Линия жизни (гет)

I don't wanna be here anymore

I know there's nothing left worth staying for

Your paradise is something I've endured

See I don't think I can fight this anymore

I'm listening with one foot out the door

And something has to die to be reborn

And I don't wanna be here anymore

(с) Rise Against — I Don't Wanna Be Here Anymore

* * *

23 декабря 1973г.

Ослепительный свет тысячи свечей в изящных платиновых канделябрах, серебристый мрамор стен, искусно украшенный резьбой лучших мастеров Магической Британии, начищенные до блеска полы, огромные французские окна от пола до потолка, запах дорогого малинового шампанского в воздухе и самый красивый из живущих на свете мужчин, на предплечье которого покоилась ее рука в изящной серебристой перчатке. Это была удивительная ночь от того мгновения, когда Люциус Малфой протянул ей, смущенной, но счастливой, свою руку, и до текущего момента, когда Нарцисса стояла, сверкая, как бриллиант в изящной оправе, среди гостей Малфой-Мэнора на грандиозном Рождественском приеме, который Малфои давали каждый год. Она чувствовала себя принцессой, Друэлла использовала все свое мастерство, чтобы именно так и было. Серебристое платье, отделанное кружевом по рукавам и лифу, невероятно шло к цвету ее глаз, а волосы, собранные в нежный низкий пучок и украшенные серебряными лилиями, в ярком свете свечей казались почти белоснежными. Когда они, рука об руку, вошли в бальный зал Малфой-Мэнора, все разговоры стихли на мгновение, а потом зал взорвался громкими приветствиями. Все внимание было приковано к ней, Нарцисса купалась в нем, щедро демонстрируя прекрасные манеры и умение поддержать светский разговор. Иногда она ловила на себе полные гордости взгляды матери и отца. Старшие Блэки почти не отходили от Малфоев, и не сложно было догадаться, что разговор между ними преимущественно идет о совсем скорой теперь свадьбе, дата которой была назначена на июль наступающего года. При мысли, что этот великолепный дом скоро станет ее домом, а этот невыносимо красивый мужчина, с достоинством держащий себя в присутствии волшебников куда старше и могущественнее — ее мужем, сердце Нарциссы замирало в сладком предвкушении. Терзавшие ее последние полгода страхи растворились в ярком свете, как множество уродливых теней. Когда заиграла музыка, Люциус повел ее в центр залы, чтобы открыть бал. Друэлла не раз отмечала у младшей дочери талант к вальсированию, Люциус также был превосходным танцором. Взгляды всех собравшихся снова были прикованы только к ним, а Нарциссе хотелось смеяться и петь, остаться в этом моменте навсегда, потому что казалось невозможным, что человек может быть еще счастливее. Момент оказался болезненно кратким.

После первого вальса она станцевала с хозяином поместья, затем в танце ее вел отец, и, наконец, снова Люциус. Ей хотелось побыть с ним наедине, они и слова друг другу не сказали за все Рождественские каникулы, хотя большую их часть Цисси провела в Малфой-Мэноре. Люциус был постоянно занят, девушка это понимала. О его проектах в инвестировании ей самой не раз довелось читать в «Ежедневном Пророке». Но ей не хватало его общества, потребность в общении с ним росла вместе с чувством, которое Нарциссе уже сложно становилось контролировать. Поэтому в конце танца она тихо попросила Люциуса проводить ее на открытую террасу, примыкавшую к бальному залу. Он молча кивнул, и, как только музыка стихла, пара улизнула в ночную темноту и холод за пределами бального зала. Люциус окутал их обоих согревающими чарами, подвел будущую жену к каменной скамье у парапета. На этой скамье они и расположились. Нарцисса говорила без умолку, ей всем хотелось поделиться: эмоции от вечера, планы на будущее, переживания, вызванные вынужденным одиночеством в великолепных стенах Малфой-Мэнора. Она не сразу заметила, что Люциус смотрит стеклянным взглядом куда-то мимо нее. Он кивал, показывая, что слушает, но на самом деле разум его был далеко от террасы в Малфой-Мэноре. Когда Нарцисса замолчала, он этого даже не заметил. У нее появилась возможность рассмотреть его вблизи, как экзотическую птицу, которую до сих пор она видела только в стремительном вихре полета. С изумлением Нарцисса отметила, что в ее женихе произошли заметные перемены: черты лица стали резче, линия рта стала жестче, вся фигура приобрела собранность, как у постоянно готового к броску хищника. Цисси не сразу смогла сформулировать для себя, что именно привело ее в замешательство, а потом осознание обрушилось на нее со всей силой. Опасность, вот что это было. Ею веяло от Люциуса Малфоя так сильно, что мелкие волоски у нее на теле встали дыбом. Теперь, когда она могла как следует рассмотреть его вблизи, ей стала очевидна одна вещь, которая раньше ускользала от внимания: Люциус Малфой изменился. Изменился очень сильно. Он все еще выглядел как галантный и благородный юноша, но теперь эта маска стала ему тесна, через нее прорывалось что-то, чего она совершенно точно не хотела о нем знать. Позади него будто высилась тень, кумир Беллатрикс и однокурсников Нарциссы, тот, чье имя запрещено было произносить, но которое неизменно всплывало в разговорах. Имя, связанное с исчезновениями, тайнами и глубинным страхом, который испытывали перед ним даже его собственные приближенные. Нарцисса не знала, что делать с этим открытием, как реагировать, а тут еще как назло Люциус заметил ее молчание и пристальный взгляд. Холодные глаза сощурились, взгляд стал пристальным, оценивающим.

— Что-то не так, Нарцисса? — осведомился он.

Она поспешно качнула головой, отрицая это предположение, но это не ввело его в заблуждение. Люциус смотрел на нее так, будто пытался прочитать мысли, а Нарцисса больше всего на свете боялась, что это может оказаться в его власти. В Слизеринской гостиной давно ходили слухи, что те волшебники, которых Темный Лорд призвал к себе на службу, становились под его началом куда могущественнее, чем можно было себе представить. Потом лицо Люциуса (до этого момента застывшая маска безразличия) расслабилось, губы искривила улыбка, которой полагалось быть располагающей.

— Омелла, — произнес он, подняв взгляд вверх. — Матушка развешивает их в самых неожиданных местах по всему особняку.

Нарцисса проследила за его взглядом, осознавая, что они и вправду уселись прямо под парящим в воздухе зеленым пучком, перевязанным красной лентой. Все это имело волне определенное значение, но Цисси не была уверена, что сейчас ей хочется следовать традиции. Сомнения и страхи вернулись, они заполняли ее мысли, как единственная капля чернил неизбежно окрашивает целый стакан чистой воды. Люциус принял это решение за нее — он подался вперед, светлые серебристые глаза оказались прямо перед ее лицом, поймав ее взглядом, как гремучая змея гипнотизирует свою жертву. Она и была его жертвой, без малейшей надежды на спасение. Его дыхание пахло мятой и дорогими листьями табака. Приятный запах, но от него по телу почему-то прошла дрожь. Люциус не прикоснулся к ней, он никогда не шел на физический контакт, если этого не требовалось по этикету. Только губы прижались к ее плотно сжатым губам, требовательно, подчиняя себе. Она подчинилась, не в силах сопротивляться его силе, не считая себя вправе делать это. От поцелуя по телу прошла дрожь совсем другого толка, испугавшая девушку еще сильнее, вынудив ее буквально отпрянуть от жениха, упершись ему в грудь ладонью. Нарцисса не сразу осознала, что сделала, а когда осознание все-таки пришло, ее взгляд встретился с изучающим взглядом Люциуса. Душа мигом ушла пятки, и прежде, чем он смог прокомментировать происходящее, Нарцисса вымученно улыбнулась, глядя на него, как нашкодивший щенок.

— Это прекрасный вечер, Люциус. Просто я, кажется, немного утомилась. Это пройдет, совсем скоро.

Он скептически приподнял бровь, но милостиво позволил ей отделаться этой ложью.

— Нам следует вернуться к гостям. Долгое отсутствие может стать причиной разговоров.

Люциус поднялся со скамьи одним плавным, грациозным движением и снова предложил ей руку, чтобы опереться. Он не мог не чувствовать, как дрожит ее ладонь в его руке, но никак на это не отреагировал. В зале он почти сразу оставил ее, присоединившись к братьям Лестрейнжам и Беллатрикс, которые держались обособленной группой и общались с другими гостями очень выборочно. В их компании он провел большую часть оставшегося приема. Нарцисса, покинутая им, будто оказалась в тени: теперь мало кто обращал на нее внимание, она могла только наблюдать, как стремительно ее праздник превращается во что-то совершенно противоположное. Девушка отошла к мягким скамьям, расположенным вдоль дальней стены, опустилась на одну из них и продолжила цепким, ревнивым взглядом следить за будущим мужем. Она не понимала свои эмоции, они душили ее, а поделиться было совершенно не с кем. Перемена, произошедшая в Люциусе, была шокирующим открытием, и, тем не менее предпочтение, которое он отдавал обществу Лестрейнжей, ранило ее, заставило чувствовать себя ненужной. Так ли правы были родители, заключая соглашение с Малфоями? Права ли была Андромеда, когда говорила, что этот человек будет ей хорошим мужем? Сейчас, когда он стоял рядом с Рудольфусом Лестрейнжем, Нарцисса не могла не замечать некую общность, объединяющую их. Общность, в движениях, в мимике и жестах. Общность, которой не было раньше. Те же общие черты она невольно отмечала и в некоторых других гостях. Они как будто носили одну и ту же маску, безошибочно узнавали друг друга по ней. Беллатрикс мало говорила об этом с младшей сестрой, но Нарцисс не была слепа. Она понимала, что это означает. И, в отличие от Беллы, была совсем не уверена в правильности целей и методов их тайного сообщества. Кровь и исчезновения закономерно пугали ее, мог ли быть хорошим мужем человек, причастный к этому? Что Андромеда знала о Люциусе Малфое такого, чего не знала Нарцисса? И не были ли это только слова, чтобы утешить ее? Что станет она делать, если вместо сказочного принца в мужья ей достанется чудовище, пусть и весьма привлекательное? Влюблена ли она в него и теперь, или же это было просто наваждение, теперь оно рассеялось? Вопросов было слишком много, чтобы девушка могла разобраться с ними самостоятельно. Ей нужен был кто-то, кто помог бы понять ситуацию и саму себя. Кто-то, кто разложил бы сумбур в ее голове по полочкам и подсказал, как поступить правильно. Ей нужна была Андромеда… Но Андромеды здесь не было. И не будет больше никогда. Эта мысль только подлила масла в огонь, Нарцисса с ужасом поняла, что готова разрыдаться. Она поискала взглядом мать, единственного человека, кроме Андромеды, которому она могла решиться рассказать о терзающих ее сомнениях. Друэлла как раз направлялась к столу с пуншем.

Нарцисса подобралась, чтобы встать и направиться к матери, но в этот момент по соседству с ней расположился важный министерский чиновник, девушке пришлось вернуться к роли радушной хозяйки. Люциус, державший в поле зрения всю залу, незамедлительно оказался рядом, буквально спасая Нарциссу от непростой задачи развлечения высокого гостя в одиночку. Чувство благодарности на какое-то время погасило острую потребность спросить совета, и когда чиновник вместе с Люциусом оставили ее, Цисси отказалась от идеи говорить о своих сомнениях с матерью. Тем более, что почти сразу же рядом с ней оказалась Беллатрикс. Старшая сестра поправила лилию у нее в волосах, глядя с гордостью, как будто Цисси была ее любимой породистой лошадью и только что выиграла важные скачки.

— Прекрасный вечер, дорогая. Мама потрудилась над тобой на славу, Люциус просто очарован.

Отчего-то в лицо Цисси бросилась кровь при этих словах.

— Ты преувеличиваешь, — пробубнила Нарцисса.

Белла в ответ усмехнулась.

— Можешь спросить у него сама, принцесса. Что с тобой? Ты не счастлива?

— Счастлива, — соврала Нарцисса, не моргнув и глазом.

Беллатрикс пристально посмотрела на нее, улыбка исчезла с ее лица, как не бывало.

— Лучше, чтобы так и было. Скажу честно, я не в восторге от твоего будущего муженька. Скользкий тип, каких еще поискать. Но перспективный. Очень перспективный, дорогая. И тебе лучше как следует постараться, чтобы он не передумал жениться на тебе. Только в этом зале наберется целая очередь из желающих оказаться на твоем месте.

Беллатрикс говорила очень выразительно, но истинный смысл ее слов Нарцисса могла только угадывать, а ей слишком сильно хотелось не видеть между строк совершенно ничего. Девушка вымученно улыбнулась сестре.

— Между семьями существует договор, Белла. Он защищает мои интересы.

Во взгляде Беллы появилось нечто, очень отдаленно напоминающее уважение. Она сверкнула белозубой улыбкой и обняла младшую сестру за плечи.

— Вот это моя девочка.

Нарцисса накрыла ее руку своей и слегка сжала. Поддержка Беллы всегда была колючей, как она сама. И все-таки, Цисси была благодарна ей. Иначе у нее и этого не было бы.

* * *

24 декабря 1973г.

Длинный стол в столовой дома на площади Гриммо был убран праздничной скатертью и уставлен самыми разнообразными яствами, над которыми домовики Блэков трудились с прошлого вечера. Точно так же, как это обычно бывало в другие рождественские вечера, за исключением одного: список гостей в этот раз изменился. Это было первое Рождество без Андромеды (Беллатрикс проводила праздник с семейством Лестрейнжей с самого замужества). Сириус до сих пор, входя в гостиную дома, старался не смотреть на большой старинный гобелен, где на месте имени сестры теперь была черная выжженная отметина. Получалось не очень хорошо, привыкнуть тоже не выходило. Сириус уныло ковырнул кусок индейки в своей тарелке и поднял взгляд на гостей. Друэлла и Сигнус расположились на дальнем конце стола вместе с младшей дочерью. Нарцисса, как обычно молчаливая и бледная, по большей части не отрывала взгляда от тарелки, сидя прямо, как будто палку проглотила. Рядом с ними расположился, что-то увлеченно рассказывая Сигнусу, дядя Альфард. Сириус пожалел, что не может пересесть поближе к нему, чтобы хорошо слышать рассказ — дядю всегда интересно было послушать, пусть виделись они не слишком часто. Мальчик скосил взгляд на отца, с непроницаемым видом сидевшего во главе стола, лишь изредка бросая короткие фразы в ответ на обращения в его адрес. От него веяло холодом и властью, Сириус до сих пор, к собственному раздражению, робел в его присутствии. А между тем, ожидалось, что однажды он станет таким же. Точно так же сядет во главу этого проклятого стола и будет царить над всеми и каждым, кто войдет под эту крышу. Сириуса тошнило при одной мысли об этом. Все казалось фальшивым, пластилиновым, не настоящим. Мать, сидевшая напротив с безразличным выражением на лице. Брат, так старательно копировавший отца, что хотелось запустить в него вилкой, лишь бы он прекратил. Гости, собравшиеся как можно дальше от хозяев дома, как растения, интуитивно отклоняющиеся от источника холода, ауру которого его родители старательно распространяли вокруг себя. Сириус плотно сжал губы. Так всегда было. Стоило Сигнусу с семьей прийти к ним в гости — и Сириус вынужден был наблюдать совсем другие семейные отношения, где находилось место и теплоте, и благожелательности. Даже дядя Альфард, который семьей так и не обзавелся, а к сестре в дом заглядывал только по большим праздникам, был ближе и понятнее мальчику, чем собственные родители. К этому пора бы было уже привыкнуть, но получалось плохо. Что-то внутри Сириуса (тем более, он видел примеры любящих семей, знал, что они существуют) неизменно восставало против этого.

— … Регулус подает большие надежды. В этом году он попал в списки лучших учеников факультета. Прекрасный результат, дорогой. И, конечно же, не стоит забывать о спортивных заслугах. Регулус — один из самых юных ловцов в школе, и уже успел хорошо себя зарекомендовать.

Сириус удивленно моргнул и уставился на мать. В ее голосе были нотки, которых он раньше не слышал. Которые резанули по его самолюбию, как самый острый нож. Это была гордость. Вальбурга хвасталась перед гостями младшим сыном уже не в первый раз, но раньше это был просто соревновательный дух, как если бы Регулус был дорогим аксессуаром, который нельзя не продемонстрировать, когда у одной из гостей есть нечто подобное, но не настолько дорогое. Теперь же дело было не в желании поднять свой статус за счет Рега. Она гордилась им. Это было первое искреннее чувство, которое Сириус уловил от матери за многие месяцы. Блэк метнул в раздувшегося от самодовольства младшего брата уничтожающий взгляд. Умничка Регулус, любимый маменькин сынок. Регулус, поступивший в Слизерин, как она хотела. Регулус, старательно сторонящийся любого, о ком ходят слухи, что он общается с магглами и магглорожденными. Регулус — любимчик Профессоров и старост, старательный книжный червяк и лучший ученик факультета среди второкурсников. Регулус, выигрывающий для своего факультета квиддичные матчи, спасая совсем, казалось бы, безнадежные игры... Это было просто несправедливо. Сириус, если опустить постоянные письма домой о его поведении, не раз отмечался профессорами, как очень способный ученик. И уж в квиддич-то он точно начал играть раньше младшего брата (тот факт, что еженедельные тренировки оказались слишком большой нагрузкой для его от природы ленивого характера, и с этого года от места в команде он отказался, к огромному неудовольствию Джеймса Поттера, который после этого неделю с ним не разговаривал, Сириус предпочел успешно забыть). Сириус скрипнул зубами, сжал вилку, вонзил ее в индейку, как будто собирался пригвоздить ее к тарелке. Неужели он пал так низко, что завидует? Завидует этому нюне и плаксе, своему младшему брату… Мерлин, да Регулус же всегда был маменькиным любимым сыночком, не произошло ведь ничего необычного, все точно так, как всегда. И все-таки… Все-таки, что-то было совсем не так. Лица гостей, обращенные к Регулусу. Даже взгляд отца. Они все им гордились. Все считали, что именно таким и должен быть истинный Блэк. Сириус все на свете отдал бы, чтобы сейчас оказаться в доме у Джеймса, а не за этим столом. Все на свете, лишь бы не быть Блэком.

Его рот, нередко действующий вперед головы, открылся как будто сам собой, Сириус даже не предполагал как-то комментировать происходящее.

— Регги у нас просто золотце, правда, матушка?

Он устремил на Вальбургу колючий взгляд, который та с достоинством встретила и даже выдавила из себя наигранно-доброжелательную улыбку.

— Несомненно, Сириус, дорогой. Мы не теряем надежды, что скоро у нас будет еще больше причин для гордости.

— О, неужели?

— Разумеется. Пример Регулуса достоин того, чтобы следовать ему.

— Вот как? Пример для кого?

Над столом повисла тишина. Сириус продолжал буравить мать немигающим взглядом, Вальбурга, не слишком сдержанная по природе своей, отвечала ему не менее красноречивым взглядом.

— Сириус, веди себя прилично, — процедила мать сквозь зубы.

Он задел ее. Это у него всегда хорошо получалось. Почему-то от этого на душе стало теплее. Сириус осклабился, состроил невинное выражение лица и непонимающе посмотрел на гостей, приглашая их принять участие в спектакле.

— Но разве я сделал что-то не так, матушка?

— А как твои успехи в школе, Сириус? — спросил дядя Альфард, пытаясь изменить тему разговора.

Возможно, маневр удался бы, но Сириус уже принял решение. Их конфликты с матерью всегда заканчивались одним и тем же. Он собирался довести начатое до конца.

— Превосходно, дядя Альфард. Как раз перед отъездом на каникулы мы подложили в девчачий туалет на втором этаже навозные бомбы. Девчонки визжали, как стайка перепуганных поросят.

Альфард с усилием подавил усмешку, но Сириус этого не заметил. Его взгляд был прикован к матери. Кровь бросилась в лицо женщине, потом она побледнела, плотно сжав губы.

— Сириус, я предупреждаю тебя.

— Что такое, матушка? Вас интересуют только определенные достижения сыновей? Между прочим, Филч сказал, что такого взрыва не видел за все время работы в школе.

— Поди. Прочь, — отчеканила Вальбурга.

— Как скажете, миледи.

Он поднялся, преувеличенно уважительно поклонился ей и, с силой толкнув стул, вышел из столовой. Есть все равно уже не хотелось. А еще меньше хотелось оставаться в той комнате. Сириусу было плевать, что мать готова провалиться сквозь землю со стыда. Плевать, что брат смотрит на него с непониманием и обидой. И на гостей, старательно пытающихся сделать вид, что ничего не произошло, ему тоже было плевать. Взгляда же Ориона он попросту не заметил. Между тем, когда за мальчиком хлопнула дверь, отец еще несколько секунд задумчиво смотрел ему вслед, прежде чем вернуться к ужину, сделав вид, что в действительности не произошло ничего из ряда вон выходящего. Это был не первый раз, когда Сириус позволял себе разочаровать его. И с каждым разом все сложнее было находить оправдания для этого. Впервые за долгие годы Орион честно признался самому себе в весьма печальном факте: его старший сын не годился на роль наследника всего состояния Блэков. Можно было продолжать закрывать глаза на его выходки и ждать, что он перебесится. Орион не сбрасывал такой вариант со счетов, имея перед глазами множество примеров таких же вчерашних взбалмошных мальчишек, которые выросли во вполне достойных мужчин. Но нельзя было не замечать и растущую с каждым годом вероятность обратного. То, что до сих пор он скидывал на возраст, вполне могло оказаться истинным характером Сириуса. Наглый, вечно бунтующий, с легкостью забывающий о приличиях… Такому человеку нельзя было доверять достояние всего рода. Регулус на роль наследника подходил куда лучше уже сейчас. Горькая ирония, что ему суждено было родиться после Сириуса. Случить все наоборот, проблемы просто не существовало бы. Орион посмотрел на поникшего младшего сына. Впрочем, даже сейчас задача не была невыполнимой. При наличии необходимости, всегда можно было найти лазейки в приоритетных правилах наследования. Про себя Орион дал сыну время до окончания учебы в школе, чтобы взяться за голову и начать, наконец, соответствовать высокому званию первенца и наследника. Если этого времени окажется недостаточно, будут приняты соответствующие меры.

Регулус поймал на себе взгляд отца и неуверенно ответил на него. Губы Ориона дрогнули, уголки едва заметно приподнялись. Мальчик, очень редко видевший отца улыбающимся, просиял. Они одобряли его. И мать, и отец. А Сириуса — нет. Он был лучше, чем Сириус. Им, Регулусом, они гордились. Это было важнее всего.

* * *

В дверь негромко постучали. Сириус оторвал взгляд от нового выпуска «Спортивного пророка», недоуменно посмотрев на дверь. Мать никогда не стучала. Она врывалась в его комнату с нотациями и обвинениями, как смерч. Ни остановить, ни спрятаться. Кроме матери после изгнания из-за стола обычно никто к нему не приходил, так что мальчик понятия не имел, кто там, за дверью. На всякий случай он решил не отвечать, но тогда дверь приоткрылась сама. На пороге, к большому удивлению Сириуса, стоял дядя Альфард.

— Впустишь меня?

Сириус коротко кивнул, только после этого дядя шагнул в комнату, внимательно оглядывая обклеенные гриффиндорскими знаменами и плакатами квиддичных команд стены. Он выглядел действительно заинтересованным, спросил, кто у Сириуса любимый квиддичный игрок, на какой позиции играл он сам, и что ему больше всего нравилось в игре. Мальчик отвечал настороженно, с неохотой, неотрывно следя за каждым шагом чужака в его маленькой крепости. Альфард спросил разрешения присесть, и, получив его, опустился на край кровати Сириуса, сцепив руки в замок перед собой.

Сириус ждал душеспасительной беседы. Или, на худой конец, чего-то в духе Андромеды. Сестра ведь часто приходила в его комнату точно так же, садилась на кровать, ерошила его волосы, грустно улыбалась и говорила, что все будет хорошо. Что у его матери крутой нрав, но она все равно его любит. Мальчик усмехнулся. Андромеда была единственным человеком, который когда-либо говорил ему, что мать его любит. В их семье не принято было так просто произносить подобные слова. Но дядя Альфард просто сидел и молчал, глядя в аккуратно разведенный Кричером камин.

А потом сделал нечто, чего Сириус от него не ожидал: просто, без высокомерия или излишнего панибратства рассказал, как мать выгнала его из-за стола в его одиннадцатое Рождество за то, что он запустил тефтелей в волосы Вальбурге. Как она кричала, как побледнел Сигнус, и как Альфарду было совершенно не стыдно за содеянное, потому что его тошнило от всей этой церемонности, без которой не могло жить его семейство. Сириус очень живо мог это представить. Молодого Альфарда с хитрым блеском в глазах. Мать, отчего-то очень похожую на Беллатрикс, когда сам Сириус проделывал с ней нечто подобное. Он не думал, что будет смеяться этим вечером, но уже в следующий момент они с Альфардом хохотали, как обкуренные, а тяжесть в груди у мальчика рассосалась, превратившись в обычный серый морок, всегда преследовавший его в этом доме. Они говорили долго, обо всем на свете, на равных, как старые друзья. Альфард был хорошим слушателем ничуть не меньше, чем хорошим рассказчиком. Он много знал, побывал в самых невероятных местах. Он был как инопланетянин, непонятным образом затесавшийся в семейство Блэк. Такой же, как теплая и внимательная Андромеда. Такой же, как сам Сириус. Он всегда был рядом, наблюдал, и пришел на помощь как раз в тот момент, когда Сириус нуждался в нем. Нуждался в единомышленнике, в друге.

— А летающие автомобили когда-нибудь видел?

— За это разве не отбирают палочку?

Альфард фыркнул.

— Только если будешь достаточно глуп, чтобы попасться. Брось, свои секретные гаражи есть у большинства Аристократов Магической Британии. Мы ведь, что греха таить, любим комфорт и роскошь. А лететь на дальнее расстояние куда удобнее в закрытой и просторной железной коробке, чем на продуваемой всеми ветрами метле, какой бы удобной она ни была. У меня, к примеру, надежно припрятан черный красавец-Ягуар серии Е. Загляни ко мне на каникулах, прокачу.

Сириус понятия не имел, что такое Ягуар, и какие еще серии бывают, кроме Е, но предложение пришлось ему по вкусу. В конце концов, он был прекрасным летуном и все, что способно было поднять волшебника в воздух, вызывало у Сириуса живейший интерес. От полетов они перешли к обсуждению школьных будней. Альфард оценил несколько шалостей, успешно исполненных мальчиками, и подсказал несколько тайных ходов, которые могли бы пригодиться им в будущем. Тогда же у Сириуса первые появилась мысль спросить у него помощи в деле, над которым они с Джеймсом бились уже некоторое время, потому что собственных сил явно не хватало. Юный Блэк задумчиво посмотрел на дядю, а потом осторожно начал.

— Дядя Альфард?

— М?

— Ты хорошо разбираешься в трансфигурации?

Альфард удивленно вскинул брови и пожал плечами.

— Достаточно хорошо, чтобы то и дело превращать свою кошку в пуфик, если она забывает, где ее когтеточка, и пытается превратить в нее мои шелковые стены. А что?

— У меня есть одна идея. Вернее, план.

Альфард заинтересованно посмотрел на племянника и хлопнул его по плечу.

— Выкладывай, малец.

— Что ты знаешь об анимагии?

Дядя почесал заросший небольшой щетиной подбородок, несколько озадаченный таким вопросом.

— Не слишком много, этот вопрос меня мало занимал. Однако…

Сириус смотрел выжидающе, пока Альфард ловил за хвост какую-то мысль, мелькнувшую у него в голове.

— … Да. У меня есть на эту тему очень не плохой том. Пришлю тебе с совой на днях.

Сириус поспешно замотал головой. Не хватало еще, чтобы Кричер нашел книгу при уборке и приволок ее Вальбурге, чтобы выслужиться. В доме на площади Гриммо Сириус давно не хранил ничего действительно важного.

— В школу. В конце концов, это для внеклассного чтения.

Альфард недоверчиво прищурился, потом усмехнулся и снова устремил взгляд в камин. Не поверил ни единому слову, это Сириус понял сразу. Но не стал задавать вопросов и допытываться, за что мальчик был ему благодарен.

Он покинул комнату Сириуса глубокой ночью, когда присланный Вальбургой домовик появился посреди комнаты и спросил, желает ли Альфард остаться на ночь и где ему в таком случае постелить. Дядя взглянул на часы, присвистнул и поднялся на ноги.

— Не останешься? — удивленно спросил Сириус.

Альфард улыбнулся и покачал головой.

— Есть несколько вещей, о которых непременно нужно позаботиться до рассвета. Спокойной ночи, племянник. С Рождеством.

— С Рождеством…

Дверь закрылась за Альфардом, но Сириус еще какое-то время смотрел на нее. Это было особенное Рождество. Уже хотя бы потому, что впервые к нему пришел настоящий Санта. Пусть у него не было красного колпака и пышной бороды.

* * *

Тусклый свет мерцал, едва разгоняя мрак в большом зале для приемов Лестрейнж-Холла. Стол, хранивший еще воспоминание о грандиозном пиршестве, имевшем место быть пару часов назад, был небрежно сдвинут к дальней стене, что совершенно не мешало Рудольфусу сесть во главе стола и расслаблено потягивать превосходное вино из коллекции Лестрейнжа-старшего. Из зачарованного граммофона в углу зала лилась, наполняя все помещение, негромкая музыка. Плавный вальс, звуки которого то и дело перекрывал шорох мантии и стук каблуков двух танцующих молодых людей, от которых Рудольфус не отрывал взгляда. Рабастан уверенно вел в танце Беллатрикс, они плыли по зале, как две фигурки на механических часах, идеально вписываясь в темп. Рабастан то и дело что-то тихо говорил Беллатрикс на ухо, она снисходительно улыбалась, почти не отвечая. Тяжелые веки были полуприкрыты, она, казалось, целиком растворилась в музыке, на лице ее блуждала странная улыбка. Достаточно было одного взгляда на эту женщину, чтобы понять — мыслями она сейчас очень далеко от Лестрейнж-Холла. Рудольфус знал, где именно. Там, где было ее сердце, все ее помыслы и чаяния с того момента, как на предплечье ей легла темная метка. Было странно так просто и ясно понимать, что его собственная жена абсолютно, бесповоротно вручила себя Темному Лорду, и дар был благосклонно принят. Не было зависти или ревности, Рудольфус никогда не любил ее. Это скорее походило на недоумение: он был ее хозяином перед обществом и их семьями, но, так уж вышло, лишь номинально. Реально же хозяин у них был общий. И Беллатрикс за очень короткий срок смогла добиться его расположения в куда большей степени, чем получалось у них с Рабастаном с самого начала своей службы. Оба брата Лейстрейнжа, Рудольфус не питал иллюзий на этот счет, были эгоистами, преданными только самим себе. Белла была другой. В ней было маниакальное желание принадлежать, служить, которого он не мог понять и не подозревал в своей жене, пока не увидел ее взгляд, обращенный к Темному Лорду. Похоже, она и сама не подозревала об этих качествах, пока не нашелся достойный объект для их проявления. Это задевало его самолюбие. Самую малость.

Разумеется, ходили слухи, но Рудольфус знал, что правды в них нет. Беллатрикс не интересовала Повелителя как женщина. Обычные человеческие слабости, казалось, вовсе не были ему свойственны. Что он действительно ценил в ней, так это безоговорочную преданность и огромный магический потенциал. Если Темный Лорд отдавал Беллатрикс приказ, она всегда его выполняла, ни перед чем не останавливаясь. Несколько раз это чуть не оставило Рудольфуса вдовцом, но помимо горячего норова, делавшего ее совершенно невыносимой, Беллатрикс обладала также поразительной живучестью. Она падала бесчисленное количество раз, столько же раз была на волосок от гибели, физической, либо социальной, но каждый раз поднималась, продолжала бороться и добивалась своего. А вместе с ней возносилось и гордое имя Лестрейнжей, так что Рудольфус быстро принял единственно верное в такой ситуации решение — он дал своей жене полную свободу поступать в соответствии с ее представлениями о необходимом. И когда это произошло, случилась еще одна вещь, которой Рудольфус не ожидал. Их ежедневные скандалы и борьба прекратились, они стали единомышленниками. Оказалось, такая модель отношений подходила обоим лучше всего и была наиболее плодотворной. Беллатрикс не влезала в его дела, он же не диктовал ей, что ей делать. Их связывал только общий дом и собрания в ближнем круге Темного Лорда. Этого было более чем достаточно, чтобы Рудольфус чувствовал себя комфортно. Единственное, что до сих пор вызывало его опасения — область, в которой таким рвением развивалась его супруга. Рудольфус хорошо понимал цену человеческой жизни и неизбежность жертв в их борьбе, но он никогда не способствовал смерти, если была возможность этого избежать. Смерть, дарованная даже быстро, оставляла на убийце грязный след, меняло его сущность до неузнаваемости. Служба Темному Лорду заметно снизила его щепетильность в этом вопросе, но изжить ее целиком было, наверное, не под силу даже Его Темнейшеству. Пытки не приносили Рудольфусу удовольствия, пусть иногда обойтись без них для достижения цели было невозможно. С Беллатрикс все обстояло с точностью наоборот. Эта хрупкая и бледная женщина с пронзительным взглядом черных глаз была, пожалуй, самым кровожадным человеком из всех, кого Рудольфус когда-либо знал. Она убивала легко, без оглядки и сомнений. Не искала компромиссов и не верила в них. Пытки же были для нее не насущной необходимостью, а искусством. Рудольфус видел ее в деле, увиденное произвело на него сильное впечатление. Возможно, именно поэтому теперь, наблюдая, как она легко кружится по комнате, послушная движениям Рабастана, он никак не мог отделаться от чувства глубокого диссонанса. Для настоящего чудовища, с которым Рудольфус уже сроднился, сейчас Беллатрикс выглядела слишком... Обыденно.

Мелодия закончилась, Рабастан отвесил Беллатрикс картинный поклон, а потом направился к столу, упал на соседний стул и щедро плеснул в свой бокал вина из полупустой бутылки.

— Дедуля, тебя надо спасать, — заявил он, поднимая бокал, будто для тоста. — Иначе ты тут тихо сопьешься в одиночестве.

Рудольфус хмыкнул, но, тем не менее, звякнул своим бокалом о бокал брата. Они осушили их почти залпом, а потом Рабастан разлил остатки из бутылки. Началась другая мелодия, Беллатрикс, теперь в одиночестве, продолжала танцевать с невидимым партнером. Она кружилась в такт музыке, а мерцание свечей делало картину в каком-то смысле мистической, если данное понятие вообще было применимо по отношению к дому волшебников. Она походила на ожившую тень, двигаясь по широкому кругу вдоль мраморных стен бального зала. Однако возле стола танец ее прервался. Женщина оценивающим взглядом смерила братьев Лестрейнж, а затем уверенно опустилась на стул прямо между ними, отбирая бокал у мужа. В умении пить она не уступала братьям Лестрейнж, а ведь это был далеко не первый бокал за вечер. Черные глаза неотрывно следили за Рудольфусом поверх хрусталя. Он к этому привык. Жить с Беллатрикс означало постоянно подвергаться тестам на прочность. Она непрестанно зондировала пространство вокруг себя, искала слабину в окружающих ее людях, легко находила ее и немилосердно била по самому больному, когда появлялась такая необходимость, а порой и просто из природной жестокости. Его слабое место она, хвала Салазару, еще не нашла. Рудольфус рассчитывал, что так будет и впредь.

— Я слышала, как Нотт говорил о твоем выдающемся достижении с последним законопроектом о правах грязнокровок. Не желаешь похвастаться? — она изогнула губы в усмешке, которой полагалось быть приветливой улыбкой.

Не потому, что ей действительно хотелось знать. Потому что они носили общую фамилию, и достижение одного немедленно добавляло очков положению другого. Рабастан рядом усиленно делал вид, что его тема не слишком интересует, но Рудольфус видел, что брат целиком обратился в слух. Это его позабавило, а вино, горячившее кровь, подсказало хороший способ поиграть на нервах младшенького.

— Эта композиция прекрасно подойдет для медленного фокстрота, дорогая, ты не находишь?

Беллатрикс отметила заинтересованность Рабастана и верно истолковала маневр супруга. Ее глаза азартно сверкнули, она с готовностью поднялась на ноги и шагнула к мужу, позволяя ему вести себя по гладкому полу зала для приемов, все дальше от Рабастана, который фыркнул себе под нос и потянулся за ежевичной наливкой.

— Повелитель не желал принятия законопроекта, и законопроект не был принят. Это скучная тема для разговора, Беллатрикс.

Она неопределенно качнула головой.

— Я не могу понять, что интересного ты находишь в политике, Рудольфус. В ней нет души, нет близкого контакта, — ее глаза хищно сверкнули.

— Я никогда не скрывал, что «близкий контакт» не приносит мне удовольствия. Назови это брезгливостью, если хочешь.

Женщина вскинула бровь, усмехнулась и покачала головой.

— Я назвала бы это слабостью, лорд Лестрейнж, — бросила она, и, ощутив, как окаменели его плечи под ее руками, добавила — Но Повелитель высоко ценит твой политический талант. Он хочет, чтобы ты развивался именно в этом направлении. Я не осмелюсь обсуждать его пожелания.

— Объем пролитой крови — не мерило силы, Беллатрикс, — сухо заметил Рудольфус, которого ее высказывание задело.

Обвинений в трусости он терпеть не мог. Не будь она приближенной Темного Лорда, он не спустил бы ей этих слов. Беллатрикс скептически приподняла брови, но промолчала. Они прошли в танце мимо стола, за которым Рабастан со скучающим видом закинул руки за голову.

— Как твои успехи в легелеменции? — примирительно спросил Рудольфус некоторое время спустя.

Он был не в настроении для выяснения отношений. Лицо Беллатрикс как будто засветилось изнутри призрачным светом. Она гордо вскинула голову и самодовольно усмехнулась.

— Блестящий прогресс. Он доволен мной.

Большей похвалы для нее и придумать было бы сложно. Впрочем, если Темный Лорд был удовлетворен ее результатами, это было хорошо для всех Лестрейнжей.

— Прекрасно.

Они разошлись в танцевальном па, а потом он снова притянул ее к себе. Торжество на миг сменилось тенью на ее лице — жест вышел слишком властный, подавляющий. Беллатрикс ненавидела, когда Рудольфус демонстрировал, что главный в их семье по-прежнему он. Это не должно было продлиться слишком долго, но ожидание всегда выводило ее из себя.

— Люциус, должно быть, доволен? — а вот это был уже удар ниже пояса.

Беллатрикс поджала губы и ответила не сразу. Голос ее сочился ядом.

— Люциус — салага. Я не раз говорила об этом Повелителю. Он не готов возглавить пыточную бригаду. Возможно, никогда не будет готов. Он из другого теста. Больше походит на тебя. Думаю, в политике ему самое место.

Рудольфус усмехнулся, хотя в глубине души был согласен с женой. Юный Пожиратель Смерти Малфой мало годился на пост, который был для него выбран. Но он непременно желал руководить. Возможно, Повелитель, в мудрости своей, намерено рассудил именно так, чтобы Малфой сам понял, что находится не на своем месте. Возможно, нет… Предугадать ход мыслей Темного Лорда было под силу только ему одному.

— Возможно, скоро он сам придет к такому выводу.

— Лучше бы так и произошло.

Мелодия прекратилась, Беллатрикс отступила от мужа, присела в глубоком реверансе, а потом громко объявила, что идет спать. Ему следовало отпустить ее, как он всегда делал. Посещение спальни Беллатрикс зачастую походило на схватку с дикой мантикорой, Рудольфусу куда удобнее было удовлетворять свои потребности с покладистыми девками Лютного переулка. Но руки его еще хранили тепло ее тонкого стана, а вино, кажется, полностью изничтожило инстинкт самосохранения. Так или иначе, Рудольфус шагнул следом за женой, сообщив, что желает составить ей компанию. Беллатрикс смерила его долгим изучающим взглядом, презрительно усмехнулась, но, тем не менее, ухаживание приняла. Они вышли из бальной залы вместе, совершенно позабыв о еще одном волшебнике, все это время не спускавшем с них глаз. Рабастан остался в бальной зале один, пальцы его с силой сжали пустой бокал из-под вина. По тонкому хрусталю побежали трещины, мужчина рассеяно взглянул на него и отставил в сторону. Перемирие, установившееся между братом и его женой, было совсем не на пользу Рабастану Лестрейнжу. Имеющая проблемы с мужем Беллатрикс искала его помощи и увязала в долгах перед ним. Не ладящий с женой Рудольфус становился куда откровеннее с братом. Когда же в этом семействе наступал мир, они превращались в команду. Достаточно сильную, чтобы завоевывать все большее влияние в Ближнем кругу. Команду, в которой для Рабастана места не было, что его решительно не устраивало. Влияние в Ближнем кругу было, пожалуй, единственным, чего он мог добиться в большей степени, чем Рудольфус. На авторитет не распространялось его клеймо младшего сына, во всем уступающего старшему. Он не собирался так просто дать этому ускользнуть от него. Беллатрикс и Рудольфус должны были друг друга ненавидеть, или, как минимум, друг другу не доверять. Никакой команды. Никакой общности и семейной идентичности. Чего доброго, так они и до наследника додумаются, тем более, что Повелитель это активно поощрял в среде своих подчиненных, заботясь о сохранении чистокровности. Нужно было вмешаться, исправить уже причиненный вред. Рабастан знал, как это можно устроить.

* * *

14 февраля 1974г.

Крошечное существо, еще пару часов назад бывшее частью ее самой, мирно посапывало в колыбели и даже не подозревало, как пристально Андромеда ее разглядывает. Какие маленькие у нее ручки, какая упрямая, совсем как у нее самой, линия рта. А брови и глаза были от Теда... Как будто кто-то столкнул их с Тонксом в одном котле, перемешал, довел до кипения, и в итоге получилось это новое живое существо. Ее дочь. Нимфадора… Меда поправила одеяло и нежно провела по ярко-розовым волосенкам, покрывавшим голову новорожденной девочки. Это в ней было уникально. Она не поверила глазам, когда спустя всего несколько минут после рождения их русоволосая дочь стала вдруг розововолосой. Тед был магглорожденым, а у нее в роду никогда не было метаморфов. Чьи гены сыграли с ними такую интересную шутку? Похоже, этот вопрос так навсегда и останется вопросом. Да и так ли это было важно? Она была чудом. Ее, Андромеды, личным маленьким чудом, выстраданным в течение многих часов родовой горячки, от которой до сих пор ломило тело. Плодом их с Тедом союза, доказательством, что любовь, если она сильная и настоящая, может победить все предрассудки и ненависть.

Андромеда до сих пор не верила, что это случилось. Теперь она — мама. В июне, когда состоялась их с Тедом свадьба, она была совершенно уверена, что детей у них не будет. Не сейчас, когда все так неясно и шатко. Не в мире, где заголовки газет все чаще пестрят сообщениями о таинственных исчезновениях. Однако природа решила за нее, а может, они были слишком беспечны в ту самую первую их ночь в качестве мужа и жены… Так или иначе, совсем скоро ее организм отреагировал на произошедшие в нем изменения. Сначала недомогание, потом — утренняя тошнота и изменившиеся до неузнаваемости пищевые привычки. Она пожаловалась на это миссис Тонкс, совершенно без задней мысли. Та посмотрела на невестку очень внимательно и предложила прогуляться до аптеки, где были куплены они: несуразные маггловские тесты на беременность. Андромеда до последнего отказывалась верить. Даже когда все три показали положительный результат. Даже когда записывалась на прием к гинекологу в Мунго. Даже когда все подтвердилось, и она сидела в белоснежном коридоре, сложив руки на животе, пытаясь осознать произошедшее. Она была беременна… Часть ее существа хотела петь от счастья, другая часть была в панике. Андромеда была не готова, совершенно не готова становиться матерью. Но все уже случилось, и любой случай исправить положение был в ее глазах гнусным убийством. Никогда еще она не ждала возвращения Теда домой с таким трепетом. Но страхи были напрасны — Тед новость воспринял с большим энтузиазмом. Он не имел ее страхов, был оптимистом до мозга костей. И для него ребенок, продолжение их самих, был счастьем, без всяких сомнений. Наверное, именно этого ей не хватало. Его уверенности, что они будут отличными родителями.

Беременность протекала тяжело. По мере роста живота начал болеть позвоночник, ноги постоянно отекали, на последних месяцах даже самые простые действия превратились в неоценимый подвиг. Но хуже всего было одиночество. Не с кем было поделиться этой радостью, не у кого спросить совета. Мать Теда, конечно, часто навещала Андромеду, но они не были с ней настолько близки, чтобы Меда решилась на такой откровенный разговор с ней. Ей не хватало Нарциссы, не хватало Друэллы, которая точно могла бы найти слова, чтобы успокоить дочь. А потом началось… Она сразу это поняла, хотя роды были первые. Теда не было рядом, ей пришлось самостоятельно послать сову в Госпиталь Святого Мунго и ждать, пока прибудет акушерка. Самые длинные пятнадцать минут всей ее жизни… Дальше была только боль, спутанное сознание и четкие указания женщины, от которой зависели как жизнь ребенка, так и ее собственная. Все закончилось как-то очень внезапно. В руки ей вложили белый сверток, из которого выглядывало красное сморщенное личико и сообщили, что это — ее дочь. Дочь…

Прошло некоторое время, прежде чем Андромеда пришла в себя достаточно, чтобы попросить акушерку отправить сову на работу Теду и сообщить о событии. Он был дома спустя каких-то полчаса, бледный от волнения, заикающийся и дрожащий. Она никогда его таким не видела, но именно таким он был ей особенно дорог. И дрожь немедленно ушла из его рук, когда акушерка вложила в них его новорожденную дочь.

— Это… Андромеда, это…

— Чудо, — прошептала она, слабо улыбаясь.

Он кивнул, опустившись на край кровати, как человек, остро нуждающийся в опоре. Вглядывался в маленькое личико, и сам не представлял, что хочет найти. Даже не сразу понял, какой особенный у них получился ребенок. Зато когда понял, Андромеда не смогла сдержать смеха, пусть он и отдался болью во всем теле.

— Волосы… Они розовые, Андромеда! Розовые!

— Розовые. Это очень редкий дар. Метаморфмагия, вероятнее всего.

Тед улыбнулся, ласково погладив тонкие волосенки дочери.

— Нимфа. Маленькая цветочная нимфа.

Меда улыбнулась с нежностью глядя на мужа и дочь. Они не хотели знать пол ребенка и не думали о том, как назовут его. Хотели, чтобы это был сюрприз, дар свыше. Сейчас, слушая воркование Теда над дочерью, задача разрешилась сама собой.

— Нимфадора.

— Что? — Тед поднял на нее непонимающий взгляд.

— Ее имя. Нимфадора. По-моему, прекрасно ей подходит.

Тед внимательно вгляделся в лицо девочки, улыбнулся той солнечной улыбкой, которую она так сильно в нем любила и сказал:

— Добро пожаловать в мир, Нимфадора Тонкс.