Семь (гет)

Утро началось с воспоминания: о ее явной измене и о его возможной. Катя накрылась с головой одеялом, которое через секунду с нее безжалостно стянула заспанная, мягкая, взъерошенная Настя.

— Пора в школу, да? — залезая под Катин бок, прошептала девочка. — Я еще пять минуток полежу?

— Даже десять, — укрывая и обнимая дочку, ответила Катя.

Она смотрела на то, как стрелка ползет по циферблату и думала — в который раз! — как так получилось, что они с Андреем, такие любящие и такие правильные, оказались в подобной ситуации? Как так вышло? В чем причина?

Когда в ее жизни появился другой мужчина, их отношения с Андреем изменились, от былой восторженности давно не осталось и следа. Но и тогда, и сейчас у нее и мысли не было отступиться и признать поражение, подав на развод. Тем более, она все-таки любила мужа.

Тогда, три года назад, она не знала, что делать, не знала, кому довериться и кому рассказать. Рассказать о том, как ее мучают мысли о возможной измене мужа: она так и не смогла научиться доверять ему безоглядно. Призрак истории с «Никамодой» все никак не желал рассеиваться, Катя жила с Андреем, в любой момент ожидая удара. Она и самой себе в этом признавалась с тысячью оговорок, она верила, что настанет день, и наконец-то ее отпустит, но шли дни и годы, и подозрения, что Андрей способен изменить и предать, то становились слабее, то вспыхивали с новой силой. Это мучило и угнетало. Надо отдать должное Андрею, ни разу Кате не пришлось застать его с какой-нибудь моделькой, но... она слишком хорошо знала и понимала мужа.

Сколько бы Андрей ни говорил, что любит дом и что ничего ему не нужно, кроме работы и его любимых девочек, Кати и Насти, но на самом деле его неудержимо тянуло к людям: он любил шумные компании и на рыбалке с Валерием Сергеевичем ужасно скучал. У Андрея было слишком много энергии для сидения дома, слишком много обаяния, чтобы женщины перестали его замечать, даже видя кольцо на правой руке. И, это тоже было важно, он привык жить так — много общаясь вне дома. Поначалу тихая семейная жизнь с Катей ему нравилась, как может нравиться все новое, но потом — Катя видела это, — он заскучал. Он томился, если проводил много времени дома, он искал повод уехать или уйти. Не потому, что ему было плохо, а потому что ему было непривычно проводить все время вот так. Катя не держала его, как бы ни хотелось, не устраивала допросов. Она была образцом мудрости, но разве хоть кто-то знал, чего ей стоила эта мудрость?

Наверное, был другой выход, наверное, кто-то другой смог бы поступить правильно, но она, не имея никакого опыта нормальных длительных отношений, она, всю жизнь видя перед собой пример своих родителей, так отличавшихся от нее и от Андрея, что она могла? Не к Маргарите же было идти за советом. Тем более, Маргарита Рудольфовна невестку так и не приняла, хотя внучку просто обожала: Настя получилась их, «ждановская», взяв у Андрея фамильное обаяние и теплую черноту глаз. Настя была их, а Катя — нет. Не породистая, не из того теста, чужая.

Катя иногда даже с Андреем чувствовала эту чуждость, хотя, казалось бы, детство обоих пришлось на «совковые» времена, ходили они в примерно одинаковые школы и читали одни и те же книги, но все же их семьи жили по-разному, и сейчас Катя очень хорошо понимала это. Разные привычки в еде. Глупость? Но Андрей вздыхал, не находя привычных продуктов в холодильнике, кисло хвалил Катину стряпню, все чаще питался в ресторане, обижая Катю и искренне не понимая этого. Конечно, они пережили это и многое другое. Как пережили непонимание по поводу расхода денег: Катя приходила в ужас от того, как легко Андрей тратился на всякую ерунду. Зачем, скажите на милость, дорогущее шелковое белье, когда можно купить в десять раз дешевле? А он недоумевал, как можно спать на жутких простынях в цветочек. Смешно. Да, наверное, смешно, и умелый режиссер сумел бы показать их жизнь в стиле ситкома, но три года назад Кате точно было не до смеха.

Вот тогда-то она и встретила его.

Они увиделись случайно, на каком-то скучном приеме, обменялись ничего не значащими фразами и разошлись, каждый со своим бокалом, в разные стороны. Потом они пересекались еще пару раз, потом он снова пропал — ходили слухи, что большую часть времени он проводит теперь в Лондоне.

В Лондоне они и встретились снова: у Ждановых, на новогоднем приеме. Народу было слишком много для этого дома, через час стало душно, и у Кати, как бывало и раньше, разболелась голова. Ей очень хотелось остаться одной, и она улизнула в маленькую библиотеку на втором этаже. В комнате было темно, и Катя, сбросив туфли, села на диван, закрыла глаза. И тут кто-то включил настольную лампу.

— Тоже любите одиночество? — он сидел у стола, пил коньяк из огромного пузатого бокала.

Ей не хотелось ни упражняться в остроумии, ни уходить, и она просто ответила, надеясь, что уйдет он.

— У меня болит голова.

— Вот, — он встал и подошел к ней, — держите. Коньяк — лучшее средство от головной боли.

Она открыла глаза:

— Вы серьезно?

— Абсолютно, пейте.

— Из вашего бокала?

— Вас удивляет, что я не брезгую или что предлагаю вам не побрезговать?

Боль с новой силой запульсировала в висках. Катя взяла протянутый бокал и сделала один глоток. Поморщилась.

Мужчина забрала у нее бокал.

— Достаточно, тут важна мера. Десять минут и боль утихнет, — он запер дверь в библиотеку. — Три человека — толпа, — пробормотал и вернулся за стол, потушил свет.

Как он и обещал, боль прошла через несколько минут.

— Так вы теперь живете в Лондоне? — спросила Катя из вежливости.

— В Москве, в Лондоне, на два дома, — ответил он. — Кстати, сейчас здесь проходит прекрасная выставка современного искусства. Такое в Москву вряд ли привезут. Сходите, не пожалеете.

Он рассказал, как найти галерею, они поговорили еще немного, и он ушел первым.

Экспозиция ей неожиданно понравилась, и она попеняла мужу, что он отказался идти, но Андрей только поморщился: «Дорогая, всех этих выставок мне и в Москве хватает!».

Катя ожидала, что встретит старого знакомого на выставке, но этого не произошло. Тогда она отыскала его телефон — это было несложно, позвонила и поблагодарила за рекомендацию. Он сухо ответил, что всегда рад быть полезным, и свернул разговор, оставив у Кати смутное ощущение досады. Но она забыла бы об этом, если бы он сам не позвонил ей примерно через пару недель, уже в Москве:

— Завтра в Большом Нетребко, вы пойдете?

— Нет, увы, — Катя действительно хотела попасть на этот концерт, но билеты кончились, не успев начаться. — Билетов не достать.

— Подойдите минут за 20 к администратору, билет на ваше имя, — сказал он немного раздраженно, словно это она позвонила ему и потребовала найти билет.

— Да, но...— растерялась Катя.

— Простите, я тороплюсь, — ответил он и прервал разговор.

И на этот раз она была уверена, что он будет сидеть в соседнем кресле и крутила в голове вариант приветствия, думала, как держаться — холодно и надменно или по-дружески? Но он не пришел, вместо него в соседнее кресло одной из лучших лож опустилась грузная дама с шумной отдышкой. На этот раз Катя не стала звонить ему и благодарить, вместо этого поехала в гости к Юлиане и попросила достать билеты на знаменитого тенора, который должен был осчастливить меломанов столицы через пару недель.

Завязалась игра: они обменивались билетами на самые труднодоступные культурные мероприятия, они сообщали друг другу о самом интересном, что происходит в столице. Они никогда не ходили никуда вместе, но всегда перезванивались и обсуждали увиденное или прочитанное, и сами не заметили, как стали общаться почти каждый день.

Катя не видела в этом ничего плохого: они не встречались, а темы для беседы всегда были невинны. Совершенно невинны. Он не пытался ее соблазнить — она и не ждала этого, а сама она и не думала флиртовать с ним, тем более, что никогда флиртовать не умела.

Так прошло почти полгода, и однажды он пригласил ее на обед.

— Я скоро снова уезжаю в Лондон, мне хотелось бы передать вам, — он все еще церемонно обращался к ней на «вы», — передать вам подарок. Помнится, на Новый Год вы от меня ничего не получили.

Она рассмеялась:

— А мне казалось, мы давно квиты по числу подарков, разве нет?

— Нет, — отрезал он. — Я буду ждать вас в ресторане «Терра» завтра в два, не опаздывайте.

И она приехала. Ресторан был небольшим, уютным, народу было совсем мало. Ее визави устроился за дальним столом. Он встал, когда метрдотель подвел к нему Катю, поцеловал руку, так изящно, привычно.

— Я рад вас видеть, — протянул небольшой сверток. — Что будете? Сок?

— Я бы не отказалась от салата, что порекомендуете?

— Только не «Цезарь», это банально. Возьмите салат с пармской ветчиной.

Никакой натянутости, никакого стеснения. Они просто продолжили разговор, прерванный накануне. И Катя подумала, почему после 7 лет брака у них с Андреем не так? Почему повисают тяжелые, удушающие паузы, почему им так трудно найти общие темы? Оттого, что они все время вместе? Или потому, что их интересы, как выяснилось, катастрофически не совпадают, и то, что интересно ему, совершенно не интересно ей и наоборот?

— Я уверен, что сейчас вы думаете о муже.

— Простите, нет, — ответила Катя, отбрасывая в сторону салфетку.

— А вы никогда не думали, что слишком хороши для него?

— Я? — она была искренне удивлена. — Я слишком хороша для него?

— Да, а почему нет? Вы умнее, и вы... вы лучше, просто лучше.

Наверное, надо было встать и уйти, но ей не давал покоя один вопрос, и именно сейчас, когда разговор стремительно превращался из дружеского в неприятный, она спросила:

— Скажите, что вам от меня нужно? Зачем? Зачем все это? Это общение, эти приглашения, этот подарок?

— Зачем? — он улыбнулся. — А как вы думаете? Что хочет мужчина от женщины? Что мне нужно от вас? Мне нужны вы, я вас соблазняю, — он наклонился к ней ближе, положил свою руку на ее, понизил голос, — мне хочется узнать, какая на вкус ваша кожа, как вы целуетесь. Мне интересно увидеть, как меняется ваше лицо в момент оргазма. Мне хочется знать, какая вы после секса... — он резко выпрямился, отпуская ее руку, и засмеялся.

Катя покраснела. Оставалось только гадать: это была такая шутка, или он и не думал шутить? Горячая волна окатила ее с ног до головы, она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

— Простите, мне надо идти, — она вскочила, он преградил ей дорогу:

— Не уходите, я скоро уеду. Я обещаю, я не сделаю ничего, чего бы вы сами не хотели, Катя.

Помедлив, она села за стол, и они стали говорить о Гинкасе, словно ничего и не было.

Погружаясь в привычные заботы: собрать Настю в школу, отвезти, поболтать по дороге о всякой ерунде, вроде летающих собак, — Катя ощущала, что мир перестает быть зыбким, перестает состоять из разрозненных кусков, опять становится цельным и ясным. Но вот Настя помахала с порога школы, и тяжесть грустных мыслей навалилась снова.

Катя не хотела знать, где и с кем вчера был Андрей. И это было ее спасительным отличием от Киры: она научилась не доискиваться правды. Она научилась разделять свою жизнь, делить себя и не требовать от Андрея, чтобы и он принадлежал ей целиком.

Не важно, как поступает он, — думала Катя по дороге на работу, — важно, как поступаю я. И я... и я поступаю неправильно.

Она набрала номер любовника.

— Послушай, я подумала...

— О, судя по тону и отсутствию элементарного «Здравствуй», тебя в очередной раз пожевала совесть? А я уж думал, что гипотетическая любовница твоего мужа отобьет у тебя желание быть образцовой женушкой.

— Я думаю, нам пора остановиться, — отчеканила Катя. — Пора. И ты сам это знаешь. И ты сам говорил...

— Да брось, — прервал он ее, — нам хорошо вместе, нам хорошо вместе именно так. От добра добра не ищут. Мне некогда, я перезвоню, — сказал он и нажал отбой.

Нет, не в этот раз.

Катя прислушалась к себе. Не было ни сомнений, ни сожалений.

Не только она пыталась порвать отношения, он тоже. Устраивал скандал — на ровном месте, ни с того ни с сего, — и пропадал. Когда это случилось в первый раз, Катя была ошарашена, ждала звонка с извинениями, но их не последовало. Не было ни смс, ни электронных писем. Словно все, что происходило между ними до этого, ей приснилось. Приснились его поцелуи, его объятия, его шепот, его страсть...

Она с ужасом поняла, что не может вот так просто смириться с его исчезновением, и дело было далеко не в сексе, который, да, сто раз да, был великолепен. С ним она собирала себя воедино. Она так привыкла растворяться во множестве ролей: мама, жена, дочь, директор и еще, и еще, — что уже стала забывать, какая она на самом деле, кто она. Его не интересовали ее роли, его интересовала она сама.

Он не всегда был любезен и иногда доводил ее до бешенства, но в этом тоже была своя прелесть — с Андреем всегда приходилось помнить, что любая ссора может стать трещиной в отношениях, а каждая последующая расширит ее до угрожающих размеров. Дома Катя всегда шла на компромисс, сдерживалась, подстраивалась и проявляла «женскую мудрость», от чего ее порой начинало мутить. С любовником она могла позволить себе все, повторяя про себя: «Ну и пусть! Пусть он уйдет!».

Но он уходил только тогда, когда сам считал нужным. Кажется, иногда сам провоцировал ее на злость, дожидался вспышки, выводил из себя нарочно, только для того, чтобы в какой-то момент перехватить занесенную для пощечины руку, повалить на постель, обнять, рассмеяться, погасить злость поцелуями, доказать... Что он хотел доказать?

Что он пытался доказать себе, когда заявлял, что между ними все кончено?

— Хорошо, — согласилась она, когда он сказал ей об этом однажды — неожиданно, походя.

— Тебе наплевать? — он смотрел на ее отражение в зеркале, попутно повязывая галстук.

— Нет, но ты волен решать сам, — ее голос звучал ровно: вот и польза от многочисленных трудных переговоров.

— Волен, — он повернулся к ней. — Я увяз, и мне это не нравится. Все становится слишком сложным, это не нужно ни тебе, ни мне, правда?

Она кивнула. Да, сложности им были ни к чему.

Она не собиралась бросать Андрея. Трудно было поверить, прежде всего ей самой, что измена действительно упрочила и оживила ее брак. Она любила Андрея, но... И за этим «но» было столько личного, темного, страшного, что она предпочитала об этом не думать.

— Да, наверное, ты прав, все слишком сложно.

И вот теперь она говорила ему, что ей надоела сложная жизнь. Однажды он предположил, что, угрожая разрывом, она вынуждает его признаться в любви.

Он сказал об этом прямо:

— Не дождешься! Говорить такие слова замужней женщине? Я не мазохист.

Катя тогда рассмеялась и обозвала его дураком. После этого они не общались несколько месяцев, а потом он перехватил ее после работы, на полпути к дому, и Катя была так ошарашена и испугана, что пересела в его машину и позволила увезти себя в отель неподалеку.

— Больше никогда, — прошептала Катя, — больше никогда.

Рабочий день уже заканчивался, когда Кате понадобилось перепроверить один из контрактов. Прихватив с собой папку, она пошла к Андрею, замешкалась у дверей, пытаясь на ходу вытащить нужный лист, и услышала, как Андрей говорит по телефону. Судя по тону, разговаривал он с Малиновским.

Роман Дмитриевич работал теперь в дочерней фирме «Зималетто». Катя до сих пор не понимала, как Роман умудрялся стабильно показывать отличные результаты работы, устроив на предприятии почти анархию. Методы его руководства приводили Катю в ужас, но она молчала, ее устраивало уже то, что Рома не маячил ежедневно за спиной Андрея, изображая ангела-хранителя.

— Нет, Малина, девки не выход, — заявил между тем Андрей. Катя улыбнулась и собиралась войти в кабинет, но тут Андрей продолжил: — Это тоже скучно, просто иначе. Я люблю Катю, но просто... словно мы ровесники ее родителей. Ты не представляешь, как это нудно и противно, все эти развлечения пенсионеров. Мне иногда кажется, что я состарился и умер. Нет, не знаю я, что делать... — Андрей замолчал, выслушивая наставления друга. Катя сделала несколько шагов обратно, развернулась и ушла в свой кабинет.