пользой, что третья нога кенгуру или шестой эльф в доме. На скромный вопрос Гермионы, почему такой занятой человек после работы желает видеть воспитанницу, а не сына, Панси со знанием дела ответила, что ему тоже иногда нужно отдыхать. Но, как позже Гермиона узнала, даже этот отдых Люциуса был совмещен с работой.

Преодолев лестницу, Панси засеменила к двери короткими шажками и неодобрительно сжала губы, когда Люциус сильно и звонко ударил молоточком в третий раз. Гермиона осталась стоять в стороне, крепко обхватив руками перила, как свою последнюю опору.

В дверях Малфой стоял, опершись на трость, и всеми силами старался казаться бодрым. Критично осмотрев его, но ничего не сказав, Панси шире отворила дверь и впустила в дом сквозняк. Все возможные окна были открыты, все заклинания использованы, все зелье выпито, и надежды хозяйки победить вонь наконец-то оправдались. Без отвара дурной запах быстро выветрился, и сейчас его легкое касание слегка ощущалось лишь на чердаке, но и там обещало исчезнуть за ночь через открытые окна мансард. Гермиона настороженно принюхалась к непривычной свежести и сделала несколько глубоких вдохов, наслаждаясь долгожданной чистотой. С непривычки голова закружилась, и она еще крепче сжала рукой перила лестницы, когда звонкий голос Панси окликнул ее по новому имени.

— Прозерпина!

Гермионе показалось, что, если она попробует это имя на вкус, то порежет язык: настолько оно было чужеродным. Разозлившись на себя, она резко взмахнула головой и бодрым шагом направилась к Панси. Она твердо решила: ей не только придется называть это имя вслух, но и вживить его себе под кожу, задавив Гермиону Грейнджер так далеко вглубь сознания, как только можно до тех пор, пока не вернется ее время.

Когда Прозерпина подошла к ним, Люциус был заинтересован. Ни сейчас, ни потом, она так и не смогла понять, верил ли он с самого начала в ее историю. Однако его учтивый полупоклон и легкая улыбка на губах красноречиво говорили о том, что из уважения к Панси он ее принимал.

Пока Маня накрывала на стол, Панси обменялась с Люциусом дежурными любезностями, старательно обходя привычные темы о состоянии близких и делах на работе, ответила на вопрос о собственном здоровье и натянуто заговорила о погоде. Люциус, целиком занятый своими мыслями, обращал на ее слова не больше внимания, чем на собственную тень в безлунную ночь, но что-то вежливо отвечал. Гермиона даже усмехнулась про себя: столько скрытых волнений и такое пренебрежение в итоге. Каждый день у них здесь, что ли, потерянные родственники появляются?

Оказалось, что не каждый, но в связи со сменой власти довольно часто. На остров переезжали опальные семьи с материка, незаконные дети возвращались требовать почестей и наследства своих давно угасших родов, а выпущенные из Азкабана еще в июне политзаключенные на радостях прямо сейчас делали таких детей.

— Так все же расскажите мне, Прозерпина, вашу историю?

Гермиона даже вздрогнула и звонко стукнула вилкой о фарфор, когда поняла, что на этот раз внимательный взгляд Люциуса обращен к ней. Слабым от волнения голосом, который Малфой наверняка принял за недюжинное смущение, она поведала ему о непрофессионализме колдомедиков по профилю педиатрии, долгое детство в семье алабамских магглов, к которым попала после смерти опекунов-сквибов и получение образования в магической школе Салема, которую с успехом окончила этой весной. Она очень жалеет о том, что отец скончался так рано, обстановка в стране была такой шаткой, а Панси — несовершеннолетней, что она не могла вернуться на родину. О, как она была зла на сестру, когда узнала свою историю! Но потом она поняла, конечно, поняла, как тяжело ей было бы жить в мире магов, будь она сквибкой! Нет, документы об образовании она решила получать в Британии. Она знала о трудностях в подтверждении диплома, практической невозможности дальнейшего обучения и получения достойной работы без подписи директора Хогвартса. Да, она прямо сейчас готова сдать все экзамены за семь курсов и полный набор ТРИТОНов и СОВ. Вы не представляете, какой у нее был замечательный голден ретривер по кличке Дадли, который скончался полгода назад, объевшись сушеных слизней, и она так скорбит!

Люциус не стал задавать даже ожидаемых вопросов о том, почему она так скверно выглядит и как планирует получать подпись директора британской школы, когда сам Хогвартс недоступен, а Дамблдор мертв. Не стал уточнять про отсутствие акцента, хотя она подготовила легенду про строгих британских гувернеров. Гермиона вообще подумала, что Малфой поразился тому объему информации, который она с перепуга на него вылила, но к концу разговора ощутила, что волнения перед Люциусом больше не испытывает. Ее захватил интерес к этим властным чистокровным: таким другим, но в то же время, таким обычным. Гермиона Грейнджер всегда хотела знать все, но только Прозерпиона Паркинсон могла не бояться спрашивать. Панси вовремя подхватила закисшую беседу и уже через минуту прервала ее вопросом о том, что Люциусу требуется в бумагах отца, за которыми, как выяснилось, он сегодня и явился.

— Все дело в чертовых гоблинах! — не смог он скрыть напряжения в голосе и, злясь, отбросил смятую салфетку в сторону. — Правительство болвана Скримджера было настолько умно, что, страшась ужасных Пожирателей, перевело весь фонд бюджета магической Британии в тайные погреба Гринготтса. Они использовали связку краткосрочных вкладов с минутными договорами на выдачу фиксированных сумм личным поверенным министра для покрытия правительственных расходов.

Панси недовольно поджала губы и подняла бровь, ничего не понимая. Гермиона, методично распиливая ножом отбивную, старалась вспомнить отрывочные знания по работе маггловской банковской системы, которая, по сути, если и должна была отличаться от магической, то только своей сложностью.

— Но самое интересное, — продолжал Люциус, — что за то время, пока мы переворачивали страну вверх дном, погиб главный гоблин, а новый управляющий, забери Моргана его душу, объявил о банкротстве!

Гермиона недоуменно посмотрела на Люциуса и невольно выдохнула:

— Что-что?

За раз проглотив полстакана сухого мерло и промокнув губы салфеткой, он уже спокойней пояснил:

— Гоблины хотят сделать из Британии банкрота.

Лицо Панси так и застыло в недоуменном выражении, пока руки крепко сжимали ножку бокала, а глаза глядели прямо перед собой.

— Не бойся, мне удалось воспользоваться моей прежней доверенностью, и наши деньги из этого проклятого банка я вывел, — Люциус бросил беглый взгляд на Паркинсон. — Благо, договоры на наши ячейки были заключены самыми первыми, и им уже по пятьсот лет. Но я не могу сказать того же о миллиарде министерских галлеонов и примерно такой же сумме частных накоплений граждан. Сейчас Министерство стоит на щедром финансировании Рабастана и всех Эйвери, которые никогда не хранили деньги в Британии.

— Но как так вышло, что ты смог добиться перевода для нас? — пришла в себя Панси.

— С тех пор, как в середине девятнадцатого века Министерство передало полный контроль над банком роду Гринготта, заключаемые договоры стали обрастать все большим количеством страниц, — пояснил Люциус. — Фактически по документам выходит так, что в случае невозможности банка ответить по своим обязательствам, первую очередь кредиторов составляют первые вкладчики либо их наследники, коими мы и являемся. Министерский бюджет в этой категории находится практически на последнем месте: договор был заключен менее года назад.

Гермиона прижала кулачок с зажатой между пальцами тканевой салфеткой к губам и подавила тихий истеричный смешок. Это она еще думала, что Волдеморт — самое плохое, что может случиться с Великобританией! Да он хотя бы убирал за собой и сдерживал общенародную панику, которая непременно бы появилась в обществе, если бы новости о банкротстве были обнародованы раньше задержки выплат по вкладам! Истинно, когда над головой зависает дамоклов меч, перестаешь бояться данайцев.

— Это же абсурд. Как частный банк мог так быстро обанкротиться, когда ему в руки попал бюджет целого государства?

Люциус посмотрел на нее как на слабоумную и, казалось, прямо сейчас спросит: «Девушка, чему вас только в школе учили?»

— А никак, — вопроса он задавать не стал и только усмехнулся, расслабленно откинувшись на спинку стула. — Все это банкротство — изящная фальшивка. Об этом знаю я, гоблины об этом знают, они даже знают, что мы все прекрасно понимаем. Только по документам они чисты, как первый снег, и бедны, как церковные крысы.

Он пригубил немного вина, прикрыл глаза и продолжил:

— Самое смешное в этом то, что если решение не найдется до того, как Эйвери закроют транши, а Басти продаст последнюю мантию, то развитие ситуации в государстве пойдет по так любимому Дамблдором силовому сценарию.

Панси громко фыркнула:

— Так почему бы к гоблинам не заявиться бравому отряду авроров с постановлением под печатью министра? Боитесь, сбегут с деньгами?

Плечи Люциуса слабо затряслись в сдерживаемом грудном смехе. По всему было понятно, что две недели на свободе смогли с ним сделать то, что не мог и год Азкабана. У Гермионы судорожно сжались внутренности, а губы искривились в невольную гримасу: если Малфой, сам образец хладнокровия и сдержанности, стал нервно хихикать, как влюбленная третьекурсница, то дело и вправду дрянь.

— Потому что мистер Скримджер настоял на высшей степени охраны казны, и с тех пор она лежит на постоянных порталах. Стоит только разволновать охрану, и вместо забитых галлеонами хранилищ мы получим пустой исторический памятник пятнадцатого века и новое гоблинское восстание, — он отпил из бокала остаток вина, покатал его на языке и продолжил. — Право, если не удастся найти рациональное зерно в документах Персия, я готов аппарировать на Гаити за некромантами, чтобы только достали мне с того света говорящую голову Руфуса. Может, его гоблины послушают!

Само собой воцарилось молчание. Люциус явно что-то перебирал в голове, бегая глазами по завиткам матово-бежевой скатерти, Панси тяжело вздыхала по своему сохраненному наследству и думала, кого еще Люциус вытащил из бездны нищеты, а Гермиона судорожно соображала о том, что не видит Люциус.

— А какие были причины у этого банкротства? — поинтересовалась она.

— А какие были у прошлых девяти восстаний? — Малфой обратил на нее недоуменный взгляд. Секунду он так и смотрел, а потом, видимо, понял, что общается с иностранкой, пусть даже британского происхождения, и пояснил: — Я не знаю, какая ситуация в Штатах, но в Великобритании гоблины нас ненавидят. Как и по всему миру, им запрещено иметь волшебные палочки, но традиционно они обвиняют наше Министерство в том, что оно не идет вразрез с общемировой политикой. Я всегда считал старших гоблинов умнее, думал, что они понимают все причины, — Люциус взмахнул рукой с бокалом, — понимают, что их магический потенциал больше нашего и слабо поддается палочковому контролю. Понимают, что таким образом мы просто стабилизируем их магию и уравниваем ее с общим фоном. Но, похоже, это недовольство так глубоко въелось в их мозг, что даже самые влиятельные из них готовы всем рискнуть ради очередной демонстрации недовольства и минутной выгоды.

Гермионе в это верилось слабо. Логика была притянута за уши. Гоблинских восстаний в Британии не было больше века, а любой заработавший деньги собственным трудом капиталист не стал бы так глупо подставляться ради надуманных идеалов.

— Но это глупо. К тому же, всем известно, как гоблины относятся к нарушениям сделок!

— Вы слишком высокого мнения об их интеллекте, — отрезал Люциус. — Они считают, что наше правительство долго не продержится без государственной казны. А перед оппозицией гоблины должны предстать освободителями от режима кровавого тирана и получить геройские льготы с палочками. Таким образом, они считают, что если сейчас ничего не решить, банк останется на плаву в любом случае, — Люциус недовольно качнул головой, и взгляд его помрачнел. — Только они не учли, что Лорд не отдаст власть.

Гермиона усмехнулась. Люциус был прав. Вот и предоставилась возможность подкосить режим Волдеморта в зародыше, но Непреложный Обет был уже дан. С другой стороны, Малфой не стал бы делиться такими сведениями, если бы всерьез опасался их распространения. Неужели они действительно так крепко захватили всю власть, включая пятую, что даже не боялись ее потерять? Но даже если бы она могла что-то сделать, расшатывание ситуации грозило гражданской войной, которую удалось избежать. Был ли Волдеморт так плох с учетом мира на улицах, ее новой фамилии и Гарри Поттером за непроницаемой стеной Рубежа? Или из-за навалившихся проблем Том Реддл еще не успел развернуться в полную силу? Гермиона не знала, но понимала, что безотносительно к любому политическому режиму грозящий Британии экономический кризис обещал обернуться полномасштабной катастрофой не меньшей, чем маггловская Великая Депрессия. И, если Волдеморт с кастой чистокровных переживут его на старых жирах, то у опальных магглокровок и преемников Ордена Феникса не останется даже шанса, если Лорд будет хотя бы вполовину так ужасен, как о нем говорят.

— Все равно это нелогично, — продолжила спор Гермиона. — Вы сами сказали, что договор был заключен в девятнадцатом веке. Раз гоблины не потеряли доверия с тех пор, то больше сотни лет они примерно работали на благо Волшебной Британии. Не кажется ли вам, что они просто не хотят иметь ничего общего с вашим режимом?

В этот раз Люциус не стал сдерживаться, и ее оглушил громкий, выстраданный хохот обреченного человека, которому за день до смерти сообщают о всеобщей амнистии в будущем месяце.

— Мисс, все бы мы так подумали, если бы совет гоблинов Гринготтса во главе с покойным Ассабадом не финансировал нас с девяносто четвертого года!

От абсурда ситуации в целом и за ужином в частности у Гермионы вслед за Малфоем стал вырываться из груди смех, отдаленно напоминающий стон. Она уронила лицо на руки и сжала пальцами лоб, стараясь восстановить дыхание.

— Люциус, ты хочешь сказать, что у них там совсем от порошка лепреконов крыша поехала? — удивительно спокойно спросила Панси. — Жить бы им и не тужить на наши проценты!

— От порошка лепреконов, говоришь? — Люциус бросил на нее косой взгляд. — Может, нам тоже им запастись? Вдруг Франция даст безвозмездную ссуду?

Паркинсон только недовольно покачала головой и, всем своим видом выражая молчаливый упрек, вышла из-за стола. Через полминуты в столовой появилась Маня и, уверенно заявив, что госпожа велела забрать вино, быстро ухватилась за бутылку, поставила на стол графин гранатового сока и аппарировала до тех пор, пока кто-то что-то сообразил.

— Когда-нибудь я перекуплю у твоей сестры этого эльфа, — Люциус устало откинулся на спинку стула и потер лоб рукой. — Никогда не видел у них такой преданности и исполнительности.

Гермиона горько хмыкнула, вспоминая ошалелого доброго Добби, и оценивающе поглядела на Люциуса. Это хозяева его так приложили головой? Или он сам свихнулся от таких хозяев?

— Их любить нужно, — поделилась секретом Гермиона.

— Бить их нужно, чтобы работали, — он устало покачал головой и спрятал глаза в ладони. — Нарцисса любить все равно не умела.

И о чем был этот разговор? Об эльфах или о любви? Гермиона тяжело вздохнула. Люциус был красив. Очень красив для своего возраста и необычайно для убийцы. Азкабан не коснулся ни лица, ни горделивой осанки, ни манеры речи. Гермиона не знала этого человека до войны, она видела его только несколько раз в школе и один раз в Отделе Тайн, когда глядеть было особо не на что, да и некогда. Две недели назад она видела его настоящим. Но, несмотря на все это, за время минувшего разговора одно она поняла абсолютно точно: на нее смотрели глаза старика. Сегодня Гермиона его не боялась, а Прозерпине становилось его жаль.

— Вы что-то упускаете, — звук собственного голоса вывел Гермиону из задумчивости. — Я не знаю что. Но и эльфы, и гоблины разумны. Они бы не стали рушить систему просто так.

Люциус ничего не ответил.

— Кто этот новый управляющий? — Гермиона сморщилась и качнула головой.

— Кто-то из рода прежнего, — без интереса пожал плечами Люциус. — Сын, кажется.

— У него могут быть свои интересы, — предположила Гермиона и выпила остаток вина из бокала, надеясь отвлечься от мыслей о том, что помогает Пожирателям.

«Не Пожирателям, — прервала ее Прозерпина, — а всем волшебникам Великобритании, которые, если ничего не сделать сейчас, вскоре проснутся нищими».

— Могут быть, — не выражая эмоций, согласился Люциус. — Только это неважно. Ключевые решения принимает совет старейшин из девяти почетнейших гоблинов трех родов. За исключением самого председателя совет остался прежним. Арабад не мог принять решение о банкротстве в обход восьми старейшин.

Гермиона не нашла, что на это ответить. Она могла поклясться, что Люциус Малфой мог быть каким угодно, но только не глупым, — это она поняла еще в детстве, когда узнала то место, которое занимают Малфои в окружении министра. Панси застала их за раздумьями о ситуации, когда вошла в комнату вслед за летящей кипой старых пергаментов.

— Будешь работать в библиотеке или дома? — поинтересовалась она, старательно корректируя палочкой положение в воздухе связанных бумаг. — Если дома — зови эльфов, уменьшать магией такую старину нельзя — развалятся.

Потемневшим взглядом Люциус осмотрел найденные Панси документы и встал из-за стола.

— Лучше здесь, — он кивнул в сторону двери, за которой располагалась библиотека. — Боюсь, даже деликатной аппарации до менора они могут не выдержать.

Панси понимающе кивнула, ничем не выдав свою осведомленность о пяти бесполезных домовиках, и направилась назад, со знанием дела левитируя перед собой стопки пожелтевшей макулатуры. Люциус пошел за ней следом. Не зная, как поступить, Гермиона убрала с колен салфетку, встала из-за стола и отправилась за ними.

Библиотека находилась на первом этаже дома под ее личной спальней, с противоположной от столовой стороны гостиной. Это была уютная комната с массивным столом из красного дерева напротив французского окна и небольшой читальной зоной из двух кресел с высоким столиком. Перенесенный на кухню стеллаж с книгами по зельям и заклинаниям после обеда был возвращен назад и сейчас мирно возвышался среди остальных четырех шкафов, размещенных вдоль библиотечных стен. Если когда-то здесь и висели портреты, то их давно убрали, сменив уже привычными для Гермионы натюрмортами.

— Ну вот, — Панси опустила бумаги на рабочий стол и спрятала в карман палочку. — Можешь работать столько, сколько угодно, я велю Мане ничего здесь не трогать. Мой дом — твой дом, ты все в нем знаешь.

Люциус сдержанно кивнул и, подойдя к столу, стал развязывать узлы на стягивающих пергаменты веревках.

— Это все, что осталось от рабочих материалов отца, — Панси подошла к столу и стала рассматривать раскрываемые Люциусом документы. — Все остальное сейчас в Шотландии.

Люциус кивнул еще раз.

— Я вообще удивлен, что тебе удалось найти так много записей, — он удовлетворенно пробежался взглядом по подзаголовкам собранных папок и взял в руки ту, над которой значилось «Гоблины. 1978».

— Все это, — Панси кивнула в сторону бумаг, — его работа за семьдесят восьмой, семьдесят девятый и восьмидесятый года. Он говорил, что любил бывать в этом доме, пока была жива мама. Но после ее смерти он больше здесь не появлялся.

— Значит, будем работать с тем, что есть, — Люциус поднял из папки первый лист и аккуратно поднес к глазам.

Панси согласно кивнула и уже было последовала к выходу, когда столкнулась взглядом с Гермионой.

— Кстати, — она внезапно остановилась и быстро повернулась назад. — Прозерпина только приехала в Британию, она никого здесь не знает, и ей сложно осваиваться в незнакомом обществе. Возможно, она могла бы помочь тебе в банке? Как моей сестре, ей можно доверять, — она внимательно посмотрела на Гермиону, — и ты уже нам все рассказал. А сейчас, я уверена, у Вельзуса все руки на пересчёт.

Люциус оторвался от документов и окинул изучающим взглядом Гермиону.

— Ты еще удивишься тому, какая она умница, — убедительно похвалила ее Панси.

— Если только она согласна работать без оклада, — Люциус поднял уголок губ в усмешке.

Гермиона открыла рот и почувствовала на плече тяжелую руку Панси.

— Конечно, я понимаю всю сложность ситуации, — Гермиона ощутила, как громко бьется у нее сердце, и ударила локотком в живот дорогой сестрицы, подумав про себя, что мысли материальны, а о поиске работы она размышляла зря. — Я бы и не просила себе оклада до того, как проблема не решится.

Люциус прищурился и еще раз к ней присмотрелся.

— Тогда, я думаю, вы можете помочь мне с бумагами.

Прошу отнестись к возможным неточностям в области банковского дела с пониманием, так как профильного образования по банкам не имею.