Дурные намерения (гет)

Гермиона ласково улыбнулась, слушая нелепую болтовню друга обо всём на свете. Она не привыкла к общению с ним, не привыкла к его жестам, мимике. Не привыкла к нему…

«Нет. Привыкла. За шесть лет привыкла».

…Но память хранила спокойный, тихий голос Гарри и громкий, звонкий — Рона. Ей хотелось, чтобы они были рядом. В Хогвартсе было на удивление непривычно и даже неуютно без них. Точнее, они были тут. И наверняка сидели в гостиной Гриффиндора, звонко смеясь и весело проводя время с однокурсниками. Но не с ней.

Гермиона неосознанно ускорила шаг, желая поскорее попасть в Общую гостиную, чтобы встретиться с несломленными, здоровыми, счастливыми, а главное — живыми друзьями. Она бы ни за что не стала ворчать, если бы Фред взорвал над головой хлопушку, или если бы Рон, не открывая ни одного учебника, попросил помочь с заданным эссе, глядя на неё большими щенячьими глазами. Глубоко в душе Гермиона понимала, что в этой встрече не будет ничего особенного: нет, она, разумеется, не была изгоем, но единственным человеком, который ещё на первом курсе принял её такой, какая она есть, не удивлялся нездоровой тяге к знаниям и поддерживал во всех начинаниях, был Невилл. И она действительно была ему благодарна и любила так сильно, словно он был её братом, но крохотная частичка души или сознания, не затихающая в её голове, тосковала по Золотому Трио, мантии-невидимке, Карте Мародёров и, конечно, опасным ночным вылазкам, которые Гермиона, вообще-то, никогда не одобряла.

Пытаясь скорее дойти до Портрета Полной дамы, Гермиона часто и глубоко дышала. Неужели этого всего больше не будет? Она знала, что мир изменится, но не так кардинально. Здесь она была тихой всезнайкой из Гриффиндора, не высовывающей нос из-за книг. Даже Малфой не обращал на неё внимания: ему было абсолютно плевать на строгую физиономию очередной грязнокровки, не вступающей ни в один спор, не перечившей ему и, конечно, не водящей дружбу с Мальчиком-Который-Выжил-Но-В-Этом-Мире-Его-И-Не-Убивали. Ровным счётом, о ней забыли все, кроме преподавателей и Лонгботтома, верно плетущегося рядом, и, наверное, никто и не заметит, что она провалялась без сознания в больнице св. Мунго.

Неужели от этого ей не должно быть плохо?

Нервно теребя алый галстук, Гермиона пыталась сохранять спокойствие: её неожиданно возникшая ностальгия могла вызвать вопросы. Если, конечно, кто-то и заметит это. За исключением Невилла. В общем-то, так, может, и лучше: лгать придётся только ему, а не всей школе сразу. И с ложью она вряд ли промахнётся: два года скитаний, война, пытки и допросы научили её нелёгкому искусству аккуратной, незаметной лжи. Разве это не полезный бонус?

«Но только не такой ценой, Гермиона».

— Гермиона, ты меня слушаешь? — спросил Невилл с раздражением и обеспокоенностью, и Гермиона ощутила острый укол вины.

Правильно ли она поступила? Что ж, слишком поздно сомневаться в сделанном выборе. Ей придётся нести это тяжкое бремя, если она не хочет потерять своих близких. Снова.

— Извини, задумалась, — поспешила оправдаться Гермиона и мягко улыбнулась Лонгботтому. — Не могу понять, что сделала не так, когда практиковалась в легилименции.

Невилл пристально посмотрел ей прямо в глаза, и Гермиона ответила ему извиняющимся честным взглядом, не переставая доброжелательно, успокаивающе улыбаться. Но на секунду Гермионе даже показалось, что она не выдержит эту игру в гляделки, или Невилл догадается, что она врёт. Но нет, обошлось. Лонгботтом лишь улыбнулся ей в ответ и взял за руку, крепко её сжав.

— Может, пока не стоит об этом думать? Тебе семнадцать, Гермиона, наслаждайся жизнью. К тому же, — добавил он с озорными огоньками в глазах, — ты лучшая ученица Хогвартса. Ты точно заслужила отдых.

Гермиона остановилась, как вкопанная. Это говорит ей Невилл? Тот самый скромный мальчик, так мило трясущийся при виде Снейпа? Он казался совсем другим: незнакомым, но располагающим, и одновременно с этим приятным, уверенным в себе. Неужели эти изменения произошли только из-за того, что его родители остались живы? Потому что Волдеморта никогда не существовало в их жизнях? И это…

«Определённо наша заслуга».

Он был таким с первого курса — Гермиона помнила это. Помнила, как он не постеснялся зайти в женский туалет, когда она разрыдалась на третий день пребывания в Хогвартсе: над ней все подшучивали и дразнили. Помнила его милые подколы, неоценимую поддержку и заботу, помнила его тягу к знаниям. Он был славным парнем, и в другом мире мог бы стать таким после войны; да, после войны он определённо изменился, но смерть близкий людей подкосила его так же, как и Гермиону. И он остался сильным, смелым мужчиной, но не было больше огонька в глазах, не было успокаивающей улыбки и витающей атмосферы спокойствия. Зато здесь он был таким всегда. И Гермиона была этому бесконечно рада.

— Я сказал что-то не так? — осторожно поинтересовался Невилл.

— Нет, — поспешила ответить Гермиона, и улыбнулась искренне, счастливо. — Просто я очень рада, что ты мой друг.

Грейнджер крепко обняла его, к своему неудовольствию почувствовав ломоту в теле после пережитого. Невилл обнял её в ответ, но потом, когда они продолжили свой путь в гостиную, она то и дело ловила на себе изучающий взгляд друга. Но, к его чести, он ни о чём не допытывался, видимо сообразив, что Гермиона и без того бесконечно устала.

— Клубничный компот, — назвал Невилл пароль портрету Полной дамы.

Секунду поколебавшись в проходе, Гермиона сделала в шаг в гостиную… и остановилась под пристальным взглядом гриффиндорцев, резко обративших на неё своё внимание.

— С выздоровлением, Гермиона! — Грейнджер чуть не упала, услышав, насколько дружелюбным был голос Лаванды Браун. Она широко ей улыбалась. — Ты видела его?

Гостиная замерла в ожидании ответа Гермионы. Она испуганно повернулась к Невиллу, но, судя по его лицу, он тоже не понимал ни вопроса однокурсницы, ни причины её доброжелательности.

— О ком ты, Лаванда? — мягко поинтересовалась Гермиона.

— Так ты не знаешь, — протянула Браун под общий вздох гриффиндорцев. Кто-то быстро потерял интерес к беседе и вернулся к своим делам, а кто-то продолжал наблюдать за Грейнджер, но уже с меньшим любопытством.

«Ну спасибо, заботливые мои».

— Не знаю чего? — Гермиона старалась выглядеть очень заинтересованной и вежливой, так что настала очередь Лаванды удивляться резкой смене настроения однокурсницы — так подумала Гермиона, глядя на её вытянувшееся лицо.

В принципе, ответ уже пришёл сам собой. Кто мог привлечь столько внимания, если не один таинственный и загадочный красавец, внезапно появившийся в Хогвартсе?

Волдеморт успел найти поклонников. Просто прелестно.

— Объявился владелец охраняемого чемодана! Его зовут Том Риддл, и Гринграсс сказала, что он… божественен.

Гермиона вздрогнула. Божественен, как же. Она ещё не забыла его болезненный Доларэмус. А ведь они и знакомы не были!

— Так ты… его видела? — осторожно спросила Гермиона. Парвати и Лаванда переглянулись.

— Нет. Но завтра со Слизерином совместная Трансфигурация, — она запнулась и быстро оглядела Гермиону не самым приятным взглядом. — Постарайся не быть такой... такой… — Лаванда хихикнула, видимо, подстёгиваемая желанием отпустить шпильку в адрес Гермионы. — Умной, — Парвати тихо прыснула, и губы Браун тоже дёрнулись в улыбке. Неприятной, раздражающей улыбке. Как будто Гермиона не знала, как они относятся к её стремлению знать как можно больше. — А то отпугнёшь его от всего Гриффиндора.

Гермиона сдержала насмешливую ухмылку. Чтобы Волдеморт подружился с Гриффиндором, им придётся принести ему философский камень, Дары Смерти и живого единорога. Одновременно. И при этом желательно упасть ему в ноги и молчать. Да и теперь, когда Риддл появился в Хогвартсе, вряд ли она останется лучшей ученицей. Он может и псих, но гениальный псих.

«А ещё хорошие ученики не нарушают все законы путешествий во времени, не воруют запрещённые и тайные заклинания из Министерства Магии и не перемещают Тёмных Лордов в школу к детям».

Гермиона почувствовала укол совести. По крайней мере, Волдеморт и сам ещё был ребёнком. Точнее, совсем не Волдеморт. А просто Том Риддл.

«Но это совсем не значит, что он невинный и безобидный третьекурсник-хаффлпаффовец».

Верно. И ещё он проклял её страшным заклинанием.

Гермионе было страшно. Она не знала, как вести себя с ублюдочными слизеринцами, чтобы разрушить их планы о завоевании мира. Мысленно закатывая глаза, Грейнджер понимала, что ей, грязнокровке с Гриффиндора, не выделяющейся ни внешностью, ни страстью к пыткам невинных людей, вряд ли удастся заинтересовать Тома Риддла.

«Зато ты можешь заинтересовать его своими знаниями».

Своими — вряд ли, а вот знаниями Гермионы, прошедшей войну, — запросто.

Грейнджер, одобряя советы «из головы», всё же чувствовала себя очень странно и нелепо. И ещё это немного сбивало. Поэтому, мысленно попросив всех неосязаемых заткнуться хоть на пару часов и получив неодобрительное фырканье в ответ, она сосредоточилась на словах Лаванды.

— Неужели о нём известно так мало? — спросила Гермиона.

— Он загадка, верно? — Лаванда рассмеялась собственному остроумию, затем её смех подхватила Парвати.

Гермиона, решив, что ничего полезного ей больше не узнать, натянуто улыбнулась несмешной шутке* и направилась в свою комнату, пожелав Невиллу спокойной ночи.

— Грейнджер!

Узнав по голосу, кто её окликнул, она повернулась с ласковой улыбкой и заглянула в голубые глаза Рона Уизли. Он совсем не изменился внешне, а к ней не испытывал неприязни. То есть, ничего не испытывал.

— Здравствуй, Рон, — поздоровалась Гермиона, а потом заметила за его спиной Гарри. Её глаза чуть не наполнились слезами, но она сдержалась, легко улыбаясь своим лучшим друзьям, которые даже и не подозревали об их дружбе. Странно, что Гермиона их не заметила, когда зашла в гостиную. — Где вы были? Уже поздно.

— Гарри только что выписали из Больничного Крыла.

Услышав имя Гарри, гриффиндорцы завопили что-то совсем неразборчивое о квиддиче и бросились к смутившемуся Поттеру. Он совсем не изменился, разве что шрам пропал. Даже Дурсли не смогли сделать из него злобного и обиженного ребёнка, а Лили и Джеймс Поттер — заносчивого, самовлюблённого сноба. И это радовало. Хотя Грейнджер чуть заметно улыбнулась, заметив, что его одежда была новой, не поношенной, и идеально подходила ему по размеру.

Всё-таки Гарри — выдающийся человек. В любом из миров.

— Это правда, что на тебя напала Паркинсон? — прервал Рон её размышления.

Гермиона с раздражением отметила, что шумок в гостиной снова поутих. Она и не замечала раньше, какими сплетниками были её однокашники.

— М-м, нет. Я экспериментировала с кое-чем. Паркинсон тут не при чём. К тому же, я бы смогла дать ей отпор, — гордо добавила Гермиона, чувствуя, как поднялось её настроения из-за разговора — точнее, короткого обмена несколькими словами, — с близким ей человеком.

Рон удивлённо поднял брови, но всё же постарался ей улыбнуться. Мелькнула мысль, что она отреагировала уж слишком противоречиво для себя, поэтому, смутившись, Гермиона быстро удалилась.

Комната совсем не изменилась. Тёплый красный цвет приятно радовал глаз, на тумбочках были разбросаны всякие девичьи безделушки, да и сама атмосфера — добрая, уютная и успокаивающая — располагала к себе.

Гермиона устало плюхнулась на кровать и закрыла глаза. Она начала сомневаться в том, что сможет выполнить свою миссию и со спокойной душой окончить седьмой курс. Ну правда, она же не станет бегать за Волдемортом после выпуска? Ей достаточно разрушить его планы, возможность стать Тёмным Лордом. Нужно просто втереться к нему в доверие и быть очень убедительной актрисой. А может… а может не нужно подбираться к нему так близко? Его успех в сороковых годах зависел от связей, таланта и последователей. Если талант истребить она не сможет, то что мешает ей подорвать авторитет Волдеморта среди последователей? В прошлом Пожиратели боялись заводить детей, и не зря: тогда они бы находились под постоянной угрозой, к тому же, едва ли в Азкабане можно задуматься о потомстве. Зато сейчас в Хогвартсе детей было чуть ли не вдвое больше: остались живы те, кого убили Волдеморт и Пожиратели. Почти все нынешние слизеринцы были избалованными неженками, капризными, ленивыми детьми. Гермиона сомневалась, что первые Вальпургиевы Рыцари были такими же бездарными. Возможно, Риддл просто потеряет с ними время. Старшее поколение ни за что с ним не свяжется: пойти на поводу семнадцатилетнего мальчишки — стыдно, да и цель уже не так заманчива. И ещё есть она, Гермиона, которая проследит, чтобы планы Волдеморта были обречены на провал. Ювелирная, опасная работа. Доктор Хопкинс был абсолютно прав.

Кровать ощутимо прогнулась. Гермиона подскочила и открыла глаза. Живоглот, удобно устроившись на мягком одеяле, безразлично поглядывал на неё.

— Живоглотик! — Гермиона протянула руку к коту и погладила его жёсткую рыжую шерсть. — Я совсем про тебя забыла.

Грейнджер немного пугало то, что её воспоминания сильно отодвинулись на задний план, уступив место новым. Она путалась в хронологии и сильно боялась случайно оговориться или сделать что-то не так. Одно дело, когда это замечает Рон Уизли и списывает всё на её собственную странность, и совсем другое, если это заметит Волдеморт.

Гермиона закрыла глаза. Её новые воспоминания плавали на поверхности, и это было нехорошо. Она не могла поставить окклюменционный барьер, не вызвав подозрения у Риддла, но был немного другой путь. Хитрый, но сложный. Гермиона могла спрятать свои воспоминания за барьером, а на поверхность вынести несколько обычных мыслей: домашнее задание, споры с Невиллом, вопросы об уроках или размышления над слезливыми романами. Вряд ли Риддл станет копаться в этой чуши. Минус этого плана заключался в постоянном надзоре за своими мыслями. Она могла случайно убрать всё за барьер или, наоборот, вынести что-то за его пределы.

«Всё лучше, чем стать вдовствующей героиней войны с поникшим взглядом и безумными идеями».

Рука, чешущая кота за ушком, остановилась. Гермиона вспомнила слова Дамблдора и крепко зажмурилась, словно чего-то испугавшись. Директор был в курсе происходящего, но, тем не менее, сохранил этот секрет. Он тоже болел за неё? Или предупредил, что внимательно за ней следит, что она поступила неправильно и должна попытаться искупить вину, не зря же говорил, что время опасно? Профессор всегда был для неё кем-то загадочным, человеком не из её мира и не с её планеты, поэтому она не могла предсказать ни одно его действие.

«Вообще-то, он может стать угрозой».

Гермиона фыркнула. Угрозой, да. А вот Риддл — вообще не угроза. Она усмехнулась, затем ещё раз, а потом забилась в истерике, смеясь и плача, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями.

Зачем она это сделала?! Сумасшедшая, сидела бы себе тихо и не двигалась! Подвергать такой опасности и себя и своих близких! Если Риддл прочтёт её мысли, с ней обойдутся хуже, чем с людьми из маггловских фильмов ужасов. А если узнает Министерство…

Гермиона всхлипнула.

Живоглот подобрался ближе и улёгся прямо возле её плеча, словно бы подбадривая.

«Мы подумаем об этом завтра».

А вот эта идея была хорошей.

Рассеянно стянув с себя ботинки, Гермиона свернулась калачиком и, чувствуя жуткую усталость, мгновенно уснула.

* * *

Гостиная Слизерина встретила Тома жутковатой тишиной. Одни слизеринцы лениво подняли головы, другие и вовсе не обратили на него никакого внимания. Риддл подавил желание улыбнуться: что-то никогда не меняется.

Равнодушно пройдя под изучающими взглядами студентов Хогвартса, Риддл изящно открыл дверь своей спальни, после чего услышал чьё-то тихое-тихое перешёптывание. Заинтересовал.

В спальне, как и полагается, было пять кроватей, три из которых были заняты, а на четвёртой стоял его старый и пыльный чемодан. Самая лучшая кровать у окна, на которой раньше спал Том, была уже занята. Сидящий на ней темнокожий юноша с вытянутым лицом и острыми скулами оторвал взгляд от книги и посмотрел на Риддла внимательным взглядом.

— Наш курс в этом году чрезвычайно популярен, — тихо сказал он. Том не знал, к кому он обратился. В любом случае, слизеринец вернулся к чтению, словно Риддл был пустым местом. Что ж, ему ли не знать, как на Слизерине относятся к новичкам, даже если очень любопытно.

— Не обращай внимания на Забини, — весело посоветовал нескладный темноволосый парень с крупным носом и кривой улыбкой. — Он заносчивый придурок.

Названный Забини хмыкнул и перевернул страничку.

— Хотя он прав. В этом году шестикурсники заняли больше спален, чем положено. Феликс Макнейр, рад познакомиться, — Феликс улыбнулся и протянул Риддлу руку.

— Том Риддл, — тихо представился Том, пожимая крепкую руку Макнейра и глядя ему прямо в глаза.

Физический контакт всегда помогал незаметнее и качественнее применить легилименцию, вот и сейчас Макнейр, видимо, совсем не заметил, как Том осторожно прикоснулся к его мыслям, но этого было достаточно: у Феликса не было секретов или того, чего он боялся рассказать. Он был хорош в Трансфигурации, Чарах и ЗОТИ, отцом ему приходился старый Уолден Макнейр, чему Риддл удивился: он помнил Уолдена, первокурсника-слизеринца, матерью — миссис Эвелин Макнейр — наверное, вдвое младше мужа, — ещё были три старших брата, уже окончивших Хогвартс. Ничего интересного, разве что неприязнь к однокурснику Себастьяну Эйвери.

Прервав рукопожатие, Риддл мельком глянул в сторону, где и сидел Себастьян Эйвери. Судя по его лицу и позе, он явно был чем-то удручён: руки, вцепившиеся в светлые растрёпанные волосы, спина, согнутая колесом, подрагивающие уголки тонких губ, прожигающий пол взгляд. Внешне он был не сильно похож на своего предка, даже волосы были светлее на несколько тонов.

Взяв чемодан в руки, Риддл переместил его на пятую кровать, стоящую у стены: пусть это и не место у окна, зато оттуда было прекрасно видно всё происходящее в комнате. Медленно проведя ладонью по гладкой поверхности, стирая накопившуюся за годы пыль, Том вспомнил, как несколько часов назад накладывал Коллопортус на чемодан, уверенный, что однокурсники и близко не сунутся к его вещам. А сейчас он боялся, что кто-то из любопытства просмотрел его содержимое, или Дамблдор, воспользовавшись случаем, открыл несчастный чемодан и нашёл крестраж.

Вспомнив, что за ним наблюдают три соседа по спальне, Том движением палочки открыл чемодан.

Вещи были расположены не так, как он оставил их перед своим исчезновением. Поверх дневника были накиданы книги, ранее лежащие на тумбочке и под подушкой, перо, пергамент, чернила, щётка, пижама и куча других вещей. Беспорядок такой — закачаешься.

Риддл закрыл глаза. Нет, это не Дамблдор. Может быть, Лестрейндж, расстроенный мыслью о его исчезновении, со злостью пошвырял его вещи в чемодан. Или Мальсибер, не глядя, запихал туда книги и одежду, пребывая в глубокой растерянности, раздумывая, куда же мог запропаститься этот Риддл…

Засранцы. Теперь жди, пока эльфы погладят вещи и можно будет переодеться в опрятную одежду. С другой стороны, всё так пропахло пылью и стариной, что Том, вынимая любимую рубашку, чихал много, громко и от души. Ещё он услышал, что несколько раз засмеялся Макнейр, шелест страничек книги Забини стал реже, даже Эйвери зашевелился. Том подумал, что добиться признания каждого из них ему вполне по силам, и как результат — настроение немного улучшилось.

Закончив, Риддл сел на кровать и достал одну из книг, подаренных однокурсниками. Мальсибер часто удивлялся, почему Том не выбросит её с Астрономической башни: по его словам, книга была настолько абсурдной, насколько и толстой. «Внушение вместо Империо: маггловская психотерапия как Непростительное». Тому книга нравилась, Мальсибера же, наверное, смущали многочисленные маггловские теории, методы и термины, с которыми едва ли будет знаком чистокровный волшебник. А может, его просто раздражало, что автор книги обладает весьма сомнительным происхождением.

— Так откуда, говоришь, ты прибыл? — с вежливой заинтересованностью спросил Забини, неотрывно глядя в книгу.

Том усмехнулся. Конечно же, все, должно быть, слышали, что он переместился во времени, но не могли поверить. И слизеринцы не спрашивали напрямую, ждали, пока он расскажет всё сам.

— Я об этом не говорил.

В комнате воцарилось молчание. Том почти умилился тому, как быстро смутился Забини. Зато Макнейр, по своей природе прямолинейный и немного грубый, как уже понял Том, не растерялся.

— Риддл. Я никогда не встречал волшебников с такой фамилией, но мне кажется, я её где-то уже слышал, — поделился он, внимательно следя за реакцией Тома.

Он улыбнулся ему мягко и снисходительно, будто глупому маленькому ребёнку, и Макнейр почувствовал это. Он покраснел, хотя на смуглой коже румянца почти не было видно. Эйвери, видимо, ощутив, как растёт напряжение в комнате, забыл о своих проблемах и теперь смотрел на Тома округлившимися глазами с по-девчачьи длинными ресницами.

— Разумеется, не встречал, Феликс. Это маггловская фамилия.

Слизеринцы переменились в лице. Тому не нужно было применять легилименцию, они и без того думали слишком громко: раскрывать своё нечистокровное происхождение в первый же день очень глупо — это была их позиция. Риддл думал иначе. Ему не нужно быть чистокровным, чтобы оставаться умнее и талантливее этих детей, а ещё — не каждый полукровка может позволить себе с такой гордостью расхаживать между слизеринцами, да ещё и смотреть на них свысока.

Том мог с уверенностью сказать, что сейчас Макнейр, Забини и Эйвери пытаются найти хоть какое-то объяснение происходящему, но не могут.

Риддл знал, что ему не нужны трусливые щенки, цепляющиеся за шаблоны и прячущиеся за своим статусом и материальным положением. И, исходя из этих простых умозаключений, считал, что врать им — абсолютно бесполезно.

Первым пришёл в себя Эйвери. Он резко встал и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Риддл даже не вздрогнул. Его взгляд был равнодушным, а он сам беззаботно перебирал свои вещи, потом даже позволил себе ухмыльнуться.

Забини вернулся к чтению, а Макнейр, глядя на однокурсников, широко улыбнулся.

— Мой отец рассказывал о тебе, — дружелюбно поделился он. — Хогвартс тебе показывать не нужно, но я могу познакомить тебя с остальными, если ты хочешь.

Том был доволен Макнейром. Очень доволен.

* * *

Когда Макнейр, громко смеясь, открыл дверь, гостиная притихла. Эйвери резко отодвинулся от Малфоя, а тот, увидев Риддла, гадко улыбнулся и поднялся с дивана.

Феликс широко усмехнулся, обнажая кривые зубы.

— Мог не вставать, Малфой, ты же знаешь, я не люблю все эти…

— Грязнокровкам тут не место, Риддл. Подумай, может, тебе перевестись в Хаффлпафф?

Насмешливая улыбка скользнула по губам Тома. Малфой, значит. В последнюю их встречу, он был страшно напуган и боялся посмотреть ему в глаза. Неужели здешние Грейнджер и Малфой действительно не причастны к его похищению?

Крупный парень, вставший рядом с Малфоем, громко заржал.

Риддла совсем не пугали избалованные детишки богатых родителей: он всегда знал, что с ними делать. Иронично, что такой метод ему подсказал сам Абрахас…

Том медленно сел на диван, на то место, где только что сидел Малфой. Эйвери вскочил, как ошпаренный, одарив Риддла гневным взглядом, и подошёл ближе к Малфою. Девушку, сидящую справа, казалось, абсолютно не трогает происхождение Тома. Она улыбалась, наблюдая за происходящим, и иногда хихикала.

Макнейр наслаждался происходящим. С его лица не сходила детская улыбка, он был очарован смелостью и равнодушием своего нового соседа — это Риддл прочитал в его мыслях. Ему был нужен глоток свежего воздуха, что-то новое, немного опасное и безрассудное. Он словно всё это время только и делал, что ждал Риддла, потому что… хотел отомстить? Отомстить Эйвери и поставить выскочку Малфоя на место? Риддл не совсем его понимал: за Феликсом была закреплена репутация взбалмошного хулигана. Слизеринцы его побаивались, представители других факультетов — просто сторонились. Он был один, но только потому, что общаться с другими было либо скучно, либо… не хотелось? Возможно, — но только возможно! — он не так прост, каким показался сначала.

А ещё он был влюблён в пятикурсницу с Рэйвенкло, внучку Лестрейнджа, с которой заигрывал Эйвери. Том едва ли не скривился: подобного рода отношения всегда только мешали. С другой стороны, если немного ему помочь в сердечных делах…

Он медленно улыбнулся, чем, видимо, окончательно шокировал слизеринцев.

— Ты не понимаешь? Тебе тут не рады.

Малфой был взбешён. Казалось, ещё чуть-чуть и он взорвётся, разлетится на тысячи кусочков и в конце концов просто заавадит всех! Тома это смешило. Он устроился поудобнее на диване и улыбнулся.

— Прости, я тебе мешаю?

Малфою не нужно было повторять. Он выхватил свою палочку, но она тут же отлетела в сторону. Драко пошатнулся и покраснел. Оглянулся в поисках поддержки, но слизеринцы отводили взгляд: дерзость Риддла пугала и притягивала их всех, и никто не хотел стать следующим. Гордо задрав голову, Малфой удалился, не скупясь на проклятия всех грязнокровок и системы распределения.

Факультет вернулся к своим делам. Девушка, сидящая возле Тома, ёрзала на месте и явно хотела что-то сказать.

— Привет, — наконец, начала она. — Я Гвен.

Она была тощая, бледная, сгорбившаяся и с резкими чертами лица. Большие глаза странно выделялись на худом лице, а волосы были уложены в красивую причёску.

— Приятно познакомиться, Гвен.

Гвен немного смутилась: ожидала что-то большее, чем вежливая фраза. Она ещё немного поёрзала, попыталась вернуться к чтению, но всё же отложила книгу.

— Я Лестрейндж.

— Я знал одного Лестрейнджа.

— Это мой дедушка, — она хихикнула. — И у меня сестра в Рэйвенкло.

«Та самая, в которую влюблён Макнейр? Интересно».

Том заметил, что шум в гостиной поубавился: все наблюдали за разговором.

— Это очень здорово, Гвен. Так ты староста?

Девушка сначала нахмурилась, затем взглянула на свой значок и усмехнулась.

— Да, я…

Её перебил Макнейр, бесцеремонно плюхнувшись между ними на диван.

— И как поживает твоя сестра?

Гвен тут же переменилась в лице: на смену неловкости и румянцу пришло раздражение и строгость, она стала напоминать МакГонагалл.

— Без тебя — отлично, Феликс.

— А ты всё такая же душка.

Гвен фыркнула и, встав со своего места, ушла в комнату девочек. И тут же, словно по волшебству, перед диваном появилась другая девушка.

— Значит, ты действительно из прошлого?

— Да, — помедлив, ответил Том.

— И ты был на Слизерине?

— Я и сейчас на Слизерине.

— Ты знал всех слизеринцев?

Том прищурился. Девчонка держала окклюменционный барьер и выглядела смело и бойко. Она была низкого роста — первое, что бросилось в глаза, — и очень сильно кого-то напоминала.

— Всех.

Девушка сделала шаг назад.

— И другие курсы тоже?

— Почти.

— А… — она запнулась, но тут же взяла себя в руки. — Роуз Стейн? Рэйвенкло.

Теперь она переживала и откровенно волновалась. Том залез в голову Макнейра и понял, что такие расспросы не редкость. Её звали Эванджелина Мальсибер. А Роуз Стейн была её бабкой. Том едва помнил некую Роуз, но, возможно, не Стейн. В его время в Хогвартсе почти не было грязнокровок — прятались от Гриндевальда, — Роуз, кажется, была одной из первых. Молчаливая, умная и вполне хорошенькая, больше он ничего о ней не знал. И Мальсибер никогда не обращал на неё внимания.

— Кажется, я слышал это имя, — ответил Том после долгого молчания.

Эванджелина поняла, что больше ничего о своей бабке не услышит — Том увидел это в её выражении лица. Она пробормотала что-то невнятное и ушла вслед за Гвен; тогда Риддл уже всерьёз ожидал, что кто-нибудь ещё подойдёт со своими дурацкими разговорами и расспросами, но смельчаков больше не оказалось. Хотя Мальсибер, конечно, его заинтересовала. Точнее, заинтересовал её дед. Что случилось между ним и этой Роуз — никто не знал. О ней не рассказывали, знали только, что после рождения сына она навсегда исчезла. А Мальсибер умер ещё шесть лет назад.

Надо признать, Макнейр сильно помог Тому: он рассказывал всё и обо всех, не отвлекался на мелочи и комментарии. Макнейр нравился Тому всё больше, и когда Риддл уже лежал в постели, он подумал, что его обязательно нужно как-нибудь отблагодарить.