Посторонний (гет)

Утром Какаши ставит Кисаме в известность, что вечером тот идет на свидание, и дает контактный номер Ино. Желательно в дорогой ресторан — Сакура так сказала. Вероятно, она позаботится о том, чтобы Ино согласилась. В благодарность Кисаме материт Какаши словами «какого хуя, раньше сказать не мог? у меня нихера не подготовлено, счет идет на часы, блядь». Таким нервным и взволнованным он его еще не видел.

— Мне сегодня ебаться, а ты только сейчас сообщаешь. Я, конечно, всегда готов, но тут следует ещё лучше подготовиться. — Кисаме ведёт челюстью из стороны в сторону и отбивает ритм пальцами по косяку.

— Звучишь мерзко.

— Спасибо за комплимент. Отсасывать не буду. — Он захлопывает дверь перед носом Какаши.

Эталон грубости. Так вот что чувствует Генма, когда Какаши его так провожает. Возможно, стоит стать любезнее, но многое зависит от самого Генмы.

Время медленно тянется. Какаши нервничает не меньше Кисаме. Встреча в восемь вечера, уже семь. Он был готов ещё в три. Сначала хотел поделиться с Генмой важным событием, а потом решил сообщить после того, как все закончится. Он не суеверный, но вдруг сглазит. В Бога не верит, но на всякий случай молится.

Они вчера с Сакурой обменялись соцсетями. Какаши включил актерскую игру и притворился, что видит их впервые, что на ночь ею не любовался и палец не зависал над кнопкой лайка. Такая информация могла бы спугнуть. Хрен угадаешь, у кого какие личные границы. Он и своих толком не знает, лишь бы пиво не пропадало волшебным образом.

Выходит из подъезда, громко хлопнув дверью. Домофон все ещё разъебан, а Какаши выглядит свежим, будто после санатория. Главный плюс зимы — темнота. И он присоединяется к остальным черным кляксам, бродящим по уставшему городу.

Снег скрипит под ногами, подсчет шагов обрывается на перекрестке. Их договор — встретиться сразу у кафе. Кавалер не зашёл за своей дамой, как-то не по-христиански, но на то воля дамы.

Какаши приходит первым. Курение не ускоряет минуты, но выполнение какого-то действия отвлекает от мороза. Стоит в режиме ожидания с натянутыми нервами и шарфом до носа. Он замечает Сакуру на светофоре и замирает, как морская фигура. У него будто только сейчас слух прорезался, как у новорожденного. По перепонкам бьют сигналы машин с другой улицы, болтовня, шуршание курток. Все ярче и звонче. Считает ее шаги, свои обнулил.

На сорок пятом у него потеют ладони. На сорок восьмом сердце стучит в ушах. На пятьдесят шестом…

— Привет, — лучисто встречает Сакура.

— Привет, — восхищенно отвечает Какаши и подставляет локоть, чтобы она ухватилась. Глупо конечно, им пройти два шага, зайти в кафе — и руки снова разомкнутся.

В помещении он по этикету помогает снять верхнюю одежду. В нос ударяет запах ее парфюма, Какаши немного дезориентировано пододвигает ей стул и думает, что самому не помешает скорее сесть.

Как же она шикарно выглядит. Внутри по спирали поднимается ком к горлу. На шее нет галстука, тогда какого хрена его словно змея душит?

Кто-то ходит в художественные галереи, чтобы наслаждаться шедеврами, а Сакура напротив него и выглядит как произведение искусства. Стойкое ощущение, что если ее коснуться, то влетит охрана, — его вышвырнут, а Сакуру будут проверять на наличие повреждений.

В двадцать первом веке можно заказывать все на дом и не попадать в социальную ловушку с дискомфортом. Но вряд ли таким образом приятно проведешь время с девушкой без клейма хикки-задрота. Какаши ради Сакуры наступает на свои страхи, сидя в окружении чужих людей. Отказаться от себя в угоду другому — классика его жизни. Только награда намного приятнее, чем сумка с деньгами. Ну, хотя бы в глубине зала расположились, где менее людно.

По возможности подышал бы маткой, чтобы успокоиться, но возможности нет. У Сакуры трещина на губе, видимо, от мороза. Это приковывает к себе взгляд, его засасывает в этот разлом, как в воронку. Ее язык скользит по губам, и это никак не спасает ситуацию. Здесь всегда было так душно?

О каких ужасный вещах приходится думать, чтобы не поддаться животному инстинкту. Мысли тянут на статью. Он с Сакурой на настоящем, блядь, свидании. Не верится, что наблюдения за ней на балконе дошло до такого. Все воспоминания схлопнулись в два важных события: сначала вышел на свободу, а потом снова запер себя в клетку из чувств к Сакуре. Из плюсов — нет надзирателя.

— Прекрасно выглядишь, — говорит Какаши, прочистив горло. Банальный комплимент, но держать в себе невозможно. Это же не тайна, чтобы пытаться скрыть.

— Спасибо, взаимно. Оказывается, тебе идет официальный прикид.

А Сакуре подошло бы сидеть на Какаши сверху. Блядь, почему мозг работает против него? Он сжимает кулак до отметин на коже. Как сказал бы Кисаме: обкончаться до обезвоживания — вот как она выглядит.

Официант раздает меню. Какаши прикрывается им, как щитом, чтобы не видеть Сакуру, но глаза находят ее поверх корешка. Борьба с самим собой — довольно смешное зрелище. Вечно проигравший клоун.

Сакура сообщает, что отойдет припудрить носик, пока все будет готовиться. Отлично, Какаши жизненно необходимо выйти покурить и освежиться. Рядом с ней температура не понижается, поэтому с собой не приглашает. Не думал, что Сакура станет для него наркотиком.

Без нее ломка, с ней — передоз. Без нее ад, с ней — рай.

Эта эмоциональная карусель бесит. Вся стабильность полетела к хуям.

Он выходит из кафе без пальто, останавливается под фонарем, будто от его света не так холодно, и смотрит на ресторан через дорогу. Прямо у окна сидят Ино и Кисаме. В такой темноте все, что попадает под свет, отчетливо видно. Сосед замечает Какаши и жестом показывает, что сейчас подойдет.

Кисаме вальяжно переходит через проезжую часть, наплевав на дорожные правила. Верхнюю одежду тоже не накинул. Подходит ближе и прикрывает глаза рукой.

— Я сейчас ослепну от твоего свечения. Ты себе лампочку в очко вкрутил или Сакуру поцеловал?

— Это называется фонарь. А Сакуру не целовал. Мне достаточно на нее смотреть, — в голосе отчетливо слышится скорбь. Даже больше, чем нужно.

— Я распознаю пиздеж за версту, я — акула. — Кисаме клацает зубами в подтверждение, Какаши спорить не собирается.

Оба делают щелчок, затяжку, выдох. Какаши внимательно осматривает Кисаме.

— Ты убил человека, дождался его похорон и спиздил у него костюм?

— Какузу подогнал через своих людей.

— Костюм или труп в костюме?

— Костюм. На раздевание трупа не было времени, а на убийство тем более. Ты ж, блядь, так вовремя оповестил о вечерних посиделках, — вспыхивает Кисаме.

— О, так он стилист-мошенник. Поэтому его шайка всегда с иголочки. — Какаши тактично игнорирует его гнев.

— Или на иголочке.

Оба давятся смешком.

— О чем трепались с Ино?

— Узнал о ее любимой картине.

— И что за картина?

— Зеркало в ванной. — Кисаме делает долгую затяжку. — Ну она и сука, — из его уст звучит как комплимент и восхищение.

— Это называется уверенность.

Она как будто у всех есть, кроме Какаши. Ему никогда не везло в рандомной раздаче классных качеств.

— Ситуация, конечно, сюр. Свидание в приблизительно одинаковое время, и рестораны через дорогу. Подружки точно сговорились, позже будут перемывать нам кости. — Кисаме почти докурил, потому что холод подгоняет, и спрашивает напоследок: — Так как у тебя с Сакурой дела?

— У меня с ней вроде неплохо, у нее со мной — хрен знает.

— Ладно, позовешь на свадьбу. Потом побазарим. Ебучий холод. Все, я пошел, — выстреливает набором слов и уходит. Его вальяжный темп переходит в бег трусцой.

Скрип снега удаляется. Какаши делает последнюю затяжку, поджав плечи. Холодный воздух отрезвляет, хотя в крови нет и одной промилле алкоголя. Там правит другое вещество, пока что легальное, и голову кружит похлеще спирта. Кто знает, может, через лет сто влюбленность запретят законом. Зачем быть счастливым, страдать же проще, и управлять такими — элементарно.

Редкие прохожие смотрят на него как на дебила. Человек без пальто — какие незначительные вещи могут вызвать ошеломление. Раньше сам хотел спрятаться в сугробе, сейчас возникает желание, чтобы люди пылесосили лицом снег. Хомо сапиенс смотрит с удивлением на хомо сапиенс, словно тот абсолютно другой вид. Как же мерзко.

Какаши возвращается к Сакуре и замечает два бокала вина. Официанты работают оперативно. Прямо обязывают влить в себя дозу.

— Долго ждешь? — спрашивает, садясь на место. Трет руки друг об друга в попытке согреть.

— Нет. — Сакура ежится от холода, который он прихватил с улицы. — Почему раздетый пошел? Ни перчаток, ни пальто, ничего.

Эта забота похожа на родительскую, непривычно, но приятно.

— Смысл в перчатках, если я курю?

— Резонно.

— Я Кисаме встретил. — Какаши вспоминает его слова про суку и переводит на понятный язык: — Он поделился, что без ума от твоей подруги.

— Очень рада это слышать. — Сакура облокачивается на стол, наклоняет голову вправо и рассекает лицо улыбкой. — Нам осталось дождаться отзыва от Ино, но я почему-то думаю, что и она от Кисаме в восторге.

В ее глазах хитрый блеск, губа закушена. У Какаши по коже табун мурашек. Боится взгляд отвести, словно, если прервет зрительный контакт, где-то нажмут красную кнопку — и взорвется бомба. Не исключено, что Нагасаки пострадала из-за такой же ситуации.

Полумрачное освещение давит на психику — загнан в интимную атмосферу. Выйти снова покурить будет как-то палевно. Какаши мысленно проклинает отличную планировку кафе — хоть бы из какого-нибудь угла сквозило. Все греются от кондиционеров, всем холодно, а ему бы настроить на минусовую температуру.

Взгляд Сакуры обжигает. Какаши то ли из воска, то ли из пластика, но по факту из плоти. Только почему ощущение, что он все равно плавится? Озоновый слой из-за нее, наверно, вообще на волоске держится. Сколько можно играть с климатическими условиями и его дыханием?

Через три глотка вина, она спрашивает:

— А от кого ты без ума? — и слизывает алкоголь с губ.

Какое издевательство. Вопрос как хлыст, с нотами садизма. У Какаши в каждом зрачке написано «Сакура». Она — первое, о чем он думает утром, и последнее, когда засыпает.

— Любишь разговоры об очевидных вещах?

— Люблю, когда на вопрос не отвечают вопросом. — Она гладит ключицу, ее излюбленный жест. Вероятно, использует его для гипноза — и Какаши в трансе.

Лучше бы для всех остальных было очевидно, что они встречаются. Лучше бы они для начала и вправду встречались.

— Постараюсь исправиться, — лжет Какаши и, прищурившись, снова кидает вопрос: — Что еще ты любишь?

— Ладно, твоя взяла. — Сакура в шутку закатывает глаза. — Ближайшие пять минут вопросительные предложения запрещены.

Хороший расклад, не пришлось отвечать, но какой толк? Она в курсе его симпатии, но Какаши понимает ее желание услышать напрямую. Он чувствует себя как самолет, в котором произошла разгерметизация, и все вылетает наружу. У Сакуры и так слишком много власти над ним, надо хоть что-то оставить при себе.

Разговор уходит в другое русло, банальные темы сменяют друг друга. Любимые фильмы, музыка, гороскопы. Сакура не сторонник астрологии — умная женщина. Их совместимость придется доказывать другим путем. А совместимость есть, так сказал Генма, которому сказала Шизуне, с которой лучше согласиться, если не хочешь порчу.

Время пролетает быстро, две бутылки вина почти пусты. По Сакуре видно, что опьянела, но Какаши очень нравится за ней наблюдать. Мутный взгляд, заторможенные движения, и часто облизывает губы. То есть еще чаще, чем до этого. Он замечает, что сегодня на ее языке нет пирсинга. А потом узнает — это были магниты, и в тот день она забыла их снять после съемки. Какое надувательство. Придется менять свою фантазию под реальность.

Какаши расплачивается за все, игнорируя восклицания Сакуры о вкладе своей доли. Он помогает ей одеться, а она смешно не попадает в рукава и жмется к нему, хотя вполне себе стоит на ногах.

На улице спокойно: ни ветра, ни снега, ни людей. Буддизм. Сакура по привычному сюжету хватается за руку Какаши, словно висит на обрыве в шаге от смерти. Он никогда не думал, что так приятно быть спасительной соломинкой.

В окнах ресторана, где были Кисаме и Ино, пустота. Ушли раньше.

— Как думаешь, они продолжат общаться? — с сомнением спрашивает Сакура. Наверно, проследила за траекторией его взгляда. А ведь до этого уверенно заявляла, что они сойдутся.

— Ставлю жопу друга, что да.

Генма простит, если что.

— А свою жалко? — смеётся Сакура. Ее звонкий смех — награда для его мужского эго.

— Нет, жалко твою.

Какаши ревностно сжимает кулак, вспоминая обложки журналов с ней.

— Не знала, что она для тебя несёт такую ценность.

— С ней не сравнятся все деньги мира.

Сакура тускнеет в момент. Блядь, неужели снова ляпнул что-то не то и пересек грань?

— Прости, кажется, у меня рак мозга, и я вечно несу бред.

— Нет, с тобой все хорошо, — она для подбадривания жмется ближе, — ты мне нравишься. Это меня иногда клинит, не обращай внимания.

Какаши резко останавливается, ритм сердца ближе к нулю. В ушах на повторе фраза «ты мне нравишься», а Сакура не сразу соображает, что сказала. Прекрасное свойство алкоголя.

Она замирает напротив в паре шагов от него. Задумчиво закусывает губу и опускает голову. Выглядит нерешительно и привлекательно. Звёзды, смотря на нее, взрываются. Интересно, сколько их погибло за эти минуты? После тяжелого вздоха, говорит под ноги, но понятно, что адресовано Какаши:

— Ты кажешься надежнее, чем все мужчины, с которыми я сталкивалась. Возможно, такой вывод делать рано, но мне нравится испытывать к тебе влечение, а не омерзение.

Сакура поднимает взгляд, но избегает столкновения со зрачками Какаши. Все мимо него, куда-то за спину, левее, правее, но не прямо.

— О, мы почти дошли, я побегу, чтобы тебя не задерживать, уже поздно. Спасибо за вечер, пока. — Румянец заливает щеки, быстрая речь еще больше выдает ее смущение, и она, чуть покачиваясь, торопливо уходит.

Какаши застывает столбом и смотрит ей вслед, пока не хлопает дверь подъезда. В начале свидания все было таким звонким, а сейчас оглушен только одной ее фразой. И как до этого эмоции подавлял? Хоть в лепешку разбейся, но бабочки в животе не сдохнут.

Не зря все нервы себе потрепал. Вообще все не зря.

Признание растекается под кожей, согревает — приятно. Но полного удовольствия он не испытывает. Какая-то необъяснимая ломота оседает в теле. Неужели Сакуре так не везло с мужчинами, и почему в голове всплывает Саске? Какими они должны быть ублюдками, чтобы Какаши на их фоне выглядел надежным?

Он поднимается на этаж, доходит до своей двери и слышит стоны — раздаются из квартиры Кисаме. Какаши усмехается сам себе и пишет сообщение Сакуре: «наши друзья нашли общий язык и продолжили громко «общаться» в районе кровати Кисаме. увидишь хоть один засос на Ино — идем на еще одно свидание».

И жопа Генмы в безопасности. Но и не то чтобы он ею сильно дорожил.