Друг № 3 (гет)

Он вышел из камина в Маноре, и обнаружил, что нет нужды проверять, как там матушка. Та поджидала его прямо у камина, скрестив руки на груди.

— Драко Абраксас Малфой, где ты был? — спросила она.

В его голове пронеслась целая череда ответов, каждый следующий —расплывчатее предыдущего: в квартире Гермионы Грейнджер, смотрел фильм, был в гостях. В конце концов, он остановился на самом туманном, хотя тот делал из него капризного подростка:

— Гулял.

— А почему не оставил записку?

— Потому, что мне двадцать шесть лет?

— До тех пор, пока ты живешь в Маноре, ты должен сообщать мне, где находишься, — властным тоном заявила она. Он не поступал так с четырнадцати лет, но не видел причины спорить. Он понимал, что, если бы не то, что случилось с отцом, матушка не устроила бы скандала. Всем известно: когда чистокровная ведьма чувствует себя одинокой или чем-то расстроена, ей поможет только одно — изобрести новое правило и навязать его окружающим.

— Ладно, — покорно согласился он. — Как раз об этом я хочу поговорить. Я в ближайшее время собираюсь переехать.

— Что? Ты решил жениться? Жениться на… на…

Она не смогла закончить фразу. Глаза у нее расширились, а кровь отлила от лица (на что не потребовалось много времени, учитывая, что она и так была бледна).

— Как ты можешь поступать так с родной матерью? — воскликнула она в конце концов.

— Я ни на ком не женюсь, — заявил он не слишком почтительным тоном. Он ничего не мог с собой поделать: за три троллевых года он один раз сходил на свидание, и за три дня уже третий человек интересовался, когда свадьба! — Я просто хочу обзавестись собственным жильем. Я не хочу больше жить в Маноре.

— И где ты раздобудешь деньги на собственное жилье? — прищурившись, поинтересовалась матушка.

Просто прелестно! Его мать так в нем нуждается, что готова лишить содержания, если он уедет.

— Матушка, как долго, по-вашему, я должен здесь жить? До тридцати? До сорока? Всю оставшуюся жизнь?

— Предполагается, что до женитьбы, — бросила она.

Что технически было верно. Но в его возрасте чистокровные колдуны уже подыскивали детям гувернера, а не пытались добиться у родной матери разрешения снять квартиру. Иными словами, Драко столкнулся с необычной проблемой.

— Вы так говорите, потому что считаете, что я никогда не женюсь. Это, кстати, не слишком лестно, — заявил он. Мрачное выражение материнского лица подтолкнуло его мысли в неверном направлении.

Он обратил внимание на подбор слов: в том гипотетическом (крайне гипотетическом) случае, если Драко женится на Гермионе, это будет бесчувственный поступок по отношению к родной матери. Даже гипотетически не предполагалось, что он (чисто гипотетически) может совершить этот поступок, чтобы (возможно) стать счастливее, а не доставить матери неприятности.

Матушка долго молчала. Он видел, что она пытается понять, как действовать в такой неслыханной ситуации: как правило, у Малфоев не было проблем с поисками невесты. Он не возражал — ему тоже было о чем подумать.

У него снова появилось ощущение, что он в ловушке. Последнее время оно появлялось всякий раз, как он оказывался дома. Тут были предусмотрены правила на все случаи жизни, и все решения были заранее прописаны. Похоже, лет двести назад чистокровная знать собралась и решила навсегда отказаться от личного счастья в обмен на право делать всех вокруг несчастными. Он был практически уверен, что так оно и было. Он вообразил своих пра-пра-прадедушек: как они, устроившись за круглым столом, мрачно смотрят на какого-то дальнего предка Уизли, и громким шепотом выражают уверенность, что тот долго не протянет. И тут ему в голову пришла странная мысль.

Он попытался отдумать ее обратно, но было поздно. Уизли всех переиграли! Они успели выйти из игры, пока ставки не стали слишком высоки. Они жили в нищете и грязи, но, по крайней мере, любили друг друга.

Драко любил мать, но рядом с ней постоянно испытывал напряжение и неловкость. Он никогда не бывал в доме Уизли, но, вероятно, там происходило что-то похожее на вечеринку в честь Дня Феникса (только гости поуродливее). Сколько Драко себя помнил, во время обедов в Маноре он старался есть как можно бесшумнее, пока родители искали, к чему бы еще придраться.

Самое худшее, что правила существовали ради самих себя: им следовали, чтобы поддерживать другие правила. Единственной привилегией, связанной с принадлежностью к древнему роду, была сказочная возможность подвергаться осуждению каждый раз, когда собираешься сделать что-то самое обыкновенное. В двадцать шесть лет он захотел уехать из родительского дома, и матушка была готова лишить его наследства. Он пригласил девушку на ужин, и друзья стали обращаться с ним так, словно он подсел на Бодроперцовое зелье.

Правда, чистая кровь даровала ему еще два изумительных преимущества: он мог издеваться над другими людьми или обзавестись дорогостоящим хламом в придачу к той горе дорогостоящего хлама, о которой успел забыть. Если бы кто-то подарил Рону Уизли новую гоночную метлу, тот бы пришел в восторг и хвастался всем вокруг. А может, даже занял бы денег, и соорудил шкаф, чтобы ее хранить. Если бы у Драко появилась еще одна метла, он бы забавлялся с ней примерно с час, а потом забросил в кладовку ко всем остальным. Хвастаться ему было некому, да и никому это было не интересно. Понятно, у него не было ни малейшего желания становиться Роном Уизли, но кое-что из того, что принадлежало Рону, было лучше, чем все, чем располагал Драко, а Уизли, скорее всего, не понимал своего счастья.

— Я такого вовсе не думаю, — сказала матушка, выведя Драко из транса. — Я уверена, что со временем ты найдешь себе ведьму из приличной семьи, но до тех пор не понимаю, зачем тебе уезжать из дома, где о тебе заботятся, и селиться в убогой квартирке. На мой вкус, это отдает неблагодарностью.

— Любопытно, где это я найду чистокровную ведьму? — яростно поинтересовался Драко. — Вы что, из-за границы собираетесь ее вывезти? Или из параллельной вселенной? Я думал, вы смирились с тем, что Астория — мой последний шанс. Если я все-таки женюсь, вряд ли она будет из семьи, которую вы сочтете приличной. И как вы тогда поступите?

— Ты не сделаешь этого, Драко. Если желаешь пару раз поужинать с этой магглянкой, я не стану тебе препятствовать. Я понимаю, это тебя только подстегнет. Я сама в последние годы общалась с магглорожденными, и многие из них на удивление приятные люди. Но, надеюсь, ты понимаешь, что женитьба на подобной женщине станет катастрофой. А что Панси об этом думает? Она такая милая девушка.

— Мерлин, опять!

Драко был уверен, что где-то в Маноре спрятана толстая пачка пергамента с тщательно выведенными строчками «Миссис Персефона Малфой», только вот почерк принадлежит не Панси.

— Матушка, сделайте мне одолжение и скажите вслух: мой сын никогда не женится на Панси Паркинсон.

— Ничего нельзя исключать. «Никогда» звучит слишком… решительно.

Ему захотелось завопить, но даже молчаливые вопли были запрещены правилами.

— Ладно, забудем об этом. Я больше здесь жить не могу. У меня есть работа, и я могу сам платить за аренду. Я уезжаю, нравится вам это или нет.

Он тут же пожалел о своей резкости, но она мгновенно взяла себя в руки.

— Ты хоть знаешь, сколько стоит аренда квартиры? — спросила она не менее резким тоном. — На жалованье официанта тебе ничего приличного не найти. Ты через неделю окажешься в Маноре, умоляя пустить тебя обратно. Что я, конечно, сделаю, потому что понимаю, что нет ничего важнее семьи. Если ты хочешь усвоить этот урок суровым путем, пусть так и будет.

Когда мать заговорила о важности семьи, у него в голове что-то щелкнуло, и он не смог удержаться.

— На самом деле вы убеждены, что я ни на что не способен, так? — вскипел он, и слова бурным потоком перелились через край. — За последние годы у меня было время подумать, но мысли приобрели смысл, только когда я выбрался из дома. Стоило мне выйти за ограду, жизнь стала налаживаться, а ответы, которые я искал — становиться по местам.

Он замолчал, собираясь с мыслями. Стоя с матерью посреди нелепой роскоши, он не ощущал ни печали, ни тоски, ни вины, ни даже смущения. Он был в ярости.

— Я устал от жизни, которую мне приходится вести. Ноги моей не будет в этом доме, потому что все в нем куплено на деньги, которые появились потому, что мы всех ненавидели и все ненавидели нас! Откуда у нас богатство, матушка? Можете мне объяснить?

— Можете объяснить, почему я потратил годы жизни, прислуживая безумцу, который мечтал всех извести? Безумцу-полукровке, кстати, и не говорите, что мы не ведали, к чему он клонит. Все для того, чтобы распоряжаться людьми и придумывать для них новые правила, а самим все сильнее погружаться в тоску. Не могу понять, почему мы прилагаем столько усилий для того, чтобы стать как можно несчастнее!

Она вскинула руку, словно хотела остановить поток его слов, словно то, что он произнес их вслух, сделало их правдой. Это напомнило ему еще кое о чем.

— Я еще не кончил. Почему вам с отцом понадобилось понять, что я могу погибнуть, прежде, чем моя жизнь стала волновать вас больше чем власть, деньги или из-за чего там еще вы в это ввязались? И почему вы с ним забыли обо мне, как только обнаружили, что я жив? И чья была бы вина, если бы в тот день меня убили? Если подумать, это же полный бред! Много ли у вас родилось бы чистокровных внуков, если бы я погиб, защищая ваше право иметь только чистокровных внуков?

Он наконец замолчал. Она бессильно опустила руки. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом мать расплакалась. Он почувствовал себя худшим сыном на свете, даже хуже, чем обычно. С другой стороны, он сказал чистую правду, и было слишком поздно брать эти слова обратно.

— Я — ужасная мать, — всхлипывала она, пряча лицо в ладонях, и у Драко появилось жуткое, страшное чувство, что он сейчас тоже разрыдается. — Я не забывала о тебе ни на секунду, но раз ты этого не заметил, я потерпела полное поражение. Я старалась, как могла. Я старалась все время, но этого было мало, а теперь ты меня бросаешь.

— Я вас не бросаю. Я просто хочу научиться быть самим собой.

— Но тогда я останусь совсем одна, — тихо сказала она. Она уткнула подбородок в плечо и прикрыла глаза рукой. Он понимал, как ей неловко, что она позволила себе расплакаться, даже перед собственным сыном.

— Я буду вас навещать, — сдался он.

— Но ты же… меня… ненавидишь, — выдохнула она.

— Ничего подобного. Но жить так, как раньше, вы меня не заставите.

Он не собирался сдаваться, несмотря ни на что. Мать несколько раз глубоко вздохнула и пристально посмотрела на него, обмахивая глаза ладонями.

— Если хочешь, сними квартиру, — сказала она, запинаясь. — Я заплачу.

— Спасибо, — ответил он. Говорить больше было не о чем.

— Мне надо подумать, — продолжила она. — В пятницу утром мы идем к отцу.

Он провожал ее глазами, пока она, зажав рот ладонью, выходила из комнаты.

Когда она ушла, он решил, что рад, что сумел все ей высказать. Было облегчением наконец признаться, что ему не нравилось быть у Повелителя на посылках, особенно с учетом того, что от него требовали убивать, а потом наказывали за то, что у него не получалось. Это, мягко говоря, напрягало, не говоря уже о происхождении Повелителя (мысль, которая не давала ему покоя уже несколько лет). Если Гермиона Грейнджер была грязнокровкой, Уизли, Лонгботтом и его собственный отец — чистокровными, а тип, мечтавший уничтожить всех нечистокровных — полукровкой, то Драко не желал иметь с этим ничего общего. Потому что в этом не было ровно никакого смысла, а он привык думать о себе как о человеке здравомыслящем.

Он отправился к себе и принялся готовиться к завтрашнему визиту, отбирая сведения о главах департаментов, которых мог шантажировать отец. К Доулишу прибавились глава Департамента магического транспорта Кларисса Эджкомб и начальник Департамента магических происшествий и катастроф Альберт Ранкорн. Но Доулиш был главнее всех, потому что его департамент был самым влиятельным. Драко снял копии со всего, что могло понадобиться, и отправился в кровать, беспокоясь обо всем сразу.

* * *

В десять минут седьмого Драко аппарировал к «Ворону» на встречу с Гермионой.

— Доброе утро, — сказала та. Он видел, что она волнуется, но, как всегда, преисполнена решимости. — Ты принес все, что потребуется?

— Да. Но, думаю, нам стоит сосредоточиться на Доулише. Эджкомб и Ранкорн в нынешних условиях не могут принести особого вреда, даже если бы захотели.

— Согласна. И не думаю, что кто-то из них на что-то осмелится. В конце концов, для них главным было устроиться так, чтобы ничего не делать. Это больше насчет справедливого возмездия. Я договорилась о встрече, так что пошли.

Она взяла его за руку, и они аппарировали в Атриум. Всю дорогу до кабинета Шеклболта их сопровождали изумленные взгляды. Их встретил секретарь, и Шеклболт поднялся им навстречу.

— Доброе утро, мисс Грейнджер. Как всегда, рад вас видеть, — сказал он, пожимая той руку.

Потом он повернулся к Драко, и на его лице выразилось недоверие:

— И Драко Малфой. Не думаю, чтобы мы были официально представлены.

Драко неловко пожал руку министра, и тот предложил им сесть. Сам он устроился напротив, за столом.

— Перейдем прямо к делу. Какого рода информацией вы располагаете?

Гермиона кивнула, и Драко извлек бумаги, которые приготовил с вечера. Шеклболт принялся их листать, становясь все мрачнее и все утомленнее. В конце концов, он оперся щекой о руку и угрюмо покачал головой.

— Спасибо, что привлекли мое внимание к проблеме, мисс Грейнджер, — наконец проговорил он.

— Как вы собираетесь поступить? — поинтересовалась та спокойным профессиональным тоном.

— Буду иметь вашу информацию в виду.

Он прижал документы ладонями, словно пытаясь скрыть их от собственного взгляда.

— И что это значит? — спросила она. — Мне не интересно, что вы будете иметь в виду, мне интересно, что вы будете делать.

Министр вздохнул.

— Благодаря вам нам уже удалось одержать важную победу. Теперь, когда Доулиш, Эджкомб и Ранкорн вышли из подчинения бывших Упивающихся, они станут принимать более взвешенные решения касательно своих департаментов.

— Касательно своих департаментов, — медленно повторила она. — Вы даже увольнять их не намерены.

— Я предпочел бы не принимать столь крайних мер, прежде чем не посмотрю, как они поведут себя без принуждения.

— Со всем должным почтением, не могу не указать, что Упивающиеся, которые отдавали распоряжения Доулишу и всем остальным, не имели доступа к компрометирующим материалам. Они заявляли, что у них есть такой доступ, и главы департаментов им верили. Не думаю, чтобы кому-то были интересны Эджкомб и Ранкорн, но, по-моему, очевидно, что кто угодно может командовать Доулишем.

— В будущем я буду внимательнее следить за его поведением.

— Что, если они снова попросят без всякой нужды повысить им жалование? Вы им откажете, или снова поставите подпись?

Она встала и подалась вперед, упершись руками в столешницу. Драко тоже встал, просто потому, что странно было сидеть, когда дама стоит.

— Как обычно, я буду принимать решение, исходя из конкретной ситуации.

Шеклболт, даже не пошевельнувшись, смотрел на Гермиону в упор: ее угрожающая поза его не смущала.

— Как насчет сексуального насилия? В деле Доулиша имеются документальные подтверждения изнасилования несовершеннолетних.

— Колдографии не содержат указаний на имена и возраст жертв. Мы сможем вмешаться, только если кто-то из пострадавших подаст официальную жалобу.

— А до этого? Его же нужно уволить!

— Мисс Грейнджер, я понимаю, что вы сильно расстроены, но люди не слишком доверяют Министерству. Хотите — верьте, хотите — нет, но у Доулиша самый высокий рейтинг среди всех глав департаментов. Да, он допустил ряд промахов, но после недавнего судебного процесса его рейтинг вырос еще больше. Я надеюсь, вы осознаете, что в настоящее время его увольнение не соответствует общей линии Министерства, — с некоторым сожалением пояснил Шеклболт.

«Допустил промахи», — подумал Драко. Эту фразу часто использовали, когда речь шла о шантаже и насилии, но ему казалось, что она выбрана неудачно.

— Министр, я же помню, как вы сражались, — сказала Гермиона. — Если бы Упивающийся издевался над молоденькими девочками, вы бы не стали терпеть ни минуты. Почему же вы отступаете перед собственными подчиненными?

Шеклболт снова вздохнул и поправил очки.

— Я тоже помню, как вы сражались, мисс Грейнджер. Я помню, что Гарри Поттер и мистер Уизли — люди действия, только вот не всегда эти действия были оправданными. Как-то вы жаловались на собрании Ордена, что Гарри Поттер не прислушивается к рациональным доводам и бросается в бой, очертя голову, что стоило Ордену нескольких жизней. Что касается вашего вопроса, то, что бы я не чувствовал, я не могу позволить себе действовать опрометчиво, и должен тщательно просчитывать последствия. Фотографии вызывают у меня отвращение, к Доулишу я не испытываю ни малейшей симпатии, но сейчас нам важнее всего сохранить массовую поддержку. Тот, кто не доверяет Министерству, не доверяет министру. Надеюсь, вы согласитесь, что, если я лишусь своего поста, это нанесет тяжелый удар по ценностям, которые мы стремимся внедрить в этом здании. Я склонен считать, что Доулиш более не представляет угрозы этим ценностям. Если я ошибаюсь, я приму необходимые меры, можете поверить мне на слово. Но сейчас не время.

Гермиона, замерев, не сводила с Шеклболта глаз. Ее лицо оставалось спокойным, но руки, сжимавшие край столешницы, еле заметно тряслись. Наконец, она выпустила столешницу и повернулась к Драко.

— А ты что думаешь?

Страшнее вопроса она не могла задать.

Насколько мог судить Драко, правы были оба, но правда Шеклболта перевешивала. В идеальном мире людям вроде Джона Доулиша, Люциуса Малфоя или Тома Риддла, места бы не нашлось, но в реальном они водились в изобилии. Они с Гермионой пожертвовали возможностью прижать Доулиша, чтобы остановить отца, а до этого отцу дали ускользнуть, чтобы остановить Повелителя. Как бы вы не старались, нельзя разом наказать всех плохих людей: кто-то все равно успеет скрыться, пока вы гоняетесь за тем, кто немного его хуже. Вместо того, чтобы поделиться этой мыслью, он решил ограничиться указанием на факты.

— У нас по-прежнему имеются документы, компрометирующие Доулиша. Министерству не поздоровится, если они выплывут на поверхность, особенно если станет известно, что вы знали об их существовании.

Шеклболт обернулся к Драко, и мягкое выражение, с которым он смотрел на Гермиону, тут же исчезло.

— Мистер Малфой, публикация этих колдографий разрушит жизнь сразу нескольких молодых женщин.

— А если меня это не волнует? — спросил он, хотя это было не так.

— То, что у вас был доступ к личному архиву Волдеморта, вряд ли улучшит репутацию Малфоев. Я доверяю мисс Грейнджер и поэтому соглашаюсь, что вы только недавно на него наткнулись, но доказать это вы не сможете, — ответил Шеклболт, и Драко понял, что перед ними стена.

— Если так, нам лучше уйти. Спасибо, что уделили нам время, министр, — сказала Гермиона, и, не оглядываясь, двинулась к двери.

Драко нагнал ее только в Атриуме. Она схватила его за левую руку, и они аппарировали к ее дому. Он стоял и смотрел, как она быстрым шагом ходит по кругу, словно не отдавая отчета, где и с кем находится.

— Когда я говорил о публикации колдографий, я блефовал, — признался он.

— Знаю.

Она остановилась у входной двери.

— Спасибо за помощь.

Она переступила порог, а он остался у стены, по которой она постучала палочкой.

— Ты идешь или нет? — поинтересовалась она, не оглядываясь, и он поспешил за ней.

Она решительным шагом поднялась по лестнице и распахнула дверь. Драко осторожно вошел. Она упала на диван, и он опустился рядом.

— Ничего у меня не получилось. Что ж, все когда-то бывает в первый раз, — сказала она с невеселой усмешкой.

— Ты отправила в Азкабан четырех преступников, — напомнил он. Драко был экспертом по провалам, и поэтому мог с уверенностью утверждать, что у Гермионы совсем другой случай.

— А как насчет всех остальных?

Она прижала колени к груди и уперлась в них подбородком, словно пыталась почерпнуть силы из максимально компактной позы.

— Ты стремишься в одиночку исправить весь мир, а потом жалуешься, что ничего не получается.

Он не знал, что делать с собственными руками и ногами, и наконец вжал ладони в бедра. Единственное, что он помнил — что спину надо держать прямой.

— Что нам теперь делать? — умоляюще спросила она тихим голосом. Если честно, он понятия не имел, но решил положиться на интуицию.

— У тебя есть два выхода, и оба меня не устраивают.

Он смотрел на ту же белую стену, на которой Энни и Элви поняли, что временами, как бы сильно вы не старались, у вас все равно ничего не выйдет.

— Ты можешь отдать колдографии в газеты и посмотреть, что получится. Нас ждет как минимум год неразберихи и безвластия, пока Министерство будет заниматься реорганизацией. Ну, и несколько женщин, открыв «Пророк», испытают сильное удивление. Или ты можешь заняться шантажом Доулиша, чтобы самой его контролировать.

— Ничего подобного я делать не собираюсь, — сказала она. Это он знал и так.

— Я так и думал. Тогда ничего не поделать.

Он вскинул руки и развел ладони в сторону в универсальном жесте безнадежности. Она подняла голову с колен и посмотрела на него.

— Так ты струсил? — произнесла она обвиняющим тоном.

— Нет, не струсил.

Он старался не раздражаться: в отличие от него, она не привыкла к тому, что замыслы оборачиваются полным дерьмом.

— Просто признаю, что есть вещи, которые нельзя изменить.

— А выглядит как трусость, — надменно и вызывающе заявила она. У него, в свою очередь, не было привычки утешать людей, которые накидываются на него в гневе.

— Ты можешь сколько угодно изводить себя и меня за то, что мы ничего не добились, но, насколько я могу судить, мы — единственные, кто добился хоть чего-то. И не вздумай заявить, что я не выложился полностью. На случай, если ты забыла, не прошло недели, как я отправил в тюрьму собственного отца.

Ее лицо смягчилось.

— Я не это имела в виду, — начала она, но его уже было не остановить.

— Почему бы тебе не расслабиться и не сделать перерыв? Что могла, ты сделала. Может, Шеклболт прав, и Доулиш в будущем станет просто придурком, вместо того, чтобы быть отвратительным начальником департамента. Хотя бы на некоторое время. Тебя это больше не касается. Пусть другие тоже попробуют спасать мир.

— Всё это мне говорили, когда уговаривали бросить Министерство, — сказала она, и Драко потрясенно подумал: неужто он повторил то, что когда-то внушал ей Поттер? Как там насчет героизма?

— Тогда это было неправильно, а сейчас верно. Ты ничего не бросаешь. Просто откладываешь в сторону на некоторое время.

Она помолчала. Печаль постепенно сошла с ее лица и на нем проступила растерянность.

— И чем мне заняться? У меня нет ни работы, ничего…

— Когда ты в последний раз брала отпуск?

Она задумалась, что само по себе было плохим признаком.

— Не помню. О! Я брала неделю за свой счет на прошлое Рождество.

— Только неделю? В Рождество? — недоверчиво переспросил он.

— Было много работы.

Он понял, что ей неловко признаваться в этом, словно она боялась, что он высмеет ее, как занудную трудоголичку.

— И как ты провела свободную неделю? — спросил он, потому что давно прошел стадию насмешек.

— Ну, в основном помогала Джинни с дочкой.

Великолепно! Грейнджер потратила отпуск на разведение Уизелов в естественном окружении. Если бы ему пришлось этим заниматься, он бы тоже поторопился вернуться на работу.

— А что-нибудь интересное ты делала?

— Мне было интересно, — сказала она оборонительным тоном. — Девочка очень милая.

— У тебя прямо сейчас начинается отпуск. И чтобы никаких министерских скандалов и никаких младенцев! Я засуну колдографии в секретер. Пусть лежат — может, еще пригодятся. А ты начинаешь праздновать, — сурово заявил он.

— Что праздновать? — с искренним недоумением спросила она.

— Я же только что сказал! Министр магии, кстати, тоже тебе говорил. Ты отправила четырех преступников за решетку, и отвела от Министерства серьезнейшую угрозу. Тебе что, нужна памятная табличка?

Вид у нее стал обиженный, так что он решил сменить тактику:

— Как это называется, когда хлопают друг друга по ладоням?

— Дать пять, — сказала она.

— Дай пять, Грейнджер, потому что ты проделала троллеву тучу работы! Ты и никто другой! Ты добилась почти всего, чего хотела, и это больше, чем можно сказать о моих знакомых. И после всего ты еще собираешься принять участие в благотворительном концерте, чтобы спасти чье-то чужое дело. Я искренне не понимаю, что еще ты могла бы сделать для других. Так что отцепляй руки от колен, — сказал он и протянул ладонь, когда она так и сделала.

Она как-то странно посмотрела на него и рассмеялась.

— Я серьезно, — сказал он.

Она хлопнула его по ладони. Это по-прежнему выглядело странно, но, по крайней мере, на вид она стала счастливее. Она даже распрямилась и перевела дыхание.

— И что теперь? — спросила она.

— Что хочешь.

Теперь, когда она снова заулыбалась, он тоже расслабился.

— Не знаю, — сказала она, снова обхватывая колени. — Я все думаю: может, есть какой-то способ все исправить?

Он знал по опыту, что для того, чтобы разозлить Гермиону, достаточно обладать интеллектом дрессированного докси, но вот чтобы сделать ее счастливой? Это было непросто, но теперь, когда Драко стал взрослым человеком и обзавелся постоянной работой, он полюбил сложные задачи.

— Ну вот, опять, — сказал он. — Секунду назад ты почти справилась. То, что произошло, — не провал.

— Считаешь? Потому что мне кажется, что именно провал, — неуверенно произнесла она. Она сильнее поджала ноги и повернулась к нему.

— Откуда тебе знать, что такое провал? Я знаю, а ты нет, и можешь мне поверить — ты даже к нему не приблизилось. Ты добилась успеха на девяносто процентов, а девяносто процентов — это какая оценка? — спросил он, стараясь рассуждать в привычных для нее терминах.

— «Выше ожидаемого», — мрачно признала она.

— Разве «выше ожидаемого» — это провал?

— Смотря по какому предмету.

— Что? Ничего подобного!

— Это провал, если ты рассчитывал на «Превосходно», — указала она.

Гермиона Грейнджер — это неизлечимо, подумал он.

— Значит, в этот раз ты не рассчитывала, — медленно объяснил он. — Если говорить об оценках, то, что произошло, снизит твой средний балл примерно до девяносто девяти и девяти десятых процента. Это сколько?

— «Превосходно», — неохотно согласилась она.

— Выше оценки не бывает. Она тебя устраивает?

— Наверно, — признала она. Ему не удалось ее полностью убедить, но он практически этого добился.

— Так что ты можешь взять отпуск.

— Наверно, — повторила она. Она улыбалась, и он понял, что она имела в виду «да».

— Так чего ты хочешь?

Она поглядела на него, а потом перевела взгляд за окно.

— Сегодня хорошая погода. Я хочу мороженого.

— Где мы сможем раздобыть мороженое?

Он знал отличное кафе в Париже, но не думал, что она согласится отправиться в такую даль.

Она потрясла его, заявив:

— Ну, мне нравится одно местечко в маггловском Лондоне.

Он постарался проявить максимальную терпимость, хотя никогда не бывал в маггловском Лондоне и тем более не ел пищу, приготовленную магглами.

— И на что похоже маггловское мороженое?

— Такое же, как колдовское, только делать его труднее.

— Тогда решено, — заявил он, набравшись храбрости. В конце концов, не умрет же он, если попробует ложечку и сделает вид, что ему понравилось! Для Гермионы ему приходилось совершать и более отважные поступки. — Как попасть в маггловский Лондон?

— Ты никогда в нем не бывал?

Он потряс головой.

— Отправимся камином в «Дырявый котел» и пройдем насквозь.

Он встал, и следом за ней направился к камину в углу комнаты.

— Погоди, — снова забеспокоилась она. — Ты уверен, что я не бросила дело, потому что испугалась трудностей?

Она умоляющее смотрела на него, так что он удержался и не закатил глаза.

— Ты что, весь день спрашивать собираешься?

— Возможно, — признала она.

— Тогда отвечаю в последний раз. Ты ничего не бросила и не провалила. Ты всегда выбираешь самое тяжелое, и ты — настоящий трудоголик, так что если не сделаешь перерыв, запросто сойдешь с ума. И очень скоро. Завтра. Или вчера.

— Правда?

— Вполне серьезно.

Она посмотрела на него своим особым взглядом.

— Нет, я насчет провала.

— Мне на работу к четырем, — сказал он своим самым противным и высокомерным тоном. — Ты что, так и просидишь шесть часов в этой комнате, выпрашивая у меня комплименты?

— Ничего я не выпрашиваю. Если ты торопишься, пошли.

Он видел, что вывел ее из себя, но она схватила его за руку, чтобы провести сквозь пламя. И тут же резко остановилась.

— Ох, чуть не забыла — в маггловском Лондоне нельзя ходить в мантиях. Можешь оставить свою у меня.

Она отпустила его руку, пересекла комнату, открыла шкаф, повесила туда мантию и накинула легкий маггловский спенсер. Когда она вернулась, он так и стоял на месте.

— Я не могу пойти без мантии. На мне рубашка с короткими рукавами, — сказал он, надеясь, что дальнейших объяснений не потребуется.

— На улице тепло, — ответила она. Он прикусил губу и бросил выразительный взгляд на левую руку. До нее наконец дошло.

— О! Ну, теперь это ничего не значит.

— Для тебя, может, и нет, но для очень многих — еще как значит.

Ему не нравилось, что она постоянно его жалеет. Ну ладно, может, чуть-чуть и нравилось. Просто он к такому не привык. Может, раз уж она принялась его жалеть, ему стоит на время перестать жалеть себя, и втолковать ей, что она многого добилась (что чистая правда). И тогда у них обоих появится время на мороженое.

— Магглы не поймут, что это такое, — сказала она. — Решат, что это просто странная татуировка.

— Татуировка?

Он никогда не слышал, чтобы это слово употребляли, когда речь шла о маггловском мире, и его поразило, что магглы сумели изобразить что-то подобное.

— Магглы добавляют особые чернила к механической игле, и потом профессиональный татуировщик быстро колет их этой иглой, пока под кожей не появится устойчивое изображение.

Ничего себе! Может, магглы и не тупые, но они точно ненормальные. За что их трудно винить: он бы точно спятил, придись ему жить без магии!

— А это не больно? Зачем они это делают? — спросил он, надеясь, что обнаружится действительно убедительная причина (в отличие от бессмысленных «русских горок»).

— Да, я слышала, что больно. Они это делают, чтобы лучше выглядеть, или по личным и культурным мотивам.

— Что не так с магглами?

Присущий Драко такт очередной раз выскочил в окно. Драко начал подозревать, что просто ему не нравится, иначе тот не стремился бы при любом удобном случае его покинуть.

— Они в состоянии придумать что-то полезное, без того, чтобы было больно или страшно?

— Они это все время делают.

— Например?

— Ну, много всего, — сказала она, просветлев. Она так обрадовалась, что может поделиться знаниями, что даже не успела обидеться. Может, по этой причине их отношения как-то работали. — У них есть компьютеры, фильмы, концерты, телефоны, скульптура и автомобили. И это только для начала.

— Все равно, большинство вещей, которые они делают, выглядят бессмысленно.

— Магглом быть временами очень скучно. Им приходится постоянно придумывать что-то новое и интересное, потому что они не могут колдовать. Например, знаешь, что такое самолет?

— Нет.

— А автомобиль?

— Это штука, на которой они в фильме попадали в разные места, — сказал он, просто чтобы показать, что обратил внимание.

— Верно. А самолет — это такой большой автомобиль с крыльями, который очень быстро летает в тысячах метрах над землей. И знаешь, что делают некоторые магглы, когда попадают в самолет?

— Нет, а что?

Лучше бы она ответила: «прячутся под сиденьями и плачут». По мнению Драко, это было единственно разумное поведение в такой ситуации.

— Выпрыгивают из него. У них есть специальная ткань, которая раздувается над головой, так что они плавно спускаются на тысячи метров, и не разбиваются до смерти.

Мерлин! Видно, магглов уже не спасти, если они считают такое развлечением.

— Ничего бредовее в жизни не слышал.

А на своем веку ему приходилось слышать изрядный бред!

— Ну, тебе же нравится летать на метле, верно?

— Это совсем другое дело. Колдовство никогда не подводит.

— Техника тоже. Магглы, которые прыгают с самолетов, решили, что лучше рискнуть, чем провести жизнь, так ничего и не испытав.

— А ты сама выпрыгивала из самолета?

Он в этом сомневался, но решил проверить: а вдруг она тоже тайно двинулась умом?

Она рассмеялась.

— Нет. Такое мало кто делает, и мне в жизни хватает впечатлений. Как я понимаю, ты бы не стал.

— Ни при каких условиях.

— Не любишь риска?

— Нечестно заявлять, что я не люблю риска только потому, что я не хочу неизвестно с чего рухнуть с тысячеметровой высоты с клочком маггловской ткани над головой как единственной защитой от смерти.

— Ты даже боишься выйти на улицу в рубашке с короткими рукавами, — указала она с самодовольной улыбкой, и он понял, что попался. Мог бы сообразить раньше.

— Это совсем другое дело, — сказал он.

— Я возьму на сегодня отпуск, если ты тоже переломишь себя.

— Это не потому, что мне страшно, а потому, что я не хочу пугать других.

Это было почти что правдой. Почти что, потому что его напрягали неприязненные взгляды, так что причин было две. Ему не нравилось, что незнакомые люди обходятся с ним, как с убийцей: он никого не убивал.

— Ты знаешь, что официально я единственный колдун с Меткой, который жив и не в тюрьме?

— Тебе к четырем на работу, — напомнила она. — Собираешься пять с половиной часов прятаться в моей гостиной?

Он нахмурился, но она улыбнулась в ответ. Ладно, так тому и быть. Если ей захотелось прогуляться с колдуном, у которого на руке жирно выведен Смертный Знак, ей и отвечать за решение. Он медленно скинул мантию и протянул ей. К счастью, остальная одежда на нем вполне могла сойти за маггловскую. Она свернула мантию и положила ее на стул.

— Так-то лучше. Никто не догадается, что ты — не маггл, — сказала она, и он постарался не обидеться. — Ну что, пошли?

Он быстро взглянул на мантию.

— Пошли.

— Отлично.

Она ухватила его за руку и бросила в камин горсть порошка. Она провела его через «Дырявый котел». Пока они шли сквозь паб, он плотно прижимал руку к боку. На них бросили пару любопытных взглядов, но, может, потому, что странно видеть взявшихся за руки Драко Малфоя и Гермиону Грейнджер. И они были правы: ему самому это казалось странным.