Линия жизни (гет)

Take a chance,

Sometimes it's all you need

(с) Bon Jovi — No Apologies

* * *

1969г.

— Джим, милый, повторим еще раз. — Дорея остановилась, стоило кирпичной стене волшебным образом сложиться у них за спинами, и присела, чтобы лицо оказалось на одном уровне с лицом ее девятилетнего сына.

Худощавый, долговязый мальчик закатил глаза, выражая свое раздражение этим ритуалом, который мать проделывала каждый раз, когда они приходили в Косой переулок. В конце концов, ему было уже девять! У него даже своя палочка скоро будет. Зачем каждый раз ломать комедию, если терялся он всего один раз, лет в пять, и с тех пор прочно усвоил, что так волновать маму — плохо. Но Дорея смотрела ему прямо в глаза и ждала, прекрасно давая понять, что они и с места не сдвинутся, пока он не повторит, как самое сокровенное заклинание, слова, которых она от него ждет. Мама у него была очень добрая, но уж если решила на чем-то настоять — проще дать ей то, что она требует, чем бунтовать. Это он усвоил с пеленок. Джеймс обреченно вздохнул.

— Держаться поблизости, далеко не уходить, не ходить в Лютный переулок, и если потеряю тебя из виду, идти к Флориану Фортескью. Ты будешь ждать меня там. А если нет — значит нужно оставаться на месте, пока ты не придешь. Ма-а-а-ам! Я уже раз сто тебе это повторял, я запомнил, честно.

Она улыбнулась. Ее теплые, карие глаза, когда она вот так улыбалась, пронизывали лучики света, и Джим не мог оторвать от нее взгляда, искренне веря, что мама у него — самая красивая на свете. Ритуал был исполнен, и они могли, наконец, ступить на людные, как всегда в это время, мостовые Косого переулка. Бывать здесь наследник Поттеров просто обожал. Во-первых, здесь был наишикарнейший магазин волшебных игрушек и приколов, половина ассортимента которого давно уже была рассована по сундукам в доме Поттеров. Во-вторых, «Все для квиддича». Отец уже не раз шутил, что если оставить Джима утром в этом магазине, то вечером, с большой долей вероятности, он все еще будет там. Отец обещал на десятилетие подарить ему его первую настоящую, не игрушечную метлу, так что теперь посещение квиддичной лавки тоже стало своего рода ритуалом. Джеймс никак не мог выбрать, какую именно модель ему больше хочется получить, и очень переживал, что может выйти новая, еще более крутая, а он уже попросит что-то попроще. В-третьих, магазины сладостей. Их здесь было два, да еще кафе Флориана, с самым вкусным мороженным в мире. Ну, и приятным бонусом: люди. Джеймс был мальчиком общительным, ему не составляло труда затеять разговор с продавцами или ровесниками прямо на улице, познакомиться, поболтать и поделиться впечатлениями. Иногда случалось и в драку ввязаться, но это если собеседник попадался совсем уж гнусный и нарывался сам. Благо, родители всегда выслушивали его объяснения и почти никогда за это не ругали, принимая его точку зрения.

Мать первым делом направилась в аптеку, чтобы докупить нужные для зелий ингредиенты, запасы которых в их доме подходили к концу. Джим от сопровождения ее в этом предприятии сразу же отказался, сообщив, что будет в кондитерской Шугарпламма. Дорея его не удерживала. В конце концов, пытать девятилетнего мальчика бездельем, пока она будет скрупулезно, по списку, выбирать нужные ей ингредиенты, было бы просто жестоко. Ее сын хорошо ориентировался на местности, и, хотя до сих пор сердце ее замирало, когда его растрепанная темноволосая голова терялась в толпе, женщина знала, что с ним все будет в порядке.

Джим шагал бодрым, пружинящим шагом. В кармане у него был целый галеон, на который можно было купить мешок сладостей, и еще осталось бы, жизнь была прекрасна и удивительна, как, впрочем, и каждый из прожитых ранее дней. Он насвистывал себе под нос веселую песенку, которую два дня назад поймал на отцовский радиоприемник с какой-то маггловской радиостанции, и уже предвкушал, что именно купит в кондитерской, когда в привычную картину мира вклинилось нечто чужеродное. Нечто, что ну совершенно никак туда не вписывалось. Джеймс остановился, оглянулся и уперся пристальным взглядом в ревущего в голос мальчишку примерно его возраста. Мальчик был ниже на полторы головы, толстый, с прилипшими к розовому черепу светлыми волосами, отчего его покрасневшее от слез лицо казалось еще краснее. Не разведи он такую отчаянную мокроту прямо посреди улицы, Джим на него и не взглянул бы. Но парень ревел, это было странно, и юный Поттер остановился напротив.

— Ты чего ревешь, как пятилетний? — Осведомился он тоном человека, имеющего полное право задать подобный вопрос незнакомцу.

Мальчик, не ожидавший, похоже, что слезы его обратят на себя внимание хоть кого-то, резко замолчал, устремил на Джеймса осторожный взгляд водянистых глаз на опухшем лице, а потом захныкал снова, растирая кулаками глаза.

— Ма… Мама! Я… я… я не знаю, г-г-где она. Б-б-б-была здесь, я... я… я на минуту только отош-ш-шел, а т-т-теп-п-перь ее не-е-е-е-е-е-ет!

Джеймс поморщился. Мальчик этот не вызывал в нем особой симпатии, но в его семье благородство было далеко не пустым звуком, и потому Джеймс был бы не против помочь ребенку, а потом поделиться этой историей с мамой, чтобы она похвалила своего героя-сына. Пару секунд он взвешивал за и против такого поступка, но мальчишка снова начал наращивать громкость плача, так что победило благородство. Поттер шагнул к нему еще ближе, похлопал по плечу и сказал:

— Ну, все, заканчивай. Сегодня, дружище, твой счастливый день, потому что тебе встретился ни много, ни мало, а сам Джеймс Поттер, Великолепный. То есть, я. — Он усмехнулся. — А тебя как звать?

Мальчик продолжал всхлипывать, но рев прекратился, что уже казалось Джеймсу добрым знаком. Плакса вытер рукавом текущий нос и тихо, так, что Поттеру пришлось прислушаться, чтобы разобрать, произнес:

— Питер… Меня зовут Питер.

— Здорово, Питер! Так вот. Знаешь ли ты, кто я такой? Я великий сыщик. Что, не веришь мне? Очки видишь? Волшебные. Только у настоящего сыщика могут быть такие. Так-то я и без них хорошо вижу, но с ними кажусь намного солиднее. — Вдохновенно врал Джим. — И эти-то очки помогут нам найти твою маму. Просто следуй за мной, и я отведу тебя к ней. Но сначала мне нужны улики, чтобы найти путь. Где ты ее видел последний раз?

Питер задумался, да так крепко, что от напряжения снова покраснел. Выглядел он при этом довольно забавно, Джиму пришлось давить свой смешок, чтобы не испортить игру. Усилия, слава Мерлину, оказались не напрасными. Питер вспомнил, что они с матерью заходили в магазин с одеждой, там она что-то долго выбирала, а ему стало скучно, и он пошел на улицу. На улице унюхал какой-то очень вкусный аромат, и решил посмотреть, что это так здорово пахнет. И вот, оказался здесь. Поттер кивнул. В Косом переулке было два магазина с одеждой, но мальчик не был одет слишком уж хорошо, значит, скорее всего, его мать осталась в магазине Мадам Малкин.

— Ситуация проясняется. За мной, милейший!

И Джим уверенно повел мальчишку за собой по людной улице. Магазин был прямо за углом, так что Питер, похоже, не слишком долго размышлял, прежде чем закатить истерику. Про себя Джеймс осуждающе покачал головой. Никуда это не годилось, если спрашивать его. Мальчики зашли к Мадам Малкин, и вот тут-то выяснилось, что приключение и не думало заканчиваться. Внутри мамы Питера не было.

Джеймс, как и подобает настоящему сыщику, тут же учинил допрос, но сердобольная мадам Малкин так разволновалась, что толку от нее было мало. А потом, когда она спросила, где родители самого Джеймса, ему и вовсе расхотелось ее расспрашивать. Он схватил Питера под руку и поспешил уволочь из магазина. Узнать, что она пошла вниз по улице, им все-таки удалось. Наверняка уже хватилась сына, сложно не заметить отсутствие такого парня рядом, а значит, разгадка была близко.

— Ну, нигде ее не видишь? — Спросил Джеймс.

Питер вытянул шею и вовсю всматривался в толпу, но так никого и не разглядел. Джеймсу же уже пришла в голову очередная прекрасная идея. Совсем рядом магазинчик принимал товар, и прямо перед входом была навалена целая гора ящиков. Поттер пихнул Питера в предплечье и показал на ящики.

— Залезем наверх. Оттуда всю улицу будет видно.

— Это высоко… Мамочка говорит, что мне нельзя лазить, я могу упасть и пораниться… — Пробубнил Питер.

Джеймс раздраженно хмыкнул, а потом посмотрел прямо на мальчишку.

— Питер, ты что, мамина принцесса? В любом случае, если хочешь к ней вернуться — полезай на ящики. Другого способа нет.

И сопротивление было сломлено, Питер послушно полез, куда сказали. Джим, более ловкий и проворный, держался прямо за ним. Наверху два ящика стояли так, что их можно было оседлать и довольно удобно устроиться примерно на уровне второго этажа. Толстый мальчишка, конечно же, запыхался, но на это Джеймс внимания уже не обращал. Он был самым настоящим царем горы! Отсюда, если захотеть, можно было даже допрыгнуть до вывески с котлами. А оттуда, если как следует раскачаться, можно было бы добраться до крыши небольшой пристройки соседнего дома…

— Я не вижу ее…

Джим моргнул и посмотрел на своего спутника с недовольством. Такой план испортил! Вызвался помогать на свою голову… Но раз уж вызвался — помогай, папа всегда так говорил. Поттер вздохнул, равнодушным взглядом оглядел толпу и пожал плечами.

— Отсюда лучше всего видно. Будем сидеть, пока не увидишь ее. И, раз уж я тут с тобой застрял, расскажи-ка мне что-нибудь о себе. Сколько тебе лет?

— Девять…

— Девять? Да ладно? А я думал, семь.

— Мама говорит, я очень болезненный, и поэтому…

— Ну, кормит-то она тебя точно хорошо, а, Пит? — Усмехнулся Джеймс, дружески толкнув мальчика в живот локтем.

Лицо у Питера просияло. Или он действительно не заметил, или же не захотел заметить скрытой в словах Джеймса насмешки.

— Да, мама очень вкусно готовит… А бабушка — еще лучше.

— А кто твой папа?

Этот вопрос оказался некстати, это Джеймс почувствовал сразу. Питер как-то сразу насупился, начал ковыряться в складках одежды, и, когда Поттер уже решил, что он так и не ответит, сказал:

— У меня нет отца. Только дедушка… Он часто говорит, что я на него похож… Только это совсем не хорошо.

Джим удивленно вскинул бровь.

— Не хорошо? Это почему? У меня вот клевый папа, я очень хочу быть на него похожим.

Питер вздохнул.

— Везет тебе…

В этот момент снизу раздался крик владельца магазина, заметившего, наконец, непрошеных гостей, которые запросто могли свалиться с такой высоты и сломать себе шеи. Джим с Питером начали быстро спускаться с другой стороны ящиков. Владелец лавки их не преследовал, но и без того в самом конце Питер умудрился свалиться и что-то себе поранить, снова начав хныкать.

— Нет, Пит, ну это совсем никуда не годится. Ты что все время хнычешь? Подумаешь, царапина. Пошли.

Потеряв отличную обзорную площадку, Джеймс теперь совершенно не представлял, как устроить Питеру и его маме счастливое воссоединение. Оставался последний вариант: подключить собственную маму. Взрослые каким-то образом всегда знали, как найти другого взрослого.

— Слушай, а пойдем к Флориану? Я всегда туда иду, когда потеряюсь, и мама всегда меня там находит.

Для Питера, не имевшего никаких других альтернатив, это оказалось весомым аргументом, и Джеймс снова повел своего спутника по Косому переулку. И им почти удалось дойти, болтая обо всем на свете (вернее, болтал Джеймс, а Питер оказался благодарным слушателем), когда мальчишка вдруг сорвался с места и с криком: «Мама!» бросился расталкивать толпу. Воссоединение было бурным. Она и правда давно уже искала его, и в первую очередь за самовольную отлучку и потрепанные нервы Питер получил от нее знатный подзатыльник. Но уже через секунду она стояла рядом с ним на коленях, прямо на грязной мостовой, рыдала, обнимала и целовала его. Джим поморщился. Похоже, привычка разводить мокроту по любому поводу была у этих людей чем-то семейным. А его работа здесь была сделана. И до Флориана почти дошел, не поворачивать же теперь обратно. Поттер засунул руки в карманы брюк и пошел своей дорогой, не заметив, как отчаянно искали его в толпе водянистые глаза пухлого мальчика.

Его мать уже сидела за столиком в кафе, когда он туда добрался, в окружении трех больших бумажных пакетов. Джим с деловым видом уселся напротив. Вазочка с шоколадным мороженным дожидалась его, но и не думала таять.

— Сегодня я спас жизнь одному ребенку. — С гордостью заявил Джеймс. — Он потерялся, а я отвел его к маме.

Дорея взглянула на сына и улыбнулась ему своей теплой, обожающей улыбкой.

* * *

Сириус мало что в жизни ненавидел так же сильно, как большие семейные обеды. Он с ходу назвал бы с десяток дел, которые принесли бы ему куда больше пользы и удовольствия, чем несколько часов занудного сидения за столом, словно выставочная кукла. Это у Регулуса получалось, а ему и пары минут достаточно было, чтобы известись. И ладно бы еще ежедневные ужины. Мать требовала, конечно, полного соблюдения церемониала, но за столом их было всего четверо, очень скоро Сириус украдкой начинал пинать младшего брата под столом, тот неминуемо пытался дать сдачи, и это хоть как-то развлекало. Даже когда заканчивалось изгнанием в собственную комнату. Большие же семейные обеды предполагали длинный, полностью накрытый стол в столовой, тетю Лукрецию и дядю Сигнуса с женой и дочерьми, помпезность и особенно обостряющееся стремление матери перещеголять по роскоши и манерности всю родню. Нужно сказать, ей почти всегда это удавалось.

Ему вряд ли было больше пяти, когда он начал понимать, что происходит. Почему в него с таким упорством вколачивают правила хорошего среди Чистокровных Аристократов тона, а потом устраивают раз в месяц эти подобия экзаменов — званые вечера. В глазах матери он никогда не был человеком. Он был декорацией, которой надлежало выгодно оттенять ее великолепие. Они все, и отец, и Регулус, были просто декорациями. Но отцу было все равно, а Регулус своей роли даже радовался, потому что она всегда хвалила его за хорошо показанную выучку. Сириусу было не все равно. С того самого момента, когда его детский мозг понял, что происходит. Что мама хвалит его вовсе не потому, что он действительно сделал что-то хорошее. Дело вообще было не в нем… Она хвалила себя, за хорошо проделанную работу, за качественную дрессировку сына. Именно тогда Сириус, до этого слепо обожавший мать, начал бунтовать. Хотел, чтобы она заметила его. И замечала не только когда его надо показать обществу. Не зная, как еще этого добиться, мальчик руководствовался правилом: «Лучше пусть ругает, но замечает». Быть куклой-невидимкой, которую достают только когда хочется похвастаться, его не устраивало. Достаточно было Регулуса, который, похоже, всю жизнь собирался так прожить.

Вальбурга, однако, по-прежнему не видела его. Когда она перестала сама справляться со своим первенцем, в их доме просто появился молодой волшебник-полукровка из приличной, как она говорила, семьи, и взял обязанности по воспитанию наследника на себя. Сириус, интереса ради, попробовал и его выводить, но у парня были железные нервы, и юному Блэку это скоро наскучило. Тогда он, смирившись с природой матери, переключился на отца. Хуже всего был пример Андромеды и Нарциссы перед глазами. Члены семьи, носившей одну с ним фамилию, были не в пример ближе и теплее по отношению друг к другу, чем члены его собственной семьи. Сириус видел, что может быть иначе. Желал этого «иначе», требовал его, и не получал. С отцом тоже не вышло. Тот проявлял к нему интерес, только когда нужно было привить что-то, безусловно, ценное, как будущему главе семьи. Удовольствия это приносило не больше, чем прежние занятия с матерью, но отец умел внушить к себе уважение и поддержать дисциплину, при нем Сириус никогда не позволял себе лишнего. И все-таки, рос одиноким, диковатым ребенком, не смотря на окружавших его кузин и брата.

Регулус очень от него отличался. Если Сириус был огнем, то Рег совершенно точно представлял собой лед. Даже совсем маленьким он никогда не плакал, только смотрел серьезным взглядом серых глаз, как будто окружающие и так должны были знать, чего он хочет. Он поздно заговорил. С ним было невыносимо скучно играть, потому что подвижному Сириусу нужны были такие же игры, а Регулус мог одну мозаику неделями собирать в углу и не доставлять никому никаких неудобств. Старшего из братьев это выводило из себя, откуда появлялись постоянные попытки растормошить младшего, драки и синяки. Странно, но Регулуса все это от старшего брата не отвращало. Даже наоборот, он все чаще хвостом ходил за Сириусом, выводя того из себя еще больше. Редко, очень редко наследник славного семейства Блэк был в действительно подходящем настроении, чтобы воспринимать брата как союзника и соратника. Они почти не играли вместе, если у Сириуса был выбор. Но выбора практически не было…

Из кузин привязался Сириус только к Андромеде. Она единственная могла повлиять на него и заставить вести себя именно так, как хотелось Вальбурге. Причина была проста: из всех родственников мальчика только Андромеда обладала в достаточной степени и жесткостью, которая позволяла бы Сириусу чувствовать ее превосходство, и искренней любовью к нему, чтобы хотелось платить тем же. Нарцисса была хорошая, но слишком мямля. Беллатрикс — слишком злюка, ей куда приятнее было делать пакости, чем пытаться найти общий язык. Кроме того, она, как и мать, очень легко выходила из себя, а Сириус редко мог отказать себе в удовольствии на это полюбоваться. Так что выбор у него был невелик, но и тот едва ли можно было назвать выбором: Андромеда уже училась в Хогвартсе и большую часть года проводила там, а письма Сириус писать ненавидел.

Он был заперт в старинном особняке Блэков на площади Гриммо, и никуда оттуда было не деться. Можно было только мечтать о том счастливом дне, когда сова принесет ему письмо, и он отправится, наконец, в Хогвартс. Мечтать, ждать и бесить матушку, коль скоро ярость была единственной эмоцией, которую он способен был в ней вызвать.

Вальбурга, впрочем, была умной женщиной и редко повторяла одну ошибку дважды. Так, на семейных обедах Сириус теперь никогда не сидел рядом или напротив Регулуса. Старшего из сыновей Ориона всегда сажали по правую руку от него, а младшего — рядом с матерью. Сбоку Сириуса неизменно старались «запереть» Андромедой. К Регулусу же приставляли Нарциссу. Беллатрикс, как Цербер, размещалась между сестрами, напротив нее — старшее поколение семьи.

Какое-то время хитрость даже работала, потому что тень отца заставляла Сириуса робеть, а присутствие Андромеды вызывало желание доставить ей удовольствие, но очень скоро мальчик понял, что ни кузина, ни отец не способны все время ужина следить за его поведением и уделять ему достаточно внимания. Результат был предсказуем: снова разочарование, скука и показное непослушание.

Он не был голоден. Именно поэтому уже битых полчаса катал по тарелке единственную картофелину, подперев рукой щеку и удобно расположив локти на столе. Разговор шел скучный, на любимую тему взрослых, про магглов и их место в Магическом мире. Солировали его мать и кузина Беллатрикс. Кто бы сомневался… Мальчик вздохнул, переменил руку. Только теперь взгляд матери наткнулся на него, и практически сразу над столом прозвучало громкое, хорошо поставленное:

— Сириус, убери локти со стола.

Сириус убрал, и принялся вместо катания картофелины молотить каблуком ботинка по ножке стула, пытаясь отстучать какую-нибудь мелодию. Разговор потек в прежнем русле, как будто ничего и не было. Белый шум, в который мальчик по-прежнему не считал нужным вслушиваться. Он попробовал как-то… Мерлин, какая же это была скукотища. Несмотря круг общения, близкий к нулевому, Сириус бывал в магических частях Лондона, видел других волшебников и мог с полной уверенностью сказать, что никаких ощутимых различий между его золотой мамашей и этими другими магами не было. Не было, и все тут, как ни пытались ему с пеленок вдолбить в голову обратное. То ли бунт мешал усвоению этой информации, то ли Сириус в принципе по характеру не склонен был к такому образу мыслей… Так что же можно было целый час обсуждать на эту тему? Мальчик фыркнул, получил в ответ выразительный взгляд Андромеды, вымученно улыбнулся ей и продолжил стучать ногой по ножке стула.

Жалко, что Регулус сидел так далеко. Он слушал Беллатрикс так внимательно, будто она открывала перед ним все тайны мироздания. Эта легковерность брата, особенно в адрес кого-то вроде их старшей кузины, раздражала Сириуса. Так и хотелось как следует пнуть его под столом, чтобы пришел в себя. Способ пнуть, впрочем, всегда можно было найти. Было бы желание. Сириус как ни в чем небывало потянулся за одной из свежих булочек, испеченных Кричером специально для этого ужина, разломил ее надвое, отщипнул хлебного мякиша и принялся катать из него шарики. Как только снарядов стало достаточно, один из шариков прицельно полетел в сторону младшего брата. В первый раз ему повезло, и никто не заметил. До Регулуса снаряд не долетел, он плюхнулся в чашку с чаем рядом с братом, обдав того брызгами. Эффекта, впрочем, Сириус достиг — младший отвлекся и возмущенно уставился на него. Тогда мальчик сделал второй выстрел, куда прицельнее, угодив братцу аккурат между глаз. Младший от возмущения аж задохнулся, подскочил на стуле, и выглядел при этом так забавно, что Сириус не удержал смешок. Это было роковой ошибкой.

— Сириус, веди себя прилично.

На этот раз голос принадлежал отцу. И одной фразы было достаточно, чтобы погасить весь военный пыл наследника. Сириус насупился и сполз ниже по спинке стула. Как будто замечания отца было мало, мать тут же присоединилась:

— Сириус, сядь прямо!

Он закатил глаза, но выпрямился, благообразно сложив руки на коленях. Во взгляде матери, устремленном на него с другого конца стола, он отчетливо видел приближающиеся уже сполохи гнева. Она заметила, что он делал хлебным мякишем. Ее это бесило. Сириус улыбнулся. Ну и прекрасно…

— Кузина Беллатрикс, если ты так ненавидишь гразнокровок и им подобных, почему ты весь вечер только о них и говоришь?

Слова обращались к кузине, но смотрел мальчик только на мать. Вальбурга сощурила глаза, руки ее сжались в кулаки. Сириус знал, как его мать ненавидит выглядеть не безупречно в глазах других волшебников, а сын, позволяющий себе подобные вольности во время семейного обеда — это совсем не доказательство ее умения воспитывать наследников благородных родов. Зато теперь, по крайней мере, в столовой стало весело. Несколько секунд комната была погружена в полную тишину. Все взгляды обратились к мальчику, Беллатрикс покраснела от злости, и только уважение к тетке не давало ей наорать на кузена прямо сейчас.

— Выбирайте выражения, молодой человек. — Процедила Вальбурга.

Он мог бы послушаться и весь остаток вечера не привлекать внимания. Наверное, тогда мать даже не стала бы устраивать ему слишком большую выволочку, когда дядя Сигнус с семьей покинут дом. Но какой в этом был смысл? В глазах Сириуса сверкнул вызов.

— Но матушка, не Вы ли давеча говорили, что человек всегда много и вдохновенно говорит о том, к чему имеет наибольшую склонность?

Первая фраза была пробным камнем. Вторая — тщательно замаскированным под детскую наивность оскорблением. Трюк подействовал на дядю с тетей, но мать его видела насквозь. Сириус добился желаемого — она была в бешенстве. Мерлин знает, чем это закончилось бы для него, если бы в столовой не было гостей.

— Сириус Орион Блэк, с меня довольно. — Дрожащим от сдерживаемых эмоций голосом произнесла Вальбурга. Глаза ее метали молнии. — Марш в свою комнату. Сейчас же.

Он не спорил. Отчасти, ради этого ведь все и затевалось. Вот только не видеть бы этот сочувствующий взгляд Андромеды и откровенно щенячий — у Регулуса. На отца Сириус не смотрел — и так знал, что сейчас он целиком на стороне матери. Шутки над происхождением были под жестоким запретом в их семействе.

Мальчик с достоинством, так, чтобы матушка непременно могла им гордиться, поднялся из-за стола, отвесил ей преувеличенно-вежливый поклон, чем вызвал новый приступ скрежета зубами, а затем удалился, вполне довольный собой. Все шло как всегда. Все шло своим чередом.

* * *

— Маленький мерзкий червяк! — Беллатрикс с силой толкнула дверь, входя в комнату.

Та отлетела и с громким стуком ударилась о стену.

— Белла, успокойся, он всего лишь ребенок… — Голос у Андромеды был усталым.

— Ребенок, которого слишком мало пороли. Тетя Вальбурга его избаловала. Будь у меня такой сын — он бы за подобную выходку неделю сидеть не смог!

Нарцисса аккуратно прикрыла дверь в комнату за вошедшими первыми сестрами и незаметной тенью скользнула вдоль стены к ближайшему креслу. Эта гостевая комната в доме тети Вальбурги, где всегда размещались сестры Блэк, видела уже не одну подобную вспышку темпераментной Беллатрикс. А Сириус, как талантливый музыкант всегда знает, за какую струну надо дернуть, чтобы получилась музыка, всегда умел сделать так, чтобы Белла начала задыхаться от ярости. Так было с самого его рождения, сколько Нарцисса себя помнила. Ее мало удивило окончание семейного ужина, но даже теперь, когда все они разошлись по спальням, оставалось кое-что, что не давало ей покоя.

Это началось совсем недавно, на летних каникулах. В какой-то момент Андромеда перестала уступать и соглашаться во всем со старшей сестрой, а Беллатрикс подобное всегда воспринимала как личное оскорбление. Она злилась, обвиняла Меду в глупости, трусости и множестве других не самых приятных вещей, но все разбивалось о стену спокойствия, которой окружила себя средняя сестра. Андромеда как будто не слышала и совершенно точно не воспринимала аргументы Беллы в некоторых вопросах, и эта избирательная глухота успешно вбивала между ними клин. Только вот, похоже, никого, кроме Нарциссы, проблема эта не волновала…

Белла по натуре была лидером. Нарцисса знала это с самого рождения. Именно старшая всегда решала, во что им играть и чем заниматься. У нее был ответ на любой вопрос, и других точек зрения Белла не признавала. Это воспринималось как данность, они жили так всегда. Нарцисса, от природы гибкая, не возражала против подобной диктатуры. Тем более, рядом всегда находилась Андромеда. У средней сестры был талант к дипломатии. Только она умудрялась раз за разом находить к старшей сестре подход. Не на прямую, какими-то окольными путями, Меда внушала Белле нужную мысль, и совсем скоро сестра искренне считала, что мысль эта изначально принадлежала ей. Средняя из дочерей Сигнуса была мостом между авторитарной старшей и покладистой младшей. Именно благодаря ей в отношениях сестер всегда соблюдался баланс, не позволявший им друг друга возненавидеть, создающий и поддерживающий родственные узы, которые Нарцисса считала нерушимыми. Но теперь что-то было не так. Цисси ощущала себя маленькой девочкой, на которую надвигается огромная черная туча. И бежать от нее бесполезно, и сражаться невозможно. Да и как сражаться? Она ведь мамина принцесса, она понятия не имела, как. Почему Андромеда вместо хорошо зарекомендовавших себя методов все чаще вступала с Беллой в открытую конфронтацию? Зачем рушила их уютный, гармоничный мир? Нарцисса не могла этого постичь и страдала от этого. Молча, как всегда.

Причина, между тем, была проста: Андромеде было четырнадцать, она впервые влюбилась по-настоящему, и избранник ее не подходил ни под один критерий, по которым обычно выбирались мужья для Чистокровных девиц. Белла же этой зимой обручилась с Рудольфусом Лестрейнжем. У Андромеды была масса возможностей наблюдать их вместе, это не была пара вроде их родителей. Больше они напоминали тетю Вальбургу с дядей Орионом. В памяти невольно всплывал тот разговор, который она невольно подслушала в детстве. Ненависть, которую два человека могут питать друг к другу, живя под одной крышей, называясь семьей… Война, в которую превращается их жизнь… Белла не скрываясь говорила, что готова к этому. Она даже не пыталась что-то изменить. Хуже того, она сама назвала Лестрейнжей как один из домов, наиболее подходящих для соединения с родословной Блэков. Для Андромеды была непостижима сама возможность свадьбы с человеком, который даже отдаленно не симпатичен. Беллатрикс же называла это нормой, не забываясь пройтись острым словом по тем из Чистокровных, кто предает свою семью, пятная род связями с полукровками и, еще хуже, грязнокровками. Только так она называла магглорожденых волшебников. И именно таким был возлюбленный Андромеды… Сестра, пусть не зная того, раз за разом била Меду по самому больному месту. Та старалась держать лицо, но с каждым разом становилось все сложнее. Раньше, не смотря на сложный характер сестры, Андромеда любила проводить с ней время. Но с тех пор, как Беллатрикс увлеклась идеями избранности Чистокровных, это стало просто невозможно. Теперь средняя из девиц Блэк с нетерпением ждала, когда же пройдут оставшиеся полгода, и Белла навсегда покинет Хогвартс, дав им с Нарциссой, наконец-то, хоть немного от себя отдохнуть.

Они отдалялись. Андромеда и рада была бы это исправить, но не знала как. А Белла никогда не делала первый шаг для примирения. В какой-то момент Меда просто приняла это как данность — их отношениям не суждено было стать такими, какими они были прежде. Оставалось только свести конфликты и само общение со старшей сестрой к минимуму. Проблема была в одном: Беллатрикс не выносила, когда ее игнорировали. Даже сейчас, когда Меда не стала спорить с ней в вопросе пользы порки в воспитании детей, а просто устало вздохнула и села к окну, Белла не собиралась позволить ей так просто исключить себя из разговора.

— По-твоему, это нормально, Меда? Нормально для девятилетнего ребенка говорить, что его кузина — поганая любительница грязнокровок? Да меня в жизни так не оскорбляли!

— Белла, он не называл тебя…

— Он имел это ввиду!

— Ему девять…

— Это не имеет значения! Он Блэк, мантикора его раздери! Я — Блэк!

— Тетя Вальбурга устроит ему выволочку, можешь в этом не сомневаться. Чего еще ты от них хочешь?

— Официальных извинений — как минимум! — Воскликнула Беллатрикс.

— Официальных извинений от девятилетнего мальчика?

Беллатрикс скрестила руки на груди, прожигая в Меде дыру взглядом, но промолчала. Сестра была права. В ее возрасте заниматься подобным было просто глупо. Ей надлежало быть выше этого, игнорировать кузена, как если бы тот был не более чем флоббер-червем. Салазар, он и был флоббер-червем в ее глазах, но самолюбие девушки не терпело никаких проявлений неуважения.

— Ненавижу детей. — Пробурчала, наконец, старшая из сестер Блэк и демонстративно взяла с полки первую попавшуюся книгу и уткнулась в нее, демонстрируя свое презрение ко всему миру в целом, и двум юным особам в одной с ней комнате в частности.

Раньше они были ее свитой. Ее поддержкой и опорой. Оглядываясь, Беллатрикс всегда видела там сестер. Что бы она ни придумала, на что бы ни решилась, она была в этом не одна. Теперь же все разваливалось на части. Если бы Белла на минуту остановилась, подумала над происходящим, проанализировала это — возможно, еще остался бы шанс изменить что-то, вернуть былую теплоту в отношения. Но Беллатрикс никогда не оглядывалась назад. Ее взгляд всегда был устремлен вперед, а те, кто не желал смотреть в одном с ней направлении, не достойны были присутствовать в ее жизни. Даже если удаление их из оной было сопряжено с болью для самой Беллы. Без жертв войны не выиграть, а именно войной была вся ее жизнь. Такова была ее природа.

Кроме того, на последнем курсе Хогвартса она и многие ее однокурсники стали больше обсуждать идеи, продвигаемые неким темным магом, именовавшим себя Лордом Волдемортом. То были здравые идеи, благодаря которым общество можно было действительно улучшить. Улучшить в ее понимании, разумеется, сделать более удобным и комфортным для нее. Беллатрикс всегда знала, что она — особенная, Лорд Волдеморт же возносил ее и подобных ей высоко над головами простых магов, не чуравшихся связей с магглами. Следуя за ним, Беллатрикс могла получить все, о чем мечтала: силу, власть, чувство собственного превосходства, подкрепленное реальными действиями и их результатами.

Тогда же она узнала, что существует некое общество магов, которых Волдеморт приблизил к себе. Никто не знал точно их имен и условий вступления в этот клуб, но мисс Блэк было не занимать упорства и смекалки. Она несколько месяцев потратила на выяснение хотя бы нескольких имен и, получив их, составила план. У юной семнадцатилетней ведьмы, будь она хоть трижды Чистокровной, не было ни шанса найти и добиться аудиенции у Темного Лорда, а именно это было конечной целью Беллы. Но такой шанс мог бы появиться, если бы кто-то представил ее. Кто-то, над кем у нее была бы достаточная власть. Отец, брат, поклонник или муж. Отец ее, хоть на словах придерживался тех же взглядов, связи с Лордом не имел. Братьев природа ей не подарила. Поклонник был бы слишком ненадежен. Оставалось замужество, тем более, родители все равно имели это в планах на ближайшую пару лет.

Беллатрикс прекрасно отдавала себе отчет в том, что руки ее сильно связаны полом. Женщине в Чистокровной семье не отводилось активной роли. Ее предназначение заключалось в продолжении рода, создании уюта и поддержании репутации мужа и семьи. Все… В детстве это казалось жутко несправедливым, она даже имела не одну беседу с матерью на данную тему, но Друэлле так и не удалось примирить дочь с ее будущим. Беллатрикс знала, что рождена для чего-то большего. И что за это большее ей придется бороться. Проще приступить к осуществлению плана было бы имея прочный социальный статус. Старая дева — статус не подходящий. Значит, ей нужен был муж. И не просто муж, а муж, имеющий подход к волшебнику, с которым она действительно стремилась увидеться.

Именно так выбор ее пал на семью Лестрейнж. Она нашла все, что было в ее силах, об этой семье. Деятельность их Главы в школьные годы давала немало оснований полагать, что тот был знаком с Темным Лордом еще тогда, а значит, его старший сын, Рудольфус, по счастливому стечению обстоятельств, все еще не женатый, также мог иметь нужные ей связи. Дальше все было просто — беседа с отцом, встреча Глав семейств, договор, помолвка. Уравновешенный и невозмутимый Рудольфус был старше ее на пять лет, но Беллатрикс была уверена, что найдет способ подчинить его. Если она хотела, она могла подчинить кого угодно…

Это были бы удачные для нее каникулы, если бы не Андромеда и эта невоспитанная малявка, Сириус. Почему обязательно должен был найтись кто-то, кто все испортит? Белла бросила на Меду быстрый взгляд поверх книги. Сестра целиком ушла в себя. Лицо у нее было настолько мечтательное, что хотелось подойти и влепить пощечину, чтобы стереть с него это выражение. Беллатрикс фыркнула и перевела взгляд на Нарциссу. Вот кто все еще был на ее стороне. Белла улыбнулась младшей сестренке. Цисси была слабой, скучной, вечно ведомой, но Беллатрикс все равно ее любила. И, пожалуй, даже стремилась защищать, в меру сил. Пока Цисси оставалась рядом с ней, она не была одинока, даже потеряв Андромеду. Да и кто знает? Может, блудная сестра еще изъявит желание вернуться. А она еще подумает, принимать ее назад, или все-таки нет.

* * *

«Ты ведьма, а я — колдун… В этом нет ничего плохого…»

Эти слова снова и снова звучали в голове Лили, как заевшая пластинка, всю дорогу от площадки, где так неудачно заявил о себе сын Снейпов из Паучьего тупика. Они не стали тише на следующий день, ощутимо мешая сосредоточиться на уроках в школе. И после — тоже. Петуния пресекала все попытки поговорить с ней о происшествии на площадке. Ей будто физически неприятно было про это вспоминать, и Лили скоро оставила ее в покое. Последнее, чего она хотела — доставлять неудобства сестре. Но молчание не убило мысли. Они все еще были здесь, витали вокруг нее, как легкий аромат цветов на клумбе рядом с детской площадкой. Тунья говорила, что все сказанное тем мальчиком — ерунда. Но ведь сестре уже случалось ошибаться. Что, если это случилось и на этот раз? Что, если мальчик сказал правду? Ведь ее необычные способности вовсе не были выдумкой. И она могла быть не единственной…

Эта мысль наполняла сердце Лили ликованием. Дружелюбная, добрая девочка, Лили в школе имела достаточно подруг, да и друзья Петунии благосклонно к ней относились, но рядом с ними она всегда была собрана, всегда — на пределе. Они не должны были знать о ее талантах, это было строжайше запрещено. Проблема была в том, что Лили не могла это контролировать. Она неизбежно забывалась, и тогда происходили странные вещи. От них никому не было плохо, никто не связывал их с Лили, но она точно знала, что случилось и кто виноват. Всегда… И всегда это давило на нее. Но если Тунья ошибается, а мальчик прав — значит, где-то есть такие же люди, как она. Она может с ними встретиться. Сможет быть собой среди них, потому что они будут точно такими же, как она… Господи, как это было бы здорово!

Так в ее доверчивой детской душе поселилась мечта. Лили питала и лелеяла ее с любовью и нежностью, в тайне ото всех. И продолжала повторять про себя слова Снейпа, с каждым днем все больше веря в возможность их правдивости.

Все решил случай: Петунию свалил внезапный весенний грипп, мама уложила ее в кровать и запретила Лили подходить к сестре из страха, что младшая тоже заразится. Какой-то внезапный порыв подхватил девочку, толкнул к матери и заставил уговорить ее в этот раз отпустить Лили погулять в одиночестве. В конце концов, она была уже большой девочкой и вполне могла отправиться на улицу без сопровождения. Коукворт был городок маленький и тихий, родители здесь не боялись отпускать детей гулять в одиночестве. Миссис Эванс, несмотря на имеющуюся у нее склонность к тревожности, уступила уговорам любимой младшей дочери. В распоряжении Лили оказалась пара часов.

Ее сердце стучало как бешеное, где-то очень близко к горлу, когда Лили шла к той самой площадке, где все началось для нее и для сына Снейпов. Прошло столько времени, что она будет делать, если его не окажется на площадке? Раньше ведь она его там не видела… Вдруг мальчик так сильно на них обиделся, что никогда больше не вернется? Она ведь так и останется в неведении, среди своих мечтаний, до сих пор не имевших под собой твердой основы и этим смутно мучающих девочку. А еще он мог не захотеть разговаривать с ней теперь, даже если Лили повезет, и она найдет Снейпа на площадке… Девочка гнала от себя эти мысли, но они, как назойливые мухи, все время возвращались. В конце концов, она решила, что просто уйдет. Извинится, что побеспокоила, и удалится. А если его не будет, что ж… Значит, ей действительно не нужно знать про такие вещи. И она попытается не думать больше о его словах.

Заветный поворот, за которым была бы уже видна детская площадка, приближался быстро. Лили ускорила шаг, почти перешла на бег. Паникующий голос в ее голове твердил, что площадка будет пуста. Только ветер, едва покачивающий качели на цепочках, да прошлогодние листья, которые до сих пор каким-то образом шуршали под ногами. Ей следовало бы вернуться домой и позаботиться о сестре. Мама запретила к ней подходить, но можно надеть маску… Петуния всегда сидела с Лили, когда та болела, это — нечто, что сестры делают друг для друга, чтобы проявить заботу. Да, так и следовало поступить… Однако Лили бежала вперед, не чувствуя усталости. Она любила свою сестру, даже очень сильно. Но Петуния никогда не понимала и не принимала способности Лили. Они пугали сестру, она всегда кричала и ругалась, когда видела, как Лили колдует. Ей было бы куда легче, если бы талант младшей просто исчез. Чтобы ее младшая сестра была такой же, как все дети. Такой же, как она. Но Лили не была. Никогда...

На всем свете был только один человек, который мог это понять. Детская площадка была единственной ниточкой, которая могла привести ее к нему. Как желтая кирпичная дорожка, которая отведет Элли в Изумрудный Город: однажды ступив на нее, уже нельзя повернуть назад. Угол приближался, все быстрее. Лили вылетела из-за него, свет от заходящего солнца ударил ей в глаза, и девочка остановилась, прикрывая их ладошкой. Сердце ее, учащенно бившееся из-за стремительного бега, пропустило удар, и с новой силой заколотилось в груди. Площадка была не пуста! Худая, сгорбленная детская фигурка в нелепой серой поношенной одежде расположилась на качелях. Он не видел ее, потому что взгляд его был устремлен себе под ноги. Но это совершенно точно был тот самый мальчик. Лили сделала шаг. Еще один. Ноги почему-то как будто свинцом налились. Ей так много нужно было у него спросить, но Лили не представляла, как начать. И она все еще побаивалась, что все это может оказаться какой-то жестокой шуткой. Если так, Лили не представляла, как будет переживать это…

Она остановилась позади мальчика, не слишком близко. Он все еще не замечал ее присутствия, полностью погруженный в свои мысли, а Лили никак не решалась заговорить. Эта немая сцена продолжалась с минуту, потом девочка набрала побольше воздуха в легкие и произнесла на одном дыхании:

— То, что ты тогда сказал, это правда? Волшебники действительно существуют?

Мальчик вздрогнул от неожиданности и вскочил с качелей, резко оглянувшись. Его глаза расширились от удивления. Северус столько дней приходил на эту площадку с одной лишь надеждой: что Лили вернется (пусть даже с ее противной магглой-сестрой), а теперь, когда она стояла перед ним, просто не мог поверить собственным глазам. Пришла… Заговорила первой… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но молчание начало затягиваться и паника при мысли, что Лили сочтет его дурачком и уйдет, подхлестнула мальчика.

— Это правда.

Девочка пристально посмотрела на него, явно ожидая развития мысли. Северус нервно сглотнул, вцепившись в качели, совсем как Лили во время их первой встречи: будто это был «домик», способный его защитить от через чур придирчивого взгляда.

— Да ты ведь сама знаешь, что правда. — Сказал он. — Я видел, что ты делала с цветком, и здесь, на качелях… Это и есть магия! Но сейчас наша магия очень… простая. Это потому что мы — дети и еще не умеем ее контролировать. Потом все будет по-другому, вот увидишь.

Больше всего на свете Снейп боялся, что Лили, получив ответ на свой вопрос, просто развернется и уйдет. Мозг его лихорадочно работал, пытаясь найти слова получше, чтобы убедить девочку. Снова повисла пауза, и пусть была она совсем короткой, не больше пары секунд, Северусу казалось, что прошла целая вечность. И что Лили уже решила, что он совершенно бестолковый, а значит, общаться с ним точно не захочет. Нужно было быстрее сказать что-то. Хоть что-нибудь…

— Потом у тебя появится палочка, и ты сможешь научиться настоящим заклинаниям, не то, что сейчас! И не только заклинаниям, есть еще очень много всего. От обычных людей все это прячут, потому что они злые и завистливые и все время хотят уничтожить то, чего не понимают. Но ты тоже волшебница. Ты будешь частью этого мира. Если захочешь…

Лили слушала его со странным, смешанным чувством. Она росла среди самых обычных людей, в которых не было ничего волшебного. Да, ее родители поощряли веру в чудеса у своих дочерей, но даже с учетом этого они были людьми рациональными. Это не могло не сказаться на восприятии мира у Лили. А с рациональной точки зрения мальчик полную ерунду, озвучивал какие-то фантазии, которые просто не могли быть реальны. С другой стороны, ее способности наглядно доказывали, что к словам Снейпа нельзя относиться без должного внимания. Ведь она и правда была настоящей. А значит, настоящим могло быть и все то, о чем говорил мальчик. Заклинания, многое другое, целый мир… Еще подкупала уверенность, с которой звучали его слова. Лили, обладавшая живым воображением, из нескольких слов смогла нарисовать перед глазами целый мир, о котором мальчик едва упомянул. Точнее, она уже давно себе его нарисовала, теперь же фантазия просто получила необходимый импульс, чтобы ожить.

— Мои мама и папа вовсе не злые… Они не стали бы ничего уничтожать. Но… Они не могут делать то, что я умею. И Петуния не может. Как получилось, что колдовать могу только я?

Снейп замялся. Он и сам не до конца понимал, как так могло получиться. У него-то мама была волшебницей, здесь все было просто и логично. Но Лили смотрела на него, ждала ответа. Он не мог просто промолчать, или сознаться, что не знает.

— Так иногда происходит… Обычно хотя бы один родитель волшебник, хотя лучше, когда оба. Но иногда у двух магглов рождается ребенок-волшебник. Вот как ты. Редко, но бывает… — Тут он вспомнил, что они, вообще говоря, даже не познакомились толком, отпустил, наконец, качели, поспешно вытер руку о куртку и протянул ее Лили. — Меня, кстати, зовут Северус Снейп.

Вопрос, уже готовый сорваться с языка, повис между ними невысказанным, когда мальчик представился. В голове у Лили роилось множество вопросов, но вот вопроса об имени ее нового знакомого там с самого начала почему-то не было. Девочка устыдилась такой вопиющей невежливости, с готовностью приняла протянутую руку и смущенно улыбнулась.

— Меня зовут Лили. Приятно познакомиться, Северус.

Имя у него было как раз под стать внешнему виду: такое же необычное, как будто со страниц сказок, которые Лили так сильно любила. Но оно ему шло, потому что Снейп был не обычным мальчиком. И стало для Лили еще одним доказательством, что он не врет. Все по-настоящему… Эта мысль наполнила ее сердце ликованием, мгновенно отразившимся на лице широкой, открытой улыбкой.

— Я никогда раньше не встречала таких, как я… Ну, волшебников… — Сказала Лили, не отрывая взгляда от Северуса.

Она привыкла, что окружающие не понимают природу ее способностей. Она и сама никогда не могла ее объяснить. Теперь же оказалось, что они все были не правы. Родители, когда говорили, что так делать нельзя. Петуния, одергивавшая ее каждый раз, когда магия девочки давала знать о себе. Они все были не правы. Осознание этой простой истины приводило Лили в изумление, но изумление это было очень приятным.

— Это потому, что волшебники не любят, когда их замечают. Волшебный мир спрятан от обычных людей. — Ответил Северус, не отрывая взгляда от Лили.

Когда она улыбалась, вот так, открыто и радостно, ему было сложно поверить, что перед ним живой человек. Девочка больше походила на какую-нибудь сказочную фею, как бы глупо это не звучало даже у него в голове. Снейп смутился, поймав себя на подобных мыслях, но взгляда не отвел. Он слишком долго ждал возможности поговорить с кем-то, кто его поймет. С кем-то, кто такой же волшебник, как он. Было недопустимо все испортить. А между тем, между бровей девочки появилась складка — ответ явно ее не устраивал.

— Но почему?

— Потому что они все равно там ничего не поймут. А есть еще животные, которые выглядят страшными, они их напугают. Магглам лучше в их мире, а волшебникам — в своем. Так каждый на своем месте, понимаешь? Министерство очень за этим следит.

— Министерство?

— Ну, это маги, которые принимают законы и следят за их исполнением. И еще много чего они контролируют… Преступников ловят, порталы регистрируют и еще разное…

Лили не понимала ни почему эти магглы, о которых Снейп постоянно говорил, не могли жить рядом с волшебниками открыто, ни почему волшебникам нужно было целое Министерство (она не до конца еще понимала, что значит это слово, но явно что-то большое и сложное, связанное с властью), чтобы скрываться. Но в словах Снейпа была логика, оспорить которую прямо сейчас она не сумела бы, а значит, оставалось просто оставить этот вопрос на время. Тем более, он снова произнес это слово, вызывающее у нее большой интерес.

— А кто такие магглы? В тот раз ты так назвал Петунию, звучало не очень вежливо…

Снейп стушевался. Он был слишком мал еще, чтобы достаточно хорошо объяснить Лили, почему он недолюбливал магглов. Тем более, девочка свою мегеру-сестрицу явно очень любила, и говорить о ней гадости вряд ли был бы верным способом укрепить дружбу.

— Это просто слово. Самое обычное, это не обзывательство. Так волшебники называют обычных людей, которые без способностей к магии.

Кажется, ее это успокоило. Северус перевел дух, чувствуя себя неосмотрительным человеком, прогуливающимся по самому краю пропасти. Нужно было срочно рассказать что-то приятное, увести тему от магглов и всего с ними связанного.

— Но наши способности сейчас — это малая часть! Когда тебе исполнится одиннадцать, тебе купят настоящую волшебную палочку. Вот это — действительно могущественная штука. С ее помощью можно не только заклинания делать, еще в приготовлении зелий помогает, а совсем сильные маги могут даже без палочки обойтись. Но для этого нужно очень много тренироваться и обладать большим талантом к волшебству…

— А зелья тоже всамделишные? — Встрепенулась Лили, несколько приунывшая после информации о магглах. Она, в общем-то, примерно так себе и представляла значение этого слова, но все равно казалось, что Снейп чего-то не договаривает. Его слова о зельях быстро переключили внимание девочки с этого неясного вопроса к чему-то более интересному. — Такие, что любую болезнь можно вылечить?

— Ну, не любую. — Рассмеялся Снейп. — У них много полезных свойств. Можно заставить другого человека покрыться бородавками, к примеру. Или икать несколько часов к ряду. А еще можно капнуть на что-то большое — и оно станет маленьким.

— Как в «Алисе в Стране Чудес»! — Воскликнула Лили.

— Где?

— Это такая сказка. Девочка погналась за белым кроликом и упала в его нору. И в этой норе нашла стол, а там был пузырек с надписью: «Выпей меня». Девочка выпила и уменьшилась.

— А… — Снейп никогда не слышал такой сказки, но звучало и правда, очень похоже. — Ну… Да, наверное, так это и работает.

Он улыбнулся девочке.

— Северус, а что можешь делать ты? — Вдруг спросила Лили, обходя качели и усаживаясь на них верхом так, что теперь она смотрела на него снизу вверх. Взгляд был прямой, очень заинтересованный. — Ты видел, что бывает, если я сильно раскачаюсь на качелях, а еще что было с цветком… А у тебя что получается?

— Ну… Разное. — Снова запнулся Снейп. — Пока мы еще не учимся в Хогвартсе, магия проявляется сама по себе. Это нельзя контролировать. Ну, или только немного, вот как у тебя получается.

— Хогвартс? — Лили склонила голову на бок, услышав новое слово. — Что это?

— Это школа! — Лицо Снейпа просияло. — Когда тебе исполняется одиннадцать, сова приносит письмо о том, что тебя зачислили, тебе покупают палочку, и ты уезжаешь учиться. Там учат развивать свои способности, контролировать и направлять их. Именно там ты становишься настоящим волшебником. А еще — это огромный замок, очень старинный. Но там все сделано так, чтобы было удобно. Мама говорит, он на севере, где-то в Шотландии. Никто не знает точно, где, потому что школа тоже спрятана, и получше многих других мест.

— Школа волшебства? — Лили подалась вперед. — И там, значит, кого угодно могут научить быть волшебником?

— Нет. — Северус замотал головой и тоже сел на качели, начал раскачиваться потихоньку, пиная носком ботинка землю. — Ты не поняла, Лили. Это школа для волшебников. И попасть туда могут только волшебники. Магии нельзя научить. Это либо есть, либо нет.

— О…

Она выглядела расстроенной. Наверняка опять переживала из-за сестры. Снейпу очень хотелось фыркнуть в ответ на это, но чутье подсказывало, что Лили не оценит подобного отношения. Он сдержался.

— Это волшебное место… — Тихо продолжил Северус. — Самое лучшее на свете. И мы поедем туда, и ты, и я. Когда нам исполнится одиннадцать…

— Еще долго…

— Этого стоит подождать, вот увидишь!

Лили подняла на мальчика взгляд и улыбнулась. Он ее подбадривал, а ведь они всего час как были по-настоящему знакомы. Все, что он говорил, было странно и необычно. Все Петуния назвала бы враньем. А Лили верила каждому слову, потому что сердце подсказывало девочке, что Снейп ее не обманывает. Он действительно был необычным, этот мальчик в старом тряпье совсем ему не по размеру.

— А если письмо потеряется?

— Эти письма никогда не теряются. — Замотал головой Снейп.

Это была очень хорошая новость. Лили снова улыбнулась и начала потихоньку качаться на качелях, обдумывая новую информацию, полученную от Северуса. Еще некоторое время они молча лениво раскачивались на качелях, совсем как обычные дети. Потом Лили будто проснулась, осмотрелась вокруг и заметила, что солнце скрылось, а красные краски постепенно растворяются, уступая место серым сумеркам. Девочка поднялась с качелей со вздохом.

— Мне пора, скоро будет совсем темно. — Нехотя выговорила она. — Я приду завтра? Хочу еще послушать про магию, и про Хогвартс, и про волшебников... Ты мне расскажешь еще?

Девочка с надеждой посмотрела на Северуса. Все прошло хорошо, и теперь в ее жизни не могло приключиться ничего хуже отказа мальчика продолжать общение. Потому что тогда дверь в страну чудес, которая сегодня приоткрылась перед ней, будет захлопнута. От одной мысли об этом ей хотелось плакать. Снейп же выглядел растерянно. Он тоже перестал качаться, поднялся на ноги и смотрел на нее неуверенно. Потом он сказал:

— Конечно расскажу, если хочешь… Значит, завтра?

— Завтра. — Лицо Лили просияло.

На секунду ей даже захотелось обнять мальчика и поблагодарить его за все, но девочка сдержалась. Ей нужно было домой, рассказать Тунье, что она ошибалась.

— До встречи, Сев. — Лили помахала ему рукой с края площадки, и быстрым шагом направилась в сторону дома, не замечая, что Снейп так и не двинулся с места, провожая ее взглядом.