С поправкой на нормальность (гет)

Глаза я разлепила с большим трудом. Казалось, что пока я спала, кто-то накачал веки расплавленным свинцом. Мозг мгновенно услужливо подсунул воспоминания из реанимации. Я вздрогнула, оглядываясь по сторонам в поисках больничных аппаратов.

Реальность выглядела мерзко серой. Даже весеннее небо было замазано ровным слоем туч, которые будто делали его ниже, тяжелей, неподъемней.

Я потерла глаза, сдирая с ресниц противные корочки, которые мешали мне поднять веки. Я чувствовала, что конечности у меня будто ватные, а пальцы гнутся с большим трудом. Лицо опухло, в горло словно насыпали песка. Так, наверное, чувствуют себя люди с большого похмелья. Зрение сфокусировать было тяжело: мир так и пытался расплыться, рассыпаться на фрагменты. Но, честно говоря, мне не очень-то и хотелось смотреть вокруг себя.

Я смутно помнила о вчерашнем. О том, что произошло после того, как ты... исчез.

Меня сразу кольнуло в районе солнечного сплетения от этой мысли, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Поэтому разбор этих воспоминаний я решила отложить на время. Нельзя трогать развороченную рану.

Я зарылась пальцами в свои спутанные черные волосы, пытаясь восстановить возвращение домой. Но сознание упрямо блокировало эту информацию. Ника бы сказала, что это психологическая защита. А если она включилась, то я вполне могла сделать что-нибудь ужасное. Осталось только понять что.

Я вздохнула и пристально осмотрела свою комнату. В ней царил хаос. Не тот привычный хаос девочки, которая любит разбрасывать свои вещи, а какого-то нового уровня. Только вот мозг отказывался фиксировать, в чем же была разница. Тогда я перевела взгляд на свои руки. На пальцах виднелись синяки, ранки и засохшая, уже почти стертая кровь. Становится все любопытней и любопытней. Только память все еще не вернулась.

Я вылезла из-под одеяла, отмечая, что на мне все та же одежда, что и вчера на встрече с тобой, за исключением куртки и обуви. Немного подумав, я отправилась на кухню. Невзирая на все мое нежелание, была еще вероятность, что Ника в курсе, что же я вчера делала. Не похоже, что я просто пришла и легла спать.

Подруга сидела на кухне, что-то быстро печатая на ноутбуке. Надеюсь, не заявление на меня в психиатрический диспансер.

— Доброе утро, — хрипло произнесла я, удивляясь своему скрипучему голосу шестидесятилетнего старика.

Ника резко обернулась на меня и уставилась так, будто призрака перед собой увидела. В ее взгляде было столько искреннего беспокойства и жалости, что можно было подумать, что я нахожусь при смерти. И мне это не нравилось.

— Как самочувствие? — участливо поинтересовалась соседка.

— Не очень, — честно ответила я, усаживаясь на стул. — Будто я вчера с алкоголем перебрала.

— Лучше бы дело было в алкоголе, — буркнула Ника, надеясь, что я ее не услышу. Я промолчала, не желая вступать в конфликт. Моя подруга встала и поставила чайник на огонь. Я видела, что она злится, беспокоится, теряется, но я была благодарна ей, что она не изменяет своим привычкам и все так же делает мне кофе утром. Значит, выпросить у нее прощения все еще можно. К тому же, если бы я сделала что-то действительно ужасное, она бы не молчала, а высказала бы все, что думает по поводу моего поведения.

— Я совершенно не помню, что вчера произошло, — ненавязчиво начала я. — Ощущение, что кто-то откромсал мне кусок воспоминаний. Ты знаешь что-нибудь?

— О да, я знаю, что произошло, — слишком уж саркастически протянула Ника. — Ты сошла с ума, вот что произошло. Вернулась вчера сама не своя домой, а когда я спросила, что случилось, то пошло-поехало. Лучше бы я не спрашивала.

Я с ужасом округлила глаза, даже не представляя, чем можно было такого вытворить, чтобы довести Нику до таких слов. Она ведь весьма сдержана в своих эмоциях и терпелива.

Она поставила передо мной чашку ароматного, манящего кофе и села за ноутбук. Я взяла чашку в руки, наслаждаясь ее теплом. Видимо, рассказывать дальше Ника не собиралась. Но ее слова никак не помогли мне в восстановлении памяти, поэтому, опустив глаза в пол, я робко спросила:

— Ника, а не могла бы ты поподробней рассказать, что я вчера сделала? Я ничегошеньки не помню. И заранее меня прости. Мне жаль, что бы я ни вытворила.

— Да ладно, ничего криминального, — отмахнулась подруга. — Просто ты меня серьезно напугала. Пришла домой сама не своя. Бледная, с дрожащими руками и пустыми глазами. Будто у тебя умер кто-то. Еще тряслась так мелко-мелко. Не от холода, а словно пыталась сдержать рыдания. А когда я спросила, что у тебя произошло, ты тихонько так взвыла, стиснула кулаки и убежала в комнату. Я хотела уж было не обращать внимания на твои странности, — художники, они люди такие — но тут из твоей комнаты раздался такой отчаянный крик, словно там белугу забивали. Когда я прибежала к тебе, ты, крича что-то о несправедливости и обреченности на одиночество, срывала со стенки все рисунки с тем парнем, просто раздирая их в мелкие клочья.

Ника замолчала, отхлебывая чай. А я с ужасом вспоминала этот эпизод. Теперь понятно, что именно смущало меня в комнате — пустые стены. Мне сразу захотелось вцепиться себе пальцами в волосы и взвыть. Мои рисунки! Мои чертовы воспоминания о Мэйсе. Как я могла так поступить?

— А что стало с этими портретами? — неожиданно дрожащим голосом спросила я. В горле засвербело, а глаза начало щипать. Я была готова вот-вот расплакаться из-за своей глупости.

— То, что не подлежало восстановлению — я выкинула, — пожала плечами подруга безо всякого сожаления. — Парочку удалось вырвать у тебя с боем почти в целости и сохранности. Еще несколько помятых, и один разорванный, но подлежащий, при желании, склеиванию. В общем, около семи рисунков были спасены мной в героической схватке с твоей внутренней истеричкой. Я ведь знала, что ты потом пожалеешь о сделанном.

Я облегченно вздохнула. Сердце, сжимавшееся от боли, слегка расслабилось и продолжило качать кровь. Я была так благодарна Нике, что мне хотелось пасть перед ней ниц, обнимать ее колени и беспрестанно сыпать словами благодарности. Но вместо этого лишь невнятно пролепетала:

— Спасибо огромное. Не знаю, что бы я без тебя делала.

— Снова бы плакала и впала в депрессию, — развела руками моя соседка. — К слову, это еще не все, что ты вчера вытворила. После того, как все рисунки были уничтожены, ты просто легла на пол, свернулась калачиком и попеременно то выла, то орала, как не в себе. А что меня особенно напугало, так это то, что ты постоянно кусала себе пальцы. До крови. Вон, даже следы остались. Я все пыталась тебя успокоить, но ты очень агрессивно реагировала на прикосновения и все шептала, что осталась одна, что теперь тебя никто не поймет и не поддержит. Ну или кричала «Мэйс, вернись, ты нужен мне».

Я молчала и рассматривала обкусанные пальцы. Ника могла не заканчивать, я и так вспомнила, что вчера произошло. Щеки начало заливать краской. Бедная Ника. Я же ей своей истерикой все нервы вытрепала.

— А потом ты просто уснула. Как убитая. Даже не заметила, как я тебя на кровать перетянула. Вымоталась, бедная. Мне было так жаль тебя. Правда. Такое ощущение, что меня просто разрезало твоими чувствами. Но больше так не делай. Я хоть и учусь на психолога, но даже для меня это слишком. — Никак попыталась натянуто улыбнуться, но ее обеспокоенный взгляд выдавал ее с головой. — Слушай, Соня, этот Мэйс, он ведь реальный человек? Ты, получается, тогда пошутила про выдуманного друга?

Я посмотрела на Нику и закусила губу. Моя душа покрыта мелкими трещинками, об ее осколки действительно можно было порезаться. Но я не имела права травмировать своими чувствами еще и других людей. Все можно пережить. Даже самый большой персональный конец света.

— Да, Мэй был реальным, — тихо прошептала я, отколупывая от пальца корочку крови. — Самым реальным из всех, кого я знала.

По пальцу снова побежала кровь. Я приложила его к губам и слизнула солоноватую жидкость.

— Мне жаль, если он тебя оставил.

— Я обещала это пережить.

* * *

В этот же день я попыталась собрать свои рисунки и развесить их обратно на стене. Тот, который был разодран, все-таки не подлежал восстановлению. Остальные я кое-как разгладила и вернула на свои места.

Около недели я смотрела на них, тихонько воя от боли, интимно гладила кончиками пальцев, надеясь, что те чувства, которые я вкладываю в это, долетят до тебя сквозь все космические световые года, заставят почувствовать, что тебя здесь чертовски ждут.

Но, по прошествии недели, я поняла, что меня тяготят эти портреты. Я отпустила тебя, но никак не могла освободить себя. И, глядя на свои рисунки, я только еще больше заматывала себя в кокон безысходности. Поэтому я твердо решила избавиться от этих оков.

В один день я сняла со стены все твои портреты, сложила их вместе с эскизами и всеми вещами, которые напоминали мне о тебе, и упаковала в большую коробку, наклеив на нее надпись «вскрыть при пересечении параллельных».

Я знаю, что мы еще обязательно встретимся. А пока нужно попытаться быть целой и свободной. В конце концов, это именно то, что ты от меня хотел.