Гарри Поттер и Круг Силы (джен)

— Сколько мы еще будем мотаться по этим отелям? — красный от жары и от гнева мистер Вернон Дурсль вот уже почти час монотонно бубнил, выражая свое неудовольствие. — Может, этот чертов мальчишка вообще помер? На письма не отвечает, сколько раз пробовали звонить — молчит...

— Не стоит так нервничать, дорогой... — попыталась успокоить его Петуния.

— Хочешь сказать, для этого мало причин? Да я за все это время ни разу прилично не пообедал! То, что подают в этих забегаловках, есть невозможно! А обслуживание?! Ни один из этих тупиц ни на что не годен! Все эти метрдотели, официанты, горничные только и знают, как чаевые выпрашивать! Везде суета, толкотня, шум, музыка гремит!.. Нормальному человеку не то что расслабиться и отдохнуть, даже выспаться невозможно!

— Мам, папа прав! — неожиданно поддержал его Дадли. — Мне тоже все надоело. Почему мы вообще должны были уезжать? Этого придурка стукнул Гордон, мы-то тут причем? Каникулы, между прочим, не резиновые. Мотаемся из города в город, разве это отдых?

— Ну, я же предлагала отправиться в средиземноморский тур. Какие были роскошные предложения! К примеру — Лазурный берег. Две недели, великолепный отель, прекрасное питание, бассейн, чудесная погода, теплое море рядом!..

Услышав непонятный звук, Петуния повернулась к мужу, и мечтательное выражение тут же исчезло с ее лица. Вернон Дурсль от ее слов пришел в такое бешенство, что слова не мог выговорить. Лицо и шея побагровели, губы тряслись, пальцы судорожно вцепились в руль.

— Дорогой... — испуганно пролепетала миссис Дурсль, но тут машина метнулась к обочине и резко затормозила, едва не протаранив разделительный барьер.

Мистер Дурсль, кое-как совладав с собой, всем корпусом повернулся к съежившейся от страха жене:

— Роскоши захотелось? А кто нам ее оплатит, ты подумала? Мы и так на эту дурацкую поездку истратили кучу денег! Может, эти чокнутые тебе деньжат подбросят?! А что — столько лет нахлебника держим, никто пенса не заплатил! Да мы на него столько денег угрохали — не на одну поездку бы хватило! А ведь сестрица твоя не бедствовала! Неужто после нее совсем ничего не осталось? Что ж ты старика этого не расспросила?! Добренькой хочешь быть? На мою шею посадила — и всем довольна?! А теперь вот из-за этого ненормального пришлось из дома бежать!.. Чего еще ожидать? Чтобы нас всех из-за него прикончили?! Все, надоело! Вернемся назад — и чтоб духу его в нашем доме не было! Или он, или я!

Из блеклых светло-голубых глаз Петунии непрерывно текли слезы, нос постыдным образом распух и покраснел, но она даже всхлипнуть боялась, в панике глядя на разъяренного мужа. Дадли, затаившись на заднем сиденье, даже дышал через раз.

Вернон снова ухватился за руль, но увидев, как трясутся руки, рывком распахнул дверцу и почти вывалился из машины. Душный, жаркий воздух тотчас облепил массивное туловище, горячий ветер кинул в лицо горсть мелкого, как пудра, песка из-под колес проезжающего мимо полицейского автомобиля. Вернон, срывая пуговицы, в гневе рванул ворот рубашки. Послышался скрип тормозов, потом — осторожный рокот мотора и полицейская машина мягко подала назад.

— Простите, сэр! Что-то случилось? Неполадки с автомобилем?

Мистер Дурсль отрицательно покачал головой.

Один из сотрудников полиции, окинув толстяка внимательным взглядом, требовательно протянул руку:

— Ваши документы, пожалуйста!

Мистер Дурсль неверной походкой подошел к машине, порылся в барсетке и повернулся к полицейскому:

— Пожалуйста, офицер!

— Вы употребляли алкоголь?

— Нет...

— Наркотики?

— Нет...

— Сильнодействующие лекарства?

Петуния, которой удалось, наконец, взять себя в руки, перегнулась через водительское сиденье:

— Вы что, не видите? Мужу неожиданно стало плохо, вот мы и остановились!

— В таком случае, мистер... — полицейский сверился с водительским удостоверением — Дурсль, я настоятельно советую вам обратиться к врачу...

— Мы так и поступим, — согласно закивала Петуния. — Как только доедем до ближайшего городка...

— Простите, мэм... — сухо перебил ее полицейский. — Вы водите автомобиль?

— Н-нет... — смешалась Петуния. — Как-то не было надобности...

— Мне очень жаль, но раз ни один из вас не может вести машину, придется мне сесть за руль... — тон офицера полиции не допускал даже мысли о неподчинении, и взбешенный Дурсль, многообещающе взглянув на жену, нехотя переместился на заднее сиденье.

...Через полчаса Вернон, ничуть не успокоившись, вышел из приемной в сопровождении молодого врача.

— Ну что вы, мистер Дурсль! При таком уровне артериального давления о вождении автомобиля и речи быть не может! Лучшее, что я могу вам предложить, раз уж вы не хотите обратиться в клинику — это снять уютный номер в приличном отеле и, приняв лекарства, хорошенько выспаться. Через пару дней я жду вас у себя! Всего доброго!

Толстяк, на которого слово «Отель» подействовало, словно красная тряпка на быка, дождался, пока врач скроется в кабинете, и негодующе рыкнул на Петунию:

— Кто тебя тянул за язык, глупая курица!.. Ты что, промолчать не могла? «Создание аварийной обстановки на скоростной трассе!» Теперь придется вызволять машину со штрафной стоянки. А полицейский не оставит нас в покое, пока лекаришка не подтвердит, что я здоров! Радуйся — за двадцать минут этот прохиндей вытянул из меня кругленькую сумму! А еще — расходы на отель, потом — снова на прием! Ты что, думаешь, у меня все карманы золотом набиты?

Петуния, лихорадочно соображая, чем ей загладить свой промах, неожиданно оживилась:

— Подожди, дорогой! Кажется, нам удастся неплохо сэкономить! Мы ведь сейчас недалеко от Холихеда, так?

— Ну, так... — нехотя буркнул Вернон.

— Помнишь, что рассказывала Сесилия? Про паромную переправу до Дублина?

Мистер Дурсль несколько оживился:

— Хочешь сказать, сейчас самое время нанести ответный визит? А вдруг твоя профессорша все еще в Лондоне?

— Глупости! Она ведь приезжала всего на неделю, а потом ей снова нужно было возвращаться на работу!

— Неплохо... Неплохо... — забормотал Вернон, прикидывая, что если они неделю проживут у этой дамочки, то успеют сносно отдохнуть. Не будет бесконечных отелей, да и эта Флаэрти не посмеет встретить их без должного гостеприимства. И сэкономить можно будет порядочно.

— Звони! — решительно приказал он.

...Они уехали только через три часа. Петуния Дурсль, набрав номер дублинской приятельницы, сладко защебетала, безуспешно стараясь объяснить, каким образом все семейство внезапно оказалось буквально на пороге дома мисс О’Флаэрти, и почему о своем приезде они не сообщили заранее. Дождавшись приглашения, миссис Дурсль, развивая успех, горестно поведала о тяжелом самочувствии Вернона, который подорвал свое здоровье, буквально не отходя от кровати больной сестры, а теперь, после тяжелой дороги, оказался и вовсе на грани...

Потом настало время переговоров с неуступчивым полицейским. Одних утверждений о том, что в Дублине их с нетерпением ждет близкая подруга Петунии, профессор психологии Тринити-колледжа мисс Сесилия О’Флаэрти, оказалось недостаточно. Пришлось вновь перезванивать приятельнице и, краснея от унижения, просить подтверждения своих слов. Лишь убедившись, что его соотечественница сама намерена вести автомобиль, а значит — никакой угрозы безопасности движения они не представляют, офицер разрешил забрать машину с полицейской парковки.

Вернон Дурсль, пока шли бесконечные переговоры, тихо сатанел, проклиная все на свете. Во всем виновата его жена. И как только его угораздило жениться на этой бледной немочи! Не будь ее, жил бы он спокойно — без ненужных знаний о существовании чуждого, опасного магического мира, без этого мальчишки, которого в их мире считают не то героем, не то — преступником (кого-то он ведь все-таки убил, хотя как это мог сделать полуторагодовалый младенец...). Правда, тогда не было бы и сына, но за последние дни даже Дадли вызывал у него не гордость, а раздражение. Обожаемый наследник, бессловесной тушей замерший на заднем сиденье, оживлялся лишь перед очередным приемом пищи, да еще, изредка, перед экраном телевизора. Вернон с досадой признал, что его сын не отличался ни особым умом, ни приличными манерами. Как это он раньше всего этого не видел? Бешенство, всеобъемлющее и неконтролируемое, все сильнее овладевало мистером Дурслем.

* * *

Мисс О’Флаэрти тоже была не в настроении. Услышав голос «дорогой подруги», она едва сдержала рвущиеся на язык ругательства. С величайшим трудом вникнув в суть многословного объяснения, женщина, наконец, поняла, чего же ждет от нее Петуния. Сесилии следовало прибыть в порт, отбуксировать внедорожник к месту временной дислокации ("Ах, милочка, у Вернона просто запредельное давление! Врач так и сказал — просто на грани жизни и смерти!") и обеспечить радушный прием на ближайшие семь — десять дней.

Мисс О’Флаэрти тяжело вздохнула. В конце концов, долги нужно отдавать. Хорошо, что до дня рождения Гарри есть еще время, и она успеет спровадить гостей до того, как ей нужно будет возвращаться в Лондон.

Выбравшись из такси, Сесилия медленно брела по набережной, рассматривая каменные стрелы пирсов, расчерчивающие стальную гладь воды, стремительные силуэты яхт на горизонте, проворно расступающиеся перед громадой приближающегося парома. Непредсказуемый восточный ветер холодными волнами накатывал на берег, оттесняя лето, и Сесилии казалось, что светлая, теплая полоса жизни, которой она так радовалась и продолжения которой ждала с таким нетерпением, скоро закончится, так же как летнее тепло.

Сесилия, затесавшись в толпу туристов, в который раз наблюдала за тем, как споро разгружается громадный катамаран. Не прошло и получаса, как все пассажиры оказались на берегу гавани Дан Лери, зябко передергивая плечами и настороженно оглядываясь на бесформенную, клубящуюся по краям тучу, невесть откуда выросшую на горизонте. Солнечный свет, словно забыв, что полдень минул всего четыре часа назад, покорно сдавал позиции, и от наступающих сумерек становилось все тревожней.

...Приветливо улыбающаяся Сесилия удостоилась звонкого поцелуя где-то в районе уха от Петунии, натянутой улыбки от утомленного Дадли и неприязненного взгляда от Вернона. Мисс О’Флаэрти, мысленно пожав плечами, списала неприветливость мужчины на усталость и плохое самочувствие.

Искренне влюбленная в своей город, Сесилия попыталась с первых минут показать его с самой выгодной стороны. Противостояние туманно-дождливого хаоса на востоке и золотистого солнечного света создавало непередаваемую игру красок. Однако ни красоты природы, ни смешение старого, колониального стиля в архитектуре с блистающим новизной зданием морского вокзала не привлекло внимания гостей.

Петуния, заискивающе улыбаясь, предложила поскорее отправиться в путь — путешествие морем вконец утомило путников. Ни на мгновение не поверив (не стояли же они, в самом деле, всю дорогу на открытой палубе), гостеприимная хозяйка согласно кивнула и, перехватив многозначительный взгляд женщины, повернулась к мистеру Дурслю:

— Вернон, насколько я понимаю, вы неважно себя чувствуете? Позвольте, я поведу машину... Все-таки незнакомый город, да и погода вот-вот испортится...

Того, что произошло дальше, она не ожидала. Брызгая слюной, Вернон Дурсль каким-то сорванным, сиплым голосом не то запричитал, не то — забормотал, что он — мужчина, и никому не позволит собой вертеть — ни заносчивым молокососам, ни мнящим из себя невесть что полицейским остолопам, ни всяким вздорным дамочкам... И уж точно никого больше и близко не подпустит к своему автомобилю. Сесилия в тревоге оглянулась на Петунию — ее муж явно был не в себе. Но длинная, сухопарая фигурка уже поспешно протискивалась на заднее сиденье, таща за собой медлительного сына. Постояв несколько минут в раздумье, Сесилия нехотя уселась на переднее сиденье. В конце концов, поездка не займет много времени, город она знает как свои пять пальцев, а Вернон... Что ж, разберемся попозже, что с ним происходит... Машина сорвалась с места, будто ее подтолкнул начавшийся дождь. Нет, это был не дождь — это был ливень, потоп! Серые дождевые полосы соединили мятущиеся по небу тучи с еще недавно такими спокойными морскими водами в одну сплошную водную стену, и эта стена словно выталкивала машину за пределы гавани. Ветер набирал скорость, и внедорожник ринулся с ним наперегонки. Сесилия предостерегающе вскрикнула, повернулась к вцепившемуся в руль Вернону — и это все, что она успела сделать...

* * *

...«Радуга! — умиротворенно подумала Сесилия и попыталась улыбнуться, но это почему-то не получилось. — Или Радужный мост?» Безмятежность и спокойствие постепенно сменялись тревогой, но женщина не могла понять — почему? Наверное, виной всему был резкий, монотонный звук, мешающий думать. Словно сигнал азбуки Морзе... Когда-то в юности они с приятелями любили плавать на старенькой яхте, оборудованной допотопной рацией. Яхта принадлежала даже не отцу, а деду одного из них. Хорошее было время, а сейчас... «А когда это — сейчас? И где я?» Вот он, тот главный вопрос, который прогнал бездумную расслабленность.

«И не радуга это вовсе, — вдруг поняла Сесилия. — Просто я смотрю на яркий свет через слипшиеся ресницы». Женщина попыталась пошевелиться, но ничего не получилось. Лишь надоедливый писк стал громче и звучал теперь гораздо чаще, раздражая до крайности. Послышался еле слышный скрип, потом — торопливые шаги и в поле зрения появилась бесформенная сероватая фигура.

— Очнулись? — раскатистый мужской баритон разрушил вялое оцепенение. — Знаю-знаю... Все спрашивают об одном и том же. Вы в клинике, голубушка, но беспокоиться не стоит. Самое страшное уже позади. Все этот проклятый шквал...

Непрерывно рокоча, врач споро проделал несколько привычных манипуляций — оттянул глазное веко, взял ее за руку, в которую намертво впилась иголка, передвинул металлическую стойку, на которой висел какой-то прозрачный баллон, что-то поправил... И тут Сесилия наконец-то почувствовала, как наливается болью ее тело. Наверное, боль была и раньше, только тело отказывалось это признавать. Женщина выгнулась, откидывая голову, попыталась простонать — но ничего не получилось. Горло было занято чем-то посторонним. «Все... Я больше не смогу дышать», — в панике подумала Сесилия, но тут врач, заметив ее состояние, резко прикрикнул:

— Дышите спокойно! Носом, носом дышите! Ровнее... вот так... Еще медленнее... Молодец! — Он покровительственно похлопал ее по руке. — Это пройдет, голубушка, потерпите. Сейчас вам станет легче, и вы уснете... А потом мы поговорим, и вы зададите мне столько вопросов, сколько захотите...

В следующий раз Сесилия очнулась уже вечером. Часов не было, но электрический свет в комнате был приглушен, лишь на небольшом столике тихо светился экран какого-то прибора, развернутого в сторону противоположной стены. Прибор тихо попискивал, и женщина удивилась тому, что этот звук так раздражал ее прежде... Боясь нового приступа боли, она попыталась осмотреться, не поворачивая головы. Маленькая палата, ничего лишнего. Кровать под ней была высоченная, узкая и очень неудобная. Кроме кровати и стола в углу белел еще высокий шкаф. И все. Она прислушалась к своему телу — боль никуда не делась, она словно затаилась где-то в глубине и ждала, когда придет ее время. Голова была словно налита свинцовой тяжестью; воздух, какой-то ненастоящий, словно стерильный, никак не мог насытить легкие. Хотелось вдохнуть глубоко, полной грудью, но Сесилия знала — этого делать нельзя. «Шквал» — слово всплыло из подсознания, дав новое направление ее мыслям. «Дан Лери, паром, невменяемый Вернон... Какого черта я не настояла на своем?! Ведь видела же — он явно не в себе... Вероятно, начался дождь и этот кретин не справился с управлением. Интересно, это только мне так досталось? И живы ли Дурсли?»

Додумать помешали легкие, едва слышные шаги. В палату вошла тоненькая девушка. Лица из-под повязки видно не было, но в глазах было столько эмоций, что Сесилия сразу поняла — девушка была совсем молоденькой. Заметив, что пациентка не спит, девушка, мельком взглянув на экран, обрадовалась:

— Очнулись? Замечательно! Я сейчас позову доктора Салливана!

Знакомый раскатистый голос был слышен издалека. Мужчина, по всей видимости, и рад был бы говорить потише, но мощность голосовых связок была такова, что понижался лишь тембр, а не громкость.

— Ну, как наши дела? — доктор спросил это так весело, что ей захотелось улыбнуться в ответ. — Вот и хорошо... просто великолепно! Знаете, столько лет работаю в реанимации... — заметив, как при этих словах Сесилия напряглась, он успокаивающе проговорил:

— Ну, что вы всполошились? Реанимация — это еще не покойницкая...

Сестра, стоящая рядом с ним, обожгла мужчину укоризненным взглядом, и врач принялся оправдываться:

— Да что я такого сказал-то? У меня смертность, между прочим, меньше, чем в кардиологии! Ну... То есть, вас, голубушка, вообще не должно все это интересовать, — окончательно смешался он.

Сесилии вдруг стало смешно, хотя смеяться вроде бы было и не над чем. Доктор, видимо что-то прочитал в ее глазах и уже куда более уверенно продолжил:

— Хотите знать, почему? Да потому, что утром перевезут вас в уютненькую палату, где есть телевизор и холодильничек, где мягонькая кроватка и куда могут прийти ваши родственники. Ах, да... Я и забыл, что в машине вы были не одна...

Доктор неуклюже потоптался и вдруг спохватился:

— Все это глупости! А пришел я к вам, дражайшая моя, чтобы вытащить из вас во-о-от эту трубочку! И тогда вы сможете ругать меня столько, сколько вам захочется! Знаете, что нужно делать? Вдохните поглубже и задержите дыхание! Во-о-от так!

Сесилия тяжело, надсадно закашлялась. Сестра бережно поддержала ее, помогла устроиться поудобнее.

— Ну как, теперь легче? — участливо поинтересовался доктор. — Ну, вот и славно.

— Вы что-то говорили, доктор, о том, что столько лет работаете в реанимации, — хрипло переспросила Сесилия, перестав кашлять.

— Да глупости, не стоит внимания! — Отмахнулся доктор и проводил взглядом уходящую сестру. — Завтра вы выйдете отсюда и постараетесь побыстрее все забыть — и меня, и эту унылую палату... Кстати, именно потому, что ваше состояние не внушало особого опасения, вас и затолкали сюда, а не положили в супероборудованном боксе, уж простите нас, невежд. Знаем, знаем, что вы у нас дама, заслуживающая самого трепетного отношения. Гордость Тринити-коледжа и всякое такое... Тоже телевизор изредка посматриваем. Но этот проклятый шквал натворил дел. Травмированных столько, что мы боялись не справиться. И по воздуху не переправишь, погода не позволяет... А у нас порядок такой — в первую очередь уделять внимание самым тяжелым, так что уж не посетуйте...

— Простите, доктор, я не расслышала вашего имени...

— Доктор Салливан... Мэтью Салливан, к вашим услугам. А вы — мисс Сесилия О’Флаэрти, профессор психологии, краса и гордость университета. Признаться, среди моих пациентов находится мало желающих познакомиться. Буду теперь всем говорить, что имел честь пожать руку одной из умнейших женщин Дублина.

— Да с чего вы взяли всю эту чушь про телевизор и про какую-то там гордость?! — не выдержав, повысила голос Сесилия и снова зашлась в кашле.

— Тихо, тихо... Ругаться можете, сколько хотите, но шепотом, договорились? — доктор, усмехнувшись, снял повязку. — Фу, дышать невозможно... Передачку я тут недавно смотрел, недели две назад. Всегда, знаете ли, интересно узнать, как люди становятся знаменитыми. Вы ведь в какой-то степени моя коллега, не так ли? Прошла информация, что вы некоторое время работали в клинике, нормальным таким психоаналитиком...

— Психопатологом, — тихо поправила Сесилия.

— Да?! Тогда это совсем другая песня! Скажите, как интересно! — возбужденно проговорил доктор и, нерешительно взглянув на дверь, выдвинул металлический стул, пододвинул его вплотную к кровати Сесилии и всем своим немалым весом опустился на хлипкое сооружение. — Я-то думал, покрутилась девочка среди изможденных домохозяек и пресыщенных предпринимателей, надоело ей это до чертиков, и пошла она с важным видом вещать студиозусам о вреде стрессовых ситуаций... А вы, похоже, успели увидеть жизнь такой, какая она есть?

Сесилия нехотя кивнула.

— Понимаю, — взгляд доктора изменился. Он словно смотрел внутрь себя. — Доводилось и мне привечать в сей печальной юдоли такого рода клиентов... И сколько же лет вы выдержали?

— Три года — в клинике. И еще лет десять консультирую. Теперь, правда, реже, но иногда приходится...

— Да-а-а... — протянул доктор. — А я-то все никак понять не могу — что это моя пациентка ни про свои болячки не спрашивает, ни про своих родственников? То ли в неадеквате, то ли нервы железные...

— А что толку спрашивать? — усмехнулась Сесилия. — Я в травматологии — полный ноль. Раз была в реанимации — значит, досталось здорово, а если завтра переводите — значит, дело на поправку идет. Вот только про Дурслей... Нет, они не родственники, просто приятели. Живы?

— Все живы, не волнуйтесь. Мальчик и мужчина в ортопедии отдыхают, на вытяжке. Переломы сложные... Женщину вдавило в дверь, ребра поломала, да нехорошо как-то... Хотите, потом врача приглашу — он точнее расскажет. Ни один из них, похоже, даже пристегнуться не то не успел, не то — не пожелал... Вы помните, как все это случилось?

— Мы из Гавани поворачивали, это хорошо помню. Потом ветер поднялся и — ливень... Второй раз за лето с таким сталкиваюсь — просто стена воды, ничего не видно. А потом — провал...

— Я тоже мало что знаю. Полицейские рассказывали, вас пронесло по откосу... Покувыркались знатно. Можно сказать — в рубашке родились. В тот день столько аварий было — не сосчитать. Видимость нулевая, дороги скользкие, да и ветер добавил. С предупреждением запоздали, вроде не должен был тот шквал нас задеть, а вот как получилось... Правда, погибших мало, но вот пострадавших!.. И деревья падали, и вывески срывало, и машины сталкивались... К концу ночи врачи еле на ногах стояли. Обе смены вызвали. А уж палаты забиты — под завязку!

— Доктор, вы не в курсе — из моих вещей что-то осталось?

— Не знаю, — удивился врач. — Надо у сестер спросить и у полиции. А что, было что-то ценное?

— Нет, только пара мобильных телефонов. Я такая растяпа, подарила друзьям телефон, номер в память своего занесла и больше — никуда. Если телефон пропадет, просто не знаю, как буду восстанавливать. А они наверняка волнуются. Сколько я здесь — два дня, три?

— Трое суток, с небольшим хвостиком.

— А пролежу еще долго?

— Ну, этого я вам не скажу... По моим прикидкам, вам бы еще полагалось денька два пользоваться моим гостеприимством, а на самом деле я уже завтра с вами распрощаюсь. Спросите у лечащего врача, я вас хирургам передам.

— Хирургам?..

— Ну да... Селезеночку-то вашу мы того, немножко обрезали. Нет, всю не удалили, не волнуйтесь. Там подшили, здесь — подштопали... Повезло, можно сказать. Но крови вы, голубушка, потеряли многовато...

— Значит, я застряну тут надолго, — задумчиво протянула Сесилия. — Что ж, придется вспомнить про эпистолярный жанр... Как в прошлом веке, ей-богу.

— Да что уж вы так-то расстраиваетесь? Живы, относительно здоровы... Найдутся друзья, куда они денутся!

— Знаю, что радоваться надо. Вот только я пообещала одному важному для меня человеку тридцать первого июля в Лондон вернуться... Не получится теперь, ведь так?

— Не получится, — нехотя подтвердил доктор. — Даже при самом лучшем раскладе... Таких чудес не бывает. Человек этот — муж, жених?

— Мальчик. Тридцать первого ему исполнится четырнадцать...

— Сын?

— Нет... Просто очень хороший друг. Человек, который ни разу не праздновал свой день рождения и который считает мой приезд в Лондон лучшим подарком...