Глава седьмая, возмутительная

Ведь гибли всегда самые интеллигентные… певцы, или люди, знающие коренья, или художники… или кто не мог смотреть, как другие мучаются…

А. и Б. Стругацкие. «Сказка о Тройке»

Осень уже свернула на зиму, близился декабрь, когда однажды утром Роман влетел в электронный зал и хлопнул передо мной на стол свежий номер «Соловецкой правды».

— Каков подлец, а? Вот сволочь мстительная!

— Кто сволочь? — не понял я.

— Кто-кто! Выбегалла, конечно!

Профессор Выбегалла уже давно имел зуб на Кристобаля Хозевича. А на последнем Учёном совете сумел-таки вывести из себя бывшего Великого Инквизитора, и они сцепились насмерть в непримиримой дискуссии вокруг выбегалловских планов. В итоге Учёный совет новую тему Выбегаллы отклонил, и его «родильный дом» лишился солидной доли финансирования и части оборудования. Видимо, не найдя иных способов отомстить, Выбегалла пошёл на откровенную низость.

Я развернул газету. Статья называлась «Наука мужского рода». Сначала текст напыщенно воспевал равноправие во всех областях и сферах, которое дало советской женщине советское же государство. А затем весьма неплавно статья переходила к буржуазным пережиткам на местах. Более чем прозрачно намекалось, что некий руководитель отдела в известном всем институте, по происхождению, между прочим, иностранец, не гнушается не только всячески эксплуатировать своих сотрудниц и присваивать результаты их научного труда. О, нет, он ещё и шантажирует их своими опять же буржуазными (следовало понимать — непристойными) домогательствами, а они, бедные, боятся, молчат и всё терпят. Совершенно не к месту был притянут немецкий лозунг «Киндер, кюхе, кирхе», а в остальных местах статья была так набита галлицизмами, что не оставалось ни малейших сомнений, кто диктовал её Б. Питомнику, чьим именем она была подписана.

Пока я читал, Ойра-Ойра не замолкал ни на секунду, подбирая самые изощренные эпитеты к выходке Выбегаллы. По тому, как искренне негодовал Роман, я убедился, что он давно простил Татьяну, и не опускался до того, чтобы ненавидеть Кристобаля Хозевича.

Роман наконец замолчал, и тогда я спросил:

— А Таня знает?

— О статье? Наверное, ещё нет. Но ты прав, будет лучше, если она узнает об этом от нас.

И хотя я ничего такого не предлагал, мне пришлось вместе с Романом топать на седьмой этаж. В лаборатории мы Татьяну не застали, а на наш вопрос, где она может быть, смысловики посмотрели на нас, как на с Луны свалившихся.

— Там, конечно, — сообщил один из лаборантов, кивнув через три стены в сторону кабинета Хунты.

— Тем лучше, — сказал Роман и опять потащил меня за собой.

Он уверенно постучал, и дверь, тихо рыкнув, пропустила нас. Профессор, безусловно, видел сквозь неё, кто пожаловал, но, вероятно, включил нас в круг тех, кому было позволено наблюдать буржуазную научную этику в действии.

Когда мы вошли в кабинет, Татьяна сидела за профессорским столом и что-то писала. Сам профессор, устроившись в кресле гипнотизёра и закинув обе ноги на кушетку, курил и, вероятно, диктовал ей.

Татьяна Васильевна была, как всегда, очаровательна. Кристобаль Хозевич, как всегда, выглядел безупречно, а одет был и вовсе с претензией: вместо галстука под ворот сорочки был повязан шёлковый платок. Пиджак висел на спинке кресла, которое сейчас занимала Татьяна.

Когда мы вошли, Хунта через плечо посмотрел на нас, и мы успели захватить остаток приятной улыбки. Но, увидев наши напряжённые лица, профессор мгновенно стал серьёзным и встал.

— Роман Петрович, Александр Иванович, чем обязан?

Роман протянул ему газету.

— Не сочтите за дерзость, профессор, просто хочу предупредить.

Хунта быстро пробежал глазами текст статьи.

— Ах, вот как… — пробормотал он и аккуратно испепелил газету. — Прошу вас, господа, остаться с Татьяной Васильевной здесь до моего возвращения.

По обращению «господа» я понял, что Хунта не просто взбешён, — он разъярён до самой крайней степени.

— Что случилось? — забеспокоилась Татьяна. — Я могу узнать?

— Нет, — отрезал Хунта. — Это сугубо мужское дело. Роман Петрович, Александр Иванович, я надеюсь на вашу честь.

И он быстро вышел. Вместе с ним исчез его пиджак. Татьяна взволнованно смотрела на нас. Роман вздохнул и коротко рассказал ей, в чём дело.

Ждать развязки пришлось недолго. Минут через десять на столе профессора зазвонил телефон. Таня сняла трубку.

— Да, это я, Янус Полуэктович.

Мы с Романом переглянулись.

— Конечно, сейчас подойду. — Она положила трубку и посмотрела на нас с Романом. — Надо идти.

— Я провожу, — тут же сказал Роман. Мы вышли в коридор. И в этот момент где-то на соседнем этаже раздалось несколько странных хлопков, похожих на выстрелы, но не таких громких. Таня тихо ахнула.

— Это на шестом, — быстро сказал Роман. На шестом этаже была лаборатория Выбегаллы.

Мы побежали к лестнице. Впереди и позади нас открывались двери, сотрудники института задавали друг другу один и тот же вопрос. Мы знали ответ на него лишь частично и с ужасом догадывались о том, чего не знали наверняка.

Мы спустились на шестой этаж и тут же вынуждены были зажать носы.

— О, кажется, всё веселее, чем мы думали! — бодро крикнул Роман. — Иди к директору, — сказал он Татьяне. — Иди, так будет лучше.

Она молча кивнула и стала спускаться дальше. А мы свернули на шестой.

У дверей «родильного дома» уже собралась небольшая толпа. Мы протолкались вперёд.

Пол, стены и даже потолок лаборатории были заляпаны какой-то серо-зелёной слизью. На единственном автоклаве, оставшемся в «родильном доме» после битвы на Учёном совете, не было крышки и, по-моему, доброй половины заклепок. Сам Выбегалла в ватнике с оторванным рукавом что-то быстро и неразборчиво говорил по телефону, прикрывая рот ладонью. Когда он повернулся к дверям, мы увидели, что у него на лбу красуется здоровенная шишка, а правый глаз уже почти заплыл.

Роман прыснул и активно дал задний ход.

— Так ему и надо, — сказал он, когда мы оказались за спинами собравшихся. — О рецензиях на статью надо думать до публикации.

— Я буду жаловаться! — во всеуслышание заявил Выбегалла. — Это попытка де сесе ма ви!⁽¹⁾ Пусть во всем разбираются … эта… компетентные органы. Если некоторые господа-товарищи не в состоянии, значить, выносить справедливую критику, эксклюр их де ла сосьете бьенсеан.⁽²⁾

— Э, куда загнул, — заметил я.

— Пусть пыжится, — ответил Роман. — Пока это только брызганье слюной.

Мы потолкались на шестом этаже ещё немного, встретили Витьку Корнеева, изложили ему ситуацию. Никаких подробностей происшествия нам узнать не удалось. Разумеется, около лаборатории Выбегаллы никто Кристобаля Хозевича не видел. Так что доказать его причастность к ЧП можно было только по мотивам. А желающих насолить Выбегалле имелось более чем достаточно.

Когда Таня вошла в кабинет директора, Хунта уже был там. Он бросил в её сторону короткий и абсолютно безразличный взгляд и снова повернулся к директорскому столу.

То, что разговор будет из ряда вон выходящим, Татьяна поняла сразу. За столом сидел А-Янус, а у окна стоял У-Янус. Вот так, в двух лицах, директор занимался делами крайне редко. А сейчас в воздухе висело такое напряжение, что у Татьяны невольно перехватило дыхание.

— Присядьте, — сухо обратился к ней А-Янус.

Она хотела сесть рядом с Кристобалем Хозевичем, но У-Янус указал ей место с другой стороны стола, напротив профессора.

— Ваше поведение меня шокировало.

Татьяне показалось, что эту фразу произнесли два голоса одновременно, и она не поняла, на какого директора смотреть. Продолжил А-Янус.

— Я полагал, что в нашем институте работают люди воспитанные и разумные. Подобного можно было ожидать от дворников и посудомоек и не здесь, а в подсобках на заднем дворе. А в это здание люди приходят работать! Это научное учреждение, если вы об этом забыли. Научное учреждение, а не кабак и не дом свиданий!

Хунта, до сих пор рассматривавший что-то на краю директорского стола, вскинул голову, и глаза его яростно полыхнули, но лишь на миг. Потом он снова принялся изучать древесный узор на крышке стола.

— Вам следовало бы… — продолжал А-Янус, но его прервал тихий голос: У-Янус говорил, глядя в окно. — Вам следовало быть осторожнее. Никогда не надо смешивать работу и личную жизнь. Ничем хорошим это не заканчивается. Конечно, вы не первые и не последние, кто совершает эту ошибку. Но именно ваша ошибка меня серьезно тревожит.

— Янус Полуэктович, — не выдержал Хунта, — но это произошло не сегодня и не вчера! О чём…

— Сегодня произошло вот это, профессор! — А-Янус ткнул карандашом в номер газеты, который лежал перед ним на столе. — И поэтому я говорю: достаточно. В опытном хозяйстве китежградского НИИ КАВО уже год пустует ставка помощника ветеринара. Татьяна Васильевна, завтра же вы выезжаете туда.

— Татьяна Васильевна — врач, а не ветеринар! — попытался возразить Хунта.

— Возможно, — холодно отрезал А-Янус. — Но науку нельзя делать только в чистеньких лабораториях. Стерильные разработки нежизнеспособны.

— Это для вашего же блага, — опять заговорил У-Янус. — Не надо дразнить гусей. Чем быстрее вы расстанетесь, тем быстрее будет забыта вся эта история. Идите собираться, Татьяна Васильевна.

У Тани на глазах навернулись слёзы, но она послушно встала.

— Нет, погодите, — решительно сказал Хунта и тоже встал, с грохотом отодвинув стул. — Я могу попросить у вас лист бумаги? — обратился он к А-Янусу.

— Можете. Но заявление «по собственному» я не подпишу. Выбирайте: или отпуск, или командировка.

— Кристо, дорогой, успокойся, — У-Янус по-прежнему смотрел в окно, словно в кабинете никого не было.

— Неужели вы не понимаете, профессор, — опять зазвучал голос А-Януса, — что губите научную карьеру — и Татьяны Васильевны, и свою? Я допускаю, что ваша карьера вам глубоко безразлична, но у Татьяны Васильевны ещё вся жизнь впереди. Она талантлива, она щедро одарена природой, она упорна и терпелива, она много сможет добиться, если будет заниматься наукой, а не стиркой вашего белья! — резко закончил А-Янус. У-Янус поморщился и вдруг спросил:

— Вам не кажется, товарищи, что чем-то пахнет?

В этот момент раздался гудок селектора. А-Янус нажал кнопку.

— Маргарита Николаевна, я же просил не беспокоить!

— Извините, Янус Полуэктович, — пропел совершенно не извиняющийся голос секретарши, — но тут поступила бумага, на которую вам необходимо срочно взглянуть. Тем более, что это имеет прямое отношение к…

— Зайдите, — прервал её А-Янус.

Секретарша тотчас возникла на пороге кабинета. Она процокала каблучками, бросив на Татьяну и Хунту два нахально-любопытных взгляда, положила перед А-Янусом слегка помятый лист и прошествовала обратно в приёмную. Запах в кабинете стал явственнее. Директор начал было читать, но остановился, поднял лист и принюхался. Пробормотал что-то невнятное, поправил очки и стал читать дальше.

— Та-ак, — протянул он, поднимая глаза от бумаги. — Это уже слишком! Видно, зря весной я закрыл глаза на ту мальчишескую выходку, хулиганство, которое вы устроили с Романом Петровичем. Я сделал вид, что ничего не произошло, лишь потому что это было вне стен института и в нерабочее время.

— Ты неисправим, дон Кристобаль… — прошелестел от окна У-Янус.

— Но это!.. — А-Янус потряс бумагой и стал читать: — «Уничтожено ценное научное оборудование, являющееся государственной собственностью. Нанесены опасные для жизни телесные повреждения, а именно — синяк под глазом…»

У-Янус тихо засмеялся. А-Янус поджал губы, скрывая улыбку, и продолжал:

— Профессор Выбегалла, конечно, преувеличивает, но тем не менее это… Это же преступление! Нет, я едва могу поверить! Два профессора подрались, как какие-то лавочники! Кошмар! Позор!

— Амбруазыч, конечно, подлец, — тихо сказал У-Янус, — но это не оправдывает тебя, Кристо. Надо было как-то иначе, иначе.

— Как — иначе?! — не выдержал Хунта. — Нет, Янус, иначе нельзя. Подлецам надо бить морду!

— Кристобаль Хозевич! — А-Янус стукнул ладонью по столу. — Что за выражения! В кабинете директора!

— В присутствии дамы, — добавил У-Янус.

Но Хунта уже справился с эмоциями.

— Значит, говорите, это преступление? — с вызовом произнёс он. — Очень хорошо! Но тогда не угодно ли будет доказать, что преступник — именно я? А то ведь всем известно, как многомудрый Амвросий Амбруазович обращается с казённым оборудованием. И его заявление может оказаться наглой попыткой скрыть истинные причины порчи государственного имущества.

Последние три слова он произнес с явной издёвкой. А-Янус задумался.

— Выбегалла, наверное, милицию уже вызвал, — едва слышно как будто подсказал ему У-Янус.

— Этого ещё не хватало… — пробормотал А-Янус. С минуту в кабинете царило молчание. Потом А-Янус резко выпрямился за столом.

— Татьяна Васильевна, Кристобаль Хозевич, подождите в приёмной, — директор по селектору вызвал секретаря: — Маргарита Николаевна, Выбегаллу ко мне. Немедленно!

В приёмной Хунта сразу прошёл к окну и, распахнув одну створку, обеими руками оперся о подоконник. Татьяна присела на краешек стула. Маргарита Николаевна вызвала по телефону Выбегаллу. Он тотчас примчался — с пластырем на лбу, разорванным ватником под мышкой и шлейфом неприятного кислого запаха. С победоносным видом он прошествовал в кабинет директора, смерив Хунту и Татьяну презрительным взглядом. Маргарита Николаевна зажала нос, достала духи и побрызгала ими вокруг себя. Потом встала, поправила перед зеркалом причёску, пропела на ухо Татьяне: «Если Янус меня спросит, скажи: вышла на минуточку» — и исчезла из приёмной.

Хунта обернулся. Таня бросилась к нему и замерла, спрятав лицо у него на плече.

— Зачем вы это сделали? Если на каждого мерзавца обращать внимание…

— Твоё светлое имя и моя честь — слишком ценные вещи, — тихо сказал Хунта, целуя её волосы. — За них я буду драться до конца. И тебя я никуда не отпущу. Или ты останешься здесь, или я уеду вместе с тобой.

Таня ничего не ответила. Пиджак Кристобаля Хозевича пах сигарами и кофе. Татьяна чуть повернула голову и услышала, как громко и часто бьется сердце профессора. Она заглянула ему в глаза.

— Не бойся, выдержу, — едва слышно пообещал он. Таня притворила окно за его спиной.

— Только не простыньте, пожалуйста, — прошептала она, снова прижимаясь к его плечу.

— Постараюсь.

— А с рукой что? — ещё тише спросила Таня.

Хунта спрятал правую руку за спину.

— Не рассчитал немного, — пробормотал он.

Вернулась секретарша, занялась имитацией бурной деятельности: переложила папки, очинила два карандаша и три раза переставила дырокол. Таня снова села на стул. Хунта достал портсигар, но, покрутив в руках, спрятал обратно в карман и закрыл створку окна.

Гудок селектора заставил всех вздрогнуть.

— Кристобаля Хозевича попросите зайти. И всех сотрудников лаборатории Амвросия Амбруазовича ко мне. Немедленно!

Татьяна и Хунта переглянулись: что задумал Невструев? Маргарита Николаевна побежала на шестой этаж. Татьяна хотела встать, но Хунта удержал её.

— Всё будет хорошо.

Он быстро поцеловал ей руку и ушёл к директору.

Пока ждали лаборантов, в кабинете директора никто не произнёс ни слова. Хунта демонстративно смотрел в дальний угол. Выбегалла пыхтел и раздувался, как жаба. А-Янус что-то быстро писал. Морозный воздух из открытой форточки добивал остатки кислого запаха, но директор всё равно морщился. У-Януса в кабинете не было.

Пришли лаборанты. После сокращения финансирования у Выбегаллы их осталось четверо: Степа Спичкин, моя Стелла, Лара Кривцова и Костя Белобородько. Ребята несмело вошли в кабинет директора, поздоровались и сели подальше от участников небывалого скандала.

А-Янус поставил точку, выпрямился и принюхался. Не уловив со стороны молодёжи аромата выбегалловщины, он едва заметно кивнул. Потом обвёл лаборантов взглядом, подолгу останавливаясь на каждом.

— Товарищи учёные, — произнес Невструев, и его голос начальственным эхом прокатился по кабинету, — полагаю, всем вам уже известен инцидент, имевший место час назад в лаборатории профессора Выбегаллы. Я желал бы установить причину взрыва автоклава и порчи прочего оборудования…

Выбегалла завозился громче.

— И, разумеется, — продолжал директор, — выяснить, от чего или от кого пострадал сам профессор. Уважаемый Амвросий Амбруазович утверждает, что всё перечисленное было сделано профессором Хунтой якобы из мести и… кхм… зависти.

Хунта на этих словах директора вдруг весело улыбнулся. Лаборанты видели это.

— Поэтому я пригласил вас, молодые люди, — Невструев строго сверкнул очками, — и задаю вопрос: видел ли кто-либо из вас сегодня профессора Хунту в лаборатории профессора Выбегаллы?

Лаборанты начали пожимать плечами и качать головами, но молчали. Выбегалла изменился в лице, его поросячьи глазки беспокойно забегали. Невструев выждал немного.

— Итак, правильно я понимаю по вашему молчанию, что никто не видел?

Встал Костя Белобородько.

— Не видели, Янус Полуэктович. Я первый пришёл в восьми часам, как всегда. Всё открыл, проветрил. Всё было в порядке. Посторонних не было.

— Как — не было!? — воскликнул Выбегалла.

Директор строго посмотрел на него.

— Амвросий Амбруазович, у вас была возможность изложить вашу версию произошедшего, и вы ей воспользовались в полной мере. Я вас не перебивал.

Невструев снова повернулся к лаборантам. Встала Лара Кривцова.

— Я тоже посторонних не видела. Никто, кроме нас и Амвросия Амбруазовича, в лабораторию не входил.

Хунта взглядом поблагодарил девушку, и она зарделась, как маков цвет. Профессор поспешно отвёл глаза. «Надо и в самом деле поубавить пыл, — подумал он. — Эдак не только за своих, но и за чужих лаборанток придётся отвечать».

— Амвросий Амбруазович, — обратился Невструев к Выбегалле, — как вы это объясните? Если профессор Хунта не заходил в вашу лабораторию, как он мог взорвать автоклав и поставить вам синяк под глазом?

До Выбегаллы наконец дошло, что происходит. Он растерянно зашептал, прикрывая рот ладонью:

— Это заговор, товарищ Невструев. Это самый натуральный комплю!⁽³⁾ Они же бессовестно врут!

— Все четверо?

— Естественно! Я это уже давно замечаю — шепчутся оне. А как зайду в помещение, сразу замолкают и расходятся.

— Но позвольте, Амвросий Амбруазович, — директор посмотрел на Выбегаллу поверх очков, — зачем вашим лаборантам лгать? Какая им от этого может быть выгода?

— Ответственности, ответственности боятся, — лепетал Выбегалла.

— Но это противоречит здравому смыслу. Если бы они боялись ответственности, они бы наоборот показали на профессора Хунту.

— Его, значить, боятся, — не унимался Выбегалла.

— Кого? Кристобаля Хозевича?

При этих словах Невструева Хунта опять усмехнулся.

— А вы их, значить, проверьте, — настаивал Выбегалла. — Вы с ними наедине. Перекрестный допрос надо, детектёр де монсонж…⁽⁴⁾

— Может, вам ещё испанский сапог одолжить? — спросил Хунта.

— Вот видите, видите! — Выбегалла вскочил. — Он их запугал!

— Да никто нас не пугал! — раздался голос Стеллы. — Если бы Кристобаль Хозевич заходил, мы бы так и сказали.

— Конечно, — подхватил Стёпа Спичкин. — А в автоклаве, между прочим, манометр уже месяц как не работал. И клапан выпускной барахлил. Я хотел починить, даже докладную писал, но Амвросий Амбруазович запретил автоклав выключать.

— Ах, вот как, — сказал Невструев.

— Но ведь эксперимент шёл! — завопил Выбегалла. — Уникальный процесс! А вы, товарищ Спичкин, хотели эксперимент сорвать, график нарушить.

Стёпа очень убедительно приложил обе руки к груди.

— Я, Амвросий Амбруазович, такого и в мыслях не имел. А вот технику безопасности имел. А сегодня видите как вышло? Этот манометр вместе с экспериментом как раз и сорвало. И прямо вам в глаз. А потом уже и крышку сорвало, которая вам в лоб попала.

Девушки захихикали.

— Так вы не отрицаете, что в автоклаве были неисправности? — спросил Выбегаллу Невструев. Тот заметался.

— То есть как — неисправности?

— Докладная была?

— Нет. То есть, да. Но это же манометр, это не неисправность! Не критичная, не критичная!

— Ничего себе «не критичная»! — возразил Стёпа. — Да там, может быть, контур закипел. Вот и рвануло.

— Нет! — завизжал Выбегалла. — Всё было в порядке!

А-Янус поморщился и сказал жёстко:

— Амвросий Амбруазович, я бы попросил вас не повышать голос в моём кабинете.

Выбегалла съёжился под его взглядом и залебезил:

— Но, Янус Полуэктович, это же навет! Это поклёп. Напраслину возводят, значить. И на кого? На своего руководителя! Я развиваю интереснейшее направление. Мои публикации не только в специализированных, но и в, так сказать, эдисьон коню…⁽⁵⁾

— Я в курсе ваших публикаций, — прервал его Невструев и встал. Все остальные тоже поднялись, словно на суде перед вынесением приговора.

— Я не собираюсь превращать институт в следственный отдел. Инцидент исчерпан. Сотрудники лаборатории профессора Выбегаллы, допустившие работу оборудования в нерасчётных режимах, отстраняются от исследований и будут переведены в другие отделы.

Лаборанты расплылись в довольных улыбках — сбывалась их голубая мечта сбежать от Выбегаллы.

— Профессору Выбегалле объявляю строгий выговор, — продолжал директор, — за халатное отношение к должностным обязанностям. Кристобаль Хозевич, примите мои извинения.

— Я буду жаловаться в вышестоящие инстанции! — вскричал Выбегалла.

— Так вы хотите дать официальный ход делу? — поинтересовался Невструев.

Выбегалла пропыхтел что-то нечленораздельное, схватил свой ватник и вылетел из кабинета.

— Все свободны, — сказал вслед ему Невструев.

Лаборанты поспешили к дверям. Хунта, перехватив взгляд директора, задержался. Янус Полуэктович подошел к нему.

— И всё же, Кристобаль Хозевич, я бы советовал вам взять отпуск и съездить отдохнуть на какой-нибудь курорт.

Хунта почтительно склонил голову.

— Благодарю, но у меня очень много работы. Может быть, ближе к лету…

— Но сейчас осень!

— Тем более.

Невструев покачал головой.

— Ну, хорошо. Но в другой раз обстоятельства могут сложиться иначе.