Моё проклятое дитя (джен)

Гарри смотрел на янтарную жидкость, от которой шел пар, с максимально серьезным видом, но, один Мерлин знает, чего это ему стоило. Прикусив щеку, он со всех сил старался не позволить смеху вырваться наружу. Перед ним сидел Северус Снейп, держа чашу с куриным супом и ложку. Его выражение лица в этот момент ясно говорило: “Убью”.

Красный как рак Гарри склонился над обедом, пытаясь вспомнить, как же выглядят голодные люди, но долго удерживаемый хохот, от которого трещали ребра, очень мешал процессу поглощения пищи. Он хлебал с предложенной ложки, стараясь не фыркнуть.

На очередной подозрительный приступ кашля студента зельевар вопросительно приподнял бровь.

— Суп горячий, — прошептал мальчик со слезами на глазах.

— Не болтайте с набитым ртом,— и новая порция была грубо впихнута в рот больного.

Правду говоря, Гарри вообще еще не разрешалось говорить. Голос вернулся к нему недавно, но был хриплым и ломким, так что мальчик очень рисковал потерять его снова, напрягая голосовые связки без особой нужды.

Лицо Снейпа искажала гримаса ненависти и раздражения. Весь его вид говорил, что он отдал бы многое за возможность оказаться на соседней планете, а не возле нерадивого студента, которого приходилось кормить собственноручно словно ребенка.

“Жаль, здесь нет Криви с его колдокамерой”, — подумал больной, глядя перекошенную физиономию Снейпа, который протягивал очередную ложку с супом. Гарри удалось бы замаскировать вырвавшийся в очередной раз хохот под кашель, но всплывший в супе жизнерадостный кусочек морковки не оставил ему такого шанса. Едва не подавившись, Гарри залился хрипящим смехом.

— Все, Поттер, это было последней каплей, — посуда со звоном грохнулась на поднос и исчезла по мановению палочки. — Я устал от ваших выходок. Теперь можете хоть умирать с голоду, меня это совершенно не волнует, — голос Снейпа дрожал от гнева, и он едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Кинув злой взгляд на студента, он эффектно развернулся и вылетел из комнаты, забыв закрыть дверь.

Отсмеявшись, Гарри уставился на пустую комнату, чувствуя, как постепенно сходит с ума. Все эти недели — теперь он знал, что их было три — он тоскливо лежал мешком на кровати и все ждал, непонятно чего. Заняться откровенно было нечем, даже поговорить не с кем. Днями напролет он разглядывал обстановку комнаты, изучая очертания предметов, и успел сотню раз проклясть Снейпа, свое тело и глупых волшебников, которые такое изобретение как телевизор отчего-то не сделали частью своего быта. Теперь он даже с закрытыми глазами мог воспроизвести образ интерьера в мельчайших подробностях, даже до мелких трещинок на потолке.

Но хуже всего было ночью. Просыпаясь от кошмаров или от головной боли, он в страхе всматривался в темноту, опасаясь, что снова погиб. Абсолютная тишина давила, заставляя нервничать, и в такие моменты он подолгу напевал себе какую-нибудь незамысловатую мелодию, пока не садился голос, или же ему на помощь не приходил этот таинственный шепот, от которого мгновенно успокаивалось бешено стучащее сердце, и слипались глаза. К счастью, такое случалось довольно редко, так как Снейп приходил к нему почти каждую ночь, вливая новые порции зелий и натирая мазью.

Гарри прикрыл глаза, жалея, что остался в полулежачем положении — заснуть так не очень то и получится.

“Похоже, я все-таки перегнул палку”, — распахнутая дверь впускала сквозняк, а Снейп и не думал возвращаться. А ведь Гарри его ждал.

Ждал, проснувшись, будь то ночью или днем. Ждал, проголодавшись, испытывая физиологические потребности, или когда ощущал жажду. Ждал тогда, когда не ощущал ничего из вышеперечисленного.

Не то чтобы Снейп был тем человеком, с кем было приятно проводить время, но он единственный, кто напоминал ему, что за этими стенами существует мир, полный жизни и событий. Особенно остро Гарри стал ощущать его отсутствие, когда немного успокоился и отошел от шока. Злой нрав и саркастический тон профессора теперь воспринимались как часть той действительности, которая была у него прежде — почти забытая и наполненная бедами, но все же та, по которой стоит тосковать.

Мальчик настолько привык к зельевару, что стал позволять себе некоторые вольности в его присутствии, на которые ни за что бы не отважился месяц назад. Особенно невыносимым, как выразился профессор, он стал, когда к нему вернулся голос. На радостях Гарри словно прорвало: он болтал без умолку о всяких глупостях и задавал бесчисленное количество вопросов, пока, в конечном счете, не охрип, за что поплатился гневной тирадой разъяренного Снейпа.

“Может, это и глупо с моей стороны”, — признал Гарри, ощутив, что все еще голоден и не отказался бы доесть свою порцию бульона. Раздражая декана слизерина, он очень рисковал последствиями, но просто не мог удержаться. Ну как тут не сказать Снейпу, что утром в его комнату в окно залетела бабочка, белая такая, с черными пятнышками, если, черт возьми, для него это так важно?!

“Не-ет, мистер Поттер, я не желаю слушать ваши бестолковые монологи. И не смейте отвлекать меня по пустякам. А еще лучше умолкните, чтобы мои труды не пропали даром!”

Гарри усмехнулся, четко вспоминая интонации речи Снейпа, которые иногда даже стали его забавлять.

Может, он вовсе не сволочь, а просто родился таким, с сарказмом? Прям родился, открыл глаза и гневно посмотрел на акушерку, мол, ну и что, ну вот он я, и кто вас просил меня вытаскивать? Может, мне и там было хорошо.

Гарри снова засмеялся и подумал, что он все-таки сошел с ума, раз ржет как придурок в абсолютно пустой комнате. Эти три недели не прошли для него бесследно. В голове постоянно крутились если не воспоминания, так бредовые мысли, и непонятно кого винить за то, что с ним случилось, и как он оказался в такой ситуации.

“Боже, ну почему ты меня так не любишь. Ты же видишь, как мне плохо. Я не так много прошу, только пусть кто-нибудь придет, ну хоть кто-нибудь, что-нибудь. Мало тебе моих страданий?А может, я это заслужил?!” — истерический смех мгновенно прекратился, а настроение упало с нулевой до минусовой отметки.

— Гарри? — ласковый голос достиг его ушей.

Юноша открыл глаза, уверенный, что ему показалось.

“Нет, не может быть”, — и снова их закрыл.

Звук осторожных шагов заставил его снова посмотреть перед собой.

Перед ним стоял человек, которого он без труда узнал, несмотря на долгую разлуку. Все те же каштановые волосы, на которых прибавилось седины, поблекшая мантия, изможденное лицо и все те же янтарные глаза, смотрящие с такой теплотой и заботой, что сердце пустилось вскачь.

— РЕМУС!!! — как ни пытался Гарри усмирить свой голос и вымолвить это имя приветливо, получилось так жалобно и отчаянно, что на лице оборотня появилось тревожное выражение, и он тут же кинулся к мальчику.

— Мерлин, Гарри, как ты?! — руки откинули непокорную смоляную челку с глаз, осторожно сжали его плечи. — Что с тобой случилось?

Поттер только жадно смотрел, не в силах что-нибудь нормальное ответить. Все это время он так желал с ним встретиться, столько хотел сказать, а тут как будто в голове опустело.

— Северус сказал, что тебя нашли в библиотеке без сознания, — Люпин с болью кинул взгляд на безучастное тело Гарри. — И почему ты оказался там один? Если б я узнал раньше, то тут же был бы у тебя, но, сам понимаешь, Орден держат в полной изоляции от внешнего мира, а собрание будет только сегодня. Я давно хотел зайти, еще на твой день рождения, но был на задании. В письмах ты, как мне показалось, был не слишком откровенен, поэтому я хотел поскорее прийти, чтоб… Гарри, а почему ты молчишь? — мужчина нахмурился, напряженно ожидая ответа.

— Я…я в порядке. Правда. Просто очень рад тебя видеть, — на лице Ремуса появилось виноватое выражение, и это мигом отрезвило Гарри. — Только страх как хочется прилечь. Не мог бы ты немного опустить меня на подушки, а то Снейп сейчас вряд ли намерен обо мне заботиться, — мальчик улыбнулся, и Люпин облегченно вернул улыбку.

— Мне думается, что он не очень тобой доволен, судя по тому, как он мне ответил на вопрос о твоем местонахождении, — заметил Ремус, выполняя просьбу.

Гарри захихикал:

— Да, кажется, я довел его до ручки. Не то, что бы я намеренно, просто так вышло.

Ремус усмехнулся своим мыслям, наверняка снова проводя параллель между Гарри и Джеймсом. Все вернулось на свои места, и Поттер теперь знал, чем заполнить возникшую паузу.

— Ремус, а где ты был? Знаю, знаю, на задании, но все-таки, неужели ты пришел на Гриммо только сегодня? А все остальные? За эти три недели в доме вообще никого не было?

Люпин вмиг посерьезнел: — Да, ты прав, собраний не было аж до сегодняшнего дня. Просто дела обстоят намного хуже, нежели мы думали. Как ты знаешь, министр признал возвращение Волдеморта.

Гарри утвердительно моргнул, об этом он читал в начале каникул, хотя не сильно вникал в подробности.

— Мы ожидали, что это развяжет ему руки, и он теперь будет действовать в открытую. Но не тут-то было: за это лето практически не было ни одного нападения, всего пару убийств, но над ними не было оставленных меток. Пророк же вообще преподносит их как несчастные случаи, — Ремус покачал головой: — ОН определенно что-то задумал, но мы никак не можем выяснить, что именно. У Дамблдора, конечно, есть пара идей, их-то мы и проверяем, но очень сложно добыть хоть какую-то информацию. Альбус, кстати, тоже отсутствовал все это время, надеюсь, сегодня кое-что прояснится, — Ремус взглянул в глаза Гарри. — Он очень хочет тебя увидеть.

— Он зайдет?

— Да.

— Наконец-то появится возможность засыпать кого-то вопросами и получить на них ответы.

Ремус встрепенулся:

— Так что все-таки произошло? Когда я переступил порог этого дома, то меня уведомили только о твоем состоянии.

Гарри коротко пересказал свои действия в тот вечер, начиная с момента, когда нашел ту самую библиотеку. И тут он вспомнил, какой вопрос мучил его все это время.

— Очень странно, — Ремус задумчиво потирал небритый подбородок. — Я, конечно, не отрицаю, что многие вещи на Гриммо, 12 заколдованы и могут нанести сильный вред, но если ты нашел эту библиотеку…

— Ремус… — Гарри замялся, но все-таки теперь был твердо намерен выяснить это у кого-нибудь. Нет, не у кого-нибудь, а именно у Рема. — Можно задать тебе очень личный вопрос?

Люпин удивленно моргнул:

— Да, конечно. Я тебя слушаю.

— Ты… — глубокий вздох. — Ты когда-нибудь чувствовал себя странно в этом доме?

Ремус уставился на него, его губы растянулись в усмешке.

— Вот просто ни с того ни с сего чувствуешь себя так, будто выпил залпом бутылку сливочного пива, и так хорошо становиться…

— А, вот что ты имеешь ввиду! — Люпин расплылся в улыбке, и теперь настала очередь Гарри уставиться на Ремуса.

— А я как раз подумал, сможешь ли ты его почувствовать… Но ведь ты и так уже догадался, кто это? — оборотень выжидающе смотрел, в его глазах плясали чертики.

— Это дом! — выдохнул Гарри, и они оба обвели взглядом стены комнаты. — И это был его шепот! Но…как такое возможно? Он ведь не живой. Или...?

— Понимаешь, Гарри, древние дома, в которых жили несколько поколений волшебников, постепенно впитывают в себя энергетику семьи и создают себе некое… подобие магической оболочки. Они все такие же здания, но их нельзя уже воспринимать как построение из камня и дерева. Дома чувствуют, умеют думать и даже общаться с их владельцами, правда, своеобразно. Это не просто дом — это оберег семьи и гордость родословной. Именно поэтому для многих волшебников так важны их поместья.

— Я думал, ими щеголяют только чистокровные, — Гарри вспомнил Малфоя, и его скривило.

Люпин кинул на Поттера пристальный взгляд и тихо сказал:

— Так и есть. Семьи, которые не вступают в связь с магглорожденными, то есть оберегают свою кровь, тем самым сохраняют истинно волшебные традиции и менталитет, что вместе с общими чертами семьи, которые проявляются в каждом поколении, создают определенную ауру. Именно ею и питается дом.

Поттер удивленно слушал.

— Я не знал об этом.

— И неудивительно, — Ремус усмехнулся. — Когда-то сбережение магической оболочки дома и было истинной и первозданной причиной чистокровных изолировать свой род от примеси тех, кто мог ее нарушить. Позже этим принципом стали оправдывать те ужасы и зверства, которые причинялись магглам. Но приоритеты сдвинулись, и уже многие чистокровные, которые следуют традиции, на самом деле не знают, в чем заключается истинная причина сбережения рода.

Гарри переваривал его речь, не понимая сути.

— Неужели это так важно? Отказаться от общения с теми, которые могут чем-то помешать какой-то магической оболочке?

Люпин утвердительно кивнул:

— В древние века, когда основным средством обогащения и выживания были войны, для волшебников было очень важным иметь такую крепость, которая смогла бы уберечь их семью. Тогда было довольно легко выбрать между своей безопасностью и родством с магглами. Сейчас же, при законах и министерстве, когда жизни почти ничего не угрожает… Заметь, я сказал “почти”, — добавил Люпин на вопросительно поднятую бровь Гарри. — Многие уже стали пренебрегать этой необходимостью, преобразив ее в традицию. Это не означает, что они беззащитны, нет — изобретено много заклятий на основе магической оболочки родовых поместий, которые неплохо защищают, но все-таки уступают по силе истинному дому-оберегу.

Оборотень немного помолчал, а затем грустно добавил:

— Одним из таких заклинаний воспользовались твои родители, чтобы укрыться 15 лет назад.

“Неплохие, но все же не идеальные”, — горько подумал Гарри, но вслух ничего не сказал.

— А почему я не слышал о домах-оберегах раньше? Рон ведь чистокровный, его семья должна знать обо всех этих традициях, — внезапная мысль пришла в голову: — Стоп, так у него “Нора” тоже дом-оберег?

Люпин глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и ровным голосом ответил:

— Если это и так, то ты об этом не узнаешь.

Гарри удивленно захлопал ресницами.

— Почему?

— Потому что о таких вещах не разбалтывают направо и налево, — Ремус долго и оценивающе смотрел в вопросительное лицо парня. Затем тихо, но выразительно сказал:

— Это тёмная магия.

Мальчик молча смотрел в карие глаза Ремуса, не решаясь спрашивать дальше. Он нутром чувствовал, что они дошли до того момента в разговоре, когда “формальности соблюдены”, и о главном речь пойдет именно сейчас.

— Ни одна магия не может быть сильной, если она не основывается на жертвах, на отдаче чего-то взамен. Чем могущественнее силу ты просишь, тем большим должен быть твой дар. Поэтому считается, что темная магия сильнее всех существующих разновидностей. Разве что за исключением одной, силу которой показал ты, — легкая улыбка в сторону Гарри, и он продолжил: — Соответственно, какая речь может идти о защите жизни, если она обеспечена не самым надежным волшебством? Согласись, это не защита, а мера безопасности. Веками чистокровные семьи выживали, используя самую сильную магию из всех им известных. Она плотно вошла в некоторые традиции, ритуалы. И именно она составляла ту энергию, которую впитывал дом-оберег.

Гарри по-новому взглянул на стены комнаты, соглашаясь, что Гриммо, 12 всегда производил дурное впечатление, и, как оказывается, совершенно заслуженно.

— Всегда знал, что этот дом такой, — его голос прозвучал даже как-то по-детски, обиженно, на что Ремус рассмеялся.

— Какой такой? Плохой? Белый и черный — не цвета добра и зла, Гарри. Это все зависит от нашего восприятия действительности. То, что магическая оболочка Гриммо основана на древнейшей и сильнейшей магии, не значит, что он плохой или что-то в этом роде. Он самый обычный дом-оберег, который живет своей размеренной жизнью и защищает своих хозяев.

— А почему я смог почувствовать его только сейчас? И почему именно так? — эти вопросы волновали не меньше других.

Ремус загляделся в одну точку, очевидно, обдумывая, как бы сформулировать ответ.

— Чувствовать дом-оберег, а именно тёмную магию в нем могут не все. Это зависит от нескольких факторов, которые должны быть в наличии у человека. Первое — это прочувствовать эту магию на себе. Человек, который никогда не испытывал на себе силу черномагических проклятий, никогда не узнает, на что это похоже, и не сможет опознать темную магию при встрече. Это не просто прохождение через муки, скажем, одного из Непростительных, это то, что дает возможность в полной мере осознать могущество магии и признать ее силу. Тогда частица этой магии оставляет свой след на признавшем ее человеке, ставит несуществующую метку, по которой остальным тёмным энергиям известно, что он желанный гость, и нет надобности «жалить», что случается со всеми любопытными, не уважающими ее.

— Но я ее не признавал! — Гарри в который раз почувствовал, что не является распорядителем своей жизни. — Я не мог такого сделать! Я бы никогда не… — но взгляд янтарных глаз убедительно говорил обратное. — Но где? Когда?.. — мозг напрочь отказывался выдавать какие-либо варианты.

— Ты признал ее, — тон Люпина был не обвиняющим, а ласковым и понимающим. — Признал этим летом, в министерстве. Признал в тот момент, когда Волдеморт на короткий миг завладел твоим телом.

На Гарри накатили воспоминания, и ему стало нехорошо.

— Вспомни, что ты чувствовал и о чем думал в тот момент, — подсказал Люпин.

— Я...

Боль…

— Я почувствовал…

Боль…

— Я почувствовал, что ничто не может быть хуже этого, — выдохнул Гарри, прикрывая глаза. — Что ни что не может быть сильнее.

Люпин кивнул.

— И я захотел… умереть.

— Дар смерти. Принесение в жертву, — пробормотал мужчина, соглашаясь, как будто знал ответ заранее.

Гарри лежал с остекленевшим взглядом, чувствуя такую бурю эмоций, что не передать словами. Тихий ужас, от которого шевелились волосы на голове.

— Мерлин, мне уже пора вниз, да и Северус меня убьет, если ты окончательно охрипнешь. Я теперь буду здесь, так что скучать тебе не придется, — мужчина осторожно сжал бесчувственные руки Гарри в своих ладонях, но опомнился и поспешно встал, поправляя мантию и собираясь уходить.

— Ремус?

— Да?

— Ты ведь тоже чувствуешь тёмную магию? — Гарри устало посмотрел на него. Он собирался спросить совсем не это, но невысказанный вопрос повис в воздухе.

И Ремус отлично его понял.

— Я оборотень, для темной магии этого уже достаточно, — он усмехнулся на прощание и вышел из комнаты.

Гарри закрыл глаза, чувствуя, как вымотался. Естественно не физически, а морально. Обдумав, как всегда, свою нелегкую судьбу, он отключился, а снились ему безликие люди в домах, полыхающие костры и орущие младенцы.

* * *

Когда он проснулся, в комнате горел свет — значит, он проспал до вечера. Через секунду он понял, что причиной пробуждения был резкий запах уже знакомой мази. Снейп втирал ее на этот раз, не заботясь об осторожности, и Гарри подумал, что синяки ему обеспечены. На особенно вопиющее обращение со своей кожей он не выдержал и прошипел:

— Ауч!

Зельевар пораженно уставился сначала на Гарри, потом на кожу ноги, которую растирал.

— Больно, Поттер? — в голосе было столько неприкрытой надежды, что постороннему слушателю профессор предстал бы не в очень хорошем свете. Гарри его даже стало жаль.

— Нет… не больно… то есть, я хочу сказать, что не чувствую боли, вернее, ее вообще нет, потому что я по-прежнему ничего не чувствую… — по мере продолжения этого лепета лицо Северуса с поразительной скоростью менялось с удивленного на убийственное. — Я только сказал, просто, чтоб… — Гарри вдруг подавился словами, когда увидел, что профессор со злости сжимает его коленку так сильно, что кожа вокруг побелела.

— Вы издеваетесь, Поттер?! Думаете, это так остроумно? — шипение его голоса почти сравнилось с шипением змеи, взгляд впился в студента, а крылья носа гневно трепетали.

— Нет, я ничего такого не… — начал тот оправдываться осипшим голосом, и с ужасом понял, что не может закончить фразу — доболтался.

На Снейпа было страшно смотреть. Казалось, он еле сдерживается, чтоб не врезать мальчику оплеуху. Он с силой закрыл глаза, сделал пару глубоких вдохов, а потом открыл и закричал:

— ТЫ ПРИДУРОК, ПОТТЕР? Сколько ты еще собираешься тут разлеживаться? Сколько еще собираешься трепать мне нервы своими идиотскими выходками?! Думаешь, мое терпение безгранично?

Гарри побледнел. Момент был настолько сюрреалистичный, такой нереальный, что ему действительно стало страшно. Еще никогда профессор не переходил с ним на “ты”. Он никогда не утрачивал над собой контроль настолько, чтоб перейти на крик.

— Как же ты похож на своего отца, ну просто поразительно!!! — Снейп широко открытыми глазами смотрел на Гарри со странной смесью какого-то удивления и ненависти. — Ему также было плевать не только на правила, но и на жизни других людей. Такой эгоизм просто поражает…

Что-то внутри болезненно сжалось. Они, наконец, коснулись запретной темы, о которой не смели заикнуться долгие месяцы, которую Гарри пытался забыть или принять как должное, но не смог. Ему пришлось признать, что его отец был отнюдь не храбрым и славным малым, а избалованным подростком, любящим быть в центре внимания. Но то, о чем говорил Снейп, не укладывалось в голове. Отец не мог быть таким.

— Ложь! — прошипел Гарри, сдерживая свое возмущение. Его отец погиб, пытаясь защитить его с мамой! Как он смеет говорить, что ему было плевать на жизни других людей?!

Снейп хрипло рассмеялся, и этот смех резанул по ушам не хуже лезвия.

— Да ну? И кто же на этот раз наплел кучу хвалебных од о Джеймсе? Благо, Блэка теперь из списка подозреваемых можно вычеркнуть в первую очередь, — он криво усмехнулся, не отводя взгляда от мальчика.

Гарри до боли сжал челюсти, одеревенело глядя на эту ухмылку, которая будет всплывать в его сознании еще многие-многие часы подряд. Было сложно поверить, что не так давно он показал этому человеку свои слезы. Внутри него гнев когтями пытался выбраться наружу, и не будь он обездвижен, то давно бы накинулся на Снейпа, чтобы тот почувствовал хоть часть боли, которую причинил своими словами.

Словно зверь, преследующий свою добычу, мужчина медленно наклонился, не отрывая взгляда от расширенных зрачков Гарри и тихо, но внятно, словно раскрывая тайну, сказал:

— Ты понятия не имеешь, ЧТО натворил твой отец.

Гарри зацепили эти черные, холодные зрачки. Сквозь шум ярости в ушах он отдаленно услышал тихий шепот.

Снейп тут же отстранился и нахмурился.

— Как ты это делаешь?!

Услышав вопрос, Гарри растерянно моргнул. В голосе Снейпа было столько негодования, словно гриффиндорец сварил редкое зелье и не желал поделиться рецептом. Гнев мигом куда-то испарился, уступив место первоначальному ступору.

— Что делаю? — Гарри вопросительно посмотрел на хмурое лицо Снейпа, однако тот уже отвел взгляд, кусая губы. Очевидно, он уже жалел о вопросе.

Профессор отвернулся в сторону, схватив склянки с лекарствами, что были в зоне досягаемости, и начал их откупоривать. Судя по звону, его руки безбожно дрожали.

Что, чёрт возьми, происходит?!!

Гарри закрыл глаза, уверенный, что ничего не узнает, сколько бы тысяч раз этот вопрос не вспыхивал желтой лампочкой у него в голове. Неизвестность угнетала, но он ничего не мог поделать, и приходилось «вариться в собственном соку».

В нос ударил запах зелья от ожогов. Снейп, не говоря ни слова, принялся вновь втирать зелье в его руки. Ожоги почти спали, кое-где осталась засохшая коричневая корочка, которая не желала отпадать, но выглядели они лучше. Наверное, Гарри в какой-то степени «повезло», что он их не чувствовал.

Шепот от стен стал отчетливее, и Гарри вспомнил, почему он его слышит.

“Неужели он действительно меня защищает? Однако, вовремя. Стоило ему нашептать, как перепалка со Снейпом прекратилась. Интересно, а слышит ли его сам Снейп?”

— Поттер.

Гарри открыл глаза и столкнулся взглядом с необычайно взволнованным профессором.

— Сделайте так еще раз, — не просьба — приказ.

Гарри уже открыл рот, собираясь высказать все, что думает о здравом уме профессора, как услышал его вздох, полный облегчения. Скосив взгляд вниз, он мигом понял, в чем дело.

На помятой простыне, блестящая от слоев лечебных мазей, лежала юношеская рука рядом с бледной рукой профессора. Тоненькие пальцы дрожали, но ощутимо сжимали большее запястье.

И тут он почувствовал. Такое забытое ощущение, что сейчас оно казалось самым чувствительным, самым сильным. Даже с закрытыми глазами Гарри знал, нет, он просто ЧУВСТВОВАЛ, как под подушечками пальцев стучит пульс.

Его затопила радость и долгожданное счастье, сняв с плеч невидимый груз. Гарри искренне улыбался непонятно кому: то ли руке, то ли усталому профессору, на которого не постеснялся кидать счастливые взгляды.

Через минуту он об этом пожалел.