Чужая (гет)

— Ты здесь, Римус?

— Сириус? — усмехается тот. — Неужели меня не обманывают глаза? Ты и в библиотеке?

— Заткнись, — улыбается он. — Можно тебя отвлечь? Я поговорить хочу.

— Конечно. Натворил что-то и мне надо освободить тебя от наказания? Прости, я не волшебник.

— Не-е-ет. Это немножко серьёзнее, а наказание мне и вправду придётся отбыть завтра.

— Давай, Сириус, я слушаю, — торопит Римус.

Тот встряхивает головой так, что чёлка падает на глаза. Говорить тяжело, слова не хотят слетать с языка, мысли путаются. Да и к тому же он не уверен, что Римус поймёт правильно, что поможет.

— Это насчёт Беллатрикс.

— Что с ней? — настораживается Римус.

— Ничего. Ей трудно, понимаешь? Я не могу помочь совершенно ничем главным образом потому, что она не принимает помощь. Мелкая, но упрямая и слишком гордая. Чересчур гордая. Она пытается меня ненавидеть. Пытается, слышишь? Но получается у неё не очень-то и хорошо. Она очень легко может сказать мне что-то такое, что уколет меня в самое сердце. Безумно больно. Я тоже хорош. Я против воли подкалываю её и только после осознаю, что мои шутки могут затронуть её за живое.

— И что же ты хочешь? — осторожно спрашивает Люпин.

— Ничего, — вновь повторяет Сириус. — Наверное, мне просто надо было выговориться, — и, развернувшись, стремительно вылетает из библиотеки.

* * *

Беллатрикс слышит всё, потому что находится за соседним книжным стеллажом. Она удивлена тем, что кузен действительно беспокоится, хоть и ведёт себя так, что ему хочется свернуть шею. Он и злится, и шутит, а на деле всё совсем по-другому. Белла позволяет себе лёгкую улыбку — настоящую. Она с трудом преодолевает желание броситься вслед за Сириусом и обнять его — он был неправ, когда говорил, что она всего лишь пытается ненавидеть его. Наверное…

В ту ночь Белле снится странный сон. Говорят, о чём больше всего думаешь перед сном, то и приснится, но сон с сочинением по трансфигурации окончательно разрушил бы её психику. Ей снится Сириус. Сириус лет шестнадцати, такой же красивый, даже лучше. Сириус сидит на берегу Чёрного озера, чуть ссутулив спину, лучи солнца играют на его блестящих волосах, синеют глубокие глаза. Белла видит и себя — в отражении в водной глади. Она похожа на настоящую девушку, у неё довольно-таки пушистые и такие же чёрные волосы, пухлые губы, фигура худая, может, даже слишком, кожа очень светлая. Красивая… Сириус не видит её — смотрит задумчиво вперёд. «Привет», — она подходит ближе и вздрагивает, когда слышит возмужавший голос кузена. «Привет», — без раздумий отвечает она. «Я ждал тебя, ты долго, — замечает Сириус. — Садись». Беллатрикс беспрекословно подчиняется и опускается, пожалуй, слишком близко на траву. Чужая рука обнимает её за плечи и притягивает к себе. Белла не противится, потому что точно знает, что это сон, а испытать подобное чувство безумно хочется. «Этого не должно было случиться. Я идиот, что допустил это и не понял его домыслов. Просить прощения бессмысленно, ты слишком много натерпелась». Беллатрикс смотрит непонимающе, а он расценивает её взгляд как жалобный. Зарывается лицом в копну её волос, замирает на пару секунд, прикладывается губами к её вмску. И шепчет: «Я люблю тебя».

Белла со вскриком просыпается. Темно. Гостиная Гриффиндора.

— Ну здравствуй, — слышится из кресла. — Не стал будить тебя, чтобы не было, как в прошлый раз. Марш в спальню.

— С чего это ты командуешь мной? Не помню, чтобы я должна была слушаться тебя, — фыркает она, пытаясь сфокусировать взгляд.

Сириус тут обычный, двенадцатилетний, но всё равно красивый и почти не изменившийся. Только голос ещё мальчишеский. А она точно другая, больше похожая пока что лишь на маленькую девочку.

— Я твой брат, — Сириус твёрдо выговаривает это, с каждым разом не сдаваясь.

— Нет. Ты мой кузен, с которым я не хочу иметь ничего общего.

— Врёшь, — тихо рычит он.

— Это ты себя обманываешь, — вспыхивает она и уходит.

В своей кровати она видит уже другой сон. Они всё те же, им по шестнадцать. Она с размаху даёт ему оплеуху, он злится, тяжело дышит, из груди вырывается приглушённое рычание. А потом он вжимает её в ствол дерева и целует. Целует так, как она в реальной жизни пока что даже не умеет, как она ещё ни разу не мечтала. Беллатрикс бьёт его по спине, пытается оцарапать, не сдаётся. Но он ловит её запястья и заводит над головой, обездвиживая. Она старается взвыть, но он ловит все её стоны своими губами, скалится, усмехается. Он сильнее. Он откуда-то знает о каждом её последующем действии, будто бы предугадывает. И она сдаётся, впервые в жизни сдаётся и отвечает на поцелуй. «Так-то лучше», — Сириус улавливает момент, чтобы вставить свою ремарку к происходящему. А потом всё резко меняется: она больше не чувствует напора, только ласку и нежность в каждом движении — от прикосновения тёплых губ до лёгкого поглаживания его пальцев по затылку и спине. Запястья давно отпущены, она и не замечает даже. «Не попросишь прощения?» — усмехается кузен. «Блэки не просят прощения», — мигом отзывается Беллатрикс. «Обязательно скажу это тебе, когда начнёшь обвинять меня в появлении синяков на твоих запястьях», — и он смеётся. Белла на пару мгновений выпадает из реальности, слушая его смех.

Пробуждение неприятно и на этот раз. Но вот теперь только дело в том, что отпускать сновидение совершенно не хочется. Беллатрикс вся в холодном поту, но в груди какое-то приятно ноющее чувство. Она не сдерживает улыбки, вспоминая всё до мельчайшей подробности, и даже не пытается себя одёрнуть.

На клочке пергамента Белла пишет зелёными чернилами:

«Блэки не извиняются, но ты должен понять, что я хочу попросить прощения у тебя. За всё».

Чтобы не передумать, что — она уверена — случится через несколько секунд, она без особых угрызений совести использует совёнка одной из соседок по комнате, всё равно будучи уверенной, что он вернётся раньше их прихода. Совёнку лететь совсем немного, Беллатрикс выпускает его из окна.

— Стой! — кричит она, перегибаясь через подоконник и тянясь к улетевшей птице.

Белла думает, какой же дурой надо быть, чтобы написать такое и отправить. Ей кажется, что из своей комнаты она больше не выйдет.