Новый век Туманного Альбиона (джен)

— Ты знаешь, это раздражает, — честное слово, если бы она умела невербально накладывать Инсендио, моя спина давно бы полыхала.

Буквально.

— Эмрис!

Давным-давно мой добрый друг Гариус Томкинк, почёсывая хлипкую бородёнку и слепо щурясь на обложку последнего написанного им учебника («Аппарация: теория межпространства»), говорил, что магия есть материализованные мысли. Противоречил сам себе, ибо в выше упомянутом учебнике писал:

«Межпространство – термин, объединяющий в себе бытие и небытие, островок между точкой аппарации и точкой назначения, осязаемый магией, но непостижимый разумом».

Чем и отрицал первичность мысли – незначительная ошибка на фоне всех предшествующих его достижений как учёного и историка, но кто из нас хоть когда-нибудь давал правильный ответ на вопрос, что было раньше: курица или всё же яйцо?

Я рискну предположить, что ни один из предложенных вариантов с точки зрения эволюции верным не является, равно так же, как и единовременность возникновения понятий «мысль» и «магия» вполне обосновано подвергается критике, но…

Чешу ушибленный затылок и всё же оборачиваюсь.

— Фиолетовый, Гвен. Фиолетовый.

Косой Переулок в конце августа – ад в миниатюре, и только Гвиневра могла затащить меня в кишащий школьниками и их родителями переулок в разгар школьных базаров. И если мне не изменяет память, которая за прошедшие полторы тысячи лет приноровилась приукрашивать любое самое заурядное событие, то во все свои реинкарнации девушка была уверена в моём неизменном желании помогать ей в выборе подходящего платья/подвесок/костюма/мантии. В каждой из своих последующих жизней она задаёт мне один и тот же вопрос, выбирая между зелёным и фиолетовым, и каждый раз я выбираю фиолетовый – тот идёт ей вне зависимости от того, придворная ли она дама, озорная хозяйка пекарни, жена ли банкира, преуспевающая журналистка, или же, как теперь, школьный профессор.

— Ответил бы сразу – обошлась бы без подзатыльника, — беспечно отзывается она и невозмутимо топает к кассе.

В магазине Мадам Малкин добрый десяток школьников, и беспокойная суета, пропитавшая насквозь пахнущий крахмалом воздух, звонкие голоса галдящих первокурсников, искрящаяся в воздухе, все ещё стихийная магия едва переступивших одиннадцатилетний порог детей действует на меня умиротворяюще.

Так уж вышло, что со мной магия сыграла, пожалуй, самую жестокую из своих шуток. Столетия ожидания, напророченные мне тогда Килгаррой, не делились смертью на несколько жизней – я не умирал и не старел. Сначала по незнанию и неопытности промаялся добрых две сотни лет по морям и землям, не умея ни скрыть свой застывший возраст, ни отвлечь внимание чрезмерно придирчивых соседей от вечно молодого лица. Путешествовал из города в город, пока слухи про странного синеглазого юнца не достигнут выбранное мною пристанище, вновь срывался с места и тайком, под покровом ночи перебирался в следующее поселение.

Пока, наконец, не понял, что ожидание исчисляется отнюдь не одним столетием, и не покинул британский остров, отправившись с торговым судном на континент.

— Осталась новая экипировка, — жизнерадостно оповещает меня Гвен и тянет к магазину «Всё для Квиддича». – Дождь лил весь прошлый сезон, крепления скрипят как парты у Флитвика в классе.

— Импервиус для слабаков, — беззлобно поддеваю я.

— От водоотталкивающих экипировка садится, — недовольно бурчит Гвен, переступая через порог и едва успевая увернуться от радостно размахивающего первой метлой второкурсника.

Не знаю, было ли это подарком злодейки Судьбы, но единственной, кто сопровождала меня долгие пятнадцать столетий, была Гвиневра. Она рождалась, жила, умирала и неизменно находила меня вновь. Каждый раз в одном и том же обличье, но в разной роли. Я позволял стареть себе вместе с ней, хоронил и начинал отсчёт заново, до следующего её рождения. Гвен жила, не подозревая, что когда-то была служанкой и королевой, не зная ни о своих прошлых жизнях, ни о моём в них присутствии – просто оказывалась рядом. Однажды мы случайно пересеклись на перроне, в одно и то же время посетили одну и ту же оперу, сели в одну и ту же карету; когда-то я зашёл в приглянувшуюся мне пекарню, вверил свои сбережения в банк её мужа, опрокинул пиалу с крем-брюле в кафе Флориана Фортескью на её алую мантию…

В тот день, двадцатого июня две тысячи десятого, в кафе Флориана я окончательно убедился в правильности своего решения вернуться на берега Туманного Альбиона. Я прожил полторы тысячи лет, и редко, но мне попадались среди случайных прохожих знакомые лица. Я видел Ланселота, Тристана, Леона, принцессу Елену, Утера, бездетного и угрюмого в своём стылом одиночестве, видел старика Джеффри, Баярда, Карлеона… Сотни знакомых, среди растущей и процветающей магии они всегда люди, и, что самое главное, Гвен также всегда маггла.

Словно когда-то пострадавшая от деспотичного Камелота магия мстила его детям за былые грехи.

Но в этот раз всё было иначе, и ведьма Гвиневра Колби тому не единственное доказательство.

— Ну как? – Гвен крутанулась вокруг своей оси, демонстрируя мне квиддичную экипировку, и вопросительно приподняла брови.

— Точь-в-точь вратарь Гарпий, — хмыкнул я.

— В ней двести фунтов веса! – возмущённо воскликнула Колби. – Нахал!

Я принял решение вернуться в Англию в тридцатых годах двадцатого столетия, в самый разгар войны между Гриндевальдом и Дамблдором. Внимание моё привлёк отнюдь не юный оппозиционер, и не призрачные мечты двух молодых людей отыскать и завладеть себе во благо Дарами Смерти, а сам Альбус.

Было ли то интуицией, или же пропавший на века Килгарра нашёптывал мне во снах, но я чувствовал – величайший маг двадцатого столетия мне знаком. И лишь оказавшись в Лондоне, лишь увидев его на поле боя, понял – в этот мир вернулся Гаюс.

Я столетиями наблюдал раскинутых по миру рыцарей, придворных и древних королей, но никогда не встречал ни старого учителя, ни Морганы, ни Мордреда с Моргаузой, ни, разумеется, Артура. Словно мироздание, обидевшись на всех нас и не имея возможности убить меня, переписало весь сценарий, порушило нашу судьбу, решив никогда не сплетать нас вместе. Во избежание.

И вдруг, спустя сотни лет…

Я наблюдал за Гаюсом с немым восторгом и трепетом. Ловил каждое, сказанное волшебником слово, читал один его труд за другим, впервые за полторы тысячи лет наблюдая магию в первозданном её виде. С десятки лет ожидал подходящего момента, смотрел, как сначала он побеждает Гриндевальда, как борется с собственной слабостью, как забирает из приюта собственную погибель, и когда момент стал подходящим, когда первая магическая война подошла к концу, я понял, что изменилось в этом столетии.

Мальчик. Рождённый на исходе седьмого месяца.

У этого Гаюса был свой Мерлин. И, надо сказать, ничуть не менее талантливый, чем прежний.

— Ну-с! – Гвен радостно повесила мне на плечи все свои немалые покупки, фыркнула, как только я уменьшил их до более удобного размера и запихнул пакеты в карман, и повисла у меня на руке. – Куда теперь?

— В Дырявый Котёл, — устало отозвался я. – Мне нужна еда и чай. Много чая.

Новому миру нужны были новые герои, и Гарри Поттер, так похожий на меня самого когда-то, подходил на эту роль более всего. Всё складывалось идеально: рыцари, придворные, древние короли – все как один маги. Те, кто никогда раньше не встречался в одной и той же жизни родились в двадцатом столетии, весь мёртвый Камелот словно воскрес в стенах нового Лондона.

А я, безнадёжно уставший, намёки Судьбы игнорировать не вправе. Я знаю, кому передам свою нелёгкую ношу, и лишь одно останавливает меня от того, чтобы прямо сейчас пойти к нынешнему Главе Аврората Гарри Джеймсу Поттеру и рассказать всё, как есть.

Обещание ждать.

Воскресли все. Иные, подобно Гаюсу, уже отжили свой век, но ни Морганы, ни Мордреда с Моргаузой, ни Артура нигде не было, как бы тщательно я не прочёсывал мир.

— Я рада, что ты, наконец, согласился на должность, — невпопад сказала Гвиневра, откусывая от сандвича.

— Сам не знаю, как это произошло, — я отставил пустую тарелку из-под супа и промакнул рот салфеткой. – Из меня отвратительный учитель.

— Ох, брось! – отмахнулась Гвен: легко ей говорить, когда она тренер по Квиддичу. – Минерва уже который год не может найти себе замену, а совмещать директорское кресло и учебный класс – дело не из лёгких. А ты же Трансфигурацию препарируешь как Паркинсон лягушек в своих подземельях. В твоих руках и младший Лонгботтом справится!

— Всё так плохо? – без энтузиазма спрашиваю я.

— Сущая катастрофа! Хотя мальчик тяготеет к Колдомедицине – глядишь, чего и выйдет.

Миру нужны были новые герои – мир новых героев получил. Осталось лишь прежним покинуть здешние земли и родиться вновь без груза старого проклятья на плечах.

Прошло полторы тысячи лет – моя нога ни разу не ступала на земли Хогвартса. На земли древнего Камелота.

И пора пришла.

Ведь Килгарра говорил, что Артур будущий и единый король, что когда придёт нужда и Альбион позовёт, Артур проснётся вновь. В спокойное и, наконец, мирное время, где наша Судьба не переплетена со смертью. Где нам, наконец, воздастся по заслугам.

Потому что шрам Гарри Поттера не болел уже девятнадцать лет – всё было хорошо.