Как-то раз из-за Тимьяна (гет)

— Mulier in silentio discat cum omni subiectione docere autem. Mulieri non permitto neque dominari in virum sed esse in silentio (1 Тим. 2:11-15. Жена да учится в безмолвии, со всякой покорностью. А учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии), — нараспев произнесла Гермиона, в то время как её мысли постоянно возвращались к ее чувствам к Драко.

— Правильно, продолжайте, пожалуйста, — произнес пожилой священник.

— Adam enim primus formatus est deinde Eva. (Ибо прежде создан Адам, а потом Ева) Et Adam… э-э… Et Adam… э-э, я забыла. Простите.

Отец Лоренцо подсказал.

— Et Adam non est seductus… (И не Адам прельщен…)

— …Э-э …Non est seductus in praevaricatione fuit. Salvabitur autem per filiorum… filiorum… э-э… (…прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление…)

Пожилой священник вздохнул и захлопнул Писание.

— Мистрис Грейнджер… вас что-то беспокоит? Вы всю неделю очень рассеянны.

Гермиона прикусила губу и покраснела.

— Ничего, отец.

— Юная дева не краснеет, когда её ничего не беспокоит.

Отец Лоренцо проницательно посмотрел на девушку перед собой. Он наблюдал за тем, как она росла, и знал, что Гермиона была импульсивной и решительной.

— Возможно, вы желаете в чем-то исповедаться? — мягко спросил он.

— Исповедаться? — Гермиона выглядела удивленной.

Отец Лоренцо понимающе посмотрел на нее.

— Возможно, дело в мужчине?..

Гермиона ещё сильнее залилась краской.

— У меня нет жениха. И вам об этом известно.

— Тогда, возможно, дело в ком-то, кто не является им… пока.

Отец Лоренцо так близко подобрался к правде, что Гермиона запаниковала. Но её волнение лишь даст старику все понять, и он может обо всем рассказать её отцу.

— Нет! — воскликнула она, пожалуй, слишком громко. — Если я рассеянна, то только потому, что все эти отрывки такие старинные и трудные для понимания.

— Не богохульствуйте! — произнес отец Лоренцо, крестясь. — Вашей матушке следовало настоять, чтобы вы посещали церковь чаще, но она была слишком мягка с вами… Слова Библии прекрасны, словно чистая музыка, взывающая к самой душе.

— Простите, — сказала Гермиона.

Отец Лоренцо похлопал её по руке.

— Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия. Что бы ни тревожило вас, Гермиона, будьте спокойны, пока мы можем любить и размышлять, все будет хорошо.

«Легко ему говорить, — подумала Гермиона мрачно. — Он священник. Что он может знать о подобных вещах?» Он совсем ничего не понимал… То, с чем столкнулась она, казалось невозможным.

— Давайте продолжим, — произнес отец Лоренцо, раскрывая Писание. — Повторяйте за мной, Гермиона… От Луки 6:35: Но вы любите врагов ваших и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая…

Она пыталась отвлечься на строгую рутину повседневных обязанностей. Утро она проводила за изучением латыни и Библии с отцом Лоренцо, дни — за просмотром счетов поместья вместе с Одли и Фэнхоупом или вышиванием. И лишь ничем не занятые длинные летние вечера являлось для нее пыткой, поскольку тогда она оставалась наедине с мыслями о нем, и что бы с ней ни происходило, оно было настоящим.

К своим обязанностям она подходила с умом и спокойствием, но в то же время ощущала, что её мысли все равно возвращались к нему, и ей казалось, будто её разум раздваивается. Она начинала понимать свои чувства к Драко. И в такие мгновения была абсолютно уверена, что он также должен испытывать к ней хотя бы малую часть этого. Но разве это не казалось невозможным? Они же были врагами! Могло ли такое чувство зародиться из глубочайшей ненависти? И разве Блейз Забини уже не была претенденткой на подобные чувства с его стороны?

«Дура, дура», — ругала она сама себя. Бегство было верхом идиотизма, ей следовало остаться, чтобы разобраться во всем. В общем, Гермиона мучительно размышляла над тем, что сказать ему при следующей встрече. Будет ли он смеяться над ней? Станет ехидничать? Что если она все это себе лишь вообразила? Сколько еще она сможет продолжать избегать его? Уже неделя прошла…

— Госпожа похудела, — перешептывались между собой служанки, — она больна.

Мэри была очень обеспокоена. Казалось, с каждым новым днем Гермиона увядала, словно сорванная роза. Мэри не первый день жила на свете и знала, что единственной болезнью, которая могла привести к такому состоянию, была боль сердечная… Но чем она вызвана? Сердце её госпожи, казалось, было высечено из льда — ни один жених до сих пор не смог растопить его, более того, это было величайшим горем её родителей. Но сейчас, наблюдая, как Гермиона равнодушно сидела над вышиванием, вздыхала у окна или металась во сне, Мэри была уверена, что видит все признаки сердечного страдания.

Мэри было больно видеть Гермиону такой. Если бы только она могла хоть чем-то помочь ей… Возможно, кое-чем она все же могла бы её развеселить.

— Миледи?

— Да, Мэри, — апатично ответила Гермиона.

— Я знаю кое-что очень забавное, миледи… Но вы должны поклясться, что никому об этом не расскажете.

Любопытство Гермионы было задето, и она кивнула.

— Клянусь.

— Через две недели будет канун дня летнего солнцестояния, госпожа. Волшебное время, особливо для таких юных девиц, как вы.

— Что ты предлагаешь?

Мэри понизила голос до шепота.

— Сейчас мы не говорим об этом открыто, но старые традиции Фейл-шитайна живы. Это ночь, когда юные девушки могут упросить фей предсказать им их истинную любовь. Есть волшебные ритуалы, которые живы до сих пор, невинные забавы, хотя церковь и не одобряет их… И эта ночь приближается. Если вы страдаете от сердечной боли, летнее солнцестояние — как раз то самое время, чтобы разрешить эти вопросы.

— Ты веришь в фей? — Гермиона поняла, что тоже шепчет.

— Я видела их в Флиндерском лесу за рекой, когда была молоденькой девушкой. Но после я никогда больше их не видела.

Гермиона улыбнулась.

— Это было на Фейл-шитайн?

Мэри тоже заулыбалась.

— Да. А то, что я вам рассказываю, мне поведала моя бабушка. Я хорошо помню тот день, там были Эстер Эбегнейл, Мэри Калдон, Рут Брентхерст и я. Мы улизнули на улицу вопреки воле родителей… и побежали в Флиндерский лес. Из-за того, что Рут говорила, будто бы видела там кольца фей.

— Поганки?

— Да, и мы плели венки и пели старые вирши. А потом это случилось.

— Что? — теперь Гермиона была восхищена. Сама она никогда не видела фей, даже несмотря на то, что знала об их существовании. Они были самыми неуловимыми из всех волшебных созданий, и даже министерские чиновники расходились во мнениях насчет их точной природы.

— Мы видели их. Они были высокими и светились. И были совсем не похожи на маленьких феечек, про которых мне обычно пела мама… Бабушка была права, они выглядели совсем как настоящие люди, и все же не были ими, потому что их глаза светились светом звезд. Мы все видели их, ну… все, кроме Эстер Эбегнейл. А она так и не поверила нам, хотя мы уверяли её, что это правда. Если бы не наши венки, думаю, что нас похитили бы в страну фей. Те феи так жадно смотрели на нас, и Рут бы ушла вместе с ними, если бы Мэри и я не удержали её.

— Звучит фантастически, — выдохнула Гермиона.

— Но не это было главным замыслом того вечера. Мы были юными девушками тогда, и наша выходка имела более важную цель… — иголка замерла в руках Мэри, когда ей вспомнились слова старого стихотворения, и она начала повторять их:

— Юная дева, выскользнув сквозь дома двери,

Краснела, Силы Цвет ища.

Одолжи мне свой свет, светлячок серебристый,

Чтоб зверобой я чудесный ночью этой собрать смогла.

Прекрасной травки лист мне подскажет,

Суждено ль мне невестою стать в новый год…

— И в эту ночь на Ивана Купала

Зажегся серебристым пламенем

Чудесный светлячок.

Всю ночь сверкал он и искрился,

И деве юной вскоре

Заветную любовь принес, — закончила Гермиона.

— Вы знаете его, миледи? — удивленно спросила служанка.

Гермиона кивнула.

— Да, но это старый, полузабытый стишок, в котором ни слова правды. Стишок для детей.

— Это не так, миледи, — с горящими глазами произнесла Мэри. — Мы все собрали зверобой в ту ночь, и догадайтесь, что нам снилось, когда мы положили её под подушки? Почему Эстер Эбегнейл приснился Джозеф Смит, и она действительно госпожа Смит сейчас? Мэри и Рут так и не рассказали, что им приснилось, но обе они сейчас счастливо замужем.

Мэри вздохнула. Гермионе показалось, что та выглядит печальной.

— А мне в ту ночь приснилась только маленькая девочка с лицом, словно розочка, смеющаяся у меня на коленях… Вот почему, — Мэри повернулась и продолжила уборку, — в следующем году лорду и леди Грейнджер понадобилась нянька для их единственного ребенка, дочери, и так я пришла к вам. Да, это были вы, Гермиона — я, может быть, и старая незамужняя служанка, но это моя судьба.

— Мэри, милая, как мать, — Гермиона нежно коснулась щеки пожилой женщины. — Почему ты мне рассказываешь все это?

— Потому что Фейл-шитайн приближается. А вы прекрасная девушка восемнадцати лет. Действуйте с умом, миледи.

— Мэри, спасибо тебе. Но я не верю в эти обряды.

Мэри пожала плечами и вернулась к встряхиванию постельного белья Гермионы.

— Я просто подумала, что могла бы помочь вам развеяться, миледи.

Гермиона засмеялась:

— Слышал бы нас отец Лоренцо!

Мэри выглядела обеспокоенной.

— Вы не должны ему рассказывать.

Гермиона ухмыльнулась.

— Я никому не скажу, честное слово.

Наблюдая за тем, как её старая служанка хлопотала по комнате и, в конечном счете, попросила позволения удалиться, Гермиона заинтригованно размышляла о том, как старые английские традиции смогли сохраниться, несмотря на все усилия церкви. На ум ей снова пришли утешительные слова отца Лоренцо: «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия», и она поверила в них, найдя в них утешение. Но она также помнила и о волшебстве летнего солнцестояния: «Одолжи мне свой свет, светлячок серебристый, чтоб зверобой я чудесный ночью этой собрать смогла…» Все полузабытые стихи, которые она учила на Истории Магии, сейчас стали для неё реальностью. Если бы только профессор Биннс мог увидеть, как она сейчас живет! Он, наверно, попросил бы её написать эссе на эту тему…

Старинная Англия и феи… Неужели сейчас они более активны, чем в будущем? Но почему? Мэри и её подруги легко увидели их, в то время как в будущем лучшие министерские чиновники всю ночь летнего солнцестояния вели наблюдение за кольцами поганок в надежде задокументировать возвращение таинственных фей, но безрезультатно.

Минутку.

Кольца поганок?! Кольца фей?

Феи — это кольца фей, а кольца фей — это… споры папоротника. Споры папоротника! Им необходимо собрать их в канун летнего солнцестояния! Растет ли он здесь рядом, в Флиндерском лесу? Гермиона виновато осознала, что на протяжении прошлой недели не так уж часто задумывалась над темой возвращения в собственное время. Её разум был заполнен совершенно другими мыслями.

До середины лета оставалось всего две недели — они обязаны отыскать споры папоротника до этого времени. Кроме того, нужно было поработать над защитными чарами — в противном случае находиться рядом с феями в день летнего солнцестояния было небезопасно.

Она больше не могла терять времени. Неважно, что она чувствует к Драко, но она должна сказать ему. Гермиона обнаружила, что стоит в узком каменном коридоре, ведущем к маленькой боковой дверце. Дрожащими руками она открыла щеколду и вышла на улицу.

* * *

— Миледи? — произнес Хиббингс, удивленный тем, что увидел госпожу на внешней территории поместья.

— Где Малфой? — резко спросила она.

Хиббингс опешил.

— Этот молодой бездельник? Работает в новом амбаре.

— Приведи этого мальчишку ко мне.

Хиббингс кивнул и, ссутулившись, пошел к новому амбару. Гермиона ощутила панику при мысли, что сейчас увидит Малфоя. Это была ошибка, она ещё не готова видеть его. Что если тот момент, произошедший между ними, все усложнит? Вдруг он считает её дурой? Она уже почти слышала его насмешливый голос, говорящий: «Почему ты избегаешь меня, Грейнджер»? Пока она стояла, нервно разглаживая складки своего зеленого платья, то поняла, что это было то самое платье, в котором он впервые увидел её около трех недель назад.

Хиббингс возвращался, и за ним шел худой высокий светловолосый парень. Они были еще довольно далеко… И прежде чем она осознала это, он уже стоял перед ней.

На Гермиону накатила слабость, а голос срывался, когда она отпускала Хиббингса. Она так и не встретилась с Драко глазами. Он стоял перед ней, точно такой же, каким она его запомнила.

Оба молчали.

«Это просто смешно», — подумала Гермиона. Она попыталась сказать что-нибудь, но слова застряли где-то в горле. Медленно она подняла на него взгляд. Она могла это сделать, она могла противостоять ему.

Драко ощущал невероятную робость. Что если тот момент, произошедший между ними, все усложнит? Вдруг она подумала, что он дурак? Он уже почти слышал её властный голос, говорящий: «О чем ты думал, Малфой?»

Он не мог думать ни о чем другом всю неделю. Чем сильнее он пытался бороться с этими чувствами, тем больше они овладевали им. Он чувствовал, как рушится его решимость… Они вернулись на пять сотен лет в прошлое, и у них был крошечный шанс вернуться обратно в будущее… Да пошло оно к черту, это происхождение. Так почему он, с его-то умом и всем остальным, все еще стоит тут, проглотив язык, словно Невилл Лонгботтом, которого опрашивает Снейп на зельеварении?

Он встретился с ней глазами.

Ему безумно захотелось протянуть руку и прикоснуться к ней, но Хиббингс околачивался неподалеку. Не хотелось бы получить еще одну порку. Э-э… что бы ему такое сказать, чтобы показать ей, что он все тот же наглый, самоуверенный Драко Малфой? В голове крутились сотни остроумных комментариев.

— Соскучилась по мне? — произнес он наконец.

Что за чепуху ты несешь, Драко! И, Мерлинова борода, сотри уже эту улыбку со своего лица! Давай, будь наглым… жестким… Бога ради, ты же слизеринский принц… Но мышцы лица Драко застыли в непроходящей улыбке. Было странно чувствовать, как он терял контроль над большинством собственных психомоторных навыков, когда она оказывалась рядом.

Гермиона почувствовала, как напряжение покидает её. Целую неделю она страдала из-за этого глупого, ухмыляющегося деревенщины?! Гермиона Грейнджер, ты просто дура!

— Я, во всяком случае, не ухмыляюсь, словно придурочная, — сказала она, отбрасывая волосы.

Драко стоило огромных усилий опустить уголки рта вниз. Оба с облегчением осознали, что могут по-прежнему нормально общаться друг с другом, несмотря на то, что произошло.

— Так в чем дело, Грейнджер? Ты кучу времени где-то пропадала.

— Занята была. Если помнишь, родители в отъезде. Мне пришлось управлять всем поместьем.

— Представляю, как тебе нравится… командовать всеми.

— Слушай, — произнесла Гермиона. — Вокруг полно народа, и мы не можем сейчас разговаривать. Споры папоротника — во Флиндерском лесу за твоим домом.

Глаза Драко расширились.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

— Не могу сейчас объяснить. Но я достаточно уверена в этом. Я приду к тебе в один из вечеров на этой неделе, и мы отправимся на охоту за ними.

— Я попытаюсь найти их еще раньше.

Гермиона кивнула.

— Увидимся.

Она была все такой же красивой, как он запомнил её. На ней было то самое зеленое платье, в котором он впервые увидел её в прошлом. Этот момент запечатлелся в его памяти — как он оторвался от вспахивания грядок и увидел, что она смотрит на него сверху вниз шокированными светло-коричневыми глазами.

Неделя, когда он не видел её, была просто отвратительной. Он вообразил, что она игнорировала его и сожалела о том, что произошло между ними той ночью. Он так отчаянно желал увидеть её вновь, просто чтобы убедиться, что все в порядке, что даже раздумывал о том, как пробраться в поместье.

И теперь она сама стояла перед ним, не злясь на него, не сожалея… «Скажи что-нибудь, Малфой, ты, огромный, неспособный сказать и слова болван…» Он пытался… Он был так близок, чтобы…

— Малфой? — пытливо спросила она. Он внезапно застыл. — Малфой, я сказала «До свидания». Эй… ты тут?

— Да… э-э… скоро увидимся… — выдавил он наконец. Но на этот раз он должен сказать последнее слово. Он упустил это в прошлый раз, не воспользовался моментом. Он чувствовал, что сейчас у него появился еще один шанс, и он просто обязан использовать его. — …Гермиона.

Он повернулся и заспешил обратно к новому амбару.

Гермиона пребывала в таком шоке, что не могла поверить собственным ушам. Её имя казалось таким чужеродным на его языке, что он с тем же успехом мог бы назвать её Волдемортом. Она медленно повернулась и побрела обратно в поместье.

Несколько часов спустя во время ужина Гермиона опустила ложку и нож и перестала жевать. Никто из слуг этого не заметил — Одли и Фэнхоуп были заняты разговором с прислугой. Она сделала глоток воды и прочистила горло. «Дрраако», — произнесла она тихо. Затем снова: «Драако».

С третьей попытки ей это удалось идеально.