Дитя Рассвета (гет)

Мы не клялись в любви друг другу,

Ночной ветер надрывался криком, будто потревоженная птица. Бил в лицо, сдувая со щек остатки живого тепла и вырывая изо рта голубой шуршащий пар, рвал из седла черной дланью и был так холоден, что входил в легкие с тихим шорохом, будто клинок в ножны, а каждый вдох отзывался болью в обожженной морозом гортани. Едва обозначенная тропинка змеей извивалась меж скальных зубьев, то и дело прячась под обнаженными корнями вековых сосен, и по мере того, как Анира и Арвен уезжали дальше от оставшейся где-то позади Приветной Обители, становилась все выше, а потом резко побежала под уклон. За спинами девушек сомкнулась густая ночная чернота, в которой осколками старых костей белели прихотливо разбросанные по обеим сторонам тропы приметные белые камни — по ним в дом Элронда мог найти путь только друг. Скоро закончились и они, промелькнули сосновые и буковые рощи с ковром жухлого осеннего разнотравья, и под копытами лошадей загремело унылое бездорожье Пустошей. Окончательно спустившись с неверной горной тропы на простор, девушки пустили коней во всю прыть, дав им полную свободу, и те помчались, вырывая копытами из скудной земли чахлые примороженные травяные кустики и мелкие камни.

Сердце Аниры трепыхалось, как шальное — то ли от стремительной скачки, то ли от предвкушения. Или от неясной пока тревоги, что росла с каждой минутой, с каждым стуком копыт Светоча, с каждой новой звездой, загорающейся на темном небосводе. Здесь царила тьма и беззвучный ночной холод, да и выглядело это место весьма негостеприимно. Время от времени чуткий слух девушки улавливал отдаленный жутковатый звук, не принадлежавший ни зверю, ни птице, и тогда Светоч яростно храпел и летел вперед еще быстрей. Особенного страха девушка не ощущала — она не умела бояться неизвестного ей — скорее некий трепет и возбуждение, но понимала, что зло и опасность ждут впереди, и они уже близко.

Когда ночь перевалила за середину, крепко захолодало, на камнях стремительно проносящихся мимо Пустошей, серебрилась в звездном свете изморозь. Ветер сорвал капюшон с головы Аниры, ледяной дождь, падающий с неба, на лету превращался в мелкий колкий град и присыпал ее косы белой крупой, они стали влажными и холодными и тяжело били по спине. Арвен и Асфалот маячили в нескольких саженях впереди расплывчатым белым пятном среди темноты.

Они остановились на распутье — тропа тут уже была не тропою, а тем, что называли здешние жители Старым Трактом. Выкатившаяся из туч луна строго смотрела с небес, освещая все кругом. Дорога располовинилась, одна убежала к горизонту по голой пустоши, другая змеилась среди росших тут и там редких кустов и, наконец, исчезала в чернеющей вдали лесной стене. Окутанные паром лошади тревожно нюхали воздух. Арвен успокаивающе похлопала Асфалота по широкой лунно-белой шее. Мелодично звякнули вплетенные в гриву колокольчики.

— Светоч чем-то напуган, — заметила Анира. — Чует орочий или варжий дух — наверняка по этим глухим местам в изобилии шныряют и те, и другие. Надо дать лошадям передохнуть хотя бы четверть часа.

— За Арагорном и хоббитами идут не орки, — возразила эльфийка. — Эти твари куда хуже. И останавливаться здесь нельзя.

— Хотела бы и я знать, кто это. Поспешим, сестра, — сказала Анира и указала в сторону леса. — Должно быть, Арагорн и его спутники затаились где-то там, в чаще.

Еще через несколько минут быстрой скачки деревья подступили вплотную. По опушке, окруженной густотравой луговиной, полз предутренний уже туман, обвивался вокруг осколков серых, обросших мхом скал и, уползая в лес, застревал в ветках, превращая кусты можжевельника в жуткие призраки. Тропа терялась в темноте на третьем шагу, плотно теснящиеся деревья и густой подлесок не пускали под свою сень лунный свет и делали чащу совершенно не просматриваемой. Анира придержала Светоча и зажгла магический фонарик. Тени метнулись врассыпную, мрак поголубел и нехотя отступил.

— Разделимся, — предложила она. — Так мы найдем их быстрее.

Арвен кивнула и тронула Асфалота. Анира видела, как эльфийка вынула из ножен свой меч и углубилась в чащу. Она машинально скользнула рукой по поясу. Перевязи не было. Волнение и торопливость ни к чему путному привести не могут. Девушка тяжело вздохнула и, надвинув на лицо капюшон, слилась с темнотой.

* * *

Вечер был чудесным. Сладким и медовым, как янтарное эльфийское вино, которого за вечерней трапезой было в изобилии. А люди еще говорят, что эльфы не пьют ничего крепче родниковой воды. Леголас рассмеялся над собственными мыслями, не заботясь о том, что кто-нибудь может его услышать, и мелодичный звук его немного бесшабашного смеха растаял, улетая в ночное небо. Белые звезды мирно светили вниз, чуть мерцая и подрагивая, по сильному телу тягучей густой волной расползались покой и нега. Он выпил сегодня, пожалуй, даже слишком много этого теплого бархатистого вина... Леголас не был невоздержан в таких вещах в отличие от многих своих лесных сородичей и чувства опьянения от напитка не испытывал — скорее, его пьянило почти забытое ощущение радости и легкости на душе.

Он примирился с Анирой. И больше ему не нужно будет заполнять горькую пустоту внутри себя ненужными размышлениями.

Леголас еще некоторое время смотрел на звезды сквозь окна своей комнаты, расслабленно вытянувшись на ложе и подложив под голову сцепленные ладони, пока эльфийский сон не снизошел на него, погрузив в покойное, полное легких, воздушных видений небытие...

...Кругом Леголаса обступило родное Лихолесье — такое, каким было много сотен лет назад, до прихода Некроманта из Дол-Гулдура и гигантских пауков, орков и варгов. Солнечное, радостное и звеняще счастливое. Над головою тихо и сонно бормотали зеленогривые клены и вязы. Потянуло легким ветерком, и до него долетел знакомый запах прелой листвы, какой бывает только в глухих чащах, куда не заглядывает солнце. Кроны деревьев то и дело размыкались, являя розоватое предвечернее небо и рваную линию горизонта. Леголас улыбнулся, глядя вдаль, потом чему-то радостно рассмеялся, и смех его гулко разносился по лесу. Все сейчас казалось ему новым, прекрасным и полным обещания...

...и очнулся.

Тут же рывком вскочил на ноги и, тяжело дыша, выбежал на балкон, остановился, упав грудью на балясину. Вокруг его обнимала все та же осенняя спокойная имладрисская ночь. Только в воздухе почему-то режуще пахло страстоцветом — так, что тяжело было дышать... Он коснулся пальцами губ...

...А в следующий миг уже бежал по освещенным золотистым светом ночных фонариков дорожкам к Лунному Чертогу. Это был сон, всего лишь видение, прекрасное и тревожное одновременно, Леголасу хотелось верить в это, но сердце не слушалось, ныло и кричало от дурного предчувствия, а ноги сами несли его туда, где должна была мирно и крепко спать Анира...

...И он уже не удивился, не найдя ее там.

* * *

В лесу было влажно и куда более тепло, чем на равнине. Анира неплохо ориентировалась в темноте, и сейчас свет магического огонька даже мешал ей, но без него она и Светоч были бы лишь жутковатой бесшумной тенью среди листвы, а получить от не признавшего ее Арагорна глоток закаленной стали совсем не хотелось.

Девушке казалось, что она пробирается сквозь заросли уже целую вечность. Одежда намокла, с ресниц падали капли дождя. Анира не слышала других звуков, кроме шороха, что создавал Светоч, собственного тихого дыхания и взволнованного биения своего сердца. Она не помнила, в какую сторону ушла Арвен, и замаячивший впереди тусклый свет стал для нее неожиданностью, как и едва слышный скрытный ропот голосов. Те тревожно стихли, едва конь, повинуясь ее приказу, двинулся вперед, ломая ветки. И, конечно же, острие меча Арагорна было направлено точно на нее... Анира сбросила капюшон и соскользнула со спины Светоча, по колено утопнув в высокой мокрой траве.

— Это всего лишь я... — выдохнула она, поднимая руки.

В глазах Арагорна мелькнуло узнавание, он медленно опустил меч и тут же замер, ощутив холодок стали у своего горла.

— Осторожность на этот раз изменила Следопыту, — раздался мелодичный голос Арвен. — Никогда не стоит концентрировать свое внимание на ком-то одном. Ты побежден.

Тут не было ни полянки, ни прогалины. Прямо посреди сырой чащи, освещенные парой тусклых чадящих факелов, кучковались хоббиты. Бледные от испуга лица выражали решимость и даже отвагу, а серебристые эльфийские кинжалы на изготовку в их руках не предполагали сомнений в том, что они не побоятся встать на защиту друг друга.

Трое, все они были ей хорошо знакомы. Младшие Тук и Брендизайк — неугомонная родня Бильбо из Приречья — и простоватый увалень Сэм Гэмджи, из Хоббитона. Чумазые и взъерошенные, они стояли полукругом, скрывая за спинами четвертого, в котором она, приблизившись, сразу узнала своего товарища по детским играм, юного племянника Бильбо — Фродо Бэггинса. Тот распростерся на земле, укутанный в плащи и походные одеяла, и выглядел неважно, если не сказать жутко. Серая кожа с землистым оттенком, покрытая сеткой черных кровяных венок, и глаза — огромные, белесые, потусторонние... Арвен уже склонилась над ним и торопливо разворачивала кокон, в который он был укутан, заставляя хоббита тонко поскуливать от боли.

Он был ранен в плечо. Ранка — маленькая, с уже сомкнувшимися краями и с виду неопасная — не вызывала бы беспокойства, если бы не почерневшая вокруг нее живая плоть. Анира ощутила приступ слабовольного ужаса. И какое в этом мире оружие способно нанести увечье, превратившее живого в существо, похожее на вурдалака из страшных человеческих сказок?

— Давно? — бросила Арвен, не отрываясь от раны.

— У Заверти. Сутки назад, — немедля откликнулся Арагорн. — Ты можешь ему помочь?

Арвен качнула головой.

— Только отец, — она вскинула на Бродяжника тревожные глаза. — Нужно торопиться. Еще немного — и Фродо не поможет и вся целительская сила моего народа.

В воздухе плыл отчетливый аромат снежноцвета — Арагорн прикладывал к ране хоббита его мятые листочки. Анира тотчас почувствовала, как отступают тревога и усталость. Она молчала, хотя на языке вертелось не меньше дюжины вопросов. Кто сотворил с Фродо такое? Почему его нельзя вылечить прямо сейчас? Что за опасность преследует их? Мельком глянула на хоббитов — те смотрели на нее во все глаза, как дети. Несколько минут назад, когда из темноты чащи выступили два жеребца — один черный, как ночь, сливающийся с мраком и с горящими глазами, другой — как лунный свет, они даже позабыли о стонущем на земле Фродо.

Арагорну же сделала честь его невозмутимость — он и бровью не повел. Только взгляд его стал острее гномьей стали. Полоснул им девушек, но тут же овладев собой, спросил напряженно:

— Элронд знает, что вы здесь?

Анира опустила глаза, Арвен вызывающе задрала подбородок.

— Я мог бы не спрашивать, — пробормотал Арагорн, снова склоняясь над Фродо.

— Кто это? — одними губами прошептал Сэм, не сводя с девушек огромных голубых глаз, и вдруг расцвел улыбкой, хлопнув себя по лбу. — Эльфы же, болван я этакий!

— Окстись, Сэм! — прошипел младший Тук, сверх того добавляя ему смачный подзатыльник. — Та, которая высокая — эльфа. А с косичками — это Нари, всего лишь Нари, племянница дядюшки Бильбо из Эребора. Помнишь ее, маленькую? — он воодушевился и, казалось, напрочь забыл о том, где они. — Она и Фродо бильбов меч из сундука утащили да порубили все цветы в палисаднике тетушки Гортензии — все представляли, что с орками дерутся. И попало им тогда, ох, попало! — хоббит хрюкнул. — Фродо три дня сесть не мог... А цветы у Гортензии в ту же ночь снова выросли — да сказочные! Сроду в Шире таких не бывало!..

А Сэм все хлопал глазами и глядел, как на диво. Он был младше остальных хоббитов и одногодком Анире и, конечно же, ее узнал, особливо после подсказки Перегрина Тука, но отказывался верить глазам — какая уж тут маленькая, пухлая, похожая на спелую ягоду Нари, для которой они наперегонки таскали из лесу раннюю землянику? Эльфа, да и только... А эльфов он прежде никогда не видел, только мечтал повстречать, наслушавшись рассказов старого Бильбо.

В это мгновение Фродо мучительно застонал, и тотчас, эхом вторя его надрывному стону, откликнулись вдали скрипучие, скрежещущие голоса, ответили визгом потусторонним и страшным. Хоббиты даже присели от страха.

— Кто это? — сорвавшись на шепот, спросила Анира. — Они ужасны...

— Это приспешники Темного Властелина, — выплюнул Арагорн. — Те, кто преследует нас уже трое суток. Пятеро из Девяти слуг Кольца. Назгулы, — последовало незнакомое слово. — Они — призраки, неутомимые и движимые только злобой. Одержимые. Им не нужно ни есть, ни пить, и они не остановятся, пока не настигнут нас. Оставайтесь тут, — бросил он девушкам. — Я возьму Асфалота и поскачу с Фродо в Имладрис. Призраки рядом, они стерегут Тракт, но вам ничего не будет грозить — им нужно только Кольцо.

Арвен мягко улыбнулась и отстранила его, уже взявшегося за недоуздок.

— Я легче. Асфалот полетит быстрее.

Арагорн кивнул, поколебавшись лишь мгновение. В его взгляде поселилась тревога. Он взял лицо Арвен в ладони и неотрывно смотрел той в глаза.

И Анира решилась.

— Кем бы они ни были, их влечет то, что несет с собою Фродо, — сказала она. — Зачем рисковать и преподносить им на блюдечке и то, и другое? Если я возьму Кольцо, то они бросятся вслед за мной, а Арвен не нужно будет скрываться от погони, и она доставит хоббита к Элронду вовремя. Никому не угнаться за Светочем, — предупредила она принявшуюся было возражать эльфийку.

Не дожидаясь, пока ее остановят, она наклонилась к Фродо, осторожно сняла с его шеи цепочку с массивным золотым кольцом, едва не вскрикнув от ощущения его холодной, как лед, кожи под своими пальцами. Приподняла к лицу, вперилась злым прищуром бирюзовых глаз, чуть шевельнула рукой, заставив вещицу качнуться из стороны в сторону, как маятник... Кольцо было тусклое, простое и тяжелое. На его зеркально гладкой поверхности не виднелось ни единой царапины.

Арагорн внимательно наблюдал за нею. В какой-то момент в его глазах появилось удивление, но он тут же поспешил отвести взгляд, словно опасаясь, что его заметят. Сам он смотреть на Кольцо избегал. Девушка резко сжала его в горсти.

— Это и есть самая опасная вещь в Средиземье? — с сомнением спросила она. — Я полагала, что это нечто более... пугающее.

Она набросила цепочку на шею поверх турмалинового кулона, подаренного Гимли, да заправила в ворот рубахи. Взлетела на спину Светоча, что стоял, нетерпеливо постукивая копытом, и, ударив ногами по его бокам, понеслась сквозь лес и тьму.

Арагорн водрузил бледного полубессознательного Фродо в седло Асфалота.

— Торопись, Арвен! — крикнул он. — Во весь дух!

Вокруг сгустилась темень — факелы успели погаснуть, рассеялся и светлячок Аниры. Первым отмер Сэм. В отчаянии подскочил к Бродяжнику и дернул того за рукав.

— Зачем ты отослал их? — вскричал он. — Там же Призраки!

Арагорн примирительно сжал плечо хоббита.

— Другой дороги нет, добрый Сэм, — сказал он. — А твоему другу немедля нужна эльфийская медицина. Теперь его спасет только быстрота Арвен да хитрость Аниры. Девушки решили верно. Поэтому — молись...

* * *

Занимался рассвет. Светоч летел вперед, оставив позади лес и мокрые от росы и ночного дождя луговины и разрезая разгоряченным телом белесый, как могильный саван, туман. Для Аниры все вокруг слилось в одно — и смутно-серый в волглых утренних сумерках Тракт, и горные отроги, облепленные вереском, и вой Призраков, доносимый ветром откуда-то совсем не издалека... Она ощущала, как в душе и теле поднимается непонятное возбуждение, смешанное с восторженным ужасом. Золотое кольцо на цепочке глухо позвякивало о турмалиновый цветок. Оно было тяжелым, таким, что это было даже странным и, оставаясь холодным, не принимало тепла ее тела, приникало к груди колкой льдинкой.

Светоч не нуждался в том, чтобы его понукали, он и так будто не касался копытами земли. Анира петляла среди редких кустов и каменистых осыпей, чувствуя, что адские кони вражьих слуг нагоняют ее. Холод и зловонное дыхание тлена и нежити преследовали ее, развеивали солнечное тепло и приглушали его свет. Анира была уверена — они не видели ее, но чуяли, словно голодная варжья свора, летели на запах сладкой человечьей крови и зов Кольца, ибо сами были Кольценосцами. Она уже не удивилась и не испытала страх, когда пятеро черных, как неизведанные подгорные бездны, всадников вывернули из узкой лощины скального распадка в нескольких саженях от нее.

Призраки разделились и теперь окружали ее все туже смыкающимся кольцом. Она бросила быстрый взгляд через плечо — Арвен нигде не было видно — и вцепилась в вороную гриву Светоча мертвой хваткой; конь уходил от погони, забирая немного вбок и путая преследователей. В какой-то момент он мотнулся в сторону, вышиб копытами тучу камней и пыли, и Анире показалось, что ее сейчас сорвет с его спины. Она пригнулась к лошадиному загривку и зажмурила глаза, когда Светоч встал на дыбы со злобным ржаньем, ударяя копытами передового из черных скакунов, который смог настичь их.

Но Призраки боялись ее — она чувствовала их страх, или то, что они способны были испытывать вместо него. Анира ощутила новый прилив восторга. По какой то причине они не только ненавидели ее, но и страшились. Сквозь стук копыт прорвалось леденящее душу шипенье:

— Покорись! Голову потеряешь, тенью станешь... Покорись!..

— Не раньше, чем печной дух добела отмоется(1)! — прорычала Анира. — Ревиа, Светоч! Ревиа иан сул!(2) — крикнула она, и слова, произнесенные на языке волшебного народа, словно светлой стеной отгородили ее от Призраков, заставив тех ненадолго отступить. Порыв ветра вмиг разогнал тучи, явив тусклое осеннее солнце. — Кела, хелкариэ!(3) — яростно закричала девушка, воодушевленная удачей, не подозревая о том, что невольно бросила одному из них в лицо то имя, которым когда-то называли его — еще человека из плоти и крови.

Но черные кони и не думали отставать.

Анира пригнулась к седлу, в вырезе рубахи повисло на цепочке кольцо, тускло и зловеще поймав отблеск хмурого солнечного луча. При виде его Призраки зашипели, твари, служившие им лошадьми, ринулись вперед с удвоенной силой, с обоих сторон к девушке потянулись призрачные костлявые руки... Анира видела, как впереди, в тисках горного разлома маячит Быстрая река, знала, что там ее спасение, но понимала, что хотя в скорости Светоч и не уступает черным скакунам, тех будто бы подстегивает чья-то злая воля. Она сделала попытку оторваться от них еще раз, но беспричинная, свинцовая усталость наваливалась на плечи тяжким грузом, неуклонно лишая последних сил...

Первый из Призраков выхватил из складок черного балахона меч, сверкнула могильной серостью призрачная сталь... Он сделал выпад, Анира рванулась в сторону, предугадав, что сейчас произойдет, и клинок, резанув воздух, злобно скрипнул — на пути к живой плоти встала мифриловая цепочка. Моргульский кинжал соскользнул вниз и длинно чиркнул по плечу, взрезая ткань и разгоряченное тело... Вопль Аниры разорвал утро, забился в горных теснинах, отразился от скал и вод Быстрой реки, смешался со скрипом и шипением черных всадников. Горячая кровь пролилась, стекая по плечу до самых пальцев, и девушка от отчаянья прокусила губу, стараясь сдержать еще один рвущийся наружу крик. От раны по телу во все стороны хлынул ледяной холод, тысячи игл впились в плоть, и она уже не понимала — изо льда они, или из пламени...

В глазах мутнело, веки смежались. Из оцепенения Аниру вывел всплеск воды под копытами Светоча. Брод через Быструю реку. Конь прошлепал по мелководью, переходя горный поток. Они были в Имладрисе...

Черные всадники замешкались на противоположном берегу, но Анира понимала — они хотят Кольцо, и священные воды эльфийской реки вряд ли остановят их, обезумевших и ведомых этой одержимостью. Рука онемела, ставшие деревянными пальцы разомкнулись, выпуская конскую гриву. Анира ощутила, как сознание ускользает от нее, скалы взметнулись и поползли вверх, и она, безвольно обмякнув, соскользнула со спины Светоча, беспомощно распростершись на галечном берегу. В щеку больно вжались мелкие мокрые камешки. Падая, с горечью думала о том, что суждено ей сгинуть здесь, вдали от Родины, так и не примирившись с отцом, не увидев больше величия и красоты Эребора, подгорных копей и лица матери... Ледяные воды Быстрой омыли ее и, побуревшие, унесли бурным потоком отравленную кровь. Совсем рядом раздалось торжествующее шипенье.

— Умрешь, эльф...

— Я не эльф, ты, бесплотный урод... — из последних сил прошептала Анира.

— Умрешь, умрешь, умрешь... — шепот, шорох, надтреснутый разноголосый сип не унимался, хохотал, насмешничая над нею, реальность уплывала куда-то в сторону, страха больше не было, как не было и желания бороться — слабость все полнее наливала свинцом безвольное тело. Сейчас она будет спать и видеть сны...

Вставай! Поднимайся, презренная человечиха!

Незнакомый властный голос ворвался в гаснущее сознание и заставил широко распахнуть глаза. Яростный и злобный, хлестнул, будто хвостатой плетью.

Я не желаю окончить жизнь, так и не начав ее! У меня еще и гребень не вырос, и шип на хвосте не закостенел! Не уходи! Мы сильнее их, наша магия сильнее!..

А Призраки уже ступали в буйные воды...

Подстрекаемая этим чужим гневным голосом, Анира кое-как перекатилась со спины на бок, встала на колени, потом выпрямилась, пошатываясь. Черный всадник возвысился над нею, он уже поднял клинок над ее головой, стремясь довершить начатое, как вдруг прилив невиданных сил прокатился по телу девушки, приведя ее в священный ужас. Она словно смотрела на происходящее изнутри, как зритель наблюдала за представлением, частью которого была она сама. Зрение обострилось, в нос ударило множество новых запахов, раньше неуловимых, а теперь таких явственных. Она слышала, как пахнет речная вода и рыбы в ее глуби, как пыльно разит тленом от черных лохмотьев ее врага и каленым железом — от его доспехов... Пораженная этим, она даже не заметила, как поднялись и взбурлили воды Быстрой.

Поднялась и ее рука, послушная уже чужой воле... Анира уже почти со спокойствием и смирением смотрела на отросшие на пальцах острые как лезвия двалиновой секиры золотистые когти, которые молниеносно полоснули по морде черного скакуна, разметав ошметки струпьев, ветхой ткани и брызги крови... А потом из горной расщелины, откуда вытекала Быстрая, ринулся, сметая все на своем пути, бесноватый поток, в котором чудился рокот камнепада и ржанье незримых коней. Хлынул — и смыл нечисть вместе с лошадьми, поглотив их полный злобы и бессилья жуткий вой...

Мокрая насквозь Анира успела заметить, как по берегу навстречу ей скачет на Асфалоте Арвен, и еще дальше — Леголас с белым, как мел, лицом, а потом жуткая боль вернулась, холод от обдуваемой осенним ветром намокшей одежды впился в тело, перед глазами разом померкло, и темная ночь среди бела дня сомкнулась над ней...

* * *

Когда Анира очнулась, ей показалось, что она плывет на эсгаротском пароме по Долгому озеру — ее мерно покачивало, а на лице ощущались брызги влаги. Открыв глаза, она поняла, что всего лишь сидит в седле впереди бережно удерживающего ее в надежных объятиях Леголаса, плотно укутанная в его плащ, и они уже въезжают в Приветную Обитель. Накрапывал мелкий пыльный дождь.

Она сразу же начала яростно выпутываться из спеленавшей ее руки ткани и засыпала эльфа вопросами. Леголас к разговорам расположен не был — сердце его все еще никак не могло успокоиться и бешено колотилось о ребра. Он был уверен, что девушка мертва, когда увидел ее, окровавленную и белую, как пена на водах Быстрой, распростертой на берегу. Неохотно он поведал Анире о том, что Фродо и Арвен в безопасности, и лечением хоббита уже занимается Владыка и другие целители. Фродо был плох, очень плох, хотя и не безнадежен. Элронд успел рассказать что-то о переходе в мир теней и осколке моргульского клинка, который, обладая собственной злой волей, всякий раз остается в ране и неумолимо движется к сердцу... Леголас поспешил успокоить девушку и сказал, что у хоббита имеется хороший шанс на выздоровление.

Сама Анира не вдруг вспомнила о своей ране — боль понемногу отступала, рука уже не висела безвольной плетью, потеплела и стала подвижной. Девушку немного потряхивало — у нее поднялся жар, но в целом она чувствовала себя сносно. И вызвала этим странный, полный нескрываемого удивления взгляд наставника.

Гимли встречал их. Облегчение, нахлынувшее на него, когда он увидел подругу живой, тут же сменилось неконтролируемым гневом. Еще перед рассветом, когда в Ривенделл явилась верхом на Асфалоте Арвен с полумертвым хоббитом в седле, и они узнали, что там, на подступах к Быстрой речке, Анира осталась одна лицом к лицу с пятью Призраками, отправившиеся на выручку ей эльфы с Леголасом во главе, отказались взять с собой гнома, и Гимли, обезумевший от тревоги, остался ждать в Ривенделле.

Завидев его, Анира перепугалась его тяжелого взгляда куда сильнее, чем назгулов. Послушно соскользнула с седла прямо в его протянутые руки, молча позволила себя унести, так и не решившись взглянуть ему в глаза. Волны молчаливого возмущения и гнева, которые он распространял вокруг себя, казалось, обжигали кожу. Но еще сильнее жгло ее чувство вины перед ним. Она понимала, что он имеет право сердиться, и заговорить с ним и оправдаться не пыталась.

Гимли осторожно поставил ее на ноги, молча кивнул на постель, приказывая сесть, и, перебросив за спину ее растрепавшиеся пыльные косы, бесцеремонно дернул тесемки и, нимало не смущаясь, спустил с плеч истерзанную, пропитанную кровью рубаху. Потом с величайшей осторожностью приподнял поврежденное плечо и высвободил его, вспоров кинжалом рукав сверху донизу и заставив девушку при этом густо покраснеть и судорожно вцепиться пальцами в ткань, удерживая ее у груди. Гимли едва заметно ухмыльнулся — сегодня ему было наплевать на ее смущение. После того, что она сотворила, он с трудом усмирял в себе желание перекинуть ее через колено и выпороть, как нашкодившую недолетку.

Почти сразу же в комнату вошла эльфийка с чашей теплого дымящегося отвара ацелас в одной руке и стопкой широких белых тканевых полос удивительной мягкости в другой. Гимли благодарно кивнул ей и снова сосредоточил внимание на ране Аниры. Та была неглубокой и напоминала скорее длинный тонкий порез. Девушка пыталась заживить ее волшебством, но неожиданно не особенно преуспела: края его сошлись, образовав красный рубец, безостановочно исходящий сукровицей. Кожа вокруг него припухла и натянулась, покраснела, будто обваренная кипятком; воспаленная, она истончилась и нездорово блестела.

— Помощь не требуется, — хмуро глянув на эльфийскую прислужницу, произнес Гимли, видя, что та колеблется и не спешит уйти. — Оставь принесенное и ступай.

Он намеренно не отдал Аниру в руки эльфийских целителей, отмахнулся и от Арвен, и от Леголаса, будто от пары назойливых мыслей, сказав, что его знаний достанет для того, чтобы обработать такую рану — дескать, пусть лучше займутся хоббитом, он теперь важнее, да и ему сейчас куда более худо, чем девушке.

Гимли утопил салфетку в зеленоватом травяном отваре и, слегка отжав, принялся смывать кровь и грязь. Помещение немедленно наполнилось теплым успокаивающим ароматом ацелас. Гном старался быть как можно бережнее, но Анира все равно кривилась от едкой, терзающей тело боли — та мало походила на боль от обычного пореза и была куда более мучительной. Откровенно говоря, это была самая мучительная боль, которую ей только приходилось испытывать в жизни. Наконец он закончил, с удовлетворением отмечая, что рана перестала кровоточить. Он перевязал плечо, накрыв порез пропитанным в целебной жидкости бинтом и, оставшись довольным результатом, встал перед девушкой с немым укором, сложив руки на груди. Его принцессе была просто необходима хорошая головомойка.

— Одно слово, Нари, — тихо и горько сказал он. — Почему ты ушла, мне не сказавшись? Чем я заслужил такое недоверие?

— Боялась, что поднимешь шум...

— Я когда-нибудь так делал? — в его голосе зазвенела обида. — Ни разу. Знаешь, когда мне станет спокойно? — вдруг распалился он. — Вот придем в Морию — отдам тебя братьям, пусть запрут, покуда не кончится эта заваруха с кольцом. Пока я не возвращусь... А вернусь — станешь моей женой, и мнения твоего никто не спросит.

Анира нервно икнула и, вытаращив на него глаза, часто заморгала.

— Что?

— А ты как думала? — усмехнулся Гимли, старательно упрятав подальше рвущееся наружу веселье. Ему безмерно понравился ее испуг. — Я вот уже два месяца на твоих косах сплю...

Анира при этих его словах дернулась и попыталась вскочить. Гимли с трудом удалось сдержать смех — сейчас она выглядела так, будто бы собралась бежать немедленно, куда глаза глядят — хоть в Морию, хоть обратно в Эребор.

— Сиди! — притворно сердито рыкнул он и водворил ее на место, придавливая здоровое плечо твердой рукой. — Говорю, как есть. Ты, Нари, уже сговоренной невестой со мною от своего жениха сбежала. А я твои косы расплел, обнимал тебя холодными ночами да твоим дыханием дышал... — он примолк, пристально вглядываясь в ее перепуганные глаза. — Как думаешь, много ли народу поверит в то, что ушли мы из Эребора не как любовники, и за все это время, что бродили вдвоем по долам и весям, я тебя и пальцем не коснулся?

Анира воззрилась на него с непередаваемым выражением на лице. Гимли осекся, вдруг смешался и отвел глаза. Коварная и услужливая память тотчас подбросила воспоминание о том, как он обнимал девушку в последнюю ночь сентября, о его бесстыдных поцелуях и ласках, зашедших далеко за границу дозволенного.

— Да уж, глупость сказал, сам знаю... — пробормотал гном и неожиданно огрызнулся: — Что смотришь? У меня эльфийские острые уши внезапно выросли? Или борода отвалилась?

Анира издала неопределенный звук, отдаленно напоминающий нечто среднее между нервным смешком и саркастичным фырканьем, и снова сделала попытку отстраниться.

— Сиди! — повторил Гимли. — Как бы там ни было — я несу за тебя ответственность — королеве обещал, что в целости до Мории доберешься. А ты что творишь? Что обо мне не думаешь — так это Ауле тебя рассудит. А родители твои чем так валар прогневили, что те им вместо любящей да совестливой дочери такое наказание ниспослали? В чертоги Мандоса заторопилась? Так там и без тебя тесно!

Он замолчал, исчерпав поток собственного красноречия, и, скользнув взглядом по ее обнаженным плечам, вдруг порывисто отвернулся.

— Переоденься, — бросил ей, не поворачивая головы. — Тебя будто варги рвали.

Анира покорно поднялась и выдернула из шкафа стопку свежей одежи.

— Нужно узнать, как Фродо...

— После узнаешь, — отрубил Гимли, прислушиваясь к тихому шороху у себя за спиной. — Сказали же — эльфийка поспела вовремя. Залатают твоего полурослика, как новый будет. Тебе тоже нужен отдых и покой.

— Гимли... — голос Аниры был по-детски жалостливым и просительным. — Скажи мне, что насчет Мории и женитьбы ты пошутил...

— Пошутил? — гном разразился коротким гортанным смехом. — Нари, правда и шутка — вещи тонкие, и граница меж ними весьма прозрачна. Правда вообще требует осторожного обращения. Выскажешь ее, не подумав, — и вот уже она приближается ко лжи и фальши. Возьми хоть зеркало — ничто в мире не лжет так точно и правдоподобно. Всю правду вообще нельзя никому рассказывать — иногда ее стоит таить даже от самого себя. Слишком уж жестокой она может быть. Умолчать — порой означает дать кому-то шанс...

Когда он повернулся, Анира уже влезла в чистую рубаху и штаны и теперь расплетала спутанные, набившиеся сухими листьями, веточками и дорожной пылью косы. Гимли подошел к ней и осторожно привлек к себе.

— Конечно, я пошутил, Нари, — примирительно сказал он. — Я не для того забрал тебя из Эребора, от немилого тебе суженого, чтобы в итоге стать тем, кто силком потащит тебя под обряд. Я никогда этого не сделаю.

Он протянул руки, осторожно, едва касаясь, поправил ворот ее рубахи, туже затягивая тесемки, и, все ж таки не удержавшись, поцеловал, едва коснувшись губами ее губ...

— Но в каждой шутке — только ее доля, — закончил он. — Помни об этом.

* * *

Через несколько дней окончательно стало ясно, что Фродо останется в мире живых, а Арагорн и хоббиты, прибредшие, наконец, в Ривенделл, отдохнули и набрались сил, Анире удалось немного расслабиться. Бродяжник рассказывал, что дорогой они не заметили и малого свидетельства присутствия Призраков, а значит, те надолго сгинули из этих мест. Это и было то, что видела она на берегу перед тем, как потерять сознание — восставшие воды Быстрой реки, повинуясь защитной магии Элронда и его Приветной Обители, да еще словам Арвен, обрушились на назгулов справедливой карой. Быстрая и была той границей, за которой даже воды, деревья и камни чуяли зло и не давали ему прохода. О гневном голосе в собственной голове, который теперь упорно молчал, Анира старалась не думать.

Теперь у постели Фродо, который еще в себя не приходил, подолгу просиживали то беспокойный Сэм, то слезливый старый Бильбо, да и сама Анира время от времени была ему сиделкой вместе с Арвен. Рана у девушки на плече совсем не беспокоила и удивительно быстро затянулась, оставив после себя только едва заметную тонкую полоску обновленной розоватой кожи.

Приходил и нежданно явившийся в дом Элронда Гэндальф. Согбенный и усталый, выглядел странствующий маг неважно, если не сказать плачевно, был задумчив, беспрестанно бормотал что-то себе под нос и вид имел до странности виноватый. Он и Владыка подолгу говорили, Элронд хмурился и с каждым днем становился все мрачнее. Анира подозревала, что присутствие в Имладрисе Кольца не радует его.

Сама же она никакого трепета перед Кольцом не испытывала, и не понимала, почему Гимли, глядя на него, содрогается и бессильно отворачивается, а Арвен — та так и вовсе находиться с ним рядом не может. Сидя у постели бессознательного Фродо, подолгу вертела вещь Врага в руках, рассматривала, подбрасывала на ладони, будто играясь, и все чаще при этом ловила на себе длинные, задумчивые взгляды Элронда и Гэндальфа. Однажды оба они явились в покои, где лежал хоббит, и застали ее за этим беспечным занятием. С ними был Леголас. Владыка долго хмурился и мерил ее острым пытливым взглядом, потом присел рядом и, ласково коснувшись ее плеча, спросил:

— Скажи мне, Анира, что ты сейчас чувствуешь?

Гэндальф замер, оглаживая седую бороду, и весь обратился в слух. Анира задумалась на мгновение. Пожала плечами.

— Ничего.

Сзади шумно выдохнул Леголас.

Девушка еще немного повертела вещицу в пальцах, пропустила меж ними цепочку. Она действительно ничего не ощущала. И не понимала суеты и благоговейного ужаса, окружающих это простое, незатейливое колечко. Безделушка и только. Вместе с тем, она отдавала себе отчет в том, что держит в руках самую страшную и могущественную вещь в мире, перед которой показать свой страх не чурается даже Гэндальф Серый. Она осторожно положила цепочку на тумбочку рядом с кроватью.

Старый маг и Элронд, молча и не сговариваясь, синхронно обернулись к Леголасу, даря ему двойной испытующий взор. Тот вопросительно поднял бровь.

— Анира, пригляди сегодня за Фродо, — мягко попросил Владыка и стремительно вышел из покоев, взглядом поманив за собой остальных.

Несколько минут спустя они собрались в Зале Совета. Все понимали, что разговор этот назревал давно, а теперь стал и вовсе необходим. Элронд устало опустился в кресло и задумчиво потер длинными пальцами лоб. Он выглядел до крайности озабоченным.

— Что все это означает?.. — задумчиво спросил он, не обращаясь ни к кому. — Я в растерянности, и чести мне это не делает.

— Это всего лишь означает, что книги были правы, и злая магия колец не имеет над Анирой силы, — усмехнулся Гэндальф. Он с наслаждением курил трубку, на лице его светилось выражение довольства. — Вы видели ее рану? Ангмарский чародей нанес ее призрачным клинком, как и Фродо. Да только Фродо лежит в беспамятстве уже много дней и чуть не отправился к праотцам, а для девушки эта рана оказалась всего лишь царапиной. И эльфийской медицины не потребовалось. И я не вижу поводов для беспокойства, — хитро прищурившись и выпустив к потолку сизое колечко табачного дыма, добавил он.

— Всего лишь? — вскинулся Леголас. — Да почему же, во имя валар? Чем она отличается от каждого из нас? Гэндальф, если тебе известно больше, чем нам, стоит рассказать.

Чародей неторопливо загасил трубку и, стряхнув с бороды табачные крошки, с достоинством ответил:

— Более всех известно как раз-таки тебе, Леголас, — он сделал паузу и глянул эльфу прямо в глаза, удерживая его взгляд. — Ребенок трех кровей. Дитя трех свободных народов Средиземья сильнее этой скверны. Кольцо Саурона не имеет власти над ней. Ни над разумом ее, ни над сердцем, ни над телом.

Леголас не нашелся, что ответить. Это было невероятным.

— Магия мудрее нас, — сказал он. — Мы живем, беспрестанно ссорясь и враждуя друг с другом. Эльфы, гномы и люди вместо того, чтобы объединяться против общего Врага, творят междоусобицы, которые ослабляют их, отравляют их сердца. Недаром в давние времена, когда мы жили в мире, ни один враг не мог поставить нас на колени... — вдруг эльф осекся и уставился на мага абсолютно безумным взглядом и произнес едва слышным шепотом: — Только вот нет и не может быть в Анире никакой третьей крови...

— Ты в этом уверен? — переспросил Гэндальф, став вдруг суровым и торжественным. — Подумай хорошенько, Леголас. И поведай то, о чем ты молчишь уже так давно.

— Что ты хочешь услышать от меня, маг? — с неудовольствием произнес эльф. — Что я всю жизнь любил мать Аниры? Полагаю, это тебе известно и без моего подтверждения.

— Однако тебе удавалось скрывать это много лет, — заметил ничуть не удивленный Элронд. — И весьма успешно. В том числе и от Эмин.

— Разумеется, я должен был молчать. Мне не хотелось стать причиной разлада в ее семье. Узнай о таком ее сумасшедший ревнивый муж, и Эмин бы никогда больше не увидела голубого неба. А я не увидел бы ее. Но я все еще не понимаю, какое отношение все это имеет к Анире.

— Ты эльф, Леголас, так догадайся уже сам! — раздраженно проворчал Гэндальф. — И человеку сложно спрятать такое сильное чувство, а уж эльфу и подавно. Твоя любовь жила внутри тебя, спрятанная ото всех, год за годом. Переплеталась с твоей магией, пропитывала кровь... Целых двадцать лет она не находила выхода. А потом произошло нечто, едва не стоившее Эмин жизни. И выход — весьма необычный и нежданный — нашелся.

— Родилась Анира, — кивнул Леголас. — Что ты имеешь в виду? — нахмурился он.

— Это скажи мне ты. Что ты чувствовал, когда увидел женщину, которую любил, умирающей?

Руки Леголаса непроизвольно сжались в кулаки. Его кристально ясная эльфийская память немедленно вынесла на поверхность картины той кошмарной ночи в Дейле, в доме Барда, когда они едва не потеряли Эмин и Аниру. Он опустил глаза, не в силах совладать с воспоминаниями и чувствами, которые те разбудили.

— Боль. Ужас. Удушье. Отчаяние... Я ощущал такое впервые в жизни. И был готов отдать не только магию моего народа, но и жизнь, если бы это потребовалось, чтобы спасти их.

Гэндальф удовлетворенно хмыкнул и обернулся к Элронду.

— Ты был прав. Когда Леголас прикоснулся к Эмин магией, позволил той перетечь в ее тело и укрепить его, вместе с этим высвободилось чувство, которое росло и крепло в нем все эти годы. Магия и любовь — две могущественные вещи, а когда они действуют вместе, это порой приводит к удивительным результатам. В момент рождения, помимо человеческой крови Эмин и ее магии и крови своего отца, Анира получила не только эльфийскую магию Леголаса, но и часть его сущности. Этим, а не магической одаренностью объясняется белая прядь в ее волосах и способности, присущие только эльфам. — Гэндальф сделал многозначительную паузу. — И наличие в ней трех разных кровей.

— Анира — и твой ребенок тоже, — подытожил Элронд, обратившись к застывшему статуей Леголасу. — И в магии, и по крови. Кровь Торина текла в ее жилах изначально. А ты наградил ее своей в момент рождения. Если бы этого не произошло, и магия сработала бы иначе или не сработала бы вовсе, не выжили бы ни Эмин, ни ребенок. Иного просто было не дано. Ты понимаешь, о чем я говорю? Чтобы они жили, была необходима твоя кровь и твоя жизненная сила. Анира твоя дочь.

— Этого не может быть, — уверенно помотал головой окончательно растерявшийся Леголас. — Я никогда... я даже в мыслях не приближался к Эмин...

— Это потребовалось бы человеку, — фыркнул маг. — Повторяю еще раз — магия и любовь в совокупности способны натворить такого, о чем ты и помыслить не можешь. Как бы то ни было, ты подарил ей кровь третьего свободного народа. — Гэндальф улыбнулся. — А стоило тебе дать ей имя — и ваша связь стала вечной и нерушимой.

— Поэтому я так тосковал несколько лет перед тем, как Торин дал свое согласие, и Эмин привела наконец Аниру ко мне. Поэтому мне было так тяжело отпускать ее от себя. О, Эру!.. — Леголас закрыл лицо руками. — Владыка! — он воззрился на стоящего с невозмутимой улыбкой Элронда. — Ты все знал, верно?

— С того момента, когда Анира и Гимли пришли ко мне за советом. Я прочел о морских драконах то, что натолкнуло меня на догадку. Теперь живущий в Анире дракон уж не кажется такой уж невидалью — все же она в некотором роде тэлери. Полагаю, твоим метаниям теперь пришел конец?

Леголас кивнул, вызвав удивленный и заинтересованный взгляд Гэндальфа.

— Я мучился оттого, что не понимал, какое чувства испытываю к Анире, — пояснил он. — Я думал, что переношу свои чувства к Эмин на ее дочь, и сходил от этого с ума. Хотя этот гном, что постоянно крутится вокруг нее, все еще непомерно меня раздражает.

Гэндальф фыркнул.

— Родительская ревность — вещь страшная, — заметил он. — Оставь их. Гимли любит ее.

— Я в этом не сомневаюсь. Но он ей не пара.

— Гимли не похож на Торина, — мягко возразил маг. — Когда придет время, Анира во всем разберется сама, а пока не докучай ей. И рассказывать ей о том, какую роль ты играешь в ее жизни, еще не время. И уж точно об этом не надо знать Эмин.

— Почему же? — с неожиданной запальчивостью воскликнул Леголас. — Ты сам сказал, что пришло время открыть все, что таится в душе.

Гэндальф посмотрел на эльфа так, будто перед ним было неразумное малое дитя.

— И она, конечно же, расскажет обо всем мужу. Ты можешь гарантировать, что Торин поверит в историю с магией рождения? Нет? Вот и я не уверен. Скорее же он просто надумает себе невесть что.

Леголас опустил голову.

— Не вздумайте возлагать на Аниру бремя Кольца, — сказал он. — Я против...

— Никто и не собирается, — успокоил его Элронд. — Это не ее дело, как бы она не была к нему невосприимчива. У нее вообще своя дорога. И не стоит недооценивать хоббитов. У Кольца есть свой Хранитель. Я хочу, чтобы девушка осталась здесь, но она пожелает идти в Морию. Остановить ее силой я не смогу. А значит — так тому и быть.

— Есть еще кое-что... — сказал Гэндальф. На лице его при этом отразились сожаление и вина. — Я имел неосторожность рассказать о ней Саруману. Я всего лишь хотел испросить совета — подозрения по поводу крови тэлери в ней давно не давали мне покоя. Я хотел знать, возможно ли то, о чем я думаю. Надо сказать, что в Ортханке оказались древние свитки, которые ясно говорили о том, что дети трех народов, ежели они появятся на свете, ознаменуют собой приход новой эпохи, в которой злу места не будет, ибо оно не имеет над ними силы. Крови перемешаются, барьеры исчезнут, и потомки трех свободных народов будут жить в мире, свободном от скверны. До поры на эти подробности внимания никто не обращал — сама мысль о существовании детей трех кровей была небылью.

Старый маг в одеждах белых, как и его волосы, был задумчив, но нарочито безразличен. Неспешно и важно проследовав в башню Ортханка, провел за собою Гэндальфа, смотрел на него свысока, и черные глаза его светились неведомой злостью — света мудрости в них Серый маг не увидел. И насторожился, хотя и не передумал рассказать о своих тяготах.

— Саруман заключил меня в тюрьме без стен, на самой вершине башни Ортханка. И побег стоил мне многих сил...

— Значит, белый колдун переметнулся на сторону зла. Ты зря рассказал ему об Анире, — произнес Леголас, и Гэндальф скорбно кивнул.

— Такие, как Анира — это начало конца для Врага и всех мелькоровых порождений, — сказал Элронд. — Только одно ее существование пророчит ему падение. Теперь Саурон будет искать ее не за тем, чтобы перетянуть на свою сторону. Он знает, что ее разум нельзя поработить ни с помощью Кольца, ни каким-нибудь иным способом, а помыслы ее он не сможет контролировать. А значит, он постарается ее уничтожить.

(1)не раньше, чем печной дух добела отмоется — вероятно, высказывание аналогично нашему когда рак на горе свистнет)) Анира имеет ввиду печного или каминного духа — персонажа гномьего фольклора, нечто среднее между домовиком и проказливым капризным полтергейстом. А поскольку печные духи живут в каминных трубах, то они всегда в саже и золе. Желая отмыться, они влезают в котлы с водой, которые хозяйки греют на очагах. Но печные духи неповоротливы и неловки — и посуду перебьют, и котел в очаг опрокинут, поэтому и гневаются на них добрые хозяйки и детей ими пугают. А те обижаются и продолжают пакостить. Вот только вымыться так и не могут))

(2)Ревиа, Светоч! Ревиа иан сул! — лети... лети, как ветер!

(3)Кела, хелкариэ! — прочь, хладные!.. Игра слов. Имеется ввиду предводитель Девяти Кольценосцев — Ангмарский чародей. При жизни имя ему было — Хелкар, что в переводе означает лед, холод. Конечно же, Анира этого не знала)