Когда мы встретимся вновь (гет)

Шёл очередной, ничего не значивший приём, важный только для организаторов и той части тусовки, которая коллекционирует фото на фоне билборда с названием очередного престижного товара. Катя присутствовала здесь только потому, что их общее с Юлианой агентство участвовало в одной из пиар-акций французов, нынешних хозяев вечера. Клиенты, крупная семейная французская компания и их российский контрагент, были важные, Юлиана заболела, поэтому сегодня на вечеринку пошла Катя. Не очень охотно, по необходимости, ничего нового или приятного для себя не ожидая.

Вечер начался как обычно. Катя совершила обязательные на подобных мероприятиях действия, обменялась приветствиями с очаровательной Лильен Арно, умело и незаметно руководившей всем происходящим, поздоровалась с несколькими знакомыми, взяла бокал коньяка. Золотой напиток грелся у неё в руке, Катя вежливо улыбалась, когда к ней обращался чей-то взгляд, и подносила бокал к губам. Пить она не собиралась, но странно было бы не продемонстрировать вежливость по отношению к хозяевам — Лильен как раз позировала фотографу, держа в руках бутылку коньяка тридцатилетней выдержки из собственных подвалов.

Ничего интересного Катя не ждала, ничего интересного и не происходило. Катя поучаствовала в трех необязательных разговорах, сфотографировалась на фоне огромной коньячной бутыли с Гийомом Арно и известным московским ресторатором… Пытаясь избежать встречи с Шестиковой, которая, расставшись с очередным покровителем, приобрела новые губы и бюст, но не утратила своей акульей хватки, Катя отошла ближе к запасному выходу. Здесь было спокойнее, не так многолюдно, и можно было поймать официанта, разносившего не коньяк, а «Эвиан».

Потягивая прохладную минеральную воду, Катя медленно обвела взглядом огромный, заполненный людьми зал, и вдруг… Она выпрямила и без того прямую спину, сделала несколько шагов вперёд:

— Здравствуйте, Александр Юрьевич!

Он удивлённо посмотрел на неё. Катя поняла, что совершила сразу две светские оплошности: первой поздоровалась с мужчиной и главное... Главное, она поприветствовала человека, который решил её не замечать. Который сделал вид, что забыл, наплевал, выбросил из памяти. А ведь Воропаев заметил её и узнал. Катя видела, как едва заметно дёрнулась его бровь, и непонятно сверкнули глаза, натолкнувшись на её взгляд.

Время шло, а Воропаев не спешил отвечать на её приветствие. В каком-то странном состоянии, почти не думая, Катя шагнула к нему ближе, всмотрелась в его лицо…

Странно, как время меняет отношение к когда-то знакомым тебе людям. Отчего-то Александр, злой, неприятный человек, жаливший её своим языком не хуже сестры, выказывающий ей только неприятие под маской мнимого одобрения, показался ей сегодня необыкновенно интересным объектом для наблюдения. «А он изменился», — с удивлением подумала Катя. Воропаев показался ей спокойным — с лица его исчезло высокомерие, которое было раньше столь явным, иногда агрессивным. Глаза Александра больше не сверкали так яростно, как это помнилось Кате, и не заливали её холодом. Если бы она не знала его раньше, то подумала бы, что в жизни этот человек много смеётся... Безупречный костюм, безупречная стрижка, однако дресс-код вечера не соблюдён: вместо галстука сдержанного цвета — расстёгнутый ворот рубашки.

Увлёкшись, Катя совершила и третью ошибку: она глазела на Александра, не моргая, в упор… И это после того, как ей дали понять, что узнавать её не собираются и беседовать с ней не будут тоже.

Конечно, Кате нужно было вежливо кивнуть в ответ на совсем невежливое поведение Воропаева и сразу отвернуться, но она не могла. Она впитывала в себя все новые черточки прежде знакомого лица. В свое время она плохо его изучила, слишком неуверенно и жалко она чувствовала себя в присутствии Александра сначала, слишком зла на него была потом. Вспоминая иногда своё прошлое, она вспоминала и его, а он, видимо, нет, не вспоминал...

— Госпожа Жданова, я не ошибся? — Воропаев всё-таки решил с ней заговорить, и, судя по желвакам, которые на мгновение испортили почти совершенные черты его лица, сделал для этого немалое усилие над собой.

Катя была невежлива до конца. Чего уж? Не совсем понимая, что она делает, и главное, зачем, она протянула руку к плечу Александра, легонько коснулась его пальцем. Он живой, настоящий. Действительно, Александр Воропаев. Она может к нему прикоснуться. Откуда у неё возникло это желание? Безумие. И в ответ на нетерпеливое покашливание — Катя поняла, что он не так уж и изменился: как же, Его Величество задали вопрос, а поселянка отвлечена тем, что щупает его как небывалую диковинку — в ответ на его покашливание она ответила:

— Я Пушкарёва, Екатерина Пушкарёва, здравствуйте!

Катя всхлипнула. Такое могло приключиться только с ней. Она вытерла слёзы грязной ладошкой и ещё раз попыталась встать на ноги. Не удалось. Боль в правой лодыжке стала такой, что вышибла дыхание, а слёзы потекли ещё сильнее. Катя застонала и опять упала на траву. Над головой шумела ветками высокая липа, небольшой пятачок газона вокруг неё плотно обступили кусты сирени. Катя сидела, прислонившись спиной к стволу дерева, и уныло рассматривала заросли вокруг себя. Выбраться на асфальтовую дорожку самостоятельно не получалось. Но она немножко посидит и попробует прыгать на одной ноге. К людям, к цивилизации, которая находилась от неё в каких-то двадцати метрах…

Началось всё обычно. Маленький и шустрый йоркшир Юлианы сорвался с поводка и, отважно рыча и гавкая, бросился за большим, раза в три больше самого йорка, котом. Кот не стал использовать старинную кошачью тактику и залезать на ближайшее дерево. И ещё более проверенный способ — удар когтистой лапой по носу мелкому недоразумению, только называвшемуся собакой, он использовать тоже не стал. Это раскормленное почти до шара сумасшедшее животное взвыло и кинулось спасаться бегством. Кот то забегал в кусты, то нёсся прямо по широкой аллее, а за ним, весёлый и свободный, мчался йоркшир. За йоркширом, размахивая поводком и крича: «Дюша, Дюша!», бежала Юлиана, за ней, чуть спотыкаясь на немаленьких каблуках, семенила Катя.

Аллея парка, по которой так своеобразно прогуливались подруги, поворачивала, а после поворота разветвлялась на несколько нешироких дорожек. Женщины добежали до поворота и, задыхаясь, остановились.

— Может, он сам вернётся? — с безнадёжностью в голосе предположила Катя.

— Не вернётся, я его знаю! Кобель, как и все они… — Юлиана вздохнула. — Так, ты — направо, я — налево.

Для Кати спасательная операция закончилась тем, что йоркшира она нашла, но теперь её саму нужно было спасать. Телефон она оставила в машине, звуков человеческого присутствия вблизи не слышалось… Нога болела зверски. Дюша сидел рядом, с Катиным шелковым платком вместо ошейника и, высунув язычок, хитро на Катю поглядывал…

Надеясь, что хозяйка этой шерстяной мелочи бродит где-то недалеко, Катя решилась:

— Лю-у-у-уди! Помогите!

Дюша по-собачьи хмыкнул, по его мнению, голос женщины прозвучал хрипло, тихо и несолидно. Катя погрозила собачонке кулаком, набрала в грудь побольше воздуха, зажмурила глаза и заорала:

— Помоги-и-ите!

Дюша то ли от страха, то ли от восхищения взрыкнул. Катя покрепче сжала конец импровизированного поводка. Но в этот раз ей повезло. Кажется, повезло. Совсем рядом, со стороны тропинки, невидимой из-за зарослей, послышался шум ветвей и мужской голос:

— Бог поможет.

Катя опешила и от неожиданности прикусила язык. Тихонько застонала, неосторожно пошевелила ногой и застонала громче.

— Эй, есть тут кто? — ветви сирени закачались совсем близко к тому месту, где сидели девушка и собака.

Катя свободной ладошкой прикрыла рот, словно боялась, что слова вырвутся помимо ее воли. Она узнала этот голос. И это было невероятно. Не слышать его почти восемь лет, а тут… за месяц — второй раз. Катя меньше всего на свете ожидала, что именно Александр будет тем человеком, который отзовётся на её крик. А может быть, его голос только чудится? Возможно, у неё солнечный удар? Галлюцинации? Катя просто не могла представить Александра Воропаева гуляющим в лесопарковой зоне Москвы... Александра Воропаева, мимоходом спасающего собак и девиц от неведомых напастей, тоже не представляла. А ведь фантазия у неё была… ну очень богатая.

— Эй, кто здесь?

Молчать дальше было нелепо, невежливо и глупо, и Катя тихо проговорила, почти прошептала:

— Екатерина Пушкарёва. Здравствуйте, Александр Юрьевич.

Шум в кустах прекратился. Тишину летнего дня нарушало только птичье чириканье, далекий гул большого города и сопение собаки.

«Сейчас он уйдёт, вот точно». Катя зажмурилась. Как киноплёнка промелькнуло воспоминание об их последней встрече с Александром. Она, дурочка ненормальная, радостно здоровается, пялится на него и осторожно трогает пальчиком. Он, скривив тонкие губы в неприятной усмешке, перехватывает ее руку и быстро отбрасывает от себя, как гадюку. Она краснеет и отшатывается, он кидает на неё злой и почему-то затравленный взгляд, и, так и не сказав «здравствуйте», лишь недовольно пробормотав что-то себе под нос, разворачивается и ныряет в толпу.

И вуаля, новая встреча! «Проклятье!» — кто сказал это вслух, она сама или неожиданный спаситель, Катя так и не поняла.

Дюша насторожил ушки, а на поляну выбрался Александр. Его холёное лицо кривилось в гримасе, в волосах, облагороженных явно очень модным стилистом, торчала веточка. Воропаев сначала с отвращением посмотрел на свои запылённые туфли, стряхнул с лацкана пиджака сухой лист, лишь потом поднял взгляд на женщину и собаку. Дюша зарычал и натянул шелковый поводок.

— Почти дама с почти собачкой… И зачем вы меня сюда заманили, Екатерина Валерьевна?

Катя молчала. Воропаев пожал плечами, развернулся и полез обратно в заросли. Злобно рычавший Дюша, увидев, что мужчина уходит, плюхнулся на мохнатый задик и успокоился. В установившейся тишине Катины слова прозвучали отчётливо:

— Александр Юрьевич, я подвернула ногу и хочу за вас замуж!

Кто-то из троих, находившихся на поляне, громко икнул…

Быстрее всех от шока оправился Дюша. Увидев, что крайне несимпатичный ему тип, вместо того, чтобы покинуть полянку, никуда не ушел, пёсик залился звонким лаем, при этом предусмотрительно не отходя от Кати.

— Дюша, фу!

— Как это показательно, Екатерина Валерьевна, назвать собаку именем своего бывшего… — теперь от потрясения оправился и Воропаев.

Мало того, Катя поняла, что он вернул себе и всю свою язвительность.

— Вовсе это не имя Андрея!— Катя сердито вскинула голову.

— Да? Отчего-то я в этом не уверен.

— И это не моя собака, Юлианы, — совсем тихо добавила Катя, а Александр насмешливо вскинул бровь.

Пёсик лаял, слегка подпрыгивал от возмущения, однако сорваться с импровизированного поводка не пытался. Воропаев подошел к Кате, шикнул на собачку. Дюша сразу замолчал и подлез под Катину ладонь. Александр тяжело вздохнул и спросил:

— Идти сможете?

Катя отрицательно покачала головой. Она подумала, что столь нелепой ситуации с ней не случалось уже много лет. Сейчас же всё к одному: её платок обмусолила собачонка, сама Катя сидела на траве в перепачканной одежде, не могла самостоятельно сдвинуться с места и только что заявила постороннему мужчине, что желает за него замуж… И она рассчитывала на то, что этот мужчина, будет относиться к ней серьёзно? Собственно, на что она вообще рассчитывала?

— Вы невозможны, вы знаете это, Екатерина Валерьевна?

Катя молча кивнула, слезы опять покатились из её глаз.

— Прекратите рыдать!

Дюша, услышав грозный рык Воропаева, гавкнул, не вылезая из-под Катиной руки.

— Держите свое блохастое недоразумение крепче…

Катя прижала к себе Дюшу и с недоумением посмотрела на Александра. Тот, не говоря ни слова, сначала помог ей приподняться, а потом, подхватив Катю под колени и за талию, поднял её на руки. Катя вскрикнула.

— Ох, помолчите, Екатерина Валерьевна, никто вас не съест. Боюсь отравиться.

Катя мысленно отмахнулась от его шпильки. Если честно, её больше занимало то, что Александр поднял её непринужденно, кажется, совсем без усилий, а ведь она никогда не считала его атлетом. Не такое Его Высокомерие производил впечатление на окружающих. «Совы — не те, кем они кажутся», — Катя вспомнила крылатую фразу из прекрасного и загадочного фильма. А прекрасный и загадочный Воропаев в это время легко нёс их с Дюшей, плечом раздвигая заросли высокого кустарника. Ветки всё равно успевали хлестнуть его по лицу, зацепить за Катино платье, растрепать ещё сильнее её волосы. Только Дюша, пристроившийся на Катиной груди, получал от поездки истинное удовольствие.

Александр выбрался из зарослей сирени на дорожку и оглянулся. Со стороны широкой аллеи к ним бежала Юлиана.

— Вот и кавалерия, — пробормотал Воропаев и широкими шагами направился навстречу Виноградовой. — Знает ли она о ваших матримониальных планах? Или это был чрезвычайно оригинальный экспромт отчаявшейся женщины?

Катя и Дюша ему не ответили.

«Это ужасно». Катины руки до боли сжимали мягкие кожаные подлокотники. Катины глаза были плотно закрыты. Катины губы беззвучно шевелились. Ох, как же она боялась! Только два человека могли толкнуть Екатерину Валерьевну Пушкарёву — рассудительную, спокойную, серьёзную деловую женщину на столь немилую её сердцу авантюру… И если один из этих двоих распрощался с Катей пять лет назад, поменяв её на прелести холостяцкой жизни, то вторая продолжала из… «Извер… Извергиня… Ой, кажется, сейчас!»

«Мамочкамамочкамамочка!»

Катя зажмурилась еще крепче. Вдруг кто-то легко тронул её за плечо, и она нехотя открыла один глаз. Над ней склонилась милая девушка в аккуратном красно-оранжевом жакетике. Катя открыла второй глаз, испуганно посмотрела на бортпроводницу и шепотом спросила:

— Мы падаем, да?

Девушка покачала головой и, сдерживая улыбку, ответила:

— Пожалуйста, не волнуйтесь так! Вам принести во…

— Да-да-да! — всё так же шепотом забормотала Катя. — Принесите мне… виски… Да, точно. Виски.

В это время экран на спинке впереди стоящего кресла показывал Кате красочную картинку. На ней мужчина в белой рубашке, сложился вдвое, пригнув голову к коленям. Катя вздрогнула и отвернулась.

— Виски, — решительно сказала она.

Стюардесса широко улыбнулась и повторила:

— Не волнуйтесь, пожалуйста.

Катя волноваться продолжала. Иррациональный страх перед полётами не смогли прогнать ни аутотренинг, ни визиты к психологу, ни утешительная статистика авиакатастроф. Девушка, продолжая улыбаться, осторожно начала высвобождать рукав своего форменного жакета из Катиных пальцев, которые — Катя и не заметила, как это произошло — крепко стискивали уже не подлокотники.

— Всё хорошо, мы просто выруливаем на взлётную полосу. Мы пока не взлетели, всё хорошо. Я сейчас принесу вам виски, много-много виски…

Стюардесса отцепила от золотого шитья последний Катин пальчик, поправила сбившуюся пилотку и быстро удалилась. Катя, грустно поглядев ей вслед, прошептала мирозданию:

— Ну, зачем я опять согласилась?

Не решаясь смотреть прямо перед собой, потому что человек на экране стал лихорадочно натягивать на себя спасательный жилет, и собираясь опять зажмуриться, Катя скользнула взглядом по салону…

Тот, кого она совершенно не ожидала увидеть, сидел в соседнем ряду и безмятежно потягивал сок из фирменного аэрофлотовского бокала. Катя засмотрелась и на целую секунду забыла, что находится в самом ненавистном на всём белом свете месте — в салоне бизнес-класса аэробуса, вылетающего рейсом Москва — Нью-Йорк. Самолет едва заметно тряхнуло, и из горла Кати вместо спокойного вежливого приветствия вырвался испуганный взвизг:

— Александр Юрь… Ой!

Воропаев подавился соком, медленно повернул голову и неверяще уставился на Пушкарёву.

— Нет, вы издеваетесь…

Катя попыталась раздвинуть в улыбке губы, но они дрожали и не слушались.

— З-здравствуйте, Александр Юрьевич…

Он, исподлобья глядя на неё, пробормотал:

— Здравствуйте...

Тут Александр сделал паузу и добавил после неловкого молчания:

— Госпожа Пушкарёва.

Катя так смутилась от столь явного неодобрения, прозвучавшего даже не в словах, а в интонации Воропаева, что забыла о том, что сидит сейчас в жуткой металлической коробке. Однако стоило ей глянуть в иллюминатор, как страх опять вернулся. Катя посмотрела на Воропаева, на экран, который показывал, как несчастный мужчина натягивал кислородную маску, опять на Александра… и решилась:

— Александр Юрьевич!

Воропаев, уже отвернувшийся от Кати, вздрогнул.

— Александр Юрьевич, а можно, я сяду на место рядом с вами?

Ответить Александр не успел, потому что Катю от него заслонила стюардесса, принесшая пузатый стаканчик с прозрачной золотистой жидкостью.

— Ваш виски, пожалуйста.

Катя, уже забывшая о своей просьбе, удивилась, но взяла бокал с подноса и сделала осторожный глоток.

— Ох!

Напиток был невкусный, отдавал землёй и обжигал нёбо. Катя закашлялась. Бортпроводница едва заметно вздохнула, но сказала, профессионально улыбаясь:

— Воды?

Катя не хотела воды, Катя хотела домой... но раз домой ей в ближайшем будущем не попасть, она решила идти ва-банк.

— Ой, нет-нет, спасибо! Скажите, а я могу пересесть на другое место?

Стюардесса окинула взглядом салон.

— Если пассажиры не будут возражать…

— Нет, нет, не будут! Мой… друг пригласил меня пересесть к нему поближе. Понимаете, мы давно не виделись!

Катя говорила негромко, быстро, обоснованно считая: если договорится с бортпроводницей раньше, чем Александр сообразит, что Катя задумала, то и возразить он не успеет. А если рядом с нею будет знакомый человек, пусть этот человек — вечно Катей недовольный, сердитый Воропаев, то и погибать в авиакатастрофе Кате будет не так страшно. Стюардесса, продолжая удерживать на губах профессиональную улыбку, помогла Кате пересесть на место рядом с Александром. Тот был явно не рад подобной миграционной политике, но заглянул в испуганные Катины глаза и удержался от гневной реплики. Только прожёг взглядом стюардессу, явно довольную тем, что сдерживать страхи нервной пассажирки станет кто-то другой.

Катя, безумно обрадованная, что падать в Атлантический океан будет в знакомой компании, сделала вид, что не замечает воропаевского недовольства. Одной рукой она крепко сжимала бокал с вонючим и невкусным виски, а второй — столь же крепко вцепилась в обтянутое тонким льняным трикотажем предплечье Александра.

— Вы меня преследуете! — громким шепотом заявил Воропаев.

Катя, продолжавшая дрожать как овечий хвостик, всё-таки нашла в себе силы, чтобы возмутиться:

— Я? Преследую вас? Это наша третья встреча за полгода!

— За пять месяцев!

«Он, что, месяцы считал? Или он так шутит?» Александр смотрел прямо перед собой, и Катя могла видеть только его чеканный профиль... Но, кажется, смешно Воропаеву не было.

— А как понимать заявление, сделанное в нашу прошлую встречу? — он продолжал негромко возмущаться.

Катя вспомнила, как Александр, злой на Вселенную и Катю к ней в придачу, на руках нес её и Дюшу до машины Юлианы. Попутно он в изысканных и очень обидных выражениях высказывал всё, что он думал о безголовых женщинах и их мелких шерстяных шавках. Мелкий шерстяной Дюша, оскалив зубки и зарычав, отказался перейти в объятия законной хозяйки, поэтому так и ехал, прижавшись к Кате и влюблённо тараща на Александра глаза-пуговки. «Дюшка — предатель, конечно, но не хватает псу мужского внимания... Надо принимать меры», — выразительно пошевелив безымянным пальцем на правой руке, со смехом сказала Кате Юлиана, когда Воропаев затолкал поскуливавшего Дюшу в салон машины Виноградовой. Катя тогда смотрела в спину удалявшегося Александра и ничего не ответила, хотя о «мерах» тоже подумала...

Припомнив свои мысли и слова, адресованные Воропаеву в тот день, Катя покраснела, но сейчас, в этом адском приспособлении, ничто, никакие неловкость или стыд, не могли заставить её отодвинуться от Александра ни на сантиметр. Катя только чуть крепче сжала пальцы. Теплая сильная мужская рука под её ладонью внушала Кате уверенность, и она не собиралась обращать внимание на всякие мелочи вроде недовольства того, кому эта рука принадлежала.

— Ваша бесцеремонность, Екатерина Валерьевна, не знает границ, — пробормотал Воропаев, не сделав, однако, и попытки вырваться из цепкого захвата.

Он так и не повернулся к Кате, внимательно изучал красивые пейзажи, которые демонстрировали теперь на экране... «Наверное, мужчина в белой рубашке всё-таки не выжил, несмотря на спасательный жилет и кислородную маску…» Катя непроизвольно вздохнула.

— Так уж и быть, я покараулю вас во время взлёта, но потом вы вернётесь на свое место. Я не желаю терпеть ваши приставания весь полет, — сказал Александр и покосился на соседку.

Она же некстати вспомнила Мишу, пару недель назад опять объявившегося в офисе Юлианиного и Катиного агентства. Миша преподнёс Виноградовой зонтик с видами Италии, а Кате бордовую розу на длиннющем стебле. После второго визита, в ходе которого все работники компании получили по крошечному миндальному пирожному, стало ясно, что Михаил был готов обеспечить агентству большой заказ, а после третьего — руку, сердце и место исполнительного директора в своей фирме Катерине Валерьевне Пушкарёвой, персонально. Борщов разбогател, располнел, был преисполнен важности и самодовольства. И, как всегда, нашел преданного сторонника в лице госпожи Виноградовой.

Вспомнив всё это, Катя заявила:

— Не собираюсь я к вам приставать, у меня жених есть.

Проговорив эту фразу вслух, она мысленно добавила: «Тьфу-тьфу».

— Рад за вас безмерно, — голос Александра почему-то прозвучал сдавленно.

А самолёт, наконец, оторвался от земли и теперь — Катя была уверена — вот-вот собирался падать. Катя глотнула виски, закрыла глаза и вложила свою ладонь в послушную ладонь Воропаева. Разумеется, ни на какое «свое место» возвращаться она не собиралась.

«Вот ещё!»

Кате предстояло мучиться в полёте целых десять часов, и она планировала делать это с удовольствием.

«И обязательно, обязательно нужно узнать у Александра Юрьевича, каким рейсом он летит обратно в Москву…»

Нижнюю губу саднило, но это почти не занимало Катиного внимания, ибо Александр небрежно смахнув с большого стола для совещаний пару папок, настойчиво прижимал Катю к его краю. Катины ощущения подсказывали почти не функционирующему мозгу, что стол — твёрдый, что бедро она уже ушибла. Кроме того, затухающий разум робко намекал, что дверь только притворена, но не закрыта, что всё это неприлично, и неуместно, и... Но поздно, поздно. Катя отчего-то всхлипнула и поудобнее обняла мужчину за плечи. Александр пытался справиться с полами блузки, которая каким-то чудом продолжала оставаться на Катиных плечах, губами провёл по тонкой ключице и отстранился. Катя протестующее застонала, подалась вслед за ним. Воропаев покачал головой, одной рукой придерживая Катю на месте, а второй потянувшись к пиджаку.

— Отключу и продолжим. Не вздумай двигаться!

Слова Александра прозвучали как приказ, Катя вздохнула и двигаться не стала.

Пиджак небрежно свисал с монитора, и, торопясь, Александр чуть не перевернул его в попытке вслепую нащупать не унимавшийся телефон. Попытка не удалась, пиджак слетел на пол, а Воропаев, поминая дьявола, убрал руку с Катиного живота и наклонился. Это было забавно и Катя, возбуждение которой немного схлынуло, пристроилась на краешек стола и тихонько засмеялась. Александр, присев на корточки, ответил ей сердитым взглядом.

За спиной раздалось приветствие, и Катя, одной рукой испуганно проверяя, застёгнута ли блузка, а второй нервно одёргивая вполне нормально сидевшую юбку, обернулась. В распахнутых дверях, ведущих в общую приёмную, стояла Виноградова.

— Катя, тут к тебе... Она говорит, что у тебя не отвечает телефон... — не заканчивая фраз и не вполне осознавая, что за картинку она видит в кабинете подруги, бодро проговорила Юлиана.

Однако оглядев Катю повнимательнее, мельком взглянув на выпрямившегося и теперь не спеша надевавшего пиджак Воропаева, Юлиана покачала головой, шепнула: «Пять минут» и отступила из кабинета, закрыв за собой дверь.

Катя сползла со стола на пол. И тут же чуть не упала — ноги отказывались её слушаться. Неловкими пальцами она всё поправляла и поправляла одежду и старалась не глядеть на Александра. А Александр, взяв Катю за плечи, развернул её к себе лицом. Катя вывернулась и отпрыгнула от него на два шага.

— Перестань! — голос её сорвался. — Зачем ты... Как я могла? Ты...

Катя чувствовала, что срывается в так несвойственную ей истерику. Или что-то похожее было уже, в прошлой жизни, жизни с Андреем? Это было неправильно и неприятно ей самой, но поделать Катя ничего не могла. Да, в дурацком положении, в котором она оказалась, тоже виновата была сама. Хотя Александр тоже. Но она больше. Бе-зус-лов-но. Не-сом-нен-но.

— Так не может больше продолжаться.

— Отчего же? Совершенно не вижу препятствий для продолжения. Помнится, вас, любезная Катерина Валерьевна, вчера ничего не смущало.

Катя нахмурилась и отвернулась.

— И позавчера...

Катя покраснела, вспомнив, что было позавчера.

-...И три недели назад.

— Прекрати!

— Командный голос на мне тренировать — совершенно бессмысленное занятие.

Катя ничего ему не ответила, просто пялилась в пространство, потому что перед глазами опять возникла недавняя сцена. И это он виноват! Нет, она. Она проявила дурацкую инициативу в отношениях, она уже несколько месяцев не может разобраться в себе. Она в рабочем кабинете чёрт-те чем занимается. А появление в пикантный момент Юлианы, её раскрытый то ли в удивлении, то ли в возмущении, а, может быть, и в ужасе, рот — это просто вишенка на торте Катиного безумия. Хотя нет, нет. Хуже всего выглядывающая из-за плеча Виноградовой мама. «Боже, стыдно-то как». Катя оттолкнула руку Александра, который легонько дёргал её за прядь выбившихся из причёски волос.

— Катерина, я не понимаю...

— Это видно, что не понимаешь.

Сама Катя точно знала, что сейчас срывает злость не на том человеке. Остановиться, однако, она не могла, хотя видела, что и так немягкие черты мужского лица заострились, а в глазах появилось ничем нескрываемое недовольство. На секунду ей стало даже интересно, сколь долго он сможет это недовольство не высказывать вслух.

Недолго.

— Послушай меня, женщина...

Катя дёрнулась, очень уж снисходительно прозвучало это «женщина», снисходительно и унизительно. Катя успела отвыкнуть от того, каким в действительности может быть Александр Воропаев. Но, кажется, сейчас ей напомнят. Александр заметил её невольное движение и понял, но не остановился. Возможно, его тоже, наконец, достало подвешенное состояние, в котором они находились последний месяц. «И по чьей вине?»

— ...Женщина, да. Екатерина Валерьевна, позвольте спросить, сколько вам лет?! — Он перевёл дыхание и заговорил спокойнее, но от этого его спокойствия Кате стало ещё хуже. — Не пора ли уже решить, чего ты хочешь? И вести себя соответственно возрасту? Перестать трепать нервы мне, ломать мою размеренную и, поверь, вполне без тебя удачную жизнь. Я не мальчик для развлечения. А если у тебя создалось такое впечатление, если я вёл себя так в последнее время... так ты достала меня уже! То «хочу», то «не хочу», то «слишком быстро». Жаркий секс на рабочем месте нам нравится, но мы так боимся, что об этом узнают... кто-нибудь узнает. Взрослая разведённая баба...

Грубое слово вылетело, словно пощечина. Кате захотелось ударить Александра в ответ, несмотря на то, в чём-то с ним она была согласна. В чём-то. Но это же не повод говорить ей такие вещи, оскорбительно это и нечестно. А Воропаев продолжал и более длинной речи за весь месяц, что меж ними длились отношения, она от любовника не слышала.

— Я повёлся, сам виноват...

Катя удивилась, услышав некое подобие самокритики из его уст, но удивление её было мимолётным, да и воропаевская самокритика очень быстро закончилась.

— ...Вступил в эти ненужные мне отношения. Ты бульдозер, Катерина, ты знаешь это? Молчи! Аргументы в стиле «ты сам такой» выскажешь потом своей кровати, до которой я так и не был допущен. Целый месяц ты ведёшь себя как девочка, у которой родители — правоверные мусульмане. Повторю: чего ты хочешь? Или это всё, — он зло хохотнул, — просто в пику бывшему мужу? Решила насолить ему таким неоригинальным способом?

Катя не могла больше молчать, но от возмущения потеряла голос и вместо возражения выдавила из себя неразборчивое:

— Ты... как можешь... как...

Александр не обратил на её попытку выговориться внимания, развернулся и направился к выходу из Катиного кабинета.

— Сейчас сюда, опомнившись от шока, ворвётся твоя группа поддержки, излагай им свою версию. Не забудь сказать, как тебе стыдно и что во всём виноват Александр Воропаев, — он взялся за круглую дверную ручку. — Только мне больше не звони. И, в следующий раз, когда встретимся, будь добра, сделай вид, что мы с тобой не знакомы.

Он распахнул дверь, за которой, действительно, уже стояли расстроенная Елена Александровна, Юлиана с суровым выражением лица и откуда-то взявшаяся Короткова. Катя, несколько раз сглотнув, и, стараясь не глядеть на мать и подруг, смогла заговорить:

— Александр... Александр Юрьевич...

Воропаев и не подумал вежливо посторониться, пропуская встревоженных дам — он стремительно, чуть задев Машу плечом, вышел из кабинета, бросив напоследок:

— Ты даже по имени меня нормально назвать не можешь. Ариведерчи, Екатерина Валерьевна.

Юлиана и Маша бросились к Кате как встревоженные наседки, и так же закудахтали. Елена Александровна присела в кресло и смотрела на дочь со смесью укоризны и сочувствия. Катя же всё глядела на закрывшуюся дверь и не реагировала на шум, поднятый подругами, ни на тревожный взгляд матери.

— Он больше не позвонит, — наконец прошептала Катя и некрасиво, с всхлипываниями и потёкшей с ресниц тушью, разрыдалась.

Она опаздывала. Недопустимо и совершенно безнадёжно опаздывала. За это опоздание её могли казнить. Или долго-долго пилить, воспитывая в ней пунктуальность. Или вообще — не простить. Последнего Катя не хотела. Она согласна смириться с воспитательными мерами, некоторые способы казни она могла подсказать и сама, но вот если на неё обидятся… Это могло затянуться на месяцы или даже на годы. Или навсегда… Тьфу-тьфу-тьфу.

Катя постучала по спине водителя, который философски смотрел в зеркало бокового вида уже минут пять:

— Как вы думаете, сколько это продлится?

Водитель пожал плечами. Пробки на городских улицах создавались моментально, а рассасывались медленно и неохотно, будто машины, уставшие от московской суеты, протестовали против своих хозяев, вечно спешащих, вечно гоняющих их, несчастных, по холодным и мокрым улицам…

— А… — начала было Катя, а потом махнула рукой, откинулась на сиденье, но сразу выпрямилась, побоявшись испортить прическу.

Если она опоздает… Да уж, если… Она поправила платье, аккуратно разгладила каждую складочку. На это ушло десять минут. Машина не трогалась.

Наверное, Катю мог бы выручить мобильный телефон, но, как назло, она решила, что ей он сегодня без надобности — только отвлекать будет. И никто ведь не подумает, что она хотела как лучше. Подумают, что… Что он подумает о ней, такой предусмотрительно небрежной, Катя сейчас даже представлять не хотела.

Такси проехало несколько метров. Катя обрадовалась, чувство непоправимого на несколько секунд притупилось… Однако почти сразу автомобиль остановился. Катя прикусила губу, а потом все сильнее и сильнее давила на неё зубами.

Что же делать, что же делать?

Она не могла подвести его, ждущего, сходящего сейчас с ума от неизвестности. Безусловно, сочиняющего самые мерзкие причины её отсутствия. Потому что не опаздывают в таких случаях, вот не опаздывают и всё! Кроме того, это же она, Катя Пушкарёва, продумывавшая мелочи, всё проверяющая и предугадывающая, спокойная, рассудительная и предусмотрительная. Она не могла опоздать! Она опаздывает.

А если он не простит её? Не простит, уедет… И что ей тогда делать? Убедить самого упрямого из всех ей известных гордецов и самолюбцев, что она не подстроила всё это безобразие специально… Как?

Платье было расправлено в стотысячный раз, прикушенная губа ныла, немного отвлекая Катино внимание от того, что за последние четверть часа автомобиль проехал всего триста метров. Диктор «Авторадио» бодрым голосом подтвердил то, что Катя и еще несколько сотен, а, может быть, и тысяч москвичей, застрявших в пробке на этом проспекте, и так знали: «На Кутузовском в районе набережной — затор и остановка движения...»

Катя вздохнула. За тридцать прожитых лет, наверное, следовало привыкнуть к тому, что ее жизнь делает кульбиты и сальто мортале... Она и привыкла, но киношность ситуации, вот именно в этом случае, грозила перерасти в абсурд... Водитель крякнул, в который раз ругнулся себе под нос и чуть продвинулся вперёд в потоке таких же матерящихся, опаздывающих, сердитых и злых…

Через полчаса Катя истерзала платье, нижняя губа у нее распухла, а такси так и не приблизилось к месту назначения. Ругать можно было только себя, московские власти, архитекторов и судьбу. То есть совершать действия абсолютно бесполезные и бессмысленные. От слез Катя удерживалась последним усилием воли. Она опоздала.

— Вот и Москва за нами — пошутил водитель.

Машина медленно, в стройных рядах себе подобных, съезжала с Новоарбатского моста. Катя, последние несколько минут бездумно и отрешенно смотревшая вперед, столкнулась в зеркале заднего вида с усталыми глазами таксиста. Он смешно ей подмигнул, а Катя грустно покачала головой в ответ.

— Осталось пять минут... И всё…

— Красавица, никогда не всё, если голова на плечах. Всё — это когда самого дорогого человека теряешь, жизнь или вот голову, к примеру…

Катя засмеялась сквозь слезы:

— Голову я потеряла уже...

Водитель опять подмигнул и отвел взгляд. Автомобильный поток тронулся, потёк, и мужчина теперь пытался выбрать удобный момент и втиснуть своё такси в плотную колонну машин в правом ряду. Катя совсем тихо прошептала:

— Потеряла голову и, похоже, лишусь ее не только в фигуральном смысле. Но лучше уж её, чем…

Очередную остановку с перспективой задержаться ещё не на один десяток минут Катя не выдержала. Она поблагодарила таксиста, сунула ему в руку купюры и, не дожидаясь сдачи, выскочила из автомобиля.

— Сумасшедшая! — Услышала она, уже захлопывая дверцу. — Зачем же пешком? Все равно ведь опоздала…

— Неправда, неправда, он дождётся.

…Будто слова когда-то ей помогали…

Катя постояла несколько секунд на тротуаре, и не размышляя более, побежала. Сколько ей предстояло бежать — километр, больше? Но уж лучше так, уж лучше что-то делать, чем беспомощно сидеть в этой бесконечной автомобильной очереди за свободой передвижения… Нет, она — пешком, иначе совсем с ума сойдет!

Разумный внутренний голос твердил: «Всё равно опоздала, а сейчас и ногу подверну с моим-то счастьем...» Циничная часть Кати отвечала разуму: «Подверну, сломаю… Зато пожалеют, обнимут и простят». В молчаливый спор то и дело вступала третья Катя, Катя-оптимистка, вопреки Кате-разумнице и Кате-цинику она тихо-тихо повторяла: «Я успею, я успею». И разумная — циничная — надеющаяся Катя спешила, проговаривая шепотом почти молитву: «Пожалуйста, пожалуйста, дождись меня, пожалуйста...»

Катя усилием воли постаралась отключить мысли, и сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги аккуратно, но при этом быстрее, быстрее, быстрее… Люди на тротуаре уступали ей дорогу, некоторые удивленно оглядывались ей вслед. Катя ничего не замечала. «Возможно, не всё ещё потеряно?»

Она пробежала один квартал, второй, свернула с шумной набережной на кривую, по-старомосковски узкую улочку. «Только не останавливаться!» Перебегая дорогу, почти не глядя по сторонам, Катя лихо подрезала чисто умытый, сверкающий и явно дорогой автомобиль, перепрыгнула через бордюр и, не снижая скорости, понеслась дальше.

— Вы куда-то торопитесь, Екатерина Валерьевна? — Она услышала за спиной знакомый мужской голос и резко остановилась. — Вас подвезти?

Катя поняла, что не знает плакать ей или смеяться. Увидеть и услышать этого человека здесь и сейчас она ожидала меньше всего. Однако не умиравшая до конца Катина надежда на благополучное продолжение дня тут же воспрянула. Катя развернулась на сто восемьдесят градусов, быстро юркнула на переднее сиденье чуть не сбившей ее только что иномарки, и, широко улыбнувшись, хрипло проговорила:

— Да, пожалуйста, я...

— Вам не кажется, что в наших с вами встречах, Екатерина Валерьевна, есть какая-то гнусная предопределенность? — Воропаев перебил её на полуслове.

Катя поёжилась. Александр явно был в бешенстве, крылья его аристократического носа трепетали, глаза были зло сощурены.

— Я всегда попадаю из-за вас в дурацкое положение!

— Вы? Что вы, Александр Юрьевич!— Катя тоже разозлилась, и на щеках её выступил яркий румянец. — Дурой всегда выгляжу я!

Воропаев тронул машину с места и, не глядя на Катю, продолжил:

— И куда вы направлялись с такой скоростью, позвольте вас спросить, любезная Екатерина Валерьевна? Неужели на свидание?

— Нет, я — не на свидание. Я замуж выхожу!

Александр отвернулся от дороги, быстро и пренебрежительно окинул взглядом кремовый шелк Катиного платья, чуть дольше задержался на губах, на прядке волос, лезущей в глаза.

— Выглядите вы… преотвратно. — Аккомпанируя словам, в манжете его безупречной белоснежной рубашки сверкнула бриллиантом запонка.

Катя, нервно щелкнула замком крохотной сумочки, достала только и помещавшийся в ней тюбик губной помады, быстрым движением мазнула ею по губам, второй рукой при этом попыталась пристроить выбившуюся прядку обратно в прическу. Напрасно. Металлический цилиндрик выпал из пальцев и укатился куда-то, волосы продолжали лезть в глаза. Катя разозлилась еще сильнее. Вот какое право он имеет так… так презрительно на неё смотреть?

— Я сегодня выхожу замуж! — твёрдо повторила она.

Теперь Александр смотрел прямо, на дорогу перед собой, а Катя разглядывала его профиль, идеальную прическу…

— Какой-то идиот опять попал в ваши сети?

— Какой-то попал!

«Идеальный мужчина… Пока не открывает рот!» На секунду Кате захотелось врезать по самодовольной роже этого... этого...

— И он не идиот!

— Да-а-а? — саркастически протянул Воропаев. — Он просто клинический идиот... Если с вами связался!

— К-как… вы, в-вы… — Катя даже заикаться начала. — Не смейте, Александр Юрьевич!

— А что вы мне сделаете? Натравите на меня вашего идиота?

Катя неожиданно успокоилась, ей надоела эта игра. Ровным голосом она сказала:

— Останови!

— Ч-что?— настала очередь Воропаева заикаться, его ладони крепко, до побелевших костяшек, сжали рулевое колесо.

Кате непривычно было видеть его таким. Сейчас он был не злым, издевающимся, беснующимся, саркастичным, холодным — привычным Александром, Александром Юрьевичем. Сейчас он выглядел растерянным и, кажется, не знающим, что делать и что говорить дальше. Катя набрала в грудь побольше воздуха и спокойно заявила:

— Приехали, остановите!

— Катя, послуш...

Но она уже открыла дверцу, вынуждая Александра притормозить.

— Ты что творишь? Сумасшедшая!

— Где-то я сегодня это уже слышала, — пробормотала Катя, выбираясь из салона. Кожа на сиденье протестующе скрипнула, отпуская пассажирку, и Катя увернулась от руки Александра, пытающегося ее задержать.

Выбравшись, а скорее вывалившись на тротуар, Катя вздохнула, посмотрела по сторонам. Вот он, ЗАГС, сто метров… Машина за ее спиной не сдвинулась с места. Катя улыбнулась, но сразу прогнала улыбку и развернулась лицом к автомобилю. «Мерседес» заглушил свое и так негромкое урчание, но Воропаев из него не вышел. Стекло на боковом окне медленно поползло вниз. Катя дождалась, пока оно опустится, и заглянула в машину:

— Ты не выйдешь?

— А стОит?

— Ты не уехал.

— Это что-то доказывает? Екатерина Валерьевна, вы меня поражаете!

— Ты не уехал, — не обращая внимания на недобрую иронию в его голосе, упрямо повторила Катя. — Прости меня, пожалуйста.

— И что это должно означать? — Александр смотрел прямо перед собой.

«Ни шагу назад. Гвардия умирает, но не сдаётся. Я напугала тебя сегодня, и ты боишься, что и сейчас всё не всерьёз…»

— Я тебя люблю, без ума и памяти. Ты не уехал. И у нас сегодня свадьба.

— Вы упускаете очень важный момент, — голос его не помягчел, но, говоря эти слова, Александр вышел из автомобиля. — Я бы сказал — ключевой момент…

Катя выпрямилась и пристально следила за движениями Воропаева. Наверное, со стороны, она напоминала кошку, которая немигающим взглядом сопровождает любое перемещение вкусной птички. Большой, вкусной птички. Очень большой, очень опасной и очень-очень вкусной…

Александр обошел свой «Мерседес» и встал за Катиной спиной.

— У нас сегодня… — он помолчал, и, выделяя голосом каждое слово, добавил: — должна была быть свадьба…

Катя обхватила себя руками. Он не уехал — в этом была надежда.

— Однако невеста на нее не явилась, — это прозвучало глухо.

Александр почти уткнулся лицом в Катину шею, но не прикоснулся к ней. Катя наклонила голову чуть влево, чувствительную кожу щекотало его теплое дыхание.

— Я так боялась...

Договорить ей он не дал, быстро развернул к себе, и она наткнулась на тьму его глаз.

— Боялась? Меня?

Спросил резко, зло, чернота в глазах разрасталась, но Катя смело обняла его за шею и прошептала:

— Боялась, что уедешь, боялась, что не простишь…

Оба замолчали. Александр что-то высматривал в её лице, а Катя, уже уверенная, что всё будет хорошо, просто наслаждалась, его обнимая.

— Что случилось?

— Глупость моя случилась… Я решила сегодня быть самой обаятельной и привлекательной, а фею, которая из золушек делает принцесс, выбрала с дислокацией на Кутузовском…

В глазах Александра появилось понимание, он усмехнулся уже весьма знакомым для Кати образом:

— Ах, Екатерина Валерьевна, главное, что ваш принц…

— Не идиот! — Катя рассмеялась.

— Не идиот, — согласилось Его Высочество.

— Пойдем. — Он потянул ее за собой.

— Куда?

— Сочетаться законным браком, Екатерина Валерьевна. Я не могу остаться равнодушным к вашему предложению.

— Но я не делала тебе предложения!

— Не делала? А пять минут назад, настаивая, что у нас сегодня свадьба и, с видом маньячки требуя, чтобы я вышел из машины? А в обнимку с мелкой кусачей тварью год назад? А в первую нашу встречу — сбив меня с ног, причем буквально? Предложение, принуждение, насилие…

— Маньячки? — Катя выхватила из его обличительной речи только одно слово.

— Конечно. И теперь я вынужден положить себя на алтарь брака. Не могу же я допустить, чтобы пострадали другие достойные люди. Я — герой! Быстрее, Катя…

— Но мы же всё равно опоздали? — Катя бежала вслед за Александром. — Саша?

Рабочий день ещё не закончился, но в здании ЗАГСа было тихо. Они остановились в нешироком коридоре с нежно голубыми стенами, и Катя прочитала на двери рядом с собой табличку, извещавшую, что за этой дверью находится кто-то с мощным и несколько фантастичным именем Регистратор.

— Катерина, в твоем возрасте пора уже знать, что подкуп, шантаж и государственная служба творят чудеса. У тебя пять минут, чтобы накрасить губы и прийти в себя.

— Но я только что их накра...

Договорить она не смогла — Воропаев потянул ее ближе к себе, потом совсем близко — и окончание Катиной фразы утонуло в его поцелуе. Пяти минут хватило Кате только на то, чтобы оторваться от Александра и успокоить дыхание. Накрасить губы Катя не успела.

На что, в общем-то, никто не обратил внимания…

«Катя, возьми телефон…»

...Она решила ему отомстить. Чёрт, чёрт, чёрт! Но почему, только стоило ему поверить… Он не станет об этом думать — не пришла, ну и черт с нею. Весь ад с нею! Сейчас он развернётся и...

Может быть, с ней что-то случилось? Ведь не опаздывают в такой день… Только мстят или попадают в авар… Нет, конечно, это она мстит! Подло, исподтишка, как могут только женщины. Недаром он никогда им не доверял. Вот только с этой… удержался от разумного поведения. Разумный трус… Кто это сказал? Дьявол, что приходит в голову, лишь бы не думать о… Мстит, конечно, она мстит, подлая стерва! Только случая ждала, чтобы… Да возьми же ты трубку!

Телефон Александра, который уже раз в ответ на набор Катиного номера, издал длинные гудки, а потом отключился. Не хочет она с ним говорить, ну и чудесно! Он отбросил мобильный в сторону, не обратив внимания на его жалобный писк. В этот момент Александр совершенно точно понял, что дело не в мести. Нет, это был злой розыгрыш. Она захотела подшутить… Безусловно, всё это ради глупой женской шутки. Как только он её найдёт, он открутит ей голову. Да, он убьёт её. Он не заговорит с ней никогда до конца этой грёбаной жизни. Он её только … и … … …

«Дьявол, да где же она?»

Он ещё немного посидит в автомобиле, выкинет цветы — совершеннейший дурак: «Самые лучшие розы для моей невесты, пожалуйста!» — и поедет домой. Кажется, в баре у него есть неплохой Hennessy… И пусть всё катится в преисподнюю!

Но голова кружится от нехороших мыслей, а руки холодеют. Где же этот мобильный?

— Юлиана! Катерина с тобой? Что? У меня нормальный голос, и я всегда очень вежлив… Где Катерина? Как не знаешь? Сказала, что уезжает на неделю? Когда сказала? Два дня назад? Какое мне… Не смей… Что ты можешь мне сде… Назовешь следующую мерзкую шавку моим именем? Да, пожалуйста! Сколько угодно! Юлиана, где Катя? …Кто. Может. Знать? Юлиана! Не сметь бросать трубку!!!

— Елена Александровна, здравствуйте... Можно Катю к телефону? Не у вас? У меня? …Да-да, конечно, не волнуйтесь, просто я сейчас на службе, а Катя телефон забыла… Не волнуйтесь! Почему я на службе? Где я должен?.. Не волнуйтесь, всё хорошо! Всё хорошо, поверьте мне! Катя жива и здорова, и… Елена Александровна!

— Николай Антонович? Здра... Воропа... Вам звонила кто? Тетя Лена? И Юлиа… И Мария тоже? Я! Ничего! С ней! Не сделал!!!

— Воропаев беспокоит… Какое блестящее предложение, можешь воспользоваться им сам... Я выслушал... Слышал тебя, я сказал! Это тебя не касается… Не собираюсь опускаться до твоего уровня, Жданов. Ответь только на один вопрос… Катя у тебя?

И опять: «Катя, возьми телефон…»

У выхода из здания ЗАГСа муж вложил в руку Кати свой мобильный телефон.

В ответ на недоумение, написанное на её лице, Воропаев отвернулся и пробормотал несвойственным для него тоном:

— Ты же хочешь рассказать, как теперь счастлива?

Катины брови поднялись ещё выше, а в душе возникли нехорошие предчувствия:

— Кому рассказать?

— Юлиане, родителям...

— Та-а-ак… — Катя прищурилась. — А ещё кому я хочу о-о-очень срочно рассказать… о своём счастье?

— Зорькину, Коротковой, Ольге Вячеславовне… твоей секретарше, твоему инструктору… — муж замолчал.

Катя выразительно постучала телефоном по ладони, и Александр нехотя процедил:

— Жданову…

Глаза Кати стали совершенно круглыми, но оказалось, что это ещё не всё.

— И Милко…

— Милко?!

Александр, наконец, повернулся к ней, но выражение его лица было каменным:

— И Милко тоже!

— А отделениям полиции, спасателям, моргам и больницам нашей столицы я не хочу поведать о нашем с тобой, — Катя добавила ехидства в голос, а Александр вскинул подбородок выше, — безоблачном счастии? А твоему приятелю Колокольцеву из МВД?

— Обойдутся!

Катя улыбнулась и прижалась щекой к плечу мужа, а он помолчал и добавил:

— Колокольцеву и Николаю Андреевичу из МЧС я позвоню сам… да, и ещё генералу Некрасову.

Конец.