Моя жизнь - моя игра (джен)

Гермиона сидела в кресле в гостиной перед камином с книгой в руках и гладила Чертика, свернувшегося клубком на коленях. Гарри пытался дописать сочинение по истории магии. Писал он там первое, что придет в голову.

— Смысл ведь не в том, что ты пишешь эссе для кого-то или чего-то. Ты приобретаешь новые знания! — возмущалась юная волшебница.

— По сказкам? У меня в библиотеке есть книги по истории прошлых веков, там описаны совсем другие события. Через триста лет — что-нибудь новое придумают. А если наш многоуважаемый призрак все равно не проверяет работы, то зачем я буду тратить свое время на написание всяких глупостей?

— Все равно! Хотя бы даты будут точными!

— Ты просто зануда, вот и все, — отозвалась Салима, войдя в гостиную, и почему-то внимательно разглядывая пирожное в своей руке.

Гермиона и Салима друг друга невзлюбили. Гриффиндорка считала подругу Гарри неуравновешенной, а та, в свою очередь, считала Гермиону грязнокровкой-занудой. Салима никогда не относилась к маглорожденным предвзято, тем более, что ее любимый дедушка был из их числа. Но суть терпимости не сводится к полному приятию всех и вся. Можно хорошо относиться к маглорожденным, общаться с ними, но при этом гордиться своим происхождением, ну и просто считать себя лучше, достойнее. Открыто они не конфликтовали, но то и дело перебрасывались какими-либо не совсем приятными фразами.

Салима, с пирожным в одной руке и с газетами в другой, прошла к креслу, и села напротив Гермионы. Разговор сразу смолк, примерно так же, как часто бывало в доме Луджинов, когда приходила Салима. Как она умела создавать такую неуютную атмосферу вокруг себя, Гарри не знал, но ей самой, вроде как, было вполне комфортно.

— В Нурменгарде были обновлены все защитные и сигнальные чары, после побега этого вашего Блэка.

— С чего это он наш? — спросила Гермиона.

— Успокойся, я имею ввиду всего лишь то, что он из Англии, — Салима даже не подняла глаза от газеты, — его, кстати, видели какие-то маглы в Бристоле.

— Интересно, что он там забыл? — между делом поинтересовался Гарри, не отрываясь от своего эссе, которое он писал без единого учебника на столе.

— Искал двенадцать очередных маглов. Ты уверен, что он не причастен к смерти твоих родителей, как писали?

— Ты уверена в свойствах родовых вещей Цоресов? — в свою очередь спросил Гарри.

— Уверена. Но ведь там речь только о тебе, а не о них. Может, именно тебя он и хотел оставить в живых? — спросила Салима с набитым ртом, до этого она как раз откусила приличный кусок пирожного.

— При том, что Темный Лорд хотел убить меня, а их — за компанию?

— Ну, просто странная история выходит. Убил зачем-то двенадцать маглов и этого Петтигрю, а зачем — неясно.

— Петтигрю жив, имя не зачеркнуто в книге.

— В какой книге? — спросила Гермиона, до этого внимательно слушавшая разговор. Словам, сказанным людьми, она почему-то верила меньше, чем книгам. При том, что прекрасно понимала, что их тоже пишут люди, но ничего не могла с собой поделать.

— В Черной, — равнодушно ответила Салима. Специально, наверное, так сказала. Малфой бы, скорее всего, понял о чем речь, а вот Гермиона — нет, — А ты у Тома спрашивал?

— Нет.

— Почему? Кроме него все равно никто правду не знает... или не скажет.

— Вот и спроси у него, — с этими словами Гарри достал из медальона, который всегда был при нем, а в последнее время он там хранил еще деньги и кучу ненужных, на первый взгляд мелочей — на всякий случай, дневник Реддла, и бросил его Салиме. Девочка поймала его, но выронила газеты.

— Вот и спрошу! — сказав это, Салима ушла в другую комнату, оставив газеты на полу.

Несколько минут в гостиной стояла тишина. Поттер, воспользовавшись паузой, придумал еще один абзац "истории", а Гермиона смотрела в одну точку, и о чем-то размышляла.

— А кто такой Том? — нахмурившись, поинтересовалась она.

— Та тетрадка, которую я бросил Салиме, — отозвался Гарри, зажав ручку в зубах, наверно, думал что бы еще написать.

— У тебя все тетради именные? — удивилась гриффиндорка.

— Нет, конечно. Это Книга жизни. Логично, что ее можно называть по имени человека, которому она принадлежит.

— Книга жизни?

— Родовая книга, что-то вроде дневника жизни — в ней отражены все события жизни одного мага. Кстати, о родовых книгах... — Гарри вспомнил, что недостающую для эссе информацию можно спросить у "Древнейшей магии", достал из медальона старую книгу, открыл на первой странице и начал в ней что-то писать.

— Ух ты! Сколько лет этой книге? Выглядит она... — Гермиона так и не подобрала нужное слово, которое бы отражало одновременно и ее трепетное отношение к таким старым вещам, и их ветхое состояние.

— Около тысячи, полагаю. Ее создал Салазар Слизерин.

— Она о темной магии?

— С чего ты взяла? Стереотипы о Слизерине? Он, думается мне, не самым приятным человеком был, но все же у него были разные увлечения, не ограниченные темной магией.

— А как книга оказалась у тебя?

— Была в сейфе, — пожал плечами Гарри.

Гермиона задумалась, даже Чертика гладить перестала. А потом осторожно и довольно тихо стала рассуждать:

— Я читала о разных родовых книгах. Почти все они передаются только в роду и постороннего человека, желающего их прочесть могут даже убить... Если эта книга принадлежала Слизерину...

— То ты тоже можешь ее без проблем открыть, задать ей любой вопрос или записать любую новую информацию. Это межродовая книга, Гермиона. Она обо всем, какой-то интересный факт можешь написать и ты и, может, через сотню лет кто-то прочтет в ней об этом. Книга построена по этому принципу — черпает информацию от людей, а люди от нее.

— Аа, — с облегчением в голосе произнесла Гермиона, а Гарри в очередной раз удивился тому, насколько сильно все подвержены стереотипам. Если его подругу так пугает мысль о том, что он может принадлежать к роду Слизерина, то как же это испугает остальных гриффиндорцев? Смешные люди, бояться надо действий, а не одних лишь голых фактов!

* * *

Гермиона чувствовала себя в доме Цоресов... странно. Ей было здесь одновременно и комфортно, и нет. В первый день Гарри попросил ее выбрать комнату, так как на его взгляд все шесть спален были похожими. Гриффиндорка обошла дом, который ее очень впечатлил. Она никогда не бывала в подобных местах, где чувствовалась бы принципиальность, какой-то вызов обществу, практически, в каждой вещи. В этом доме она боялась сделать что-то не так, казалось, этой принципиальности стены дома требуют и от тех, кто здесь находится. В столовой за завтраком не хотелось брать лишнюю булочку, в гостиной не хотелось говорить о каких-то пустяках, на довольно жесткой, но широкой кровати не хотелось полежать утром подольше. Может, таким и должен быть настоящий дом? Неуютным, строгим. Мы привыкли, что в обществе нужно вести себя подобающим образом, но дом — это место, где мы можем расслабиться, полежать на диване, почитать какую-нибудь не самую умную книгу или журнал. В доме Цоресов естественным было сидеть в кресле не закинув ноги и развалившись в нем, а именно так, как человек сидел бы в гостях или на каком-либо важном приеме.

Но в этой строгости ощущался и определенный комфорт, чувствовалась древняя история, хоть Гарри сказал, что этот дом принадлежал его предкам сто пятьдесят лет, не больше. Гермиона была здесь в гостях, но в гостях в своем мире. Все таки даже в своем доме она была в мире маглов, таком родном и чужом. И если бы не Салима... Гермиона никому не сказала бы этого, но по ее мнению, лишней здесь была именно странная родственница Гарри Поттера. Только она могла взять лишнюю булочку, развалиться на диване, хлопнуть дверью.

Поначалу гриффиндорка никак не могла решиться использовать магию. Несмотря на то, что Гарри объяснял ей, как действует запрет на колдовство несовершеннолетними еще на первом курсе. Но все же, в новых учебниках было столько заклинаний! Через две недели она знала половину из них наизусть и могла использовать. И тогда ей стало еще обиднее... Вся лживость равенства маглорожденных и чистокровных была ясна. Отпрысков магов, таких как Салима, с детства учили магии. Образование маглорожденных было ограничено. Этим запретом на колдовство, открытым доступом лишь к ограниченному количеству книг в школьной библиотеке.

Кстати, о библиотеке. Гермиону крайне расстроил тот факт, что она не может свободно войти в библиотеку дома, так как комната — родовая. Как-то даже в голове возникла страшная мысль, что бороться надо не за абстрактное равенство, а за уничтожение всех древних устоев этих чистокровных магов. Уничтожить все их знания, сжечь родовые книги, стереть все это с лица Земли — вот будет настоящее равенство. Хотя, в целом, Дамблдор примерно такую политику и вел. Но в его команде ей не место. Она всегда между — между миром маглов и волшебников, между теми, кто разделяет идеи Дамблдора, и кто против этих идей. И везде — не совсем чужая, не полностью своя.

* * *

Гермиона проснулась раньше обычного... Умылась, оделась, но еще довольно долго оставалась в спальне, размышляя над тем, кто будет преподавать защиту в этом году. Учебник, в отличие от прошлогодних книг, был составлен довольно грамотно. Она улыбнулась, вспомнив, как год назад защищала в поезде Локхарта, а Гарри смеялся над ней. Как же мало времени прошло, и как много всего изменилось. Не обстоятельства изменились. Жизнь меняют не они, а чувства и мысли. Можно переехать, поменять профессию, познакомиться с новыми людьми, но ощущения не изменятся, человек будет прежним. А можно жить в том же месте, общаться с теми же людьми, но чувствовать себя уже другим человеком, не таким как раньше.

Она вышла из комнаты до завтрака. Ее спальня была напротив спальни Гарри, дверь которой сейчас была открыта. Значит, не одна она проснулась рано. Гермиона спустилась в гостиную, прошла в столовую, заглянула на кухню, но Гарри нигде не было. Посчитав, что он в библиотеке, девочка решила выйти во двор. Недалеко от дома, почти в самом лесу она увидела Поттера и Салиму. Гермиона подошла ближе и обнаружила весьма странную картину. И Гарри, и Салима стояли неподвижно, глядя вдаль на одну точку. Девочка нахмурилась и пригляделась, пытаясь заметить что-то особенное, но так ничего и не обнаружила. Внезапно Гарри исчез. Просто растворился в воздухе. Гермиона от неожиданности вскрикнула.

— Идиот, — спокойно прокомментировала исчезновение друга Салима, и обернулась на крик, — А ты что кричишь?

— Куда он исчез?

— Это магия, детка.

— А то я не догадалась! И все же, где он?

— Хороший вопрос... Как найдет дорогу обратно — вернется, идем завтракать. В прошлый раз он два часа выход искал. Ему там, видите ли, интересно!

— Выход откуда?

— Из тени, — как что-то самое обычное произнесла Салима, — А я ему говорила, не вставать там, где есть хоть какая-то тень от чего-либо!

— Я все равно ничего не поняла, — возмутилась Гермиона, открывая входную дверь. Она начинала переживать за Гарри, глядя на безразличие Салимы, которая казалась ей слишком безответственной, не умеющей сопереживать. Гермиона полагала, что Гарри ошибается, считая ее своим близким другом, полагала, что такой человек может предать и не способен прийти на помощь.

— Гарри может использовать магию теней и отражений — это родовая способность. И он уже во второй раз во время тренировок исчезает в тени. По ней можно перемещаться, но трудно сориентироваться, где он находится. Ну, как он сам говорит — я не знаю, что там. А я ему говорила в прошлый раз не вставать там, где будет тень, когда солнце поднимется!

— Ты тоже так можешь? — Гермиона осмотрелась на кухне, в поисках кружек для чая. Лаки ее не слушался, а когда она узнала, что это ушастое существо не получает зарплату за свою работу — вообще старалась его услугами не пользоваться, даже постель сама заправляла. И сейчас пришла не в столовую, а именно на кухню, чтобы самой все сделать.

— Вивви! — Салиме гордый домовик тоже не всегда подчинялся, но самостоятельно готовить завтрак она не планировала, — Нет, я так не могу. Говорю же — это родовая способность. У Гарри их две, одна не сильно нужная, на мой взгляд, а вот магия теней и отражений — штука полезная, если ей нормально пользоваться, а не так, как он сегодня. Вивви, организуй нам чай.

— Я думала вы из одного рода... Спасибо, — поблагодарила Гермиона домовика, поставившего перед ней чашку с чаем.

— Из одного объединенного, в нем четыре рода. Гарри тебе не рассказывал? — Салима указала рукой Вивви, что та может быть свободна.

— Нет... А вторая родовая способность у него какая?

— Если он не говорит тебе, значит, полагает, что на это есть причины.

— А что вы делали там, на опушке леса?

— Пытались научиться апаррировать.

— Как? Это же опасно! На подобное способен только совершеннолетний волшебник, а в твоем возрасте ты еще не сможешь правильно сконцентрироваться! О чем вы вообще думаете!

— Избавь меня от своих нотаций. Тем более, ты тут не права. Считается, что на непростительные способны лишь те, кто действительно хочет увидеть боль, смерть и прочие прелести. А вот вызвать Патронуса злым магам труднее, так как он — квинтэссенция всего светлого. В этом мире слишком много заблуждений!

— Но ведь это действительно так! Для любого заклинания нужно желание волшебника, и тут важно, чего именно желает не он сам, а его подсознание! — не унималась Гермиона.

Салима отодвинула от себя кружку с недопитым чаем, поднялась и, ничего не говоря, направилась к выходу. Но у самой двери резко развернулась.

— Авада Кедавра! — зеленый луч пронесся в десяти сантиметрах от испуганной Гермионы, и разбил чашку, осколки которой вместе с остатками чая разлетелись по комнате. Один из осколков рассек Гермионе щеку. После этого, Салима ни слова не говоря, вышла из кухни.

— Подожди, — вскочила с места Гермиона, и направилась за ней следом, пробубнив себе под нос что-то, похожее на "сумасшедшая". Видимо, от стресса она не замечала боли.

— Я просто всеми фибрами своей мрачной души мечтала увидеть смерть этой несчастной кружки! — не оборачиваясь, сказала Салима.

* * *

Гарри вернулся только через четыре часа. Салима успела побывать в Лондоне, поговорить с помощницей в магазине и вернуться обратно. Гермиона попыталась залечить рану на щеке, но не особо успешно, хотела самостоятельно приготовить обед, но и здесь не преуспела. Кухня в доме Цоресов не была приспособлена к приготовлению чего-либо без магии, а бытовые чары гриффиндорке не были известны.

Обе девочки сидели молча в гостиной, Гермиона читала учебник по нумерологии, Салима что-то писала в черной тетради. Гарри появился эффектно — из стены гостиной, недалеко от камина, с какой-то картиной в руках.

— Всем привет!

— Где ты был, Гарри! Я волновалась! — возмущенным тоном сказала Гермиона, от неожиданного появления друга, выронив книгу.

— Долгая история... Я понял, как нужно аппарировать, — сказал он, и сел в кресло напротив Салимы.

— Ты четыре часа над этим думал? — Салима лишь мельком посмотрела на него, — И что это у тебя в руках?

— Да, примерно столько я над этим и думал... На самом деле в тени так же нужно сосредоточиться. Это новое пространство, другое... Оно одновременно маленькое и бесконечное. И чтобы попасть туда, куда нужно — делаешь то же, что и при аппарации. Извини, пока я пытался это понять, случайно попал в твою комнату. Она чем-то похожа на мою гостиную — те же побеленные стены и минимум мебели. Слушай, а кто это на портрете?

— Ты не просто случайно попал в мою комнату! Ты решил ее ограбить! — возмутилась Салима, отложила в сторону ручку, закрыла дневник Тома, и внимательно посмотрела на Гарри.

— Общаетесь? — Гарри кивнул в сторону дневника и усмехнулся.

— Вроде того. Так зачем ты снял портрет с моей стены?!

— Кто на портрете?

— Надо мне чарами вечного приклеивания пользоваться, а то так каждый дурак может меня ограбить! На портрете родной брат моей прабабушки по отцовской линии — Джозеф Шойк. И чем он так тебе интересен?

— У него были дети? — Гарри посмотрел на светловолосого мужчину, который довольно дерзко улыбался. Его брови и ресницы тоже были очень светлыми, светло-карие глаза искрились, казалось, его веселит разговор двух подростков.

— Нет.

— А были в роду твоего отца еще такие же... не знаю, альбинос он, или кто... Девочка, примерно двадцать шестого — двадцать седьмого года рождения?

— Он не альбинос, просто такой светлый. Они все были светлые, до Фадила Луджина. Правда Джозеф особенно белый какой-то. В этом что-то есть... — Салима присмотрелась к волшебнику на портрете, а он в ответ подмигнул ей.

— Я пытался спросить его, но он не отвечает. Обычно портреты магов разговаривают...

— Портреты самоубийц — нет, — произнесла Салима, все так же глядя на портрет, после чего показала ему язык.

На несколько секунд в гостиной повисла какая-то звенящая тишина, все внимательно смотрели на Джозефа, а он в ответ ухмыльнулся, и пожал плечами, будто хотел сказать: "Так уж вышло".

— Он покончил с собой? — нахмурился Гарри, — Из-за чего?

— А чем, собственно говоря, тебя так заинтересовала его персона? Он и двадцати двух лет-то не прожил, никаких достижений на его счету нет.

— Но его портрет почему-то висит в твоей комнате... Их там всего несколько.

— Он пошел против семьи, хотел жить так, как сам желает. Может, и дурак, конечно, но для меня он хотя бы за это — уже достоин уважения. Всегда был кто-то вроде Иствана, и просто так взять и уйти — не каждый решится, даже если хочет. Ты не обратил внимания, там еще и портрет твоей бабушки был. Пока не скажешь, чем тебя заинтересовал портрет — ничего больше не буду говорить!

— Я видел девочку, очень похожую на него...

— Двадцать седьмого года рождения? Генетическая память предков проснулась? — скептически поинтересовалась Салима.

— Помнишь, мне в первый день каникул плохо было? Вот я во сне ее видел тогда, она училась в Хогвартсе вместе с Томом...

— Даже если так, эта девочка — не дочь Джозефа. Тот в восемнадцать лет сбежал в Англию, когда его хотели женить, кажется, на сестре Иствана... Там устроился работать в магазин в Хогсмиде, влюбился в англичанку, женился на ней. Жили они не долго. Какие-то грабители проникли в дом, убили его беременную жену, и вынесли все родовые ценности и дорогие вещи. Он покончил с собой, узнав о случившемся. Вот и вся история. Ничего интересного. На первый взгляд, — Салима равнодушно пожала плечами.

— А не на первый? — Гарри нахмурился.

— Он был из рода видящих, думаю, его дом мог ограбить кто-то из видящих. Может, не из нашего рода, а может... Не верю я, что он не защитил дом родовой магией!

— Мда... А как звали его жену?

— Точно не помню... Дориана, кажется.

— До... — Гарри закашлялся, — Дориана? Какого она года рождения?

— Слушай, откуда я знаю! — Салиму весь этот допрос уже раздражал, — Джозеф тысяча девятьсот пятого года, жена примерно его ровесница. Если та, кто тебя интересует училась вместе с Томом — у него и спрашивай, а не у меня.

— Спрашивал, он написал, что никакая светловолосая Дориана в его время в Хогвартсе не училась.

— Гарри... — вмешалась в разговор Гермиона, — У нас в школе есть Зал наград. Но там не только награды. Еще на стенах висят фотографии всех школьных выпусков, наверное, с момента изобретения фотоаппарата. Если тебе нужно узнать что-то о человеке, год рождения которого ты примерно знаешь, можешь начать поиск оттуда.

— Не знал про этот зал... — задумчиво произнес Гарри, и посмотрел на Гермиону, — Что с щекой?

— Порезалась... случайно.

— Не надо меня выгораживать, мне это ни к чему! — сказала Салима, давая понять, что ни в чьем покровительстве не нуждается. — Это я разбила кружку, осколки которой рассекли щеку Гермионе. Авадой разбила! А она не хочет принимать мою помощь, я могла бы залечить рану, у меня есть специальная мазь.

— Ты даже не раскаиваешься и не жалеешь, так зачем мне принимать твою помощь? — изогнув брови, с легкой, но какой-то печальной усмешкой, произнесла Гермиона.

— Раскаяние способно превратить бесстрашных в бессильных! — с горящими черными глазами и странноватой ухмылкой изрекла Салима.