Власть женщины сильней (гет)

Монсеньор Веласко сдержал обещание и регулярно навещал Стефанию в монастыре. Поначалу он не задерживался надолго, поддерживая образ учителя, привозил книгу — какой-нибудь травник или популярный трактат о медицине, требовал задавать вопросы о прочитанном накануне и сам спрашивал ученицу. После нескольких таких визитов епископ приехал к своей подопечной, сменив сутану на пурпуэн, а наперсный крест — на прикрепленный к поясу кинжал в инкрустированных перламутром и серебром ножнах. Уже несколько недель Фернан не стриг волосы, и теперь мог зачесывать недлинные густые пряди назад, на испанский манер. Небольшая монашеская тонзура, дань традиции, тоже заросла. Но на усы и бороду, даже небольшую эспаньолку, терпения у брата Иосифа не хватило — он продолжал чисто выбривать лицо. Уж больно нелепо, по его мнению, смотрелась темная растительность на тяжелом, почти квадратном подбородке.

Сестра Элоиза, впервые увидев епископа Веласко в светском обличии, низко склонила голову, чтобы спрятать понимающую улыбку. Стефанию же вид наставника удивил и озадачил. Но очень скоро она почувствовала, что с таким монсеньором ей гораздо легче разговаривать. Ведь их беседы на тему строения человека часто скользили по самой грани целомудрия. Стефания с неожиданным для себя интересом слушала об открытиях Везалия и Паре⁽¹⁾. Подчас с медицинских тем беседа плавно перетекала на более отвлеченные, особенно когда Фернан решал проиллюстрировать положение какого-нибудь трактата цитатой из стихов или канцоны. Тогда у них начинался настоящий поэтический поединок, победу в котором чаще всего одерживала Стефания. Синьор Веласко с улыбкой поднимал руки, признавая свою несостоятельность в этой области, и исподволь любовался выражением шутливого торжества на лице синьорины.

Обычно их встреча начиналась в монастырском саду, где уже расцветали апельсиновые и лимонные деревья. Южный ветер все чаще приносил тепло, солнце грело воздух и землю, а Стефания с гордостью показывала грядки и клумбы, посаженные своими руками. После они устраивались за столом в гостевой комнате, где послушница накрывала ужин. Невзирая на пост, епископ пользовался своим разрешением на рыбу, масло и вино.

Спустя несколько недель Стефания поймала себя на мысли, что ждет очередной встречи с фра Иосифом — нет, с синьором Фернаном Веласко. Сестра Элоиза наблюдала за общением наставника и ученицы молча. В первое время она тревожилась за синьорину, а потому во время визитов епископа старалась держаться там, откуда могла хоть краем глаза присматривать за ней. Но монсеньор держал себя с девушкой безупречно, ни разу не коснувшись ее, кроме как для благословения.

Однажды сестра-больничная не выдержала и заговорила со Стефанией о епископе.

— Девочка моя, ты грустишь. Скучаешь по монсеньору?

Стефания подняла голову от золотого шитья на литургической перчатке, где восстанавливала поврежденный узор.

— Это неправильно, да? Особенно здесь, в обители, — лицо синьорины залила краска стыда, и она вновь уткнулась в шитье.

— Неправильно, — согласилась монахиня.

Помолчав, она продолжила:

— Но мы не вправе в чем-либо подозревать епископа. И ты все равно не задержишься здесь.

Стефания вновь прервала свое занятие и удивленно посмотрела на нее:

— Как?!

— Твое будущее не в обители, не среди христовых невест, — сестра Элоиза улыбнулась. — Я не знаю, что и как будет. Но чувствую, что ты уйдешь от нас. Господь назначил тебе иной путь.

— Синьора де Бельфор уехала за море. Синьор Пьер, мой родственник, почти оправился от ран и скоро последует за ней в Испанию. Вряд ли он сможет взять меня с собой. А больше у меня никого нет… — Стефания вдруг замолчала.

Сестра Элоиза смотрела на синьорину и ждала, что она скажет дальше. Стефания подняла распахнутые в удивлении синие глаза и договорила:

— …кроме монсеньора. Но и он не приезжал уже неделю. В прошлый раз он исчез потому, что попал в беду, — смутившись, Стефания низко склонилась над шитьем, усердно рассматривая незаметный узелок на вышивке.

Монахиня успела заметить, как ясный взгляд девушки затуманило беспокойство.

— В прошлый раз? О чем ты, девочка?

— Простите, сестра, это грустная история, и я не знаю всех подробностей. Но что, если с монсеньором снова что-то случилось?

Стефания только сейчас осознала, что отсутствие учителя может быть поводом не только для тоски и непонятного томления, но и для тревоги.

Сестра Элоиза поспешила ее успокоить:

— Стефания, я уверена, с ним все в порядке. Пойди-ка лучше в часовню и помолись, попроси у Господа помощи для епископа в его делах. А шитье оставь, я отдам Марии, она доделает. Ступай.

Монахиня с легкой улыбкой на губах проводила погрузившуюся в тревожные мысли синьорину делла Пьяцца.

После разговора с сестрой Элоизой Стефания провела еще несколько дней в ожидании епископа. За это время посыльный от монсеньора дважды передавал ей книги, но Стефания не видела его лично и потому не имела возможности спросить все ли в порядке с господином. Наконец, епископ Веласко сам прибыл в монастырь. Сестра-привратница отыскала синьорину и передала, что монсеньор ждет ее в гостевой комнате. Стефания удивилась тому, что он не прошел сразу в сад, как это было заведено, и поспешила на встречу.

Фернан Веласко поднялся со скамьи, чтобы встретить ее. Глаза Стефании заблестели от радости, когда она увидела его. Но кроме этого — и Фернан был уверен, что не ошибся — на лице синьорины отразилось чувство облегчения. Увиденное заставило синьора Веласко задуматься.

— Здравствуй, Стефания, — улыбнулся он своей подопечной.

— Здравствуйте, монсеньор! Я очень рада видеть вас в добром здравии, — синьорина присела в почтительном поклоне. Заметив на лице учителя удивление, она решила пояснить:

— Я беспокоилась. Вас так долго не было, монсеньор.

Фернана поразила догадка: «Я пропал, как в тот раз, когда меня схватил Менголли… А Эли сказала только, что она скучает». Давая Стефании время разобраться в своих чувствах, он не хотел заставить ее тревожиться.

— Прости, — Фернан шагнул навстречу девушке, — я был очень занят и не подумал, что ты будешь беспокоиться обо мне.

Искреннее раскаяние, растопившее лед в глазах Веласко, вдруг смутило Стефанию, и следующие слова она произнесла тихо:

— Да, святой отец, я беспокоилась, потому что…

— Потому что?

— Вы стали дороги мне, монсеньор.

Фернану пришлось с силой сжать кулак, вгоняя ногти в ладонь, чтобы не выдать ликования, которое охватило его при этих несмело сказанных словах. У него даже получилось удержаться от победной улыбки. Фернан подошел еще ближе к синьорине:

— Садись, Стефания. Нам надо поговорить.

Ее сердце забилось чаще от щемящего предчувствия. Как-то обреченно Стефания опустилась на скамью, сложила руки на коленях, стиснув похолодевшие пальцы.

— Да, святой отец, я слушаю.

Воспользовавшись тем, что оказался за спиной синьорины, Фернан покачал головой и беззвучно обругал себя за эту игру. Но когда он опустился за стол напротив Стефании, его лицо уже стало сосредоточенным и серьезным.

— Через день синьор де Шане отправляется ко двору донны Юлии.

— Он хорошо себя чувствует? Путешествие не повредит ему? — с искренней заботой спросила Стефания.

— Да, все в порядке. Давид Лейзер сказал, что рана зажила. Однако Пьеру теперь нужно будет постараться восстановить былую форму.

— Он восстановит, — Стефания улыбнулась, но сразу вновь опустила взгляд на свои руки. — Это ведь не все, святой отец?

— Синьор де Шане занят последними сборами, поэтому просил меня передать тебе вот это, — Веласко подвинул к синьорине сверток, лежавший на столе. — Там документы на твой дом во Флоренции. Ты сможешь вернуться туда, когда захочешь. И деньги. Немного, но на первое время хватит.

Синьорина делла Пьяцца медленно развернула ткань, взяла в руки конверт и вынула оттуда официального вида бумагу; она внимательно вчиталась в адрес, прописанный в документе на право владения домом. Дом, в котором она была счастлива. Дом, в котором умер отец, и куда пришла стража: сначала, чтобы обыскать все его закоулки и забрать маму, потом — чтобы отвести в тюрьму ее саму. Дом в двух кварталах от площади Приоров, где добрые горожане собрались посмотреть, как горит ведьма и еретичка Бонадонна делла Пьяцца. Стефания сложила документ и, тихо покачав головой, убрала его обратно в конверт:

— Я никогда не вернусь туда, святой отец.

Фернан напряженно наблюдал за ней, и, услышав печальные слова, снова приложил усилия, чтобы скрыть радостное удовлетворение.

— Я учил тебя не спешить с окончательным решением, — с намеком на укор сказал он.

Она снова упрямо качнула головой.

— Но, если увидите синьора Пьера да его отъезда, передайте ему, что я благодарна, — Стефания подняла взгляд на епископа. Слезы, застывшие в ее глазах, сделали их синеву еще пронзительнее. Под этим взглядом Фернан почувствовал себя негодяем, поэтому поспешил продолжить:

— Еще не все, Стефания. Скоро и я уеду в Толедо.

Начав самую важную часть разговора с подобной фразы, Фернан проклял себя. Он уже предполагал, что больно ударит этими словами Стефанию, но хотел быть уверенным, что результат будет именно таким, на который он рассчитывал, затевая всю игру.

Синьорина делла Пьяцца вновь удивила брата Иосифа. Он заметил, что Стефания подавила первый испуг ребенка, которого бросают: «А как же я?!» Ее выдало лишь участившееся дыхание и сплетенные еще теснее пальцы. Но через несколько мгновений она сумела справиться и с этими проявлениями отчаяния. Призвав на помощь все, чему учила синьора де Бельфор и наставники, которых та нанимала, синьорина делла Пьяцца изобразила маску отстраненного внимания и учтивости.

— Надолго, монсеньор? — исключительно вежливым тоном спросила она.

Фернан чуть улыбнулся, оценив выдержку Стефании.

— Надеюсь, навсегда, синьорина, — в тон ей ответил Веласко.

Этого она уже не смогла вынести. Стремительно поднявшись, Стефания почти бегом направилась прочь из комнаты. Выругавшись, теперь уже вслух, Фернан устремился за ней:

— Постой!

Она остановилась и, не оборачиваясь, воскликнула:

— Зачем вы мне это говорите?!

Веласко замер в шаге от нее, прикрыл глаза, потом решительно проговорил:

— Прости меня. Я не должен был так поступать с тобой.

Изумление, охватившее Стефанию, был настолько сильным, что потеснило чувство злой обиды.

— Как?! — едва слышно спросила она.

— Я не должен был так внезапно оставлять тебя одну и заставлять волноваться за меня. Я не должен был, изучая, играть твоими чувствами сегодня. Прости меня, Стефания. Наверно, это просто вошло у меня в привычку.

Она повернула к нему залитое слезами лицо и, сморгнув пелену, всмотрелась в лицо Фернана. Он сам был ошеломлен своим порывом и стоял перед ней, опустив глаза.

— Зачем вы изучали меня, мои чувства? — тихо, но настойчиво спросила Стефания.

Фернан покивал своим мыслям и поднял взгляд на синьорину:

— Я хотел быть уверенным, что ты примешь мое предложение.

Синие глаза, обрамленные влажными ресницами, распахнулись:

— Какое предложение?!

— Я предлагаю тебе поехать в Испанию со мной.

Она растерянно отступила:

— Но…

Стефания замолчала, повинуясь предупреждающему жесту Веласко.

— Ты можешь, — с напором продолжил он, — вернуться во Флоренцию. Я подберу человека в Ордене, он будет оберегать тебя, помогать. Или можешь остаться здесь, в Тор-де-Спекки. Передашь матери-настоятельнице документы на дом, деньги, что оставил Пьер. Сестры позаботятся о тебе. Или, повторяю, можешь поехать со мной. В Толедо ты будешь представлена ко двору герцога и герцогини. Уверен, донна Юлия будет рада найти тебе место при своей особе.

Надежда, мелькнувшая было в глазах синьорины, быстро погасла:

— В каком качестве я могу быть представлена ко двору правителей Кастилии?! — печально покачала она головой.

— В качестве моей супруги.

Губы Стефании вновь задрожали.

— Вы смеетесь надо мной? — неестественно высоким голосом спросила она.

— Нет, что ты! — он шагнул к ней.

— Но… вы же…

— Кто?! Дон Фернан Веласко, барон де Ланга, камергер Папского двора и кастильский наследственный сеньор. Правда, к бургосским воронам⁽²⁾ мой род имеет весьма опосредованное отношение.

Говоря последние слова, дон Фернан чуть развел руками, но тут же вновь уверенно продолжил:

— Если ты согласишься, нас обвенчает сам Святейший Отец.

— А как же ваши монашеские обеты?!

— Орден предоставляет нам большие возможности для исполнения миссий.

Стефания потрясенно покачала головой:

— Это так… неожиданно, святой отец.

— Дон Фернан, Стефания, или сеньор Веласко. Я же не просто так приходил к тебе в этом, — он указал на свой светский наряд.

Синьорина помолчала, потом сказала:

— Всё не просто так, да?

Лицо Веласко исказилось гримасой, будто его застали за непристойным занятием. Он пожал плечами и неожиданно резко ответил:

— Со мной просто не бывает. Можешь считать это предупреждением. И поводом для отказа.

— Монсеньор… Дон Фернан, мне нужно подумать.

— Да, я понимаю. Время еще есть.

— Мне не хотелось бы пропустить сегодня вечернюю службу. Всего хорошего, — она, помедлив, склонила голову в безупречном изящном поклоне и договорила, — сеньор Веласко.

Фернан только тихо скрипнул зубами, но винить ему, кроме себя, было некого. Приложив руку к груди, он склонился в не менее почтительном поклоне и ответил:

— И вам, сеньорита.

Фернан смотрел, как она уходит, и вдруг понял, что если позволит ей это сейчас, то может больше не возвращаться в Тор-де-Спекки. Едва ли не впервые в жизни Фернан Веласко ощутил, как разум затапливает волна паники и желание сделать что-то невероятное. В несколько шагов он нагнал Стефанию, опередил, не давая выйти из комнаты, и опустился перед ней на колено:

— Стефания делла Пьяцца, я прошу тебя стать моей женой.

Оторопев, она закрыла рот рукой, сдерживая изумленный возглас.

— Ответь сейчас! — потребовал Фернан.

Он поднялся на ноги, чтобы смотреть прямо в лицо Стефании, и продолжил:

— Потому что как только ты выйдешь отсюда, как только останешься одна, ты начнешь придумывать несуществующие причины, почему не можешь позволить себе хотя бы попытаться быть счастливой. Ты не хочешь жить в монастыре. Ты ненавидишь Флоренцию. Ты мечтаешь поехать к донне Юлии, носить красивые платья, смеяться и танцевать на праздниках. А я…

Он замолчал, опустив взгляд на крепко стиснутые руки Стефании. Не дождавшись продолжения, синьорина решилась спросить:

— А вы?

— А я мечтаю видеть тебя счастливой. И быть рядом.

— Но как же быть с этим? — она чуть поддернула рукав своего одеяния, обнажив запястье, которое перечеркивал розовый рубец. — Ведь я призналась вам, что люблю его.

При виде зажившего, но явно воспаленного шрама на тонкой руке черты лица Фернана стали жесткими, заметно шевельнулась в гневе тяжелая челюсть. Однако прикосновение Веласко, когда он взял Стефанию за руку, чтобы осмотреть запястье, было одновременно уверенным и бережным, даже нежным.

— Он все еще беспокоит тебя? — склонившись над зарубцевавшейся раной, он легко скользил пальцами вдоль, нащупывая уплотнения. Вопрос Фернан задал так, чтобы Стефания сама могла решить, о чем именно он спрашивает. Она молчала так долго, что Фернан прервал изучение шрама и поднял голову. Стефания отвела взгляд в сторону, почти отвернулась, ее грудь трепетала в частом, неровном дыхании. Тогда Веласко обратил внимание, что рука синьорины в его пальцах напряжена и дрожит.

— Стефания, — Фернан заглянул в ее лицо и с тревогой повторил вопрос, — он все еще беспокоит тебя?

Стефания не могла понять, что с ней творится: коленопреклоненный мужчина с горящим яростной решимостью взглядом был не тем братом Иосифом, синьором Веласко, которого она знала; прикосновение мужских пальцев к нежной коже пробуждало сейчас слишком много воспоминаний — от детского девичьего ужаса до трепетных объятий фриульского викария и робких пожатий юного Орсини на празднике в доме баронессы Портиччи. Это делало касания синьора Веласко невыносимыми, но отчаянно желанными.

— Да, немного, чаще ночами, — совладав с голосом, проговорила Стефания. — Как будто пламя, но оно не жжет, а ласкает.

И снова Фернану пришлось сдерживать волну холодной ярости от мысли, что в этом виноват Менголли, что он уже умер и нет возможности убить его еще раз. Он осторожно спросил:

— Тебе это не нравится?

— Не знаю, — щеки Стефании залил румянец, но ответила она, глядя прямо в глаза Веласко.

Тогда он все понял. Скользнул рукой по запястью, ладони и пальчикам, словно глотнул свежего воздуха напоследок, и отпустил.

— Обещаю, Тефана⁽³⁾, если ты примешь мое предложение, я не прикоснусь к тебе как мужчина.

Подумав, Фернан добавил:

— Это будет непросто, но я справлюсь.

Услышав первые слова Веласко, Стефания лишь покивала своим мыслям, но когда до нее дошел смысл всей фразы, в глазах синьорины сквозь слезы засветилась благодарность. Глубоко вздохнув, она отступила вглубь комнаты и села на скамью.

— Как вы меня назвали?

Еще не веря, что гроза миновала, Фернан прошел следом за ней.

— Тефана. Так я звал бы тебя там, в Кастилии, дома.

— Красиво. Монсеньор… Дон Фернан, — голос Стефании был глубоким и серьезным, — обещайте мне… Нет, подарите мне еще одно обещание…

— Какое?

Он остановился чуть поодаль, замер в ожидании ее слов.

— Вы никогда ни в чем не обманете меня, — ее глаза встретились с его. Взгляд был тяжел и требователен, предостерегая от лукавства.

— Разве я уже делал это?! — вскинулся он, попытавшись уйти от прямого ответа.

Стефания качнула головой:

— Я жду, синьор Веласко.

Некоторое время он молчал, неотрывно гладя на нее. Наконец, сказал:

— Обещаю, что ничего, касающегося тебя, не сделаю, предварительно не посоветовавшись с тобой.

— Спасибо.

Стефания почувствовала, что большего от этого человека никто никогда не добивался и не добьется. Дон Фернан Веласко, барон де Ланга, епископ Веласко, брат Иосиф уже во второй раз предстал перед ней без тяжелых доспехов на душе. Это волновало, пугало и, одновременно, вызывало чувство странного ликования. Но оставался еще один повод для сомнений.

— Я не хочу становиться помехой вам, даже невольно. Вам нельзя показать, что вы кого-то… — она осеклась, едва не произнеся «любите», — отличаете от других своими чувствами. Это сделает вас уязвимым.

Стефания замолчала, тревожно ожидая ответа. Через мгновение она заметила, что лицо Фернана приобрело странное выражение. Синьор Веласко изо всех сил боролся со смехом. Справившись, он серьезно ответил:

— Об этом я сумею позаботиться, поверь мне.

Осознав, что ее тревога показалась ему смешной, Стефания смутилась.

— Но как же синьор Пьер? И матушка?

— Они не будут против, — твердо сказал Веласко.

— Вы так уверенно решаете за других… — она не без хитрости глянула на него.

— Но не за тебя, — серьезно, не поддержав ее озорного настроя, ответил он.

Они замолчали. Стефания сидела, опустив взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Все ее существо прониклось мыслью, что в эту минуту решается ее судьба, и решение, едва ли не впервые в жизни, всецело зависит от нее самой. Фернан так и стоял на месте, по привычке сложив руки на животе, стараясь ничем не выдать того, что его душа и сознание мечутся между страхом и надеждой. Слишком хорошо он понимал, что второго шанса у него не будет.

Дверь гостевой комнаты тихо открылась. На пороге замерла сестра Элоиза. Синьорина делла Пьяцца, не услышав, головы не подняла. Синьор Веласко лишь бросил короткий взгляд на монахиню, и она, так же тихо, закрыла двери. Тут Стефания поднялась со скамьи, выпрямила спину, развернула плечи и чуть приподняла подбородок — все, как учила донна Юлия:

— Когда Святейший Отец обвенчает нас?

Несколько мгновений у Фернана ушло на то, чтобы осознать — синьорина Стефания делла Пьяцца ответила на его предложение согласием. Она с улыбкой смотрела, как дрогнула маска невозмутимости, сменяясь выражением растерянной радости. Но это длилось очень недолго, словно искра мелькнула.

— После Пасхи, Тефана, — улыбнулся в ответ синьор Веласко.

— Но вы же не прекратите наши занятия, учитель?

— Нет, теперь точно — нет.

Стефания тихо рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— Что такое?! — удивился Фернан.

— Так вот какой аргумент вы приберегли на крайний случай.

Он усмехнулся, но ничего не ответил на это.

— Я прошу тебя пока держать в тайне наш договор.

— Хорошо.

— А теперь ступай к сестре Элоизе. Тебе надо отдохнуть, скоро вечерняя служба.

Стефания согласно склонила голову и присела в поклоне:

— Я буду ждать встречи, дон Фернан.

Синьор Веласко кивнул в ответ, но вдруг быстро подошел к синьорине, заглянул ей в лицо:

— Ты снова плачешь?

— Это от радости, — она подняла к нему влажные от слез глаза.

Он невесомо скользнул пальцем по изящно изогнутой, словно крыло летящей чайки, черной брови и, медленно склонившись к Стефании, коснулся поцелуем высокого белого лба. От этой неожиданной трепетной ласки у Стефании перехватило дыхание. Закусив губы, она взглянула на Фернана широко раскрытыми глазами и быстро вышла из комнаты. Он проводил ее взглядом, а когда за синьориной закрылась дверь, прошептал:

— Только если ты попросишь сама, Тефана.

Из гостевой комнаты в хозяйственное крыло монастыря Стефания решила пойти длинной дорогой, через сад. Но это не помогло, потому что весь путь синьорина проделала скорым шагом, почти бегом. Запыхавшись, она вошла к сестре-больничной. Элоиза как раз переливала в кружку готовый укрепляющий отвар для матери-настоятельницы. Отставив в сторону котелок, она подошла к Стефании:

— О, ты вся дрожишь, дитя мое?! И плачешь… И смеешься?! Что случилось?

Стефания порывисто пожала полные теплые руки монахини:

— Простите, я не могу сказать. Просто я счастлива.

Сестра Элоиза улыбнулась в ответ и, лукаво прищурившись, заметила:

— Видно не зря монсеньор так долго отсутствовал. Ему удалось подобрать очень занимательную книгу для тебя?

Стефания попыталась справиться с улыбкой, но не смогла и лишь смущенно потупилась.

— Ну, хорошо, — монахиня снисходительно усмехнулась, — возьми лекарство и отнеси его преподобной матери. Может быть, твой радостный вид поможет ей. Постарайся не разлить отвар по дороге!

Ловко подхватив небольшой поднос с кружкой горячего отвара, Стефания направилась к настоятельнице.

Позднее, во время вечерней службы в церкви монастыря, синьорину делла Пьяцца отвлекали далекие от благочестия мысли. Что должно было произойти, чтобы брат Иосиф — этот рассудочный, холодный, а порой просто безжалостный человек — вдруг повел себя как романтичный юнец? По спине Стефании пробежал холодок — неужели причина только в ней самой?! Но в ней же ничего такого — особенного — нет! Она не смогла сдержать радостную улыбку, совсем неуместную в минуты службы. Но вдруг, как облако набежало, в размышления о Фернане Веласко проник образ другого мужчины. Он не сводит с нее темных, сверкающих непонятным чувством глаз во время танца, его усмешка — это провокация и вызов, он тоже преклонил колени, но в его взгляде не отчаянная решимость, а всепоглощающая страсть. Его изломанное тело в крови и обрывках лохмотьев на камнях площади, а после — объятое пламенем. Он, а не Фернан Веласко, произнес слова: «Я люблю тебя», в своей любви к нему она призналась святому отцу. Но что же такое любовь? Рядом с Бенвенуто ди Менголли Стефания чувствовала себя как канатоходец над пропастью — он выбрал место, его руками натянута веревка, ей нужно лишь пройти по ней. Если она упадет, он поймает ее, обязательно, но только в самый последний момент. А до того будет надеяться, что падение превратится в полет. Фернан Веласко никогда не заставит ее проходить испытание, но, если препятствие все же встретится на ее пути, крепко возьмет за руку и переведет на другую сторону пропасти.

Радостное возбуждение, одолевавшее Стефанию, улеглось, будто костер присыпали землей. Внимание синьорины обратилось к вечерней службе. Склонив голову еще ниже, она просила у Бога прощения для Бенвенуто, а для Фернана — милости и защиты.

* * *

В День основания Города⁽⁴⁾ на третьем этаже Апостольского дворца, в своей часовне Папа Павел венчал Фернана Веласко, барона де Ланга и Стефанию делла Пьяцца. Кроме Святейшего Отца и жениха с невестой на бракосочетании присутствовали только секретарь понтифика отец Томас и новая горничная синьорины Аньез Паолетти. Веселую жизнерадостную девушку, ровесницу Стефании, дон Фернан привел за неделю до того, как приехал в обитель, чтобы отвезти синьорину делла Пьяцца в Ватикан. Дочь почтенного римского горожанина, владельца нескольких суконных лавок, Аньез была образована, сообразительна, но главное — синьор Паолетти был давним доверенным лицом Ордена. Дон Фернан сам убедил Святейшего Отца в необходимости присутствия на венчании хоть одной подруги невесты. И Стефания была ему за это благодарна.

Накануне между синьором Веласко и Святейшим Отцом состоялся нелегкий разговор.

— Мы с Альберти не нашли ничего, что могло бы оправдать наши действия. Ты дал обеты, обратно в мир пути нет⁽⁵⁾.

— Ваше Святейшество, мы уже говорили об этом. Вы согласились, что это хороший вариант, надежный. И я нарушу лишь три из четырех обетов.

— Смеешься? Ты понимаешь, что лишаешь себя, меня и даже свою Стефанию надежды на спасение души?

— Нам это не известно, Святой Отец. Это решит Господь, когда мы все предстанем перед Ним. А здесь, в земной жизни, мы итак уже многим пожертвовали. Кто же знал тысячу лет назад, что необходимо будет предпринять столь чрезвычайные меры для спасения престола католических королей?

— Монсеньор Альберти оформит запись для нашего архива и продолжит поиски прецедента. А мы будем в уединенной молитве просить у Всевышнего прощения и милости для тебя.

— Благодарю, Ваше Святейшество.

По завершении обряда новоиспеченный муж едва ощутимо коснулся губами лба своей супруги. Вскоре карета барона и баронессы де Ланга катилась по Аврелиевой дороге в сторону портового города Чивитавеккья. Там, в доме, принадлежащем синьору Паолетти, дон Фернан намеревался провести несколько дней, готовясь к отплытию в Испанию.

В доме для сеньоры и ее горничной была выделена отдельная спальня. Днем, пока барон занимался делами, баронесса и Аньез перешивали платья Стефании так, чтобы они больше соответствовали испанской моде, хотя сеньор Веласко пообещал сразу по приезду доставить супруге лучшего толедского портного. Вечера Фернан проводил со Стефанией, продолжая, как и обещал, ее обучение. Совместный ужин и беседа у камина, как прежде встречи в саду Тор-де-Спекки, обоим доставляли удовольствие.

Однажды, как раз накануне отплытия, Аньез встретила господина в столовой и быстро присела в приветственном поклоне. Суетливое движение девушки заставило Фернана присмотреться к ней внимательнее. Аньез смущенно хихикнула и поспешила в покои ее милости. Дон Фернан молча проводил горничную супруги удивленным взглядом, но скоро забыл об этом происшествии. Вспомнил он о нем, когда к ужину вышла баронесса. Румянец на щеках Стефании горел ярче обычного, да и весь вид у нее был растерянный. Фернан, встревожившись, поинтересовался ее здоровьем. Стефания заверила, что все в порядке, и он решил, что волнение его сеньоры связано с приближением путешествия.

Когда стемнело, Фернан пожелал Стефании добрых снов, как обычно, поцеловал руку и направился в свои комнаты. После краткой молитвы перед распятием в спальне он спустился во внутренний двор. Этой ночью Фернан не велел зажигать факелы, полная луна давала достаточно света. Без рубахи, в свободных штанах, заправленных в высокие ботинки, он приступил к исполнению привычного комплекса «истинных» и «необходимых» упражнений, описанных в трактате Меркуриалиса⁽⁶⁾. В пути вряд ли получится выделить время для занятий, поэтому Фернан решил размять мышцы перед отъездом. Кроме того, сохранять обещанное Стефании целомудрие оказалось сложнее, чем он думал. Любуясь ее точеным профилем, подсвеченным пламенем камина, оценивая перешитые платья на примерке, а точнее угадывая под ними женскую фигуру, Фернан то и дело ловил себя на том, что страстно желает Стефанию. Но ни словом, ни жестом, ни единым намеком он не нарушал своего обещания. В этот вечер взволнованный румянец жены, ее неуловимое встречное движение и легкое пожатие, когда он целовал руку, взбудоражили фантазию мужчины больше обычного.

Вымотав себя нагрузкой, Веласко тут же во дворе ополоснулся водой из колодезного ведра и поднялся обратно в свои покои. Ледяные струйки с волос сбегали по спине, вызывая зябкие мурашки, на груди капли путались в густой курчавой растительности. В спальне он вытер голову льняным полотенцем и тут услышал негромкий стук в дверь. Фернан решил, что это слуга.

— Ступай спать, Мартин. Я сам справлюсь, — ответил он, но обернулся, услышав, что дверь открылась. На пороге комнаты стояла Стефания. Она была в том же платье, что и за ужином, словно еще не ложилась.

Днем Стефания и Аньез разговорились о том, чем испанские кавалеры могут отличаться от итальянских. Дочь римского купца и банкира рассказала, как к ее отцу приезжали торговцы тканями из Сеговии и Куенке. Не в меру развеселившись, Аньез сказала, что те и в подметки не сгодились бы сеньору де Ланга, хоть и были обладателями длинных ног и бравых усов. Стефания довольно резко оборвала горничную, но остаток дня и весь вечер замечание синьорины Паолетти не шло у нее из головы.

Велев Аньез ложиться спать, Стефания прошлась по дому и вышла на балкон. С него хорошо просматривался внутренний двор. Там она и увидела своего супруга. Разглядев, чем он занят и осознав, что видит Фернана обнаженным по пояс, Стефания ощутила жар на щеках. Но отвести взгляд она не смогла. Сеньора де Ланга не впервые наблюдала зрелище подобного рода. В пути из Форли в Рим синьорина делла Пьяцца видела, как гимнастическими боевыми упражнениями занимался кардинал Менголли. Его стройное поджарое тело двигалось словно в танце — гибко, стремительно. Действо, которое сейчас разворачивалось под балконом, производило иное впечатление. Упругие мощные движения плотного тела завораживали. Стефания прикрыла глаза, в груди вдруг стало тесно от смутного, странного предчувствия, а дыхание сбилось. Когда она вновь посмотрела вниз, во дворе уже никого не было. Через некоторое время баронесса уже стояла на пороге спальни супруга.

— Что случилось, Тефана? — спросил Фернан и, отбросив полотенце в сторону, и шагнул навстречу жене. — Ты еще не ложилась?

Стефания переступила порог. Она молчала, опустив голову, но украдкой посматривала на остановившегося в двух шагах от нее барона. Фернан терялся в догадках о причинах, приведших Стефанию в его спальню — от самых тревожных предположений до безумной надежды. Однако нарушить тишину, повисшую между ними, не решался.

— Почему Его Святейшество согласился нарушить законы церкви? — наконец проговорила она.

— Потому что я его попросил, — осторожно ответил Фернан.

В комнате горели лишь две свечи. В полумраке, скрадывавшем детали, фигура Веласко выглядела внушительно. Взгляд Стефании исподволь скользил по широким плечам, по узлам сильных мышц на руках, по широкой дорожке темных волос, сбегавшей от могучей груди через рельефный живот вниз, к поясу брюк. Она шагнула ближе к Фернану. Он замер, когда ее рука потянулась к нему, коснулась лица, волос.

— Влажные… — проговорила Стефания и нахмурилась. — Вода в колодце ледяная. И ночь холодная. Вы простудитесь, учитель.

— Я привык, — коротко ответил он. Фернан попытался перехватить блуждающий по его телу взгляд супруги, но понял, что ничего не может разглядеть в ее глазах.

— А я так и не смогла привыкнуть, — легкие пальчики обрисовали широкую прямую бровь, высокую скулу, спустились на крепкую, напряженную шею.

— К чему?

— Там было много огня, но мне было холодно… и страшно.

На белом, даже в мягком свете свечей, лице Стефании ярко выделялись темные, почти черные глаза под изломанными страданием бровями. Он вновь всмотрелся в них. Там клубилась тьма — плотная, почти ощутимая физически. Алыми сполохами ее пронзали образы: безумные, налитые ужасом глаза женщины, злой яростный голос: «Скажи! Признайся!», надвигающаяся огромная тень. И звенел, сливаясь со стоном, крик девочки: «Что вы делаете?! Не надо! Мне больно! Мама, мамочка-а-а…» И над всем этим — боль, которую девочка много лет старалась скрыть, но никак не могла вылечить или забыть. Вдруг Фернан расслышал горячий шепот:

— Помогите мне, учитель.

Он не стал ничего говорить. Взял со своего плеча ее руку, поразившись насколько она холодна, скрыл в своих ладонях и поднес к губам, касаясь и согревая дыханием ледяные пальчики. Словно обжегшись, Стефания сжала ладонь в кулак и дернулась освободиться от жаркой хватки. Но Фернан не позволил. Наоборот — подошел еще ближе, повторил ее движение, очертив контур лица, пропустив черный локон между пальцами. Стефания рванулась от него всем телом, но тут же, ослабев, остановилась и посмотрела на Фернана, испугавшись, что он отступит.

— Я помогу, Тефана. Доверься мне.

Он постарался донести до ее метущегося сознания эту мысль всем, чем мог — тихим, но уверенным голосом, склонившись к самому уху Стефании, прикосновением рук, окруживших ее тело, скользящих по неестественно прямой спине. Стефания замерла в его объятиях почти не дыша, закрыв глаза, бессильно свесив руки. Ее охватило чувство легкости — странной, пугающей и манящей, как разверстая под ногами пропасть. Фернан коснулся губами ее плотно сжатых губ, обхватил их, лаская, а через несколько мгновений — требуя ответа, как наставник от нерадивого ученика. В тот момент, когда Стефания ощутила горячий и жадный напор, темную пелену в сознании разорвала отчетливая мысль — это последняя возможность переступить через пропасть, сломить и победить страх. Все стало просто и ясно. Ее руки несмело легли на его талию, дотронулись до обнаженной спины. Оказалось, что, несмотря на влагу, кожа у Фернана горячая, плотная. Застывшим пальцам было приятно скользить по ней, угадывая перепады мышц. Почувствовав это прикосновение, Фернан едва не утратил самообладание. Не выпуская Стефанию из объятий, он отстранился, чтобы теснее прильнуть к ее ладоням. И сразу посмотрел ей в лицо — глаза были закрыты, на ресницах дрожали слезы, но губы, чуть приоткрывшись, трепетали как крылья бабочки и, казалось, молили его вернуться. Фернан склонился для нового поцелуя, и в этот раз легко преодолел стылую неподвижность — несколько ласкающих движений, словно стук в дверь, и вот его язык нежно движется вдоль ее языка, ловит малейший отклик. У Стефании закружилась голова от невероятного смешения чувств: мгновением назад поцелуй для нее был не более чем вторжением, а теперь проникновение Фернана стало не просто желанным — необходимым. И столь же необходимым стало вдруг почувствовать его всем телом. Она неловко шевельнулась, чтобы дотянуться до шнуровки корсажа — нащупать ее оказалось непросто. И в этот момент Фернан оставил ее рот, ищущие губы скользнули по влажной от слез щеке, спустились ниже по длинной изящной шее. Когда низким хриплым шепотом Фернан выдохнул ей в ухо: «Тефана», Стефания с тихим то ли всплеском смеха, то ли всхлипом ткнулась ему в плечо. Он подхватил ее на руки, донес до своей постели, распустил, наконец, шнуровку платья, и, покрывая ее тело ласками губ и рук, снял сперва тяжелый атлас, а после — батистовую сорочку. Ничего этого Стефания, пребывая в вихре предчувствованных, но до сих пор ни разу не пережитых ощущений, не заметила. Она поняла только одно — ее жажда прикоснуться телом к его телу может быть удовлетворена. И она прильнула к нему, не сдержав стон. Когда пылающей кожи коснулась прохладная простыня, Стефания открыла глаза, ее губы дрогнули:

— Учитель…

Позволив себе лишь мимолетный взгляд, полный наслаждения, вдоль прекрасного, ждущего тела, Фернан лег рядом.

— Да? — его голос спрашивал, а руки подсказывали ответ.

— Учитель… Учитель… Учитель…

Шепот замирал, исчезал, таял, как звон струны в морозном воздухе, пока его не сменили высокие стоны, перемежающиеся короткими вскриками. И вот очередной возглас превратился в протяжный вопль освобождения. Через миг в него влился низкий грудной рык.

…Фернан тряхнул головой и окончательно пришел в себя. Приподнявшись, он всмотрелся в лицо Стефании. Ему показалось, что она лежит без чувств. Фернан забеспокоился, коснулся влажных висков, убрал со лба прилипший черный локон:

— Тефана…

Стефания медленно оживала. На бледные щеки возвращался румянец, и на его фоне уже не так беспощадно горели зацелованные губы. Дрогнули ресницы, она открыла глаза, сияющие, словно звезды в темном ореоле волос и мягком свете свечей.

— Учитель, — руки потянулись к нему, все ее гибкое тело изогнулось, подчеркивая безупречное совершенство линий. — Фернан…

Уже обвив его шею, Стефания заметила свою наготу. Лицо вспыхнуло румянцем стыда, а руки вечным женским движением скрыли тайны ее тела. Фернан улыбнулся, укрыл ее покрывалом и, откинувшись на спину, укрылся сам:

— Спи, колдунья.

Но уже что-то изменилось в ней. Затаив дыхание, Стефания зажмурилась, плотнее завернулась в покрывало, встала на колени и потянула конец ткани, скрывавший Фернана. Пока руки обнажали его тело, ее душа и разум метались между — нет, не любопытством, но чем-то большим, чистым — и опасением. Фернан удивился, но остался спокойно лежать, закинув руки под голову. Только в его глазах светился вопрос. Почувствовав, что покрывало соскользнуло с тела мужа, Стефания с отчаянной решимостью открыла глаза. Она смотрела на Мужчину. Фернан внимательно наблюдал за лицом супруги, а потому заметил в ее взгляде легкое недоумение. Стефания в этот момент думала о том, что у античных статуй, изображающих героев древности, эта часть тела не кажется такой внушительной. Не отводя глаз от Фернана, Стефания освободилась от складок ткани, ее лицо постепенно становилось нежным и задумчивым.

— Учитель, ты красив, — тихий восхищенный шепот не нарушил тишину; она встретилась взглядом с поблескивающими в сумраке глазами Фернана.

— Я лишь отражение тебя, — ответил он.

Стефания покачала головой:

— Ты как земля, как мир… Ты сильный, а я всего лишь цветок на твоей груди… Но сейчас молчи…

Стефания склонилась к нему, и Фернан, благодаря тому, что прекрасно видел в почти полной темноте, разглядел каждую черточку ее лица, каждую ресничку вокруг широко раскрытых глаз. Он приготовился к поцелую, желая его и опасаясь, что не справится с провокацией. Но лицо Стефании отдалилось, ее руки скользнули по коже его плеч, лаская и наслаждаясь, открывая для себя новые ощущения, новый мир. Губы коснулись его ключиц, задержались на груди, чувствуя биение сердца. Стефания замерла, но через мгновение ее поцелуй с благоговением, словно был частью обряда, опустился на Мужчину. И тотчас она змейкой скользнула вдоль тела Фернана и вытянулась рядом.

Фернан вздрогнул от неожиданности и пронзившего нутро удовольствия, кровь ударила в голову. Судорожно выдохнув, он коротко рассмеялся и привлек Стефанию ближе к себе, устраивая ее голову на своем плече.

— Спи, ты устала, — обняв прижавшуюся к нему Тефану, Фернан легко водил кончиками пальцев по спине, успокаивая и себя, и ее.

Ему показалось, что Стефания уже спит, когда между легкими выдохами он услышал:

— Ты победил, Учитель…

Вскоре она на самом деле уснула, он не мог видеть, но знал, что на губах Стефании замерла улыбка. Сам Фернан еще долго лежал без сна, прикрыв глаза и качаясь на волнах покоя. Впервые после близости с женщиной, после испытанного возбуждения и последующей разрядки Фернан Веласко не чувствовал себя опустошенным, согрешившим, грязным. И торжественным органным аккордом в его душе звучало: «Ты победил».

1) Андреас Везалий (1514 — 1564) и Амбруаз Паре (1510 — 1590) — хирурги, отцы современной медицины и основоположники научной анатомии, младшие современники Парацельса.

Вернуться к тексту

2) Веласко (Velasco, от баскского прозвища «Ворон») — знатный испанский род баскского происхождения, который владел значительными угодьями на востоке Кантабрии, в области Алава и в окрестностях Бургоса.

Вернуться к тексту

3) Тефана — уменьш., краткая форма имени Эстефания (испанский вариант имени Стефания).

Вернуться к тексту

4) День основания Рима — древний праздник, приуроченный к легендарной дате основания города. Отмечается 21 апреля.

Вернуться к тексту

5) NB! Автору известны постановления IV Вселенского (Халкидонского) собора (451 г.), касающиеся невозможности отрешиться от монашеского состояния. Но на то она и «AU».

Вернуться к тексту

6) Иероним Меркуриалис (1530 — 1606) — итальянский врач-гуманист, профессор медицины в ряде университетов Италии, автор первого руководства по физическим упражнениям — «Об искусстве гимнастики». Меркуриалис доказывал благотворное влияние занятий физическими упражнениями на душу человека, а также обосновывал их важность для формирования человеческой личности. Кроме того, автор описал все известные ему физические упражнения, их историю, возникновение, технику и методику применения. Однако, физические упражнения, односторонне направленные на достижение высоких результатов, то есть подготовку к соревнованиям и участие в них — он считал вредными, называя их «ложными».

Вернуться к тексту