Женить нельзя помиловать (гет)

Гермиона понимала: молчать опасно не для здоровья — для счастья. Она пристально следила за каждым движением Драко, отгоняя последние сомнения. И надежду на лучшее.

Вот он взглянул на пустой портрет. Вот отложил волшебную палочку, очевидно, подальше от соблазна применить её против (Малфои — не идиоты!) заговорщицы. Вот ещё секунду назад плотно сжатые губы что-то сказали...

И повторили:

— Грейнджер, — серые глаза прищурились. Драко намеренно держал дистанцию: слишком сильно злился. Не впервые, конечно, но в этот раз гнев смешивался с чем-то ещё. Обидой?

— Гермиона, — поправила она чисто автоматически. Так проще сознаться.

— Это как угодно! И не тяни время. Моё терпение не резиновое! — Малфой крепко сжал первое, что попалось под руку — старинный подсвечник. Костяшки побелели. Ещё немного — и антиквариат полетит в окно. Но ведь не в Гермиону!

— Прости, — прошептала она, чувствуя бешеные удары сердца и прилив крови к щекам.

— Не могу ничего обещать, пока не узнаю, в чём дело. Очередная глупая выходка, да? Ты скоро станешь под цвет платья, и мне это не нравится! — Драко чётко понимал — не к добру всё это: виноватый вид; глаза, следящие словно околдованные; слова, подслушанные невольно. — Свадьбы не будет, так? — спросить в лоб и никаких больше метаний.

— Нет, — нетвёрдо и грустно. Гермиона сделала шаг вперёд, но по взбешённому взгляду поняла — лучше не приближаться. — Не будет, — к чему и дальше себя обманывать?

— Не будет? — Драко переспросил от потрясения. А ведь догадывался, что к этому идёт!

— Ты всё неправильно понял. Я не передумала!

— Откуда тебе знать, что я понял? Легилимент из тебя, как из меня гриффиндорец!

— Может, дашь мне сказать?! — Гермиона неожиданно повысила голос. — Это всё из-за кольца.

— Старая песня? Я не желаю снова это обсуждать! Твоё упрямство граничит с глупостью.

— Ты не понял. Кольца нет, — виноватый голос сорвался.

Драко оторопел:

— Как... нет? Кольца?! Какого хрена?! — Малфой не стеснялся в выражениях. — Тогда твоему Поттеру лучше заавадиться самому! — следующая фраза прозвучала так громко, что, казалось, стёкла задрожали: — Где кольцо?

— Гарри ни при чём! — не медля, закричала Гермиона. Не хватало ещё лучшему другу расплачиваться за её ошибки. — Оно пропало из Мэнора вчера вечером. Кольцо верности украли.

— Украли? Вчера? Что ты несёшь?! Это невозможно! — Драко стиснул зубы. — Отец? Это он?! Значит, я не зря подозревал. Что ж... Придётся надавить на него строго по законам рода Малфоев! — и тут же поспешил изменить неверный ход мыслей обеспокоенной Грейнджер: — Старый добрый шантаж.

— Нет! — забыв об опасности приближаться, Гермиона бросилась к Драко и схватила его под локоть, стараясь остановить очевидный порыв — рвануть к двери. Но сразу отпустила. Ярость в серых глазах не позволяла стоять так близко — только отступить назад. — Это не он!

— Ты меня за полного идиота держишь? — Малфой замер, видя отрицание. — Ну, и кто?! Пикси? — это был сарказм.

— Какая сейчас разница, если кольца нет, — Гермиона постаралась тут же успокоить: — Пока нет.

— Ну от твоего «пока» мне прям сразу полегчало! У нас ведь уйма времени, — прозвучало издевательски. — А я ведь просил — надень кольцо! Просил?!

— Но я же не знала! Как можно было сомневаться в защитной магии? Как?!

— Нужно было не строить из себя Жабу, а уважать моё решение — и всего-то! Но это же ты... Грейнджер! Всё знающая. Уверенная в своей непогрешимости! — Драко просто несло: — А я типичный тиран — не более! — и тут всё сошлось. Отец. Она. Гребаный Поттер! Подозрения.

Мозаика сложилась.

Драко снова сжал подсвечник и запустил его... в стену.

Гермиона инстинктивно отступила ещё на шаг: Малфой и гнев — опасное сочетание. По спине пробежал холодок. Ледяной взгляд метал молнии, насквозь пронзая взволнованное сердце. Нехорошее предчувствие убивало и без того слабую надежду.

— Драко, я же извинилась, — тихий голос дрогнул.

— И от этого мне тоже стало легче! Почему ты не рассказала? Почему?! Стой, не отвечай! Дай угадаю... Геройские замашки. Миссия «Спаси свадьбу Малфоя втайне от него самого, он же меня заавадит на раз-два»! Гребаная операция под названием «Сговорись с его отцом, Поттером, бывшим дружком и чёрт знает с кем!» Кто ещё в курсе? Половина волшебного мира?!

— Нет. Только мои друзья и Люциус, — ставить в известность насчёт того, что правду знает ещё какой-то гоблин и гном — вызвать новую вспышку ярости. — Я хотела как лучше, — казалось, сейчас очередной подсвечник полетит в стену.

Но... Малфой всего-навсего опустил глаза и замолчал.

Часы тикали и тикали, отсчитывая драгоценное время, которого и так оставалось немного. Попытка Гермионы приблизиться удостоилась лишь отталкивающего взгляда серо-чёрных глаз. И не потому, что их владелец зол как никогда…

Потому что ему больно.

Таким он предстал впервые. Словно что-то сломалось внутри. Защемило так сильно, что скрывать неположенное для Малфоев чувство уже не получалось. Драко смотрел на Гермиону без привычной маски. И в эту минуту выглядел, как и в то утро — спящий — когда обнаглевшая от желания говорящая лягушка поцеловала его. Таким, каким он и запомнился ей. Навсегда.

Не враг — просто человек. Которого можно полюбить.

— Я не понимаю, — заговорил Драко, негромким и неровным голосом разрушая воспоминания. — Зачем... я тебе нужен?

Гермиона от такого вопроса даже рот приоткрыла. Ответ застрял в пересохшем от волнения горле. Такой очевидный... и правильный.

— Вот честно, я не понимаю, зачем. Ты всё можешь без меня. Решаешь без меня. Причём блестяще! Заставить отца помогать не кому-кому, а тебе — это орден Мерлина, не меньше. Не перебивай! — Малфой резким тоном остановил попытку вставить хоть слово. — Лучше подумай о том, что и спустя не один год наших отношений твои долбаные дружки в курсе того, что их никаким боком не касается. И даже мой отец, а он ведь ненавидит тебя! — Драко судорожно сглотнул. — А я, чтоб ты наконец вспомнила об этом, — нет. Только я как хреновое дополнение к умнице Грейнджер, которое ни на что не способно, кроме как расколдовывать говорящих лягушек и заниматься с тобой сексом. Всё перечислил?

— Это не так, Драко...

— Не перебивай, я сказал! Ты обманывала меня. Хитрила. Ты уни... — ему с трудом давалось каждое слово. — Как бывший слизеринец, понимаю. Но ты — не я! Хотя... В первый раз, что ли? Вот я идиот!

— Драко...

— Я не закончил. Если ты прекрасно справляешься без меня, то продолжай! — каждое следующее слово как приговор: — Уже. Без. Меня.

Гермиона не хотела плакать, но слёзы сами побежали по щекам. Предательские. Горькие. Как и отчаяние, затопившее сердце.

— Я хочу выйти за тебя, — она смахнула слёзы и, как могла, старалась взять себя в руки. Только не сейчас показывать свою слабость. Только не слабость! Не позволять страху потери овладеть собой полностью. Главное — остановить это безумие.

И Драко.

Он улыбнулся лишь краем губ.

— Что ж... Я тебе верю. Но не могу тебя видеть. Ни сегодня. Ни завтра. Чёрт, я даже не знаю, смогу ли вообще! — Малфой развернулся, потянулся за палочкой. Один взмах, чтобы снять чары, и прощальный взгляд: — Я извещу гостей сам. И прессу тоже. Ты, как всегда, оказалась права: свадьбы не будет.

— Ты не можешь меня простить? — разум Гермионы какой-то крохотной частицей всё ещё отказывался принимать действительность, но эта фраза казалась правдой, а не вопросом.

Малфои не прощают. Никого. Никогда. Но ведь Драко это Драко.

— Я не могу найти ни одной причины для этого, Гермиона. Не выходит, — он отвернулся и, отбросив палочку, потянулся к дверной ручке.

* * *

Неужели Драко сейчас уйдёт, и всё закончится? Больше не будет ни ссор, ни горячих примирений? Мимолётных прикосновений? Никогда не поцелует? Не обнимет так крепко, как может только он? До хруста. До сладостной боли. Никогда больше не проснётся рядом и не назовёт «Грейнджер», пряча за этим неположенную Малфоям нежность?

Нет, только не это!

Да, она виновата. Виновата во всём. Сильная, самостоятельная, заумная героиня виновата, как последняя дура. Безмозглая идиотка! Ведь Драко сейчас уйдёт — а она останется: с этой своей силой, умом и долбаной независимостью. Кому это всё нужно? Министру Магии? Как же объяснить, что Драко ей необходим? Только он один.

«Не уходи?»

Разве эти слова способны остановить? Возможно. Но не его. Не сегодня. Когда за обидой он никого не слышит — кроме себя.

Гермионе кажется, что это дурной сон, потому что происходящее не очередная глупая ссора — разрыв. Воздуха не хватает, а сердце, ещё недавно колотившееся как сумасшедшее, наливается горькой тяжестью. Хочется удержать, зацеловать, заколдовать Малфоя, чтобы он не смог уйти. Чтобы простил. Чтобы дал ещё один шанс.

— Ты должна была стать моей. Навсегда моей, — опять обвиняет Драко и поворачивает ручку: — Прощай, Гермиона.

А её отчаянные глаза спорят с ним:

«Своенравный дурак! Мой. Только мой! Останься со мной. Прошу тебя...»

Но его долгий, в последний раз, взгляд смыл собой остатки надежды. И так тяжело что-то сказать. Но что-то нужно сказать! Нужно сказать много-много всего...

Или мало?

И Гермиона произносит то, что выстукивает сердце:

— Я люблю тебя.

Тихое признание ударяет Драко в спину, почти сбивая его с ног. Оно бьёт жёстко и неумолимо, но бьёт, сковывая все мышцы. Он застывает, оглушённый этим шёпотом. Рука соскальзывает с ручки, так до конца и не открыв дверь.

«Что ещё придумала эта Грейнджер? Новое непростительное? И зачем? Чёрт!.. Но почему именно сейчас?» — он просто хочет уйти. Ничего не слыша. Никогда.

Он ничего-ничего не слышал!

Он временно оглох.

Драко в оцепенении молчит — он так долго ждал этих слов, а сейчас оказывается не готов. И на душе — адов замок. Замок из тысячи мук. Из-за Гермионы. Но Малфой не может сделать ей так же больно. Поэтому молчит, хотя ядовитые слова обиды так и рвутся наружу. Драко сильно прикусывает губу, чтобы не ляпнуть лишнего — то, о чём они оба потом пожалеют. Он отгоняет всё, что поможет осознать этот момент.

Грейнджер должна зарубить себе на носу и вдолбить в безобразно заумную голову, что иногда, не геройствуя, можно выиграть гораздо больше.

«Вот она — дверь, — про себя. — Перед тобой. Открой же её, болван!»

— Я люблю тебя, — долетает будто издалека, заставляя снова отмахнуться от терзающих душу звуков.

Её голос звучит увереннее. Наверное, Гермиона больше не хочет и не может сдерживаться.

Драко решительно поворачивается, отвечая глухо и отрывисто:

— Думаешь, сказала «люблю» — и я растаю? Ни хрена, Грейнджер! Слышишь, ни хрена!

Его слова — тяжёлые, неповоротливые, словно камни — бьют по больному, разрывая сердце на сотни частей. Неизвестно, почему оно ещё живо, ведь Гермиона не чувствует тепла жизни. Без Драко. Но она не сдастся без борьбы. Ни за что. Никогда. Потому что хочет быть нужной, любимой, единственной... Она не отпускает его. Не отпустит. Даже если ей придётся вывернуть его наизнанку и вывернуться самой.

— Я люблю тебя, — ровно. Без истерики. Чуть громче, чем раньше.

Грейнджер не отступает. Несмотря ни на что, она ищет брешь в жёсткой обороне Малфоя, ощетинившегося и спрятавшегося за броню напускного равнодушия. Только Гермиона видит насквозь эти жалкие попытки остаться невозмутимым — ведь внутри Драко всё пылает. От обиды. Гнева. Протеста.

— И что с того? Мне вот любопытно, ты молчала так долго, чтобы признаться именно сейчас? — усмехается Малфой, ещё больше растягивая слова. Знает, что подобная привычка особенно бесит Гермиону. — Выходит, тебя надо бросить, чтобы услышать эти три слова? Почему мы имеем право быть рядом только таким способом: изводя друг друга?!

Гермиона не обращает внимания на его подначивания — она чувствует: лёд тронулся. Может быть, теперь Драко поймёт и простит её. Но сначала выскажет всё, что наболело.

— Не надо никого изводить, — мягко, успокаивающе, шепчет она, подходя ближе. Потому что так хочется стать снова ближе. — Пойми наконец, я люблю тебя.

Он очень хочет поддаться, но простить её сейчас — значит, принять правила игры Грейнджер. Будто случившееся — пустяк. Досадное недоразумение. Но если не решить проблему теперь — дальше станет хуже, и уже ничего нельзя будет исправить. Её «я сама» должно остаться в прошлом. Отныне и навсегда — только «мы»! Конечно, Драко нравится её сила духа, иначе они не смогли бы быть вместе, но — чёрт возьми! — кто из них двоих мужчина?

Но как же сложно сопротивляться шёпоту!.. Её глазам. Собственным мыслям. Не железный же, в конце концов!

С трудом сбрасывая наваждение, Драко саркастически выгибает бровь:

— Ты нашла самое подходящее время, Грейнджер! Почему сейчас?

Он бросает слова, не задумываясь. Как будто давно собирался сказать, но сдерживался.

И в это мгновение его словно прорвало:

— Не полгода назад, когда ушёл после первого «нет»? — тихо.

— Не вчера, на столе, умоляя «ещё»? — громче.

— Не сегодня в кабинете? — на несколько тонов выше.

— Столько раз стонать подо мной и промолчать о главном?! — Драко уже не кричит, почти хрипит, и от этого становится страшно.

Когда-то давно, сотни дней и тысячи часов назад, он думал, что для неё их отношения — просто секс. Привычка. Поиск острых ощущений. Запретное удовольствие. Тогда сомневаться во взаимности стало для Малфоя больным и обыденным. А теперь... ему больно от её слов.

Они не голая дань чувствам — они способ его удержать.

Жестокий приём.

Гермиона замирает в полушаге, с трудом понимая, что он говорит.

А Драко смотрит прямо на неё, уже не в силах остановиться:

— Почему не тогда, а сейчас? Когда сделала из меня дурака! — кулаком о стену.

— Показала, что нас нет — только я и ты! — ещё один удар.

— Когда нам обоим больно! — вместо удара — крепко сжатый кулак, будто пытаясь удержать боль и не дать выплеснуться отчаянию.

— Какого хрена, Грейнджер?! — вспышка ярости сменяется ледяным тоном. — Какого хрена тебе оказалось легче обмануть меня, чем сказать эти три слова? — Малфой прожигает её глазами, испепеляя противное гриффиндорское всезнайство.

Гермиона с трудом переводит дыхание — он прав, абсолютно и безоговорочно. Это факт, с которым не поспоришь. Но она призналась ему в любви, а Драко злится. И грешить не на кого...

Кроме себя.

— Я люблю тебя, мне больше нечего сказать, — говорит в пустоту — он всё равно не услышит.

Или опять поймёт по-своему.

Он отступает. Снова идёт к двери. Не спеша. Не оглядываясь. Бездумно. Словно за ней решение проблемы.

Небрежно бросает через плечо:

— Найди другой аргумент, Грейнджер, — ты же умная, — напоследок снова сарказм.

Почему?

Теперь уже Гермиона злится не на шутку — на себя, на Малфоя, на всю эту идиотскую ситуацию с кольцом. И она поступает не как разумная, уверенная в себе девушка, а как глупенькая маленькая девочка.

— Другие аргументы? — прищуривается и тут же бросает: — Да без проблем!

Невербально приманить собственную туфлю — секундное дело. А швырнуть ею в спину Драко — и вовсе пустяки! Пусть это и впервой...

Бах!

Он разворачивается и впадает в ступор, оторопело глядя то на Грейнджер, то на изящную туфельку у его ног. Гермиона, сама не ожидавшая от себя подобного, тоже застывает, ожидая проклятий, криков, ругательств.

Маленькой бури.

Но Малфой быстро берёт в себя в руки, криво усмехается, так привычно и буднично, что у неё уже набита оскомина, ловко приподнимает башмачок и...

…ставит его на комод у двери.

— Теряешь сноровку, Жаба! Неубедительный довод, да и не трогает как-то...

Она чуть не захлёбывается возмущением от таких заявлений. И злость на ослиное упрямство Малфоя оказывается сильнее чувства вины:

— Да ну?! Может, стоило бросить посильнее? Чтобы до тебя, дурака, дошло... — Гермиона замолкает. Опять не то. Признания не помогают.

— Так в чём же дело? Давай! Ты, как никто, умеешь врезать со спины посильней! — Драко театрально протягивает туфельку как приглашение к действию, но что-то подсказывает — речь не о ней. Внутренне Малфой уверен — Грейнджер не посмеет проделать подобное ещё раз.

Так и есть.

Её «оружие» возвращается на комод.

— Да что же ты за человек!.. — Гермиона лихорадочно и бесполезно ищет слова: — Такой...

— Уж каким родился... Другого не будет. Да, я не Поттер, с которым у тебя гребаная душевная близость! Да, я не рыжий придурок, с которым ты спала! Я — Малфой. Злой, эгоистичный, ревнивый, который ни на что не годен, кроме как трахаться! — ехидно. — Но, мать твою, любимый!.. — во весь голос. Издевательски. Усмехаясь. Стараясь задеть. Показать себя во всей красе.

И что в ответ?

Ещё одна туфля — в лицо.

Только реакция спасает Драко от сумасшедшего бладжера в виде обуви — он пригибается, счастливо избежав малоприятного попадания прямо по лбу. В его серых глазах — удивление. Негодование. Неверие в случившееся — она всё-таки посмела! Слава Мерлину, не попала, а то бы...

«Стерва!» — в глазах Драко почти восхищение.

«Я промахнулась?.. Жаль!» — мелькает в голове Гермионы шальная мысль.

Но «драчливый диалог» оставлен без внимания — ведь Малфой ещё не всё сказал:

— Нарываешься, Грейнджер? Как же трепетно ты выражаешь свои чувства! — снова сарказм. — Это прямо прелюдия, ласковая моя... Давай, врежь мне ещё! Покажи, как ты меня любишь, — так жёлчно и колко, что можно почувствовать кожей всю ядовитость этих слов.

Гермиона не выдерживает:

— Я больше не люблю тебя! — громко. С вызовом. — Так тебе больше нравится? Сколько раз мне это повторить, чтобы ты поверил? Сто?!

Теперь она неумолимо движется вперёд, выкрикивая в лицо:

— Так ты этого хочешь?

Глаза напротив чуть округляются. Губы приоткрываются.

Но Гермиону уже не остановить:

— Могу повторить это в постели, когда ты жарко дышишь мне в шею, — в полголоса.

Малфой принимает их «дуэль» и шипит:

— А что тебе в этом не нравится?

— На столе, когда ты заглушаешь мой крик рукою! — громко, оставляя его выпад без ответа.

— А кто-то любит мои руки...

— Сейчас, когда ты ведёшь себя невыносимо! — почти до хрипоты.

— Я всегда так себя веду, да? Иначе не умею! Я ненавижу, когда ты такая! Когда ты мне врёшь! Когда темнишь, строя из себя... — его голос срывается.

Страсть — единственное, что у них было? Есть?.. Будет?.. Но разве это называют не по-другому? Чем-то большим...

Драко смотрит на Гермиону в алом, как кровь, платье, но видит совсем другое. Она — голая. Она — развратная. Она — с ним. Этот безумный цвет как любовь на поле их боя: горит незаживающей раной. Что за чёрт?! Он снова хочет Грейнджер. Даже сейчас.

Нет, сейчас особенно!

Но Малфой не намерен уступать. Только не теперь, потому что почти выиграл в этой нелепой дуэли. Или проиграл?

— Так что тебя во мне не устраивает? — Драко едва не трясёт. — Для Грейнджер я слишком плох?

Гермиона выговаривает громко и чётко, вбивая слова в его дурную натуру:

— Драко, мы одержимы друг другом. Синяки и укусы — уже норма наших отношений. И я признаю это. А ты... ты всё переворачиваешь!

— Любая одержимость — болезнь. Посмотри, что с нами стало!

Они на пороге «зимы».

— А что с нами стало? Скажи… Скажи это вслух. Скажи, не боясь. Давай!

Они — счастье и боль друг для друга.

Гермиону едва качнуло:

— Тебе плевать, что нам обоим плохо? — конечно, ему не плевать, но: — Потому ты не можешь простить меня, лишь бы не казаться слабым? — голос дрожит.

От страха. От отчаяния. От ожидания.

Гермиона делает над собой усилие и заканчивает твёрдо:

— Неужели ты готов перечеркнуть всё разом? То особенное, что у нас есть?

Недолгая пауза.

— Да, — неуверенно. И жестоко. «Но, Мерлин, как же больно!..»

Ну не идиот?!

Гермиона вздрагивает. Усилием воли пытается сдержать слёзы. И негромко чеканит:

— Тогда пошёл ты! — похоже, все аргументы, кроме этого, закончились.

Драко застывает.

— Что ты?.. — тихо. Не веря. Почти зверея. — Какого?!.. — он стискивает зубы, стараясь не послать в отместку, потому что…

Пора уже заткнуть Грейнджер. Потому что её заносит. Заткнуть наконец по его правилам — без всякого приглашения. Заткнуть раз и навсегда. Дабы отучить посылать почти мужа куда подальше!

И ещё тише, пытаясь скрыть желание:

— Гермиона...

В ответ — хлёстко, как плетью, наотмашь:

— Всё, я тебя не люблю! Ненавижу! Катись к чертям, Малфой!

Драко, не ожидавший перемен, тем более таких полярных, приглушённо воет, закипая от гнева:

— Ты уже сказала, что любишь! — рука тисками впивается в обнажённое плечо. — Не смей брать свои слова назад! Что ты творишь, чёрт возьми? — он ослабляет хватку, наблюдая, как собственные пальцы скользят вниз к локтю. Отпускает. Драко отступает назад, подальше от искушающей близости и поближе к выходу. Разговор не закончен.

Не на этой ноте!

— Думай, как знаешь, — уже тише говорит Гермиона. Она устала ругаться. — Если для тебя так важно это кольцо, пустая гордыня, если тебе так претят человеческие ошибки — вперёд! Никто удерживать не станет.

— А что важно тебе, Гермиона? И не смей мне лгать! Я жду...

— Нет, Драко, теперь я жду. Решай, что за жизнь тебе нужна. Решай сердцем, а не упёртой до идиотизма башкой! У тебя ведь есть сердце, я это точно знаю. Но не медли, Малфой, выбирай здесь и теперь...

Он надменно разглядывает Грейнджер. Цинично кривит губы. Кажется, ещё немного — и Драко рассмеётся. Зло. Непростительно. Отчаянно.

Только это всё напускное. Потому что кровь пульсирует, отбивая в венах:

«Заткни. Её. Наконец».

Видя, что Драко не особо спешит разбираться в себе, что он не желает озвучить «их истину», Гермиона швыряет в него свою волшебную палочку. Совсем слабо. Глупо. На эмоциях.

Точно в грудь — теперь не промахнулась.

— Прекрати драться, Грейнджер! — шипит он, перехватывая занесённую в поисках очередного довода руку. Крепко сжимает запястье и опускает вдоль тела. — Хватит! — подталкивая назад и придерживая за талию. Впиваясь в губы с каким-то остервенением. И резко отстраняется, понимая, что произошло — он проиграл. Её губам: горьким от упрёков и сладким от признаний. — Хватит, Гермиона...

Она упирается поясницей в острый край подоконника и хочет уже высказаться по новой, но Драко опережает её:

— Ты. Меня. Любишь, — губы почти касаются её губ. Его пальцы скользят по щеке и погружаются в бережно уложенные волосы. — Только это важно. Всё. Точка! — рука сжимает их в кулак, чуть оттягивая назад. — Тебе это ясно, Грейнджер?

Конечно, им обоим давно всё ясно. По тому, как её губы приоткрываются в предвкушении, а его рука сильнее наматывает волосы. По тому, как пылающие серые глаза задерживаются на бьющейся вене на шее. По участившемуся дыханию. Их одержимость уже проникает в кровь. Течёт по нервам. И желание ярко пульсирует, приказывая поддаться ему.

Гермиона улыбается, чувствуя, — Драко ломает. Уязвлённая гордость уступает место иному. Особому. Долгожданному. И это уже неизбежно, потому что его горячий язык скользит по трепещущей жилке вверх. По шее. По подбородку. Её губы приоткрываются и…

— Не яс… — только и может произнести Гермиона в нелепой попытке опровергнуть очевидное.

Драко не даёт спорить дальше — просто целует. Приподняв как пушинку, рывком усаживает на подоконник. Целует жадно. Измученно. Не останавливается. Терзает губы, как сомнения и обида терзали его. Гермиона и не пытается сопротивляться — не сдерживаясь, еле слышно стонет. Притягивает Драко за лацканы пиджака так сильно, что нитки в швах трещат.

Так правильно... И честно.

Неужели они чуть не сломали всё, что было между ними? Не вырвали, с корнем? Глупо и мучительно.

Гермиона яростнее впивается в бесстыдно-жадные губы. Дыхание сбивается. Нетерпеливые пальцы перехватывают светлые волосы на затылке, бездумно приковывая Драко к себе, желая одного: стать ещё ближе. Чтобы не смел больше уходить! Чтобы не лишал её этого сумасшествия. Потому что эти губы способны заглушить почти всё: голос разума, тоску, боль...

Тонкие девичьи пальцы, с нажимом, движутся вниз, лихорадочно сминают плечи сквозь плотную ткань, понимая — к чёрту её! Фрак резким движением сдёргивается до самых локтей, вынуждая Драко выругаться и ошалело, путаясь, отбросить его подальше. Гермиона тянет тугой узел «бабочки», суетливо, отчаянно дёргает за воротничок, чувствуя всем телом почти невыносимый голод. Под кожей. Внутри. Ей хочется ощутить Драко. Всего. Голого. Горячего. Возбуждённого. Ей нужно видеть его. Каждое движение мышц. Капли испарины. Удовольствие в глазах. Ей необходимо его обнять. Руками. Ногами. Раствориться в его ласках и глотками — алчно — пить чистое наслаждение, отдавая взамен всю себя.

И, бог мой, так хочется большего:

Голоса сердца.

Только...

Они столько раз раздевали друг друга, но сейчас... руки мешают. Сталкиваются. Пальцы дрожат, путаются в одежде. Не от страха — от необъяснимого нетерпения. Петли и крючки кажутся слишком маленькими, а пуговиц почему-то становится гораздо больше, чем нужно. Невообразимо больше!..

— Чёртова одежда! — шипит Гермиона, наконец, справившись с предательской «бабочкой».

Непослушные пуговицы она вырывает с мясом. Плевать на всё, кроме желания, диктующего каждое движение. Каждый звук. Каждый вдох. Жилет летит в дальний угол комнаты из ненависти. Не к Драко — к куску ткани.

— Гребаные тряпки! — Малфой хрипит.

Одним рывком, без магии, он срывает лиф. Прихватывает грудь горячими от желания руками. По-хозяйски сжимает её, возбуждающей тяжестью лёгшую в ладонь. Он просто мужчина. Который хочет. Который любит. Вот так. Её напряжённое тело ноет, требуя нетерпеливых касаний. Горячих и жадных губ. Языка. Требует-требует-требует...

Но не получает.

Этого мало. Слишком мало. Чертовски мало.

Мучительно мало...

Гермиона на грани. Драко нужен ей весь. Без разговоров.

Он, будто прочитав мысли, задирает тяжёлый длинный подол алого платья. Сильные руки, яростно вжимаясь в кожу, скользят по горячим, восхитительно гладким, голым ногам Гермионы. Вверх. Раздвигая их. Серо-чёрные глаза отслеживают край ткани, хищно оценивая оставшиеся сантиметры. Уже так близко... Запредельно.

Наконец-то...

«Твою мать!..»

Потому что охренительно красиво:

«Послушалась... Моя девочка».

— Грейнджер, где твои трусы? — Малфой уже ничему не удивляется. Лишь улыбается ей — готовой на всё.

— Тебе, правда, интересно? — выстанывает она, остервенело дёргая за ремень и пытаясь добраться до члена.

Бесполезно. Потому что нахальные пальцы Драко медленно скользят между ног. Оценивают, вызывая развязное «а-а...»

От этих звуков ему становится невыносимо. Тесно. Больно. Жарко. Хочется содрать с себя всё и только двигаться-двигаться-двигаться, сцеловывать жадно-голодные стоны. Вдыхать сладкое придыхание. Хочется приструнить её нрав.

Она — страстная. Она — влажная. Она — его.

Терпения Драко хватает лишь на то, чтобы самому расстегнуть ширинку. Ещё плотнее прижать Гермиону к себе и рывком, до упора, войти на всю длину.

Грейнджер чуть вскрикивает. У неё перехватывает дыхание, когда Малфой начинает двигаться резко и сильно. Он выбрал совсем не медленный темп, но это именно то, что нужно сейчас. Обоим. Воздух тяжёлый и липкий. Сердце скачет, как сумасшедшее. У Него. У Неё. Она рвано дышит. Горячо. Втягивает воздух, уткнувшись в плечо. С шумом. Забываясь от чуть болезненного удовольствия. И это возбуждает ещё сильнее, хотя сильнее уже невозможно.

Гермиона притягивает Драко за шею. Кажется, что с каждым толчком он будто вымещает обиду и злость, заодно вбивая непреложные истины:

Не. Смей.

Никогда. Больше.

Ни-ког-да.

Я сказал.

Согласие не требуется. Ведь и так всё ясно.

— Ты этого хотела? Этого?..

Гермиона выдыхает:

— Да-а...

Надрывно. В голос. Не сдерживаясь.

Она бьётся затылком о стекло от резких толчков. Пытается что-то сказать — опять бесполезно. Малфой зажимает ей рот, наказывая. Она целует его руки, чуть прикусывая пальцы, и шепчет-шепчет:

— Люблю… Тебя… Люблю…

Драко не отвечает, только путается в мыслях и ощущениях:

«Как же… Чёрт! Хорошо… Чёрррт...»

Она чувствует всё и вся внутри, видит бисеринки пота и слышит его полузадушенный стон. Ощущает несильный укус за шею, как финальный животный штрих.

Всё.

Но осталось сладкое послевкусие. Увы, ей немного не хватило времени, чтобы кончить. Но это потом. Потом. Главное, они вместе. Здесь и сейчас.

Гермиона поймала его стальной взгляд, непривычно мягкий и ласковый.

— Скажи мне это ещё раз, — долетело до неё словно в тумане. — Только правильно. Глаза в глаза, — низким рваным шёпотом, от которого на душе становится тепло и спокойно, а тело молит о продолжении. Малфой почти требует: — Скажи...

— Я тебя люблю, — так же тихо отвечает Гермиона, упираясь кулаками в его грудь по инерции. Видит — он снова с ней. Мыслями и желаниями. Но всё же задаёт ненужный вопрос: — А ты?

— А ты подумай своей умной головой, — ещё тише шепчет Драко и прижимает её к себе. Крепко. Сильно. До боли. До синяков.

Но Гермионе впервые за эти сумасшедшие сутки становится хорошо. Она на своём месте. С ним. Навсегда.

И Мерлин со всем остальным!

* * *

— Так, ша! — Ворчелло Красноречивый окинул взглядом толпу из придворных, гостей столицы и прочей шушеры. — Вы что, только есть сюда пришли? Куда вы вперёд батьки? Вон из-за столов! А то обижусь и издам указ о том, чтобы не жрать после шести!

Женская половина зала зааплодировала, заахала, заохала. В отличии от противоположной. Гномы слегка обалдели — кто-то даже вином поперхнулся, а у кого-то кусок в горле застрял.

— Так свадьба же, — вякнул некто, предположительно, министр по связям с общественностью.

Остальные дружно, как китайские болванчики, закивали.

«Нет, завтра же устрою смотр, — кисло подумал Его Величество, сдвигая корону на бок, чтоб не висла на ушах. — Работнички, твою мать! Ой, нет... Завтра важные государственные дела — через неделю освобожусь и устрою им гонки по вертикали!»

Под важными делами Ворчелло Радеющий О Благе Гномов подразумевал королевское похмелье. Дочку замуж сплавлять — наиглавнейшая государственная задача! Так что, может, и на месяц дворец из строя выйдет. Пока никто не проверял. А толпа роптала и безмолвствовать не желала. Обнаглел народ — только крутые меры и понимает. Пришлось прекращать либеральничать и звать палача.

Плюгавенький, даже по меркам подземных жителей, блюститель дисциплины с обшарпанным чемоданчиком (содержимому любой инквизитор позавидует!) быстро навёл порядок и выгнал зарвавшихся гостей из-за столов. Когда все выстроились полукругом, рыжее чудовище со странной кличкой Живоглот вытолкало на середину Клеопатру с женихом. Та отчего-то даже не возмутилась на подобное обращение, и Ворчелло приосанился. Не иначе заезжие гастролёры и впрямь волшебники, во как ловко с Клёпочкой справляются!

— Начинайте уже! Общественность готова, — задние ряды напирали на передние, отчего образовалось небольшое столпотворение — гномы переживали, что обед прокиснет с этой церемонией.

Клеопатра посильнее прижала полузадушенного Цезаря к могучей груди — и милостиво кивнула:

— Давай, папаша, благословляй!

— Нам ещё стране угля давать, — пискнул слизняк, прибалдевший от неожиданно обретённого богатства десятого размера, и тихо шепнул невесте на ушко: — Драть буду, как сидорову козу, во всех позах!

Все присутствующие разом замолкли: покрасневшая и смущённая принцесса — зрелище не для слабонервных. Король даже прослезился — будущего зятя он уже почти уважал. А что слизняк — это временно! Лишь бы колдун был хороший. С клепоусмирялочкой в штанах. Кстати о палочках…

— Эй, как там тебя? Министр по угождению мне любимому, тащи сюда дубинку да потолще!

— Я Хранитель королевских регалий! — тихо возмутился вышеупомянутый и подобострастно проблеял: — Скипетр, Ваше Величество?

— Ты что, глухой?! — гаркнул Ворчелло Разбушевавшийся. — Женилку мне неси. Ну, совсем страх потеряли!.. Эй, палач, выплюнь курицу и проводи этого дубину за дубинкой в королевскую сокровищницу! Да не в государственную, в мою личную: под кроватью. Я там за тридцать лет большую коллекцию палочек для бракосочетания собрал. Да шевелитесь, а то уволю всех к ядрени фени! Без выходного пособия.

Потом повернулся к дочке и затараторил:

— Ты не думай, Клёпочка, все из лучших пород древесины. А всё мамочка твоя…

— Маму не тронь! — пробасила принцесса и обратилась уже к жениху: — А ты чего молчишь? Не превращаешься? А то папочка сейчас как даст дубинкой по лбу, так и размажет по стенке! Что, мне ещё тридцать лет в девках ходить?

Эйвери, не знакомый с брачными обычаями гномов и по дороге пропустивший болтовню садовых вредителей мимо ушей, хотел уже уползать от греха подальше. Живой слизняк круче мёртвого Цезаря. А он помирать ещё не готов: молодой ещё, зелёненький, пятый десяток разменял. Недавно…

Но бдительный Живоглот вовремя схватил смелого на словах дружка и церемонно поклонился Клеопатре:

— Ваше Высочество, я, конечно, знаю о щепетильности вашей натуры, — кот хмыкнул в усы, — и строгости королевского воспитания, — ещё один незаметный смешок. — Но церемонии для обращения мало. Избранница Цезаря должна проявить мужество и великодушие и прилюдно облобызать будущего супруга и повелителя в его анимагической форме. Желательно, с любовью... Тогда он Ваш и душой, и телом на веки вечные! — рыжий подхалим вдруг не на шутку занервничал, как бы вся эта затея с поцелуем не накрылась медным тазом.

Слизняк во все глазки-перископы уважительно уставился на лохматого пройдоху — не кот, а чистый дипломат. Хоть с почётной миссией его за границу отправляй!

Но Живоглот уже бесцеремонно тряс Эйвери и тихо шипел:

— Я разве один отдуваться должен? Ну-ка, собирай остатки своего воспитания и быстренько подтверждай мои слова. А то останешься анимагом-недоучкой! Правда, ненадолго. Тебя принцесса с потрохами сожрёт. И без соуса. Ты ж ей там что-то на ушко шептал? Вот и ещё раз постарайся!

Цезарь, конечно, слыл тугодумом, но строптивых дам укрощать умел. Иногда. Поэтому покопавшись в своём небогатом любовном арсенале и мысленно представив последствия неудачи, слизняк сначала побледнел, потом позеленел, а потом стал нежного серобуромалинового оттенка. Похоже, за годы лечения от прежнего Пожирателя мало что осталось.

Живоглот, махнувший на того лапой, решил сам спасать положение и тут же объяснил наследнице престола и её отцу, удивляющимся такой цветовой гамме жениха:

— В переводе на нормальный язык — Цезарь уже пылает от любви и переживает, что не вызовет в вас ответного чувства, Ваше высочество. Поэтому не томите, целуйте уже!

— Ты, это, красавишна моя, — булькнул Эйвери, старательно подыскивая эпитеты, — любимая… Единственная… ээээ… пирожок мой сладенький. С изюмом. Скаааазочного размера!

Клеопатре с роду никто таких ласковых слов не говорил. Поэтому она сначала остолбенела. Молчала минуты две. А потом прослезилась даже. Ей в кои-то веки признались в любви... И не безмозглое зеркало! Да за это….

— Согласна! — заорала счастливая принцесса и выхватила жениха из лап пушистой свахи.

Эйвери тут же вытянул губы трубочкой. Наконец-то его поцелуют. Ураааа!

— А ну стой! — вмешался король. — Куда лезешь, губищами? Доченька, неприлично же это! Он ведь животное! Еда. Хорошим производителем и не пахнет.

— Ша, папаша! — Цезарь уже осмелел, принаглел и разболтался. — Иначе конь мой боевой, который рыжий, вмиг напомнит кто тут животное, а кто злой волшебник по имени Цезарь Мстительный! И производительный, — быть смелым за чужой счёт — типичное Пожирательское дело.

— Ты, это, не менжуйся — а давай целуйся! — скандировала толпа заждавшихся обеда гостей. — Время спать — а мы не ели.

— Сейчас король речь толкнёт, палкой успокоит обоих — и начнём! — подначивали с другого конца залы.

— Дык, я о потомстве исключительно, — стушевался король. — Но если дочка не против, я молчу… молчу.

— Дочка не против, — и Клеопатра смачно, вложив всю нерастраченную любовь и здоровые потребности молодого организма, чмокнула слизняка прямо между рожек.

Где-то стукнуло, брякнуло. Погасли огни, и вся тронная пещера погрузилась во мрак.

— Кина не будет — электричество кончилось, — пискнул кто-то.

— Спокойствие, только спокойствие, — мяукнул Живоглот, очень даже ожидавший подобного пердимонокля. — Это издержки магии. Просьба не разбегаться и не наступать на пятки, а то сейчас всех заколдуем! Запасайтесь гробами, дьяволы! Эй, шутка! Шутка...

Хорошо, что Живоглот со светлячками договорился, чтобы вовремя погасли. Он не кот, он — Эйнштейн и бард Бидль в одном флаконе! Теперь Люциус сто раз подумает, прежде чем его лизоблюдом называть. Самолично фуа-гра принесёт, валерьянки накапает и Мамбочку на блюдечке с голубой каёмочкой доставит. А не то… сдаст он его Нарциссе с потрохами!

Но пока гений-Живоглот тщательно всматривался в непроглядную темноту…

* * *

Драко, уже одетый, не спеша, руками, поправлял выбившиеся из причёски локоны Гермионы и не мог поверить в то, что несколько минут назад всерьёз хотел уйти от неё. От этих мягких волос, от привычки чуть царапать его плечи после близости, от губ, которые были прекрасны, даже когда она злилась. А уж когда соблазняла... Да, он хотел сбежать от её гриффиндорских выходок и принципов!

Как дурак.

Сколько раз они ссорились? Расставались? Никто не считал. Но Гермиона была права — всегда возвращались друг к другу. Ох, как он ненавидел её когда-то за то, что его тянуло вернуться к этой несносной Жабе, к её правильностям и невозможностям. К их милым издёвкам. К её поцелуям и ласкам, жадным укусам и стонам, обещая себе, что это в последний раз. Гермиона Грейнджер незаметно стала единственной. Родной. Необходимой. Бред какой-то! Как и взаимные забавные выходки в образе лягушки в надежде на примирение. А уж пытки квакающими серенадами ради согласия выйти замуж...

Драко невольно улыбнулся воспоминаниям и слегка потянул Гермиону за руку:

— На выход, Грейнджер! Поженимся и вернёмся к типично-нетипичным привычкам вести переговоры, — он едва-едва коснулся губами её губ. — Я почти не сержусь на тебя.

— Почти? — слабым голосом. Со вздохом. С такими знакомыми нотками, говорящими: она только что занималась любовью. С тобой.

— Ну, хорошо, заставила — совсем не сержусь. Гермиона, больше никаких секретов! Уяснила?

Она молча кивнула, спускаясь ослабшими ногами с подоконника на пол.

— Поженимся? — даже не верилось. — Но как же?..

— А штырехвост с ним! — Малфой без труда угадал направление разговора. — Сегодня нам кольца не найти, так? Иначе бы ты из кожи вон вылезла, но не позволила зайти проблеме так далеко.

— Про... — Гермиона замолчала, потому что Драко намеренно сильно припал к губам, обхватив голову ладонями.

— Всё. Хватит. Я понял. Простил. Перестань. Или я пущу в ход самое страшное оружие!

— Лорд Малфой, — Гермиона улыбнулась, — предупреждаю, ничего незаконного! Не сегодня. И никаких больше лягушек!

Она, под пристальным взглядом, неторопливо, всё ещё немного потерянная после жаркого примирения, поправила рубашку, чуть выбившуюся из брюк с одной стороны, и театрально осуждающе посмотрела на Драко.

— Вообще-то, я про палочку и шантаж, — ёрничая, уточнил он. (Как будто, последнее считалось чем-то законным!) — А теперь снимай свой жемчуг, время не терпит...

Гермиона почти не удивилась, что кое-кто решил не останавливаться на достигнутом. К чёрту правила, когда они и так нарушены!

И потянулась к штанам:

— Драко, я, конечно, не против обещаний, но мы можем...

Он поймал её руку у пряжки ремня и легонько стукнул подушечкой пальца по кончику носа наглой искусительницы. Нет, идея продолжить нравилась, но пора и про церемонию вспомнить. Пока гости не разбежались.

— Озабоченная ты моя... Нет, мы ещё вернёмся к этой теме, но попозже, — Драко указал на её ожерелье. — Нам нужно хоть какое-то кольцо. Трансфигурация, может, и твой конёк, но сразу говорю: я справлюсь лучше. И никаких возражений — я почти злой волшебник с преступным прошлым! — с некоторых пор тема «я бывший Пожиратель смерти» стала у него поводом для шуток.

Драко потянулся за волшебной палочкой. Несколько взмахов — и довольно красивое кольцо с розовым бриллиантом оказалась на ладони Гермионы. Ещё пара движений — и платье невесты приобрело безупречный вид.

— Крёстная фея ты, Малфой, а не злой волшебник...

— А вот за это, Грейнджер, минус одно «я сверху», потому что звучит издевательски, — стандартная угроза за подобные выражения после секса. Пустая. Как обычно.

И тут раздался стук в дверь. Осторожный. Но настойчивый.

— Мама, — Драко узнавал Нарциссу даже по манере стучаться. — Войди, мы уже... кхм... закончили, — прибавил уже серьёзно, с трудом сдерживая истинные эмоции — захотелось сказать Гермионе, что он очень надеется, что это безумие между ними никогда не пройдёт.

Миссис Малфой вошла в комнату как истинная хозяйка дома: неторопливо, гордо и деловито.

— Гермиона, Драко, я только что узнала, у вас пропало кольцо верности. Отец рассказал, — предвкушая вопрос, она поспешила уведомить сына об источнике подобных сведений. — И я думаю, у меня есть решение. Люциус, не стой в дверях! Тебя это тоже касается.

Глава рода медленно и нехотя переступил через порог.

— А без меня никак? Мне нужно... к гостям. И подготовиться к церемонии.

— Люциус!.. Лорд Малфой всегда готов к трудностям. И пора уже тебе узнать правду. Неприятную, — Нарцисса заметила, что муж потянулся за своей палочкой.

Не то, чтобы леди Малфой боялась его... но понимала: проблем не избежать. А уж многодневных ворчаний и сцен — как пить дать! И утренняя гонка за удовольствием может стать последней. В этом месяце.

— Можно подумать, эта твоя правда чаще всего бывает приятной! — ехидно продекларировал несостоявшийся беглец от нелёгких разговоров. Что-то внутри подсказывало: сейчас тот самый случай.

Гермиона невольно дёрнулась к выходу, но Нарцисса заметила это:

— Останьтесь, мисс Грейнджер. Так будет лучше, — и та поняла, что некоторая поддержка жене лорда не помешает. А присутствие детей — какой-никакой сдерживающий фактор для гнева отдельного представителя непредсказуемого рода Малфоев.

Словно почувствовав семейные разборки, на пустом портрете нарисовалась вредная родственница:

— Я не опоздала?

— Ну как же без вас, милая тётушка! — ядовито ответил Люциус. — Не понимаю, как с такой страстью совать свой нос в чужие дела, вы прожили неимоверно долго?!

— Эле-е-мента-ар-но, — протянула Брунгильда. — Всегда умела затыкать недовольные рты и прочие части тела. Да и палочкой владела куда искуснее не-кото-рых! — намёк на Главу рода был очевиден и ему самому.

— Спалю я тебя, ей-Мерлин! К дракловой бабушке спалю!

— Ага, рискни, мститель белобрысый! — усопшая родственница и при жизни не стеснялась в эпитетах. — Твоя очень умная тётка, то есть я, уже лет триста назад об этом позаботилась: непотопляема, несмываема и несгораема. Как сейф в Гринготсе! — Брунгильда продемонстрировала весьма неприличный жест. Драко невольно прыснул, чем вызвал ещё большее неудовольствие отца. — Нарциссочка, может, не надо?! Весело же...

Больше всего Гермионе хотелось заткнуть уши. Но раз уж подписалась быть женой Драко, то обязана принимать всех его родственников: живых и мёртвых со всеми их тонкостями взаимоотношений и далеко не идеальными характерами. Без масок и напускной чопорности.

Нарциссе было неловко, но сейчас именно тётка собиралась принять весь удар на себя: любила её старая ведьма и рубить невинную голову не позволила бы. Весьма противоречивая натура! Как и многие Малфои. Люциус её уже и так недолюбливал, и она ничего не теряла. Кроме «Кабаньей головы», конечно.

— Брунгильда, прошу вас. Я не меняю решений, — не разводя лишних церемоний Нарцисса схватила мужа за левую руку и стянула с пальца кольцо.

Негодующий Люциус рассматривал опустевшее место потрясённый:

— Это же бесценный подарок от горячо любимой тёщи! — тон, правда, утверждал обратное. — Ко дню нашей свадьбы.

Злобный смешок с портрета не предвещал ничего хорошего. А миссис Малфой, не собираясь отступать, уверенно продолжала:

— Сынок, ты можешь воспользоваться кольцом верности Блэков. Кстати, оно подходит для любого из супругов. И его можно снять в любой момент, магия всё равно отреагирует на измену, как только кольцо вновь окажется на руке. Как и положено, каждый новый свадебный ритуал заменяет предыдущий. Всё просто.

— Но как?.. — Люциус оторопел. Было непонятно, к чему именно относится вопрос: к магии кольца или к очевидно многолетнему одурачиванию лорда Малфоя. — Нарцисса!

— Как ты живёшь с этим несмышлёнышем, Цисси? — Брунгильда рьяно почесала затылок, приподнимая розовый парик. Видно, зуд доставал не на шутку. — Откуда кольцо поймёт? Ему твои кобелиные глазища не нужны! Достаточно того, что ты сам будешь об этом знать, Люциус. Обливиэйтом кольцо не обманешь. Что, круто? Не то, что наше!

— У тебя есть такое кольцо? — гневно обратился он к супруге. Рассудок главы рода, вероятно, отказывался принимать неприятную правду, раз вслух произносились откровенные глупости.

— Цисси, я, наверно, ошиблась, — тётка не унималась. Ядовитое «пф» стало ещё одним доказательством. — У него мозгов даже на загулы не хватит. Кольцо всё это время было у тебя, Лютик ты бестолковый! У тебя.

— И ты молчала?! Нарцисса! — лорд Малфой рвал и метал. Оскорблять его в присутствии грязнокровки... Дурачить столько лет! Бездумно мечущаяся волшебная палочка от портрета к жене лишь подтверждала состояние «я вышел из себя и кому-то сейчас непростительно достанется!»

— Я не знала, — поспешила оправдаться супруга, самолично вкладывая магическую драгоценность Блэков в руку сына. — Пока мне Брунгильда не рассказала. Пару дней назад. Оказывается, моя мать поделилась с ней. По секрету.

— Тёща? Ну кто же ещё?! — Люциус ударил тростью по дубовому паркету так сильно, что тот не выдержал — дал трещину. — Друэлла меня терпеть не могла!

— А за что тебя было любить, блудливый ты наш? — ненавистная тётка отбросила парик в сторону, обнаружив редкие седые волосёнки. — До свадьбы гулял, как мартовский кот. Тебе повезло, что Друэллочка не знала, какое мерзкое наказание ты придумал для нашей Цисси — неприличные надписи по всему телу. Извращенец! Мне Абраксас проболтался. Старый к...

— Брунгильда! — Люциус побагровел, но та всё равно оставалась спокойной как флобер-червь. Волшебная палочка взметнулась в воздух, но импульсивная попытка сжечь картину не увенчалась успехом — только рама подпалилась.

— А знаешь, что горячо любимая тёща придумала тебе в назидание? Чудная женщина, — болтливая старая перечница мысленно уже ладошки потирала. А если быть совсем точной — поднесла вертикально поднятые указательные пальцы к вискам. — Рога. Уж не знаю, как надолго, но роскошные — это факт!

И Драко, и Гермионе было совсем не смешно. Если только чуть-чуть. Люциус Малфой со сказочно — огромными рогами — то ещё зрелище! Не для слабонервных.

— Нарцисса, я убью твою мать! — он жестом велел детям убираться из комнаты, потому что в любую минуту может начаться нечто словесно неприличное. И авадоопасное. Даже если жертва — нарисованная женщина преклонных лет.

— Она уже почила, гений! — Брунгильда откровенно сияла от удовольствия. — Вот зачем ты ему рассказала, красавица моя? Любишь ты этого остолопа до бабочек в животе, — удивительно, как тётка умело перенаправила мысли разъярённого Люциуса в иное русло. — Теперь придётся передать кольцо детям или... внукам, — зловредная родственница мягко издевалась над главой рода.

Как обычно.

— Внукам? — тот закашлялся.

— И придётся тебе, милок, спать с бабушкой! — Брунгильда показательно заглянула себе под лиф. — А мы, знаешь ли, горячие штучки! — ехидный смешок вызвал ещё один приступ кашля.

— Тётя Брунгильда, пожалуйста, — Нарцисса не выдержала. Но в душе почему-то улыбнулась. Бледный цвет лица уже возвращался к мужу — добрый знак.

— Сегодня лучший день после смерти, — послышалось с портрета пафосным голосом. — Моё имя у всех на устах с самого утра. Я звезда Малфой-мэнора, не иначе! Это надо бы отметить... в библиотеке! — колючий намёк на привычки лорда достиг своей цели.

— Я тебе, старая интриганка, сам рога пририсую! — Люциус в спешке обдумывал планы мести злобной заговорщице. И тёще. — Нет, пузо!.. Будешь вечно беременной, вечно на гормонах и с непроходящей тошнотой.

— Рисуй, художник от слова «худо»! — старушку, естественно, такая перспектива не радовала, но не сознаваться же... — Пусть муженёк бабке-ягодке порадуется. Но не надейся, пить на сносях не перестану. И кстати, твой сынок уже «Кабанью голову» мне клятвенно обещал!

— Драко! — глаза Люциуса метнули молнии на сына.

— Тётя Брунгильда! — тот театрально пригрозил ей пальцем.

Странное веселье действовало на нервы. Всем. И каждый переживал это по-своему.

— Тихо!.. — не выдержав, закричала Гермиона. — Я замуж выхожу или нет? — жених молча кивнул.

И головой указал на дверь.

— Воспользуйтесь кольцом, мисс Грейнджер, — Нарцисса исподволь пыталась оценить гнев мужа по пятибалльной шкале: уже твёрдая троечка. — Так спокойнее.

Драко размышлял всего пару мгновений. В конце концов, он уже смирился с пропажей реликвии. Да и сам толком не понимал, почему изменил решение:

— У нас уже есть другое, мама, — кольцо семьи Блэков вернулось в руку Нарциссы. — Храни. На будущее. Пошли, Гермиона... Это не Малфой-мэнор, а палата в Мунго!

Драко потянул до сих пор невесту к выходу. Все остальные реплики и прочее, прочее, прочее, уважаемые родители, не при детях.

* * *

В подземелье, наконец, свистопляска закончилась, и всё вернулось на круги своя: светильники запылали, а гномы отходили от потрясений. Особенно Ворчелло, сползший под трон и обмахивающийся короной. Мысленно папаша-гном уже прикидывал все плюсы свежеиспечённого зятя: месть жене-беглянке, новая мантия и самое главное — шапка Мономаха по ему размеру.

Рядом с принцессой топтался будущий член королевской фамилии. Маленький нескладненький маг кутался в драную местами одёжку явно с чужого плеча и при этом изрекал непонятные слова на неизвестном языке, где приличными были только предлоги:

— Еб... Ёж… Туды на… Это ж… Ну, Жив… дрот…

Последнюю фразу заглушило шипение и утробный вой подоспевшего кота. Дальнейшую беседу не смогли разобрать даже самые любопытные гномы.

— Не позорься перед державою, — втолковывал Живоглот, — подумаешь — стал ростом поменьше! — очевидно, что поцелуй полугоблина-полугнома сделал своё чёрное дело. — Да это ж сплошная экономия... Поверь мне.

— Тебе верить — без штанов останешься, — бурчал Эйвери. — Смотри, одни дырки!.. Как жениться-то теперь? Мне воспитание не позволяет голым задом на собственной свадьбе сверкать!

Даже Люциус Малфой с трудом бы признал в нём бывшего однокурсника. Но Клеопатре Цезарь понравился с первого взгляда. Выше неё на полголовы (хоть нагибаться не придётся — и то хлеб), худой, носатый и с роскошным хвостом из бело-чёрных волос. Её почти муж не абы кто, а кривоногий волшебник с очень выдающимся (по сравнению с соплеменниками) достоинством, обрывки былой роскоши оставляли мало простора для воображения. Наследница престола неприлично захихикала и прикрыла все интересные места жениха широкой юбкой, а придворные дамы завистливо вздохнули. Пусть тот и юродивый, как Клеопатра, но для плотских утех сойдёт.

Некоторые дремучие провинциалы из отдалённых от цивилизации пещер тут же принялись заключать пари, что за неведома зверюшка родится у этой пары. Но Ворчелло и Живоглот мигом навели порядок!

— Ну, что жениться будем или пялиться? — недовольно гаркнул Эйвери, невербально восстанавливая одёжку и подгоняя по нынешним размерам. Видно, суровое пожирательское прошлое не прошло даром. Хоть бытовые заклинания без палочки научился выполнять. Иначе засыпался бы, на хрен, перед подземными страшилками!

Король уж было собрался сослаться на нарушение протокола, но увесистый кулачок принцессы заставил Ворчелло Боязливого мгновенно передумать и наехать на так кстати явившихся делегатов за палочкой:

— Вас, иродов, только за смертью посылать! Чего так долго копались?

— Ты бы, Твоё Величество, иногда хоть пыль под кроватью сметал, — непочтительно проворчал палач.

А этого работника ножа и топора уважал сам Ворчелло. На всякий случай. Вдруг переворот какой организуется…

— Вот самую лучшую выбрал — сама в руки легла, — Хранитель регалий на полусогнутых тащил увесистую дубинку. — Буковая, Ваше Величество!

— О, самое то!.. — одобрил тот и ловко перехватил тяжёлую ношу. — А ну, тихо все! Мы речь говорить будем.

Подданные снова чинно выстроились полукругом — сказалось торжество момента, остывающий обед и вернувшийся палач. А Клеопатра, воспользовавшись ситуацией, повисла на руке жениха. Эйвери, в свою очередь, пристроил верхние конечности намного ниже талии невесты, но хватать за грудь пока не решался — моветон!

Один Живоглот чувствовал себя в своей тарелке, усевшись столбиком и затянув марш Мендельсона, отчаянно фальшивя и безбожно перевирая мелодию. Но присутствующие не возражали — всё равно им медведь на ухо не только наступил, но и долго топтался на месте.

Король, оглядывая всё это благолепие, даже прослезился, но тут же торжественно огласил:

— Я, Ворчелло Несущий счастье в массы, в присутствии свидетелей…

— Свидетелей чего? — насмешливо вмешался Хранитель. — Мне для протокола и потомков надо...

— Не остри, болван! — Живоглот прервал свои песнопения и заехал любопытному чиновнику по уху. И так вся эта котовасия затянулась, а ему ещё в Мэнор шлёпать. И кольцо тащить!

Король и новобрачные никак не отреагировали на этот маленький скандал — не до того, супружеский долг на носу.

— В силу возложенных на меня властью и народом обязательств, — продолжал вещать Ворчелло Немногословный, — во благо лично мне и во вред всем остальным плодитесь и размножайтесь. Посохом вечной любви и без права развода, палач не даст соврать, скрепляю ваш брак!

Клеопатра ловко подставила Цезарю подножку, заставляя «могучего» колдуна преклонить коленца, и немедля брякнулась рядом. Чувствительные придворные дамы промакивали глаза платочками, а кавалеры чесали лбы, помня о собственных бракосочетаниях.

— Трах-тебе-лох-чтоб-ты-сдох! — король разошёлся не на шутку, выкрикивая магические для всех гномов формулы священного брака.

Причём с каждым «тебе-лохом» прилетало по лбу жениху! Лоб безбожно трещал, но не раскалывался.

«Наша порода... Медноголовая!» — радовался Ворчелло Счастливый. Про себя.

Клеопатра сияла. Цезарь кряхтел. Кольцо Малфоев на пальце принцессы тихонько поблёскивало, и Живоглот готовился стричь купоны. А гномы предвкушали налопаться от пуза за счёт казны.

— Брак признан действительным! — огласил палач. — Кольцо ожило!

Как только заветные слова были произнесены, дубинка выскользнула из лап Ворчелло, предварительно стукнув папашу-короля по темечку, и оказалась в правой руке новоявленного принца, то бишь, Эйвери.

— Ой, дочка, — пропищал король, потирая многострадальную лысину. — Воспитательная волшебная палочка нашлась!

— Какая? — уточнил Цезарь, встав в полный рост и уловив из всего сказанного только слово «волшебная». Неужели он сможет колдовать, как прежде? Ну, держись, подземное царство и Малфои на верху!

— Ой, Цезариончик, — сюсюкала невеста, — это настоящее чудо! Теперь тебя все бояться будут.

«И ты тоже. Наконец-то!» — единодушно подумали все придворные и гости столицы, кланяясь новому королю и могучему колдуну. С точки зрения гномов, конечно. Ведь волшебная дубинка наказывала недовольных, помогала в простейших заклинаниях, но не могла быть полноценной палочкой.

— Запомни, на будущее, я — Цезарь, — прошептал жене на ухо Эйвери. — А если забудешь — дубинка под рукой, я и напомнить могу! И гони-ка, прелесть моя, мою прелесть, — волшебное орудие указало на кольцо.

Клеопатра с силой потянула его и... ничего. А как же иначе!..

— Не боись, Клёпа, сейчас снимем! Только отметим близкое знакомство... — исполнять клятву Эйвери явно не торопился. Для важности. И вредности. Колдун — не слизняк.

Что ответила невеста, не узнал никто, ведь все торжественно направились за столы. Не пропадать же обеду! А королевская чета в сопровождении Живоглота рванула в уединённое место. Заканчивать церемонию и добывать кольцо.

Зеркало прямо засветилось от радости и заиграло романтическую мелодию, когда в комнату впорхнула счастливая хозяйка в обнимку с женихом. Следом за ними контрабандой затесался здоровенный рыжий котяра бандитского вида и с такой хитрой физиомордией, что хоть святых выноси.

— Ты, моська наглая, — прошипел Живоглот Цезарю тайком от Клеопатры, — кольцо на базу, и адью!

— Значит так, Живодёр, — Эйвери уже вошёл в роль принца, — ты за дверью жди! Нечего интимный момент своей рожей портить. А ты, зеркало плоское, картинки понеприличней показывай и играй погромче, а то любопытных ушей — полный дворец! А ты, жёнушка, скидывай тряпки — и в койку... Сейчас покажу тебе небо в алмазах!

Кот, на удивление, спорить не стал и от греха подальше смылся. У него свои методы портить малину зарвавшимся пожирателям!

Следующие полчаса Живоглот околачивался под дверью, пытаясь подслушать и, если надо, помочь советом, но противное зеркало играло как испорченный патефон и заглушало все звуки.

«Ну, Цезарь, представляю твою рожу, когда правду узнаешь... Это тебе не принцессу-перестарка охмурять! Ловелас недоделанный...»

Когда терпение кота было на исходе, а в пушистой голове зрел очередной план мести, дверь распахнулась, и Эйвери предстал почти в неглиже, то есть в одном носке на левую сторону:

— Держи свой трофей, Живодёр! Еле угомонил эту кралю...

— Ну да — знатно храпит. Видать, своё получила! — и кот, схватив кольцо, попытался улизнуть.

— Эй, а ну-ка стой-ка! Ради кого хоть я так старался? Клятву, мать твою, давал!

Кот осклабился и выдал:

— Эх, Цезарь, не быть тебе Эйвери Догадливым... Мерси тебе пламенное от хозяйки моей и жениха её — Гермионы Грейнджер и Драко Малфоя!

Эйвери посерел, потом побледнел и, кажись, ещё больше поседел от такого известия:

— Ах ты, мешок блохастый! Ради козлов белобрысых меня подставил? Ну, держись!..

Но кот даже ухом не повёл на эти угрозы и рванул со всех лап подальше от Эйвери. А что дубинкой по хвосту прилетело — издержки производства. Можно и потерпеть ради великих целей!

Эйвери плюнул и вернулся к жёнушке под бочок. А пока, чёрт с ними, Малфоями!.. Поклялся шибко не мстить — сдержит обещание. Но пакостить по мелочам никак не запрещено.

— И никто с начала мира не видал такого пира! — магическое зеркало сияло всеми цветами радуги и пело на всю ивановскую.

Хозяйке достался замечательный, во всех отношениях, муж. Теперь волшебное стекло, Ворчелло — Счастливый отец и будущий дед, а также королевство вздохнут спокойно. И именно в таком порядке!

* * *

Ни в ночных кошмарах, ни в сладких мечтах Гермиона не видела эту сцену: Люциус Малфой стоит перед ней с палочкой в руке, глаза его горят диким огнём, и отдалённо не похожим на радость, губы едва-едва двигаются — совсем беззвучно, и заметно, как глава рода собирает остатки воли в кулак, чтобы придать своему лицу менее убитое выражение.

Абраксас Малфой не дожил до этого момента. И очень плохо!.. Иначе Люциус вывернулся бы наизнанку, но нашёл способ повесить это на отца и с нескрываемым удовольствием наблюдать со стороны его потуги, забыв о том, что любимый отпрыск женится на маглорожденной. И в такой ситуации Драко, скорее всего, дождался бы: «Спасибо, сынок!» Но всё происходило по другому сценарию, и если уж назвался груздем, а точнее, стал жертвой скоропалительных обещаний, то хочешь-не хочешь уж будь любезен не нарушать их хотя бы из родственных чувств.

А жених тем временем бросал взгляд то на отца, то на Гермиону, стоящую рядом, то на солнце, которое неумолимо приближалось к горизонту.

— Грейнджер, — шепнул Драко, — я тебе говорил, что свадьба пройдёт согласно старинному обычаю рода Малфоев?

Карие глаза округлились.

— Нет!.. — брови чуть приподнялись. Волнение сменилось открытым негодованием.

— А значит, теперь говорю.

— И-и-и?.. — Гермионе показалось, что она совершила ошибку, не прочитав накануне книгу о странных обычаях некоторых чистокровных семейств. Если такая, конечно, существует. «Должна существовать! Наверняка, что-то в духе Малфоев, — захотелось укусить Драко за что-нибудь, что не жалко. — Надеюсь, никаких жертвоприношений и права первой ночи», — невеста от смятения выдавала явные глупости.

— Учти, Гермиона, ни при каких других обстоятельствах я бы не пошёл на такое, — хитрое лицо не предвещало ничего хорошего.

— Драко, — сквозь зубы.

— Только... ради... — Малфой улыбнулся именно так, как он делал это, собираясь прижать её где-нибудь в укромном уголке. — Ты и сама знаешь...

— Драко... — Гермиона шикнула. — Тсс...

Глава рода оглядел приглашённых: нетрезвых, довольных, уставших от долгого ожидания, взволнованных и равнодушных, и тяжело вздохнул. Тянуть время и дальше было бессмысленно. Особенно, когда Нарцисса сердитым взглядом уже раз десять дала понять, что её терпение на исходе.

— Дорогие гости. Драко. Мисс Грейнджер. Наступил момент заключить брак по законам магии и древних традиций: в тишине, при свете солнца и по взаимному согласию...

Драко вытянул руку. Пока никаких неожиданностей, всё шло как и на прочих свадьбах — и это успокаивало Гермиону. Она медленно сцепила левую руку с рукой будущего мужа и замерла.

Не только нетерпение отразилось на лицах обоих, но и... любовь, и это заставило высокомерного и заносчивого отца окончательно сдаться. Он заговорил на удивление спокойно и торжественно (а сколько уже можно строить кислую мину и ссориться — выгоды-то не отнять!):

— Я, Люциус Малфой, как глава рода... хочу... Ай!.. Пошёл вон! — вытянутая вперёд палочка выпала из рук. Чего уже лет тридцать не бывало! А он сам попытался обернуться и пожалел, что на затылке нет глаз. Что-то больно впилось в ногу.

Когти!..

Драко резко повернул голову, еле сдерживая злость.

— Живоглот! — прикрикнул Гарри на кота. Пушистый мерзавец повис на штанах Люциуса словно на шторах. — Что ты творишь, паршивец?!

Поттер бросился за бесцеремонно нарушившим церемонию питомцем, с диким визгом освободившего секунду назад свою жертву и пустившегося наутёк.

— Живоглот! — закричала Гермиона. — Лишу фуа-гра на год, — не помогало. — На всю жизнь!

— Мррмяу... Мау!.. Пшш... — рыжий нахал носился кругами, как оглашенный, и эти возгласы означали только одно: «Скоро ты провозгласишь меня своим кумиром, соорудишь в мою честь алтарь и вручишь Мамбу на серебряном поводке!»

— Грейнджер, у твоего кота врождённое бешенство! Кастрируем его, а? — Драко изумлённо наблюдал за тем, как перепачканный в земле Живоглот пулей вскарабкался на дерево и застыл на одной из веток, готовясь к прыжку вот прямо на кого Мерлин пошлёт.

А точнее — на жениха!

«Ох, Малфой, не спи ты с моей любимой хозяйкой, я бы впился тебе в причинённое место так, что дракончики бы повылуплялись!» — без сомнения, авторитет Гермионы спас злого шутника от расправы.

Драко отшатнулся, но успел схватить рыжего наглеца в охапку — не в первый раз эти мужчины выясняли отношения руко и лапоприкладством.

— Мяу. Мяяяууу! Др... — очень по-человечьи провизжал несносный котяра, спрыгивая с рук на мягкую траву и демонстративно выкладывая на ботинки обалдевшего от странных звуков Малфоя-младшего...

...родовое венчальное кольцо!

Он не мог поверить собственным глазам, поднимая неожиданную находку.

Как? Откуда? Почему... Живоглот?

— Глотик... Счастье ты моё рыжее... — Гермиона решила, что подумает обо всём позже. Единственным объяснением сейчас казалась страсть пушистого питомца к охоте на гномов в любое время суток.

Все гости во главе с Нарциссой, Люциусом и Мамбой следили за странной, безумной сценой с приоткрытыми ртами. Кроме Гарри. Главный Аврор уже давненько подозревал наглого котяру в игре на две стороны. Ещё со времён достопамятной отсидки в Мунго, причём по вине рыжего нахала. (И нет, это был не Рон!) Поттер уже занёс свою палочку, собираясь посадить пушистого пройдоху на персональную цепь до конца церемонии, и тут... такое. Экзекуцию пришлось отложить.

Пока.

Гермиона светилась от радости. Произошло чудо! Другого разумного объяснения не было.

Драко, застыв, смотрел, как семейная реликвия занимает место прежнего наспех трансфигурированного кольца и чувствовал себя... необычно. Но отчего? Кольцо нашлось, а на душе как-то неспокойно: не по себе.

— Я выйду за тебя по законам рода Малфоев, потому что мы оба этого хотим, — Гермиона говорила тихо и уверенно. — И твоих древних обычаев я не боюсь. Если даже они включают ритуальную охоту на драконов, взрывопотамов и водяных чертей!

— Размечталась! — Драко краем губ ухмыльнулся. — Отец... — рука застыла в воздухе.

— Мистер Малфой, прошу вас... — Гермиона повторно сцепила руки.

Он судорожно сглотнул, то ли от непривычной для ушей фразы в устах маглорожденной, то ли от того, что эта просьба не останется неудовлетворённой, и начал:

— Настал наконец момент заключить брак по законам магии и древних традиций: в тишине, при свете солнца и по взаимному согласию, — глава рода искоса посмотрел на Живоглота — вылизывает себя как ни в чём ни бывало! — И поэтому я, Люциус Малфой, — направленная волшебная палочка даже не дрогнула, — как глава рода хочу скрепить этот брак священными узами, — ярко-серебристые нити обвили руки, — с этой минуты и навсегда... Берегите друг друга. Цените. И помните, что магия живёт внутри вас, — нити тёплой волной растворились на коже и исчезли. — Amodo unum — отныне едины.

Драгоценный камень в венчальном кольце вспыхнул зелёным светом, слепя глаза.

— Магия признала вас, миссис Малфой, — констатировал Люциус, но с места не сошёл.

Гермиона поняла: следующий шаг ей не знаком. Пальцы Драко еле-еле сжимали руку и не собирались отпускать. И в серых глазах не было ни злости, ни хитрости, ни страха — только невысказанная нежность. Прошло всего-то каких-то пару мгновений невинной близости, или больше?

Сердца обоих гулко застучали о рёбра. Помимо воли.

Тук... Тук... Тук...

Что же дальше?

Гермиона ожидала чего угодно: тёмного, необычного, опасного...

Но не такого.

Драко на глазах приглашённых, не спеша, опустился на одно колено и поцеловал её... запястье. Мягко. Трепетно. Почти интимно.

Сердце зачастило.

Так просто. Так трогательно. И так не по-малфоевски. Хотя кто сказал, что они монстры? «Доброжелатели»?

— И это... всё? — прошептала Гермиона, осознавая, что Драко её просто накрутил. Из удовольствия. Свадьба свадьбой, но без присущих ему сюрпризов не может. Характер!..

— Я знал, что эту тайну ты переживёшь, — сказал он очень тихо, чуть улыбнулся и поднялся с колена под взглядами сотни глаз так же красиво, как и опустился. Приобнял Гермиону за талию.

— Это было очень... — нужное слово всё никак не приходило в голову. «Люблю», — беззвучно. Одними губами.

— Я знаю тут одно тихое местечко в саду, — Драко осторожно осмотрелся. «Отец...» — благодарный взгляд. И намёк на «церемония окончена, прости нам пора».

Люциус предпочёл не подслушивать дальше:

«Ох, уж этот дурная наследственность!»

— Нарцисса... — требовательно заявил он, ласково придержав жену за локоть. — Нам надо поговорить. Срочно! О тётке Брунгильде. И найти на неё управу не совсем законными методами, — но взгляд говорил совсем иное: «Потакание вредной перечнице выйдет тебе боком, сзади и не только».

Видно, с этой свадьбой члены семьи Малфой совсем распоясались. Даже Мамба одаривала Живоглота недвусмысленными знаками внимания.

— Ни за что!.. — достаточно много повидавшая Нарцисса вдруг смутилась. — Имей терпение, мой лорд.

— Что я утром говорил насчёт умолять?

— Ты невыносим, Люциус. Просто невыносим!

— Повторишь это в другом месте. В нашем... — рука вцепилась в руку.

Раздался тихий хлопок.

Драко отвёл взгляд от того места, где только что стояли родители. Зелья с Лютного до добра не доводят! Пора навести порядок в папочкиных запасах. Но не сегодня. Не в день свадьбы. Правила правилами, а желания всегда важнее.

— Ты не знаешь, что здесь делают все эти люди, миссис Малфой? — тихо, на ушко. — Давай сбежим! И не оборачивайся, там Живоглот твой вообще страх потерял. И стыд!..

Драко вложил ладонь Гермионы в свою и резко одёрнул руку, его будто током ударило.

— Чёрт!

Венчальное кольцо рода Малфоев сверкнуло ярко-красной вспышкой и...

...исчезло.

В тот же миг к ногам Гермионы упал свиток пергамента.

— Это что за?.. — как громом поражённый, Малфой не мог двинуться с места. — Куда пропало кольцо, Мерлин меня возьми?!

— Это магический контракт, — задумчиво вставил взявшийся будто из ниоткуда Гарри, аккуратно подбирая с земли листок и разворачивая его. Он был такой древний, что, казалось, рассыплется в руках. — На гоблиндуке. Между Змеиусом Малфоем и мастером Вырвиухом.

— И что там написано? — Гермиона не успела овладеть тонкостями этого языка так хорошо, как лучший друг. Общение с серокожими Главному аврору шло явно на пользу.

Гарри присмотрелся. Вчитался...

— До тех пор, пока род будет в нём нуждаться. Да прибудет с ним магия, вершится судьба и царит любовь. Кажется, я знаю, где кольцо, — он деловито поправил очки. — И, Малфой, тебе это не понравится! — он переглянулся с его новоиспечённой супругой.

А та явно ушла в себя.

— Плохо ты меня знаешь, Поттер, — Драко посмотрел на сосредоточенно что-то обдумывающую Гермиону и ухмыльнулся. — А вот чёрт с ним — с кольцом! И ещё... пошёл вон! — улыбаясь, в лучших традициях Малфоя прибавил он.

— Забирай свою жену и проваливай! Не зли Главного аврора, — Гарри наигранно пригрозил палочкой, и Драко потянул Гермиону прочь от посторонних глаз. Подальше...

Поттер медленно развернулся и даже не удивился собственным мыслям:

«Рядом с такой, как она, сложно не стать лучше».

Гарри решил срочно что-нибудь выпить, чтобы обмозговать случившееся. Желательно покрепче и побольше! Джинни, слава Мерлину, решила сегодня побыть рядом со Сью. После рождения тройни той нужен отдых. А его — мужа — настойчиво спровадила на свадьбу лучшей подруги. Мол, её отсутствие Гермиона поймёт и простит, а Гарри — никогда. Но это и к лучшему… Малфои, Эйвери, Рон, гоблины, гномы и несносный кот — не многовато ли на одного Главного аврора в последние сутки свалилось?

Кстати, вот и лохматая головная боль нарисовалась — не сотрёшь.

— Живоглот! Прохвост ты рыжий, слезь со стола, пока тебя кто-нибудь не заавадил на нетрезвую голову!

— Мррр, — заурчал тот и показал Главному аврору язык. Мол, нам, героям, многое простительно.

— А вас, морда наглая, я попрошу остаться, — Гарри перехватил кота при попытке улизнуть почти у самой земли. Увесистая тушка не добавляла Живоглоту изящества и ловкости.

Он зашипел и показал когти, но царапаться передумал, так как следующая фраза Поттера прозвучала, как гром среди ясного неба:

— Колись, куда Эйвери девал? Чую, вся эта чехарда с кольцом не просто так! Мне Рон всё выложил про твои утренние подвиги в Мунго. Да и авроры видели, как ты возле палаты беглого Пожирателя отирался!

Живоглот изображал ветошь и теперь решал, стоит ли громко звать на помощь. То есть мяукать сейчас или чуть попозже? Или всё же тяпнуть Надежду Магической Британии за его золотые яйца! Или выбрать менее болезненный способ самоубийства?

— Ты не шипи, а по-человечьи разговаривай! Я тебе не принц датский, не дурак и знаю всё, — вещал герой, не выпуская кота из цепких ручек.

— Ну, тогда определи квадратуру круга, раз такой умный! — Живоглот понял, что его песенка в данный вечер спета и попытался извлечь выгоду. — И перестань меня трясти, я тебе не коврик!

— Это легко исправить, — Гарри, сунув кота под мышку, отошёл подальше от веселящихся гостей. — И ещё — схлопотать по хитрой рыжей физиономии!

— Нельзя так с героями, — полукнизл всё же вырвался на свободу, но убегать не стал. Любопытно, где он прокололся? — И дай схомячить что-нибудь. Весь день на ногах, пожрать и то некогда... А тебе вместо «спасибо» то кастрацией грозят, то чуть ли не в Азкабан отправляют!

— Сам виноват! — Гарри тут же приманил со стола здоровенную индюшачью ножку, положил деликатес перед Живоглотом и строго произнёс: — Но сначала делись информацией, как тебе удалось провернуть авантюру с кольцом и объегорить гномов? Иначе поедешь не в тюрьму, а в Мунго. На опыты. Нет, лучше сдам тебя Гермионе и Драко! Они уж займутся твоим перевоспитанием. Ведь Гермионе только попадись!.. Она хуже колдомедиков. Все секреты до седьмого колена из тебя вытрясет! Но если расскажешь… обещаю, что больше про говорящего кота никто не узнает.

Живоглот лихо закрутил усы и начал хвастаться подвигами, безбожно заливая и приукрашивая действительность. Барон Мюнхаузен и рядом не стоял!.. Пока длились эти сказки Шахерезады, Главный аврор успел опустошить полбутылки огневиски, а Живоглот обглодать два индюшачьих окорочка.

Когда мясо, выпивка и рассказ закончились, Гарри задумчиво произнёс:

— Тебе, конечно, за заслуги перед Отечеством орден Мерлина третьей степени и хорошая трёпка полагается. Но, думаю, обойдёшься. Живи пока! Но есть одно условие... Эйвери из-за тебя сбежал? Сбежал, а это чревато!.. Всё же опасный преступник, хоть и в подполье теперь. Будешь продолжать с ним якшаться и мне докладывать. А за это, так и быть, станешь настоящим тайным агентом. Согласен?

Живоглот прикинул так и эдак и просчитал свои дальнейшие перспективы в случае отказа. Решительно мяукнул:

— Договорились!.. Но, чур, с официальной зарплатой в виде фуа-гра и прочих вкусностей.

Не всё же за счёт Малфоев за Мамбой ухаживать. Он же джентльмен, в конце концов!

«С героями шутки плохи», — подумали оба, но ничего не сказали. Вслух. Только кивнули. Мужчины…

Даром, что один из них с хвостом.