Цвет морской волны (гет)

Гулять по набережной оказывается неожиданно приятно. Бредешь по дороге, мельком думая о тысяче дел и одновременно — ни о чем конкретном. Изучаешь окрестности, неосознанно подмечая самые мелкие непривычные глазу детали... Только солнце в глаза светит, а так — прекрасно. Гуляет Гарри в основном по вечерам, когда уже светятся огоньки в высоких фонарях, а из прибрежных ресторанов доносится незамысловатая местная музыка. Из кухонек пахнет мясом и виноградом, а кое-где в воздухе явно витают ароматы десертов, как правило, ягодных и фруктовых. И весело смеются дети, подкармливая случайно забредших на территорию котят, расслабленно переговариваются взрослые, поднимая тосты за каких-то общих знакомых, снуют официанты в строгих рубашках...

Гарри кажется, что местная жизнь идет своим чередом совершенно независимо от того, что происходит снаружи. Островок выглядит как кусочек отдаленного от всех остальных миров рая. Забрасывает сюда многих, но лишь редкие отдыхающие по-настоящему замечают, как прекрасна тут жизнь. Ни забот, ни хлопот... Разве что приходится подниматься на часок раньше, чтобы успеть занять лучшее место на пляже, или официант иногда слишком долго возится со счетом. Ничто другое негативных эмоций вызвать и не может.

Днем большинство отдыхающих еще прячутся от палящего солнца, рьяно оберегая себя от любой активной деятельности, — и оживает остров обычно лишь к вечеру. Когда набегают первые, совсем тонкие и воздушные сиреневатые облака, пронизываемые последними лучами солнца, гости начинают выбираться наружу. Некрасивых людей здесь нет, все кажутся совершенно довольными жизнью и потому только улыбаются. В основном себе, но иногда лучезарные улыбки достаются и окружающим. Гарри на них особенно везет. Не сказать, что он купается в лучах внимания красавиц, но... и ему перепадает. Девушки радуют глаз — стучат каблуками по мощеным дорожкам, поправляя юбки и обсуждая с подругами, кажется, все на свете. И Гарри нет-нет — да прислушивается. Джинни среди них он почему-то не может представить. Она другая — не то чтобы проще, но... в таком пестром беззаботном месте выглядела бы странно.

Впрочем, раньше он и Паркинсон не мог бы представить в компании маггловских хохотушек. А сейчас — пожалуйста, чуть ли не каждый день такое видит. Вокруг Панси, конечно, больше мужчин вьется, но и приятельницы у нее, видимо, тоже есть. И с кем-то она даже почти дружна. Смеется, стоя в ожидании следующих посетителей, и даже обсуждает какие-то свои дела. Первое время Гарри это даже шокирует — раньше он и подумать не мог, что когда-то увидит смеющуюся Паркинсон, весьма дружелюбно разговаривающую с магглами...

Конечно, когда к ней заходит именно он, Паркинсон мигом натягивает свою маску. Гарри быстро понял, что это маска. Панси, может, и колючка, но и ей иногда должно хотеться почувствовать себя не лишней, «своей». Почему-то это ему кажется невероятно знакомым, но сам он, кажется, так никогда не делал... а может и делал. Просто уже не осознает.

Так или иначе, Паркинсон кажется совсем иной. Иногда, когда она удостаивает его больше, чем просто вежливым кивком, Гарри хочется вытянуть ее на еще один визит в ресторан. Такую девушку, как она, нужно понять, а то и подружится с ней — глядишь, еще и пригодится. Панси — он же умная невероятно. И как он этого раньше не замечал? Видимо, в школе образчиком знаний и живым символом интеллекта для него была исключительно Гермиона... Нет, не то чтобы он перестал ее считать умной... просто теперь он видит совсем другой ум. Когда Панси подливает очередному печальному толстосуму какой-то алкоголь и ненавязчиво расспрашивает о делах, повторяя «До конца ночи еще далеко, а у вас, видимо, на душе неспокойно — почему бы не рассказать?», — только на нее из всей роскошной обстановки вокруг и стоит смотреть. Понимающе кивает, тяжело вздыхает в нужных местах — ну просто идеальный слушатель, даже кажется, что она всерьез сопереживает. (А кто скажет, что это не так? Паркинсон таит множество сюрпризов — может быть, после войны она и впрямь стала поступать в соответствии с тем, что на самом деле думает.) А когда еще и улыбается... кто бы мог подумать, что она может казаться даже красавицей?

Впрочем, Гарри до приезда сюда о многом и не подозревал, хотя побывал уже во многих не самых обычных местах. Теперь, особенно в контрасте с этим островом, Англия кажется совсем уж серой и унылой, чего уж говорить о том, чем в ней заполнять дни. Аврорат? Работа? Даже квиддич почему-то не кажется таким привлекательным, как раньше.

В конце первой недели Гарри понимает, что увяз в островной жизни так сильно, что может и не выбраться. Зачем возвращаться, если тут ни о чем не нужно волноваться, ничего не нужно планировать? Денег у него хватит... ну, может быть, не на всю оставшуюся жизнь, но точно на долгое время, так что и работать не придется. Только если захочется. В конце концов, можно последовать примеру одного из самых приветливых завсегдатаев пляжного бара и организовать свой собственный бизнес. Что-то продавать, что-то покупать... да мало ли. Можно, вон, с Паркинсон подрабатывать — и заскучать она не даст.

Друзья? Да, по ним Гарри будет скучать, без них он свою жизнь и не представляет, хотя... слишком уж «одомашненной» стала в последнее время Гермиона, слишком взрослым кажется Рон. Конечно, им троим пришлось рано повзрослеть, но это же не значит, что в двадцать лет нужно безвылазно сидеть в Министерстве! Образ их жизни Гарри кажется как никогда скучным, хотя именно у них есть, чем заняться, а он целыми днями гуляет совершенно без дела и, по идее, должен бы уже выть от безделья.

Вот разве что... Джинни. Она-то здесь точно не сможет существовать: у нее квиддич, «Гарпии», да и вдали от семьи ей будет тяжело. И в местное общество, каким бы часто сменяющимся оно ни было, она не впишется. А жаль... с ней здесь было бы намного приятнее. Гарри представляет, как они вдвоем плавали бы наперегонки, ужинали в самых дорогих ресторанах, устраивали бы споры с Паркинсон... нет, не устраивали бы. Джинни ее терпеть не могла и вряд ли поменяет мнение. Но все равно, даже если без Паркинсон, было бы...

Гарри очень хочется сказать «идеально», но без Паркинсон было бы скучно. Конечно, если рядом будет Джинни, кому нужна вреднющая Панси, готовая в любой момент не то что подколоть — серьезно ранить словом? Она вся состоит из колючек, только тронь — мигом свернется и спрячется. Правда, иногда ему кажется, что она потихоньку начинает привыкать к нему... Гарри одергивает себя. Паркинсон — не дикая зверюшка, не стоит о ней так.

И все равно — иногда в голове проскальзывает, что она уже не та дикая сволочная слизеринка, которой была в школьные годы, а человек, с которым интересно поговорить. Или, скорее, поспорить, ведь почти все их разговоры сводятся к спорам. Гарри кажется, что будь на ее месте кто-то другой — да та же Гермиона — они бы уже сто раз рассорились и на некоторое время перестали бы общаться, даже нос друг от друга воротили бы. А с Паркинсон — совсем по-другому. Он может уйти в любой момент, бросив на прощание любые слова (за которые себя потом будет весь вечер корить...), а наутро, заглядывая за соком или минералкой, снова улыбнуться ей и спросить, как она провела ночь.

То, как проводит ночи Паркинсон, — целая отдельная тема. У Гарри возникает ощущение, что по их описаниям можно книги писать. Никогда не знаешь, что она скажет в следующий раз. За ту неделю, что он находится на острове, что Панси только ни делала. И плавала с какой-то группой туристов к остаткам якобы затонувшего несколько лет назад корабля с сокровищами («Нет, Поттер, я прекрасно знала, что там не то, что сокровищ — и корабля могло не быть. Но здорово же. Тебе обязательно стоит как-нибудь поплавать ночью, даже если без акваланга. Лучше всего нагишом, кстати»). И участвовала в каком-то (Гарри подозревает, что магическом) не то карнавале, не то шествии. С факелами, музыкой, развлечениями и прочим. («Два прекрасных грека прилагались!» — Паркинсон даже подмигивает, и непонятно, смеется она или нет.)

Единственное, о чем она только упоминает, но не рассказывает, — о каком-то странном то ли отеле, то ли ресторане «Цвет морской волны». (Как думает Гарри, весьма странное название: ну, цвет... и что?) Об этом месте знают, кажется, совсем немногие, и никто ничего не говорит. Из обрывков разговоров и кратких комментариев Паркинсон Гарри только понимает, что там шумно, мало пьют и иногда ночуют. Рассказывать, что это, Панси категорически отказывается.

— Ты же спрашиваешь как лицо неофициальное? Вот. Тогда знать тебе не нужно. А если под меня копаешь... смотри, Поттер! — она очень забавно и даже мило хмурится, шутливо грозя пальцем, но так и не говорит, чего ему стоит ожидать. — Когда понадобится, тогда и узнаешь. — И каменное лицо, никаких больше ответов не дождешься.

Кому и что понадобится, так и остается неясным, и Гарри это... не пугает, нет — с чего бы? — но, скорее, словно бросает вызов. Словно помахали перед ним чем-то крайне заманчивым и потом спрятали. Ему кажется даже, что Паркинсон специально так его проверяет — клюнет или нет? Правда, чего она от него ждет, Гарри тоже не понимает, может, поэтому и проходить этот «тест» не спешит.

* * *

На девятый день его пребывания на острове что-то меняется. Или только должно поменяться, с утра Гарри еще понять не может. В его комнатке пахнет влагой, и он, едва найдя очки, выходит на балкон... выкатывается на балкон, чуть не поскользнувшись.

Вся плитка залита водой. Из комнаты это не видно — слишком темно. Дождь льет с такой силой, что в воздухе прямо виден гигантский столб воды, не собирающийся ослабевать ни на минуту. За этом мощным потоком капель даже горизонта не видно, так что переход от темно-серого моря к воздушно-беловатому небу Гарри только угадывает.

Пока он растеряно озирается, щуря спросонья глаза, где-то позади гремит низкий гром. Вспышка у Гарри вызывает не самые приятные воспоминания, и он корит себя за глупые детские ассоциации. В воздухе ощутимо пахнет сыростью, но не промозглой, а странно теплой и почти приятной. У него даже возникает ощущение, что неподалеку кто-то разлил ароматные женские духи — кажется, цветочные. Не бывает такого запаха у ливня: он пахнет, скорее, намокшим железом балконных перил или, в крайнем случае, осенними листьями.

От нового громыхания Гарри вздрагивает. Звук странно отдается где-то в горле — будто пришлось проглотить что-то, оказавшееся гораздо более теплым, чем он ожидал, — и приводит его в чувство.

И что делать в такую погоду?

Скрестив руки на груди, Гарри обвиняюще смотрит на крышу ближайшего ресторана, откуда обычно по вечерам раздаются самые громкие пьяные выкрики, — словно именно она виновата в этом ливне. (Ну а вдруг? Кто знает. Каких только чудес не бывает...)

В голове какой-то кавардак, и заняться Гарри в ближайшее время явно будет нечем. Впервые ему кажется, что здесь, на острове, он лишний — так, временный гость, не более. Мечты остаться тут на долгий срок разбиваются мгновенно, словно кто-то накладывает отрезвляющее заклинание: делать тут нечего. И с этим тоже пока нечего поделать.

И Гарри не приходит в голову ничего, кроме как пойти жаловаться на это Паркинсон.

Находит он ее, предсказуемо, на рабочем месте. Небольшой зал ресторана, к которому пристроен бар, оказывается неожиданно люден. Заняты почти все столики, и от разных говоров голова слегка кругом идет.

Панси привычно кружится за барной стойкой — разговаривает сразу с двумя посетителями, да еще и ищет что-то в ящиках. Садясь с краю, Гарри барабанит пальцами по столешнице.

— Паркинсон! — негромко зовет он. Непонятно почему, но Панси здесь все зовут "Пейшенс", а настоящие ее имя-фамилию вряд ли знают. Первое время это Гарри слегка напрягало, но потом он махнул рукой.

Панси выныривает из-под стойки и таращится на него своими глазищами — Гарри сразу замечает, что они какие-то покрасневшие.

— У тебя мешки под глазами, — сообщает он с легким удивлением. Паркинсон вообще какая-то бледная и взлохмаченная, и это очень странно. Обычно она не позволяет себе распускаться и, даже если не спала полночи, выглядит идеально. В смысле... идеально для не спавшего полночи человека, мысленно поправляется Гарри. — Все нормально?

Она резким жестом ставит перед ним стакан.

— Воды, сока? Кофе? Чего покрепче?

— И тебе доброе утро, Пэнс, — усмехается он. — Где сегодня гуляла?

Паркинсон дергается и шипит:

— Не надо меня так называть.

Гарри поднимает брови.

— Какая муха тебя сегодня укусила, солнышко?

— И так — тем более! — кажется, она даже готова хлопнуть ладонью по столешнице, но все-таки сдерживается. Озирается с каким-то несчастным видом и, снова стрельнув глазами в Гарри, неожиданно почти дружелюбно вопрошает: — Что будешь, Поттер?

От такой резкой смены настроений Гарри теряется.

— Да в общем-то ничего, я так... проведать тебя заглянул, как обычно.

— Плохая идея, — будничным тоном сообщает Паркинсон и отворачивается, тут же обращаясь к другому посетителю: — Извините, Родерик. Так что, вы говорили, приключилось с вашим братом?..

— Почему плохая?

Если бы Гарри совсем не знал ее, то от следующего ее взгляда предпочел бы тихо смыться куда подальше. А так — просто недоуменно смотрит в ответ. Паркинсон может, может быть опасной, но сейчас-то причин для этого никаких. Наверное.

Во всем виновата дурная погода, наверное. Гарри невесело усмехается.

— Как тебе дождь — часто здесь так льет?

— Впервые с тех пор, как я тут, — снисходит до ответа Панси, протирая мутный стакан тряпкой. — Серьезно, Поттер, шел бы ты отсюда.

Это что-то уж совсем необычное... правда, у Гарри почему-то возникает стойкое ощущение, что Панси гонит его прочь не просто так, а от кого-то. Вряд ли, конечно, на остров заявился кто-то, кого Гарри уж совсем не был бы рад видеть — хотя, кто знает.

— Что происходит, Пэнс? — осторожно интересуется он. Паркинсон смотрит словно сквозь него. А глаза у нее и впрямь какие-то бешеные... — Ну, хорошо. Угости меня, пожалуйста, соком, милая Пейшенс.

"Интересно, что будет, если поставить ее напротив Василиска — кто первым умрет?" — мелькает у Гарри в голове, пока он изо всех сил пытается не отвести взгляд. Паркинсон смотрит на него так, будто он только что прямо у нее на глазах сделал что-то совершенно неприличное. (Что относится к разряду неприличного, если рядом Панси, Гарри не знает, если честно.) Кажется, она скоро взорвется.

Да что ж такого случилось-то?..

Все-таки становится не по себе. Уж чего-чего, а такого он раньше никогда не видел. В какое-то мгновение ему даже хочется развернуться идти, но поддаваться Паркинсон — да ни за что! Этого просто нельзя делать.

Стекло неприятно шкрябает по дереву, когда Паркинсон подвигает к Гарри стакан с соком. Он, передернув плечами, неловко лезет в кошелек и нарочито медленно отсчитывает мелочь, прекрасно понимая, что играет с огнем. Но тут уж не удержаться. Интересно, что ее так вывело из себя? Или кто?

Дверь распахивается ровно в тот момент, когда он делает глоток, так что обернуться и посмотреть на чрезвычайно шумного отдыхающего у Гарри возможности нет. Зато слышно его прекрасно. Тяжелые и чуть заплетающиеся шаги, хриплый кашель... тоненькое девичье "Ой", видимо, не разминулись...

— Виски! — рявкает мужской голос, и Гарри, обернувшись, встречается взглядом с Теодором Ноттом.