Опоздавшие в лето (гет)

Осень. Первый день. Давным-давно он был самым радостным. День надежд и ожиданий. Новых знаний, изменений и даже приключений.

На вокзале она посмотрела на старых друзей с жёнами и детьми, поймала взгляд узнавания от одного из них и отправилась в Косой. Выбрала два мороженых — фисташковое и какое-то незнакомое, жёлтое, с красноватыми прожилками. Вкус у него оказался лёгким и приятным, и она оставила его напоследок, аккуратно подъедая зелёное.

Краткий сбой в биении сердца, перевести дух, и вот уже взгляд прикован к глазам подошедшего к столику человека. Гарри Поттер, когда-то самый главный для неё человек, смотрел на неё и улыбался до ушей. Усилием воли она переключилась, когда заметила движущиеся губы.

— ...Она. У тебя свободно? Не прогонишь?

— Здравствуй, Гарри. Садись.

— Хорошо смотришься, деловая женщина наслаждается честно заработанным отпуском.

— Ты тоже теперь отдохнёшь от детей.

— Лучше бы не отдыхать, но увы. Хогвартс остаётся интернатом.

Незаметно и непринуждённо разговор продолжился в том же лёгком тоне. Она поинтересовалась сокурсниками, потом поговорили о Министерстве. Гермиона подозревала, но всё же обидно было убедиться, что все её начинания заглохли и пошли прахом. Гарри, уловив мимолётное изменение, спросил:

— Не жалеешь, что не осталась здесь? Даже необязательно с Роном?

— Нет. Так лучше.

— Рад, что ты всё-таки тогда решилась. Чем дальше, тем фееричнее у вас ссоры получались. Я даже опасаться стал непоправимых последствий... Вот только время и форму отказа ты выбрала... неудачные. Это ещё мягко говоря.

— А что ты от запутавшейся женщины хотел? Тактичненько и с королевским политесом? Не готовилась я к бегству заранее.

— Но согласись, записка вместо невесты в день свадьбы — дешёвая мелодрама.

— Ну дура я. До последнего думала, что что-то к нему проснётся. А тут представила годы впереди, в них обиды, уговоры и скандалы, скандалы, скандалы. По любому поводу и просто так. Вырвало меня, извиняюсь за подробности.

— Но ты же любила его.

— Нет.

— А... Почему? Не самый плохой он человек, в конце-то концов.

— Не самый... Я другого любила.

— Если не секрет?.. Понятно...

— Угу. Тебя... Обормота тупого.

— Ещё слепого, глухого и немого... Ну вот честно, не замечал я никакого у тебя предпочтения моей персоны Роновой. Твоего внимания ему доставалось больше.

— Гарри, ты же мужчина, неужели непонятно? Не могла я, девушка, первой выразить свои чувства. А Рон хоть что-то в отношении меня выказывал.

— Понятно. Принципы, значит.

— Да, принципы.

— Принципиальная Гермиона Грейнджер принципиально выбирает принципы вместо счастья. Типа “ничего не проси, сами дадут”?

— Нормальный женский подход.

— Нормальные женщины меняют принципы по обстоятельствам. И в библии не так.

— Знаю. “Просите, и дано вам будет”. Но внутри всё переворачивается. Нищенка на паперти.

— Гордыня, однако. Сначала чьё-то участие станешь считать само собой разумеющимся, потом не требующим благодарности, потом обязанностью по отношению к тебе. И вот уже весь мир становится тебе должен. Никого не напоминает?

— Иезуитом ты стал. Язвой.

— Обрадовался тебе, расслабился. Как будто веритасерума попил. Если что, то мы все такие в нашей троице. Только у Рона — то ли хватало наглости, то ли не хватало ума — прорывалось наружу.

— Зараза ты, Поттер. Но всё же, серьёзно, что я могла сделать тогда, чтобы ты на меня внимание обратил?

— Для начала перестать вести себя так, как будто ты — девушка Рона. Ну как ты могла вообще вообразить, что я стану, даже влюбившись, отбивать тебя у него? Без уверенности, что я тебе как парень вообще интересен. Слишком уважал я тебя и твой выбор.

— А как мне тогда, пигалице семнадцати лет было понять, что я веду себя и выгляжу с твоей точки зрения именно так? Только со стороны видно, а у меня никого близкого или подруги не было. Даже ты ни разу по-дружески не пошутил, например — “что, в Рончика втюрилась?”

— Лукавишь, ой лукавишь. На других сваливаешь. Помню, как ты не любила такое поведение...

— А конкретнее?

— Странно слышать подобное про девушку, ещё за год до этого в нескольких фразах глубоко подметившую главное в характере и поведении Чо Чанг. Либо ты всё-же наблюдала и понимала людей, либо была в курсе всех девичьих пересудов, о себе тоже. А скорее всё вместе, а потом делала выводы. Ведь так? Ты весь шестой курс посвятила личным навыкам социализации, общению с людьми. В клуб слизней как на уроки ходила, готовилась, книжки читала по психологии, впечатления записывала и анализировала. Неужели всё зря? Даже егеря, которым ты заставила нас сдаться, посчитали тебя девушкой Рона.

— Какой ты стал... Обстоятельный и рассудительный. Совсем бедную женщину в тупик загнал.

— Профессия. К детективам пристрастился. Пуаро нравится.

— А мне мисс Марпл больше...

— Ой, прости дурака. Встретились в кои веки, а мы всё то обо мне, то о том, что давно быльём поросло. Ты-то как, семья, дети, муж?

— Хм... Своего... Ничего из вышеперечисленного.

— А может лучше был бы Рон? Вместо ничего.

— Да не скажу, что совсем ничего не было в прошлом. Это в семнадцать-восемнадцать я не могла сама в любви признаться или инициативу проявить. А в двадцать пять — вполне.

— Жаль, что ты в двадцать три уехала, всего пару лет не дозрела до возраста самостоятельного признания.

— Гарри, ты у кого ехидству выучился?

— Есть один персонаж, из невыразимцев. Так, встречаемся выпить, поболтать. О магии, о разных случаях в жизни. Интересный мужик. Видит много, понимает, но принципиально ни во что не вмешивается. Наблюдатель... Мы отвлеклись. Просвети про свою жизнь.

— Да что там рассказывать? Работаю в обычном мире, живу недалеко от родителей, в Австралии. Личная жизнь? Сейчас одна. Но пыталась. Были... В итоге чего-то не хватало или не слаживалось. С Виктором, например...

— С Крамом?

— Да. Очень недолго.

— А почему не получилось? Он, мне казалось, к тебе нешуточное влечение испытывал.

— Испытывал. Отбрехалась, что не сошлись характерами.

— А на самом деле?

— Испугалась.

— Чего? Он мне казался нормальным мужиком.

— Он... Он жестокий. Внутри.

— Вот это номер. Не пояснишь?

— А сам? Кто мне тут чудеса размышлизмов и островумия демонстрирует? Вспомни третье задание. Как он останавливал Седрика, чтобы ты выиграл?

— Забыл. Верно. Вряд ли ему Крауч пытать приказывал. Остановить, да. Пытки он сам, выходит, выбрал...

— Кстати, а почему Лаванда?

— Любит она его. Рон, как с Невиллом порвавшего её Сивого завалил, для неё настоящий герой. Она, как ты умчалась, всё бросила и постепенно Рону интерес к жизни вернула. Ты извини, но как-то по пьяни он признался, что только с Лавандой ощутил какой это улёт — секс с женщиной, которая всей душой любит тебя.

— Что ж, рада за него. И за тебя.

— За меня — не надо. Не за что.

— Как так? Неужели Джинни тебя не любит?

— Наверное, но по-своему. Часть любви до сих пор как молитва на икону мальчику-который-выжил-спас-её-и-победил. Не удалось мне испытать улётов. Не считать же пару раз из тех, когда Джинни врывалась ко мне в кабинет в Министерстве, и мы прямо на рабочем столе... Так, стоп. Не отворачивайся, в глаза мне смотри... Ты это была, Джинни перехватывала, выпивала оборотку, потом память ей меняла.

— А как ещё бедной девушке с любимым человеком перепихнуться хоть раз в жизни?

— Пошлячка... Так ты ещё поэтому Рона послала? Удалось сравнить?

— Мусью Пуаро проницателен, как никогда. Всё равно, главная причина — я его не любила.

— Свежо предание... Вы же сколько лет вместе были. Ненамного меньше нас с Джинни.

— Больше...

— Хм, как я не заметил?

— Ты вообще мало кого и чего, кроме себя, замечал.

— Справедливо. Но тем более. Неужели нельзя было пораньше определиться и расплеваться? Вроде бы ради этого живут вместе до свадьбы?

— Легко сказать. Я Рону не раз говорила, не получится у нас, давай расстанемся. А у него на уме только секс, а остальное — как-нибудь стерпится-слюбится.

— Не могу его порицать. Я Джинни в любви ни разу не признался, но в постель тащил при любой возможности.

— Кобели вы, мужики. Все, поголовно. А Рон наверняка в душе понимал, что не люблю я его и не полюблю. Чего тогда настаивал?

— А вот тут ты, подруга, не права. До сих пор так думаешь?

— Так разъясни мне, бабе глупой и вздорной, тонкую сущность трепетной души Рона Уизли.

— Ты б ещё сказала, что он угрызениями совести мучался, зная про твои чувства ко мне, за то, что должен был бы как настоящий друг свести нас вместе. Но не свёл.

— Ты мне зубы не заговаривай.

— Коль не шутишь, объясню. Мужчина, а тем более мальчишка, обращает внимание в первую очередь не на слова, а на дела. А по делам всё строго наоборот. Ты ему не изменяла, кгхм, не уходила, его уговорам поддавалась-отдавалась, и не без удовольствия с твоей стороны, как я понимаю, и в конце концов согласилась замуж. А слова — ерунда. У него перед глазами пример родителей. По сравнению с Молли, ты с твоими увещеваниями... Ну, ты поняла. Вспоминая незабвенную Трелани — Меркурий проигрывает Марсу.

— Если так смотреть... А что за пассаж про мальчишку?

— А самой не заметно? Зачем магам взрослеть? Проблем выживания и их преодоления в большом сложном мире, из-за чего и это необходимо обычным людям, для магов просто не существует. Жутко притягательный примитив, для которого детского мышления хватает за глаза. Взрослое поведение обезьянничается как бы друг с друга, а изначально с тех же магглов. Как и остальные достижения цивилизации. Женщинам зрелости добавляет необходимость о семье-детях заботиться, а большинство мужчин так и продолжают беспечно магией-игрушкой развлекаться, до самой смерти живут там, в прошлом, в начале жизни... Добавь сюда дозволенные, но не способствующие памяти и ясности мышления обливиэйты и разные типы конфундусов, которыми обвешаны все магические места. Пусть мы их преодолеваем, но они же действуют.

— А твой возраст сейчас какой?

— У меня побольше, но я — особый случай. Сейчас лет на двадцать тяну, может быть.

— К чему речь-то?

— Да всё о том же, о любви. Можно ли любить по-настоящему, не понимая? Не влюбиться, а любить. Долго.

— Ну что ты хочешь от женщины? Сам бы влюбился, проявил инициативу, признался, всё тогда бы поняла. Со временем.

— Эх. Извини, но что-то верится... С трудом. “Люблю тебя, но странною любовью — неинтересна мне твоя душа”. Кому легче признаться — совершеннолетней девушке или мальчишке с умственным развитием на уровне лет эдак двенадцати, который жутко хочет, чтобы его любили, а сам любить не умеет.

— Дамблдор говорил...

— Он другую любовь имел в виду. “Нет больше той любви, как ежели кто положит...”

— “...Жизнь свою за други своя”.

— Получив у Смерти жизнь в подарок, надеяться сохранить или даже получить способность любить по-настоящему — запредельная наивность. Или хамство... Знаешь, что я такое?

— Хорошо, просвети меня, таинственный незнакомец в облике старого друга.

— Тогда позвольте представиться — дурацкий кунштюк, магическая диковина человек-зеркало-почти-Еиналёж. Полностью не дотягиваю, душу и большинство мыслей читать не могу. Ничего своего, но изображу всё, что попросите... Продолжишь?

— Враг и спаситель, выродок и волшебник, герой и обманщик, друг и соперник. Много упустила?

— Мелочи. Только... Зеркалу чем дальше, тем больше хотелось человеческого. Любви. Чтобы утонуть с головой. Сам не умел — не учили, не видел, не воспитывали. Единственный вариант — зажечься от чужой любви — оказался недоступен. Открылась бы мне искренне любящая женщина — ей бы досталось настоящее чувство. Тогда бы и сам смог признаться... — Резко сменив выражение лица, Гарри захихикал.

— Чему веселишься?

— Да вспомнил назначенный тобой возраст, когда можно самой открыться. Специально двадцать пять подгадала?

— К чему?

— Чтобы был предлог и дальше не признаваться.

— Дети... Действительно, смешно. Кстати, Джеймс Сириус, Альбус Северус, Лили Луна. Почему эти имена?

— Не догадываешься?

— Про родителей и крёстного — понятно, вроде. Хотя, будь моя воля, называть именами родственников или знакомых — мёртвых или живых — навязывать ту же судьбу. Лучше новые имена. Но всё же — почему?

— Они бескорыстно делали для меня то, что совершенно не обязаны были. Пусть не только хорошее, но они по своей воле делали хоть что-то!

— Хм?

— Почему Луна, а не Гермиона? Джинни, Рон, да и Молли были под впечатлением, что глазом моргни — и я сбегу к тебе... В завещании попрошу внучку назвать... А любовь... Когда жив остался, то только и мыслей было — жить! Целоваться, обжиматься, трахаться тянуло со страшной силой почти с любой, поманившей и сказавшей, что любит. Или на худой конец — я ей нужен. Всё просто. Джинни выразила желание, ты — нет.

— Неужели если бы я призналась, ты бы Джинни бросил?

— Не сомневайся. У Джинни нужда была в престиже, славе, статусе. А ты, ты — очень важный для меня человек, вне всяких категорий и ранжиров. Я бы всё для тебя сделал. Не попросила. Я только потом сам осознал, что, даже не понимая, делал тебе намёки. Что ты можешь выбрать меня вместо Рона, и я изо всех сил постараюсь сделать тебя счастливой. Почему-то кажется, что ты их заметила, но выбрала Рона.

— Рон смог инициативу проявить, признаться, замуж позвать.

— Да не смеши мои будущие белые тапочки. У него семья. Настропалили, книжку подарили как ведьм соблазнять. Хотя потом всё равно Молли с Джинни пинками принуждали. Даже репетировали. Много ты вообще знаешь достоверно случаев, когда инициатива была со стороны выросших в магическом мире мальчишек? Самая сообразительная ведьма поколения не сообразила, что женщины в магическом мире гораздо взрослее мужчин.

— Какой ты мыслитель стал, однако.

— Перефразируя цитату — попадётся жена, которая больше любит тебя, получишь рай на земле, если больше любит себя — станешь философом. По словам Джеффри, я подаю надежды... Кто знает, сошлись бы мы с тобой ещё в Хогвартсе или сразу после. С таким уровнем взаимного понимания — с приставкой “не” — и нежеланием разговаривать откровенно не слишком верится во что-то, кроме грандиозного пшика и разочарования друг в друге — ожидания у нас были о-го-го какие. Я уж не говорю, как могло бы повернуться в наших приключениях, когда всё на волоске висело. Неуверенность или промедление от слишком сильной привязанности — и всё, приплыли бы не туда. А так... Жуть, как приятно тебя видеть, исповедаться есть кому.

В молчании оба по капельке ели мороженое.

— А если сейчас попробовать? Нам с тобой?

Ещё одна ложечка.

— Завлекательно как. Аж ёкнуло. Посмотреть со стороны — кажется, что я готовился к такому повороту. Дети у меня ручные, про тётю Гермиону я им столько понарассказывал, как компенсацию за имя, что тебя заочно обожают. Джинни — переживёт, в своё время пару раз её разговорчики с Молли подслушал. Но увы. Есть маленькая и жутко объективненькая загвоздочка... Эту жизненную пертурбацию я не переживу. Сдохну. Как говорила одна знакомая, мне уже не до страстно-романтической любви. Нереальная мечта — дожить до выпуска Лили из Хогвартса.

— Почему, Гарри? Почему? Ещё этот могильный юмор, дурацкий! Нам сорока ещё нет! Многие в наше время только-только семейную жизнь начинают в этом возрасте. Вон, мои ро— родители подарили мне сестру, когда им под пятьдесят было.

— Эмили Грейнджер, австралийская школа магии и шаманства, — прошелестел голос Гарри. Ей почудилось, или спокойствие нарочитое?

— Что ты постоянно, как старик, разговариваешь? Нельзя... Так... — Гермиона осеклась, с глаз, наконец, спала пелена, и она вгляделась в собеседника не сквозь возбуждающий и искажающий флёр воспоминаний.

Перед ней сидел отнюдь не просто усталый мужчина-ровесник в не слишком новой одежде. Она приняла за усталость... Ветхость. Как у старого, изношенного чуть ли не до дыр мундира. Труха под внешним лоском знаков отличия и наград, готовая в любой момент продемонстрировать себя расползшейся тканью, сгнившими нитками шва или отлетевшей пуговицей. Если бы не знала, то она легко дала бы ему и пятьдесят, и даже больше лет. А поверх — добрая, но отчётливо-стариковская улыбка.

— Ну вот, заметила всё-таки. Прогрессируешь. А то чувствовал себя злодеем-обманщиком в плохой пьесе.

— Как же так? Почему ты выглядишь гораздо старше? Ты... Мы должны жить дольше обычных людей. Что с тобой? Какое-то проклятие? Или тёмный артефакт наподобие крестража иссушил? Что случилось? Почему ты тогда не лечишься?

Гарри перевёл взгляд на свою вазочку, покрутил её за ножку и вздохнул.

— “А я милую узнаю по вопросам”. Я объясню, только соберусь с мыслями. Потерпишь словоизвержение?

Она машинально кивнула.

— Если коротко — естественный процесс. Первые признаки появились годам к тридцати. А потом Джеффри — тот невыразимец — раскрыл мне глаза на “тайну”. Она проста, известна многим, но о ней не говорят и не пишут. Что-то я сам додумал. Необязательно верно...

— Продолжай.

— Магия в человеческом теле подчиняется законам. И физиологии, и сохранения энергии. Как мышцы, связки, органы и прочее — нашлёпка на скелет, так и магия — нашлёпка на организм. Она усиливается нашими эмоциями, намерениями и волей, но кто сказал, что они управляют ею оптимально для человеческого тела?

— Разве нет?

— Увы нам. Самая близкая аналогия — спорт, физкультура. Если магию тренировать как профи — рвать жилы — организм ломается. А если соблюдать умеренность — “бегать трусцой” — то магия развивается гармонично, постепенно настраиваясь в лад с телом. Если повезёт. А я, как помнишь, всё время в Хогвартсе перенапрягался и получил в тушку кучу не способствующих здоровью неприятностей. Результат — горбатый в каждой ветке бонсай, а не шикарный раскидистый дуб...

— Продолжай...

— Магия, она не слишком естественна для человека, поэтому положительно действует только в узких границах. Нельзя забрасывать, но и перенапрягаться не стоит. Как сердце, есть оптимальный ритм, реже — обленится, чаще — износится или вообще надорвётся. Как все органы, магия и даёт, и берёт своё у организма. Любое внешнее воздействие магией тоже напрягает тельце. Пока оно молодое, хотя бы что-то в нём растёт — не так заметно. Ещё одна, менее точная аналогия — допинг или наркотик. Пока магия есть — всё зашибись, снижается — и амба. Результат видишь сама. Старею. Быстро. Магия уже не лечит. От слова совсем. В Хэллоуин три года назад — как время-то летит — едва копыта не отбросил от вызова патронуса. Смешно, да? Запретили мне сильные переживания и заклинания. Пара-тройка простых чар в день для тонуса — и всё. На работе даже бумажки перебирать не дают, но просят не увольняться ради спокойствия общества. Пристрастился к книжкам. Интернет ещё.

— А как же Дамблдор, его ровесник Эфиас, Аберфорт, другие?

— Они как раз росли и развивались с детства до совершеннолетия, занимаясь так сказать “физкультурой”, а не “спортом-выживанием”. Процент долгожителей у нас заметно больше, чем у магллов, и они создают у населения иллюзию возможности жить очень долго. Считаются закономерностью, а рано ушедшие — исключениями. Типа не повезло. Сваливают всё на какую-нибудь драконью оспу, чтобы звучало благороднее. Вспомни, что большинство долгожителей объединяет?..

— Бездетные одиночки? Что, дети тоже вредны для долгой жизни?

— Угу. Ещё разводы, взросление, разлад с совестью... Молли умерла. Артур сходит с ума. Когда не с внуками, торчит в сарае и хлам перебирает. Мне кажется, что магия на гены действует у каждого индивидуально — усиливает, ослабляет, даже блокирует. Есть ген долгой жизни — может быть, повезёт, магия поможет и проживёшь дольше обычного, нет — помрёшь быстрее, чем маггл. У меня с наследственностью совсем швах в этом смысле. Все Поттеры и Эвансы типа дедушек и прадедушек померли до моего рождения. Тётя Петуния едва за пятьдесят перетянула. А я всегда думал, что она дядю Вернона переживёт.

— Поэтому большинство чистокровных одного, редко пару детей рожают? И не разводятся?

— А то! Я не уверен, что они знают в подробностях, как я тебе тут вывалил. Скорее смешались инстинкт выживания и пара фактов связи длины жизни с количеством детей, к которым стараются сильно не привязываться. Будешь сильно переживать — можешь не дожить до внуков. А магглорожденных зачем просвещать? Внесли вклад в популяцию — и свободны. Место на кладбище выбирать.

— Прекрати, у меня ком в горле от твоего юмора.

— Прости... Магия, как бесплатный сыр, требует жертв. Какую-то часть полноценного существования приходится отвергать. Или платить жизнью за возможность жить как человек... Правда, у Джеффри есть теория, совершенно в стиле Дамблдора. Но, увы для меня, в-основном про то, как заранее избегать.

— Как ты можешь так... Так спокойно?

— Дёргаться и стараться успеть что-то доказать, как Сириус, мне не надо. Прятаться от жизни из ложной гордости, как Люпин — глупо... Знаешь, не надо было мне возвращаться с призрачного Кинг-Кросса. Где-то там, с моими любимыми людьми, скорее всего осталась частичка души, как залог возвращения. Вместе со способностью любить. Я же видел, разговаривал с ними. Рядом они были, может даже в поезде ждали отправиться дальше со мной. Старец, зараза. Перехватил и в очередной раз лапши на уши навешал про кровь-крестраж, про владение старшей палочкой. Я и рванул справедливость наводить. Зачем? Моя смерть и сваленные в большой зал трупы так всех вдохновили, что вы и без меня уже практически победили.

— Волдеморт и в-одиночку мог...

— Он не бог. Против набежавшей толпы во главе с супербойцом Молли Уизли, не имея возможности смыться? Затоптали бы... Если вам помогала моя жертва, то её отмена обязана была повредить... Прочитал дурацкую притчу про китайского полководца, который проигрывал битвы потому, что в будущем не был соблюдён церемониал его похорон. И пришло в голову, что это про меня. Так много погибших потому, что я испугался соблюсти ритуал собственных похорон, отложил их на потом.

— А мы, а я? Как же без тебя?

— Не смеши. Пятнадцать лет без меня рядом уже прожила, и нормально. Была бы сразу свободна Рона вместе с дурацким волшебным миром послать. Ты же мечтала университет закончить. Там куча студентов, аспирантов, преподавателей с близкими тебе взглядами на жизнь. Замуж бы вышла. Например за какого-нибудь владельца книжного магазинчика по имени... Джошуа, например.

— А может, лучше вообще без магии? Встретились бы мы обычными людьми, как думаешь?

— Мне кажется — да, если бы родители остались живы. Я же не самый тупой был, и по примеру папы выбирал бы среди умнейших... В иных мирах и временах моим соперником за твоё сердце оказался бы школьный приятель и богач Том Риддл. Но ты предпочла бы меня, и мы подсунули бы ему влюбившуюся в него сексапильную медсестру Монику Уилкинс из клиники твоих родителей, мечтающую сыграть свадьбу в Австралии и остаться там жить. Мне снились бы сны про магию и драконов, где я спасал бы тебя от тролля, дементоров и злых волшебников. Ты обнимала и целовала бы меня в награду. Я просыпался бы рядом с самой прекрасной девушкой на свете — моей девушкой — Гермионой Грейнджер, и мы занимались бы любовью. И я знал бы, что сегодня наберусь, наконец, смелости и воспользуюсь давным-давно купленным колечком, чтобы сделать тебе предложение...

— Фантазёр...

Она уже не обращала внимания на потоком льющиеся слёзы. Лицо Гарри расплывалось, дрожало и в какой-то миг исчезло совсем. Пальцы ощутили что-то круглое. Осторожно отвела руку, проморгалась. На столе лежал снитч. Тот самый или очень похожий. С легко угадываемым содержимым. Надпись другая. “Не жалей мёртвых, жалей живых”. Губы сами прошептали:

— Особенно тех, кто живут без любви.

Надо отказаться от подписки на все магические издания, чтобы не знать, когда можно будет использовать подарок пока живого мертвеца. Пусть лежит. И лучше о нём забыть.

Осень. Так быстро ставшая проклятым временем. А жёлтое, зачарованное не таять мороженое — отвратительным на вкус.