С поправкой на нормальность (гет)

Фильм был совсем несмешной, хоть отзывы о нем обещали, что я надорву от смеха животик.

Я никогда не умела выбирать себе фильмы, книги и даже музыку. В последнее время первыми двумя пунктами всегда занималась Ника. Вот уж у кого безупречный вкус. Вообще, мне иногда не верится, что существуют такие идеальные люди, как моя подруга. Периодически даже задумываясь, а уж не выдумала ли я еще и ее. В этом случае все совсем плохо.

Сегодня суббота, а значит, вечер фильмов и чая. Но все пошло насмарку, когда в обед Ника заявила, что идет на свидание. Ну вот что за безобразие-то? А я ей, между прочим, верила! Но, чтобы оправдать мои возмущения, спешу заметить, что подруге я их так и не высказала. И даже порадовалась за нее и ее личную жизнь. Хоть это было и тяжело. На моем-то личном фронте не то, что мертвых не выносят, а даже перекати-поле вымерло от безысходности. Ты смеешься, что я замужем за сударем Кисточкой и даже иногда безнравственно изменяю ему с мадам Пастель, так что личная жизнь у меня бьет ключом. К слову, это один из тех моментов, когда я особенно жалею, что тебя нельзя избить.

Сегодня вечер субботы. Должно быть хорошо и уютно, но вместо этого я смотрю несмешную комедию, укутавшись в плед так, что только нос да рука с чаем торчит. К слову, чай уже холодный, а идти заваривать новый нет никакого желания. Если уж вечер испорчен, то нужно поддерживать атмосферу тлена до последнего. Вечер субботы может быть либо абсолютно превосходным, либо совершенно загубленным.

— Не понимаю, почему ты ноешь, — закатил ты глаза, расхаживая по комнате и разглядывая свои портреты, которыми я обвешала стены. — Просто выключи этот фильм и загрузи новый, сделай себе вкусный чай, укради у Ники шоколадку, которую она хранит на случай прихода гостей, в знак отмщения за то, что она тебя бросила. Назовем это «идеальный вечер субботы: дубль два».

— Ничего не выйдет, — печально вздохнула я, отхлебывая гадкий остывший чай. — Идеальный вечер субботы не может проходить в одиночестве.

— Вот сейчас почти обидно было, — усмехаясь, фыркнул ты. — Я, вообще-то, вполне могу составить тебе неплохую компанию. Не только Ника умеет давать неуместные комментарии к фильмам.

— Отлично, безудержное веселье с выдуманным другом, — вздохнула я, но все-таки вылезла из-под одеяла и потопала на кухню за чаем. — Это именно то, о чем я мечтала.

Я достала из недр шкафа огромную пол-литровую чашку и засыпала туда несколько ложек чая. Делала я это с таким трепетом и осторожностью, что мне не хватало только ритуального танца вокруг чашки во славу культа чая.

Когда я вернулась в комнату, ты уже развалился на моей постели. Я хотела было рыкнуть, что ты совсем обнаглел, но передумала.

— У тебя в комнате свечей не хватает, — внезапно выдал ты.

— Что? — не поняла я, едва не разлив чай от неожиданности.

— У тебя просто столько моих портретов развешано по стенам, что возникает ощущение, что у тебя тут алтарь имени меня. А божеству принято ставить свечи. Так что не халтурь.

— Дурак, — привычно огрызнулась я, запуская на ноутбуке какую-то драму. — Я, между прочим, для тебя же стараюсь, чтобы тебя не выкинуло из этого мира.

— Я знаю, спасибо, — серьезно кивнул ты, но тут же все испортил: — Но ты все равно похожа на фанатичного параноика.

— Мог бы и промолчать, — вздохнула я, садясь рядом на кровать и укутываясь в плед так, чтобы снова были видны только кончик носа и чашка с чаем. При этом я села так, чтобы не касаться тебя. Не хотелось снова напоминать нам обоим о твоей нереальности.

— Ты шоколадку забыла взять.

— Черт с ней, — отмахнулась я, не желая снова вылазить из теплого гнезда в нещадный мороз. Нажав ногой на клавишу пробела и запустив фильм, я уткнула нос в чашку, делая вывод, что, возможно, все не так уж плохо.

— У тебя слишком нездоровая страсть к коконам. Бабочкой тебе все равно не стать.

— Как же я тебя ненавижу, — вздохнула я, покачав головой, но, прикрываясь капюшоном из одеяла, все-таки улыбнулась.

— А я все знаю, — со смешком сказал ты.

— Молчи и смотри фильм.

На сей раз отзывы о фильме меня не обманули. Он действительно был ужасно драматичным. Впору было свернуться калачиком и страдать вместе с главными героями. Но я сидела напряженно ровно, стараясь не заваливаться вбок от накатывающего сна. Из-за одеяльного капюшона ничего, кроме монитора ноутбука, не было видно, но я остро чувствовала твое присутствие рядом. Конечно, скорее на уровне интуиции, чем от реальных ощущений, но это не мешало мне дико смущаться. Но, невзирая на все мои усилия, голова упрямо клонилась в твою сторону. Скорей на рефлекторном уровне, ведь раньше на твоем месте постоянно сидела Ника, а прикорнуть на ее могучем плече — святое дело.

Стойко продержавшись полтора часа, я, наконец, выключила ноутбук и сонно потерла глаза. Удивляло то, что весь фильм ты действительно сидел и молчал. Прям подарок какой-то.

Я обернулась на тебя. Ты сидел, поджав к себе колено и опустив на него подбородок, задумчиво смотрел на потухший монитор и обгрызал ногти. О боги, откуда только ты берешь эти ужасные привычки?

— Ну как тебе фильм? — робко поинтересовалась я.

— Слезливая история для глупых девочек-подростков, — все так же задумчиво ответил ты. — Для тебя, в общем, в самый раз. Но если у тебя все-таки когда-нибудь вдруг появится парень — не делай с ним таких вещей. Он не переживет полтора часа подобного бреда.

— Ты просто ничего не понимаешь! — возмутилась я, пропустив мимо ушей шпильку про парня. — Это фильм о любви. Хотя откуда тебе знать.

— Куда уж мне, — закатил ты глаза на мой манер. — Ведь о настоящей любви могут знать только реальные люди. Имеющие плоть и кровь.

В твоих словах было столько яда, что мне стало не по себе. По твоей последней фразе не трудно было понять, что ты намекаешь на привязывание любви к физическому. Это было не очень приятно.

— Тогда расскажи, что ты знаешь.

— Ничего, — презрительно фыркнул ты, материализуясь в другом конце комнаты. — Тебе гораздо лучше о любви расскажут вот такие фильмы. Ведь там все так хорошо, четко и правильно. Куда мне с моим глупым альтруистическим взглядом против такой драмы и экспрессии. Любовь — это, конечно же, крики ревности, беганье туда-сюда в поисках того, чего ж тебе на самом деле надо, слезы дурацких истерик, предательство с последующим вымаливанием прощения и обоюдная нервотрепка. Объятия, поцелуи и походы за ручку. Свидания, подарки, свадьба и полна горница детишек! И только не надо на меня так смотреть! Можно подумать, ты считаешь по-другому. Считаешь, что любовь — это поддержка, безропотное присутствие, желание сохранить, жертвовать собой до последнего, ничего не прося взамен. Нет, ты воспитана вот на таких фильмах. Упрекаешь меня, что я ничего не знаю о любви, а сама? У меня хоть оправдание есть: меня не существует за пределами твоего разума. А что есть у тебя? Ты ведь тоже никогда в жизни не любила.

Я настороженно смотрела на тебя и молчала. Еще никогда ты не высказывался так серьезно и эмоционально. Я видела, что ты понимаешь, что говоришь уже лишнее, но умолкнуть не мог. Перебивать тебя я тоже не желала. Пусть твои слова и скручивали мои внутренности в морской узел, бросали то в жар, то в холод, но я хотела знать, что же ты на самом деле чувствуешь.

В итоге ты болезненно поморщился и отвернулся от меня к своим портретам, снова обкусывая ногти. Тишина затянулась на несколько минут.

— Ты не прав, — прошептала я.

— Извини, мне жаль, что так вышло.

Контуры твоего тела подрагивали, расплывались, будто ты пытался исчезнуть. Даже рисунки с тобой не спасали от этого.

— Мэй... Каус.

— Медиус, если тебе так угодно, — неожиданно дрожащим и глухим голосом поправил ты. — Каус — это как бы семейная фамилия звезд, составляющих лук Стрельца.

— Так это все-таки было правдой? — восторженно воскликнула я, хлопнув в ладоши, но тут же утихла, осознав всю неуместность радости.

— Любовь — это редкостная дрянь, — внезапно произнес ты, возвращаясь к кровати и садясь рядом со мной, — приносящая исключительно неприятности и даже иногда боль, но позволяющая человеку почувствовать себя полноценным. Любовь отбирает все без остатка, заставляет колоссально измениться и ничего не требовать взамен. Любовь — это самый дурацкий акт альтруизма и самопожертвования, который, вообще, можно придумать. Но при этом, любовь — это самое реальное, что можно чувствовать. Как тебе такое объяснение?

— Болезненно, — честно ответила я. Ты криво улыбнулся и отвел взгляд. В твоих глазах смешались цвета неба и зелени. Странные узоры и прожилки, будто в камне бирюзы. Это было так странно и одновременно завораживающе, что я невольно подалась следом, стараясь как можно дольше удержать твой взгляд. Ты протянул ко мне руку, будто желая растрепать волосы, но остановил ее в нескольких сантиметрах от моей головы. Ты искоса смотрел и ждал моей реакции, а я боялась пошевелиться, замерев в неудобной позе.

— Что ты чувствуешь, когда я прикасаюсь к тебе? — все еще шепотом спросила я, опасаясь нарушить всю интимность момента.

Ты убрал руку, поднял глаза к потолку и задумался. Я, повинуясь какому-то своему спонтанному желанию, пододвинулась к тебе запредельно близко, едва не утыкаясь кончиком носа в твою щеку, но вовремя остановилась, ожидая ответа на свой вопрос. Ты напрягся и старался не смотреть на меня, будто я не делала ничего странного. А я невольно поймала себя на мысли, что мое поведение смахивает на откровенный флирт какой-нибудь роковой красавицы из американских блокбастеров. Только вот проблема в том, что никакая я не красавица, даже если очень постараться и проявить воображение, а ты не спаситель мира. А если ко всему прочему припомнить, что тебя и вовсе не существует, то мои действия абсолютно ненормальны.

— Я не могу сказать тебе, что чувствую, когда ты прикасаешься ко мне, — наконец вздохнул ты. — Это ощущение тяжело передать словами, потому что они находятся за гранью человеческого. Люди такого не чувствуют, поэтому подходящего описания не существует.

— Ты можешь хотя бы сказать: положительное это ощущение или отрицательное?

— Сомневаюсь, — дернул ты плечом и повернулся ко мне. — Но, в эмоциональном плане, это весьма трогательно, что тебя тянет налаживать тактильный контакт со мной. Пусть и напоминает лишний раз о моей бестелесности.

Я смотрела в твои глаза, которые медленно прошивали черные прожилки, говорящие о ненависти и презрении. Только теперь эти чувства были направлены отнюдь не на меня. Тело затекало от неудобного положения в пространстве, и я понимала, что необходимо срочно что-то сделать, пока момент не был упущен.

— Я бы так хотела, чтобы ты был реальным. Многое отдала бы. И мне очень жаль, Мэйс, что я стала твоей трагедией, твоим кошмарным сном. Правда жаль.

— А мне нет, — улыбнулся ты. — И никогда не было. Ты лучший кошмарный сон из всех возможных.

Мое дыхание замерло и будто оборвалось. Наверное, если бы ты напрямую признался мне в любви, это не тронуло бы так меня, как это сделали твои слова. Я чувствовала, как меня охватывает нестерпимый жар, а грудь будто сдавливают тугие ремни. Одновременно больно и прекрасно.

Ты подался вперед, ко мне, а я зажмурилась, боясь даже думать о том, что ты хочешь сделать. Но не отстранилась, а только зажала в кулак кусок одеяла. От того, как сильно я зажмурила глаза, под веками заплясали цветные пятна, напоминавшие фейерверк. Но на несколько секунд все внезапно прекратилось и замерло. Мое лицо, горевшее огнем, обдало холодом, а к губам будто приложили кусочек льда. Я хотела открыть глаза, но испугалась, что разрушу это до мурашек реальное чувство, волшебство. Поэтому просто затаила дыхание, чувствуя, как от холода немеет лицо. А потом все так же неожиданно прекратилось. Меня снова поглотил огонь смущения.

— Это все нелепо, правда? — тихо прошептал ты мне в самое ухо. Голос был глухим и едва различимым. Я распахнула глаза. Твой образ подрагивал, становясь либо прозрачным, либо вовсе исчезая, контуры смазывались, ты упрямо прятал свое лицо от моего взгляда.

— Мэйс, — обеспокоенно приговорила я, протянув к тебе руку, но ты дернулся в сторону, избегая моего прикосновения.

— Не надо. Это все нелепо. Просто нелепо.

Я попыталась взять тебя за локоть руки, которой ты зажал себе рот, но от этого твое тело начало распадаться на мелкие частички. Я испуганно пискнула, а ты глухо засмеялся, закрывая ладонями рот. В этом было столько безумия, что я невольно отодвинулась назад. Умолк ты так же резко, как и засмеялся.

«Прости меня, Соня, — раздалось в моей голове. — Я весьма никчемен».

— Это не так, — выдохнула я прежде, чем ты исчез, оставив медленно оседающие частички. Я протянула руку и поняла, что это были крохотные льдинки, которые приятно холодили раскаленную кожу.

А ведь сегодня ты впервые сам прикоснулся ко мне.

— Чертов альтруист, — процедила я, пытаясь задавить в себе пустоту и отчаяние, укутывая их в плед.