Положительный результат (джен)

Пока я вытирался, Петунья заглянула в ванную и положила на раковину стопку аккуратно сложенных чистых вещей. С Дадликова плеча, понятное дело, но не настолько огромных, как те, что висели в чулане. И выглядели они не настолько потрёпанными — похоже, Дадли носил их недолго. Но всё равно, мне они были очень сильно велики. Жёлтая футболка с Микки Маусом сползала с одного плеча на другое, синие в крупную жёлтую клеточку шорты, к счастью, были на шнурке, так что они, по крайней мере, не сваливались с меня при каждом шаге. А вот трусы Дадли напоминали паруса яхты Абрамовича, имели ярко-розовый колер и противно комкались под шортами, так что их я надевать не стал.

Одевшись, я ещё раз взглянул на себя в зеркало. Что сказать… зрелище всё равно оставалось удручающим. Огромная одежда только подчёркивала ручки-палочки и ножки-прутики. Такое типичное дитя трущоб из огромной голодающей семьи, живущей по принципу: «спи*дил — поел», хорошо хоть чистое.

Петунья вновь заглянула в ванную и коротко скомандовала:

— Выходи!

Я оторвался от стеночки, за которую старательно держался, и покачнулся. Петунья снова прошипела что-то сквозь зубы, видно, пожелала здоровья и счастья, схватила меня за плечо и потащила на кухню. На столе стояла тарелка с двумя ломтями разогретого манного пудинга и стакан молока. Усадив меня на табурет, тётушка коротко приказала:

— Ешь!

Я пожал плечами и принялся за еду. Манный пудинг с изюмом был чудо как хорош, есть хотелось так, что я мог бы заглотить оба ломтя не жуя, но я заставлял себя есть медленно и аккуратно. Петунья же стояла у холодильника и смотрела на меня со странным выражением лица — словно она не совсем понимала, что происходит. Похоже, загогулина, которую я уничтожил, и впрямь была артефактом, вызывающим агрессию, а сейчас тетка не знала, что делать и как себя вести.

Я допил молоко и почувствовал сытую усталость. Глаза стали закрываться сами собой, больше всего хотелось лечь и подремать. Наверное, это меня настигло магическое истощение после уничтожения артефакта.

Петунья увидев моё состояние, сказала:

— Ступай в чулан. Можешь ещё полежать.

Я вежливо поблагодарил тётку, встал с табурета и меня вновь качнуло.

— Да что же это такое! — прошипела Петунья, но снова подхватила меня и довела до чулана. Сюрприз — за это время она успела заменить матрас и бельё, да и ведро было чистым и пахло чем-то химическим.

Дверь за моей спиной закрылась, я улёгся на матрас и мгновенно заснул. Проснулся… ну не знаю, наверное, ночью, слабость почти прошла, голова была ясной, но синяки никуда не делись. Вот и ладно, похожу пока цветным, а то Дурслям слишком многое сходило с рук из-за того, что магия Гарри исцеляла его слишком быстро.

Я напился воды из бутылки и почувствовал желание совершить противоположное действие. Да и ноги стоило размять. Надеюсь, что сейчас уже достаточно поздно и Дурсли улеглись спать. А ведро пусть так постоит — лучше я в туалет прогуляюсь.

Я подобрался к двери чулана и осторожно толкнул её. Дверь поддалась, и я тихо порадовался, что не придётся повторять трюк с ниткой. Видимо, пребывавшая в растрёпанных чувствах после уничтожения артефакта Петунья просто забыла меня запереть.

На улице действительно было темно, но Дурсли не спали. На кухне горел свет, и доносились тихие голоса — знакомый голос Петуньи и грубый мужской. Вернон, конечно же, кто же ещё.

Я тихой сапой выскользнул из чулана и подполз поближе, стараясь слиться с фоном и весь обратившись в слух.

— …ты перегнул палку, Вернон, — услышал я слова Петунии. — Мальчишка не хочет жить. И синяки перестали заживать. Ты его сломал.

— Я не хотел наказывать его… настолько сильно. Но этот урод всегда нуждается в хорошей трёпке! Он разбил китайскую вазу, которую подарила Мардж! Моя милая сестра Мардж! Я не мог спустить это просто так!

Ага, вот, значит, цена жизни племянника. Сраная китайская ваза. Что за милашки эти Дурсли!

— А ты уверен, что это сделал мальчишка? — спросила Петунья. — Он ведь вытирал пыль в гостиной, а ваза стояла в спальне.

— Дадли сказал, что это был он! — отрезал Вернон. — Сын не мог солгать!

— Я сегодня ходила на чаепитие к миссис Тэлбот. Помнишь, это жена нового викария?

— И причём здесь миссис Тэлбот? — спросил Вернон.

— Притом, что они переехали сюда только месяц назад, но эта мерзкая сучка оказалась слишком наблюдательной! Она задаёт вопросы, Вернон! — почти взвизгнула Петунья. — Она спросила меня, почему наш племянник одет в обноски и выглядит гораздо младше Дадли, хотя они одного возраста!

Ох, неужели в этом городе нашёлся хоть один вменяемый человек? Или это временно? Во всяком случае, спасибо вам, незнакомая миссис Тэлбот, ваши вопросы оказались удивительно вовремя.

— И что ты ответила? — поинтересовался Вернон, но я расслышал в его голосе явное напряжение и… страх?

— Мне пришлось сказать, что мальчишка — анорексик и заставить его поесть просто невозможно. И что одежду он постоянно рвёт, поскольку отличается злобным нравом и постоянно попадает в неприятности. Вот и приходится отдавать ему старую одежду Дадли, из которой тот вырос. Дамы из церковного комитета заявили, что всему Литтл-Уингингу известно, что Гарри — отвратительный хулиган.

— А, ну тогда всё в порядке… — протянул Вернон.

— Не совсем, — вздохнула Петунья. — Миссис Тэлбот попросила привести примеры его хулиганств. И никто из дам ничего сказать не смог. Даже мисс Холти, учительница в классе Гарри и Дадли.

— Ну и что? — хмыкнул Вернон. — Это не страшно. Главное, все знают, что мальчишка — хулиган и часто дерётся, поэтому и бывают у него синяки. Зато Дадли — хороший мальчик.

— В этом-то и проблема… — всхлипнула Петунья. — Мисс Холти припомнила, что младшие ученики несколько раз жаловались ей, но не на мальчишку, а на Дадли. И миссис Квикли пожаловалась, что Дадличка и Пирс Полкисс не раз опрокидывали мусорные баки в проулке. А сама миссис Тэлбот сказала, что видела, как мальчики толпой гнались за Гарри, а потом повалили его на землю и начали избивать. Но стоило ей окликнуть их, они убежали. Она сказала, что пыталась заговорить с мальчишкой, но тот только взглянул на неё и сказал, что вмешиваться не надо, будет только хуже. Миссис Тэлбот была шокирована подобным и решила разузнать о мальчишке всё. Ты понимаешь? Она может обратиться в опеку, и твои знакомые не помогут.

— Пусть этот бородатый снова постарается, — фыркнул Вернон. — Помнишь, так год назад было, когда та дура-практикантка в школе попыталась шум поднять? Или когда психолог слишком настырным оказался? И где они теперь?

Ага, значит, были всё-таки те, кто хотел помочь Гарри. И судьба их была… не слишком хорошей, если судить по интонации Вернона. И Гарри об этом знал, иначе не отреагировал бы так на предложение помощи от миссис Тэлбот. Ох, и вляпался же я, ну и вляпался… Однако родственничков стоит послушать — интересные же вещи говорят.

— Если, как ты выразился, бородатый, увидит мальчишку в таком виде, — прошипела Петунья, — и узнает, что тот не хочет жить… Боюсь, что нам будет плохо. Всем троим. Он велел ограничивать мальчишку в еде, а не морить голодом, наказывать, но не калечить, и давать ему побольше посильной работы, а не заставлять работать до изнеможения.

— Допустим, — согласился Вернон, — но вот голодом морила его ты. И работать в саду заставляла тоже ты.

— А ты постоянно лупил, — отрезала Петунья. — Заставлял мыть машину, делать уборку во всём доме и разбирать твои завалы в гараже.

— Да, — хохотнул Вернон. — Забавно получилось, когда мы уехали на три дня и забыли мальчишку в гараже. Хорошо, что вода там была… кхм… Что-то это уже перебор получается.

— Значит, так, — скомандовала Петунья. — На улицу мальчишке лучше не выходить, пока синяки не пройдут, работы ему стоит давать поменьше, а кормить лучше. И выкинь завтра все игрушки из второй маленькой спальни. Пусть он спит там. А то подрастёт ещё немного — и в чулан не поместится.

— Хорошо, — спокойно согласился Вернон, — Знаешь, мне сейчас как-то яснее думается. Мы оба вели себя словно одурманенные. Мне стоило только подумать о мальчишке, как всё в глазах туманилось от ненависти к нему. А сейчас мы с тобой уже сколько времени разговариваем и вроде как… ничего.

— Странно, — согласилась Петунья. — Я словно не отдавала себе отчёт в том, что за мальчишку платят хорошие деньги. И что он должен дожить у нас до своего семнадцатилетия. Бородатый обещал, что в противном случае Дадли умрёт… А я словно позабыла об этой угрозе. Мы должны терпеть этого урода ради нашего мальчика.

Петунья всхлипнула.

— Не плачь, дорогая, — сказал Вернон. — Будем с мальчишкой немного помягче, он и перестанет думать о разных глупостях. А я буду держать себя в руках, и пороть только за явные проявления его… ненормальности. Скорее бы щенок уехал в эту свою школу — хоть вздохнём посвободнее.

После этого раздалось звяканье и бульканье, а через некоторое время Вернон вышел из кухни и грузно поднялся наверх. Потом погас свет на кухне, и Петунья последовала за мужем. Я же дождался, пока наверху всё стихнет и ужом проскользнул в туалет.

А после я улёгся на матрас и стал думать. Думалось нерадостно, но кое-какие выводы я сделал.

Первое. Та загогулина, которую я уничтожил, действительно меняла отношение Дурслей к племяннику с относительно терпимого, хоть и вынужденно, на злобно-садистское. Такой вот артефакт, бля…

Второе. Дурсли сами по себе сволочи без всякого артефакта и племянника своего терпеть не могут. А эта дрянь их плохое отношение многократно усиливала до тех пор, пока они совсем не перестали видеть берега. Вот и прибил Вернон Гарри. За разбитую Дадли вазу. Тьфу!

Третье. Дурсли не хотели племянника. От слова совсем, и Дамблдору пришлось шантажировать их жизнью Дадли. Печально, конечно, но их сволочизма это не отменяет.

Четвёртое. Нет логики в действиях Дамблдора. Зачем устанавливать артефакт в доме Дурслей, если они и так не стали бы относиться к Гарри, как родному? Агрессия постепенно накапливалась, росла и вылилась в самое настоящее убийство. Причём даже осознание того, что они лишатся денег и могут пострадать, Вернона не остановило. Так зачем же был нужен этот артефакт? И тут есть варианты. Возможно, Дамблдор просто не рассчитал силу артефакта. Согласно многим фанфикам Дурсли — сквибы, а значит, на них все магические штучки будут действовать сильнее, чем на обычных людей. Возможно, Добрый Дедушка считает их магглами и просто перепутал, так сказать, настройки? Вот и действовала эта дрянь сильнее, чем было задумано изначально. Могло такое быть? Теоретически — да, но практически…

Дамблдору больше ста лет, он что, за это время маггла от сквиба отличать не научился? Сомнительно как-то… Хотя нацепил же он в каноне на палец явно проклятую цацку. Так что этот вариант пока оставим. Есть ещё вариант. Артефакт установил не Дамблдор, а некто, желавший погибели Гарри. И если это так, то меня может посетить белая лисичка и обнять мяконькими лапками. Потому что я даже не представляю, кто это может быть.

Уцелевшие после разгрома Волди Пожиратели? Опять-таки — теоретически возможно, но на практике… Те, кто остался на свободе, после возвращения безносого подчинялись ему из страха, а не из преданности — это в каноне было заметно. Вот чокнутый Барти Крауч такой фокус вполне мог провернуть, но Барти сейчас у папочки в подвале обретается под Империо, а в таком состоянии подобные пакости творить затруднительно. Тогда кто?

Есть ещё вариант. Кто у нас Гарричка? Правильно — богатый сирота. А если дело не в политике, а в наследстве Поттеров? Судя по канону, семья была небедной. Очень и очень небедной. А Гарри — последний в Роду. Последний ли? Не завалялось ли какого неучтённого родственника? Бастарда, к примеру? То, что у дедушки Флимонта и бабушки Юфимии был только один ребёнок — ничего не значит. Детей в волшебных семьях вообще рождается мало — это Уизли расплодились, как тараканы. Хотя… не знаю я всех тонкостей магического брака и возможна ли в нём измена. Но даже если нет — дедушка-шалунишка вполне мог сделать ребёночка какой-нибудь магглорожденной бедняжке ещё в Хогвартсе. А сейчас ребёночек вырос и возжелал получить своё. Может такое быть? Может. Или Джеймс мог быть не единственным ребёнком — всё-таки Юфимия родила его довольно поздно. Неужели раньше не было ни одной беременности? Только вот родился сквиб… а как к сквибам относятся маги, понятно из того же канона.

Хм, вот же напридумывал… Но все варианты достойны проверки. И надо бы Гринготтс посетить — хотя бы узнаю, какие подлянки меня ждут в финансовой сфере.

А вот как быть с родственничками?

В идеале — лучше бы их вообще больше не видеть, но кто ж мне даст? Старый козёл споёт песенку про материнскую защиту и даже на каникулах в Хогвартсе будет отправлять в личный персональный ад. Почему в ад? Потому что я думаю, что понятие «быть помягче» у меня и у Дурслей очень сильно различаются. Если Вернон обещал лупить меня только за ненормальность, то есть за проявления волшебства, то у него такая возможность может появиться в любой момент. Я — волшебник. От этого никуда не денешься. Кстати…

Я поднял правую руку и пробормотал:

— Люмос!

И прямо на ладошке у меня возник золотистый светящийся шарик. Да, так и есть, поздравляю тебя, Гарри, ты — волшебник.

— Нокс! — прошептал я, и шарик послушно исчез. Наверное, стоило попробовать что-нибудь еще, но я снова почувствовал себя уставшим. Всё-таки большую часть силы я слил, чтобы уничтожить артефакт и сейчас действительно стоит отдохнуть. А Дурсли… Что ж, придётся подумать об этом завтра.

* * *

Спал я чутко и, когда Петунья скрипнула дверью чулана, мгновенно открыл глаза.

— Вставай, ма… Гарри, — сказала тётка. — Пора завтракать. Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, — ответил я, хотя чувствовал себя вполне хорошо. Но показывать это тётушке, чтобы нарываться на домашнюю работу, я не хотел. Я вообще не хотел ничего делать для этих людей. Не после найденных у Вернона документов. Да, они были под воздействием. Но я, не помню уже где, читал, что никакое принуждение не заставит человека делать то, к чему он изначально не склонен. А в правильной британской домохозяйке и респектабельном бизнесмене где-то глубоко в душе жили два садиста, которым нравилось причинять боль. Причинять боль тому, кто не может ответить им адекватно. Так что уж извините, дорогие родственнички, добра и мира вы от меня не дождётесь. Дом на Тисовой для меня — временное пристанище, и я радостью покину его, как только подвернётся возможность. И вернусь только затем, чтобы поговорить по душам и объяснить, как они были неправы, гнобя сироту.

— Тебе нужно принять душ, — сказала Петуья, — переодеться и поесть.

— Зачем? — безразлично спросил я. — Чтобы потом меня снова били и заставляли работать? Не хочу.

— Ты не можешь сидеть в чулане сутками, — попыталась убедить меня Петунья. — Ты заболеешь…

— Вот и хорошо, — спокойно ответил я. — Скорее умру. Надеюсь, что встречусь там с папой и мамой. И всё им расскажу.

Петунью перекосило, она что-то хотела сказать, а может, хотела привычно наорать, но не смогла и просто выскочила из чулана.

Я спокойно вытянулся на матрасе и прикрыл глаза. Нет, совсем не против был подняться: хотелось размять ноги, выйти хотя бы в садик и осмотреться, но я хотел помотать Дурслям нервы от души. Чтобы запомнили. А если я сейчас сдамся сразу — они свой урок до конца не выучат.

Следующим визитёром был Вернон. Правда, сам он в чулан пролезть не смог — габариты не те, но его усатая багровая физиономия замаячила в дверях.

— Эй, мальчишка! — проворчал он. — Хватит дурить! Вставай и делай всё, что скажет твоя тётя.

— Зачем? — спросил я. — До вчерашнего дня я делал всё, что говорила тётя. И что? В итоге я чуть не умер. Я больше не хочу так. Я хочу к папе и маме.

— Да я сейчас тебе такую трёпку задам! — рявкнул Вернон.

Я медленно сел на матрасе и спросил:

— Трёпку? А что же вы сразу не сказали, дядюшка? Вы решили меня всё-таки до конца отправить к папе и маме? Сейчас выйду.

В ответ Вернон выругался, и его багровая физиономия с воинственно торчащими, как у канцлера Бисмарка, усами, исчезла. Дверь вновь захлопнулась. Я перевернулся на живот и поржал в подушку. Теперь, по логике вещей, следовало ждать Дадли.

Я скользнул взглядом по стенам. В каком-то из фанфиков я читал, что не только Рон по канону, но и Дадли боялся пауков. Отчего бы не проверить? Тем более, что во многих фанфиках в чулане Гарри жили пауки.

Таки жили. В верхнем углу я разглядел густую паутину в центре которой важно сидел довольно крупный паук. Обычный серый домовой паук, я таких в далёком розовом детстве любил подсаживать в сумку Милке Петровых, отличнице, но жуткой ябеде и вредине. И всякий раз, узрев это безобидное членистоногое, Милка визжала так, что стены тряслись, а стёкла в классе начинали опасно вибрировать.

Но вот как я достану паука? Не дотянусь же.

И тут я почувствовал странное тепло в груди и, скорее по наитию, произнёс:

— Ползи сюда, малыш. Посиди со мной.

Паук тут же стал спускаться вниз на выпущенной из брюшка паутинке и приземлился на тыльную сторону правой руки.

Я снова откинулся на матрас и сложил руки на животе. Паучок же замер, словно приклеенный. Мне даже показалось, что он рассматривает меня своими крохотными, меньше булавочной головки, чёрными многочисленными глазками.

— Да ты милаха, — сообщил я пауку. — Слушай, а ты не против, если я тебе имя дам? Будешь моим домашним животным.

Паук сложил вместе две передние лапки и я счёл это согласием.

— Как бы мне тебя назвать? — вслух рассуждал я. — Может, Дамби? Он ведь тоже любит паутину плести.

Паучок скрестил лапки и потряс ими.

— Не нравится? — поинтересовался. — Согласен. Ты, в отличие от него, очень милый. Тогда… тогда будешь Санчо. Как Санчо Панса. Нравится?

Паук снова сложил лапки вместе, и я снова счёл это согласием.

— Вот. Будешь Санчо.

И тут дверь в чулан отворилась в третий раз.

— Выходи, ненормальный! — Дадли влез в чулан, но с трудом. Свинья в парике, точно, всё-таки глаз у канонного Гарри был меткий. — Папа велел тебя вытащить!

— Мне и здесь неплохо, — ответил я, и Дадли попытался схватить меня и выволочь из чулана силой. Отчего-то у него это не получилось, а потом его взгляд упал на неподвижно сидящего на моей руке паука, и Дадли взвизгнул. Нет, до Милки Петровых ему в этом плане было далеко, но и так неплохо вышло. Дадли ломанулся назад, каким-то чудом протиснулся в дверь и провизжал:

— Ааааа!!! У этого ненормального паук!

— Вот видишь, Санчо, к чему приводит дурное воспитание? — наставительно сказал я пауку. — Вернись наверх, эти люди могут тебе навредить.

Санчо, словно понял меня, переполз с руки на матрас, оттуда на стену — и вот он уже спрятался в паутине.

Какой-то подозрительно умный паук мне попался…

А за тонкой стенкой чулана творилось чёрт те что. Орал Вернон, ревел Дадли, сюсюкала над своей кровиночкой Петунья.

В общем, день открытых дверей в психиатрическом стационаре. И, что характерно, в чулан никто из троих не рвался. Вот и славно. Компания Санчо мне была куда более симпатична.