Канон (гет)

Материалы на Грейнджеров были значительно более скучны. Что поделаешь, жизнь магглов — та же самая, что у магов, только, вдобавок, ещё и без волшебства. Я даже их имён не запомнил. Мистер был каким-то клерком среднего звена на фабрике резиновых изделий. Надо было туда и Артура устроить сразу, как Чарли появился! А то мистер Грейнджер, похоже, зарплату получает продукцией родного предприятия. В общем, братьев и сестёр у Герми нет. Миссис занимается обрезанием. Нет-нет, всего лишь в цветочном салоне. Но! Миниатюрная гильотина в стиле Мела Брукса на столе присутствует. Так что товарищи, которые презирают красные Феррари и чёрные Хаммеры — милости просим; одним элегантным движением вы станете постоянными клиентами этих достойных марок!

До Хогвартса Герми успела поучиться в маггловской школе. Ничего страшного, даже особый заряд бодрости в теле образуется. У меня, правда, — по воспоминаниям — вместе с многочисленными гематомами от общения с Дадличкой. В общем, Гермиона — молодец. Демон мне сказал, что, по словам аналитика, штудировавшего сценарий, изначально всё шло к тому, что целоваться я должен был именно с ней, но тут тупая курица обнаружила, что другой жертвы, кроме Гермионы, для Рона нет. Нет, мне — что тот крокодил, что этот, — без разницы. Хотя у Герми где-то посреди перекати-поле на её плечах ещё и мозги есть. Хех.

Я намекнул Сириусу, что есть дело в городе, касающееся только нас двоих, и что ни одна живая душе не должна даже заподозрить, что мы куда-то умотали. Лучше бы он меня просто послал. Так нет же, мы пошли выбираться из дома какими-то секретными ходами. Разрази меня Грюм, если это место не больше Хогвартса! Через каких-то полчаса петляния по лабиринту переходов, я забыл, как меня зовут, а ещё через час мы вышли к Темзе в каком-то подозрительном месте. По крайней мере, группа подростков одухотворённого вида, лузгающих семечки на корточках в затуманенном сумраке ведущего к берегу переулка, не могла даже правильно определить направление к ближайшей телефонной будке, и крёстный был столь любезен, что немного подбросил их до места. Поймать, как всегда, забыл. Ах, досада! Я бросился было им на помощь, желая залечить их раны, но глупая молодёжь в темноте не распознала моих намерений и принялась уползать со скоростью, максимально возможной для человека с переломанными ногами. Сириус проявил себя злым и бесчувственным человеком, хохоча над этим до упаду, а в ответ на моё законное возмущение заявил, что я их испугал значительно больше своими пятисантиметровыми окровавленными клыками. Забодай меня шипохвост, совсем забыл, что у меня в минуты приступов сострадания зубы режутся. В общем, развлеклись немного.

Как верёвочке ни виться… Как я ни оттягивал неприятный момент… Между прочим, мне было по-настоящему страшно. Среди ночи разбудите — не глядя махну Сириуса, которому я должен был сообщить то, что собирался, на объятья Волдеморта. Конечно, не в ахтунговом смысле этого слова, а, скорее, как “холодные объятья смерти”. Страшно? А то! Для начала мы закатились в бар аккурат напротив больницы. Тоже, кстати, интересно — они его там специально поставили? Чтобы “лечить” родственников больных? Крёстный, к слову, не пьёт. Совсем. Говорит, что из-за особенностей собачьей чуткости моментально съезжает с катушек, из огромного чёрного пса превращается в белого пуделька и пристраивается ко всем подряд с романтическими, естественно, намерениями. Ха! Можно подумать, он и так не пристраивается! Пока мы с ним разговаривали, он как-то неуловимо успел познакомиться с некоей красоткой и вызвался проводить её до туалетной комнаты, откуда и вернулся спустя полчаса раскрасневшийся и довольный жизнью. Люто, бешено завидую. Крёстный, ты — мой герой! В общем, последнюю сигарету он, считай, выкурил.

— Сириус!

— Да, Щеночек! — поглядите на него, ни один кот, объевшийся сметаны, не в состоянии изобразить столько умиротворённости, блаженства и неги!

— Скажи мне, как ты ко мне относишься? — надеюсь, от такого типично девичьего вопроса он меня за ахтунга не примет. Да, такое благодушие так просто не пробить!

— Как к своему щеночку, конечно!

— Почему? — этот вопрос поставил его в тупик. Он озадаченно посмотрел в пустой стакан с остатками апельсинового сока. Напрасно, между прочим. Истина, как известно — в вине!

— Что значит — почему? Гарри, ты что, дунул, что ли? Кстати… — он захлопал себя по карманам кожаной куртки. Ага, так я тебе и поверил, что ты самокрутку с собой носишь!

— Это из-за того, что я сын Джеймса и Лили?

Сириус озадаченно посмотрел на меня. Как на барана, не меньше:

— Сначала — да! А потом… Ты — мой друг и щенок из моей стаи! — продолжать он не стал, но на лице его было написано, мол, о чём тут ещё говорить?

— Пойдём! — я встал и, не оглядываясь, направился на выход. Крёстный поймал меня уже на улице:

— Гарри, постой! — он ухватил меня за локоть, останавливая и поворачивая к себе: — Что это за чертовщина только что была?

— Пойдём, Сириус! — я потянул его в направлении госпиталя. — Пойдём, мне и так непросто…

Эх, крёстный, знал бы ты, что я на тебя сейчас обрушу, пошёл бы? Я-то уже всё это пережил. И на стенки кидался, когда никто не видел, и в подушку орал от безысходности под Пологом Тишины, и кулаки в кровь разбивал. Ничего не поделаешь, то, что я задумал, мне в одиночку не провернуть. И цена этому — жизни. Твоя жизнь, кстати, крёстный! Может, тебе она и не столь дорога, но я… Я ещё не знаю, как меня встретит моя собственная семья, и не знаю, захочется ли мне быть с ними, но ты, крёстный… Ты мне нужен. Как друг, как боевой товарищ, как вожак моей стаи, чёрт возьми!

Кутаясь в куртку, я пересёк улицу и зашёл в холл больницы. Сидевшая за конторкой страшненькая медсестра сразу так заулыбалась, что мне стало боязно за свою непорочную юношественность. К счастью, смотрела она сквозь меня — на усатого красавца с байкерскими патлами, следующего за мной. Во, точно, меня не видит в упор! Я безрезультатно пощёлкал у неё перед носом пальцами. Куриная слепота — это когда есть слепая курица. Или овца. Сириус, встав рядом со мной, повторил мой жест, как заправский гипнотизёр.

— Алё, гараж! — и потом обратился ко мне: — Мы тут что делаем?

— Мы в двести двенадцатую! — никакой реакции. Слышите ли вы меня, бандерлоги?

— Нам в двести двенадцатую! — добродушно сообщил крёстный дурнушке. Слышим, о Каа!

— Сейчас, сейчас! — медсестра принялась листать что-то на своём экране, пару раз стукнула по клавишам и опять немного промотала: — Двести двенадцатый, без ограничения по времени. Вы — Поттер? — наконец-то, она обратилась ко мне и улыбнулась. Мерлин, я чуть в обморок не упал! Джоконда нашлась! Тётенька, отвернитесь, у меня сердце слабое!

— Да! — ответил я, с трудом сглатывая ком в горле. Есть у меня такое — если напиться яблочного сока перед полётами на метле, то легко можно распрощаться с завтраком. Оказывается, не только полёты на метле помогают. Я-то думал, что в Гриффиндоре девушки страшные, а тут такое чудо сидит!

— А вы — старший брат? — проблеяла овца, переводя влажный взгляд на Сириуса.

— Нет, просто друг! — сказал Бродяга, приобнимая меня. Сириус, соб-бака! Мне же ещё сюда наведываться придётся!

— Может, мы уже пойдём? — спросил крёстный.

— Я провожу! — встрепенулась было красотка, но, поняв, что оставить пост не может, сразу потускнела. Я повёл Сириуса в палату. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и повернули налево по коридору. Запах больницы здесь почти не ощущался, поскольку тут было крыло для тех, кого лечить уже толком не будут. Вот, к примеру, пациент, к которому мы идём — овощ. Ну, то есть, он даже не в коме, а просто… Мозг умер. Давно. То, что сейчас увидит Сириус, — пустая оболочка. У меня так погано на душе, как даже не было когда я сам его увидел. На секунду мне пришла в голову шальная мысль, что без этого можно и обойтись… Нет, не получится!

Я набрал на замке комбинацию цифр. Замок щёлкнул, и я зашёл первым, предоставляя крёстному самостоятельно решать, стоит ли за мной следовать. Он тоже зашёл. Увидел тело на кровати со вставленными в рот трубками системы искусственной вентиляции лёгких, электрокардиостимулятор, провода и контактные площадки электростимуляторов мышц, бледное, точнее, даже белое лицо на подушке, пять лет не видевшее солнечного света. Вопросительно посмотрел на меня. Я отошёл к стене и прижался к ней спиной. Чёртовы пятнадцать лет! Меня колотило так, что я готов был разнести к боггарту всю больницу!

Сириус опять повернулся к телу на койке и оглядел его уже внимательнее. Самое странное, что за эти пять лет оригинал немного подрос и уже выглядит не на десять, когда это всё произошло, а старше. Мне трудно сказать, насколько, поскольку он всегда лежит. М-да, было бы странно, если бы он вдруг встал. Очень неудобно бы получилось. Для многих людей, но я в их число не вхожу. Правда, за мою жизнь тогда не дали бы и гроша — такие свидетели, как я, долго не живут. Крёстный, наконец, разглядел шрам на лбу и теперь переводил взгляд с одного шрама на другой. Ну, то есть, сначала пялился мне на лоб, а потом на лоб оригинала. Потом всмотрелся в черты лица, его лицо приняло беспомощное выражение, а потом на него накатило понимание. Того, зачем я его сюда привёл и кто именно лежит в этой койке. Я закрыл глаза, покрываясь холодным потом.

Я услышал, как Сириус сел на пол, а потом до меня донёсся леденящий душу вой, пронизывающий каждую клеточку моего тела. Я заткнул уши, но всё без толку — ужасные завывания продирались сквозь ладони мне прямо под кожу, а там, казалось, проходили непосредственно в черепную коробку, минуя ушные раковины. И внезапно разверзся ад. Пол и стены тряслись, оглушительный грохот бил по ушам, что-то звенело, разбивалось, лопалось и взрывалось. Открыв глаза, я осознал, что в палате осталось только два уголка, которые бьющаяся во всё подряд лбом огромная чёрная собака старательно огибала, — небольшой клочок пространства вокруг меня и койка с медицинскими приборами. Когда он в очередной раз проносился мимо, я бросился псу на шею и повис всем весом, замедляя и останавливая.

Он проволок меня пару метров, а потом сам упал на изорванный линолеум пола, поскуливая и тяжело дыша. Я наконец смог оценить масштаб разрушений. Редкие уцелевшие куски штукатурки с краской на них, местами битый кирпич. До сих пор не могу понять, как собака, пусть и большая и даже чуточку волшебная, таранит лбом кирпичные стены, до этого успешно простоявшие двести лет, выбивая осколки кирпича и оставляя гигантские вмятины, при этом даже не получив ни царапины. Нет, я, конечно, понимаю, что у Сириуса, судя по некоторым его выходкам, в голове, кроме кости, ничего нет, но как можно не пробить шкуру? Когтями адское создание превратило линолеум в кучу трухи из пластика, волокон основы и мягкой подложки и оставило глубокие борозды в бетоне перекрытия.

По-прежнему скуля, Бродяга начал превращаться в человека. После метаний от его одежды осталось мало; я тут же отскочил в сторону, — не хватало ещё с полуголым мужиком обниматься! — и накинул на него упавшую занавеску. Впрочем, Сириус этого не заметил, — он сидел, склонив голову, и по щекам его текли слёзы. Он их периодически смахивал, оставляя на лице полосы, грязные от кирпично-бетонной пыли. Я не пытался его утешить, мне самому требовалась помощь. Зрелище здоровенного мужика, рыдающего, как школьница, настолько меня проняло, что я, прислонившись к стене, сам исходил на мокрое дело. По несчастному Сириусу, у которого злая сила отобрала всё, что было ему дорого, по оригиналу, не заслужившего ни малейшего из той бесконечной вереницы несчастий и мучений, выпавших на его долю за короткие десять лет. По себе, наконец, ведь я тогда тоже умер, — похищенный, со стёртой памятью я занял этот бессмысленный пост со шрамом на лбу.

Надо отдать крёстному должное — соображал он быстро. Как я позже убедился, узнав живой труп на больничной койке, он практически моментально составил цепочку выводов, не только ухватив суть основных событий, приведших к трагедии Поттера, но и список наиболее вероятных участников в ней, безошибочно распознав и мою роль в происходящем. Последнее особенно непонятно, ведь я мог быть вполне сознательным самозванцем, но тут уж сработало звериное чутьё Бродяги, и он с открытым сердцем пошёл у него на поводу.

Взял себя в руки он очень скоро — и пятнадцати минут не прошло с момента, как мы вошли в палату, как он пришёл в себя, массируя виски и глазницы. Потом он двинулся ко мне и осторожно протянул руку. Нет, я его не боялся. Уже не боялся. Крёстный запустил мне руку в вихры и сильно, по-мужски, потрепал меня по голове:

— Всё будет хорошо, Щеночек!

У меня как будто камень с души свалился. Это было как раз то, что мне жизненно важно было услышать. Нет, не то, что всё будет хорошо, именно в этом у меня уверенности — ни на грош! Завернувшись в занавеску, как в тогу, Сириус подошёл к койке и положил руку на лоб оригиналу, убирая в сторону волосы. Он постоял ещё некоторое время, прощаясь, а потом неожиданно спросил:

— Давно?

— Пять лет назад, — буркнул я, пытаясь отгадать, что именно его интересует, а потом, на всякий случай, добавил: — Я об этом узнал две недели назад.

Крёстный кивнул, подтверждая получение информации и, вопреки моим ожиданиям, расспрашивать дальше не стал. В каком-то смысле, оно и лучше, но стоит расставить точки над “i” сейчас, поскольку я не знаю, когда у нас получится остаться наедине. Я поднялся и приступил к уборке. Точнее, к ремонту. Что означало, что мне придётся произнести “Репаро” пару миллионов раз только для того, чтобы через три дня все опять разрушилось. Не совсем, конечно, но настоящий ремонт всё равно делать придётся.

— Кто ты?

Этого вопроса я боялся. Отчасти потому, что ответа на него я не знал. Отчасти оттого, что он ставил забор между мной и оригиналом, которым я себя искренне мнил всё это время.

— Я не знаю точно. Сыщики, которых я нанял, дали мне три имени бесследно пропавших моего возраста примерно в тот момент…

— Тебе пересадили память? — крёстный начал собирать из обрывков свою любимую косуху. — Ты знаешь, что это — очень опасно? От этого умереть можно!

Я покрылся холодным потом от мысли, что где-то прикопаны ещё двое горемык, которым повезло не так сильно, как мне.

— Я их знаю? — это он о несчастных родителях. — Сейчас здесь закончим и нанесём визиты.

— Нет! — крёстный удивлённо посмотрел на осмелившегося перечить ему щенка. Теперь, когда он получил цель, причём, скорее, в стрелковом смысле, он стал деятелен и резок. Не в том смысле, что груб, а в том, что быстр. Теперь ему срочно нужно было решить мою проблему, но несомненный минус ситуации состоял в том, что он даже близко не осознавал, что именно является моей проблемой. Он хотел спасти меня, срочно найдя моих родителей, а мне нужно было спасти его. Сцена с Вуалью была описана столь красочно, что сразу представилась мне в живую, и несколько ночей я просыпался от собственного крика.

— Мы не можем прийти к людям, потерявшим ребёнка пять лет назад и спросить их: “Это не ваш ли сын, случайно?” Ты представляешь, какой это удар?

— Хм-м… — Сириус потёр подбородок. — Ты прав. Нужно быть уверенными на сто процентов. Штука в том, что я знаю, кто твои родители.

Я вскинул голову:

— Ты уверен?

— Да, Щеночек, уверен. Я помню молодого человека, который был один-в-один похож на тебя. Минус, конечно, очки и шрам… Я могу назвать тебе фамилию и готов поспорить, что она окажется в твоём списке. Кстати, интересно, как они тебе зрение испортили?

“Они” — это та сладкая парочка, что, прибыв к бездыханному телу в доме уже наложившего в штаны и приготовившегося к смерти Дурсля, успела привести оригинал в сознание настолько, чтобы сгрузить его память в Омут. А потом, запоров две “болванки”, всё-таки успешно “записала” третью.

— Никак, — просто ответил я. — У меня стопроцентное зрение, — я снял очки и протянул их крёстному. Бродяга сразу же их натянул и принялся вертеть головой, пытаясь уловить хоть какое-то искажение.

— А зачем ты их носишь?

— Так положено!

— Кем? Кому? — продолжал допытываться Сириус. Я приготовился было его отшить, но тут в дверь с силой ударили. Я с тревогой посмотрел на крёстного, но тот лишь кивнул. Значит, дверь придётся открывать мне. Ба! Знакомые всё лица! На пороге стоял ещё один из тех, кому мне предстояло помочь. Ну, или кому предстояло помочь мне.

— Щеночек? Бродяга? — перечислил собрание вошедший Римус, а потом хмуро воззрился на Сириуса: — Звал, зверюга?

— На себя посмотри! — отозвался крёстный. — Так получилось, друг, так получилось.

— А что это у нас тут? — Лунатик, наконец, разглядел койку с оригиналом и заинтересованно подошёл поближе. Я уселся в углу, пряча уши между коленок и закрывая голову. Тишина. Ничего не понял. По-прежнему тишина. Я почему-то предполагал, что Люпин должен быть более диким, а Блэк наоборот — сдержанным. И, соответственно, эстраполировав агонию крёстного на Римуса, ожидал чего-то совершенно кошмарного, но к такому я определённо не был готов. Я поднял голову.

Лунатик стоял у койки, обеими руками прижав руку оригинала к груди, и у него из глаз текли слёзы. Он оплакивал последний осколок того, что осталось в этом мире от его друга. Собственно, этого я и добивался. Вряд ли остался на свете человек, которому был бы чем-то дорог Джеймс Поттер или его сын, кроме этих двоих. Все, кто были нужны для последнего прощания. Поразительно, конечно, неужели Джеймс был настолько незначителен, пусть даже и оставаясь последним представителем чистокровной семьи, что не оставил следа в сердцах? Или всё дело в сценарии, по которому Поттеры были важны лишь с целью усилить страдания героя и поднять тираж?

Мы сидели в том же баре, что и полтора часа назад с Сириусом. Взрослые были подавлены и молчаливы, я же просто размышлял, что делать дальше. Из забытья меня вывел голос крёстного. Я очнулся:

— А?

— Я говорю, что так просто нам Дамблдора не завалить, а вот Северус нам вполне по зубам. Ну, и родственник твой этот!..

Я вздохнул. Понятно. Значит, будем читать Сценарий.

— Нет, Бродяга, сделать с ними что-то сейчас невозможно в принципе. А для того, чтобы понять, отчего, вам обоим нужно кое-что прочесть. Это снимет много вопросов и даст всю необходимую информацию. Потом мы соберёмся, и я сделаю доклад о том, какие шаги я предпринял за то время, что владею этим знанием.

Римус смотрел на меня с удивлением:

— Ты знаешь… — тут он замялся, не решаясь произнести моё имя, а крёстный, бросив на него гневный взгляд, с силой ударил кулаком по столешнице. Сидящие вокруг посетители испуганно втянули головы в плечи, всерьёз опасаясь, что этот здоровенный отморозок в косухе сейчас начнёт ломать и крушить.

— Какого чёрта, Римус? — выкрикнул он. Ну, то есть, он сказал совсем по-другому, но общий смысл был таков. — Даже если он не сын Джеймса и Лили, для нас он по-прежнему — наш Гарри! И ты это знаешь!

Люпин сидел, понурив голову:

— Прости, Гарри, я виноват! Бродяга, конечно, прав. Прости! — он поднял на меня виноватый взгляд.

— Ты не должен забывать, Лунатик, — примирительно сказал я, — кто лежит в той комнате. Никто их нас не должен забывать. А ещё вы оба должны узнать, почему. Иначе мы не сможем ничего изменить.

Оборотень прокашлялся.

— Я хотел сказать, Гарри, что ты сильно изменился за последние несколько недель. Я теперь понимаю, отчего, и мне очень жаль, что так случилось.

Разговор, наконец-то, пошёл. Упоминание того, что мы должны были сделать, вырвало Сириуса из цепких объятий хандры, и сразу же вся его энергия, накопленная в эти тягостные минуты, выплеснулась на меня в тройном объёме. Главное, что его интересовало — почему же он не может аппарировать в Проезд Приветов и откусить голову Дурслю прямо сейчас. Мои ответы вроде “потому что” его не удовлетворяли. Пришлось опять воззвать к Френсису Бекону и уговорить его потерпеть до тех пор, пока он не узнает полной картины происходящего.

— Меня очень сильно беспокоит конспирация, — пожаловался я крёстному.

— А ты её меньше чеши! — незамедлительно отозвался тот.

— А что, собственно, вызывает необходимость конспирации? — простодушно поинтересовался Люпин.

— Римус, мы же вынашиваем заговор! — ответил я.

— И?

— И то, что все заговорщики должны соблюдать конспирацию! — сказал я.

— Гарри хочет сказать, что нам не стоит обсуждать то, как мы собираемся перегрызть горло Бамблодору, за совместным ужином в его присутствии.

— Ну, не настолько же мы… — начал было Лунатик.

— Вообще никаких ушей или глаз рядом быть не должно! — отрезал крёстный.

— У меня, к примеру, под половицей лежит такая штука, что пан Директор меня за неё в порошок сотрёт, узнай о её существовании! — добавил я.

— И что мы должны делать? — спросил Римус

— У меня есть ещё один дом, — сказал Сириус. — Один из, — хитро улыбнулся он мне. — Ты, как мой наследник, имеешь полный доступ, до трёх гостей я могу добавить, добраться туда можно либо по адресу, либо через подземный ход от Гриммо. Перетащишь свои секретные штучки, там же и будем обсуждать дела.

На том и порешили. Теми же подземельями мы вернулись в дом, полный потенциальных шпионов “общего блага”, и там произошёл жесточайший облом! Нас ждали! Хорошо, что вынырнувший из буквально из ниоткуда крёстный, натолкнувшийся на рыскавшую как ищейка по всему дому Молли сразу же увёл её искать меня в другое место, и мы с Лунатиком смогли выйти наружу, но дальше процесс встал. Уже буквально через полчаса от Сириуса исходила такая жажда убийства, что только такие непрошибаемые особи, как Уизли, не могли её почувствовать. Гермиона сначала забилась в уголок и боялась там дышать, а потом вовсе сбежала в комнату, выделенную ей и Джинни. А Дамблдор, в какой-то момент по-хозяйски вылезший из камина, тут же забрался обратно. Даже не поздоровался. Какой невежливый человек!

Началось всё с того, что я попытался улизнуть к себе, чтобы забрать вещи. Ага, три раза!

— Гарри, а куда ты так рано? Разве тебе с нами не весело?

“Весело, аж выть хочется!”

— Нет, Молли, мне просто хотелось пораньше лечь…

— Рон, дорогой, ты слышал? Гарри сказал, что ему пора в постельку!

“А одному мне в постельку что, совсем никак?”

— Мам, а чо опять я?

“Вот именно, почему опять я?”

— Да я не в том смысле, просто хотелось полежать, отдохнуть…

— Лучший отдых — с друзьями в гостиной! Посидите, поговорите!

“А то я с ними не наговорился за эти годы!”

— Вот и Джинни с вами пойдёт!

“Точно, куда же без неё!”

— Давайте, детишки, вперёд!

— Мам, я же ещё не доела!

“Да ты, вообще, недоедаешь по жизни!”

— А я бы ещё добавочки! — жалобно протянул Рон. Читай, в доме ещё не вся еда уничтожена! Зато честно! Вот в этот момент Гермиона в угол и шарахнулась. Что удивительно — вчера всё было точно так же, но Сириусу было по барабану. Вчера он был благодушен и расслаблен, рядом был любимый крестник и Щеночек. А сегодня остался только я. В какой-то момент мне удалось отойти от Уизлей на пару шагов и шепнуть Сириусу, что именно искать у меня под кроватью, где расположены половицы и они как поднимаются. Так нет же, мать благородного семейства и его хотела припахать к общественным работам. Это она что, к нему клеится? У неё вообще зеркало есть? Сириус по-тихому притащил рюкзак, и мы прошмыгнули в переход. Там я достал два раза по три первых тома, решив, что этого на сегодня-завтра должно хватить, отдал вместе с рюкзаком дядькам и вернулся на Голгофу. Будь я проклят!