Сказки дьявольского особняка (джен)

Третий покой был выжженной пустыней под белесым небом, там ничего не росло и не двигалось. Она обрывалась в глубочайшую пропасть, на краю которой одиноко высилась скала из застывшей магмы. На скале лежала, греясь в лучах невидимых солнц, черная гадюка.

— Наконец-то, пришел, — прошипела змея, гипнотизируя Джи узкими красными глазками. — Я гадюка Локки, демона зависти, страж его мертвого покоя. Мы на равнине всех человеческих чувств, испытанных сегодня, но они погибли, задушенные завистью. Семена этих чувств еще остались в бездне, что за этим лавовым камнем, достань их оттуда и засей равнину. Я должна увидеть зеленые всходы через пятнадцать минут, иначе дальше ты не пройдешь.

Гадюка-страж укрепила в сухом грунте колышек солнечных часов и уползла под камень. Бесенок бросился в пропасть, на дне которой журчала вода, и в кромешной тьме, потому что на такую глубину свет не проникал, собрал семена. Но семян было только тридцать. А посева ждала огромная пустыня. И как их полить? Если вода так глубоко.

Джи схватил учебник и тут же бросил, самостоятельно вспомнив формулу отражений. Семена учетверились, затем их стало в десять и еще в сто раз больше. Сообразив, что ему не хватает рук, он сделал собственных двойников, и целая армия бесенят принялась сажать чувства. Еще одна армия отраженных бесов черпала воду и поливала пустыню, пластами поднимала щедрый чернозем из пропасти и покрывала растрескавшийся пустынный грунт. За четверть часа все было готово, из-под цветущей скалы выползла гадюка, осмотрела зеленые поля и сказала:

— Ты управился лучше, чем другие стажеры, Джи, но ты не нашел в бездне семена Радости. На первый раз твоя оплошность прощается, но впредь ты можешь быть жестоко покаран. Чтобы покинуть обитель зависти, просто прыгни через пропасть.

И снова Черный дворец, и снова просто дверь. Дверь, из-за которой доносятся аппетитнейшие запахи пряностей и жареного мяса, острых приправ и свежих фруктов, густой аромат шоколада, ванили и корицы… Дверь кухни. Бесенок вытащил связку и выбрал ключ, или скорее не ключ, а серебряную вилку. Он не успел поднести ее к двери, а на пороге уже стоял толстый боров в поварском колпаке.

— Сколько можно ждать тебя, лентяй?! До начала пиршества всего несколько минут, а ты здесь прохлаждаешься! Живо к печи, мне нужно еще пятьсот печеных куропаток, двадцать котлов рисовых колобков, почисть картофель, да зажарь на вертелах баранов, туши крольчатину, нарезай тонкими ломтями копченый лосось и раскладывай в хрустальные вазы черную икру, да поживее. Еще нужно украсить торт свежими вишнями, сварить глинтвейн и взбить сливки, запечь грибы с сыром и разложить легкие закуски, да не забудь разлить в графины вина и украсить яблоками жареных поросят, здесь ждет голодных ртов миллион разных вкуснейших яств мира, ибо ты в покое Бегемота, демона чревоугодия! А я его страж и шеф-повар, и мне нужно накормить воображение еще тысячи богачей, что сегодня предадутся обжорству и нашему повелителю.

И Джи кометой понесся по кухне, мелькая то здесь, то там, поджигая огнем из печей свои крылья, но они тут же тушились по́том, градом катившимся с его лица. Он содрал кожу с рук и совсем сбился с ног, но когда прозвенел торжественный звонок и тележки с яствами поехали из кухни в тронный зал, на огромном торте не хватало одной маленькой вишенки.

— Эту вишню можешь съесть и понадеяться, что она не встанет поперек горла, — сурово сказал боров, наклоняясь к съежившемуся от страха бесенку. — Твою работу я все-таки приму, но не жди, что встречу тебя здесь в следующий раз с распростертыми объятьями. Свободен.

И он выгнал Джи, крепко захлопнув дверь. Он только хотел заикнуться, что ему не дали направление дальше, как увидел перед собой розовые шелковые портьеры. Они с шелестом раздвинулись, выпуская вперед легкую тень.

* * *

— Джи — неудачник, — выдал Элф свой беспощадный вердикт. — Не мог на первом же задании вспомнить формулу отражений, чтоб не мучиться. А семена Радости, я догадался, очень мелкие — чтобы собрать их, нужно было просеять речной песок и ил. Я бы справился лучше, пап. Серьезно.

— Я не сомневаюсь, — ответил Энджи. — По этой причине могущественным демонам не поручают хозяйственную работу. Ты бы всю реку из бездны поднял и заставил течь по пустыне.

— То есть ты остался бы недоволен мной?

— Пару дней назад, Лил’, я объяснял тебе, что такое ирония. Так вот — это была она.

Элф надул малиновые губки, но не смог удержать капризную гримасу, когда отец состроил на лице ровно то же самое и заставил его зафыркать от смеха.

— А я бы хотел на Кухню, — звонко сказал Викки и облизнулся. — Неделями бы из нее не вылезал. Трехэтажные торты, озера вишневого суфле, реки шоколада…

— Размечтался. Ты там за полдня лопнешь и некому будет собрать тебя в кучку по кусочку — все заняты. Адски. — Элф снова принял серьезный вид и развалился на подушках. — Дядюшка Бегемот классный, но я жду, когда Джи дойдет уже до дедушкиных владений. Ему там точно не поздоровится.

— Ты чего такой злой? — обиделся Викки.

— «Ты чего такой злой»? — передразнил Элф брата.

— Вил’, съешь за завтраком двойную порцию вишневого бисквита, — вмешался Ангел. — Только маме тарелкой не свети: он вечно переживает, что в нашем домашнем филиале Кухни Жерар так и норовит тебя обкормить мёдом и сахарком. Если всё-таки засветишься — скажешь, я разрешил. — Киллер перевел взгляд на второго сына. — Лил’?

— А я тут при чем? Я бисквита не хочу. И на вишне не помешался. Зато потом вы будете с мамой ссориться, потому что этот увалень, — он нарочно больно тыкнул в Викки пальцем, — пережрет сладенького до гипера… гиперо… забыл — и не уснет днем. И никогда не вырастет высоким и красивым, как ты.

— До гиперактивности, — подсказал Эндж.

— Я не увалень! — еще пуще обиделся Викки. — И я вырасту! И что вообще значит «увалень»?

— Что ты большой, тяжелый и неповоротливый, — снова подсказал Эндж в феноменальной выдержке.

— Что ты тормоз, толстый и некрасивый, — поправил Элф и ехидно предложил, заметив, что брат уже куксится и краснеет: — Поплачь как девочка.

— Вил’, — вступил в опасный диалог Ангел и протянул к близнецам руку. Викки в нее вцепился как паучок и спрятал личико. — Эльфарран не злой, просто ты ему безумно нравишься, его это стесняет и ставит в неловкое положение. Он еще не знает, как вести себя, когда кто-то нравится настолько, и он ревнует тебя к матери: Ксавьер правда может на меня наехать из-за несчастного куска торта, но я живо напомню ему, что это ерунда. Мама волнуется за тебя больше, чем за Элфа, потому что ты мало разговариваешь и чаще тянешься к конфетам. Думает, тебе чего-то в организме не хватает. Но ты просто меланхоличный сладкоежка.

— Если бы не ты, пап, нас затаскали бы по врачам, — буркнул Элф и тоже взялся за отцовскую руку. Сопротивлялся порыву до последнего, но соскучился сильно. Ангел никогда не пытался навязывать сыновьям обнимашки и поцеловашки, как большинство тех, кто окружал их в световой день, и поэтому прижаться к нему вечером перед сном было особенно ценно. — И никого я не ревную. Ни к кому. И не…

Он бубнил долго, оправдываясь. Плечи Викки содрогались — от смеха, а не от плача. Потом он резко отнял лицо от ладони Ангела и бросил в близнеца подушкой.

— Спокойной ночи, — нарочито громко сказал Энджи, встав на пороге их спальни, и затем проинструктировал строго, вполголоса: — Чтоб через час, когда зайдет мама — тут правда были тишина и спокойствие.

— Спокойной ночи, папа! — хором ответили маленькие демоны и продолжили увлеченно потрошить подушки.