Пять друзей Поттера (джен)

Полевой агент Боунс, пройдя экспресс-курс имени Грейнджер по психологической устойчивости, снова оказалась в боевом строю. А пока они выясняли и восстанавливали отношения, идейный вдохновитель и руководитель их маленького анархического отряда — Гарри Поттер — наконец-то преодолел барьеры на пути к овладению пространственной магией: зачарованные пивные крышки теперь работали так, как было задумано.

Когда Гарри впервые увидел, что портал переместился без деформации, он исполнил победный танец, напоминающий одновременно шаманский ритуал и пляски бабуинов в брачный период.

Ведь к тому моменту он уже думал, что все-таки сойдет с ума от путаницы во времени. Возможно, так себя чувствуют люди, которые часто путешествуют на самолете, попадая в места с разными часовыми поясами. Сначала ты живешь, как все: с приличным завтраком и обедом, с четко установленным расписанием и домашними заданиями, а потом проживаешь тот же день, но без завтрака, без обеда, с обостренной паранойей, что кто-то увидит второго тебя. Две параллельные жизни. И какая же из них истинная, Гарри бы затруднился ответить.

Маховик времени оказался великим артефактом, но пропорционально величию была и его опасность. В начале Гарри казалось, что он может сделать что угодно, и никто об этом не узнает: поспать лишние часы или прочитать новую книгу из запретной секции, или, может быть, подлить директору яд. Но чем дольше Гарри пользовался маховиком, тем дальше он отдалялся от своей обычной жизни. Все те радости и печали, что он переживал с друзьями, теряли краски, тускнели и исчезали, а его новые открытия и новые переживания, свершившиеся за десять не предусмотренных часов, остальные ребята не могли разделить, ибо для них это время не существовало вовсе.

Рон или Гермиона, а может быть, и оба, могли обозвать это когнитивным диссонансом, но Гарри никому не рассказал о своих мучениях. Единственное, что он поведал друзьям, что любое время не имеет ценности, если его не с кем разделить. И, вероятно, именно поэтому Николас Фламель поделился секретом бессмертия со своей женой.

Но размышлять о высоких материях и любоваться безоблачным весенним небом могут только праздные люди и невыразимцы, а первокурсники Хогвартса должны дописать свои эссе, перенестись на четыре часа назад и провернуть очередную аферу.

Безопасности ради Ронни Уизли прокололи ухо для связной сережки, чтобы, если они с Боунс разделятся, остальные могли наблюдать за обоими и в форс-мажорных обстоятельствах прийти на помощь. Также Малфой прикрепил к изнанке их мантий пергамент, пропитанный соком Раффлезии, опять же чтобы точно отслеживать их передвижение.

И вот, в Чудо-Комнате Гермиона и Раз-Два желают удачи главным исполнителям и садятся за круглый стол, на одной стороне которого разложена большая волшебная карта Лондона, а на другой — увеличенная «сережка» и письмо от мадам Бланко с инструкцией как с ней связаться.

Сьюзи и Ронни взяли по паре флаконов с оборотным, именные флаконы с волосами и наложили на себя заклинание невидимости. Гарри же досталась объемная сумка с «товаром» и мантия-невидимка.

Втроем они вышли из комнаты и неторопливо направились на третий этаж к статуе Ганхильды из Горсмура, более известной, как Одноглазая ведьма. Без приключений пройдя длинный тоннель и миновав Сладкое Королевство, ребята направились к облюбованному Гарри камню, который был немым свидетелем его взлетов и падений в постижении пространственной магии.

Сняв с себя заклинания невидимости, Уизли и Боунс морально приготовились пить оборотное. Почему морально? А потому что оказалось — жить в чужом теле крайне сложно, и чтобы привыкнуть к высокому росту и длинным ногам, им понадобилось не единожды принимать мерзкое варево и испытывать болезненные ощущения при изменении тела.

Ронни снял обувь и поднес свой флакон к флакону Боунс, медленно чокаясь.

— Мерлин нам в помощь, — прошептал он и залпом выпил зелье.

Сьюзи повторила его действия и зажмурилась.

Гарри же, прикусив губу, наблюдал за ними.

Вот фигуры друзей начали вытягиваться. Плечи Рона расширились, руки превратились в огромные лапы взрослого человека, лохматые рыжие волосы стали коротким черным ежиком с несколькими вкраплениями седины, а синие глаза сменились на болотные. На лице четко обозначились морщины и пара шрамов. Раз-Два не зря долго и привередливо выбирал образ человека, к которому в Лютном переулке побоится подойти различная мелкая и не очень шушера.

Действительно не зря, ведь Аврора Синистра, в которую превратилась Сьюзен, несмотря на высокий рост, была стройна и внушала страх только тем, кто вовремя не сдал домашнее задание.

Подогнав одежду под новое тело, ребята свернули мантии, перекинув их через руку на манер плаща, козырнули Поттеру и прикоснулись к порталу.

— Используй силу! — сказала пароль Сьюзи и вместе с Ронни исчезла в портальной воронке.

А Гарри активировал связную сережку, сел на камень и стал наблюдать за ходом операции «Темная сторона».

На круглой поверхности артефакта появились чуть зеленеющие заросли кустарника: портал перенес ребят в маггловский сквер неподалеку от входа в Косой переулок.

— Куда дальше, Гермиона? — хриплым, прокуренным басом спросил Ронни.

— Выходите на главную дорогу парка, поворачивайте направо, а там увидите выход. Потом перейдете дорогу, и помните: переходить нужно на светофоре на зеленый свет.

— Да, помним, помним, — ответил Ронни, раздвигая кусты и помогая Сьюзен преодолеть первую полосу препятствий без потерь в виде ссадин и порванной одежды. Ведь несмотря на то, что Репаро — чудесное заклинание, использовать его они не могут: Министерство магии вполне может засечь колдовство среди магглов, а лишнее внимание им ни к чему.

— Ронни, ты Люк, а я кто? — разглядывая парк, спросила Сьюзи.

— Хм, — артефакт Гарри на мгновение потемнел, видимо, Уизли по привычке потянулся взлохматить волосы, но, наткнувшись на короткий «ежик», резко убрал руку. — Ты тогда Лея.

— И все-таки, — раздался голос Малфоя из второго комплекта сережек, — я настаиваю, что образ Чуви тебе бы подошел больше.

— Захлопнись, Раз-Два. Вон то, — Ронни повернулся навстречу проезжающим машинам и махнул рукой, — похоже на светофор.

— Да, дуйте туда, — ответил им Гарри.

— Так, ребята! — вклинился голос Грейнджер. — Не забивайте эфир флудом. Да и вообще, лучше умолкнем. Перейдете дорогу, поворачивайте налево, там недалеко вход в «Дырявый котел», мимо не пройдете, — дала она последнее наставление. — И включаем режим «Тишина».

— Есть, мэм, — шепотом ответил Ронни, а Гарри же попытался унять мурашки, побежавшие по коже: не только новый образ Уизли внушал опасения, но и его голос.

А тем временем картинка на артефактах показывала солнечные блики на стеклах проезжающих мимо машин, спешащих магглов по своим делам и ту непередаваемую, всегда бурлящую жизнь, которая присуща только большим столицам.

Но вот вторая полоса препятствий пройдена, и самоназванные Люк и Лея открывают двери «Дырявого котла».

Взгляд бармена на пару секунд задержался на них, но как только они прошли мимо стойки и повернули к кирпичному тупику, старый Том тут же потерял к ним интерес.

Ребята накинули мантии и постучали по кирпичам, на которых чуть светились выгравированные руны.

Косой переулок сильно отличался от Лондона: вместо монотонного шума двигателей машин здесь была умиротворенная тишина, вместо пролетающих самолетов, оставляющих за собой белые хвосты на синем небе — совы с письмами в лапах, а вместо огромной волны бегущих людей — редкие прохожие, неспешно заходящие в маленькие торговые лавки.

Но еще сильней отличался и от Лондона, и от Косого переулка — Лютный.

Узкий, темный, уходящий вверх он был неприветлив: ради праздного любопытства сюда случайно никто не забредет.

Пройдя длинный проход, аферисты вышли к небольшому старому фонтану, верхняя часть которого была снесена то ли особо разрушительным заклинанием, то ли чьей-то пьяной головой. Старые каменные стены домов были покрыты тонким слоем зеленого мха, который, скорее всего, не исчезал даже зимой, а в стеклах окон не отражался солнечный свет, не оттого что они были грязными и запыленными, хотя и это тоже было, а оттого, что в Лютный совсем не попадал дневной свет, как будто бы кто-то накинул поверх него заклинание вечной пасмурности.

От площади с фонтаном отходило несколько улиц, шириной в два метра, прямо же — торговая улица, по которой пошли Боунс и Уизли. Им нужна была лавка господина Римского со странным названием «Кусури».

Когда получили письмо от мадам Бланко с подтверждением, что она заинтересовалась Белой Хохлаткой, и советом через кого саму мадам искать, Грейнджер сразу полезла в азиатские переводчики, выяснять, что значит «кусури». На втором объемном разговорнике выяснялось первое — это японский, а не китайский, как подумала сначала Гермиона; второе — «кусури» переводится как зелье. Следовательно, господин Римский или сам зельевар, или торгует зельями.

По пути ребятам никто не встретился, видимо, пять часов вечера не самое прибыльное время для маргиналов и прочих малоуважаемых в добропорядочном обществе людей. Но им это было только на руку.

Магазин господина Римского нашелся в середине улицы, где еще не закончились «приличные» места Лютного, но уже появлялись наглухо заколоченные или вообще замурованные окна.

Дверь «Кусури» тихо, но пронзительно скрипнула, когда огромная рука Ронни толкнула ее.

Сьюзен зашла первой и аккуратно огляделась.

— Господин Римский? — произнесла она.

Через несколько томительных секунд с противоположной от кассы стороны раздался шум отодвигаемого предмета, а затем из-за высокого шкафа с темными банками вышел высокий худой мужчина.

— Римский, — с легким поклоном ответил он.

— Доброго дня, — начала Сьюзи, ответив на поклон наклоном головы. — Я здесь по поводу Белой Хохлатки.

— Ах, Corydalis Album, да-да, новые поставщики от мадам... Давайте посмотрим, что у вас там, — потер руки господин Римский.

К слову, господин этот говорил с легким акцентом, вот только не понятно, с каким именно: фамилия его была явно русской, а внешность японская. Но ребятам некогда было раздумывать над генеалогией торговца: Ронни полез в сумку за парой коробочек с бутонами, а Сьюзи внимательно следила за хозяином лавки.

Римский открыл протянутые коробочки и сначала внимательно пригляделся к содержимому, а затем и принюхался.

— Так, так... Собрано правильно. Хранили тоже правильно, та-а-ак... Теперь проведем пару тестов, — он взял два флакона, в один из них налил белую жидкость, а в другой — бледно-розовую, в каждую мензурку кинул по бутону и стал следить за реакцией.

Одна жидкость, выделяя голубоватый дымок, полностью растворила бутон, оставив на дне осадок, в другой же никакой видимой реакции не наблюдалось.

— Замечательно, — кивнул господин Римский и убрал мензурки в бамбуковый штатив. — Подождите пару минут, — заключил он, подошел к стойке кассы и вытянул из стопки пергаментов тонкий, квадратный лист бумаги.

Он сложил его сначала по диагонали и развернул, сложил по другой диагонали и снова развернул, дальше согнул пополам, а затем начались такие странные действия, которые Боунс и Уизли не смогли бы передать словами. Но этого и не требовалось: их друзья так же внимательно следили за быстрыми руками господина Римского.

А спустя две отведенные минуты они увидели бумажного журавлика. Римский начертил пером несколько иероглифов на его крыльях, еще несколько линий на голове и произнес непонятное заклинание на японском: журавлик ожил, замахал крылышками и взлетел.

— Следуйте за ним. Он покажет дорогу, — господин Римский коротко поклонился сначала Сьюзи, а затем Ронни, те в ответ кивнули ему и направились к двери, пропуская вперед журавлика.

«Это оригами — японское искусство складывания бумажных фигурок», — появилось сообщение на часах от Гермионы.

«В Министерстве пользуются самолетиками, но журавлик круче», — внес дополнение Раз-Два.

А тем временем птичка, не долетая до конца улицы, повернула направо. Ребята последовали за ней и увидели большое здание, которое сильно отличалось от общей атмосферы Лютного переулка.

Если бы среди них были знатоки архитектуры, то они бы сказали, что строение является частью дворцово-паркового комплекса эпохи барокко. Но знатоков градостроения среди них не было, и они молча рассматривали «жемчужину с пороком».

На крыше стоял Геракл, который согнулся под тяжестью Земного шара, и рядом не видно было Атланта, несущего ему золотые яблоки Гесперид, Геракл простоял здесь не один век, и человек, который запечатлел навечно в камне невыносимые мучения полубога, в душе, вероятно, был садистом.

Весь фасад был богато украшен лепниной, обнаженными нимфами, лениво поддерживающими хоть немного прикрывающую их ткань, и херувимами с натянутыми луками, целящихся куда-то на задворки Лютного, по всей видимости, в надежде, что все-таки любовь спасет мир.

Но не это смутило юные умы.

В больших полукруглых французских окнах стояли двигающиеся портреты волшебниц, которые зазывающе улыбались, принимали различные интимные позы и творили всяческое непотребство то с фруктами, нарисованными на картинах, то с веерами и даже с волшебными палочками.

Перед ними предстала жемчужина с пороком в прямом смысле слова.[1]

Разглядывая женщин легкого поведения, Ронни порадовался, что он в теле взрослого мужчины, давно пережившего подростковые гормоны.

А журавлик все летел дальше, пока не остановился возле дома, спроектированного по всем традициям классики.

Боунс и Уизли, не чокаясь, выпили еще по флакону оборотного.

У входа стоял охранник, но заметив журавлика, он молча открыл дверь, пропуская гостей внутрь. Бумажная птичка пролетела большой холл и остановилась у двустворчатых деревянных дверей, возле которых стоял еще один охранник.

— Назначено? — грубо спросил он.

— Назначено, — не менее грубо ответил Ронни.

— Как доложить?

— Госпожа Лея и господин Люк.

— Ждите.

Охранник открыл одну из дверей, вошел и тут же за собой закрыл, Сьюзи на это только покачала головой. Но долго размышлять о невоспитанности людей криминального авторитета ей не довелось, двери приглашающе раскрылись. Журавлик влетел первым, и дальнейшая его судьба осталась неизвестной.

Мадам Бланко, как и всякая бизнес-леди, восседала за рабочим столом в окружении кучи бумаг, но как только в кабинете появились новые лица, она с благодушной улыбкой встала и указала на кресла возле чайного столика.

— Добрый день! Это, — кивнула она большую сумку у Ронни, — я так понимаю, товар?

— Добрый, мадам Бланко, — ответила Сьюзен, — да, это он.

— Рорри, будь другом, отнеси на склад, пусть посчитают, — обратилась мадам к охраннику. — А мы пока побеседуем.

Мадам присела в кресло и стала колдовать над заварником.

— Этот чай мне подарил Римский. Хотя от зельеваров его профессиональной направленности не стоит принимать что-либо съедобное, но его чай настолько хорош, что ради него можно и умереть! — засмеялась она.

Сьюзи благосклонно улыбнулась, а Ронни же никак не отреагировал. Он бдил.

— Вы не были раньше знакомы с Римским? Нет? Ох, а я никогда не забуду первую встречу с ним. Он после традиционных фраз приветствия сразу начал рассказывать историю своей жизни, — доверительно сообщила мадам. — Его матушка была русской балериной, выдающейся балериной! И как-то раз решили они впервые устроить гастроли в Японии. Его матушку покорила страна восходящего солнца, а она сама, в свою очередь, покорила главу японского мафиозного клана. В Российской Империи как раз на тот момент набирала обороты революция, к слову, не без помощи японцев: они продали революционерам пять тысяч маузеров К/96, правда, русские заплатили им триста тонн золотом за большее количество оружия, но япошки оставили их с носом. В общем, в России грянула революция, глава клана знатно озолотился и взял себе в жены грустную балерину, чья тонкая душевная организация не смогла вынести торжества пролетариата. Но криминальная жизнь плохо сказалась на девушке, чья жизнь была связана с искусством — ее любовь к балету прошла, но появилась страсть к опиуму. Единственной ее радостью до самой смерти осталась музыка Римского-Корсакова. И именно благодаря этому господин Римский стал Римским.

Пока мадам Бланко рассказывала историю, Ронни и Сьюзи, незаметно для себя, успели выпить почти весь чай.

— А ваша история какая, госпожа Лея? — задала вопрос, подливая им чай.

— Не такая захватывающая, — ответила Сьюзи.

— Господин Люк, а как вы вышли на меня? Я была удивлена, получив письмо. Ведь сами понимаете...

— Слухами земля полнится, — пожал плечами Ронни, — особенно, если вести беседы с мадам Стебель.

— А, моя дорогая сплетница — Помона, — рассмеялась мадам, откидываясь на спинку кресла. — Не откроете секрет, где нашли Белую Хохлатку? Единственное известное мне место, где она растет — это окрестности Хогвартса. Но из-за кентавров туда тихо не пройти.

Ей ответила Сьюзен:

— Мы были там проездом и нам повезло, но — да, кентавры мало расположены к волшебникам.

— Проездом? — переспросила мадам Бланко, незаметно доставая из рукава волшебную палочку.

— Мир велик и чудесен, странно жить только в одной стране, когда перед тобой сотни культур, — ответил Ронни.

Его последняя слишком заумная фраза крайне не соответствовала его же явно бандитской внешности.

— Ясно, — ответила мадам.

В тот же момент обе створки двери открылись, и в кабинет вошли шесть охранников с палочками на изготовку.

В далекой Шотландии Гарри Поттер с расширившимися от ужаса глазами накинул мантию-невидимку и прошептал:

— Твою мать, используй силу!

[1] Барокко — порт. pérola barroca — «жемчужина неправильной формы» (дословно «жемчужина с пороком»).