И ты, брат (джен)

Черный. Серый. Белый. Сны Джорджа больше не цветные, и это единственный признак, по которому он отличает их от реальности. Реальность, на самом деле, тоже не слишком разноцветная. Да, оставшиеся после празднования Рождества и короткой встречи нового года украшения вносят какую-то пестроту, но она мало что значит. Вся жизнь Джорджу кажется сейчас мутно-приглушенной.

Прошло уже несколько месяцев, и он все еще задается вопросом, как обычные люди живут без близнецов.

Себя к нормальным людям он относит с трудом. Он все еще чувствует присутствие абсолютно точной своей копии за спиной, все еще знает, как Фред отреагировал бы на то или другое замечание окружающих, — и иногда приходится обернуться, чтобы убедиться, что Фреда там, на самом деле, нет.

Джордж не всегда решается обернуться.

Во снах Фред тоже то ли есть, то ли нет, но там Джордж не оборачивается никогда. Предпочитает считать, что брат все еще за спиной, что он все еще есть. Хотя бы иллюзорный. Странно, потому что обычно это Джордж был позади. Они двое всегда были "Фред и Джордж", никогда не наоборот, и он привык.

Занимать первую позицию странно. Занимать единственную позицию — страшно.

Черно-белые сны ненамного лучше мутно-серой повседневности, и только поэтому Джордж все еще выбирает ее. Ему уже довольно легко вставать по утрам, идти на работу в магазин и даже общаться с посетителями. В декабре он решил встать на кассу — никаких новых изобретений во "Вредилках Уизли" не было уже давно, и теперь Верити налаживает связи и занимается крупными заказами, а он продает. Пытается продавать, но не всегда удачно: Джордж стал часто отвлекаться на сторонние мелочи. Вот буквально на днях ему пришлось иметь дело с подозрительным типом, совсем не похожим на обычных взрослых посетителей, он оставил где-то свою шляпу и долго ругался, испытывая терпение Джорджа, когда вернулся за ней. От шляпы пахло чем-то тухлым, и у Джорджа пару раз возникло ощущение, что она живая.

Что с чудаками, что с более-менее нормальными людьми, общение частенько выматывает.

— Тебе надо начать жить, — советуют ему, наверное, все кому не лень (те, кому лень, тоже в стороне не остаются, кивают), — найти девушку.

— Меня сейчас это не интересует, — в пустоту отвечает Джордж.

— Парня? — полушутя предлагают некоторые.

Девушку? Парня? Ему определенно не хватает знакомого человеческого тепла рядом с собой, но совсем не в том смысле, в каком все считают. Поэтому искать...

Единственный, кого вообще надо бы искать, немножко в другом мире.

— Луна Лавгуд, — предлагает в ответ на это Рон, — она тоже немножко... — и получает подзатыльник от Гермионы и свирепый взгляд от Джинни.

Джордж игнорирует их. Нужно притвориться, подыграть им, но он не хочет.

Что-то внутри него шепчет, что где-то Фред еще жив, что однажды он вернется. Ему только нужен повод. Что-то должно притянуть его обратно.

Пока только самого Джорджа утягивает в пропасть.

* * *

— Послезавтра суд над Кэрроу, — говорит в какой-то особо мерзкий понедельник Джинни. Она сидит в кресле, обнимая себя руками, и таращится в ковер.

Джордж на мгновение вскидывает на нее глаза и замечает, что она напугана.

— Только сейчас? Где ж они были последние несколько месяцев?

Джинни пожимает плечами.

— Без понятия, — резко отвечает она. Джордж изучающе смотрит на нее: спросить, не спросить?

— Тогда почему сейчас о них вспомнила?

Джинни ерзает и выпрямляет спину.

— Просто увидела в газете... — она облизывает губы. — Они целый год издевались над детьми, да и кто знает, что делали до этого. Почему?

— Ты серьезно пытаешься разобраться в логике Пожирателей смерти? — хмыкает проходящий мимо Рон и пытается потрепать Джинни по голове. Она уворачивается.

— И они всегда были такими... озлобленными. Не знаю. — Джинни вздыхает, потирая лоб. — Особенно Алекто. Ладно Амикус, но она же... женщина!

— Потрясающий аргумент, — замечает Рон, все еще стоящий у нее за спиной. Джордж цыкает на него.

— Не думай о них, — предлагает он. — Вообще не думай о том, что произошло.

Джинни поднимает голову и бросает на него насмешливый взгляд. "Кто бы говорил", — читает в нем Джордж и пожимает плечами. У Джинни был черный год, а у него никогда больше не будет белых годов. Только мутно-серые. По сравнению с сестрой он абсолютно беспомощен: она еще хотя бы может бояться, а он... уже как-то не очень.

На мгновение его прорезает странная зависть. Он перестал испытывать страх, да и ни одна остро-яркая эмоция его больше не посещает. А хочется.

Хочется приключений.

Снова.

Это какая-то чуждая и дикая мысль, но Джордж еще несколько мгновений мусолит ее в своей голове, не выпуская.

— Все нормально? — спрашивает Джинни. — Ты как будто привидение увидел.

Джордж фыркает. Привидения он видит регулярно, а вот избавляется от них гораздо реже.

— Да, просто задумался.

Джинни все еще таращится на него так, как будто с ним происходит нечто совершенно странное.

— Не хочешь сходить в Косой переулок? — предлагает он первое, что приходит в голову, и она вздергивает брови.

— Лучше дома посижу. Там холодно. — Джинни ерзает в кресле и покрепче обхватывает себя руками. Неожиданно просит: — Да и ты не ходи, мало ли что.

— Да что со мной станет, — отзывается Джордж задумчиво.

— Вот именно, — странным тоном произносит Джинни и снова впивается взглядом в ковер на полу. В ее глазах страх перед чем-то неизвестным, и Джордж думает, что ей тоже все еще тяжело вынырнуть из кошмаров наяву.

* * *

Заклинание сделало свое дело. Она это чувствует, не знает наверняка, но чувствует.

— Он нас не подвел.

— Я же говорил, — с самодовольством в голове отвечает брат. — И чего ты так нервничала? Все получится, — кивает, словно чувствует, что ее нужно убедить. — Только не пойму, почему именно этот мальчишка. Он же... совсем не то, что нужно.

Алекто передергивает плечами и, помедлив, отвечает:

— У него умер брат-близнец. Я подумала, будет забавно... — Амикус поджимает губы, и она вскидывает руку, не давая себя перебить. — Я не стану вселяться в женское тело, ясно? Не хочу. Не могу больше притворяться!

— Ты все так же по-женски истеришь.

— Это еще ничего не значит.

Она расправляет спину и потягивается. В Азкабане тяжело поддерживать себя в форме — тяжело и не хочется. Они провели тут не так уж много времени, и дементоры давно ушли, но в крепости все равно чувствуется их черный дух. Пробирает до костей, закрадывается в голову, и никакие безрассудные идеи не помогают. Зажмуришься — и все равно бесцветная фигура маячит перед глазами.

Страшно, а она не привыкла бояться.

— Хей? — брат щелкает пальцами возле лица, и она вздрагивает. — Все получится, — повторяет он, изображая улыбку, все такую же кровожадную. У него пожелтевшие зубы и неприятное дыхание изо рта. Алекто морщится.

— Если ты пытаешься изобразить заботливого старшего брата, то опоздал лет так на дцать.

Она ни за что не признается, что его поддержка ей слишком важна.

* * *

Вместо обычных пещер, туннелей и бесцветного огня ему снится навязчивая идея. Он преследует светящееся нечто, ускользающее от него, спотыкается о… — кости? — руины зданий и элементы каких-то повозок и столов, но преследует это. Ее. Идею. Он уверен, что эта парящая штуковина — не предмет, а мысль, но не понимает почему.

Она врезается в стену, распадаясь на осколки и растворяясь в бурлящей воде на земле. Джордж останавливается прямо перед лужей и наклоняется вперед, пытаясь разглядеть свое отражение. Волосы отросли и взъерошились хуже, чем у Гарри, а лицо покрыто копотью, так что он не сразу замечает, что у него нет глаз. В смысле, не замечает. Там, где они должны быть, неестественно лежат два черных матовых овала. Он моргает — и неожиданно больше ничего не видит.

Отшатывается, со свистом втягивая воздух.

У него и так много чего больше нет, а теперь еще и глаза пропали. Раньше на них с Фредом хватало и одной пары, проносится странная мысль, а теперь вот Фреда нет, и зрения тоже нет.

Джордж просыпается запутавшийся в одеяле, с головной болью, неприятным привкусом во рту и идеей.

Как там? Око за око, зуб за зуб... зубов у него хватает и так, а вот...

Фреда убил Руквуд, но он уже сидит в Азкабане — Джордж знает абсолютно точно. Добраться до него нет возможности, как, впрочем, и смысла. Будь у Руквуда брат... У Пожирателей вообще явно проблемы — были проблемы — с родством. Все они одиночки. Разве что Беллатрикс Лестрейндж и Нарцисса Малфой сестры, но у миссис Малфой явно было что-то не так с отождествлением себя с Пожирателями.

...Неважно.

Все эти чудовища одиночки и всегда ими были. Джордж чешет затылок и таращится на противоположную стену. Проблема...

Хотя — что там Джинни говорила... Кэрроу?

Сестра и брат.

* * *

Ей всегда нравилось ее имя. А-лек-то — это как замахнуться, щелкнуть хлыстом по человеческой коже или бесчувственной поверхности, да еще и провести потом по отпечатку, то ли смягчая, то ли мучая. Алекто. Безжалостная. Она могла бы судить и казнить — она это и делала, пока при власти был Темный Лорд... Теперь судят и казнят другие.

Алекто предпочитала путать и пугать: это тоже приятно, но теперь, кажется, пора и мстить. Как и велела при рождении мать.

Она отомстит за всех и за все. Проберется черной лисицей в рыжий курятник и медленно прикончит каждого, кто встанет у нее на пути.

Алекто смеется, но черное торжествующее ожидание заманивает в пучину безумия. * * *

Джорджа часто называли чокнутым, но тогда он был частью "Фреда и Джорджа". Теперь он сам по себе и наконец-то сошел с ума. По крайней мере, так ему кажется, когда он выходит на крыльцо Норы и пытается привести в порядок лихорадочные мысли.

Ему приснились догонялки в темных коридорах, он проснулся и решил отомстить — даже не тому, кому надо мстить, а злобной тетке, которая единственная из всех Пожирателей имеет вполне себе живого брата?

Дверь открывается и больно бьет его по плечу.

— Ауч!

Рон ойкает.

— Извини-извини. Все, эм, нормально? — он окидывает Джорджа взглядом, вздрагивает и замечает: — Ты тут уже пять минут торчишь. Холодно же.

Джордж качает головой.

— Согревающие чары, — отвечает он, все так же не отрывая взгляда от горизонта.

— А палочка тогда где? — с подозрением в голосе спрашивает Рон. Джордж хлопает по карманам, прежде чем вспоминает, что, действительно, просто так вышел зимой на улицу.

Вот, точно спятил. Задумался и не заметил, что весь заледенел.

Как хорошо и захватывающе в кои-то веки иметь цель. Пусть она и безумная.

Он повторяет это вслух, и Рон аккуратно прикрывает дверь и шагает вперед, кладя руку ему на плечо. Обеспокоенно спрашивает:

— Что с тобой, Джордж? — и Джордж подавляет желание спросить — что, ему уже не положено иметь цели и желания?

— Да так, приснилось кое-что, вот и думаю, — честно отвечает он. — Ты иди, Рон, а я тоже... скоро.

— Там завтрак готов, — серьезно произносит Рон, видимо, считая это решающим аргументом, и возвращается в дом.

Джордж потягивается, еще несколько мгновений смотрит в пустоту и следует за братом. * * *

Дементоров больше нет, но слишком сильны воспоминания и слишком навязчивы страхи. Она с трудом закрывает глаза, сначала оглядев всю "комнатку". Тени блуждают по ней чересчур свободно и чересчур открыто, чтобы их бояться, а вот то, чего не видно, пугает.

Она винит во всем Амикуса — слишком уж он любил страшные истории на ночь.

Они уже давно не дети, уже давно ими можно пугать детей, но Алекто все равно кажется, что стоит ей прикрыть глаза — и она тут же вернется в старый мир неясного и неправильного, в то время, когда она еще была слабой.

Будь у нее возможность, она не стала бы позволять теням увлекать ее в мир сна.

* * *

Идея бьется о прозрачные стенки птичьей клетки на письменном столе, и Джордж следит за ней, не отрывая глаз. Они даже начинают болеть и слишком сильно ощущаться, но это лучше, чем ничего. Чем две пустые фигурки, словно вырезанные из бумаги.

Боль лучше искусственной пустоты.

Идея вдруг начинает оборачиваться в человеческие лица, знакомые и не слишком. Метаясь вокруг стола, Джордж успевает насчитать с пяток Ронов и Джинни, заметить одного Билла и трех Руквудов.

Когда он просыпается, у него на щеке отпечатан край неровно лежавшей подушки, и Джордж пару секунд разглядывает свое заспанное отражение в зеркале, пытаясь понять, себя ли видит или просто кого-то очень похожего. Лицо кажется чужим и неестественным, неряшливо пришитым, так что он даже тыкает пальцем себе в щеку, проверяя.

Щека оказывается своей, голова, кажется, тоже, но Джордж остро ощущает недостаток чего-то.

Придется искать.

* * *

Стоящие в лифте бросают на него недовольные взгляды, когда он врывается, придержав двери, впечатывается в кого-то и выругивается.

— Извините.

Чего им всем только не сидится дома? Кататься по Министерству Магии — не самое интересное развлечение.

Джордж забивается в угол и пытается решить, что делать дальше, игнорируя внимательно рассматривающую его маленькую девочку. Ее за руку выводят из лифта на следующей остановке, и Джорджу удается расслышать тоненький голосок:

— А это не тот... у которого в Косом переулке магазин? Ну, помнишь, мам?

Он рассматривает рукав правой руки, засунутой в карман куртки, и шмыгает носом, чувствуя, как что-то странно сверлит в голове, гоня его вперед. По телу скользит давно забытый адреналин. Найти и сделать что-то. Совсем недавно эта мысль казалась бы ему странной, а вот сейчас... Нет, конечно, какое-то ощущение неправильности она все же вызывает, но Джордж старается об этом не думать. Если будет думать, станет только хуже.

Где-то здесь, в коридорах, должен быть и Перси, но Джордж даже не собирается его искать. Ему не объяснишь, а с него еще станется домой отправить. Нет, если он хочет достичь своей цели, надо действовать умно.

Дементоров больше не привлекают, даже для судов, но он все равно чувствует отчаяние и мрак, зайдя в зал суда. Какой-то министерский служащий окликает его, и Джордж, повернувшись, бездумно таращится на него, вдруг поняв, что и не сможет объяснить, что тут делает.

Почему-то его не останавливают и даже не выгоняют.

Он думает, что дементоры прочно заняли свое место в его реальности.

* * *

— Совсем скоро, — говорит Амикус, ужасающе улыбаясь.

Алекто только кивает. Глупо, но у нее практически дрожат колени, а так она волновалась только очень давно, наверное, из-за глупых экзаменов.

Сейчас не провалить испытание гораздо важнее для будущего. Удача — знак, что это будущее вообще будет.

— Я не выдержу пожизненное, — предупреждает она почему-то осипшим голосом и прокашливается.

— Значит, сделай так, чтобы не получить его, — резко произносит брат.

* * *

Каменный потолок тяжело давит, а скамья кажется слишком жесткой. Джордж специально сел с краю, поближе к выходу, и обзор не слишком хорош, но это даже к лучшему. В центре зала появляются Кэрроу — их буквально выволакивают из ниоткуда, и Джорджу кажется, что вокруг мантии Алекто вьется темный туман.

Ведьма.

Разглядывая эту парочку, Джордж думает, хотя они ужасно похожи, совсем не выглядят как брат с сестрою. Два черных, гнусных человека, ставшие бок о бок и решившие держаться друг друга до самого конца, но не связанные никакими теплыми родственными нитями.

Амикус сутулится и припадает на одну ногу, а Алекто стоит, высоко подняв голову, и оглядывает собравшихся с таким видом, будто собирается делать им выговор. Джорджу становится не по себе, когда на него падает ее взгляд.

Тяжело. Черно. Мутно.

Внезапно он понимает, почему Джинни так боится эту отвратительную женщину, хотя не до конца может сформулировать, что именно в ней вызывает такой ужас. Просто — посмотришь, и становится одновременно и тошно, и страшно.

Как будто она что-то планирует сделать, вон, уже потирает руки, злобно усмехаясь.

Алекто, думает Джордж. Непрощающая, безжалостная и никогда не отдыхающая.

Когда Кэрроу зачитывают обвинения, он почти уверен, что их дела еще не завершены и они что-то затевают, хоть и не имеет никаких рациональных доказательств.

Иначе было бы слишком просто.

Хотя все и так слишком просто.

В зале душно, и Джорджу ужасно не хватает глотка свежего воздуха. И солнечного света. Он внезапно понимает, что сидит в самом глубоком зале клетки Министерства Магии, там, где никогда не хотел бы оказаться.

Он...

Что он тут вообще делает?

Во рту стоит тухловатый привкус. Джордж пытается облизать губы, резко дергает головой и чувствует хруст в шее. Тело как скованное — бесцветные липучие путы обездвиживают и удерживают на месте. Он почти не может пошевелиться, и все вокруг сжимается.

Вдохнуть, вырваться.

Зал плывет, и потолок вращается над головой. Джордж моргает, водит глазами по сторонам, пытаясь почувствовать их — их как будто в одну секунду заменили какими-то искусственными штуковинами, которые не прижились. Вроде и работают нормально, и сами по себе неплохие, но — чего-то не хватает.

Ему самому тоже чего-то не хватает.

Джордж ерзает, жадно заглатывая плотный воздух.

Начинают оглашать приговор Кэрроу, и он замечает, что кожа Алекто побелела, а волосы, наоборот, почернели. Он моргает. Моргает.

Амикус сутулится и припадает на ногу, а стоящий рядом Фред свысока смотрит на окружающих.

Фред должен быть не там, а за спиной, как всегда, совсем рядом. Джордж пытается обернуться вопреки обыкновению, но потом вспоминает, что не может.

И потом вспоминает, что это он должен быть позади, а не Фред.

А он не Фред. И Фреда нет ни в одной из реальностей, и сам Джордж стоит в центре зала, а на его месте на скамье сидит женская фигура в капюшоне.

Околдовала, вытянула, свела с ума… Джордж не понимает, как поменялся с Алекто местами, но…

— Я предлагаю в качестве наказания тюремное заключение в Азкабане... — вещает равнодушным тоном кто-то, и Джорджу кажется, что у него из-под ног уплывает земля, — пожизненно…

Пожизненно?

Ему уже немного… все равно. И так до конца жизни мучиться и сходить с ума в пустом мраке — единственную на двоих душу забрал Фред.

Мир блекнет...

Тускнеет, выцветает, теряет пестроту и разрезает нитку, которая тянется к Фреду. Фреда больше нет, и Джордж ощущает это впервые за все свои многочисленные сны и будни.

Черный. Серый. Белый.

Джордж просыпается.