Танатос (гет)

Этим утром Северус проснулся позже обычного. Стул, на котором ночью сидела Гермиона, пустовал. Северус со вздохом вновь опустился на подушки.

Принимать заботу Гермионы было... непривычно.

Он редко позволял себе дать слабину, а уж если это и случалось, то только в одиночестве. Ему была ненавистна мысль, что кто-то увидит его уязвимым. Раньше это могло стоить ему жизни. Но вчера он позволил себе на мгновение расслабиться.

Холодный компресс слегка уменьшил головную боль. Боль, которая ощущалась еще мучительнее оттого, что оказалась бесполезна.

Но Гермиона помогла ему не только этим. Намного больше его утешила тревога в ее глазах.

Северус никогда еще не позволял другим видеть его слабым. И он отнюдь не думал, будто лишен чего-то важного. И понадобилось это ужасное проклятие, чтобы Северус понял, каково это — когда о тебе заботятся.

Конечно, тревога Гермионы была не вполне бескорыстной. Она знала — она пропадет без него. И все же... Что-то в ее взгляде и жестах позволило ему поверить: она действительно переживает за него. Когда Северус сказал, что все в порядке, она могла бы уйти. Но она осталась.

* * *

Гермиона несколько настороженно поприветствовала его, но ни словом не обмолвилась о вчерашнем. И, разумеется, Северус совершенно не горел желанием об этом разговаривать.

Он опасался, что слова разрушат то хрупкое чувство тепла, которое поселилось в сердце. И немного стыдился этого чувства, поскольку вчера потерпел неудачу, и теперь ему придется снова вслепую распознавать компоненты яда.

Он снова и снова гипнотизировал взглядом волнограф, словно ждал, будто тот как по волшебству подскажет все составляющие. Смешно. Северус лихорадочно проверял пробу за пробой. Ничто не казалось ему невозможным или лишенным смысла, и, когда по комнате уже расползались тени, ему повезло — удалось распознать последний животный компонент. Но чувство глубокого удовлетворения улетучилось, как только Северус увидел в окне тоненький серп нового месяца.

Северус почти со злостью захлопнул ставни. Он уже ненавидел луну. Раньше она была всего лишь небесным телом, а теперь же, словно светящийся циферблат, напоминала о времени, которое утекало сквозь пальцы. И он ничего не мог с этим поделать.

* * *

Гермиона успокоилась, увидев, что недавние события не навредили здоровью Северуса. Он работал как одержимый, не прерываясь ни на минуту, словно хотел наверстать упущенное.

Она заставила себя не думать о том, что, если бы у него вчера получилось, сегодня все было бы уже закончено. Мысль причиняла боль. Жаль, что Северус получил только плохие воспоминания.

Он столько взвалил на себя, чтобы помочь ей. И все это только потому, что чувствовал себя обязанным за оказанную в прошлом помощь. А ведь она сделала не так уж и много.

* * *

Гермиона с головой погрузилась в мир Джона Хельмонда и, благодаря своей усидчивости, сумела расшифровать небольшой кусок зашифрованного текста. Любопытно, что этот человек, который по приговору церкви провел годы в заключении, наряду с египетскими и вавилонскими символами использовал для создания своего кода и ссылки на библейские тексты.

Та небольшая часть, которую удалось расшифровать, подтвердила предположение Гермионы: речь шла о лечебном зелье. В тексте чаще всего встречались слова «тело» и «сердце». Хельмонд был врачом, так что слишком удивляться не приходилось, но все же... Перевод постепенно продвигался, да еще и Северус успел сообщить ей радостную новость, прежде чем Танатос снова завладел ею.

* * *

Когда много позже Гермиона пришла в себя, то с содроганием вспомнила, что делала и говорила. Пока Северус держал ее, не давая нанести себе вред, она кричала: «Я сумасшедшая, что ухаживала за тобой! Надо было просто придушить тебя подушкой, и все бы уже закончилось! Почему ты еще здесь? Никто не знает, что ты еще жив, и всем наплевать на это!»

На лице Северуса не дрогнул ни один мускул, и хватка не ослабла ни на секунду.

Гермиона знала, что ее устами говорило проклятие, но все равно до глубины души стыдилась своих слов.

Она встала с кровати, на которую ее уложил Северус, и прислушалась. Стояла тишина, и невозможно было понять, спит он или нет.

Гостиная была погружена в темноту, и только слабое мерцание камина освещало диван. Северус был здесь!

Не задумавшись ни на миг, Гермиона подошла и села рядом. Он помедлил, но потом поднял руку и прижал Гермиону к себе. Глубокое умиротворение затопило ее. И уверенность, которой ей так не хватало. Она выживет. Северус не даст ей умереть. Откуда появилось такое убеждение, Гермиона не знала и не хотела знать.

Словно это было естественным, она положила руку ему на грудь и кончиками пальцев прикоснулась к чему-то под рубашкой — маленькому флакону, который Северус носил на цепочке. Гермиона невольно насторожилась и почувствовала, как Северус напрягся и накрыл ее руку.

— Ты сказал, что больше не будешь пытаться... — нерешительно начала Гермиона, приподнявшись, чтобы заглянуть ему в глаза.

Северус кивнул.

— Так и есть. Еще одна попытка, скорее всего, вызовет непоправимые повреждения в мозге, и тогда я не смогу тебе помочь, — криво улыбнувшись, ответил он.

— Но что тогда?..

Он стиснул зубы, и в его взгляде появилось затравленное выражение.

— Это другое, — отрезал он. — Зелье, которое я изобрел незадолго до твоего появления. Мое спасение..

В Гермионе медленно забрезжило понимание, и ее глаза расширились от ужаса.

— Ты хочешь покончить с собой!

Выражение его лица подтвердило ее догадку. В голове у Гермионы все смешалось. Какая ирония! Пока она боролась за жизнь, он носил свою смерть на шее.

Северус сильнее сжал ее руку, которую он так и не отпустил, и тихо сказал:

— Я ведь все еще здесь, верно?

Он с мольбой посмотрел на нее, и Гермиона крепче сжала зубы, чтобы подавить рвущиеся наружу слова. Если Северус захочет это сделать, то никакие доводы его не удержат.

Да и какое право имела она выбирать, жить ему или умереть? Гермиона сама ненавидела, что создатель проклятия решил за нее. Никто другой, кроме нее, не имел на это права. Разве могла она отказать в этом Северусу? Об этом стоило подумать.

А пока он еще здесь...

Тепло его руки, казалось, заполнило ее целиком. Он еще жил и делал все возможное, чтобы помочь ей...

И хотя у нее холодело сердце при мысли, что когда-нибудь Северуса не станет, Гермиона без слов снова прислонилась к нему. Выпустив флакончик, она разжала пальцы и переплела их с пальцами Северуса. Он со вздохом расслабился и стиснул ее руку.

* * *

Насколько близки они были по вечерам, настолько далекой казалась ему Гермиона днем. Это были принципиально разные вещи — обнимать и утешать человека вечером и смотреть ему в глаза при свете дня. Даже мысль о том, чтобы к ней прикоснуться, казалась в эти часы нелепой. Северус разделял с ней день и даже не думал о большем. Может, из-за того, что она, склоняясь над своими записями, снова напоминала ему ученицу. А теперь, когда она узнала о его яде, словно отдалилась от него еще сильнее.

С одной стороны, Северус испытывал благодарность, что Гермиона не стала расспрашивать дальше и поверила на слово, что он будет помогать ей, сколько потребуется.

Но, с другой стороны, он был несколько разочарован. Гермиона не должна была так явно показывать, что ее волнует только это. Он думал... надеялся... Она же переживала, когда он пострадал от побочных эффектов зелья...

Неужели его жизнь так мало для нее значила? Северус опасался, что Гермиона заметит в его глазах разочарование, и поэтому избегал смотреть на нее.

Вчерашняя эйфория из-за найденного животного компонента уже испарилась. Северусу предстояло новое испытание. Он не мог однозначно расшифровать узор волнографа и не понимал, к какой группе относятся прочие составляющие яда.

Все, что ему оставалось, — проверять вслепую, и это злило.

Диск волнографа слегка завибрировал. Северус сделал новый образец зелья в надежде получить более четкий рисунок. Он уныло смотрел на медленно проявляющиеся линии и вздрогнул, когда Гермиона неожиданно оказалась рядом.

— Северус, — прошептала она. На глазах у нее блестели слезы. Через миг она со всхлипом бросилась ему на шею и крепко прижалась.

Сперва Северус растерялся, но затем осторожно обнял ее.

Что с ней случилось?

Он привык к теплу ее тела, пока они сидели рядом по вечерам. Но сейчас было по-другому. Казалось, что Гермиона нуждается совсем не в утешении, да и всхлипы быстро прекратились. Северус чувствовал распространяющееся по телу тепло. Ему так захотелось ощутить ее всю, что он немного крепче обнял ее.

Внезапно ему показалось это неправильным. Северус сделал шаг назад, но она не отпускала его.

— Держи меня крепче, — выдохнула Гермиона ему в шею, и от этого, а также от звука ее голоса по телу Северуса прошли мурашки.

Осознание словно окатило его ледяной водой. Какой же он идиот! Это проклятие! Он резко высвободился и отстранил ее, внимательно заглядывая в глаза.

Гермиона улыбнулась.

— Что такое? Не нравится, когда я тебя обнимаю?

Все только что пережитые чувства Северус тут же спрятал за непроницаемой маской.

— Не знаю, чего ты добиваешься, но у тебя ничего не выйдет, — холодно ответил он. Он знал, что говорит не с Гермионой, а с проклятьем.

Она же только шире улыбнулась. Затем закрыла глаза и покачнулась. Северус еще успел подхватить ее, перед тем как она потеряла сознание.

* * *

Уложив Гермиону на кровать, Северус вернулся к работе, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Он чуть не пропустил очередной приступ! Он так старательно избегал смотреть на нее, что совсем не заметил изменения. Если бы она не пришла к нему... Страшно подумать, что могло бы случиться. Но она пришла...

И вдруг Северус четко и ясно понял, что произошло. Проклиная все на свете, он ринулся в ее комнату и увидел подтверждение своих опасений.

Гермиона только притворялась, будто потеряла сознание. Теперь же она сидела на кровати и пыталась открыть небольшой пузырек на цепочке, который украла у него.

— У тебя не получится, — ухмыльнулся он. — Он открывается только паролем.

Ужасающе торжествующая улыбка появилась на ее лице, Гермиона подняла флакон к губам и едва слышно прошептала:

— Лили.

С тихим шипением он открылся, но Северус уже успел выхватить из ее рук хрупкий сосуд.

— Это не для тебя, — выдохнул он. Одной рукой он прижал к кровати ее запястья, а другой закрыл флакон и спрятал его в карман.

Гермиона злобно смотрела на него, но Танатос уже отступал, и с тихим вздохом она потеряла сознание. Спустя несколько мгновений Северус ослабил хватку и встал с кровати, все еще охваченный бурлящей яростью. Дрожащими руками он нащупал пузырек и, резко развернувшись, покинул комнату, не оглядываясь.

Северус знал: он только что боролся не с Гермионой, а с проклятием. Собственная беспомощность разозлила его. Ужасно, как Танатос использовал ее знания о нем. Следовало догадаться, что подпускать Гермиону так близко к себе — во всех отношениях большая ошибка. Ни к чему хорошему это не приведет.