Ангельская пыль (гет)

Ещё одна ночь,

И страхи былые вновь на глазах оживут © ~Лютик~

Ночная мгла окутала провинциальный городок, а тишина придавала тьме невесомый шарм — невесомый и устрашающий. Ноты этой тишины были виновниками всех самых ужасающих и таинственных детских кошмаров, а темнота, сопровождающая её, так дружественно держащая за руку, была словно паутина, связавшая своего пленника по рукам и ногам.

Для Реджины Миллс темнота была едва ли не самым страшным врагом. Как только чары ночи невесомо касались земли, Реджина понимала, что неизбежно придется пережить и перетерпеть сызнова это ощущение безнадежности. Вытерпеть несколько тяжёлых часов.

Её сын, её Генри, вот уже почти полгода — узник своих кошмаров.

Советы доктора Хоппера не помогали, напротив, только усугубляли его состояние. Травяной чай позволял Генри засыпать, но не становился избавлением от тревог, всего лишь провоцируя появление кошмаров, а затем и неконтролируемый гнев её сына. Сегодня утром он сказал, что она — воплощение зла и что заслуживает лишь ненависти от окружающих. Это не на шутку испугало Реджину, у нее даже ненароком возникла мысль, что мальчик что-то может знать о её прошлой жизни. Но все эгоистические страхи, касавшиеся лишь её самой, отступили, стали пустым звуком и ненужным хламом по сравнению с тем, что случилось прошлой ночью.

Услышав звон стекла в детской, Реджина опрометью бросилась к сыну, дрожащими руками нашаривая выключатель, чтобы как можно быстрее разогнать предательскую темноту.

«Почему не горит ночник?» — мелькнула мысль, а в следующую секунду стало понятно, что ночник разбит вдребезги, а Генри крепко сжимает в руках осколки венецианского стекла, которые окрашивает в ярко-алый цвет капающая из пораненных ладоней кровь

— Генри, милый! — мать подбежала к нему, осторожно забирая острые стекла. – Зачем ты это сделал?

В мгновение ока отыскав в прикроватной тумбочке сына аптечку, Реджина начала обрабатывать раны.

— Потому что ты — зло. Ты – Злая Королева. А зло необходимо искоренить. – в тёмно-зелёных детских глазах горела непоколебимая уверенность.

Рука её едва заметно дрогнула, но она нашла в себе силы для очередной неестественной улыбки — ради него.

— Это просто очередной страшный сон. Ничего не бойся, здесь нет никакого зла, — тихо сказала мать, осторожно поправляя бинты на израненных ладошках сына.

— Правда? Я всегда знал, что он врёт мне, и ты моя мамочка, – разрыдавшись, сказал тот.

Реджина молча подхватила Генри на руки и, уложив в постель, осторожно поцеловала в щёку.

Вопросы о таинственном существе, которое раскрывает мальчику все её тайны, она предпочла пока не задавать, чтобы не причинить ребенку ещё большего вреда. Страх того, что проклятие может быть снято, совершенно не беспокоил её — лишь бы с Генри всё было в порядке, а завтра она пойдёт к доктору Хопперу и всё у него выяснит. Он должен помочь её сыну, а иначе… Иначе она лишит его должности. В своём решении Реджина Миллс не колебалась.

* * *

Утро было дождливым и холодным, будто служило лишь скверным дополнением к неприятному ночному происшествию.

Этот кошмар длился уже почти полгода, и на этот раз в душу Реджины начал закрадываться липкий страх, который сравним лишь с вором, нападавшим исподтишка в темной подворотне. Но Реджина до последнего надеялась и грезила о том, что сумеет спасти своего мальчика — впрочем, ее надежды оказались тщетными.

— Генри, выйди, пожалуйста, и подожди меня на улице, хорошо? Нам с доктором нужно обсудить кое-что…

— Хорошо, мам, – ответил он и тихими шагами вышел из кабинета.

* * *

— Я сделал всё, что мог, но вашему сыну не помогают даже сильнейшие препараты. Вы можете лишить меня должности, но себя вы не обманете, мадам мэр.

Её холодный взгляд заставил доктора содрогнуться: он не увидел в этих тёмных глазах с рубиновым отблеском ничего похожего на материнское отчаяние. Она всегда была такой: отстраненной, неспособной показывать свои эмоции. Но ему ли об этом судить? Он ведь не был на её месте — в конце концов, каждый переживает свою боль по-своему.

Именно поэтому доктор Хоппер произнёс:

— На всё ли вы готовы ради своего ребёнка? – голос его звучал тихо и разочарованно — то, что он сам не в силах был помочь мальчику, задевало его гордость.

— Это глупый вопрос, разве вы так не считаете, сэр?

— Да, вы правы. Что ж, тогда я могу не скрывать все свои самые худшее подозрения, верно?

— Конечно.

— Я думаю, что причина состояния Генри в чём-то более глубоком и потаённом, чем его подсознание.

— Что вы хотите этим сказать? – голос мэра почему-то снизился до шёпота.

Доктор Хоппер лишь молча протянул ей визитку, больше ничего не добавив — да и что было говорить? Ситуация и впрямь была скверной, и здесь не было места для скептицизма.

Реджина, выходя из кабинета, осознавала в это мгновение:

«Вот и наступила моя истинная плата за проклятие…»

Осенняя тоска печалью наградила…

А может быть, лишь кажется ненужной только мне…© ~Лютик~

— Я всегда выигрывал — побеждал тварей, о которых многие даже не слышали… а меня добили сигареты, – мужчина с отсутствующим видом рассматривал свой рентгеновский снимок, и при этом лёгким движением вертел в руках очередную сигарету.

— Ты не первый, Джон, – с губ его давней знакомой срывается вздох.

— Брось, Лесс, ты спасла меня однажды. Спаси ещё раз, – что-то по-детски наивное, молящее мелькает в этот момент в его глазах.

— Это нельзя остановить, Джон. Двадцать лет назад ты не хотел жить, а теперь не хочешь умирать…

Вспоминая этот нелепый диалог, он докуривал вот уже третью сигарету за последние пару часов. Холодный дождь не смущал его, а, скорее, заставлял взглянуть на всё глазами здравомыслящего человека и осознать, что пора завязывать — конечно же, не с сигаретами, а с такой жизнью. Да и вообще, жил ли он когда-нибудь по-настоящему? Разумеется, нет… хотя, возможно, когда-то давным-давно у него и правда было что-то, похожее на настоящую жизнь, но это длилось так недолго, так недолго, что сейчас казалось, будто этого и не было вовсе. Вся его так называемая жизнь была насмешкой над ним самим — с юности он стал заложником своего дара, который был больше похож на проклятие. Но к чёрту всё это… он понимал, что не стоит жалеть себя, поэтому, обречённо сутуля плечи, сделал несколько широких шагов и сел в угнанную его учеником машину.

— Джон, какого хрена ты убежал? Мог бы прямо сказать, что хочешь побыть один, – в светлых глазах ученика мелькнуло негодование и, может быть, даже огонёк обиды.

Ответа Чес Крамер так и не получил, даже не ощутил на себе насмешливого взгляда, на который обычно натыкался, когда проявлял своё любопытство, подобно ребёнку.

Такое настроение учителя насторожило будущего экзорциста — того что-то явно беспокоило.

— Сегодня с демоном в той психушке что-то пошло не так? – он спрашивал осторожно, словно боясь навлечь на себя гнев рассерженного родителя. Или с твоим здоровьем что-то… — он осёкся.

— С чего ты взял, что у меня что-то может пойти не так? – самоуверенно ответил Джон Константин.

— Просто я надеялся, что тебе понадобится моя помощь, Джон, — сейчас он почти не лгал.

— Не переживай. Когда-нибудь понадобится, но к счастью для тебя не сейчас.

Джон подавил горькую усмешку, а Чес, сидевший за рулём, немедленно захотел исчезнуть отсюда куда-нибудь и поскорее, настолько сильна была его обида.

Если бы этот юный мальчик знал, что бывают обиды, от которых жизнь теряет смысл, он бы не вёл себя сейчас как избалованный ребёнок, у которого отняли всё самое дорогое.

А какова цена того, чем мы дорожим в своей жизни?

Джон Константин уже узнал об этом, а вот Чесу лишь представлялась такая возможность.

* * *

Какова цена наших ошибок? Мы не часто об этом задумываемся, но когда за спиной стоят смерть и неисчислимое количество утрат, мы в полной мере познаём это.

Если бы Реджина не решилась двадцать восемь лет назад на побег с любимым мужчиной, то ничего бы этого не было сейчас.

Но сейчас она была разбита, опустошена и, более того, вынуждена ехать к тому, с кем никогда и ни за что не хотела бы больше встречаться, даже если встреча с этим человеком помогла бы ей начать лучшую жизнь. Но на этот раз ситуация приобрела другой оттенок: нормальная жизнь её сына висела на волоске, и всё было куда хуже, чем она думала.

«Если бы у меня была магия, то зелье забвения могло бы спасти всю ситуацию. Всё стало бы таким, как прежде, снова заиграло яркими красками, но часто холст нашей жизни принадлежит не нам…»

* * *

Перелёт для Реджины и Генри оказался крайне трудным.

«И всё же жизнь без магии труднее…» — подумала бывшая ведьма. При всей её ненависти к магии, она понимала, что этот каприз природы решает много проблем и является таким же естественным и настоящим, как её инстинкт самосохранения в данную секунду.

Она со страхом шла к мужчине, который причинил ей боль, открыв глаза на правду и спас когда-то её никчёмную жизнь, когда она уже ей вовсе не принадлежала.

— Мам, с тобой всё в порядке? – голос сына отвлек её от болезненных размышлений.

— Да, конечно, – соврала она, взяв тёплую руку сына в свою. Вдохнув холодный осенний воздух, Реджина окончалельно решилась — сейчас она войдет в подъезд и отыщет квартиру под номером двадцать три.

* * *

«Кого чёрт принёс в такую рань?!» — подумал Джон, открывая глаза и с крайне хмурым и сонным видом направляясь к двери, но, открыв дверь, он почувствовал, что его сонливость как рукой сняло — Джон попросту застыл от безграничного удивления.

— Здравствуйте, – робко сказал мальчик, которого она держала за плечи.

— Здравствуй. Я могу тебе чем-то помочь? – голос прозвучал не так дружелюбно, как хотелось бы.

— Вообще-то, моя мама говорит, что только вы и сможете помочь…

Он взглянул в такое знакомое лицо, совершенно не изменившееся за эти двадцать восемь лет, как, собственно, и его собственное. Они оба не изменились, но только внешне — и оба это понимали.

— Ну, здравствуй, Джон.

Наоборот, из её уст это прозвучало как прощание, что не могло его не радовать, ибо такого смятения в присутствии женщин он не испытывал уже давно.

Должно быть, ангелы взбунтовались.

Должно быть, ангелы взбунтовались. © Sunrise Avenue

Было так непривычно слышать за спиной её шаги, чувствовать терпкий запах её духов с нотками табачного дыма и цитруса — для Джона в этот миг словно бы ничего и не изменилось. Будто бы ничего не произошло за эти двадцать восемь лет бесконечной разлуки, которая огромной тяжестью обрушилась на него, раздавила. Он был обескуражен и ошеломлён появлением Реджины Миллс в своей квартире, в своей душной комнатёнке — да и что говорить, сам факт нового появления этой женщины в его жизни не сулил ничего хорошего. Совершенно ничего. Он по привычке изучил её лицо, еще раз убедившись, что она ни капли не изменилась, и он знал, что она, наверное, сейчас думала о том же.

Хотя нет, перемены всё же были: её вьющиеся волосы стали куда короче, а в тёмных глазах солнечным отблеском отражалось чувство… заботы?

Он никогда не видел её такой — искорки нежности в её взгляде не угасали, когда она смотрела на мальчика, стоявшего рядом с ней.

— Мама, а мы здесь надолго?

Что-то невероятно серьёзное он увидел во взгляде этого ребенка — возможно, настороженность, а, возможно, просто смущение оттого, что он находится в доме незнакомца, который не выглядит здравомыслящим и приветливым, а, скорее, сонным и суровым. Словно бы вторя его мыслям, Реджина сказала:

— Я думала, что за эти годы ты мог бы измениться и стать хоть немного приветливее, не считаешь?

Джон Константин усмехнулся:

— Нет, не считаю. В конце концов, это ты вламываешься в мой дом без приглашения в семь утра.

Он потёр глаза — этот жест выглядел таким ребяческим, что Реджину это начинало раздражать.

— Со мной я тебя и не прошу быть приветливым, но хотя бы ребёнку ты можешь предложить выпить чашку чая или яблочного сока? Мы летели сюда двенадцать часов.

— Не мог бы, у меня в холодильнике мышь повесилась, знаешь ли. Но я мог бы заказать китайскую еду для твоего мальца, если хочешь.

— Может быть, поговорим? – на лице её не отражалось никаких эмоций.

— Только дождёмся моего ученика. Ты же не хочешь оставить ребёнка одного в квартире такого странного типа, как я? – он улыбнулся, вспоминая, как Реджина Миллс однажды назвала его так, будучи в полной растерянности.

— Ты не странный, – она взглянула прямо в его глаза.

Как бы ему хотелось верить, что он и правда самый обычный человек — давно мечтал услышать эту ложь хотя бы от кого-то. Быть для кого-то просто Джоном — это звучит так просто и легко, но в этом бренном мире ничто не может быть на самом деле так просто. Он не может быть просто Джоном, потому что иначе для всех остальных наступит апокалипсис и дрогнут солнечные лучи, те самые, которые были видимы лишь ему одному и были для него полны чем-то неизведанным и чистым, как декабрьский снег. И поэтому её ложь задела его за живое, но он отказывался это признавать и лишь сказал:

— Ты ничуть не изменилась.

Значение этой фразы приобрёло для каждого из них свой особый смысл.

* * *

Когда Чес приехал к своему учителю домой и узнал, что на ближайший час ему предстоит стать нянькой для десятилетнего спиногрыза, то был крайне разочарован.

Он уже многое узнал, благодаря книгам и рассказам самого Джона Константина, да и отогнать беса он тоже умел, чтобы себя обезопасить, но этого было мало. Сам он никогда не практиковался в управлении чернью, а всё потому, что, по мнению своего преподавателя, не был достаточно зрел для этого.

Но сам Чес чувствовал, что уже готов и что должен отомстить им за свою сестру.

"Эта чернь ещё падёт к моим ногам, это я уж точно знаю. Они за всё поплатятся", — ну, а пока он и правда должен посидеть с этим странным мальчиком, внутри которого, как почувствовал Чес, скрывалась крайне загадочная и неизведанная сущность.

— Ну что, Генри — так ведь тебя зовут, да? – он подмигнул улыбающемуся мальчишке. — Чем сейчас займёмся?

— Может, поиграем в прятки?

* * *

Заходя в ресторан, Реджина решилась спросить у Джона:

— Ты ни минуты не можешь прожить без вычурности, да? Мы могли бы просто поговорить в машине — это слишком важно. Разве ты ещё не понял?

Джон только сейчас заметил, насколько она побледнела, начав нервно теребить серебряный крестик на своей груди.

«После всего, что ей пришлось пережить, она всё ещё верит в бога? Видимо, я и правда никогда не пойму её…»

Это так не сочеталось с её внешним видом: её непоколебимая вера и убеждённость, детское упрямство — всё это в ней осталось. Он знал об этом, но маленькое чёрное платье, яркая помада, такой неестественный румянец на щеках делали её больше похожей на суккуба. Страсть к ней, как оказалось, не угасла за все эти годы, но он здесь не для этого, нужно сохранять свой рассудок.

Отвлекшись он размышлений, он на автомате ответил резко и колко:

— Да. Я ни минуты не могу ни без вычурности, ни без пафоса, – произнес он, с дьявольской улыбкой наблюдая за её раздражением.

Но, несмотря на это, диалог Реджина продолжила спокойно. Бархатные нотки её голоса заполнили, казалось, каждую клеточку его тела.

— Ты так и не ответил, почему ты не можешь помочь моему сыну? Я не верю, что его ситуация безнадёжна! – сказала она, глядя ему прямо в глаза.

— Опять ты со своей верой, Миллс. Я уже говорил тебе, что ты нисколько не изменилась, верно? Бог, чтоб ты знала, всего лишь кукловод, а мы послушные марионетки в его руках — мы как вещи, которые он ставит на кон в спорах с самим дьяволом. Ты же знаешь это, – голос его звучал холодно. Он лишь излагал сухие факты.

Реджина не ответила, тонким пальцем вырисовывая узоры на стеклянном столике. В этом движении было что-то до ужаса родное, что-то такое, что заставило сердце Джона сжаться.

— Хочешь знать, почему я не могу помочь ему?

Она лишь молча кивнула.

— В этом только твоя вина. Он — твоя плата за проклятие, которое ты когда-то предпочла выбрать вместо любви.

В это мгновение Реджина ощутила себя порваной струной гитары, которую даже самый умелый настройщик не в силах починить.

Навес кумирни, жертвенник в жасмине

Чуть озарен блестящий лик у ней.© Иван Бунин

Тёплые руки обвили шею Реджины и она улыбнулась, ощущая, прикосновение этих маленьких пальцев. Как в него такого беззащитного и маленького, мог кто-то вселиться?

Реджина искренне недоумевала. Это не было справедливо, её мальчик не заслужил такой участи.

«Джон был прав — это только я во всём виновата,и это я должна быть на месте Генри, я должна забрать всю его боль и страдания себе — вот что было бы истинно справедливым…»

— Мам…

— Да, малыш?

— Мне обязательно ложиться спать? Просто мне так страшно... может быть, ты побудешь со мной немного? – глаза Генри умоляюще смотрели в её лицо.

— Конечно, – она улыбнулась, потрепав его темные волосы и поцеловала в макушку. — Если ты хочешь, то могу рассказать тебе какую-нибудь сказочную историю, как и раньше.

— Тебе не кажется, что я уже слишком взрослый для того, чтобы верить в сказки?

Конечно, он был уже очень взрослым, но Реджина ощущала каждой своей клеточкой, что с каждой новой ночью из него уходят все новые и новые силы, сама его жизнь ускользала из её крепких и ласковых материнских рук.

Но ускользала не только жизнь Генри, ускользали и те отголоски искренности, за которые так цеплялась бывшая королева, ускользало её настоящее счастье. Тревоги, стёртые при помощи зелья забвения, возвращались к ней с ещё более глубокой силой, чем раньше, и это причиняло нестерпимую боль. Старые раны снова начали кровоточить, будто она никогда и не забывала о них. Да ещё и этот приезд в Лос-Анджелес… наверное, это судьба.

* * *

Тьма сгущалась над Зачарованным Лесом, а стены королевского замка содрогались от свиста ветра, который усиливался с каждой секундой. Вьюга становилась всё сильнее, продолжая завывать что-то ужасно тоскливое.

Песня вьюги не была изящным ноктюрном, больше походя на реквием. Причудливые настроения природы порой делают с нами удивительные вещи, влияя на наше настроение или же отражая его не хуже любого зеркала.

— Побудь со мной, Джон. Мне очень страшно, – Реджина смотрела в тёмные глаза с неизменной надеждой, которая всегда жила внутри неё.

— Не волнуйся. Когда он снова захочет обрести власть над твоим телом, я буду рядом.

Он подошёл к юной королеве, взяв за хрупкие плечи, заставив её плотнее закутаться в тёплую накидку.

– Всё хорошо? – спросил Джон спустя некоторое время.

— Да, — её полушёпот окатил спину приятным холодком, и тысяча мурашек пробежали вниз по позвоночнику.

Чувство Джона Константина к молодой королеве было убийственным и смертоносным — он знал это, ни капли не преувеличивая.

Не удержавшись, он поцеловал Реджину в висок, как мог бы поцеловать свою погибшую сестру, но уже спустя секунду ему захотелось большего. На каждом миллиметре её горячей кожи он оставлял новый поцелуй, сотню, тысячу поцелуев, и каждый — будто впервые. Будто целовал ее в первый раз, будто любил в первый раз, как солнце любит землю в первую весеннюю оттепель. Но она лишь робко отстранилась от него и произнесла:

— Прекрати.

Наверное, одно лишь слово может изменить всю жизнь.

Но он спас её той ночью, и это главное.

* * *

Для него она была богоравной, а для других, как античная статуэтка — всего лишь изображение бога, ненужная безделушка. Джон был, наверное, единственным, кто видел в ней не вещь, а человека; он был единственным, кто мог посвящать ей стихи, он был единственным, кто дважды спасал ей жизнь — а она его убила, одним лишь словом, одной лишь просьбой — она разрушила всё то, что он так хотел воссоздать вновь. И вот наступило время отомстить, о чем он мечтал бесконечные двадцать восемь лет. Джон даже продлил себе жизнь, заключив сделку с её кровным врагом — Румпельштильцхеном, но отчего-то не чувствовал себя счастливым — совершенно ничего не чувствовал, как и Реджина когда-то. Пустота заполнила всё его существо и всецело поглотила его, взамен, однако, подарив вдохновение. Строчки очередного стихотворения с лёгкостью ложились на тетрадный лист — это юношеское пристрастие он пронёс через всю свою жизнь. И стихи, пожалуй, были единственным его спасением.

Спасением от надвигающегося безумия.

От творческого процесса его отвлёк Чес:

— Надо бы поговорить, Константин.

— Это может подождать до завтра? Я уже устал выслушивать твоё детское нытьё о желании приструнить нового беса или Бальтазара.

— Нет. С Бальтазаром я не хочу иметь никаких общих дел, а уж тем более убивать его — говорят, что он мутный тип, что ни говори... Нет. Это дело касается Генри.

— Что случилось? – в одно мгновение всё перестало быть важным для Джона, и стихи были забыты.

— Мы играли в прятки, а потом он побледнел, на моих глазах вырвал себе сердце и начал говорить что-то на латыни, я не разобрал, что именно. Я попытался изгнать из него беса, но что-то пошло не так: бес, конечно, исчез, но…

— Что «но»? — спросил он гневно.

— С ним исчезло и сердце Генри.

Было ли у мальчика время, чтобы попытаться выжить, Джон не знал, знал только, что допустил величайшую ошибку в своей жизни.

Я стою на краю у непрочных перил,

Говорит с темнотой снаружи…© МРФ

— Я уж думал, ты умерла, — с откровенной издёвкой произнёс Румпельштильцхен, и в глазах его сверкнуло нечто, похожее на наслаждение. Он действительно сейчас наслаждался собственной местью, и мог только лишь представить себе попытки Королевы Сердец разгневаться за то, что он использует её дочь так же, как и её саму когда-то.

Но в том-то и дело, что он мог это только представлять, ведь Кора больше не могла чувствовать. Румпельштильцхена это откровенно злило, а издевательства и безжалостность были местью за то, что девушка, сидящая напротив, не его дочь. И никогда не будет ею, но, тем не менее, она его ученица, и Румпельштильцхен может играть с нею, как с марионеткой. Только с нею. Только по своим правилам.

В тёмных глазах бывшей принцессы мелькнуло затаенное смятение, впрочем, быстро сменившееся на безразличие.

— Исчезни, – устало сказала она, слегка касаясь губами золотого бокала с красным вином.

— Когда ты сегодня не явилась на занятия, я решил, что ты отбросила башмачки, — он сделал характерный жест руками и снова ухмыльнулся, словно бы был самим сатаной, – однако, вот она ты!

От его насмешливого взгляда в Реджине закипела кровь.

— Я больше не хочу продолжать наши уроки. Не хочу, чтобы мое будущее выглядело, как…

— Как что? – в глазах Румпельштильцхена пламенем всплеснуло любопытство.

— Как ты.

Взгляды, наполненные презрением, встретились в неощутимой борьбе, сравнимой лишь с ненавистью, с отравляющим желанием уничтожить врага.

— Ох... чувствуем себя в западне, да, Ваше Величество?

— А как же ещё? Я королева, но живу, как узница. Сердце моего мужа принадлежит его мёртвой жене, а его дочка – бледная моль…— она ненадолго затихла, вскоре добавив:

– Это просто невыносимо, мне нечего делать и некуда деться. Мне нужна свобода… мне нужен выбор.

— Нет уж, не выйдет. Видишь ли, как обстоит дело: ты думаешь, что ты гостья на пиру, пробуешь угощения: чуть-чуть любви, чуть-чуть танцев — но то, чего ты не понимаешь, так это того, что ты и есть пир. И тьма… — он сделал театральную паузу, так, словно затаил дыхание, – уже отведала тебя.

— Ах ты, мерзавец! Убирайся из моего дома!

— Тьме нравится твой вкус, дорогуша. И раз уж она начала обед, она его закончит. Ты так же не можешь улететь от своей судьбы, как этот лебедь… — он ткнул пальцем на золотое блюдо с птицей, которое было на столе, а затем добавил:

— До завтра… не опаздывай. И приходи со своим кипящим гневом — это всё, что у тебя есть.

Гость исчез, и Реджина почувствовала, как в глазах её закипают гневные слёзы.

Она подошла очень близко к непрочным перилам, находившимся недалёко от окна.

«Может, тьма и попробовала меня, но я всё ещё могу снова стать счастливой».

Закрыв глаза, она увидела весеннюю зелень глаз Даниэля, такие родные черты, чёткую линию губ — и сделала уверенный шаг вниз, но не успела она последний раз вдохнуть осенний воздух, как вдруг почувствовала обжигающее тепло знакомых рук. Шёлковый подол её платья зацепился за уже сломанное перильце.

— Ты…

— Моё имя Джон, Ваше Величество, — сказал он. — А теперь заткнитесь, потому что я должен вас спасти.

— Ты так уверен, что я этого хочу?

— Раз вы наняли меня, значит, хотите узнать правду.

— Правду о чём, чёртов идиот?

— О вашем внутреннем я — лично мне нужно проверить, вашим ли собственным желанием было сделать этот злосчастный шаг из окна.

Реджина недоумённо взглянула на этого мужчину, не в силах понять, зачем же он выбрал путь экзорциста.

Тогда она была слишком юна, чтобы понять, что люди не могут даже пробовать выбирать свой путь. Это путь выбирает нас, и никак иначе.

* * *

На следующий день с лица Реджины не сходило выражение неестественного, явно напускного веселья. Джон, теперь занимавший высокую должность при королевском дворе отчётливо видел это — он будто научился читать мысли красавицы-королевы. Да, её красоту действительно было трудно не заметить, особенно сейчас, когда она стояла перед зеркалом в платье из белого атласа и батиста, словно античная статуя. Еще она была босой и безуспешно искала свои туфли, но даже сейчас она не позволяла отразиться и малой толике волнения на своём совершенном, но вмиг побледневшем лице.

— Джон, я не успела надеть туфли, ты не должен видеть меня в таком виде, – голос звучал безэмоционально, но на лице в любой момент была готова отразиться загадочная улыбка.

— Не стоит скрывать своего смущения, – просто сказал он, протянув туфельку, оказавшуюся под кроватью.

— Отлично, теперь ты мне ещё и указываешь. Значит, некому будет составить мне компанию на этом приёме.

Реджина гордо вскинула голову, а затем, демонстративно отвернувшись, надела жемчужную диадему.

— Ты прекрасна, – сами собой выговорили его губы.

— Комплименты не помогут тебе вернуть моё доверие.

— Прости, что?

— Да-да. Ты не ослышался, – отрезала она, будто ставя точку в разговоре.

— Ну уж нет, ты наняла меня и ты боишься.

— Я ничего не боюсь.

— Что ж отрицание – это первый шаг к признанию, – во взгляде солнечных и лучистых глаз мелькнул лучик мудрости, лучик света и спасения, но сердце словно не хотело открыться ему и это его злило. А ощущение вековой мудрости становилось всё отчётливее, и он произнёс:

— Так эта твоя задумчивость значит, что я прав?

— Можно сказать и так, потому что ты нарушил наши планы.

— Чьи планы? – он высокомерно вскинул бровь.

— Мои и Габриэль.

Часы в самой высокой башне уже начали свой отчёт. У них впереди — двадцать восемь лет для того, чтобы замедлить свой ход во имя чужих планов.

* * *

Джон Константин не мог найти себе места от волнения: Реджина не открывала дверь, хотя, он прекрасно знал, что она дома.

— Реджина, это Джон. Нам нужно поговорить…

Женщина в строгом сером костюме открыла ему дверь.

— Не уверена, что мы можем разговаривать после того, что ты сделал.

— А что я сделал?

— Я же знаю, что это ты вырвал сердце Генри, чтобы отомстить мне. Отлично получается, Джон Матэуш Константин?

Он только сейчас заметил, что глаза её полны слёз и отчаяния.

— Верни сердце, прошу тебя. Скучаешь по былым мольбам, да?

— Реджина, ты должна верить мне — я всё тот же человек, который когда-то помог тебе выжить, зачем мне мстить тебе?

— Ты и сам знаешь ответ, не так ли?

Реджина протянула ему серебряный медальон, на котором была изображена витиеватая буква «K».

Рука его не дрогнула, но вот сердце…

Хрупкая фигурка в чёрном,

Пышное чёрное платье делало её похожей на ангела смерти — так думал Джон Константин, увидев свою королеву вновь.

Она сидела, повернувшись к нему спиной. Джон увидел, как она молчаливо и покорно опустилась на колени перед хрустальным гробом — он не знал, плакала ли она, слышал лишь её тихий шёпот. Джон внезапно испугался, что сейчас это не она, а бес, вселившийся в неё, бездумно призывает своих собратьев.

Он осторожно коснулся её плеча:

— Миледи, я… — он осёкся, когда ощутил на себе её суровый взгляд.

— Как ты вошёл сюда? Это же семейный склеп, и я запечатала его заклинанием крови.

— Вы не можете колдовать, когда над вашим телом властны бесы, – пояснил Джон. — Но иллюзию магии вы всё же способны создать.

— Иллюзию?! – голос её едва заметно дрогнул, и он заметил, что на щеках её заблестели слезы. – Это значит, что я не сумею вернуть его? — с невыразимой горечью прошептала Реджина.

— Перестань, милая. Ты и так знала, что через законы магии нельзя просто так взять и перешагнуть.

— Я тебе не милая, – прошипела она ожесточенно.

— Простите, Ваше Величество.

В этот миг всё снова встало на свои места.

— И я докажу, что моя магия — вовсе не иллюзия, сегодня же вечером, – голос Реджины прозвучал так уверенно и пронзительно, что сердце Джона гулко застучало в неясном страхе. Но пока что это совершенно не насторажило его. Прошлое, как он и привык, всегда оставалось в прошлом, но придёт момент, и он ещё посмотрит своему сероглазому прошлому в глаза.

* * *

— Если не ты похитил сердце Генри, то кто? У меня больше не осталось врагов, – тихо спросила она.

— Твой самый злейший враг – это ты сама.

— Что ты имеешь в виду?

— Я всегда имею в виду то, что говорю. Я верну его сердце и докажу, что совесть моя чиста перед тобой.

— Хватит пустых обещаний, Джон — я уже совсем не та наивная девочка, какой была раньше. И во многом тебе следует сказать за это спасибо.

Гневное пламя не угасало в глазах обоих, потому что виноватых в их истории не было.

Были только пострадавшие.

* * *

После пафосного торжественного приёма состоялся бал. Джон искал глазами Реджину, боясь, что та может за секунды испариться в воздухе, и, наконец, нашел — она танцевала с молодым лордом из соседнего королевства. Что-то внутри Джона вспыхнуло в этот момент, и это было нечто большее, чем мимолётная искорка ревности.

«Вот бы потанцевать с кем-то, чтобы Реджина почувствовала то же самое — в конце концов, я её сопровождаю на этом балу, а она ведёт себя, как… как...»

И словно вторя его мыслям, прямо перед ним, откуда ни возьмись, появилась женщина с белокурыми волосами и фарфоровым личиком. Её серые глаза были полны тихой, затаенной грусти. Джон узнал её — это была Габриэль.

— Здравствуй. Я могу осмелиться пригласить тебя на танец? — обратился к ней Джон.

Голос звучал робко, но глаза девушки внезапно засияли, как никогда раньше.

— Конечно, – она застенчиво улыбнулась.

Габриэль была намного старше Джона, и он был её учеником, но это всего лишь бал и никто, совершенно никто не знал об их взаимоотношениях.

Конечно, ходили слухи, что между Габриэль и Джоном тайная связь, но на самом деле всё действительно ограничивалось только слухами, несмотря на все неясные мечты Габриэль. Впрочем, она нашла свою родственную душу в Джоне и хотела бы закрыть глаза на все запреты, но…

«Ангелы не могут любить…» — по вискам стучал такой знакомый и до боли родной голос отца.

— Джон, скажи, ты вспоминаешь обо мне хоть иногда?

— Безусловно, – он был удивлён её странным вопросом и не менее загадочным тоном, — почему ты спрашиваешь, Габи? – он ласково провёл ладонью по её щеке.

— Я не знаю, – честно призналась та.

— Я всегда ценил тебя за честность, но сейчас ты что-то не договариваешь. Я буду очень счастлив, если ты скажешь мне правду, дорогая.

— Правда в том, что я вспоминаю о тебе каждый день, – она потянулась к своему ученику с поцелуем, но в карих глазах Джона не было взаимности.

Он прошептал:

— На нас смотрят. Не сейчас, Габи.

— Почему тебя так тревожит мнение людей? – на тон выше спросила она, поправляя выбившуюся из причёски прядь светлых, как мерцающий снег, волос.

— По той же причине, что тревожила и тебя саму, когда я признался тебе в своих чувствах.

Тишина накрыла их с головой — они оба понимали, что это лишь отговорки.

Каждый боялся взглянуть в глаза своего прошлого — в серые, бездонные, как небесная гладь.

* * *

Спустя много времени Джон Константин отыскал сбежавшую виновницу торжества на конюшне.

— Почему ты ушла?

— Ненавижу весь этот фарс. Скоро вернётся Леопольд и…

— Тогда тебя уже не будет здесь — только скажи "да", и я всё устрою.

— Я уже пыталась сбежать, но мать контролирует каждый мой шаг, разве это не очевидно? Или мне только кажется, что ты не глупец?

— Пожалуй, только кажется…

Он протянул ей хрупкий кулон с буквой «К» на крышке.

— Это фамильная драгоценность и залог твоей безопасности — только скажи, что готова быть моей женой.

— Я уже замужем, и даже если бы я хотела выйти за тебя, то ни за что не согласилась бы.

— А если нам поможет Габриэль? Она ведь…

— Ангел…— Реджина продолжила фразу за своего спасителя. В тоне ее звучала безнадежность.

* * *

Джон молча смотрел, как тёмная осенняя листва опадает с деревьев и кружится с ветром в танце, как вдруг почувствовал, что кашель начинает душить его.

— Джон, что с тобой? – взволнованно спросила Реджина.

Она увидела, что рука, которой он прикрывал рот, окрасилась кровью, когда он подбежал к раковине, чтобы смыть её.

— У тебя кровь идёт, ты задыхаешься при кашле… я вызову врача…

Ринувшись к телефону, она остановилась, когда Джон вдруг прошептал:

— Ты нужнее Генри, не стоит тратить время на меня. Я ведь исчезну из твоей жизни, так скоро, как только сумею помочь твоему сыну и тебе.

— Джон… я не понимаю…

— Тебе не нужно ничего знать, кроме того, что я, кажется, понял, кому нужно сердце твоего сына.

Время снова застыло, но надолго ли, не знал никто. Спасение жизни может обойтись каждому из них слишком дорогой ценой.

Во тьме среди звёзд в неоновом свете

Король долгожданный придёт…© Otto Dix

Реджина старалась не нарушать тишину, потому что ее маленький мальчик уснул сейчас, свернувшись клубочком и положив голову на её колени. Спокойное и мирное выражение его лица вызывало у нее улыбку — Реджина не видела сына таким уже давно, но однако, улыбка тотчас исчезла с лица, стоило ей вспомнить, что сердце Генри сейчас находится во власти тьмы.

Реджина не помнила, сколько раз — какое множество раз! — она вырывала сердца невинных, а затем, уничтожая их, вершила правосудие за малейшее укрывательство Белоснежки, за ещё одно лишнее препятствие на пути к её счастью.

Но ей и в голову не могло прийти, что и с её близкими однажды могут поступить точно так же. Бывшая королева, как никто, знала, как сильно власть над чужим сердцем пьянит и кружит голову — но сердце ребёнка, неважно, какого, но ребёнка!.. Она никогда не поняла бы подобного поступка и уж тем более не приняла бы его, ведь ребёнок, чей бы он ни был — беззащитен, не повинен ни в чём. А её сын тем более: он заслуживает лучшей матери, чем она. Она, конечно, дала ему всю любовь, на которую была только способна, отдала всё,что могла, но, как она сама считала, можно было бы отдать ещё больше, если бы её собственное сердце не было так черно.

Реджина не заметила, как жгучие слёзы неудержимо хлынули по щекам. Стараясь успокоиться, она осторожно наклонилась и поцеловала Генри в лоб — тот даже не проснулся, но счастливо улыбнулся во сне и глубоко вздохнул.

— Всё наладится, ты слышишь? – прошептал Джон.

Наверное, он впервые видит её такой слабой — Реджина лишь покорно кивнула, зная, что сил верить в лучшее у нее больше не оставалось.

— Если ты больше не веришь в лучшее, то я буду верить за тебя.

Реджина перевела на него полный недоумения взгляд и подумала, что этот человек, хоть и не волшебник, но всегда чувствовал её мысли лучше, чем кто бы то ни было.

* * *

— Свадьба? – недоумённо спросила Габриэль. — Но зачем? Она же не любит тебя, Джон. Не любит так сильно, как я…

— Возможно, но я её люблю за нас двоих, а моей любви хватит, чтобы защитить её.

Его спокойный и уверенный тон заставил бы вспылить и фею, и Габриэль не была исключением.

— А если нет?!

Звенящий, высокий голос болезненным отзвуком резанул по вискам.

— Ты сомневаешься во мне? В чистоте моего сердца?

Его голос мгновенно стал сухим и суровым — глаза Габриэль потрясенно расширились, на несколько секунд в воздухе повисла неловкая пауза.

— Не в тебе, а в нашей юной королеве, – тихо призналась она со страхом и трепетом, словно бы ребёнок, который доверил самую страшную тайну кому-то близкому и родному. Хотя, по большому счету, так и было.

— Если бы ты не была ангелом, то я бы с удовольствием посмотрел, как тебя казнят за измену твоей королеве.

— Зачем ты так жесток? Разве не я научила тебя владеть собой? Разве не я вернула тебя к жизни, когда ты умирал?

— Но разве ты сама не жестока? Реджина ведь думает, что ты её подруга.

«Наивная дурочка», — подумала Габриэль, но Джон лишь заметил, что крылья её стали не столь белоснежными, какими были раньше, мгновенно окрасившись в серый, как пасмурное небо. А от серого до чёрного — всего лишь несколько тонов, как и от любви до ненависти. Всего один шаг.

* * *

— Скрепляю ваш союз небесным кольцом, что дарует вам защиту. Щит, имя которому — истинная любовь. Важно лишь то, согласны ли вы скрепить этот союз?

— Согласен, – говорит Джон, и неестественная улыбка появляется на его лице, когда он замечает скорбь и бесконечное отчаяние в глазах невесты.

— Да, я согласна, – голос Реджины звучит тихо и робко, словно с эшафота, но она знает, что эта свадьба, как ни странно, её единственный путь к свободе.

— А теперь скрепите ваш союз кровавой печатью.

Он провёл лезвием по её запястью, а она — по его, осторожно, чтобы не задеть вены.

Когда ладони соприкоснулись, одна капля крови упала на небо под их ногами и положила начало их попытке обрести счастливый конец. Золотые струи магии объяли их тела, показывая, что защита действительно появилась — но они оба в нее не верили.

— А вот мой свадебный подарок, – сказала притворно-ласковым тоном Габриэль и протянула зеркало.

Оно служило порталом в то место, где они могли быть спокойны — где можно было скрыться хоть на время от своих лживых копий. В Неверлэнд.

Сердце Джона сжалось от страха, когда он шагнул сквозь зеркало, зная, что входит во тьму.

* * *

— Ты в порядке? – взволнованный голос Джона вывел Реджину из размышлений.

— Не совсем, я не понимаю…— она осеклась, отгоняя от себя ворох совершенно не нужных мыслей.

— Не понимаешь чего?

— Почему мы не стали детьми снова?

— Не знаю, но думаю, что ответ где-то рядом.

Увидев осколок зеркала, оставленный на земле, он наклонился, чтобы поднять его — поранив при этом ладонь. Капля крови окрасила стекло в огненный цвет, и на его поверхности внезапно стала вырисовываться карта. Карта острова.

— Джон! – Реджина в испуге подбежала к нему и вскрикнула. — У тебя кровь идёт!

Она попыталась стереть её с помощью магии, забыв, что колдовать не может, ведь над её телом всё ещё властвовал бес.

— Всё хорошо, — он показал ей осколок, ставший картой. — Сейчас мне нужно осмотреться, а ты... ты побудь здесь.

— Но это место моей мечты, почему я не могу пойти с тобой?

— Потому что ты не в безопасности, и тебе здесь не место, пока ты не стала ребёнком, – он сказал это сурово, заставив Реджину замолчать.

* * *

Джон долго бродил по джунглям, острые шипы неизвестных колючих растений то и дело царапали и кололи его руки и лицо, но ему было совершенно плевать на это.

Он знал, в чём дело.

— Я знаю, что ты здесь. Не устал бегать от себя, Король Джунглей? – с сарказмом произнес Джон.

Из тёмных зарослей вышел молоденький парень с тёмно-зелёными глазами и непослушными каштановыми кудрями. Лёгкая ухмылка озаряла его лицо — как и всегда.

— Нет, но вот ты здесь прячешь кое-что, а, точнее, кое-кого. – он сделал ударение на последнем слове, и злоба, вспыхнувшая в его глазах, лишь усилилась.

В глазах Джона полыхнуло ответное пламя — но не злобы, а всего-навсего отвращения.

— Не смей трогать её…

— Ты плохо подавляешь отчаяние, Джон. Ты и правда думал, что заклятие истинной любви защитит вас обоих?

— Я не думал, я верил в это.

— И, видимо, недостаточно, — с губ сорвался смешок.

Точно так же смеялся ещё один человек на свете – Румпельштильцхен.

— А может быть, не верила она, — едва слышно сказал Джон, словно не понимая, что говорит это вслух.

— Именно, а ты что, так наивно верил, что она к тебе хоть что-то чувствует?

— Я и сейчас верю!

Выкрикнув это, Джон почувствовал магию в своих ладонях – тёмную магию, в следующее мгновение отбросившую Пэна в сторону. Тот упал и с силой ударился головой о камень.

— Тёмная магия всегда нравилась мне на вкус. Теперь-то я точно знаю, что ты сделал очередной шаг к тому, чтобы проложить себе дорогу в ад. В довершение всего я сделаю твою возлюбленную ребёнком…

— Я и пришёл сюда, чтобы спросить тебя, почему она ещё не ребёнок? Ты же хотел бы её смерти, верно? Так почему ты не прислал свою тень в тот же миг, когда ей стало тяжело дышать и остров не принимал её?

— Именно потому, что я приготовил для тебя расплату за магию, дорогой Джон.

— Что?! – спросил он с недоумением.

— Я хочу, чтобы она умерла от твоей руки, ведь бес всё ещё живёт в её теле, верно? А изгнать беса из ребёнка практически невозможно.

— Тварь! Что Реджина сделала тебе? Я понимаю свою вину, но она тут совершенно ни при чём!..

— Но она встала на пути у моего сына: без неё ему не создать проклятие, а ты заключил с ним сделку, за которую ещё не достаточно заплатил.

* * *

Джон услышал за спиной её шаги, которые успели стать знакомыми и родными.

— Что с тобой, Джон? Что ты нашёл на окраине острова?

— Ничего.

— Я знаю, что ты что-то нашёл. Тебя что-то огорчило? Может быть, тебе слишком холодно спать на земле? Я могу призвать солнце вместо звёзд, ведь вера в магию на этом острове легко возвращает былую магическую силу! — быстро сыпала фразы Реджина, явно волнуясь.

— Всё правда в порядке, милая, — устало произнес Джон, отводя взгляд.

— Не лги! – не выдержала она. — Я знаю, что ты говорил с Пэном!

— Но ты же не пошла за мной, как же...

— Верно, но пыльца фей смогла заставить меня долететь и найти тебя. Я пошла за тобой не из праздного любопытства! Я пошла за тобой, потому что тебя не было несколько часов!

— А вот теперь лжёшь ты! Ты же знаешь, что в Неверлэнде время стоит на месте!

Она вновь умолкла, ибо он всегда оказывался прав. В глазах её замерцали слёзы, и Джон увидел, что Реджина становится ребёнком.

— Нет! Реджина, останови это, не плачь. Отключи чувства.

— Я не могу остановить этого, – произнесла она приглушённым тоном.

В тот момент Реджина поклялась себе, что больше никогда при мужчине не проронит и слезинки.

Но сейчас она сидела в его доме, рядом со спящим сыном, и душа ее была открыта — Реджина дала волю слезам.

Он больше не сочувствовал ей, но осознание того, что он всё ещё любит её, не давало ей покоя — совесть будто бы останавливала биение её сердца. Ей казалось, что рядом с ним оно не было таким уж черным.

— Прости меня… — она смотрела в его ясные, как солнце, глаза и не видела в них осуждения, лишь понимание и бесконечную теплоту, которую ей не дарил никто, кроме человека, сидящего напротив. И от этого становилось ещё больнее.

— Мы найдём Пэна и сердце Генри. Ты не сомневалась во мне никогда раньше, так не сомневайся и сейчас, – Джон подмигнул ей, словно лукавый и озорной ребёнок, и в этот момент на ее душе совершенно разжались объятия беса, которого Джон Константин изгнал двадцать восемь лет назад.

Мне осталось прожить две затяжки -

В никотиновый едкий плен. © Марина Апрельская

Джон Константин всегда знал цену магии, но так и не познал ценность жизни, пока не встретил юную королеву. И сейчас, смотря в одинокие тёмные глаза девочки лет двенадцати на вид, он понимал, что должен успеть спасти её, иначе его собственная жизнь тоже будет потеряна навсегда, и вряд ли только из-за гибели любимой женщины.

* * *

Джон Константин, стоя на крыше полуразрушенного здания, осознавал, что все семнадцать лет его жизни утратили всякую ценность после гибели матери. Он, измученный и уставший от своих сверхъестественных способностей и совершенно ненужных знаний, которые сделали его нескончаемо одиноким, знал, что хочет сделать этот злосчастный шаг с крыши. Он действительно хотел этого, хотя бы потому, что у него не осталось настоящих друзей: всё его окружение сменилось на призраков, фантомов, полукровок, рождённых в нашем мире от незаконных союзов ангелов и демонов... Они, только они были единственным его окружением, и Джон слышал и знал их лучше, чем их приближённые, но он знал также, что дружбу с такими существами начинать слишком опасно. Джон не хотел мучительной гибели по случайному капризу природы. Поэтому оставался лишь один выход — шаг с крыши и конец всему, конец мучениям, а дальше — свобода и, возможно, врата рая. И он сделал этот шаг, на пути к которому ему не раз приходилось совершать выбор. Чувствуя обжигающий ветер, он зажмурился, не в силах сдержать крик перед гибелью. Но он не был последним.

Джон почувствовал, как что-то неведомое подхватило его, а в следующую секунду он понял, что это всесильное крылатое существо ни кто иной, как ангел.

— Пусти меня! Я не хочу, чтобы меня спасали, всепрощающая тварь!

— Мне тоже очень приятно познакомиться, Джон.

— Откуда ты вообще знаешь, как меня зовут?!

— Я знаю почти всё о тебе, Джон Матэуш Константин. Глупо об этом спрашивать.

— Но, ведь ты всего лишь полукровка!

— Ошибаешься, я твой ангел-хранитель. Меня зовут Габриэль, и я покажу тебе то, ради чего стоит жить.

Джон не поверил ей тогда, но он понял, что есть вещи, ради которых действительно стоило жить.

* * *

И вот, спустя десять лет после этого случая он убедился в правильности своего решения. Сейчас перед ним стояла маленькая, беззащитная девочка с душой опытной ведьмы: в свои семнадцать лет она была куда мудрее Джона, но была наделена и самым страшным пороком, который только может быть в человеке. Имя ему — трусость. Если бы не это душевное качество, то Пэн бы не нашёл лазейки к её душе; если бы она не была так вспыльчива и эмоциональна, то не было бы этих слёз, которые и обратили её в ребёнка,

— Сила слёз поражает меня, – произнёс Пэн, шагнувший из облака магического дыма, казавшегося сотворенным из мельчайших частиц пыли.

— Замолчи, – прошипел Джон одними губами, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

— Нет. У меня есть право говорить, ведь твоя душа давно должна была принадлежать мне всецело и навсегда, безумный, юный грешник, — произнес Пэн ласковым змеиным тоном.

Джон автоматически закрыл маленькую Реджину собой.

— Это твоя душа в моём плену, ты старый мошенник и имя тебе — никто. Ты не получишь и частички моей души, потому что я не убью Реджину, даже если она сама будет умолять меня об этом.

— Что ж, ты сам хозяин своего слова, — с этими словами Пэн растворился в магической дымке.

Спустя несколько секунд после исчезновения вершителя судеб Джон Константин услышал, как девочка с одинокими глазами громко кричит.

«Нужно найти в себе силы на самую глупую ложь…» — мелькнула неожиданно ясная мысль.

— Всё будет хорошо, Реджина, всё правда будет хорошо… — бормотал он невнятно.

Её маленькое тельце дрожало от судорог, а Джону, впервые за десять лет вновь было страшно, как тогда, на крыше заброшенного нью-йоркского небоскрёба.

* * *

Джон крепко держал Реджину в своих объятьях, сидя на мокрой от дождя земле.

— Т-т-ты простудишься… — это было последнее, что она произнесла, содрогаясь в непрекращающейся агонии, казалось, целую вечность.

— Не волнуйся обо мне, я обещаю, что изгоню этого чёртова беса из тебя, слышишь?

— Но ведь тогда ты погибнешь…ты сам погибнешь… — она уже бледнела, и голос её был едва слышен, – я не хочу потерять тебя… ты… я…

— Тш-ш, Реджина, ты меня никогда не потеряешь.

Он достал осколок зеркала, который некоторое время назад, по ребяческому желанию господа, стал картой в его руках.

Несколько секунд хватило, чтобы решиться на риск отправить беса Реджины сквозь этот крохотный осколок.

Он прошептал заклинание, зная, что может навсегда потерять настоящую Реджину, свою маленькую, беззащитную королеву.

— Я знаю, ты сильная. Ни за что не открывай глаза, хорошо? Ни за что, как бы больно и страшно тебе не было.

— Хорошо.

Тогда Джон верил ей, но не знал, что власть над её новым беззащитным и хрупким тельцем лишь в руках беса.

Когда посланник ада вышел наружу из её тела, то в зеркале мерцал не только взгляд неестественно-сапфировых глаз, но и взгляд самой Реджины, испуганный, словно у затравленного зверя.

Это был конец всему: корабль с грузом счастья на борту потерпел крушение. Противоположная самой Реджине несчастная копия из Зачарованного Леса вырвалась наружу.

Вместо маленькой девочки перед ним стояла леди в чёрном, которая после того, как помогла Джону уничтожить беса, только и сказала:

— Всё, что у меня осталось — это месть, я не могу так больше жить, Джон.

Её бесцветный голос был другим. Джон знал, что это её копия из будущего вырвалась из зеркала и завладела разумом Реджины ровно до того момента, пока она не достигнет своей цели.

* * *

— Я была так глупа, что ослушалась тебя тогда, я не должна была смотреть в осколок зеркала, которое подарила Габи…

— Сейчас уже поздно возвращаться в прошлое, тебе так не кажется?..

Он не успел окочить фразу — кашель начал душить его. Джон едва держался на ногах — придерживаясь за стену, он снова направился в ванную, чтобы смыть собственную кровь, которая окрасила пальцы в яркий, отталкивающий и жгучий, как огонь, рубиновый оттенок.

— Джон! Тебе плохо? Я вызову врача…

Реджина уже начала набирать номер его личного врача, как вдруг:

— Не смей. Я не должен… — хриплым голосом произнёс Джон, затем в глазах его помутнело, и он упал без чувств.

Лишь только неяркие отголоски угасающего разума давали ему понять, что любимый голос зовёт его по имени:

— Нет, Джон, пожалуйста, ты не должен умирать из-за меня… ты… я люблю тебя…

Реджина старалась уловить биение его пульса, но всё было тщетно, Джон не дышал. Тогда она поцеловала его со всей искренностью и нежностью, будто прося прощение за содеянное. Но Реджина не могла надеяться на чудо, которое затем произошло.

Неяркая дымка всех цветов радуги охватила их, и куда-то понесла, но смерть отступила лишь на шаг. Их закрутило в страшном вихре, и Реджина поняла, что при помощи поцелуя истиной любви открыла портал.

* * *

Услышав смех Пэна, Реджина поняла, что они попали в безжалостные оковы ада.

— Верни сердце моего сына, Пэн, я знаю, что оно у тебя!

Она всё ещё не отходила от Джона, который был без сознания, но его уверенное и спокойное дыхание успокаивало и саму Реджину, придавая ей сил и храбрости.

— Оно не у меня.

— Не ври.

— Врёшь у нас ты, наивная королева.

— Что?

— Ты предала моего сына, ты нарушила сделку с ним, и смеешь обвинять меня в обмане?

— Во-первых, у нас не было сделки, а во-вторых, уж это моё дело и моя жизнь, даже если бы это было правдой.

— Нет, это уже не твоя жизнь, — запах терпких жасминовых духов заставил Реджину поморщиться, а притворно-ласковый голос — вскочить на ноги и с силой сжать кулаки.

— Габриэль…

— Именно. Сердце твоего сына у меня, глупая.

— Но почему? Зачем оно тебе?

— Оно не для тебя, а для него, — она указала на своего бывшего ученика, который так и не приходил в сознание, – поцелуй твоей истиной любви не сможет спасти его, потому что в нашем мире магия не так сильна, как могла бы быть. И ты отдашь ему сердце сына.

— Нет. Ты не можешь так поступить…

— Ещё как могу. Ты ведь знала, что я люблю его.

— Это неправда, я не знала, я... – голос не повиновался ей, был словно чужим.

— Возможно, это и так, но сейчас уже поздно, — Габриэль наклонилась к почти бездыханному Джону и вырвала его сердце его стук был очень тихим, но оно было таким ясным, как заря поутру.

«Я всегда верила в его доброту…» — мелькнула мысль, но тут же отвлекаясь от своих размышлений, Реджина спросила:

— Зачем ему сердце моего сына, если сердце Джона ещё чище? – она искренне недоумевала.

— Затем, что тогда он сможет быть навеки моим, – вмешался Пэн. — Я превращу его в ребёнка, и он сможет навеки служить мне. Будет моим рабом…

В голосе его звучало такое предвкушение, что Габриэль, не скрывая недоумения, взглянула в тёмную зелень глаз Питера.

— Но я думала, что он будет принадлежать мне, ведь я честно работала на тебя все эти годы.

— Могу обрадовать тебя тем, что это было зря, — с этими словами он вновь исчез, как загадочный рыцарь из сказки. Но Питер Пэн никогда не был рыцарем.

* * *

— Я должна убить того, кого любила больше всего в своей жизни, и все это из-за тебя!

— Я уверена, что есть другой выход, Габи. – в глазах Реджины вспыхнула мольба.

— Не смей называть меня так… и нет другого способа. Хотя, если бы была такая возможность, то я бы с удовольствием проследила за тем, как ты горишь в аду, — она осеклась — похоже, что-то в собственных словах натолкнуло полуангела на мысль:

— Хотя есть способ, если ты действительно хочешь помочь ему…

Словно услышав это, Джон распахнул свои солнечно-карие глаза в которых отражался отнюдь не блеск солнца.

Он встретился со взглядом Реджины, когда уже уверенно встал на ноги.

— Что же ты наделала… — он всё ещё помнил вкус её губ, но цена поцелуя истиной любви ничего не искупает, и Джон прекрасно это знал. – Не нужно лгать себе, ты просто не можешь любить меня.

— Магия никогда не ошибается, Джон.

Он видел, как женщины переглядываются, и на всякий случай предупредил:

— Я всё равно узнаю, что вы задумали.

...И он узнал, но было поздно:

— Ты пошла на сделку с Пэном ради меня?

— Конечно, – ложь легко слетела с губ.

— Но зачем?

— Если это единственный способ доказать тебе свою любовь, то я готова на это — просто позаботься о моём сыне.

— Не смей ничего вытворять, Реджина, я не позволю тебе!

Но было поздно, ведь сила магии опьянила Реджину вновь — благодаря Габриэль: она околдовала его зельем забвения и ложными сладостными воспоминаниями.

— Теперь я действительно верю, что ты любишь его, если согласилась на то, чтобы он тебя не помнил, – произнесла Габриэль.

— Я приму всё, лишь бы он был счастлив.

— Он будет — и твоему сыну он тоже поможет, изгонит из него беса. Главное, не волнуйся, – Габриэль еще что-то говорила, но Реджина уже не слушала. Пэн открыл для неё врата ада, вступая туда вместе с ней.

* * *

Темноволосый усталый мужчина ждал сына на футбольном поле, но тот задерживался уже больше, чем на полчаса. Джон Константин уже не знал, что и подумать, как вдруг его окликнул детский голос.

— Прости, папа, я опоздал?

— Ничего, Генри, но пунктуальность должна быть на первом месте для мужчины, – он подмигнул ему.

— Это всё мама, она сказала, что я должен для начала еще раз отрепетировать этюд для завтрашнего концерта.

— Зачем? – удивился Джон. — Ты и так знаешь все произведения Моцарта едва ли не наизусть.

— Ты же знаешь, что мама хочет, чтобы я стал пианистом…

— Но ведь ты этого не хочешь.

— Пожалуй, но музыка — это тоже не так уж плохо, да и врач сказал, что после травмы футбол мне не светит.

— Генри, но почему мама скрыла это от меня? – удивился Джон.

Тот только пожал плечами.

«Габриэль в своём репертуаре, но мы уже одиннадцать лет вместе, я уверен, что мы выдержим».

— Возможно, твоя мама права, Генри.

Иногда лживые воспоминания — лучший выход, чтобы уберечь своих любимых. Именно так думала Реджина Миллс, покорно входя во врата ада.