Трип (джен)

Влипли!

Говорю этому недоумку Гаррету: что-то не так в этом особняке. Слишком вычурный он, как лакомый кусочек, а окна задёрнуты тяжёлыми портьерами и дверь не заперта. И собак нет. Я-то знаю, что в таких домах всегда есть парочка свирепых ротвейлеров, которые только и ждут удобного момента, чтобы схватить тебя за задницу.

Но Гаррет заверил, что всё в порядке. Хозяева свалили.

— Замётано, — отвечаю я и закидываю в рот немного кристаллов метамфетамина, чтобы не быть вялым и слабым ночью.

Натягиваем маски, берём ножи и лезем проворачивать дело.

Грабёж воротил соблазнителен, как элитная проститутка. Ну знаете, длинные скрещенные ноги, взгляд пытается забраться к ней под тесную мини-юбку, подкрашенные губы просят дать этой суке в рот. Так и этот дом. Низкая мебель из тёмного дерева и с кожаной обивкой, бой антикварных часов, заполняющий пустоту, и люстра в тысячу свеч, вот-вот готовая обрушиться на голову. Старинные вазы расставлены повсюду.

Разбиваю парочку, пока мы взлетаем по лестнице. Хуй с ними. Гаррет же пугается как потерявшаяся девочка в супермаркете. Он долго ещё клюёт в пустоту, пока мои отмычки шуршат в замочной скважине.

Заваливаемся в кабинет.

Все богатые — идиоты. Они думают, что могут упрятать свои бумажки за стальной дверцей сейфа, да ещё и запихнуть всё это за масляную картину какой-то полуголой тёлки. Но у меня чутьё на такое. Поэтому пока я поворачиваю ручку, вслушиваясь в щелчки, Гаррет выдёргивает ящики массивного стола.

И вдруг вскрикивает.

Я резко оборачиваюсь.

Какой-то здоровяк, вваливаясь в кабинет, вытягивает «Беретту» и что-то говорит по-французски. За ним следует Дорогой Костюм.

Взвинчиваюсь пружиной к ним, сжимая в кулаке нож и… получаю стремительный удар по морде. Выплёвываю зубы как просроченные драже «Тик-Так». Гаррет тут же ссыт в штаны и начинает рыдать. Он поднимает руки вверх, встаёт на колени и начинает умолять. В такие минуты мне стыдно за этого мудака.

— Прошу, пожалуйста, моя больная мать... — жидкая сопля Гаррет падает на персидский ковёр за кучу зелёных.

Дорогой Костюм разваливается в кресле и делает вид, что слушает.

Не могу сдержать смешок, отчего мне сразу прилетает по рёбрам. Я сгибаюсь в позу араба в молельне. Кажись, мне сломали пару костей.

— У неё скоро операция, нам срочно нужны деньги…

Дорогой Костюм подаёт рукой знак. От щелчка затвора кольцо моего ануса сжалось. Выстрел прозвучал так громко и неожиданно, будто какой-то мелкий ублюдок выскочил из-за угла и взорвал хлопушку. Теперь и моя моча весело побежала струйкой по волосатой ляжке.

— Суки, — шепчу я сквозь зубы.

Слёзы текут как у выпускницы колледжа, которую собираются выебать в подворотне гетто. В затылок, словно прощальный поцелуй, вдавливается дуло «Беретты», и яйца у меня начинают съёживаться. Гаррет, мудак, я иду за тобой, чтобы отвесить тебе смачный пинок.

Следом грохочет выстрел, и в глазах у меня темнеет.

Проваливаюсь.

Свет стоваттной лампочки бьёт до рези в глазах. Я лежу на кровати как боксёр, которому устроили взбучку на ринге: в синяках, на спине, полностью раздавленный и униженный. Голова раскалывается.

Какие-то глухие удары в дверь.

Я привстаю с постели и тут же блюю. Блевотина льется на пол как дождевая вода из отвода ливневой канализации. Ему — полу — уже не привыкать, но по холодному линолеуму расползается какая-то подозрительная чернота. Руки дрожат, икры сводит судорогой, и озноб, меня трясёт сильнейший озноб.

Если это мой персональный ад, то он отвратителен.

Гаррет, ты чёртов мудак.

Как там показывают в дешёвых детективах? Пуля разносит в ошметки затылок, кровь брызжет вместе с костными осколками, мозг, словно раскалённым миксером, взбивается в подобие пудинга, и вся эта органическая смесь выплёскивается через кровавую воронку на морде. Иначе говоря, череп взрывается как арбуз.

Что ж, мозги у меня пока не вытекают.

Я с трудом сажусь, ощупываю затылок в поисках дырки. Дырки нет, морда на месте, зато тело всё в синяках, будто местные наркоманы отпиздили за двадцатку. На шее какая-то саднящая рана пульсирует как бьющееся сердце.

— Долго мне ещё ждать, мать твою?! — орет Биллз и молотит в дверь с новой силой. — Я вышибу эту чёртову дверь, Тёрнер! Клянусь!

Электронные часы возвещают о позднем вечере. Холодный свет фонарей льётся на улицу, автомобили шелестят по мокрому асфальту. Радио у соседа сверху истошно орёт о пятничной распродаже в Волмарте. В доме напротив кто-то поранил в спешке палец, и запах крови теперь, минуя окна, тянется сюда. От этого слюна у меня скапливается во рту.

Нет, определённо нужно закинуться.

И разорвать потом горло этому скулящему пуделю Биллзу. От него несёт мочой и грязными тряпками, а жена его, оказывается, каждый вечер гасит бутылку Хереса.

Я трясу головой как собака, пытающаяся скинуть блох. Что за херня? Побочный эффект мета?

— Ты опять нажрался там? Или обкололся? Я вызываю полицию, слышишь?!

Достал!

В два прыжка я подскакиваю к двери и, распахнув её, рявкаю:

— Чего тебе?!

В этот миг глаза его начинают вылезать из орбит. Он смотрит так, будто я грёбаная знаменитость и вытаскиваю двух шикарных шлюх из лимузина. Волоком. За волосы.

Биллз отшатывается от двери.

— Ты… ты… — от переизбытка чувств его вставная челюсть вылетает, и зубы бусинами скачут по полу. Следом за ними Биллз, сам великий Биллз, падает на жопу и пытается отползти в сторону. Дышит с присвистом, вены вздуваются на шее и…

И тут я готов броситься на него. Вижу всю суть его изнутри: как кровь выбрасывается в артерии и мерно поднимается по венам, отливает от рожи, пока он бледнеет, а заплывшее жиром сердце бешено сокращается в агонии. Шаг вперёд, ещё один, примериваюсь, как лучше всего пустить ему кровь, чтобы ни капельки не пролилось. Кровь — это лучше, чем метамфетамин, кокс или героин, в миллион раз лучше. Это, чёрт возьми, самый охуенный наркотик.

Кровь — это наркотик. Да.

Высунувшаяся нос из-за двери соседка вырывает меня из забытья. Даже не знаю, что пугает больше: её истошный крик или обмазанная жабьей икрой морда.

Захлопываю дверь.

Внутри всё изнывает от жажды. Во рту настолько сухо, что я почти ощущаю скрип песка между зубами. Несколько раз глубоко вздыхаю, чтобы умерить сердцебиение. А сердце-то не бьётся!

Пиздец!

Со всей возможной скоростью несусь в ванную. Нахожу на раковине нитроглицерин, закидываюсь. Резко выкручиваю вентиль, чтобы холодная струя ударилась и вспенилась на керамике, и присасываюсь к крану, как младенец к сиське. Таким бурным потоком можно выморозить всё внутри, но я пью жадными глотками, захлёбываясь, до тянущей боли в затылке. А потом меня снова рвет чёрной дрянью. Интересно, сколько ещё во мне баррелей этого дерьма?

Выплевываю очередной шмоток дряни. Чтобы подавить приступ паники, кидаю взгляд в зеркало и охуеваю. Что за страхоёбина? На меня будто смотрит обдолбанный бритоголовый из фантазий ссыкливых нигеров.

Скулы выперли, словно я потерял фунтов сто. Всякая жидкая щетина исчезла вместе с губами, на месте носа теперь только два круглых провала. Череп обтянут мертвенно-бледной кожей, как латексная маска на Хэллоуин. Ни волос, как у пытающихся выглядеть круто латиносов, ни бровей, ни даже самой дерьмовой татушки на макушке. Но больше всего меня бесят заострённые уши и длинные, как у самочки моржа, клыки. И глаза. Горящие отвратно-жёлтым глаза.

Гаррет, ты чёртов мудак.

Внезапно визг полицейских сирен разносится по всему дому. Я кидаюсь к окну поглазеть, что там за пеленой ливня. Несколько машин тормозят у подъезда, копы выскакивают из них словно черти из преисподней. Следом разворачивается длинная тёмная машина, спецназ выставляет автоматы наизготовку. Они всасываются в дом, будто в сливное отверстие унитаза. Если они меня увидят, то нашпигуют свинцом, как ожившего монстра Франкенштейна!

Это Обвисшие Сиськи настучали.

— Всем сохранять спокойствие, — деловито говорит в рупор Важный Полицейский. — Тёрнер, выходи с поднятыми руками.

Обложили, обложили, суки, со всех сторон!

Я накидываю капюшон, осторожно открываю дверь. Толпа зевак отшатывается и, будто тараканы, разбегается по своим квартирам. Пара мудаков щёлкает меня на свои телефоны.

Между тем, чёрная дрянь пытается начать во мне жизнь уже не в качестве блевотины, а как какой-то поселившийся во мне зверушки. Я даже представляю внутри себя её красные, залитые ненавистью глаза.

— Стоять!

«Блинг-блинг», как говорят в местной тюряжке при появлении копа. Его голос срабатывает для меня как выстрел стартового пистолета. Как собака Баскервилей с размалёванной фосфором мордой, я бросаюсь к квартире Обвисших Сисек и оказываюсь там быстрее, чем мог бы развалюха, тупая скотина Тёрнер. Ударом ноги вышибаю дверь. Доносчица визжит так, словно Сатана пришёл лишать её девственности.

Открутить бы этой суке голову, но этажом выше уже орут копы. Спецназ беспорядочно палит сверху и снизу, дырявя стены и двери. Я кидаюсь в ближайший коридор. Успеваю услышать только, как ухает Обвисшие Сиськи.

— Тёрнер! — кричит коп, появляясь из-за угла и наставляя пушку.

Я бегу прямо на него, чёрная дрянь несет меня на крыльях судьбы к новой жизни.

— Это ещё что за чёрт?!

Он стреляет.

Первая пуля разносит в щепы ближайший дверной косяк, вторая вышибает плечо. Но меня уже не остановить: красный, разъяренный локомотив сходит с рельс. Дым валит из трубы, сирена завывает о пожаре. Я выбиваю у копа мухобойку и дёргаю за форменные в полоску брюки. Он валится на ковровую дорожку, закидывая лодыжки мне на плечи. Выломать этому пиздюку колени как два пальца обоссать.

Кости хрустят и трескаются, слышу, как лопаются артерии. Коп орет, кровищи льётся столько, что хочется блевануть… наполнить хрустальные фужеры и графин и выпить, пока она тёплая. Желудок у меня урчит от голода. Я выбрасываю обескровленные конечности в окно — местным бездомным на закуску, а сам принимаюсь облизывать белые берцовые косточки. Это не я, это чёрная дрянь тянется длинным склизким языком к кровавым капелькам.

Кошмарные глюки.

— Мутант здесь!

Маски-шоу вылетают в коридор разъяренным роем и открывают огонь. Затворы щёлкают, тишина в старом доме разрывается громом и молнией, ливень свинца выносит разбитое мною окно вместе с рамой. Пули рикошетят, длинные белые лампы на потолке взрываются. Коридор погружается во мрак. Маски-шоу пытаются прижать шквальным огнём, и каждого из них вижу бестелесной оболочкой с переплетением неоновых артерии, вен и комком сердца. Светошумовые гранаты катятся ко мне как щедрые подарки на Рождество, но черная дрянь не дремлет. Я ломлюсь в ближайшую квартиру.

Там тоже темно.

— Сынок, а что…

Отодвигаю Старую Кошатницу.

В коридоре гремят взрывы, а я врываюсь в вонючую гостиную. Блядские гламурные коты бросаются мне под ноги, пинком отправляю одного из них в путешествие под журнальный столик. Телевизор показывает какую-то мыльную хуйню.

Тут стёкла со стороны улицы выгибаются, разбиваясь, комната начинает задымляться, и крупный холодный осенний ливень хлещет в морду. Вторжение Противогазов неизбежно.

Приваливают.

Первый тут же даёт автоматную мелкокалиберную очередь, сметая выцветшие фотографии хрупких стариков в хрупких рамочках. По стене напротив будто швейной машинкой прошлись. В ярости черная дрянь отправляет его в ночную бездну, со сломанным запястьем он пять этажей оглашает воплями всю улицу, пока не натыкается на штырь ограды. Второй Противогаз решает пободаться с чёрной дрянью, а третий теряется среди котов.

Закинуться кристаллами, отжать зелёные, въебать сопливому лоху — это Тёрнер любит, умеет и практикует. А драться с Противогазом — нет. Поэтому я тут же получаю дырку от ножа в живот.

Копец.

Я отскакиваю, зажимаю рану, холодная кровь сочится сквозь пальцы. Хочу заорать от острой боли, но чёрная дрянь затыкает вякалку. А потом сбивает новый выпад Противогаза в сторону, тот падает и в последний момент пытается перерезать сухожилия под коленями. Я кидаюсь в противоположную сторону. Подхватываю осколок стекла. Чувствую, как течёт по лодыжке кровь. Лучше бы я обоссался.

Противогаз пробует вспороть мне живот, но на такую херню меня уже не поймаешь. Я вновь отскакиваю, парирую и слышу, как за завесой дыма зашевелились маски-шоу. Я тоже дергаюсь, едва не раскидав все свои кишки по полу. Но в следующую секунду изловчаюсь и всаживаю осколок в шею Противогазу. А затем выпускаю остаток мелкокалиберных в проём входной двери.

Кажется, кого-то задел.

Вниз путь заказан, поэтому карабкаюсь по тросам Противогазов. Ладони скользят от крови, мышцы немеют, но я упорствую и думаю только о том, как бы не пиздануться на пики ограды. Преодолев два этажа, взбираюсь на кровлю из черепицы. Отдышавшись, ищу, куда же двигаться дальше. Воздух свежий после дождя, и в подозрительной тишине Вудлон выглядит словно Париж с открытки: такой же большой и яркий, только Эйфелевой Башни не хватает. Луна поднимается над крышами домов, и дыхание у меня в момент перехватывает. И даже мёртвое сердце бьётся.

Идёт Симпатичная Девчонка.

Симпатичная Девчонка у каждого своя. Идёт по другую сторону улицы упругой походкой, в развевающемся платьице, и перескакивает лужи, отражаясь в неоновых витринах. Хочу махнуть ей рукой, но куда там! Но она вдруг поворачивает к красно-синим мигалкам, к вспышкам фотокамер, ко всей этой безликой серой массе местного квартала. Кровь у неё чистая и быстрая, и я так увлечен ею… Симпатичной Девчонкой, конечно, что не слышу, как за спиной рассекают воздух гигантские лопасти и тарахтит двигатель.

Поворачиваюсь: вертолёт копов всплывает из черноты, как атомная подводная лодка. Мощные прожекторы слепят глаза. Пулемёты наведены.

Сейчас они выбьют чёрную дрянь из моего изрешечённого тела.

— Тёрнер! — говорит он. — Ты…

Я не дожидаюсь финальной помпы.

Черепица вылетает из-под ног, винтовочно-пулемётный патрон срывает каблук вместе с подошвой. Трассеры летят к соседнему дому, разнося там всё в кирпичную пыль, звон стёкол и истеричные выкрики наполняют округу. Я скачу, словно взбесившийся Карлсон по ночным силуэтам стокгольмских крыш, а позади разбиваются декоративные дымоходы и люки вентиляции, замыкают искрами провода, и вся конструкция начинает оседать. Планирую перепрыгнуть на следующую крышу, но тут пулемёт Вертолёта всё же достает мою голову. Нет, остатки мозгов не выплёскиваются через кровавую воронку, но какой-то миг оторванный кусочек вытянутого уха несётся впереди меня.

Вместо эпичного прыжка я не менее эпично падаю.

— Джек Пот! — вопит Вертолёт.

Но чёрная дрянь не сдаётся.

Лечу вниз, и Важный Полицейский вмиг вскидывает два навороченных револьвера. Тяжёлые пули врезаются в грудь, и я сваливаюсь на Важного Полицейского как говно. Он ломается в поясе, складываясь карточным домиком.

Впиваюсь ему в шею. Мы замираем так, будто позируем для какой-то пидорской скульптуры на вечеринке Бэррингтон хиллс.

Пью кровь, как молочный коктейль. Она разливается по всем моим высохшим жилам, пьянит, и я слышу первые удары сердца. Мне давно пора сдохнуть, но с каждым новым глотком чувствую, как наливаются энергией мускулы, а чёрная дрянь направляет меня. Поэтому откидываю Важного Полицейского как плюшевого медвежонка. Он вертится в воздухе, влетая в третий этаж соседнего дома.

Выскакиваю на улицу.

Копы мчатся ко мне, вытаращив глаза и размахивая пушками, но я вмиг сдираю с асфальта канализационный люк и запускаю его словно фрисби собакам. Прыгаю вниз. Домой.

Это чёрная дрянь живёт в чёрной вонючей дыре. Не я.

Проваливаюсь в какой-то анальный лабиринт старой шлюхи. Меня кидает из стороны в сторону, заносит на виражах, и пока запах гнили лезет в дырки, служащие мне носом, я пытаюсь хоть что-то разглядеть. Ничего, только говённые бумажки залепляют глаза, да помои со всего квартала льются мне на голову, когда я пробегаю мимо боковых рукавов. Чувствую, как меня покидают силы, за мной тянется шлейф кровавой полосы. Крысы бегут ко мне изо всех щелей этого вонючего лабиринта. Я растворяюсь во мраке и из последних сил прислоняюсь к стенке. Пытаюсь удержать в сознании Симпатичную Девчонку. Прости, детка, но, кажется, мне пиздец.

Открываю глаза. Через канализационную решётку на меня падает клетчатый свет. Мимо проплывает кусок говна. Сквозь звуки капающей воды слышу из темноты крадущиеся шаги.

— Надо бы его прикончить, — на свет выходит одна из тварей, в руке у неё блестит мясницкий тесак.

Чёрная дрянь напрягается, готовлюсь переломать выблядку все пальцы и перерезать горло до самых позвонков, но тут влезает второй. Он главный, походу.

— Остынь, — говорит Главный Тварей. — Он не опасен.

Но Тварь с Тесаком испепеляет меня своими маленькими свиными глазками. Начинаю погружаться в размякшее от его взгляда дерьмо.

— Он тусовался с гостями из Парижа. Из тени я видел, как они волокли его в одну из нищебродских квартир.

— Поэтому он нужен нам. — Главный Тварей смотрит на Тварь с Тесаком как на дебила.

Похожи они на неповоротливых терпил-бутылочников у мусорных бачков, невидимых для всех остальных, пока не возникнут прямо перед глазами. Въебать им по почкам, чтобы язык провалился в глотку, пересчитать остаток раскрошенных зубов или просто отпиздить толпой в свежевыпавшем снегу — самое правильное дело для чикагских пацанов. Поэтому, пока они напирают друг на друга и кричат что-то о французских педерастах, я поднимаюсь.

Меня покачивает. Чувствую, что слабею от ран, и даже чёрная дрянь как-то притихла.

Тварь с Тесаком косится.

— Ты чего это встал?

— Да так, — мямлю я, — Голоден.

А Главный Тварей выдаёт:

— Пойдём.

С этими двумя Тварями я никуда не пойду. Думаю, что бы такое отжать у этих пиздюков. А Главный Тварей тем временем начинает оправдываться:

— Мы — Канализационные Крысы, и ты теперь с нами. А все Носферату — братья и сёстры друг другу. Мы защитим тебя, но ты должен быть потише, чтобы не привлечь внимание этих пиздюков из Камарильи и Охотников.

Мне, конечно же, срать на тех, о ком он там говорит.

— А кровь? — это чёрная дрянь уже спрашивает.

— Там, где мы живём, её полно!

В ответ я щерюсь. Ради этого можно и пройтись.

Чёрную и вонючую дыру, куда я провалился диким анально-вагинальным способом, они гордо называют Убежищем Отступников.

Логово Тварей, короче.

— Скоро ты увидишь наш Эдем, — обещает мне Главный Тварей.

Но я что-то сомневаюсь. Канализация уже не канализация, а какое-то нагромождение камней и балок в заброшенной шахте. Идём в кромешной темноте, опираясь о влажные стены, а мельтешащие неоново-кровавые крысы под ногами — как разделительная полоса на автостраде. Хватаю одну из них и отрываю ей голову. Опрокидываю свою рюмашку крови, пока блохи пытаются запрыгнуть мне в рот.

Главный Тварей оборачивается.

— Ты чего, — говорит он обиженно. — Подождать не мог?

— Чёрная дрянь одобряет.

Тут Главный Тварей выкатывает глаза, и я затыкаюсь. Походу ляпнул что-то не то, и чёрная дрянь теперь хочет снести этому идиоту голову. Сжимаю кулаки, сдерживаюсь.

Что я вообще здесь делаю?

Где-то наверху по асфальту шелестят автомобили копов и грохочут танки, а я заваливаюсь в подземный проспект с гирляндами ламп, неоновыми вывесками и лакированными дверьми. Замечаю местных жителей. Одни тащат кирки и лопаты или выруливают тачки с глиной и камнями из тёмных сырых переулков. Другие просто куда-то идут. Может, мне тоже выдадут кирку и лопату, чтобы я въёбывал в вонючих трущобах как папа Карло?

Не, нахуй.

Начинаю придумывать, как бы свалить. И даже чёрная дрянь меня не остановит, как бы ни нравился ей этот сральник.

Пытаюсь запомнить дорогу.

Сворачиваем с проспекта на улицу со шлюхоподобными расфуфыренными мордами, минуем галерею спизженных телевизоров — и передо мной открывается алмазный, мать его, гигантский грот с кипящим озером. Подобие Пизанской Башни напротив напоминает кулак, который хочет дать по башке.

Чёрная дрянь аж заурчала от удовольствия.

— Это что?! — спрашиваю я, охуевая.

— Обитель Проповедника, — гордо сообщает Главный Тварей и ведёт меня по переплетению хилых мостиков. Упасть отсюда в кипящее красное озеро проще простого.

— И что я здесь забыл?

Главный Тварей оборачивается, морда у него серьёзная, как у отличника-задрота.

— Скоро узнаешь.

Копец.

Сегодня просто ночь откровений и чудесных открытий, осталось только забуриться в дальний угол Логова Тварей и выебать друг друга в зад.

Это глюки зашкаливают.

Сижу без метамфетамина в шикарном кабинете Проповедника на высоте Пизанской Башни и посасываю через соломинку кро… колу! Проповедник щёлкает пультом, вспыхивает стеклянный глаз ящика, и я вижу пиздатого пацана, который смывается от Вертолёта под винтовочно-пулемётным ливнем. Это криминальный Чикаго, Вудлон. А ещё где-то в Вудлоне живёт Симпатичная Девчонка. Развалилась, наверное, сейчас на итальянском диване перед светодиодом, а волосы её влажны после душа и пахнут дорогим шампунем. Симпатичная Девчонка завернулась в махровый халатик…

Мечтаю увидеть её снова, вздыхаю.

Вместо этого передо мной маячат Проповедник, Главный Тварей, Тварь с Тесаком и несколько оборванцев, именующих себя важными шишками из Шабаша. Последние — VIP-гости за длинным столом. Проповедник тут самый стремный, сидит в белом халате да ещё и просит, чтобы никто не стеснялся своей морды и не испытывал чувства вины.

Пиздит, конечно.

Сам, небось, рыдает каждое утро перед зеркалом.

— Знаешь ли ты, что такое Камарилья? — сурово спрашивает он. — А Маскарад?

Я мотаю головой, и он вздыхает. Наверное, такого тупого уёбка-новообращённого в своём сральнике он видит впервые.

— Ладно, тогда не бери в голову.

Один из шишек Шабаша кашляет в кулак, давая знак Проповеднику не тянуть кота за яйца. Чувствую себя героем какого-то поганого ток-шоу. Осталось только включить прожектор и направить камеру. А вот и первый вопрос:

— Мистер Тёрнер, мы знаем о вашей встрече с гостями из Парижа. И раз вы здесь, не означает ли это, что они согласны на наше предложение?

Делаю тупое выражение морды. В основном оно необходимо мне, когда копы вяжут, бьют и тычут пакетик с наркотой в морду.

— Дело в том, мистер Тёрнер, что если мы договорились правильно, то в вас должен быть дар наших новых друзей.

— Но эти пидоры…

— Клайд! Заткнись, пожалуйста.

Тварь с Тесаком снова скрывается в тени.

— То есть, эта херня сейчас во мне?

— Не херня, как вы выразились, а синтетический компонент, в основе которого ингредиент крови древнего вампира. Поэтому вы и обладаете столь экстраординарными даже для нас способностями. Повышенная регенерация, сила и прочее. Вы как бомба замедленного действия, мистер Тёрнер. Никому не позавидуешь оказаться с вами рядом.

Чёрная дрянь во мне грустно заурчала. Похоже, исход уже близок.

— Наши прогрессивные друзья из Европы уже поняли, что путь, предлагаемый Камарильей, ложный. Пресмыкание перед людишками, соблюдение трусливого Маскарада — это удел слабых. Вампиры — вот будущее нового мира. Мистер Тёрнер, вы с нами?

Я оглянулся на оскалившихся вокруг Носферату. Чёрная дрянь предательски молчит, а ссыкло Тёрнер кивает головой. Проповедник доволен.

— У вас есть выбор: либо пройти с нашими многоуважаемыми друзьями из Шабаша, либо стать нашими глазами и ушами у Камарильи…

Я вдруг проваливаюсь в какую-то темноту — это воспоминания захлёстывают меня. Теперь я не в сральнике Проповедника, а лежу на операционном столе. Руки и ноги стянуты широкими ремнями. Мычу и дёргаюсь, свет мощных ламп, словно тонкая игла, впивается в зрачки. Мужик в белом халате наклоняется, сжимая в ладони скальпель.

— Теперь ты будешь нашими глазами и ушами, — говорит он и вонзает скальпель мне в живот. — Повеселись там с этими ублюдками.

Так я впервые почувствовал чёрную дрянь.

— Мистер, Тёрнер, — зовёт меня Проповедник. — Вы с нами?

Открываю глаза. Чёрная дрянь разжимает мне челюсти.

— Конечно, — говорит она и одним махом вырывает глотку Проповеднику.

Проповедник падает. Остальные замирают, совершенно охуев от такого поворота событий. Тёрнер от испуга готов забиться в угол комнаты и рыдать, как обосравшийся мальчишка. На авансцену выходит чёрная дрянь — прима надвигающегося спектакля.

Выпинываю Главную Тварь с верхнего этажа Пизанской Башни в котёл кипящего озера. В полёте он извивается и вопит до тех пор, пока не касается воды, и погружается на самое дно. Первая Шишка резко разводит руки в стороны, бормоча заклинания, между ладоней у него загораются искры. Запрыгиваю на стол, и ударом ноги отправляю его голову за пределы кровавого побоища. Тачдаун! В такую минуту не хватает чирлидерш в коротеньких юбочках, но момент портит Тварь с Тесаком. Он рубанул меня так, словно решил что я буду хорошей ёлкой для Рождества. Ещё один его взмах, и я отскакивая назад. Он зажимает меня в угол и пытается разрубить с головы до ног, но вместо этого отсекает подвернувшей Второй Шишке обе руки по локоть. Шишка орет, размахивая обрубками и расплёскивая кровавую радугу, до тех пор, пока еще одним случайным ударом Тварь с Тесаком не сносит ему голову.

Ухмыляюсь: до чего же криворукий мудак!

К этому времени Третья Шишка успевает насадить меня на какой-то магический крюк. Чёрная дрянь ревёт. Дёргаю этого недоумка к себе и пробиваю грудную клетку — теперь тёмный комок его сердца трепещет у меня в руке. Тварь с Тесаком вновь замахивается, и я хватаю его так, чтобы он напоролся мордой на собственное окровавленное лезвие.

В кабинет влетают трое Носферату, один с огнестрелом. Пули не оказывают никакого эффекта на меня, будто я грёбаный терминатор. Двое тут же благоразумно сбегают, третий становится моим донором крови. Снизу истошно кричат, что на убежище напала Камарилья.

Да пошли они нахуй!

Карабкаюсь на крышу Пизанской Башни, с высоты вижу, как внизу в панике метается куча вампиров. Добравшись до вершины, улыбаюсь: так и думал, что у лживого проповедника всегда найдётся чёрный ход. Моя «лестница в небо» ждёт меня, спускаясь с каменного потолка. Она выведет меня на свободу из этой прожжённой клоаки. Пока карабкаюсь, с моего лица не сползает безумная улыбка:

— Здравствуйте, мистер Тёрнер, давайте надерём этому миру задницу. И найдём свою Симпатичную Девчонку.