Последний звонок (гет)

В конце мая средняя школа имени космонавта-героя Юрия Хогвартова, как и вся страна, жила ожиданием последнего звонка и выпускного. В ателье Дома Быта царил ажиотаж: лучшая закройщица Советска Ада Малкина, заваленная работой, уже отказывалась брать заказы, и припозднившиеся выпускницы и их мамаши спешно искали частных портних. Вспомнили даже про бабушку Гриши Голикова тетю Клаву, которая когда-то вела в Доме Пионеров кружок кройки и шитья. Правда, Герминэ была невысокого мнения о портновском искусстве своей соседки: всю свою жизнь тетя Клава не изменяла одному-единственному фасону «вечернего» платья, а именно юбке-татьянке и рукавам-фонарикам. Тогда как любая девушка в городе Советске (если только она не совсем лажовая) знала, что «правильное» платье должно быть с рукавами-крылышками и гофрированной юбкой; а если еще и отделать кокетку «вафлями», то у тебя есть все шансы стать «королевой» выпускного бала. Не менее важно было не облажаться с цветом: никакого белого (ведь всем известно, что белый — для невест!), только нежно-голубой, розовый и бежевый; но лучше всего, как считала Герминэ, — персиковый! И пусть самой Герминэ до выпускного осталось учиться еще целых два года, она на правах «хипповой девчонки» допускалась к горячим дискуссиям среди десятиклассниц на переменах и, поддавшись всеобщему возбуждению, уже изрисовала последние страницы общих тетрадок, придумывая фасон своего будущего выпускного платья.

Учительницы тоже не остались в стороне от предпраздничной суеты. Трелёва ночами довязывала крючком из клубочков штопки монструозный ажурный костюм на чехле из саржи, Стебленко заранее сделала химическую завивку (потому что после в парикмахерских будет не протолкнуться), а Минерва Ибрагимовна достала из шифоньера темно-зеленое креп-жоржетовое платье с белым ажурным воротничком, подплечниками и мешочком нафталина, приколотым к воротнику английской булавкой. Это платье она надевала на каждый выпускной с самого начала своей педагогической деятельности, и каждый год не упускала возможности похвастаться, что, судя по платью, сохранила свою «девичью стройность».

Однако Минерва не была бы Минервой, если бы в заботах о красоте забыла о своих обязанностях завуча по воспитательной работе. Уже было решено, что первоклассницу с колокольчиком понесут Федя и Жора Визлины. Был проведен своеобразный «конкурс красоты» среди первоклашек, в результате чего выбрали малышку с кукольной внешностью и ангельским характером. Она терпеливо отзвонила все репетиции и стоически вытерпела выходки Феди и Жоры, которые не отказали себе в удовольствии перекинуться ею пару раз. Но затем позвонили из Райкома, и первоклашку заменили на страшненькую и вредную племянницу секретарши зампреда Райкома Долорес Амбаровой.

Минерва Ибрагимовна без устали терроризировала учителей журналами, четвертными и годовыми оценками, табелями и прочей архиважной чепухой. Больше всего от нее доставалось Северу Анатольевичу Снейпикову, который в последнее время витал в облаках и, по словам Минервы Ибрагимовны, «совсем забросил учебный процесс». Однако, как ни странно, несмотря на свое мечтательное настроение, Снейпиков приходил на работу не просто вовремя, а даже заранее, чисто выбритым, душистым и, можно сказать, нарядным. Во всяком случае, он менял футболки каждый день, чем вызывал отнюдь не белую зависть Люпина, восхищение Герминэ и пересуды в учительской. Проницательная уборщица тетя Электрика (которая, к слову сказать, вовсе не приходилась тетей монтёру, как искренне полагал Ромка, а была просто названа в честь электрификации всей страны), намывая учительскую, резонно замечала: «Что вы зеваете, девки? Упустите сокола! Парню-то жениться давно пора. Смотрите, уведут, останетесь в старых девах куковать со своими журналами!». От таких подстрекательств «девки» всех возрастов, начиная Трелёвой и заканчивая Минервой Ибрагимовной, приходили в страшное волнение, после чего самой Минерве стоило большого труда разогнать возбужденных учительниц по классам.

Вот уже пять минут, как прозвенел звонок на урок. Коридоры школы стремительно опустели; только восьмой «А» все еще толпился перед кабинетом начальной военной подготовки. Конечно, учиться давно никому не хотелось — даже Герминэ: все ждали последнего звонка. Годовые и четвертные оценки были проставлены, все темы пройдены, к доске уже никого не вызывали, домашние задания не задавали — учителя тоже поддались предпраздничному безделью. А тут еще Снейпиков опаздывал (что совсем ему не свойственно), и среди восьмиклассников, как и следовало ожидать, начались разброд и шатание.

По забегавшим глазкам Симы Паркинсон Герминэ поняла, что еще минута-другая — и эта пузатая последовательница дела Моисея уведет класс в Землю Обетованную, которая для Симки находилась в кинозале Окружного Дома Офицеров. Тут Герминэ вспомнила, как Минерва Ибрагимовна отдавала распоряжение классным руководителям десятиклассников составить списки выпускников с точным указанием, куда те собираются поступать после школы. Сообразительная Герминэ решила, что это отличная идея — вот чем надо занять одноклассников, чтобы они не вздумали сбежать до прихода Снейпикова! Разумеется, восьмиклассники еще не собирались никуда поступать, а все поголовно — даже Ромка — шли в девятый класс; но, в конце концов, почему бы не записать, где они собираются провести каникулы? Вырвав листочек из тетрадки по НВП и вложив его (для пущей острастки) в классный журнал, Герминэ объявила:

— Минерва Ибрагимовна сказала, чтобы я записала, кто куда поедет летом! Подходите ко мне по очереди и говорите.

План Герминэ сработал: ее одноклассники начали с удовольствием делиться своими планами. Первой подскакала Симка.

— Я в этом году во «Вригантину» не поеду! — выпалила она. — Я в Америку уезжаю насовсем! Ой, проболталась, — Симка вытаращила глаза и шлепнула себя ладонями по мокрому рту. — Не пиши, Герминэшка, а то бабка меня убьет! — горячо зашептала она, повиснув у Герминэ на шее.

— А я поеду в пионерлагерь, — встрял Ромка. — На всё лето… Нам каждый год, как многодетным, бесплатно путевки дают с папиной работы, в «Транспортник». Он даже лучше, чем «Вригантина»! — похоже, Ромка, как и Симочка, думал, что слово «бригантина» образуется совсем от другого корня. — В «Транспортнике» лучше кормят, — добавил Ромка для пущего эффекта. — Пирожки на полдник дают с капустой… каждый день…

Давидик Малфоядзе мерзко рассмеялся:

— Пирожки дают! — и, подхихикивая, зашептал что-то Гарику на ухо.

Гарик отодвинулся от Малфоядзе и сказал серьезно, с затаенной радостью:

— А я на море поеду. Ко мне крестный приехал… У нас в гараже есть мотоцикл «Ява», от папы остался; мы вместе сначала его починим, а потом поедем своим ходом. Весь Советский Союз посмотрим…

— Подумаешь, папина старая «Ява»! — хмыкнул оскорбленный Давидка. — Мне мой папа обещал на окончание школы собственный мопед подарить, «Верховина»!

Рома, обиженный за пирожки с капустой, возразил:

— «Ява» лучше, чем «Верховина». Если люльку приделать, то можно даже всей семьей ездить за картошкой…

Нужно заметить, что у всего многочисленного семейства Визлиных никогда не было ни мотоцикла, ни мопеда, ни даже завалящего трехколесного велосипеда — только папин троллейбус со слетающими через каждые две-три остановки «рогами» (так что от Юрия Хогвартова до центральной улицы Ленина можно было дойти пешком быстрее, чем доехать на троллейбусе. Опять же, сэкономишь четыре копейки, которые, если троллейбус в середине пути ломался окончательно, мамаша Визлина, работавшая там же кондукторшей, никогда не возвращала).

«Гарик — на море», — аккуратно записала Герминэ, поглядывая в сторону лестницы, откуда, как она надеялась, с минуты на минуту должен был появиться Снейпиков. Следует отметить, что в этот день Снейпиков совсем не собирался опаздывать. Наоборот, он встал пораньше, принял душ, тщательно выбрился, надел черную футболку, присланную ему из Америки другом детства Сёмой Паркинсоном, и в приподнятом настроении вышел из подъезда, где нос к носу столкнулся с Наринэ.

Не нанянчившись вдоволь с серьезной и самостоятельной от рождения Герминэ, ее мама, казалось, всё время искала, кого бы понянчить. На ее счастье, жена дяди Сурена, привезенная им из глухого армянского села, рожала не переставая, и многодетному семейству постоянно требовалась помощь Наринэ. Вот и сейчас она несла к себе домой очередного младенца, которого забрала у матери, чтобы ему «не пахло молоком» — маленького Арамика, годовалого и уже сильно кусачего, отлучали от груди. Арамик отлучаться не хотел, очень нервничал, кричал всем «апа-апа-апа» и норовил залезть за пазуху, отыскивая грудь.

— Ой, Сереженька, хорошо, что я тебя встретила! — обрадовалась Наринэ. — Подержи, пожалуйста, Арамика, а то я пинетки ему не надела; я ключ из-под продуктов достану. Смотри, какую я капусту купила! Что ты хочешь сегодня, голубцы или борщ?

Север не успел ответить — Арамик, оказавшись у него на руках, тут же начал обследовать его на предмет наличия груди. Обнаружив за пазухой совсем не то, что ожидал, Арамик замер; от удивления и испуга у младенца отвисла челюсть с уже прорезавшимися четырьмя нижними зубками. Снейпиков, которому совсем не хотелось, чтобы чрезмерно слюнявый Арамик запачкал его футболку, достал платок и вытер младенцу ротик.

— Какой заботливый папаша! — вдруг раздался резкий голос.

Снейпиков и Наринэ повернулись: по направлению к ним нетвердой походкой моряка, вернувшегося из плавания, шла богемного вида женщина в зеленом вязаном платье, деревянных бусах и с джинсовой бахромчатой торбой с напечатанным зеленой краской крокодилом.

Снейпиков переменился в лице.

— Рита, откуда ты здесь? — спросил он сухо.

— Из Москвы. Забыл, что ли, как приглашал? — женщина с вызовом тряхнула пережженными перекисью водорода волосами.

Снейпиков скривил было рот, чтобы ответить что-то вроде «Когда это я тебя приглашал?», но радушная Наринэ опередила его:

— Из Москвы? Вы, наверное, устали после самолета! Что мы здесь стоим, пойдемте к нам, я сейчас борщ сварю, у меня уже всё готово, и картошка начищена… А голубцы тогда уже вечером, когда ты, Сереженька, с работы придешь, фарш мне поможешь перекрутить.

Тем временем Армик, сообразив, что черная мохнатая собачка, которую он обнаружил у Снейпикова за пазухой, не собирается его кусать, успокоился и опять заладил свое «апа-апа», дергая Севера за волосы. Рита оглядела пышную Наринэ в цветастом ситцевом сарафанчике, перевела взгляд на румяного черноволосого и черноглазого младенца на руках у Снейпикова, мгновенно проанализировала представшую перед ней картину «святого семейства» и ядовито выпалила:

— Так вот в какие горы ты всё время ездил, альпинист хренов! Так вот какой матери ты деньги отправлял! Внебрачных детей тут заводишь?! Думал, я не узнаю? — трясущимися руками Рита вытащила из сумки скомканные почтовые квитанции и бросила их Снейпикову в лицо. — Молодой перспективный физик-блядун! — дыша перегаром, истерично выкрикнула она.

Младенец, в которого тоже попали бумажки, замер на мгновение и разразился плачем.

— Рита, прекрати, ты пьяна, — процедил Север сквозь зубы.

Наринэ, наконец, вышла из оцепенения, в которое ее повергла неожиданная атака московской гостьи, выхватила у Снейпикова младенца и, растерянно пробормотав: «Сереженька, мы, наверное, лучше пойдем», поспешно ретировалась.

— Коне-е-ечно, я пьяна, а ты, значит, трезвенник! — Рита зло сощурила за очками колкие глаза, подведенные зеленым карандашом из набора «Ярославна»; таким же карандашом, только красным, были накрашены ее тонкие сухие губы. — А твоя клушечка знает, какие оргии ты в Москве устраивал?

— Я приехал в Москву мальчишкой. Это ты меня спаивала, Рита, — у Снейпикова задергались губы.

— Мальчишкой?! Хороший мальчик! — ехидно отозвалась Рита. — Ни одной бляди в Москве не пропустил!

Снейпиков поморщился.

— Прекрати, как это пОшло…

Стоявшая во дворе на солнцепеке райкомовская «Волга» развернулась и встала в тень яблони. Из окна высунулся кудлатый мужичок неопределенного возраста в серо-зеленой нейлоновой финке.

— Марго, заканчивай там, поехали! — крикнул он. — Трубы горят…

Рита огрызнулась через плечо:

— Подождешь. Нам надо поговорить.

— Нам не о чем с тобой говорить, Рита, — сказал Снейпиков. — Зачем ты приехала? Уезжай.

Рита хмыкнула.

— Думаешь, я к тебе приехала? Привык, что все бабы за тобой бегают! Я, между прочим, на редакторском задании.

— Поехали, Марго, — снова подал голос кудлатый, — а то в кафе в перерыв попадем, не успеем! — он выразительно щелкнул под подбородком.

— Иди, тебя ждут, — презрительно сказал Снейпиков, — а то и в самом деле опохмелиться опоздаете.

— Да кто ты такой меня опохмелкой попрекать?! — взвизгнула Рита. — Сам по пьяни вены резал, а теперь чистенького из себя изображаешь? Мадонну с младенцем себе завел! А ты своей «Мадонне» это показывал?

Выронив свою торбу, Рита вцепилась в запястье Снейпикова острыми ногтями, покрытыми облупившимся пунцовым лаком, пытаясь содрать с руки Севера часы на широком кожаном ремешке. Снейпиков, вырвав руку, отпрянул, споткнулся об плюшевого мишку, оброненного Арамиком, и уселся в пыль.

— Истеричка! — выкрикнул Снейпиков, поднимаясь на ноги и нервно отряхивая джинсы.

— Подлец! — заверещала Рита. — Кобель! Сволочь! На работу он собрался! Я всем расскажу, какой ты извращенец! — Рита попыталась кинуться на Снейпикова, но была вовремя перехвачена подоспевшим кудлатым сослуживцем. — Мне в «Комсомолке» обещали мой фельетон напечатать! — кричала она, пока кудлатый заталкивал ее в машину. — Посмотрим, что ты своей клушечке после статьи запоешь! Сифилитик недолеченный!..

Перепуганный пожилой водитель ударил по газам, «Волга» отъехала.

— А сифилисом-то, небось, ты его и заразила, — заржал кудлатый, привычно заслоняясь от ударов больших мужских рук Риты.

— Заткнись, Прыткий, а то сейчас в зубы у меня получишь! — взвизгнула не на шутку разошедшаяся Рита.

Фотограф газеты Пышкин-Перов, которого все звали «Прытким» за его скользкую натуру, никогда не лез за словом в карман и сразу же парировал:

— Смотри сама не получи, а то опять фиксы придется ставить, — он погано рассмеялся.

Однако Рита не обратила на его реплику никакого внимания — внезапно увидев свое отражение в зеркале заднего вида, она решила «поправить макияж» и потребовала у Прыткого свою сумку. Тот приподнял джинсовую торбу с пола машины — из сумки капало.

— Вот зараза, «Столичную» грохнула! Какого хуя тебя понесло к этому алкашу? — выматерился Прыткий, ткнув Риту в бок.

— Алкаш?! — неожиданно оскорбилась Рита. — Да ты мизинца его не стоишь! Он никогда руку на женщину не поднимет!..

Прыткий ухмыльнулся.

— Это ты-то женщина? Не льсти себе. Вот бабенка его — женщина, — добавил Пышкин-Перов, мечтательно закатив глаза. — У Серого губа не дура…

— Сережка не такой, как ты, он интеллигентный! — горячо возразила Рита. — Вот увидишь, он ее бросит! Я его лучше знаю — он не сможет долго без духовной пищи!

— Духовной пищи! — ёрничая, передразнил Прыткий. — Большие сиськи и вкусная жратва — вот что надо мужику. А у тебя… — он критически оглядел Риту и сплюнул сквозь зубы прямо на пол машины.

Рита вспыхнула.

— На себя посмотри, козел! Ты в чем ходишь? — она вцепилась в ворот нейлоновой финки Прыткого. — Ты в Сережкиных обносках ходишь!

— А я не гордый, привык за твоими мужиками объедки подбирать, — отозвался Пышкин-Перов. — Не всем же так с папашкой повезло, как нашему принцу-полудурку…

— Как ты смеешь, скотина?! Сережа — гениальный ученый! — выкрикнула Рита. — Он в таких местах побывал, куда тебя, козла, даже на порог не пустят!

— В дурке, например, — съехидничал Прыткий. — Везет этим «золотым»: другой по пьяни вены порежет, его в дурку упекут и потом всю жизнь с желтым билетом на нормальную работу не устроишься, а с этих сыночков всё как с гуся вода: я слышал, Серого папашка сразу вытащил, и все документы чистенькие.

— У Сережи тонкая душевная организация! — заявила Рита. — Не то, что у тебя, тупицы…

— Тонкая душевная организация! — фальцетом передразнил Прыткий. — Да вам, блядям, не Сережкина тонкая организация нужна была, а толстый хуй!

— Ах ты… — Рита задохнулась от возмущения и, не найдя слов, кинулась на Прыткого с кулаками.

Прыткий, никогда не отличавшийся благородством, не долго думая, двинул ей в глаз. Рита завизжала, схватила свою сумку и принялась наотмашь молотить ею Прыткого, разбрызгивая по салону «Столичную» и брыкаясь. Пожилой райкомовский водитель местной национальности (многое повидавший на своем веку, но еще ни разу не видевший, чтобы женщина так лупила мужчину) испуганно вел «Волгу» по направлению к кафе «Плакучая ива», как ему и было приказано, и одновременно уворачивался от своих разбушевавшихся пассажиров. Однако в какой-то момент Рита пригнулась, и Прыткий, промахнувшись, отправил водителя в нокаут. «Волга» сделала зигзаг, вылетела с дорожки и непременно рухнула бы в пруд, если бы не въехала в склонившуюся над водой старую плакучую иву, где и застряла до приезда милиции и скорой помощи.