Lux in tenebris (гет)

Есть род людей с расхлябанной душой,

У. Шекспир «Отелло»

— У нас ничего не получится. Это просто безумие!..

— Безумие – то, что творится с этим миром сейчас и носит название естественного порядка вещей.

— Никогда бы не подумал, что опущусь до такого: стою в чулане, который настолько мал, что я уже затоптал весь подол собственной мантии, и жду, когда какой-то дурак соблаговолит отправиться спать.

— Так тебя твой внешний вид смущает?

— Ох, что с тебя взять?! Гриффиндор – это диагноз!

— Слизерин – тоже… И не переживай, ты выглядишь как картинка.

— Что-что? – Люциус повернулся, чтобы посмотреть на нее, но тут же ударился головой о какой-то висящий шкафчик и поморщился.

— Осторожнее. Потерпи еще немного. Уже почти полдвенадцатого. Он никогда не задерживается.

Они стояли в тесном бельевом чулане. С помощью особого заклинания Люциус смотрел сквозь дверь, ожидая, когда же Макнейр отправится в спальню. С момента их разговора в кабинете прошло несколько часов, и Люциус успел побывать у себя дома, чтобы взять мантию-невидимку. Теперь Малфою и Гермионе предстояло самое сложное: добраться до письма раньше, чем начнет действовать антимагическая блокировка. Они провели уже почти час среди простыней и пододеяльников, а Макнейр, похоже, вовсе не собирался выходить из кабинета.

Но вот наконец в коридоре показался комендант и неторопливо направился в спальню. Накрывшись мантией-невидимкой, Люциус и Гермиона осторожно подкрались к двери, за которой скрылся бывший палач, и прислушались. Сначала до них донесся шорох сбрасываемой одежды, потом хлопнула дверь в ванную, и Люциус сделал знак поторопиться. Стараясь не шуметь, Гермиона осторожно повернула ключ в замке, после чего они проскользнули внутрь и прикрыли дверь за собой. В комнате никого не было, рядом с кроватью горел ночник, из ванной слышался плеск воды, одежда коменданта кучей валялась на стуле. Люциус порылся в карманах сюртука, достал свиток, развернул его и прикоснулся палочкой к пергаменту. На чистой поверхности проступили буквы. Пара секунд – и вот в руках Малфоя точная копия волдемортовского послания. Почти сразу после этого в тишине прозвучал одинокий глухой удар. Гермиона толкнула сообщника локтем в бок, тот кивнул. Оба знали, что означает этот звук – теперь пользоваться магией нельзя. Малфой аккуратно свернул пергамент и положил обратно. Гермиона уже почти ликовала, как вдруг дверь ванной распахнулась, и на пороге появился комендант, завернутый в полотенце. От испуга и неожиданности девушка вздрогнула и едва не вскрикнула, но Люциус сжал ее руку, успокаивая. Гермиона вспомнила, что ни ее, ни Малфоя Макнейр не может заметить – на них по-прежнему была мантия-невидимка. Вот только пересечь комнату и открыть дверь сейчас было нельзя. Она осторожно повернула голову и посмотрела на Люциуса – тот глазами указал на Макнейра и чуть слышно прошептал: «Он скоро заснет». Его сообщница ответила легким кивком.

Макнейр размотал полотенце и принялся вытирать мокрые волосы. Гермиона застенчиво отвернулась в сторону, но это не избавило ее от неловкости. Мало того, что ее сорокалетний начальник стоит перед ней в чем мать родила, так еще и Малфой находится тут же, и не нужно смотреть ему в лицо, чтобы знать, что он сейчас ухмыляется. Но выхода не было. Оставалось только закрыть глаза и думать о чем-то отвлеченном. Наконец Гермиона уловила шорох одеяла и решилась взглянуть на Макнейра. Он лег, устраиваясь поудобнее, потушил ночник. В тусклом свете, льющемся из окна, можно было разглядеть только смутные очертания кровати и огромного тела. Гермиона посмотрела на Малфоя. Его лицо чуть мерцало, озаренное лунным сиянием, отчего казалось, что Люциус не живой человек, а призрак. Гермиона хотела было уже осторожно продвигаться к выходу, но сильные руки обхватили ее за талию, останавливая. Она замерла. Макнейр завозился в кровати, послышался тихий шорох, который вскоре заглушило учащенное дыхание. В темноте было невозможно разглядеть, что именно происходит, Гермиона уловила только слабое движение и повернулась было к Люциусу, чтобы спросить, в чем дело. С комендантом явно творилось что-то странное: он лежал на кровати, трясся и при этом дышал так, словно убегал от своры голодных соплохвостов. Но не успела она поднять глаза, как до нее дошло, чем именно занят Макнейр, и Гермиона в панике закрыла лицо руками.

«Боже! Я не хочу этого видеть! Нет!» — она почувствовала, как рука Малфоя легла на плечо, и тихий голос едва слышно прошептал ей на ухо: «Успокойся».

Казалось, это длилось целую вечность. Дыхание коменданта становилось громче и прерывистей, с каждым разом все больше напоминая хрип. Слушать это было невозможно. Гермиона уже собиралась было заткнуть уши пальцами, как в детстве, когда внезапно стало тихо, и тут же она услышала задыхающийся вскрик Макнейра:

— Гер… ми… она!

«Что?!» — удивилась она в первую секунду. И тут же едва удержалась от того, чтобы не застонать, и затрясла головой, словно желая выбросить из памяти этот голос. «Я хочу умереть!» — такова была вторая мысль, пришедшая в голову. Еще никогда звук собственного имени не вызывал у нее подобного отвращения. Жгучий стыд, обреченность и обида смешались в душе; у Гермионы было такое чувство, словно ее изнасиловали. Она не могла посмотреть на Люциуса, страшась увидеть в его глазах омерзение.

«Он больше не захочет общаться со мной. Я для него буду самой последней тварью», — обреченно подумала Гермиона. И в этот момент сдерживаемые слезы хлынули из глаз, плечи затряслись — у нее случилась истерика. Внезапно почувствовав, как теплая рука взяла ее за подбородок, и подняв голову, Гермиона встретилась взглядом с Малфоем.

— Я ничего не делала… — беззвучно прошептала она. – Клянусь, я ничего…

— Знаю, — он приложил палец к ее губам и слегка улыбнулся. Руки Люциуса обвились вокруг нее, притягивая ближе к себе; Гермиона склонила голову к нему на грудь; на душе сразу стало хорошо и спокойно. Боль ушла, словно растворившись в тепле его тела и запахе его парфюма. Все исчезло: больше не было Макнейра, и этой комнаты, и этого спецлагеря, и этого мира, в котором все так странно и неправильно – только пронзительное ощущение счастья сейчас, когда она слышала стук его сердца.

Гермиона не знала, сколько времени прошло: час или десять минут. В комнате уже слышалось ровное дыхание спящего. Она подняла голову и вопросительно посмотрела на Люциуса, тот кивнул. Осторожно, чтобы шорох мантии не разбудил Макнейра (хотя сейчас вряд ли его разбудил бы даже воскресный хор), они пересекли комнату и выскользнули за дверь. По-прежнему стараясь не шуметь, они спустились на первый этаж и достигли каморки, в которой жила Гермиона. Как только закрылась дверь, Люциус скинул мантию, а его сообщница в изнеможении опустилась на кровать.

— Присаживайся, — она подвинулась, освобождая место рядом с собой. Но Люциус остался стоять. Сообразив, в чем причина его замешательства, Гермиона хмыкнула. Что и говорить, аристократическое воспитание обязывает: сидеть допускается исключительно на стульях. Но тут уж ничего не поделаешь, ибо в жилище магглорожденной рабыни такая роскошь не предусматривалась: только кровать, тумбочка, зеркало и одинокая вешалка для единственного зеленого платья. Вообще-то, платьев было два, но второе служило на смену. Как часто люди окружают себя огромным количеством вещей, и как мало, в сущности, надо человеку для жизни! Видя, что Малфой все же не решается сесть к ней на кровать, Гермиона потянула его за руку, лукаво улыбаясь:

— Не бойся, обещаю, что не буду к тебе приставать. Видишь ли, мои венские стулья сейчас в починке, так что если не хочешь ближайшие шесть часов провести стоя – а я думаю, что бельевого чулана тебе на сегодня хватило, — придется сидеть на моей кровати.

— Как некстати ты решила обновить стулья, — Люциус неловко улыбнулся и позволил ей усадить себя.

— Можно посмотреть, что ты скопировал?

Он достал свиток, развернул, и оба стали читать, благо крохотное оконце почти под потолком давало немного света:

«Дорогой Уолден!

Помнится, ты просил о помощи — я пришлю отряд Пожирателей Смерти, которые помогут осуществить зачистку в соответствии с разработанными мной инструкциями. Они прибудут на следующей неделе во вторник, 15 декабря. До этого времени настоятельно прошу держать всю информацию в строжайшем секрете».

Вместо подписи стояла печать – знак мрака, выполненный черными чернилами.

У Гермионы внутри все оборвалось; она сидела, не шевелясь, глядя перед собой, но ничего не видя. Если Рон не поможет им, ей осталось жить меньше недели. Разум отказывался поверить, что такое возможно. И все же…

Нет, какая дикость! Вот же она: ее глаза, руки, живот, колени; она дышит, смотрит, сжимает пальцы, чувствует себя совершенно здоровой, молодой, почти счастливой и хочет жить! В конце концов, неужели Гермиона Грейнджер не заслужила такой малости?! Умереть?! Ее тело, мысли, слезы, смех – их больше не будет, совсем! Это неправильно, какая-то ошибка, бред сумасшедшего!

— Уизли придется немного поторопиться, — прошептал Малфой. Встретив ее затуманенный взгляд, он ободряюще улыбнулся. – Все не так плохо, Гермиона. Еще есть почти целая неделя, а Сопротивление готовилось нанести удар через десять дней. Им придется только немного сдвинуть дату и все. Я уверен, что Уизли сможет подкорректировать свой план. Поверь, через неделю ты будешь свободна.

— Это правда? – спросила она одними губами.

— Я не стал бы тебе лгать, — он спокойно посмотрел на Гермиону. Но она неожиданно улыбнулась.

— Клянешься честью рода Малфоев? Или какая у вас там самая страшная клятва?

— Чтоб мне сгореть! – пылко прошептал Люциус, и Гермиона тихонько засмеялась, но вовремя зажала рот рукой; при этом на ее глаза навернулись слезы.

— А если серьезно?

— Я не шучу, Гермиона. Не зря же мы с тобой таскали послания несколько месяцев. Все это время Сопротивление было занято тем, что добывало волшебные палочки, разрабатывало план освобождения заключенных и свержения Волдеморта. И, надо сказать, они действительно неплохо поработали. Им удалось достать около пятисот волшебных палочек, которые были отобраны у их владельцев и заменены более дешевыми копиями. Как ты понимаешь, это сделано для того, чтобы вооружить здешних заключенных к тому моменту, когда Сопротивление перейдет к решительным действиям. Палочки уже подготовлены. На днях я должен протащить их сюда, а там ими займется Джастин. Спецлагерь превратится в пчелиный улей раньше, чем сюда явится этот "замечательный" отряд Пожирателей.

— И Сопротивление успеет все это провернуть до вторника?

Малфой пожал плечами.

— Если они рассчитывали начать в следующую пятницу, почему бы не сделать это во вторник? – он пристально посмотрел на Гермиону и, подавшись чуть вперед, протянул руку и накрыл ее ладонь своей. — В любом случае, тебе ничего не грозит. Что бы ни случилось, я завтра же заберу тебя. Под предлогом того, что ты будешь нужна для работы с отчетами. И даже если Макнейр не согласится, я все равно найду способ увезти тебя отсюда.

Гермиона робко улыбнулась и осторожно высвободила руку.

— Нет… Нет. Я останусь до конца. Если нас освободят… Днем раньше, днем позже — это не имеет значения. А если нет… — она сглотнула.

— Тебе небезопасно оставаться здесь. Особенно после того, как...

— Нет, — Гермиона решительно помотала головой. — Я не могу. Здесь от меня многое зависит. Не беспокойся, — быстро добавила она, заметив, что Малфой пытается возразить, — я буду очень осторожна. Макнейр ничего мне не сделает. Пусть только... Пусть только все это будет не зря.

— Вас всех освободят. И совсем скоро. Я обещаю, – Люциус притянул ее к себе. Гермиона почувствовала, как теплые руки поглаживают ее спину: мягко и успокаивающе. Мало-помалу напряжение уходило, уступая место усталости. Что и говорить, день выдался насыщенным. У Гермионы начали слипаться глаза, но она не хотела в этом признаться. Однако Малфой, заметив, что она засыпает, сам опустил ее на кровать и подложил подушку под голову.

— Поспи, — прошептал он, накрывая ее одеялом. – Я посижу здесь, рядом.

И Гермиона уснула.