How soon is now (гет)

Самый пока что жаркий день лета клонился к вечеру. Лишённые таких важных занятий, как мытьё машин и стрижка газонов, обитатели Тисовой улицы сидели по комнатам, где было чуть прохладней. Вернону приходилось особенно тяжело, он пыхтел и сопел, мерно раздувая моржовые усы. Петуния пыталась читать, но дальше первой фразы дело не шло. «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Первая фраза — она же наиболее цитируемая. Стоит ли продираться дальше, если автор откровенно и сходу отступил от реальности в угоду литературности? Петуния захлопнула книгу, скосив взгляд на распластавшуюся по дивану мужнину тушу. Русский писатель всё усложнил. Каждая счастливая семья по-своему несчастлива. И точка.

— Дорогая, Мардж хочет снова приехать на день рождения Дидди.

Петуния поджала губы:

— Прелестно, но на кого же она оставит своих бульдогов? В прошлый раз она прямо заявила, что предпочитает их общество моему. Нашему. — Елейный тон Петунии ясно давал понять: Мардж место на псарне. — Общение с людьми подчас требует большей выдержки, чем дрессура. Я это понимаю, а вот за Гарри не поручусь. Мы же не хотим повторения той ужасной истории.

— Но милая, Мардж не помнит, как всё было! Думает, она сильно перебрала.

— Тоже правда, между прочим.

Чтобы стряхнуть раздражение, неизбежно накапливающееся при общении с супругом, Петуния поднялась с кресла. Прошлась по комнате, стараясь не замечать комочков пыли в углах и крошек от печенья на серванте, оставленных, конечно же, Верноном. За окном стремительно темнело, как бывает, когда погода резко портится. Где Дидди? Пора бы ему вернуться.

Надвигающуюся грозу Петуния определяла безошибочно каким-то шестым чувством ещё до того, как наползали тучи, и поднимался ветер. Необъяснимое волнение охватывало её и пробегало холодком по спине. Это было приятно и неприятно одновременно, как щекотка. Только теперь вместо смутного беспокойства она ощущала полноценную тревогу. В застоявшемся воздухе не было обещания послегрозовой свежести — напротив. С улицы тянуло подвальной сыростью. Аромат рододендрона, доносившийся из палисадника, сгустился до тяжёлой, душной, гнилостной сладости. Как будто цветы маскируют трупный запах. Петуния почувствовала лёгкую тошноту.

Гроза так и не грянула. Темнота отступила внезапно, словно её спугнули. Облокотившись о подоконник, Петуния наблюдала, как из проулка вдалеке выплывает, постепенно рассеиваясь, облачко промозгло-серого тумана, пока её не отвлекли звуки в прихожей. Дидди! Ну и Гарри заодно. Слава богу.

— Наконец-то, я уже начала вол...

Поттер вынырнул из-под руки кузена. Тот качнулся на месте, лицо бледно-зелёное.

— Дидди! Дидди, что с тобой?

На крики Петунии из гостиной притопал Вернон:

— В чём дело, сынок? Что случилось? Миссис Полкисс чего-то не то дала тебе к чаю?

— Почему ты весь в грязи, золотко? Ты что, лежал на земле?

— Тебя избили? Кто это сделал, сынок? Назови имена. Мы до них доберёмся.

— Тсс! Вернон, он хочет что-то сказать! Что, Дидди? Скажи маме!

Гарри уже поставил ногу на нижнюю ступеньку, когда Дадли обрёл дар речи:

— Он.

Гарри замер.

Петуния замерла.

Вернон сжал кулаки.

— Что он сделал, родной мой? — спросила Петуния трепещущим голосом.— Это было... ну, сам знаешь что, да? Он использовал... эту штуку?

Случилось то, что должно было случиться рано или поздно, хотя Петуния отказывалась верить. Племянник-фрик напал на её сына.

В кухонное окно влетела ушастая сова. Она уронила на пол большой пергаментный конверт. Пока Вернон орал и брызгал слюной, выгоняя птицу, Гарри развернул письмо. Петуния не сводила с него взгляда. Мелкий гадёныш даже не чувствует себя виноватым! На лице потрясение, но ни тени раскаяния. Кажется, он едва сдерживает гнев.

Не об этом ли предупреждал Дамблдор, намекая, что ей следует обращать пристальное внимание на проявления жестокости у поттерианского отпрыска. Возможно, Петуния несколько перестаралась с превентивными мерами, запирая племянника в чулане и пресекая любые его попытки постоять за себя. Всё равно мальчишка неуправляем. Опасен. Жестокость? Неспровоцированная агрессия? Мардж сама напросилась, но Дидди! Её солнышко, её крохотулечка. Нельзя было оставлять Гарри.

Продолжая мысленно корить себя и не замечая ничего вокруг, Петуния прижимала к себе Дадли, машинально гладила его волосы, укачивала как маленького. Она пропустила часть перебранки и появление второй совы. Из оцепенения её вывел резкий окрик Вернона:

— А ну говори, за что тебя исключили!

Исключили? Из Хогвартса? Теперь Гарри постоянно будет с ними. Только не это.

— За то, что я совершил волшебство.

— Ага! — Вернон с такой силой хватил кулаком по холодильнику, что дверца открылась, и диетические лакомства Дадли рассыпались по полу. — Сознался-таки! Что ты сделал нашему сыну?

— Он, — подал голос Дадли, — нацелил на меня свою палочку. Вдруг стало темно. А потом... Ужас какой-то. Холод. Зверский холод. Как будто...

— Как будто у тебя никогда больше не будет никакой радости, — безразличным тоном подсказал Гарри.

— Да.

— Так! — Вернон выпрямился. Раскрасневшийся, с вздувшимися жилами на бычьей шее, он был особенно похож на сестру. — Ты навел на Дадли какие-то чары, у него помутилось в голове, и он решил, что приговорен к несчастью или вроде того. Верно я говорю?

— Сколько раз вам объяснять? — Гарри тоже начал выходить из себя. — Это был не я! Это были два дементора!

— Что ещё за бред собачий? Деме... демо... кто это такие, чёрт бы их драл?

— Они стерегут Азкабан, тюрьму для волшебников, — прошептала Петуния, и тут же прихлопнула рот ладонью, как если бы у неё случайно вырвалось нехорошее слово. Вернон уставился на жену с выражением крайнего изумления.

— Откуда вы знаете? — спросил не менее удивлённый Гарри.

— Я слышала... много лет назад... Этот жуткий человек... рассказывал о них ей.

— Если вы про моих родителей, почему не называете их по именам? — Гарри был одновременно возмущён и растерян.

Петуния не ответила. Она тоже испытывала смятение.

Да, конечно, она говорила про Лили. Но жуткий человек — не Джеймс, хотя и тот был чудовищем. Жуткий человек появился ещё до Джеймса. Стал первым вестником несчастья. Первым, кто внёс раскол в сестринские отношения. Он как змей-искуситель приманил Лили сказочками про лучший мир и увёз в этот мир за собой, как Харон. Увёл туда, где её ждала смерть. Не Джеймс украл у Петунии сестру.

— Та-ак, снова протянул Вернон. — Значит, демонтёры, или как их там, тюрьму вашу охраняют. Но если Дадли досталось от них, почему исключают тебя? И что делали эти дементоиды в Литтл Уингинге?

— Понятия не имею, — ответил Гарри устало.

— Это всё ты, — повторил Вернон с нажимом. — Это из-за тебя, я знаю, не отнекивайся. Иначе с чего бы им здесь ошиваться? Зачем им было лезть в проулок? Что им здесь было нужно?

— Наверно, Он их послал, — Гарри сказал это тихо. Скорее себе, чем Вернону.

— Кто — он?

— Лорд Волдеморт. Он вернулся.

— Вернулся? — Петуния не поверила своим ушам.

Очень странно было услышать о Волдеморте вот так, в присутствии Вернона и Дадли, в собственном доме, собственной маленькой крепости. Чистая уютная кухонька, украшенная цветами гостиная — бастион покоя и надежности, выстроенный Петунией с большим трудом и большими жертвами. Под его фундаментом закопаны, бесконечно глубоко, женские страхи вперемежку с девичьими мечтами. В один миг всё рухнуло. Бастион пал, обвалилась невидимая стена, пятнадцать лет отделявшая привычный, упорядоченный мир от чуждого колдовского. Пакт о ненападении — «не вспоминать лишний раз, и они не напомнят о себе» — грубо нарушен. Цветами больше не замаскировать трупный запах.

Петуния никогда по-настоящему не чувствовала себя в безопасности рядом с Верноном. Сейчас она ощущала разве что солидарность в беспомощности. Если Вернон и испытывает страх, проявляет он его как все мужчины, претендующие на брутальность — злится. Или Вернон просто не понимает? Дадли тоже не понимает, он же совсем ребёнок. Вот и Гарри ещё ребёнок, но, кажется, не боится. Лили ничего не боялась.

Петуния посмотрела на племянника, как не смотрела никогда раньше. Она словно впервые осознала, что Гарри — сын её сестры, родная кровь.

— Да, — сказал Поттер, обращаясь к тёте, и только к ней. — Волдеморт вернулся месяц назад. Я его видел.

Петуния стиснула плечи Дадли. Что теперь будет?!

— Погоди, — вмешался Вернон. — Ты говоришь, этот, который убил твоих родителей, вернулся?

— Да.

— И теперь он насылает на тебя демонаторов?

— Очень похоже.

— Что ж, это решает дело. — Стремительно багровевший Вернон перевёл взгляд с бледной, как полотно, жены на зелёного, как весенний лужок, Дадли, потом снова повернулся к Гарри: — А ну пошёл вон из моего дома!

— Что?

— Ты слышал! Вон! Хорошенького понемножку! Если за тобой охотится псих, ты подвергаешь опасности мою жену и нашего сына, оставаясь здесь. От тебя одни неприятности! С меня хватит. ВОН!

Лицо Вернона сделалось похожим на резиновый шар. Рубашка на груди натянулась. Казалось, он разбухал.

«Вот-вот поднимется к потолку и вылетит через окно, как Мардж под заклятием», — отметила Петуния отстранённо. Вернон поддёрнул брюки. Петуния некстати вспомнила, как он одевался утром — натягивал бельё, и резинка хлопнула по животу с характерным звуком.

Гарри не двигался с места. Застыл как вкопанный, комкая в руке пергаментный конверт.

— Ты что, оглох?! — Вернон наклонился вперед, словно готовясь обрушиться на мальчишку всем весом: — Убирайся! Вали! Почему мы тебя тогда взяли — ума не приложу. Права была Мардж, надо было отдать тебя в приют! Проявили мягкотелость себе во вред, подумали, что сможем это из тебя вытравить, но ты пошел той же дорожкой, что твои никчёмные родители! Ты... Чёртовы птицы!

Очередная сова с громким уханьем вылетела из дымохода и уронила красный конверт перед Петунией. Поттер кинулся за письмом, но тётка его опередила.

— Распечатывайте, если хотите, — сказал Гарри. — Я и так услышу, что там написано. Это громовещатель.

Красный конверт начинал дымиться.

— Не бери! — вскричал Вернон, — это может быть опасно. Отдай ему!

Но Петуния уже прочла адрес.

— Письмо мне. Мне, Вернон, посмотри! Тисовая улица, кухня дома номер четыре, миссис Петунии Ду...

Её голос дрогнул, рука тоже дрогнула. Конверт упал на стол и вспыхнул.

Она сразу поняла, от кого письмо, хотя жуткий, словно пропущенный через ржавый усилитель голос, раздавшийся в кухне и прокатившийся по дому гулким эхом, был неузнаваем.

«Не забывайте мой наказ, Петуния!»

Необыкновенные люди — те, кто совершает Поступки, проявляет Необыкновенную храбрость перед лицом прямой угрозы, с детства мечтает о чём-то особенном, не надеется на чудо, а сам творит чудеса. Петуния не была особенной. В детстве она мечтала быть принцессой. Принцесса в её ситуации хлопнулась бы в обморок.

Остатки конверта догорали в полной тишине.

— Что это значит? — хрипло спросил Вернон. — Я не...

После новостей об убийце Лили затянувшаяся сцена изгнания племянника и тирады Вернона показались Петунии дурным спектаклем. Единственный положительный момент во всём кошмаре — необъяснимые опасения Дамблдора и её собственные вполне законные опасения насчёт наклонностей Гарри не подтвердились. Он не виноват. Но «наказ»! Если у неё перед кем и есть обязательства, то только перед Лили. Дамблдору она ничего не должна.

— Гарри, собирай вещи.

До сих пор мальчишка стойко выдерживал нападки дяди, теперь же по нему словно катком проехали. Спорить больше не пытается. Понимает, за кем в семье последнее слово, или не ожидал такого после искорки взаимопонимания, промелькнувшей между ними несколько минут назад? Вернон меж тем воинственно выпятил усы и снова поддёрнул брюки. Натянутая ткань опять вызвала у Петунии ассоциации с воздушным шаром. Ей захотелось проткнуть его. Выпустить весь пыл вместе с паром, всадить иглу. Нет, не иглу — шило, а лучше сверло! Фирменное. В своё время она выбрала Литтл Уингинг за репутацию уединённого, тихого уголка. Больше всего на свете — после магии, конечно — она ненавидела соседей. Но третью позицию занимал звук работающей дрели.

Гарри, понурый и опустошённый, плёлся к лестнице на второй этаж.

— Живо! — рявкнула на него Петуния. Командный тон и обычная отрывистая манера речи уже вернулись к ней. Следующая фраза, хоть и адресованная Поттеру, заточена была специально для Вернона: — Мы выезжаем через двадцать минут.

Она поставила жёсткие временные рамки с целью лишить себя возможности одуматься и пойти на попятный. Гарри, узнав, что они едут в дом Эвансов, закончил сборы в мгновение ока и вернулся донимать тётку. БОльшую часть вопросов он в итоге взял с собой в дорогу, однако, по поводу «наказа» Петунии пришлось-таки объясниться. Если верить Дамблдору, заклятие, которое Лили перед смертью наложила на сына, охраняет его до тех пор, пока он живёт в доме кровных родственников с кем-то из них.

Вернон по-прежнему стоял на своём. Прогнать Поттера, и проблема решена.

— Пойми, дорогой, мы не можем его выставить. Среди соседей пойдут толки.

Аргумент возымел действие, что вызвало у Петунии некоторую досаду. До чего же плохо Вернон её знает, раз принимает подобную отговорку за чистую монету!

— Разумно было бы увезти Дидди, но не проще ли мне на время забрать Гарри? Если кто спросит, мы навещаем какого-нибудь смертельно больного дядюшку по линии Джеймса. О Манчестере соседям знать не обязательно.

К чести Вернона, отпускать жену он не желал категорически, однако вопрос безопасности Дадли решил дело.

— Пойми, милый, я тоже косвенно связана со всем этим. Никогда себе не прощу, если навлеку беду на нашего сына. Не представляю и дня без него... без вас, но так мне будет спокойнее. Это ведь ненадолго. Ах, если бы можно было осенью сплавить Гарри в его проклятую школу... Ничего, мы что-нибудь придумаем.

Поттер, подслушивавший под лестницей вместе с кузеном, счёл необходимым вмешаться. Сообщение о том, что его исключение, возможно, не окончательно и подлежит обжалованию в суде, Петуния приняла с явным облегчением.

На Вернона было невозможно смотреть. У него не осталось доводов. Он сдался, сдулся, обмяк.

Петуния вспомнила про шила-сверла — и ощутила укол совести. Пакуя сумку, она положила поверх стопки одежды семейное фото: Дурсли втроём за чаем на веранде. Изначально она собиралась взять только фотографию Дидди.

На вокзале Петуния долго обнималась с сыном. Уверяла, что разлука не затянется. Обещала звонить каждый день, плакала. Вернона она, к изумлению мальчишек, поцеловала на прощание в губы.