Дитя Рассвета (гет)

Мне море ластится к ногам,

...Роуг металась в черной ярости. В бессилии и кандалах, не пускавших в небесный простор, в клетке, из которой невозможно было дотянуться до солнца... Ветер в клетке... Это могло бы быть забавным, если бы не безысходность, живущая в ней клубком оголенных нервов. Ее положение — как насмешка, как горький сарказм над ее сущностью. А ей так хотелось, чтобы крылья ее распахнулись на ветру!

Но была еще та, другая. Та, которая была тюрьмой, силками для Роуг. Та, что не слышала и не понимала ее и, сжавшись в жалкий дрожащий комок, рыдала от боли и ужаса, лихорадочно стирая с пальцев темную кровь своего странного друга-коротышки, который не отходил от нее ни на шаг... У Роуг были отменные когти.

Это несправедливо! Неужели ей придется влачить это бесславное существование в теле своей второй? Неужели же ей не могло посчастливиться родиться свободной? Эта перепуганная девчонка даже не тэлери...

Роуг разбудили ночные летние зарницы и буйная гроза. Зарево пролилось на землю вместе с дождем, и она очнулась, заструилась в крови этой человечихи, нежданной и ненавистной, а потом задохнулась, взглянув вокруг ее глазами и узрев кипрейные поля, пустоши да скалы. Никакого моря. Никакого соленого бриза над бирюзовой волной. И магия совсем другая... Чужая. Колючая. От нее у Роуг щипало в глотке.

И еще нестерпимо хотелось снова услышать голос того, который позвал ее первым, заставив ее сущность, по случайности живущую в крови этой нелепой девчонки, отделиться и начать расти и крепнуть. То был эльф, тэлери, от него исходили тепло и уверенность, и Роуг не задумываясь потянулась к нему, как к единственному близкому и понятному ей. Он был для нее как глоток пряного морского воздуха, как прохлада морской пены на коже...

И вот теперь ее вторая упорно сторонится его...

Вчера в зеркале водопада Роуг наконец увидела ее и почувствовала необъяснимую дрожь. А еще — тепло, упрятанное куда-то очень далеко. Жалость. Симпатию. И тотчас озлилась на маленькую девчонку с глазами цвета морских глубин, сумевшую пробудить в ней такую слабость. Да озлилась так сильно, что на короткие минуты сумела завладеть ее телом... И обезумела от радости.

Все испортил коротышка. От него сухо и душно пахло землей, камнем, горячим металлом... Отвратительное сочетание. Роуг с наслаждением запустила когти в его плоть и пожалела, что не успела разодрать ему грудь и достать до самого сердца.

Но у нее еще будет такая возможность. Пока она слаба и не может почти ничего, но это поправимо. Она не даст девчонке спокойной жизни, она будет призывать сны, которые ту так пугают, она будет отвечать на зов своих сородичей. Собьет ее с толку, заставит делать то, о чем та даже не думает, и потом затянет ее в холодные морские глубины.

Неспроста назвалась она Демоном...

* * *

Над Имладрисом отцветала ночь. Луна уже закатилась, на небосклоне одна за другой гасли звезды, и просторный внутренний чертог, в котором собрались трое, кому было сегодня не до сна, со всех сторон обступила предрассветная темень. По взлетающим до самого сводчатого потолка полукруглым стеллажам с древними фолиантами и пожелтевшими свитками блуждали светлые пятна — вдоль них полукругом было установлено несколько пятисвечников, льющих вокруг уютный мягкий свет. В зале витал выраженный теплый, пряный аромат древесины дару, из которой была сделана часть мебели.

Леголас мерил помещение нестройными рваными шагами, складка, залегшая меж бровей, никак не разглаживалась, небесные глаза мерцали тревожным блеском, ловя отсвет свечного пламени. Время от времени эльф останавливался и бросал длинные выразительные взгляды на свою ученицу. Невозможно описать, что он успел только подумать и представить, когда в полночь к нему вломился взбудораженный гном в окровавленной рубахе и с именем Аниры на устах.

Посреди зала в кресле с высокой спинкой, похожем на трон, восседал хмурый, но совершенно спокойный Владыка. Казалось, взволновать его было невозможно ничем.

Сама Анира молчала. С того момента, как Гимли привел ее к Элронду, она не произнесла ни слова и только теснее жалась к другу, который не выпускал ее из рук ни на мгновение, словно желая так защитить от всех напастей. Ее била крупная дрожь, зубы выстукивали чечетку, от запаха крови, пропитавшей рубаху Гимли, сильно мутило. Элронд залечил глубокие царапины на плечах и груди гнома — сама Анира в таком взвинченном состоянии не рискнула бы прикоснуться к другу магией.

— Во имя Эру! Почему?! — воскликнул Леголас, наконец переставая мелькать и впиваясь глазами в сникшую девушку. — Почему ты не рассказала мне о своих снах сразу?! Я был тем, кто начал это...

— Нашел время допытываться! — вспылил в ответ Гимли. Он не раз успел пожалеть о том, что его зачем-то понесло прямиком к остроухому красавчику, чтоб его балроги спалили! Он должен был отвести Аниру к Элронду, только и всего. — Лучше подумай, как ей помочь — за этим ты здесь!

— Мои вопросы вполне необходимы! Или ни с того, ни с сего перекидываться в чудовище вдруг стало в порядке вещей?

Леголас не скрывал раздражения, прятал за ним беспокойство и вежливость соблюдать не старался. Он мельком глянул на Аниру, уже понимая, что выразился не слишком удачно, но было поздно. При слове «чудовище» она снова уставилась на свои тонкие пальцы, еще несколько часов назад вдруг обернувшиеся длинными, острыми, как бритва когтями, снова как наяву увидела кровь Гимли на своих руках и, совсем по-детски горестно сморщив личико, безутешно разрыдалась. Никогда в жизни ей еще не было так страшно.

— Амин ума мерна(1), мелламин... — с сожалением прошептал он. Анира поджала губы и отвернулась.

— Хватит! — прогремел Элронд, поднимаясь со своего трона, и спорщики немедленно замолчали. Голос его, хотя и тихий, заполнил помещение до последнего уголка. От Владыки Имладриса волнами расходились уверенность и властность. — Она не чудовище.

Он подошел к полкам и, немного поискав, с удивительной легкостью достал оттуда книгу размером в ярд. Он плавно опустил фолиант на подставку, и тут же, послушная его взгляду, вспыхнула на ней маленькая свеча.

— Подойдите сюда. Все трое.

Он перевернул страницы и пригласил их склониться над книгой. Леголас заглянул в нее первым и мгновением позже неверяще уставился на Владыку.

— Вы не можете серьезно думать...

— Именно это я и делаю. Я бы был уверен в своих догадках до конца, если бы не одно но — я не понимаю, почему так случилось, — заметил Владыка. — Однако, я считаю, что прав — внутри Аниры просыпается дракон. Не простой дракон. Лугаэр — дракон моря, — он перевернул еще одну страницу и прочел:

— «Долгие столетия в Арде обитали драконы, и все они считались созданиями Моргота, выведенными для зла, битв и истребления. Но были среди них те, кто умел отличить добро от зла. Они ушли на юг, к краю земли, туда, где Мглистый хребет обрывается в морские волны. Там они полюбили Море и песни прибоя и, окунувшись в пучину, навсегда утратили пламя. А подружившись с тэлери, сроднились с их магией и песнями и стали слышать друг друга без слов — эльфы и драконы, и зов этот смешался с кровью. И подарили тэлери драконам бессмертные души, а те им — свою мощь и магию...»

— Это все детские сказки! — махнул рукой Гимли. — Ты видел когда-нибудь таких драконов, Владыка? Вот и я нет. Значит — бредни, годные лишь на то, чтобы пугать ими малых детей и взрослых тупиц!

Анира мягко высвободилась из его рук и тоже заглянула в книгу. В ее глазах уже загорелся интерес.

— Если подобная магия существует, то о ней должно быть написано в твоих книгах, — обратилась она к Элронду. — А если там нет ничего, кроме того, что ты уже прочел — почему ты так уверен, что я превращаюсь в дракона? А не в чайку или, скажем, в морского ежа?

— Ты не превращаешься в дракона. Дракон просыпается в тебе. Тэлери верят, что только в тех из них, кто достиг полной гармонии с морем, научился слышать и понимать его зов, может зародиться такое существо.

— Тэлери — эльфы! — воскликнула Анира. — Причем тут я? Я и море-то видела только во сне...

— Из тэлери была моя мать, — задумчиво придерживая пальцами подбородок, произнес Леголас. — Но я ее совсем не помню и очень мало знаю о ее народе, а отец этой темы никогда не затрагивал. Если кого и нужно спрашивать обо всем этом — то только его.

— Все это ясно, кроме одного — что нам делать? — недовольно спросил Гимли. — А если она снова обернется этой тварью?

— Если я понял верно, то пока беспокоиться не о чем, — слегка улыбнулся Элронд. — Сущность эта растет и крепнет долго, и Анира получит способность обратиться не раньше, чем ее тело достигнет зрелости.

— Зрелости? — фыркнула девушка. — Мне двадцать лет!

— Дракон не полетит, пока ты не расстанешься с девичеством, — мягко пояснил Леголас, и кончики его ушей заметно порозовели. Анира вспыхнула и, уставившись в пол, пробормотала:

— Тогда мне действительно нечего опасаться.

Элронд отослал ее и Гимли, едва заря тронула линию горизонта, наказав девушке успокоиться и поспать, однако приказал остаться Леголасу, остановив его едва уловимым жестом. Он перевернул еще несколько страниц и чуть отступил, приглашая юного эльфа приблизиться.

— Тебе известно, что тут написано? — спросил он.

Леголас едва взглянул на побледневшие от времени строки и кивнул.

— Да, Владыка.

— Ты знаешь, что это значит?

— Нет.

— Хорошо, — кивнул Элронд, поворачиваясь к нему спиной. — Ступай. Я буду думать.

* * *

Элронду не пришлось подумать, и вопрос о драконах, Анире и ее морских снах невольно отодвинулся на второй план. Тем более что девушка, кажется, немного успокоилась.

А с этой же ранней зарей в Ривенделл пожаловали гости. И если высокого строгого человека по имени Арагорн Владыка ждал и не удивился его приходу, то старый хоббит, друг эльфов Бильбо Беггинс оказался гостем неожиданным.

Но не нежеланным. Анира знала его немного, но достаточно для того, чтобы чувствовать к нему расположение и нежность. Тем более что он был давним другом ее матери — первым в Средиземье, о чем та не уставала повторять.

Бильбо постарел. Пять лет назад, когда они с Леголасом гостили у него в Бэг-энде, он был крепеньким хоббитом раннего пожилого возраста. В добротном сюртуке с золотыми пуговицами и цепочкой карманных часов на груди он был настоящим зажиточным уважаемым господином. И уж никак не похожим на того, кто когда-то сломя голову сорвался в поход вместе с гномами, бродячим магом и странной человеческой девчонкой. И только книги в кожаных обложках да свитки в старом сундуке, куда Анира и Фродо — хозяйский племянник — не раз тайком совали нос, напоминали о том, что Путешествие когда-то было.

Теперь Бильбо был не просто стар. Дряхлый и седой, он вызывал в Анире чувство щемящей жалости. Он часами расспрашивал ее об Эмин и Торине, держа ее ладонь в своих маленьких дрожащих старческих руках, покрытых возрастными пятнами, и беспрестанно жалел о том, что не остался сорок лет назад в Эреборе. Ведь повидаться с волшебницей ему довелось потом лишь однажды — когда Эмин и Гэндальф возвращались с перевала Двимморберг. Потом он спохватывался, улыбался и, тряся лунно-белой кучерявой головой, говорил о том, что они еще непременно увидятся — ведь он чувствует это сердцем.

Настроение его менялось часто. Порой он казался ей не печальным — обездоленным. Потерявшим себя, будто бы рассыпавшимся мозаикой, слишком мелкой, чтобы ее можно было собрать. В разговорах перескакивал с одного на другое, забывал сказанное минуту назад и путался в словах, а потом вдруг начинал читать стихи собственного сочинения и с гордостью рассказывал ей о том, как Жало получило свое имя. Или вдруг начинал сокрушаться, что она совсем не похожа на мать. Анира не мешала ему говорить — он не утомлял ее.

От Арагорна-Бродяжника Элронд ждал новостей о странствующем маге. И тот принес вести весьма странные.

— Последний раз я встретил Гэндальфа Серого дней двадцать назад на дороге неподалеку от Бри, — говорил странник, покуривая длинную трубку и не отводя глаз под пронизывающим взглядом Владыки. — Он был взволнован и, не побоюсь этого слова — испуган. Наказал встретить двух хоббитов, что пойдут в Ривенделл по старому тракту. По его словам они несут с собою нечто, непомерно важное и страшное для всех нас и не только. Он не говорил, что это, но неужели же я так глуп, чтобы не понять, что именно...

Старый маг выглядел неважно. Он больно ухватил Арагорна за плечо и заговорил громким паническим шепотом.

— Иди навстречу хоббитам, — после долгого молчания изрек Элронд. — Защити их. Я пригляжу за дочерью Торина Дубощита. Обе волшебницы пока в безопасности, но Гэндальф прав — если ими интересуется Враг, то сбрасывать это со счетов нельзя. Но отговаривать Аниру от похода в Морию я не в праве.

Арагорн слегка поклонился Владыке и вышел вон. Эта ночь будет отдыхом его натруженному телу и тревожному сердцу, а с зарей он отправится на поиски полуросликов.

Из Имладриса, тихо шурша палой листвой, не спеша уходил сентябрь...

* * *

Светоч с Анирой на спине ворвался в сады Ривенделла вместе с последними сумерками сентября, в облаке пара, исходящего от его лоснящегося разгоряченного тела, роняя с крупа хлопья невесомой пены и разрывая вечернее умиротворение Приветной Обители демоническим ржаньем, похожим на торжествующий хохот адовых слуг.

— Айя! Тампа танья(2)! — неслись ей вслед негодующие крики прохожих, не растоптанных только чудом.

— Тира тен расуэ(3)! — кричала в ответ девушка, и звук ее голоса несся ввысь, отражаясь от скал и речной воды непривычно звонким для вечернего времени эхом.

Они провели на прогулке весь день, однако упрямой и не признающей запретов Анире больше всего на свете хотелось вольной скачки по пустошам, где не было ни скал, ни крутых троп, ни лесов — только простор и звенящий от осенней прохлады кристальный воздух. Но Светоч будто бы знал о предупреждении Элронда и останавливался как вкопанный, едва ступив копытом в льдистые, вздымающиеся на камнях пенными бурунами воды Быстрой, и любые попытки Аниры заставить его перейти речку, которая глубиною едва ли достала бы ему до брюха, заканчивались неудачей и гневным клацаньем челюстями в опасной близости от ее лица и рук.

Конь ворвался на круглую площадь с огромным фонтаном в центре и вдруг, вздыбившись и едва не сбросив со спины седока, снова заржал и обрушился вниз, высекая искры по мощеной камнем площадке. Перед ним, сложив руки на груди, стоял Леголас. Анира посмотрела на наставника с вызовом.

— Где ты была целый день? — даже не пытаясь скрыть беспокойство, спросил эльф. — Имладрис безопасен, но нельзя пропадать так надолго, никому не сказавшись. Тебе удивительно повезло, что твой гном оказался благоразумен настолько, что не поднял панику.

— Элронд знает, что я вывожу Светоча всякий день. Он не ограничивает по времени наши прогулки.

Леголас спокойно обошел жеребца кругом и протянул к девушке руки.

— Довольно. Спускайся. Хочу говорить с тобой, как только ты отведешь этого демона в денник.

Анира пожала плечами и помощью не воспользовалась. Она погладила коня по влажной гриве и, слегка тронув ногами его бока, с довольным видом направила его к боковой тропинке, уходящей в сторону от главной дороги.

— Не задерживайся! — крикнул ей вслед Леголас, глядя на то, как поздневечерняя темнота заливает Ривенделл, и белые мраморные балюстрады, освещенные с каждой минутой ярчающим светом фонариков, переливаются бликами как солнечный свет на воде. — Я буду ждать тебя.

* * *

К его удивлению, девушка и правда явилась к Лунному чертогу, в котором располагалось ее жилище, удивительно быстро. Леголас хотел поговорить с ученицей серьезно, даже жестко, а не смог сдержать ласковой улыбки — она расцвела на губах сама собой: в эльфийской одежде для верховой езды, жутко растрепанная и разгоряченная быстрой скачкой и целым днем на вольном воздухе, напоенном осенними ароматами и холодом, покрытая с ног до головы пылью и рыжими сосновыми иглами, она была так похожа на одну из его народа, что Леголасу стало больно и тесно в груди. И он вдруг со всей ясностью понял, что больше не хочет быть ей чужим, и испугался этого открытия, как тот, кто прожил уже в мире так долго, что видел, как горы и моря меняют свои очертания, но с простым человеческим чувством справиться не мог. Он больше не мог вынести ни минуты этого так глупо и негаданно поселившегося меж ним и Анирой отчуждения. Или же он умрет от тоски. Не найдя и слова, он протянул к ней руки.

— Тулла амен, мелламин... (4)— прошептал он, глядя на нее с надеждой, и голос его дрогнул. Анира помедлила лишь мгновение и, качнувшись вперед, со всхлипом упала в его объятия. Чувствуя, как предательски защипало в глазах, Леголас поцеловал ее в волосы и слегка отстранил, ища в ее глазах свое прощение. — Амин мелла ле... Ираэта(5)... Принцесса, я так скучал.

— С тех пор, как ты прогнал меня тогда, у Эсгарота, река моей жизни стала слишком стремительной, — сказала девушка, отведя взгляд, и Леголас заметил, как первые слезы уже чертят на ее розовых щеках блестящие дорожки. — Я думала, что ты стыдишься меня и пожалел о том, что столько лет водил дружбу с гномихой, да так, что в одночасье решил забыть все, что было между нами.

— Я виноват в том, что тебе так показалось, — с сожалением произнес Леголас. — И я никогда не прощу себе то, что ничего толком не объяснил. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я хотел оградить тебя от опасностей?

Анира иронично хмыкнула. В ее глазах загорелся горький огонек не похожей ни на что печали.

— Отец тоже пожелал для меня лучшей доли, — она замолчала, собираясь с духом, и, посмотрев ему в глаза длинным пронзительным взглядом, жестко произнесла: — И не придумал ничего лучше, как выдать меня замуж за своего друга и родича.

Леголас отступил от нее, пораженный и подавленный, он смотрел на Аниру неверяще, будто бы перед ним была не она, а морок, принявший ее обличье, который ко всему говорил чудовищные вещи. Он почувствовал волну неукротимого бесконтрольного гнева.

Нет... Торин, конечно, безмерно упрям, а порой и непробиваемо глух к здравому смыслу, но как он, которому в его бренной жизни дарована такая любовь, посмел даже думать о том, чтобы лишить счастья свое дитя? Леголас отказывался верить и понимать.

— Это был Даин Железностоп, — тем временем продолжала Анира. Она нервничала и беспрестанно теребила кончик косы. Было видно, что ей горько и тяжело вспоминать об этом. — Позже я узнала, что была обещана ему еще пять лет назад. Невольно прочла мысли отца и увидела его воспоминание. Случайно.

— Ты выглядишь озабоченным, родич, — заметил Торин, придвигая к Даину огромную кружку с медовухой. Ему ли было не знать, что это — верный способ развязать язык даже такому замкнутому как его родственник. — Рассказывай, что тебя волнует. Ты гостил в Эреборе два месяца назад и вот возвращаешься снова без особенной причины да еще с таким лицом, будто в наших краях объявился второй Смауг.

— Мне заплели косы и заперли в Горе. Отец дал мне две недели на то, чтобы успокоиться и принять свою судьбу. Он отослал Гимли в Ривенделл, зная, что тот может помешать его замыслам. А спустя две ночи после того, как ты покинул Лихолесье, мы ушли из Эребора вместе.

— Я не знал... Эру, я не знал... — прошептал Леголас, снова привлекая ее к себе. Сколько дней он провел, думая о том, что таит она в душе, о чем не хочет говорить? И вот теперь реальность оказалась куда ужаснее его самых страшных предположений...

Анира мягко высвободилась из его рук и посмотрела на него так, что Леголас невольно содрогнулся.

— Я не хочу, чтобы ты враждовал с Гимли, — вдруг сказала она. — Он сделал для меня то, о чем я бы сама попросить не посмела, сделал, зная, чем это ему грозит, однако не задумался и на мгновение. Из-за меня он может стать изгоем для своего народа. Знай, что в том случае, если ваше недовольство друг другом зайдет слишком далеко, я приму его сторону, хотя сердце мое разорвется от боли.

Леголас медленно кивнул, чувствуя, как внутри мучительно саднит. Нет, ему совсем не по вкусу были слова ученицы. Хотя ради нее он был готов смириться и с таким.

— Ты помнишь, какой сегодня день? — спросил он, желая поменять тему.

— Ночь, — улыбнулась Анира. — Ночь моего рождения. Последняя ночь сентября.

Леголас бережно огладил ее по волосам, любовался ею, силясь определить то, что жило теперь внутри него, зная, что чувство это огромно, глубоко и правильно, и не понимая, какое имя он должен этому чувству дать.

— Я назвал тебя зарей, а ты похожа на звездную ночь. Я хотел открыть в тебе иную сущность, а ты оказалась таэнив, двуликой. Что ты принесешь мне, принцесса? Печаль и тоску или же счастье, о котором я даже не мечтаю?

С этими словами он легонько подтолкнул ее в сторону лесенки, ведущей к дверям ее комнаты.

— Кел каима(6), — прошептал он вслед. — Пусть тебе приснятся Два Древа.

* * *

Анира не понимала, почему ей не спалось. Ночь едва народилась, была покойной и теплой, как любая ночь имладрисского сентября. Никакие звуки не тревожили девушку в ее спальне, высокие воздушные, будто летящие, витые арки вместо окон и отсутствие того, что можно было бы с уверенностью назвать стенами, не беспокоили ее, а прохладный ночной воздух, доносящий пряный аромат сосен, приносил удовольствие и слегка кружил голову.

Возможно, все дело было в ее превращении и в том, что рассказал Элронд. Сегодня она уже могла думать обо всем этом без ужаса, а мысль о том, что внутри нее живет и крепнет огромное крылатое создание, уже не повергала в трепет и растерянность. Она справлялась с собой. Хотя по-прежнему не понимала, откуда в ней — дочери гнома и человеческой женщины! — взялась драконья суть.

Анира уже выпила теплого молока с медом, но сон так и не пришел к ней. Она еще немного полежала, прикрыв глаза и представляя сверкающий серп Валакирки на черном небесном сатине над Горой, а потом встала, набросила на голые плечи поверх ночной сорочки тонкий как паутина серебристо-серый халатик и вышла на балкон. Внизу мимо чертога змеилась белеющая в лунном свете мраморная тропинка, ведущая в сады и дальше — в сосновые боры. Анира успела заметить две почти призрачные высокие фигуры, растаявшие в неверном сумраке на уходящей во тьму дорожке.

Она не смогла бы сказать, что заставило ее спуститься по лестнице, что полукругом охватывала балкон, и последовать за ними, даже если бы захотела.

Над головою дремало необыкновенное небо, раскрашенное будто кистью незримого художника. Розоватые с серебром щедрые мазки — облака, бархатная лазурь, разбавленная идущим от земли золотистым светом — купол над Ривенделлом, и глубокая синь, переходящая в грозное индиго — небо над Мглистыми горами... Слегка опьяненная этой красотой, она проследовала мимо садов, вниз, где над высоким берегом Быстрой начинались сосновые рощи. Ветерок доносил обрывки фраз, и Анира без труда узнала голоса.

Теперь она была уверена в том, что в такой поздний час ей встретились Арвен и Арагорн.

Арагорн... Для нее, как и для многих других, он был загадкой. Она мало общалась с этим суровым человеком, обладающим удивительно мягкой улыбкой, которого все называли тут Бродяжником, а Владыка Элронд почему-то Элессаром. Арвен почти ничего не рассказывала о нем своей младшей подруге, но Анира видела, что в его присутствии та обыкновенно молчит и не поднимает глаз, и с удивлением замечала то, как краснеют острые кончики ее ушей каждый раз, когда взгляд серых глаз Арагорна останавливается на ней...

Размышляя, Анира незаметно сошла с тропинки и оказалась среди высоких гладких сосен. Она ступила за необъятный ствол, чувствуя кожей тепло золотистой шершавой коры, впитавшей все солнце сентябрьского дня, и мысленно ругая себя за нежданное подглядывание.

Арвен и Арагорн остановились посреди тропинки, и фигуры их, окутанные лунным светом, казались утратившими реальность. Они стояли, не отрывая друг от друга взгляд и держась за руки, и тихо говорили по-эльфийски. Анира от души порадовалась тому, что не слышит, о чем именно. Она смотрела на них, будто завороженная, и уверенная в том, что на ее глазах происходит нечто, не менее важное и значимое, чем перемена дня и ночи.

Сейчас Анира словно впервые увидела Арвен, ее всегда холодную и возвышенную эльфийскую красоту, и дочь Элронда в ее глазах стала теперь почему-то такой земной, излучающей тепло и нежность всем своим обликом. Девушка увидела саму женскую суть, таящуюся в ней и обнажившуюся под полным любви взглядом человеческого мужчины в потрепанной дорожной одежде. Арагорн слегка наклонился к Арвен и дотронулся рукой до ее лица...

Анира почувствовала, как неожиданно и жарко вспыхнули щеки. Став свидетельницей сокровенного, она понимала, что пора бы ей и отвернуться, но заставить себя не могла, потому что таинство, разворачивающееся перед нею, было чарующим. Ощутив, что ноги перестают ее держать, она припала спиной к шершавой древесной коре и в изнеможении прикрыла глаза, напоминая себе о том, что дышать все-таки необходимо. Сердце трепыхалось в груди пойманной бабочкой. Девушка не понимала, что с нею творится.

То, что происходит между мужчиной и женщиной, будь то любовь, или страсть, или нежность, никогда не интересовало Аниру. Не задумывалась она и над отношениями собственных родителей — у нее было много более важных на ее взгляд дел. Краем уха она не раз слышала, как другие гномихи говорили об этом вполголоса, с блеском в глазах и мечтательными улыбками, словно о каком-то таинстве, не терпящем громких разговоров, прекрасном и притягательном. Она не знала и сотой доли того, что связывало ее мать и отца, однако безошибочно улавливала в этих женских сплетнях нотки хорошей зависти и восторга и понимала, что каким-то образом любовь короля и королевы является для них эталоном. Теперь же, вдали от них, когда перед взором встала эта красота человеческого чувства, она ощущала, как внутри разливается непонятное тепло и приятное кружащее голову волнение.

Анира отступила в темноту, силясь унять дрожь в коленях, и тут же натолкнулась спиной на препятствие. На твердое, как скала, но очень живое и теплое препятствие... Она вскинула руки к горлу, чувствуя, что сердце ее переместилось именно туда. Гимли тут же закрыл ей рот жесткой ладонью и, крепко притиснув к себе, утянул в темноту сосновой рощи.

— Подсматриваешь, принцесса? — выдохнул он ей в ухо. — Ай, нехорошо...

Анира рванулась было из его рук, но, не преуспев, сочла за лучшее притихнуть.

— С каких пор ты за мной следишь? — яростно прошептала она.

— С тех самых, как ты бродишь светлыми лунными ночами в чем мать родила! — рыкнул Гимли, заставив ее отпрянуть. Он все еще сжимал ее в объятиях. — Этот человек с запада, похожий на зимнего волка... Он себе на уме и только и делает, что вынюхивает. Думаешь, я не вижу, что он смотрит на тебя как на лакомый кусок? Я бы голыми руками выдрал его бесстыжие глаза, если бы только ему случилось увидеть тебя сейчас.

Анира потупилась, проследила за его горящим гневным взглядом и запоздало зарделась, внутренне коря себя за неслыханное легкомыслие. Она действительно была одета абсолютно неподобающим образом. Дорогой она потеряла поясок, полы халата разметались в стороны, а вышитая ночная сорочка, тонкая и полупрозрачная, с низким вырезом, открывающим шею и округлые плечики, могла назваться одеждой только лишь с большой натяжкой. Анира почувствовала, как волна жгучего стыда окатила ее с головы до ног. Горячая ладонь Гимли прямо под ее грудью стала тяжелой и обжигала кожу сквозь невесомо тонкую ткань.

Он давно замолчал и теперь смотрел на нее неотрывно, и снова во взгляде его, черном от жажды и горящем, как уголья, было столько неприкрытого желания, что Анира отчаянно перепугалась. Она вскинула руки, желая его оттолкнуть, но Гимли решительно пресек ее слабую попытку, перехватив ее запястья.

— Не рвись... — прошептал он, притискивая ее спиной к своей груди. — Я ничего тебе не сделаю. Но сначала должны уйти они. Или хочешь, чтобы нас увидели?

Анира совсем растеряла самообладание и находилась в непонятном ей возбужденном состоянии. Больше всего хотелось бежать прочь, не оглядываясь — слишком уж оголенным откровением была та встреча в ночных садах, свидетельницей которой она стала. Слишком пугающим был обращенный к ней страстный изучающий взгляд ее друга... Вдруг Гимли быстрым движением прислонил ее к дереву, и задохнувшаяся от неожиданности Анира с запозданием поняла, что он прячет за своей внушительной темной фигурой ее светлые, почти светящиеся во мраке одежды...

Арвен и Арагорн прошли совсем рядом, ночной ветерок донес до Аниры легкий аромат волос эльфийки — аромат вереска и мелиссы. Арвен на мгновение замедлила шаг, обводя внимательным взглядом темноту, но Арагорн молча и загадочно улыбнувшись ей, повлек ее дальше. Анира со вздохом уткнулась лбом в шершавую древесную кору.

— Они поняли, что не одни, — пробормотала она. — Арвен знает меня довольно, чтобы понять, что это именно меня понесло ночью в сады... Махал, какой стыд!..

Она запрокинула голову. Небо над Ривенделлом все еще не почернело, а приобрело мягкий оттенок серого сланца, на котором серебристо мигали необыкновенно яркие звезды. Над Мглистыми горами повис огромный желтый глаз луны, окруженной ярким радужным гало. С гор в долину тек туман, и в сильно захолодевшем воздухе слабые ореолы окружали даже освещающие дорожки фонарики.

Гимли наблюдал за ней пристально, и тело его все еще не давало ей большей свободы, чем требуется для того, чтобы дышать. Он напоминал Анире раскаленную плавильную печь с ее сухим опаляющим жаром, проникающим в жилы и кости. Ей нестерпимо захотелось что-нибудь сказать, чтобы рассеять тяжелое молчание, повисшее в ночном воздухе, но она вдруг поняла, что впервые не может найти ни слова. Желание насмешничать и язвить испарилось безвозвратно вместе с храбростью и решительностью. Она закусила губу и опустила глаза.

Гимли ощутил прилив восторга. На этот раз она потерпела поражение. И, похоже, от себя самой. Молчала. Прислушивалась к себе. Он смутил ее. Впервые. Он был бы счастлив как следует подумать над этим, но сейчас разгоревшаяся с новой силой страсть, вызванная ее близостью, начисто лишала его способности соображать.

Прилетевший с реки прохладный ночной ветерок шевельнул волосы и окутал его запахом девушки, этим ароматом ночного цветка, на который так похожа была Анира... Гимли стиснул зубы, предпринимая отчаянную попытку вернуть самообладание, но потерпел неудачу. Ему казалось, что все барьеры сметены, и ничто не помешает ему удержать ее, прикасаться к ней... целовать ее так, как он хотел. Анира была сейчас в его руках, это ее мягкое тело, прикрытое лишь слоем тонкой бесполезной ткани, было вжато в его твердую грудь, и ему не нужно было воображать, что он касается ее. Он склонился лицом к ее плечу, втянул воздух, пропитанный ее ароматом... По телу, сметая остатки разума, прокатилась огненная волна. Девушка беспокойно заерзала в его руках, и Гимли едва не сошел с ума, ощутив прикосновение ее груди...

— Больше не ходи ночью по этим садам... — опасно изменившимся голосом прошептал он, касаясь губами ее волос. Оттолкни же меня, глупая девчонка! Ударь, накричи... Потому, что если ты этого не сделаешь — то, что произойдет дальше, не будет иметь ничего общего с той возвышенной сценой, которая так взволновала тебя, невинную. Потому, что я — не воспитанный эльфами Арагорн, а ты — не холодная полубогиня Арвен. Ты — женщина моего племени, и в жилах твоих течет расплавленный мифрил. И я ничего не жажду так сильно, как власти над тобой... Он сам едва уловил тот момент, когда его губы против воли невесомо коснулись ее шеи, поймав бешеную пляску пульса. Стон, вырвавшийся из его горла, был низким, предупреждающим... он действительно был в полушаге от того, чтобы бросить ее на мягкий ковер палой хвои и заявить на нее свои права.

Анира окончательно потерялась в происходящем. Такой Гимли пугал ее. Но одновременно с нею творилось нечто необыкновенное, то, над чем она не имела власти. Тело, разгоряченное ощущениями и таинственностью ночи, стало невероятно чувствительным, по нему наперегонки с мурашками волнами пробегало томительное тепло. Приятное тепло. Она не сразу поняла, что Гимли больше не препятствовал ей, ослабив объятие, и она вполне могла бы вывернуться и уйти... Его рука лишь слегка удерживала ее за предплечье, большим пальцем он лениво вычерчивал по гладкой коже круги, и прикосновение это заставляло ее вздрагивать. Он излучал жар даже сквозь надетую поверх рубахи кожаную тужурку, от него горько пахло табаком и железом, и Анира пришла в ужас от понимания того, что ее тело наслаждается его защитным и одновременно опасным теплом.

А потом, как много недель назад под полуденным летним небом посреди кипрейного моря, он приник губами к ее полураскрытым губам...

На этот раз он целовал ее медленно и очень нежно, стремясь ощутить малейшие оттенки ее вкуса и будто зная, что она не оттолкнет его прямо сейчас. Вкус меда на ее языке сводил его с ума. Он провел языком по ее губке, прося разрешения быть еще ближе, и ощутив, как дрожит она от его прикосновений, принял это за позволение. А когда она сама того не желая инстиктивно ответила на поцелуй, мир вокруг него умер. Со стоном, больше напоминающим рычание, Гимли обрушился на нее снова, смял огромными ручищами ткань сорочки в сумасшедшем стремлении добраться до открытой кожи, целовал исступленно, отбирая дыхание, потом, оторвавшись от ее губ и забыв обо всем на свете, спускался все ниже, обжигая поцелуями ее шею и плечи... Анира испуганно вскрикнула, чувствуя, как в ней поднимается паника, когда его ладонь накрыла и чуть сжала ее грудь... Гимли вынырнул из небытия, возбуждение схлынуло на несколько коротких мгновений, которых хватило для того, чтобы сообразить, что именно он только что чуть не сделал... Он взглянул Анире в глаза и, прочитав в них страх и растерянность, медленно выпустил ее из рук.

Он смотрел на нее, разгоряченную и смущенную, еще несколько долгих мгновений и думал о том, что умереть можно хоть прямо сейчас — все самое прекрасное в своей жизни он все равно уже видел... Затем он поспешно отпрянул и, отвернувшись, со стоном запустил пальцы в собственные волосы. Когда он снова повернулся к ней, черты его лица уже были заметно расслабившимися. Гимли бережно взял ничего не понимающую перепуганную девушку за руку и нежно перецеловал по одному ее пальчики.

— Да, больше не ходи ночью... — тихо повторил он, поглаживая ее ладонь. — Будь в своих покоях, где никто не сможет увидеть тебя. Не дари человеку с Запада своих улыбок — в душе его темнота, и ничего более... — Гимли говорил спокойно, вкрадчиво, но Анира похолодела, услыхав в его голосе невиданную жестокость. — Если он подойдет к тебе ближе, чем на три фута, я убью его. Ты — мое безумие, принцесса, да помогут мне валар. Когда ты так близко, я не могу удержать собственных рук, — он привлек ее в тихое, заботливое, лишенное огня объятие. — Ночь совсем остыла. Идем, не хочу, чтобы ты замерзла...

Анира позволила себя увести, но у дверей своих покоев неожиданно остановилась и, мучительно теребя край сорочки, произнесла:

— Может быть, прогуляться еще немного? Я хотела сказать, если ты не хочешь спать, конечно...

Он улыбнулся и вопросительно поднял бровь.

— Я боюсь тех снов, про море... — едва слышно прошептала она.

Гимли поменялся в лице.

— Ты что же — решила совсем не спать? — нахмурился он. — Доложу тебе, долго ты не протянешь... Давай сделаем так: я погожу, пока ты заснешь, и побуду с тобой до утра. Нари, я к тебе и пальцем не притронусь, обещаю, — поспешно добавил он, увидев в ее глазах сомнение. — Веришь мне?

Анира верила. Поэтому позволила ему войти, не задумываясь. Поколебавшись, скинула измятый, порванный по подолу во время шастанья по кустам халатик и нырнула в постель. Гимли хмыкнул, укрыл ее огромным, похожим на морскую пену одеялом до самого подбородка, будто дитя, а сам, сбросив прямо на пол куртку, сапоги и перевязь с мечом, деловито подвинул Аниру и устроился рядом поверх одеяла.

— Спи, принцесса. И сказку от меня не дожидайся, — фыркнул он.

Анира наморщила нос и напустила на лицо притворно-страдальческое выражение.

— А раньше, помнится, ты рассказывал волшебные сказки...

— Когда ты была ребенком, — кивнул Гимли. — Прости, принцесса, но сейчас мне решительно ничего не идет на ум — этой ночью явь была куда волшебнее любой сказки... — при этих его словах Анира залилась краской и безотчетно облизнула все еще припухшие от его поцелуев губы. Она все еще ощущала его вкус на кончике языка, а кожа ее сладко саднила и покалывала, помня его грубоватые ласки. — Спи. Тревожные сны не придут к тебе — меня испугаются...

Только когда Анира уснула, Гимли позволил себе снова рассматривать ее без боязни быть пойманным на этом. Махал! Он чуть не взял ее прямо там, в эльфийском саду! А ведь всем известно, что нельзя набрасываться на девушек прямо посреди леса, как дикий зверь... Он даже подумать боялся о том, что ощутил, лаская ее. Отклик. Несмелый, пугливый ответ. Сегодня он не помнил себя от удивления и радости и сомнений не испытывал — она впервые потянулась к нему... Гимли посмотрел на спящую подругу с улыбкой.

— Что ты со мной делаешь, принцесса? — прошептал он. — Пусть в тебе сидит хоть три дракона... Когда-нибудь я расскажу сказку об этом своим детям...

* * *

Поток воды послушно струился вокруг запястья на манер браслета, обвивая руку в несколько хрустальных колец. Если слова Элронда по поводу водяных драконов были верными, то это вполне объясняло, откуда у нее — родившейся с гномьей кровью и почти всю жизнь проведшей в Горе — такая любовь к воде и водоемам. Но не объясняло того, откуда у нее способности, которыми обладали лишь тэлери. Даже Леголас — тэлери по крови! — и знать не знал о таких вещах. А здесь, в Ривенделле, эта тяга к воде и вовсе усилилась в разы...

Конечно, самым простым было бы предположить, что Леголас и есть тот, кто замешан во всем этом, а те уроки эльфийского воспитания и магии, которые он преподавал ей год за годом, и позволили развить такой необычный для человека дар. Но сам Леголас не слишком любил воду. Не более чем любой другой лесной эльф. Разве что с особенной тайной и обожанием говорил о море, которого, как и она, наяву никогда не видел. Иногда, в те минуты, когда наставник уплывал в мечтах в морские серые гавани, Анире казалось, что в его полуприкрытых глазах она видит отблеск морской волны в солнечном блике, и от этого удивлялась еще больше, недоумевая откуда она вообще может знать то, как выглядит морская волна...

Фонтан перед мостом через Быструю реку приглушил на ночь свой глас и теперь не хохотал как днем, а сонно бормотал, будто рассказывая старую сказку. Анира еще немного поиграла с водой, потом, взглянув на поднявшуюся в небо луну, решила отправиться спать. В конце концов, она обещала Гимли не ходить ночами.

Она не знала почему, но слова ее друга касательно западного гостя из человеческой страны запали ей в сердце. Она не чувствовала к Боромиру неприязни, но к общению с ним отнюдь не стремилась. Было ли это опаской или предчувствием — сказать точно она не могла.

А гондорец будто бы специально искал удобного случая и с удивительным постоянством появлялся в ее поле зрения всякий раз, когда поблизости не оказывалось ни Гимли, ни Элронда с Леголасом. Вставал перед нею внушительный и мрачный, похожий на каменных королей, что сторожили парадные врата ее родины, вежливо приветствовал, задавал вопросы — большей частью ничего не значащие — и Анире становилось все сложнее откреститься от его настойчивого внимания. Она ничего не говорила Леголасу и тем паче Гимли, опасаясь, что тот решит проблему единственным известным ему способом — мечом и секирой. Меньше всего ей хотелось, чтобы из-за нее в гостеприимном доме Элронда разразилась драка.

Едва Анира поднялась с мраморного бортика фонтана, как послышался тихий, осторожный и будто бы скрытный стук копыт, и перед нею из темноты возник Асфалот с Арвен на спине. Девушка сразу поняла, что эльфийка не на шутку встревожена, более того — в ее серых глазах плескались страх и боль, перемешанные с почти человеческой паникой. Анира, заметив, что подруга просто хочет проскочить мимо, сделала шаг в сторону и ловко поймала Асфалота за край повода. Он был оседлан и взнуздан, и она поняла, что Арвен собирается не на короткую праздную прогулку.

— Куда ты едешь на ночь глядя, муинтель(7)? — с подозрением спросила она, не пуская коня. — И почему ничего не хочешь мне сказать?

Арвен поколебалась минуту, но все же спрыгнула на землю. Она была одета в темно-серое платье для верховой езды и теплый плащ, на руках у нее были плотные кожаные перчатки.

— Арагорну грозит опасность, — сказала она. — Что-то нехорошее происходит с ним и его спутниками в дороге. Он близко.

— Откуда знаешь? — с недоверием покосилась на нее Анира.

— Мое сердце знает, — улыбнулась Арвен. — Странник носит на груди принадлежащую мне вещь, наполненную моей благодатью, но и без нее я бы знала, что что-то пошло не так. Я должна ехать немедля...

— И ты считаешь, что лететь сквозь ночь навстречу неведомой опасности — лучший выход? — перебила Анира.

— Это единственный выход. — Арвен обняла ее за плечи и заглянула в лицо огромными тревожными глазами. — Отец запрещает выезжать и ни за что не позволит мне отправиться на выручку к Арагорну. А их время на исходе, я знаю это.

— Хорошо, — вдруг на удивление легко согласилась Анира и проворчала: — Все это здорово отдает пустоголовостью и безрассудством. Повремени, сестра, я еду с тобой.

— Нет! — решительно возразила Арвен. — Великая опасность лежит на этом пути! Я не могу рисковать тобой. Это только мой путь.

— Если ты сейчас начнешь нести свою высокопарную эльфийскую чушь, я подниму весь Ривенделл, включая твоего отца, — пригрозила Анира. — Не глупи. Тебе нужна помощь. Тебе нужна магия. Послушай меня, сестра. Странник идет с хоббитами, и то, что они несут с собою, нужно Темному Властелину пуще всего на свете. А что если придется убегать от погони? А что если что-то случится с тобой? Светоч и Асфалот — самые быстрые кони в Ривенделле. Ты знаешь кого-нибудь, кроме меня, кому Светоч позволит сесть на себя верхом?

Арвен промолчала. Она подумала о том, что если погони избежать не удастся, то Асфалоту придется вести за собой врага... И приняла решение.

— Хорошо. Бери Светоча и не попадайся никому на глаза. Я буду ждать тебя в буковой роще минуя мост через Быструю. Аска, Асфалот!(8) — прикрикнула она, трогая коня.

Анира не видела, как они перешли через мост. Мысленно попросив прощения у Элронда, Гимли и Леголаса, она спустилась в конюшни и, выведя Светоча без седла и стремян, унеслась прочь, разорвав тишину осенней ночи коротким, будто крик, топотом лошадиных копыт.

(1)Амин ума мерна, мелламин — я не хотел, милая

(2)Айя! Тампа танья! — Эй! Остановись!

(3)Тира тен расуэ! — поберегись!

(4)Тулла амен, — иди ко мне

(5)Амин мелла ле... ираэта — я люблю тебя... прости

(6)Кел каима — хороших снов

(7)муинтель — сестра

(8)Аска, Асфалот — торопись, Асфалот